Миронов Вячеслав. Не моя война

   Все трупы были в земле, в грязи. У всех были пулевые отверстия. У одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка, видимо, выходное отверстие от осколка. Я отвернулся.
   Завидев нас с ношей, они поспешили навстречу, но когда поняли, что парень с «другой» стороны, заорали, чтобы его убрали.
   После боя, нервов, мы все были страшно злые, заведённые, поэтому и ответили соответственно:
   — Заткнитесь и занимайтесь чем надо. Мы пока воевали, вас там не видели. Вопросы? Вперёд, юноши!
   Они что-то стали нам объяснять на азербайджанском, но мы лишь махнули рукой и пошли в сторону БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем поднялся и меня начало рвать.

— 60 -

   Я опёрся обоими руками на «нос» БМП. Выворачивало наизнанку долго, мучительно, казалось, что с рвотными массами выходят все органы. Кровь в голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на мелкие осколки, в глазах потемнело.
   Вроде ничего не ел, но все что-то продолжало выходить. Во рту была горечь. Жёлчь. С меня лил пот. Так продолжалось минут пять. С трудом я прекратил. Встал, долго не мог отдышаться и прийти в себя. Мужики меня поддерживали.
   — Ничего, Олег, бывает. Сами еле сдержались, но у тебя, видать, желудок слабый.
   — Ага, что-то не то съел, — пытался я острить.
   — Это не переваривается. Это война, — поддерживал меня Сашка.
   — Куда мы?
   — Да вот домик рядом свободный, там и обоснуемся.
   Я поднял голову. Хороший двухэтажный каменный дом, с крытой верандой по всему второму этажу. Видны следы войны. Стёкол во всем доме нет, двери выбиты взрывом, на петлях болтаются обрывки дерева. На стенах выбоины от осколков. Забор во многих местах проломлен. Везде толстый слой пыли. От некогда богатого сада остались лишь несколько чудом уцелевших деревьев.
   Внутри дома все перевёрнуто. Были здесь мародёры. Выключатели выломаны с кусками штукатурки, люстры вырваны с «мясом». Большей части мебели нет. По всему дому раскиданы фотографии, какие-то бумаги, письма. Из всей уцелевшей мебели остался лишь стол на кухне, две табуретки. Для жилья мы выбрали комнату на втором этаже. Из соседних брошенных домов притащили топчаны, диваны, стулья, кое-как подмели, забили окно, чтобы не дуло, сверху прошлись куском толи.

— 61 -

   На улице послышался рёв машин. Мы вышли. На двух УАЗиках ехал комбат со своей свитой. Завидев нас, остановился. Важный, но в стельку пьяный. Модаев и Мишка тоже навеселе.
   — Круто вы приезжаете. Бой уже часа четыре назад как окончен, — не выдержал первым Володя.
   — Когда хочу, тогда приезжаю! — пьяно возразил комбат.
   — Как все прошло, мужики? Рад вас видеть живыми! — Мишка бросился к нам.
   — Хреново. На учениях все было проще. А вы чем занимались?
   — К родственнику комбата заехали. Потом приехал посыльный, сказал, что мы победили. По этому поводу ещё немного посидели. Отправили посыльного к Гусейнову. Наверное, скоро сюда приедет.
   — М-да, хорошо быть командиром в этой армии. Сиди, пей. А потом принимай и отправляй гонцов. Нужно точно будет остаться здесь, такими темпами я за пару лет министром обороны стану. Тьфу! — Сашка сплюнул под ноги.
   — Но-но! Не плюйся мне тут! — Модаев начал хорохорится.
   — Заткнись, пацан, — Сашка ещё раз плюнул под ноги и не оборачиваясь пошёл в дом.
   — Да, я вас!.. — начал начальник штаба, но ему не дал закончить Витька. Подошёл сзади.
   — Слышь, блоха на побегушках, пока мы тут победу тебе доставали, ты сидел и водку жрал, поэтому увянь, сука штабная. Все понял?
   — Я с вами ещё разберусь!
   — Ну-ну, попробуй. Будешь сам воевать за всех нас, а мы будем в тылу водку жрать. Пшел вон отсюда, — я не выдержал и тоже встрял.
   — Ничего, командарм приедет, я все ему расскажу! — пригрозил Серёга, направляясь к машине.
   Комбат тупо, мало что понимая, смотрел на нашу перебранку и тоже потопал за Серёгой. Мулла не выходил из машины, лишь сверкал стёклами очков.
   — Не круто ли вы с ним, а, мужики? — Мишка остался с нами.
   — Да пошёл он! Козёл вонючий. Что-нибудь интересное узнал?
   — В принципе ничего. Только пили. Комбат молчал, Серёга ему дифирамбы пел, какой комбат умный и дальновидный и вообще, какой он мудрый армейский командир. Чмо!
   — А ты что?
   — А я что? Тоже пришлось пить. Но не так как комбат, мне с ним тягаться рано. А то бы помер давно от разрыва печени.
   — Когда Гусейнова ждут?
   — К вечеру. Они тут в школе разместились, команду дали, чтобы всех пленных в подвал школы складировали.
   — Как ни школа — так тюрьма. Скоро тут никого не останется, кто грамоте обучен, все либо пленники, либо палачи.
   — Пусть делают, что хотят, только бы удрать поскорее.
   — Что-то нашей охраны не видно, может поубивало? — Витя покрутил головой.
   — Во время боя видел недалеко от себя, а потом потерялись. В роты пойдём?
   — На хрен. Ротные у них есть, пусть командуют, комбат есть, пусть сами оборону продумывают. Хватит, наработались на этих шакалов. Надо будет — пригласят. А ты, Миша, извини, но тебе там надо быть. Ты наши глаза и ушки. Извиняй, брат.
   — Ох, ребята, если бы вы только знали, как мне все охренело! Противно! Сидишь, молчишь, поддакиваешь, а с таким бы удовольствием в рожу дал одному и второму. А муллу с Модаевым, будь моя воля, на полоски бы распустил. Более зловредных уродов не видел. Может, хватит?
   — Нет, Миша, иди. Тут от тебя пользы чуть. Самое главное, чтобы комбат тебе доверял, а остальные шакалы — пустое место.
   — Не король делает свиту, а свита короля, — Мишка важно поднял палец вверх.
   — Иди, не умничай. Ты наши документы добудь, а потом мы дадим тебе пострелять из пистолета, только маме не говори.
   — Да пошли вы. Где школа?
   — Прямо по этой улице, через два квартала свернёшь направо и упрёшься в неё.
   Послышался грохот бронетехники. Из-за угла вывернула БМП. Остановилась рядом с нами.
   — Это наш караул пожаловал, — пояснил Володя, глядя на наши недоуменные рожи, — не нам же самим охраняться.
   — Неслабо.
   — Ну что, Виктор, у тебя чего новенького? — я взял своего друга, и мы пошли на веранду второго этажа, уселись на обломки мебели и закурили.
   — Все нормально. Аида страшно рада, что я живой!
   — Ну, ещё бы! Я тоже рад, хоть я и не твоя жена. Просто люблю тебя, черта такого! Как у неё самочувствие?
   — Вроде все хорошо. Сделала она ещё раз анализы. Точно беременна.
   — Кого хочешь-то?
   — Сына, конечно. Будет дочь — пойду на второй заход.
   — Ну-ну, не перестарайся! Ей сейчас покой нужен и усиленное питание. Я сильно в этих делах не разбираюсь, просто по логике вещей так должно происходить, а не на войне торчать. Родится опять какой-нибудь военный, или того хуже — Пиночет, она же переживает и за тебя и за происходящее. Может получиться какой-нибудь урод или очень больной ребёнок.
   — Спасибо, утешил.
   — Пожалуйста, мне для тебя ничего не жалко. Увози её отсюда.
   — А как?
   — Каком кверху. Гусь сегодня приедет, поговори с ним, объясни что к чему. Мало ли докторов что ли во всем Азерстане? Найдут другого, только смотри, не домогайся!
   — Нет, ты что, я очень люблю Аиду.
   — Зарекался козёл в огород не ходить!
   — Как мужики себя показали?
   — Отлично, хоть в огонь и в воду. Жить-то здесь будешь?
   — Нет, конечно. У Аиды.
   — Здесь недалеко, если что — шуми, прибежим, поможем.
   — Спасибо, ладно, мне пора.

— 62 -

   Витя ушёл к своей жене. М-да, ситуация, надо что-то думать, чтобы её отсюда вытащить, желательно отправить на Большую землю, к Витькиным родителям. Заодно и весточку передаст всем родителям да близким, а те пусть уже думают, как нас отсюда вытащить. Неплохая идея, ай, да Пушкин!.. Гуд бай, Америка!
   Я зашёл в комнату, где мы разместились. Там были Ахмед, Вели и ещё трое охранников наших друзей по несчастью.
   — О, привет, мужики! Рад, что целые.
   — Мы тоже рады, Олег, что вы живы.
   — Ну что, вы довольны? Не сбежали, не струсили. Мы свою часть договора выполняем. Сколько погибших, раненых?
   — Двадцать два погибших и тридцать один раненый. Но многие легко, поэтому останутся воевать. Спасибо вам. Для нас вы уже не пленные, а друзья.
   — Родственники-то живы? Отец, брат?
   — Все хорошо.
   — Нам уйти?
   — Не знаю, вроде и не в обузу вы нам, а с другой стороны от поклонников муллы тоже оборона нужна, ведь мы их прибьём, а потом они нас. Займите соседний дом. Не в обиде?
   — Нет, конечно.
   Тут на улице послышался грохот на улице. Слышно было, что ехала целая колонна. Мы вышли на террасу.
   В деревню въезжала колонна из двадцати транспортных средств. Тут были и трактора с тележками, и грузовые машины, в самом хвосте ехали три подводы. Колонна шла очень медленно.
   — Это за убитыми и ранеными? — спросил Сашка.
   — Им мы тоже отдадим и раненых и убитых, а в основном — это родственники тех, кто воюет. Приехали за трофеями.
   — Не понял! — я был поражён.
   — Все просто. Очень многие идут воевать из-за трофеев. Работы нет, денег нет, а тут можно поправить своё хозяйство.
   — С ума сойти можно! — Володя тёр лицо, отгоняя видение.
   — Так значит, мы рисковали жизнями лишь ради трофеев? Ни фига себе! А вы что не бежите, и добываете себе пару овец да ковёр?
   — А мы воюем за независимость нашей Родины, — Ахмед был серьёзен.
   — Ну, слава богу, я уж думал, что тут сборище мародёров. А много таких как они?
   — Хватает, — уклончиво ответил один из бывших охранников.
   — Гусейнов об этом знает?
   — Знает. Если не давать людям трофеи, то многие разбегутся.
   — Понятно. А почему они не забирают раненых, или сначала за добычей?
   — Они скоро поедут назад и заберут раненых.
   — Кому война, а кому мать родная. Тьфу! — Сашка смачно плюнул вниз.
   — Пошли поедим.
   — Есть что-нибудь?
   — Есть, мы тут принесли вам, на пару дней хватит, потом ещё принесём, — Вели показал на мешки, сложенные возле стены.
   — Тоже трофеи? — Володя опасливо покосился на мешки.
   — Трофеи. Другого пока ничего кушать нет. Мы же знаем, что вы не пойдёте себе искать, вот и позаботились.
   — А себе что-нибудь поесть оставили?
   — Есть у нас. Мы пошли.

Глава шестнадцатая

— 63 -

   Они ушли, мы стали вываливать еду. Было её действительно немало. И хватит не на пару дней, а гораздо больше. Тут было мясо вяленное, армейская тушёнка, круги сыра, колбаса, банки с соленьями и большая бутыль с домашним вином. Пахло оно хорошо. Быстро накрыли стол. У мужиков разжился патронами, снарядил магазины, пару гранат сунул в карманы. Поели и пошли осматривать окрестности.
   Война и то, что деревня неоднократно переходила из рук в руки, оставили свои следы. Разруха, запустенье, сожжённые, развороченные дома, погубленное хозяйство. Тем не менее, мы видели, как ополченцы и их родственники вытаскивали и грузили на транспорт чудом уцелевшую мебель, кули с мукой. В сторонке стояла бабушка и тихо плакала. Плакала беззвучно, лишь кончиком чёрного платка вытирала слезы с морщинистого лица.
   — Мужики, вы как хотите, а я так больше не могу! — Сашка поправил автомат и пошёл в сторону мародёров.
   — Саша не надо! Хуже будет! — я крикнул ему вслед.
   Он лишь махнул рукой, взял автомат наизготовку и передёрнул затвор.
   — Ну что, пошли. А то сейчас такое начнётся, втроём от батальона не отобьёмся, — Володя тоже снял автомат с предохранителя и передёрнул затвор.
   — Пошли.
   Во дворе уже поднялся крик.
   Посреди двора стоял Сашка, наведя автомат на грузивших вещи мародёров. Они орали друг на друга. Кроме мата ничего не было. Преимущество было на нашей стороне. Грузить с автоматами не удобно, поэтому они их где-то оставили. А у нас их три штуки. Их, правда, пятеро, но безоружных. Мародёрствовать тоже надо уметь.
   — Все, что здесь взяли — назад! Я сказал, быстро назад! — перемежая слова густым матом, орал Сашка.
   — Они тоже нас грабили! Это все наше по праву войны! — отвечали ему ополченцы-мародёры и их родственники. — Пошёл вон, русская свинья!
   — Ах, так! Я, значит, русская свинья! — Сашка дал очередь перед ногами ополченцев. — Что-то я вас не видел в первой роте, когда мы одни рубились! Все назад!
   Мы сняли автоматы и направили на мародёров. Те повиновались и пошли в дом, перетаскивая с машины награбленное. Когда все закончилось, Сашка подошёл к бабушке и сказал:
   — Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет!
   Она стояла и не говорила ни слова, просто смотрела и плакала. Слезы текли по её морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами вен руки, стекали и падали на землю.
   Володя подобрал кусок кирпича и написал на воротах: «Не трогать! Опасно! Под охраной инструкторов!»
   — Думаешь, поможет? — я скептически смотрел, как Володя выводит буквы.
   — Посмотрим, — он отбросил кирпич. — Пошли.
   — Куда? Спасать село от разграбления? Не получится. И не мечтай! — я отбросил окурок.
   — Пойдём в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к внезапным атакам противника.
   — Ты думаешь, там кто-нибудь думает о чем-нибудь, кроме празднования победы и мародёрства? Дико сомневаюсь.
   — Вот и посмотрим.
   Мы пошли дальше по селу. Везде была та же картина. Выносили и грузили на различный транспорт все, что могло сгодиться в хозяйстве. Сашка пару раз порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только матерился, плевался, грозил мародёрам оружием.
   Подошли к школе. Возле неё было много пьяных ополченцев. Они расположились в живописных позах рядом с крыльцом. Кто-то спал. Воины Аллаха!
   Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были без формы, лишь в трусах. Они шли, опустив голову, их пинали сзади, толкали прикладами, пристёгнутыми рожками к автомату. Они падали в пыль, грязь, пинками их заставляли подниматься и идти в здание школы. Тех, кто был не в состоянии передвигаться, или был без сознания, брали за ноги и тащили туда же, их головы болтались и бились о камни.
   Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон, прижали их. Он дёргался и отчаянно матерился.
   — Саша, успокойся. Помочь мы им все равно не сможем. Только хуже сделаем. Эти негодяи могут нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы кровью повязать, — увещевал его Вова.
   — Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, — вторил я ему.
   — Но так же нельзя! — бился Сашка у нас в руках. — Это же не война, а безумие какое-то! Воевать ради мародёрства! Пленных вот так, как скотину, вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу!
   — Ты можешь что-нибудь изменить?
   — Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо — Модаева вместе с муллой!
   — А дальше? Что дальше, Саша? К стенке? И все? Придёт новый комбат с новым Модаевым. Может, даже ещё хуже. И что? Все наши смерти — коту под хвост! — я пытался вразумить его.
   — Плевать! Пустите!
   — Тихо, на нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих зверей? Тебе нравится эта публика? — голос Володи звенел от напряжения.
   Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку.
   — У меня есть идея другого рода, — начал я. — Аида беременна. Мы её отправляем отсюда. Она едет к Витькиным родителям. Там передаёт весточки, что мы здесь. Живы, относительно здоровы, но выбраться не можем. Пусть Родина помогает!
   — Аида залетела? Ничего себе! — Володя присвистнул от удивления. — Ай, да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец!
   — Ага. Поможет тебе Родина! — Сашка злорадствовал. — Положила она на тебя с прибором! Нахрен ты ей нужен! Пошлют по линии МИДа запрос в МИД Азербайджана, а те ответят, что знать не знают, или, что воюешь ты в их армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с исламом. «Альфу» тебе на выручку не пошлют!
   — Попробовать можно, может и получится. А Аида с Витькой согласны? — Володя призадумался.
   — Витек согласится, а вот как Аида — не знаю.
   — Попробовать можно. По крайней мере, хоть её из этого ада спасём, она-то вообще на царицу подземного царства не тянет!

— 64 -

   Вошли в здание штаба — бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги, тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без дела слонялись по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то полез к нам целоваться, еле отпихнули, в спину нам понеслась брань на азербайджанском.
   Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный как мел Мишка Домбровский. Левой рукой он рвал на себе ворот, а правой держался за стенку.
   — Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? — мы подскочили к нему.
   Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на подвал, а потом замахал ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия или ранения не было заметно.
   Вытащили на улицу. Мишка опёрся на стену. Его стало рвать.
   — Знакомый диагноз — слабый желудок! — усмехнулся Володя.
   — Что стряслось, Миша? — я потряс его за плечи.
   — Там, Мудаев, э-э-э-э, — снова Мишку стало полоскать, — пытает пленных! Э-э-э-э, просто так пытает, ничего ему не надо! Ради само — э-э-э-э-э— утверждения! — с трудом закончил фразу Михаил, вытирая тыльной стороной ладони рот.
   — Пошли, посмотрим! — решительно сказал Сашка.
   Из подвала раздался снова отчаянный вопль пленного.
   — Захватили начальника штаба того батальона, что стоял против нас. Вот он как с коллегой беседует, — донеслось нам вслед.
   — Ничего, сейчас мы с ним тоже как с коллегой поговорим, — бормотал Володя.
   Ступени в подвал мы пролетели на одном дыхании. Подвал был большой, проходил под всей школой. В центре подвала к трубе был прикован голый человек, вернее то, что оставалось от человека. Большой, бесформенный кусок орущего мяса.
   Рядом стоял Модаев, куртка расстёгнута до пояса, весь мокрый от пота, глаза ничего не видят. В руках кусок резинового шланга. Он орал:
   — Ну что, сука, получил! Какой ты нахрен начальник штаба! Я — начальник штаба! Я тебя победил, и сейчас буду делать все что хочу! На! Получи! — он ударил.
   Тело изогнулось, человек снова закричал. Сильный человек. У него ещё есть силы кричать. Он уже ничего не видит и не соображает от боли, но силы кричать ещё есть. Судя по ранам, я бы уже давно вырубился. Такие мысли проскочили у меня в голове.
   Володя подскочил к Модаеву, вырвав шланг, и ударил его кулаком в лицо. Тот упал. Володя начал лупцевать его этим шлангом. Модаев крутился на полу, катался, уходя от ударов, и громко при этом верещал, звал на помощь.
   Володя старался на совесть. Сашка и я подскочили, и тоже начали охаживать изувера ногами.
   На крики своего командира прибежали из разных концов подвала ополченцы, стали хватать нас за руки, оттаскивать. Ударить нас никто не посмел. А мы были готовы к драке.
   Модаев вскочил на ноги. Хорошо же мы его приложили! Морда вся распухла, через всю щеку тянулся кровавый рубец от шланга. Форма порвана, руки и бок в ссадинах.
   — Ну, все! Доигрались! Вам звиздец! Теперь-то точно вас расстреляют! Сам расстреляю! Вот этой собственной рукой! — он вытащил пистолет. — Вот так же, как его расстреляю!
   Он вытянул руку в сторону пленного и сделал три выстрела. Обмякшее тело просто повисло. Звук выстрелов больно ударил по ушам. С потолка полетела извёстка. Все заволокло едким дымом.
   — Видели, свиньи?! — из-за дыма и пыли его не было видно, только слышен был визгливый голос.
   — Уходим! — крикнул Сашка и ударил одного из державших его ополченцев локтем поддых.
   Я тоже резко ударил своего ополченца, резко повернулся и выкрутил руку. Ударил по шее, оттолкнул.
   Володя возился со своим, но тоже быстро закончил. Мы рванули на выход. Сзади были слышны вопли и выстрелы из пистолета.

— 65 -

   Со всего маху мы врубились во входящих людей в здание школы. Оттолкнули их и вырвались наружу.
   — Эй, господа офицеры! Вы куда! — донеслось нам вслед.
   Я обернулся. Гусейнов со свитой.
   — Ну, слава богу! — вырвалось у меня.
   — Что делать будем? — хрипел сзади Володя.
   — Говорить с ним.
   — Попробуем.
   Пока переговаривались, из подвала вырвался избитый Модаев. За ним бежало ещё пять человек. У одного из них было разбито лицо.
   — Держите их! — закричал Модаев, поднимая пистолет.
   — Прекратить! В чем дело?! — заорал Гусейнов.
   Он находился на линии огня пистолета Серёги. Охрана Гусейнова отреагировала мгновенно, ощетинившись автоматами во все стороны.
   — Модаев! В чем дело! — Гусейнов выглядел испуганным.
   — Они хотели меня убить! — заорал Серёга. — Уйдите, вы мне мешаете, я их расстреляю, гадов. Они давно этого хотят!
   — Перестань, опусти пистолет.
   — В чем дело? — это уже обращаясь к нам.
   — Пойдёмте, покажем.
   Сашка пошёл вперёд, мы за ним, потом охрана Гусейнова, замыкающим шёл начальник штаба батальона.
   Мы показали труп пленного.
   — Ну, и что? — Гусейнов недоумевал.
   — Он просто его истязал. Ради самолюбования, ради самоутверждения, сведений никаких он не хотел получить. Бил ради удовольствия.
   — Ну и что?
   Гусейнов явно не понимал что к чему. Понятно, истязание пленных для него было обычной практикой, но только не для нас.
   — Это происходило в тот момент, когда нужно организовывать оборону села, думать, принимать решение. Личный состав бродит где попало, много пьяных. Вот пришлось этим же шлангом и всыпать ему.
   — Они хотели мня убить! — верещал сзади Модаев.
   — Хотели бы — убили! — Сашка зло смотрел на предателя.
   — Во врём я боя где ты был? — крикнул Гусейнов Модаеву. — Пропустите его сюда.
   Охрана расступилась, пропуская Серёгу.
   — Как где? — не понял Серёга. — На командном пункте батальона.
   — Вместе с комбатом? — уточнил Гусейнов.
   — Да, с ним, — подтвердил Серёга.
   — Понятно. А вы где были? — обращаясь уже к нам, спросил Гусь.
   — Где и положено. В ротах, — я усмехнулся. — Рискуя своими жизнями добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу!
   — Теперь многое понятно. Вы, господа инструктора, свободны, а вас, начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение. Позже придёте, уберёте труп.
   Мы выходили последними, когда услышали звук двух хороших пощёчин. Говорить ничего не стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись от души.

— 66 -

   Закурили. О том, что произошло в подвале, мигом узнал весь батальон. Возле штаба количество ополченцев увеличилось. Они о чем-то переговаривались, кивали на нас. Два человека подошли, молча, на виду у всех, пожали руки, и ушли, не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять.
   Вышел Гусейнов.
   — То, что взяли село — молодцы. Ваша заслуга. Мне уже доложили про обходной манёвр. Толково. Кто был с первой ротой?
   — Я, — Сашка вышел вперёд.
   — Я награжу тебя и всех вас по заслугам, — Гусейнов был серьёзен. — Не надумали, может, останетесь у меня?
   — Не стоит ещё раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя.
   — Просьба только есть одна.
   — Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу.
   — Мы это уже поняли, но поговорить надо с глазу на глаз, без лишних ушей.
   — Говори!
   — Так народу много.
   — Ты про этих? — Гусейнов небрежно ткнул пальцем в охрану. — Это моя тень, а тени не говорят, все видят, слышат, но хоть режь, ни слова не вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин, наркотиков немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю, проблем нет, так что надо?
   — Не то все это, — начал я.
   — Может, мальчиков? — Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу.
   — Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь?
   — Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами.
   — Все в порядке. Тут другая проблема. С доктором, что прислали, с Аидой… Любовь у них.
   — Хорошее дело. Она женщина порядочная, никто слова против не скажет, да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что?
   — Только никому говорить не надо. Аида беременна.
   — Ай, да Виктор! Молодец! — Гусейнов хлопнул себя по ляжке от возбуждения. — Не ожидал я этого от него! Вот и присылай вам после этого врачей. Вы мне так всю медицинскую службу из строя выведете! — откровенно потешался он.
   — Тихо! Услышат.
   — Так чего надо?
   — Отправить её отсюда. Негоже бабам беременным воевать. Всякое может случиться, лучше не рисковать.
   — Годится! Через неделю пришлю другого врача. Неделю потерпите. Но, — он поднял палец, — теперь это будет мужик! О, молодец Виктор! А вы ещё оставаться не хотите! Ещё год пройдёт, так вы здесь сами женитесь, и палкой вас не выгонишь! Хорошие новости вы мне сегодня рассказали! И воевали хорошо. Рассказали мне это! Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам его не понять.
   — Это точно — не поймём!
   — Ага, бывает!
   — Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их всех расстреляют! Что вы такие большие глаза делаете? Всех расстреляют. Они также же делают с нашими. Поэтому не советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля в затылок — и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере. Вот вас и будут пытать, как первых христиан римляне мучили. Так что подумайте, прежде чем в плен сдаваться.
   — Никто сдаваться не собирается.