Страница:
– И в твоем и этом мире меня называют Богом…
А в следующий момент я уже открыл глаза, уставившись в потолок. Мне надо было подумать, причем о многом.
Глава 2
А в следующий момент я уже открыл глаза, уставившись в потолок. Мне надо было подумать, причем о многом.
Глава 2
Размышлял я, наверное, очень долго, по-прежнему глядя в потолок. В таком состоянии и нашел меня Ярослав. Издав возглас, очень похожий на панический, он подскочил ко мне и, схватив за плечи, начал что есть силы трясти, издавая нечленораздельные вопли. Дабы прекратить это безобразие, я проорал:
– Идиот! Отпусти меня!!
Он на мгновение остолбенел, потом бросил меня обратно на кровать, а сам рванулся к двери, но на полпути зацепился за ножку кресла, из-за чего с грохотом врезался в стену. Пока вставал, тряся головой, видимо, чуть-чуть пришел в себя (парадокс да и только!). Поднявшись, он осторожно присел в то самое кресло и уставился на меня, как на привидение. Дав ему немного времени, чтобы налюбоваться мной, я четко произнес:
– Ярослав, нервы, однако, лечить надо. Что ты вопишь, как девчонка? Я чуть не оглох!
Он опять оказался рядом со мной:
– Ты живой?! Живой!!
Он был весь какой-то дерганый. Под глазами мешки, лицо осунувшееся. В общем, весь вид его говорил, что этот человек либо запойный пьянчуга, либо очень долго не спал. Зная Ярослава, я был уверен во втором. И не спал он, скорее всего, из-за меня.
Успокаивая его, я заговорил:
– Живой, конечно, живой – разве не понятно? А вот у тебя видок еще тот.
– Какой уж есть! Это ты меня до такого довел!
– Я?!
– Ты, ты! Орал так, что ко мне вся деревня прибежала… Правда, когда они собрались, ты уже только хрипел. И так было на протяжении всех четырех дней. Что с тобой случилось? Еще пару часов назад ты был почти труп, а сейчас живей меня и разговариваешь как ни в чем не бывало.
– А ты бы предпочел, чтобы я валялся, высунув язык? – пошутил я, но, увидев его угрожающий взгляд, поспешил закруглиться: – Со мной все в порядке, дружище, просто кое-что случилось, но теперь прошло… – Я подумал: сейчас самый подходящий момент проверить, что там с моим телом. – Помоги мне встать.
– А может, не надо…
– Помоги!
– Ладно. Но потом не говори, что тебя не предупреждали! – раздраженно буркнул он. Я и раньше частенько выводил его из себя своим чрезмерным упрямством, вроде бы, должен был привыкнуть.
– Не скажу, – согласился я, – но пожалуюсь.
Осторожно встав с кровати, я, слегка шатаясь, прошелся по комнате. Как будто все нормально и не надо привыкать к своему телу. Но стоило мне так подумать, как тут же пришлось убедиться в обратном. Попытавшись взять кружку с водой, я отломил ручку, и осколки воткнулись мне в руку. Но, что самое странное, боли я совершенно не почувствовал. Кровь лилась ручьем, а мне было ни жарко, ни холодно. Несколько заторможенно я начал извлекать впившиеся под кожу осколки, а затем с большим удивлением посмотрел на руку. Кровь перестала течь, а края ран прямо на глазах начали стягиваться. Через пару минут лишь едва заметные маленькие белесые полоски напоминали о только что нанесенных порезах. Раза два я сжал и разжал пальцы. Ни боли, ни крови – ничего, абсолютно ничего! Взглянув на Ярослава, я увидел совершенно обалдевшую физиономию. Он, в свою очередь перевел взгляд с руки на мое лицо, а потом обратно. Не знаю, что было бы дальше, но тут в комнату влетел уже знакомый паренек – Ролу. Размахивая руками, он начал что-то кричать, перескакивая с одного на другое:
– Тихо! – рявкнул Ярослав. – А теперь спокойно скажи, что хотел мне сообщить.
– Ну… это… на деревню напали!
Не дослушав, Ярослав выскочил из комнаты. Ролу – за ним.
Все стало понятно. И это «все» было плохо. Ярослав хороший боец, но, как выяснилось на тренировках, намного хуже меня, поэтому в одиночку он мог просто не справиться, особенно, если нападавших много. Тем более в его теперешнем состоянии. Если бы мое тело было прежним, то вдвоем шансов устоять имелось бы намного больше, а так – я ничего не мог даже предположить. Одно я понял: у меня сильно притупились прежние ощущения, и в данном случае это могло оказаться только полезным.
Однако времени на размышления не было. Натягивая штаны, я понял, что они мне стали очень маленькими. В бешенстве стянув их, я скомкал и отбросил в угол. Достав другие, которые предназначались для холодов и поэтому были намного больше, я поспешно напялил их на себя. Сапоги пришлось надеть тоже зимние. Проигнорировав всю другую одежду, набросив только наплечные перевязи с мечом и колчаном, я схватил свой лук и бросился вдогонку за Ярославом и Ролу. Впрочем, как оказалось, мне можно было даже не спешить: едва я набрал скорость, как в считаные секунды догнал их, а потом и вовсе оказался впереди. Не дожидаясь отставших, я помчался в деревню. Вылетев из-за холма едва ли не со скоростью пули, я успел оценить обстановку, еще не достигнув первых домов.
Нападавших было человек пятнадцать. Все на конях и в доспехах, явно не простые разбойники. Весело гогоча, они смотрели, как двое их подельников выволокли из дома какую-то девку и повалили ее на землю. Один задрал ей подол платья и, встав на колени, прижал ее покрепче к земле, чтобы не дергалась, другой же в это время торопливо снимал штаны. Лучники не подпускали к этим троим крестьян с мечами и щитами. Как я понял, деревенских охотников с луками они обезвредили загодя, так что стрелять со стороны крестьян было некому.
Я вбежал в деревню не за спинами крестьян, а чуть в стороне, поэтому мне открылся отличный вид на происходящее. Я увидел лицо несчастной крестьянки и узнал в ней Хону, первую красавицу на деревне. Ну, может, по нашим меркам, она и не дотягивала до фотомодели (хотя, уверен, если обеспечить ее косметикой, всякими там кремами-парфюмами и хорошей одеждой, она переплюнет любую модель), но в этом мире своему званию полностью соответствовала. Я хорошо знал ее, потому что крестьяне пробовали соблазнить меня этой девушкой, чтобы я, если и уйду из деревни, так хоть оставил бы потомка, точно такого же «богатыря» (правда, это слово звучит здесь несколько иначе, я даже сначала думал, что меня оскорбляют. Меня от такого наименования просто корежило, но ничего нельзя было поделать, уж больно оно крестьянам нравилось). Думаю, излишне говорить, что они потерпели полный провал в своем начинании? Конечно, против Хоны я ничего не имел, она мне даже нравилась, но вот сына иметь, по моему представлению, мне еще рановато. Если бы у меня здесь родился потомок, то хрен бы я уже куда ушел, пока не воспитал его должным образом. Но воспитание детей в мои ближайшие планы не входило, из-за чего деревне вышел облом.
Все эти мысли были мимоходные, поэтому заняли не больше секунды, но этой секунды хватило насильнику, чтобы, наконец, снять свои штаны. Понимая, что с мечом уже не успеваю, я схватил лук в левую руку, правой достал стрелу из колчана. Взяв в прицел шею насильника, уже опустившегося возле девушки на колени, я оттянул тетиву настолько, что еще чуть-чуть, и она бы не выдержала, а потом с выдохом отпустил стрелу в полет. Тут же выдернул следующую для другого, который с похотливой рожей смотрел на извивающуюся Хону. Но второй не понадобилось. Стрела, пронзив железным наконечником незащищенную кольчугой шею первого насильника, отбросила его на помощника и соединила их, пробив последнему череп и застряв в его голове. Тот, кому стрела попала в шею, дернулся пару раз, другой умер моментально.
Пока гоп-компания ошарашенно смотрела на своих мертвых дружков, Хона, прекрасно видевшая, чья это работа, бросилась ко мне и, прижавшись, спряталась за спиной. Странно, я не почувствовал, что она трясется от страха, хотя видел ее лицо, когда она бежала ко мне, – оно было просто перекошено ужасом. Повернувшись, я понял, что ее не просто трясет – она, похоже, вообще конвульсивно дергалась, а мне это не передавалось. Да, прав был тот тип (принципиально не называю его богом): придется основательно привыкать к своему новому телу. Особенно рассчитывать силу, которой, по-видимому, стало еще больше.
В это время солдаты (хотя, какие они на фиг солдаты? Настоящие разбойники!) обратили, наконец, внимание на того, за кем спряталась девушка, и увиденное им совершенно не понравилось. Еще бы! Усиливая их впечатление, я осклабился улыбкой полного психа, которому нравится убивать. К сожалению, получилось это не слишком удачно, видимо, рожей я до убийцы не дотягивал.
Видя, что первое впечатление проходит, я заговорил:
– Уходите-ка, ребята, по-хорошему. Здесь деревня не слишком богатая, так что потеряете намного больше, чем найдете.
Вперед выехал какой-то кретин. На вид я ему дал лет двадцать, но к его физиономии уже намертво приросла маска непрошибаемого самодовольства, поскольку интеллектом, по-видимому, он тоже не особо отличался. Зато выглядел намного эффектнее других. Доспех на нем был добротный, конь – по нашим меркам, настоящий монстр. По каким-то неведомым мне законам, здешние животные размерами были такими же, как на земле, а чаще – гораздо больше, хотя, конечно, попадались и экземплярчики поменьше, но эти исключения только доказывали общее правило. Кретин, увидев, что я восхищенно разглядываю его коня, немного погарцевал, чтобы я понял, насколько это сильная лошадь. Я видел, как ее мышцы при движении бугрились, перекатывались, такая «махина» неделю проскачет и не устанет, знай только поить не забывай. Да-а, от такого коня я бы не отказался.
Судя по всему, животное своего хозяина очень не любило. Прогарцевал он совсем чуть-чуть, а потом был сброшен на землю и чуть не затоптан своим скакуном. Пока «благородный» идиот поднимался с земли, его язык выдавал такую похабщину, что я даже восхитился лингвистической виртуозностью, но вот суть мне совершенно не понравилась. Как я понял, жеребец попался с характером и уже бог знает какой раз скинул своего седока, последнему это очень надоело и он решил: раз не может подчинить себе это животное, то пусть тогда оно не достанется никому. Такого коня на растерзание? Ну уж хрен вам! – подумал я. Свистнув, протянул руку к жеребцу. Тот сначала недоуменно покосился на меня, а затем, смешно прядая ушами, начал медленно приближаться ко мне, сразу забыв о своем хозяине. Последний, увидев эту картину, откровенно растерялся.
Жеребец был абсолютно черного цвета, от носа и кончиков ушей до копыт и кончика хвоста, глаза были точно два черных жука, и я даже не знаю, как люди с нынешним менталитетом не приняли бедное животное за какого-нибудь адского коня, на котором ездят всадники тьмы. Но при всем этом жеребец явно был очень добрым, в глазах таилась такая неподдельная грусть, что при взгляде в них комок подступал к горлу. Видимо, кроме грубости и боли, он от своего хозяина больше ничего не знал, именно по этой причине так медленно и опасливо подходил к моей руке.
Помня, что пока еще не владею своей чувствительностью, я напрягся и постарался просчитывать каждое свое движение, чтобы – не дай бог! – не испугать бедное животное. Правда, тут же понял, что поступил неправильно: пропала даже та слабая чувствительность, что была до этого. Значит, надо сделать наоборот. Поэтому я расслабился, опять, как водится, переборщив, так что закачался на месте, зато чувства в какой-то степени вернулись. Но вот конь, наконец, наклонил свою морду к моей руке и опасливо ткнулся в нее, я тут же скользнул ладонью по его могучей шее, а затем обнял свободной от оружия рукой. Животное даже замерло, похоже, его ни разу не ласкали. Поглаживая, успокаивая тихими словами, я нежно поцеловал его в ноздри. Конь удивленно фыркнул, но голову не отдернул.
В это же время командир пришел в себя, что-то злобно заорав, он бросился к оставшимся всадникам. Еще раз погладив животное по шее, я потянул его за сбрую, чтобы он зашел за ближайший дом, туда же я подтолкнул Хону, проследив, чтобы они оба скрылись из виду, я опять повернулся к всадникам. К этому времени половина разбойников спешилась и выстроилась позади командира, а лучники держали меня на прицеле и только ждали команды, которая почему-то не поступала… С их стороны было очень тактично дождаться, пока я вновь обращу на них свое внимание. В этот самый момент в деревню вбежали и остановились чуть позади меня Ярослав и Ролу. Шустро бегают… отстали лишь минуты на три-четыре. Подкрепление ничуть не охладило пыл главаря банды, так что лучник поднял лук и прицелился в меня. Но, видя, что я даже не пытаюсь как-то отреагировать, он неуверенно посмотрел на своего командира, на что тот пригрозил ему такими карами, что все сомнения стрелка тут же развеялись, и он спустил тетиву.
Ловить стрелы я научился на тренировках, причем очень хорошо. Но в своем нынешнем состоянии не был полностью уверен, поэтому, когда лучник выстрелил, я слишком напрягся. К счастью, результат превзошел мои ожидания. Мое личное время ускорилось (я назвал это "внутренней скоростью"), причем настолько, что я увидел, как стрела вращается вокруг оси полета. Действуя на пределе своей скорости, я поднял левой рукой лук, а правой перехватил летящую стрелу, тут же ее наложил на тетиву и отправил обратно. Никто толком ничего не успел понять. В то время как все ожидали увидеть мертвым меня, стрелок вылетел из седла с пробитыми насквозь доспехами. Оперение стрелы торчало с одной стороны, а наконечник проклюнулся с другой. Приподнявшись на колени, раненый старался выдернуть ее, пока, наконец, смерть не взяла свое, и он не завалился набок. Бандиты дружно посмотрели еще на одного мертвого, так же разом перевели взгляды на командира, а затем на меня. Чтобы отбить у них охоту нападать, я демонстративно наложил на тетиву очередную стрелу, те же действия повторили Ролу и Ярослав. Противники некоторое время хмуро рассматривали нас, а затем опять обратили взоры на своего командира. У того лихорадочно блестели глаза, нервно облизывая губы, он искал выход из сложившегося положения. С одной стороны, в деревне действительно ничего не было такого, из-за чего стоило бы умирать, но с другой, приказав уходить, он может потерять уважение своих людей. Я видел, что он принял решение, и оно было явно не в мою пользу, поэтому, едва он крикнул: "Убить этого гада!!" – я сделал так, чтобы кричать он больше никогда не смог. Воины растерянно замерли. Командир мертв, а мстить за него ни у кого особого желания не было, тем более, что непонятно, сколько их еще погибнет. Сбившись в кучу, они некоторое время посовещались, изредка кидая в мою сторону злобные взгляды. Что-то решив, от их группы отделился один всадник и, широко разведя руки в стороны, направился ко мне. Я сначала даже не понял, что это он делает. Лишь спустя пару секунд сообразил, что это мирный жест. Мол, ничего плохого делать не буду. Я тоже не так давно попробовал сделать подобный жест, знакомясь с крестьянами, но результат был совсем не мирный. Я медленно пошел навстречу, метров за пять друг от друга мы остановились, и он заговорил:
– Здравствуй, крестьянин…
– Я не крестьянин, – довольно грубо оборвал я его.
Некоторое время всадник с интересом рассматривал меня, а затем опять начал говорить:
– Все равно здравствуй, кто бы ты ни был. Видишь ли, ты поставил нас в тупик, убив нашего командира. Половина хочет немедленной расправы…
– Пусть попробуют.
– …а вторая, – продолжил он, будто я его не перебивал, – думает, в том числе и я, что здесь совершенно не за что умирать. Как видишь, мы оказались в некотором затруднении.
– Не вижу, в чем затруднение, – нарочито хамским тоном начал отвечать я. – Пусть та половина, что хочет расправы, попытается ее осуществить. Когда вторая увидит, что стало с этими дураками, думаю, сразу примет правильное решение. Поэтому еще раз спрашиваю: в чем проблема?
Всадник помолчал, хмуро разглядывая меня, а затем задал вопрос, какой я от него совершенно не ожидал услышать. Впрочем, свое удивление я хорошо скрыл.
– Если мы уйдем, ты дашь нам забрать тела погибших соратников?
Я сделал вид, что основательно задумался. Перевел взгляд на тела погибших людей, затем обратно на их товарища, терпеливо дожидающегося моего ответа. Крестьяне и всадники стояли совершенно неподвижно, ожидая окончания нашего разговора, хотя его итог интересовал всех.
– Я согласен, – медленно проговорил я, – но с одним условием.
– Говори условие, – прошипел бандит сквозь крепко стиснутые зубы. Было видно, что он еле сдерживается, чтобы не плюнуть на все предосторожности и не зарубить наглеца (это значит меня, любимого).
– Да сущий пустяк, – небрежно ответил я, становясь в расслабленную позу. – Вы продадите мне два фламберга (правда, вместо этого я произнес совершенно другое слово). Таких мечей в деревни не найти.
Не знаю, чего он от меня ожидал, но явно не этого. Бедняга на какое-то время впал в ступор. Наконец, придя в себя, он, запинаясь, выдавил согласие. Затем вернулся к своим, а от них обратно ко мне, только уже с двумя здоровенными мечами (впрочем, это для них они здоровенные двуручники, а для меня как раз по мечу в каждую руку). Ничуть не опасаясь всадника, я подошел и взял их. Вообще-то, фламберг – это двуручный меч, применявшийся в Швейцарии и Германии с XV по XVII века, длина его достигала полутора метров (эти были значительно меньше), клинок мог иметь волнистую (пламевидную) форму, рукоять покрывалась материей или кожей. Не знаю, откуда они здесь взялись, но это были потрясные мечи. Одно дело разглядывать их в журнале, и совсем другое – держать в руках. Теперь надо будет сделать специальные ножны, чтобы носить их за спиной. Честно говоря, я не ожидал, что здесь могут сделать такое оружие, хотя вроде и знал. Мечи стоили определенно дорого.
– Денег у меня с собой нет, – сказал я переговорщику. – Съездим до моего дома.
Дом, конечно, был не мой, а Ярослава, но я ведь тоже там жил.
Переговорщик махнул своим людям, чтобы ждали.
Зайдя за угол дома, куда я отправил жеребца и Хону, я их там и нашел. Бледная, все еще испуганная девушка тут же бросилась ко мне. Пока я уговаривал ее оставить меня и пойти к своей родне, переговорщик и его соратники терпеливо ждали, перебрасываясь похабными шуточками. То, что у них убили четырех человек, они уже начали забывать, хотя тела погибших уже загрузили на двух лошадей. Отправив, наконец, трясущуюся девушку к ее родителям, я смог подойти к своему скакуну. Тот тоже вел себя нервно: фыркал и косил темно-лиловым глазом. Успокоив его, вскочил в седло. За последнее время я все же приловчился управляться с лошадьми, поэтому никаких проколов в этот раз не вышло. Правда, у меня сложилось впечатление, что он даже не заметил моего веса. Попросив Ярослава успокоить крестьян, я направил коня к нашему дому. Бывшие противники последовали за мной. На лошадях понадобилось минут пять, чтобы добраться до места. Спрыгнув с коня возле крыльца, я вошел в дом, оставив спутников дожидаться меня. Может быть, они ожидали подвоха, но, тем не менее, пока меня не было, с места не двинулись. Я им вынес одну золотую монету, а она в этом мире ценится примерно так же, как у нас в России где-то миллионов пять баксов, и они совершенно обалдели. Бедные солдаты, в этой деревне они уже столько пережили, что, наверное, возвращаться сюда не захотят даже из-за таких денег. Наконец, когда они вышли из оцепенения, я сунул монету переговорщику. Он ее держал так, будто боялся, что она исчезнет, он даже старался не дышать. Потом медленно передал своему соседу, тот с ней вел себя точно таким же образом. В следующие минуты монета прошла через все руки и вернулась обратно к переговорщику. Тот уже почти полностью пришел в себя и, посмотрев на меня глазами побитой собаки, произнес:
– Господин… – Тут я весь подтянулся, благородно выпячивая нижнюю челюсть и делая бараньи глаза. – Господин, за два меча вы заплатили нам слишком много. Мы не можем это принять.
Сделав вид, что чем-то недоволен, и добавляя "сдерживаемой ярости" в голосе, я произнес:
– Ты отказываешься от подарка господина?!
– Нет! Что вы? Я совсем не…
– Я спрашиваю: ты отказываешься от подарка господина?! – уже почти проорал я.
– Нет! – испуганно ответил тот. – Просто это слишком большая плата за мечи.
Я его полностью понимал, выглядело это так же, как выглядел бы мужик, продавший обыкновенный жигуленок, который стоит максимум сто пятьдесят тысяч рублей, за пять миллионов. Но денег у меня еще немерено, поэтому я решил играть свою роль до конца:
– Одной монетой больше, одной меньше, разницы для меня никакой. – Эти слова были сказаны с небрежностью сына императора, у которого и ночной горшок был золотой.
Мои слова явно произвели впечатление, на меня стали смотреть чуть ли не с суеверным ужасом. Взглянув на их лица, легко можно было догадаться, о чем они думают. Мол, если неизвестный так легко разбрасывается огромными деньгами, то кто же он вообще такой? Этот вопрос читался у каждого в глазах, но отвечать на него я не стал. Пусть гадают и дальше. Проигнорировав их вопросительные взгляды, остался стоять на крыльце, надменно глядя на всадников. Те под моим взглядом заерзали как нашкодившие дети, хотя каждый из них был старше меня как минимум лет на пять-семь, и все это отчетливо видели, но вот сказать, что я какой-то юнец, почему-то никто не отважился. Наконец, опять подал голос переговорщик:
– Господин, а как вас зовут?
– Как назвали, так и зовут, – отрезал я.
– Но нам надо будет рассказать нашему милорду, что случилось. А он обязательно захочет знать ваше имя, – воин мямлил, мялся и старался сделаться как можно меньше, но все равно ждал от меня ответа. Некоторое время я пристально его разглядывал, решая про себя, что мне грозит, если я назову ему свое имя? Здесь, как я уже знал от Ярослава, мстят по поводу и без. Это что-то вроде местного развлечения. Ну и что будет, если их милорд вздумает мне отомстить? Получит хорошую взбучку, только и всего. Придя к такому выводу, я решил назваться.
– Меня зовут Хисп. Этого достаточно. Я очень надеюсь, что больше вас здесь не увижу, эта деревня находится под моей защитой, так и передайте своему милорду. Если он попытается напасть на меня или моих крестьян, то последствия для него будут самыми печальными. Денег мне хватит, чтобы нанять хоть всех эхербиусов (воины при этих словах дружно вздрогнули), и тогда вашему господину останется совсем недолго жить. Кстати, как его зовут?
– Виконт Ардено де Кросс, сын Аркана де Кросса, – вразнобой ответили всадники.
Имя странноватое. Впрочем, в этом мире вообще с именами и названиями творилось что-то невероятное. В деревне, которую я сейчас назвал своей, жили Ярославы, Ильи, Святополки и, вместе с тем, были имена вроде Ролу, Хоны, Росси, а также обыкновенные американского типа – Джимы, Майки, Стэны. Складывалось ощущение, что от каждого земного народа в местном обществе были свои представители, и всех их перемешали. Это же сказалось и на обычаях, языках, внешности. От каждой нации было что-то свое. А с языком творилось что-то совершенно непонятное. Мне понадобилась неделя, чтобы разобраться, на каком я говорю языке. Определил я это чисто случайно. Если бы не попавшая в мои руки книга, написанная полностью на русском, и не Ярослав, жалующийся, что никак не может понять этот язык, я бы так и пребывал в полной уверенности, что говорю на своем родном, а меня все понимают. Увы, русский язык здесь был мертвым, и считалось, что именно на нем писались все древние книги и трактаты о магии. И, похоже, это была чистая правда, хотя я еще точно не убедился в этом.
Вот такие мысли мелькали у меня в голове, пока я задумчиво разглядывал всадников, которые все не решались нарушить тишину. Видя их нетерпение, я взмахом руки показал, что они мне больше не нужны и могут скакать на все четыре стороны (чем они немедленно и воспользовались), а сам подошел к своему коню, который спокойно стоял у перил крыльца.
Животное тут же ткнулось мордой мне в руку, требуя ласки, и несколько минут я простоял, нежно гладя его, при этом тихо разговаривая. Повернув его голову к себе, так, чтобы видеть его глаза, я спросил:
– Ну и как мы тебя назовем?
Конь навострил уши, видимо, удивленный тем, что интересуются его мнением. Почему-то мне казалось, что он все прекрасно понимает.
Глядя ему в глаза, я думал. Он был настолько черный, что ночью его просто невозможно было бы найти. Он слился бы с темнотой. Идеальный для наемного убийцы или удачливого вора. Но я то не наемный убийца (хотя уже просто убийца) и не вор. Так что надо назвать, чтобы нравилось и ему и мне. Что до остальных, то мне было как-то все равно.
Да-а, красивый конь. Такой при свете хорошо виден издалека. А если бы в этом мире был снег (здесь единицы знают такое слово), то он был бы на нем, как черная точка на солнце. Хм…Снежок? Чем не имя?
– Как ты отнесешься к тому, чтобы тебя назвали Снежок?
Он, казалось, прекрасно был осведомлен о том, что такое снег. Даже замер на секунду, превратившись в черное изваяние, а затем в его глазах появилось такое выражение, будто он сомневался в моем умственном развитии.
– Ну что ты так смотришь? Зато необычно! Так ты согласен?
Он явно задумался. Потом, пару раз всхрапнув, мотнул головой и ткнулся носом мне в плечо: согласен!
– Решено. Будешь зваться Снежком, назло всяким гадам, которые не верят в добрый черный цвет.
Еще погладив некоторое время теперь уже Снежка, я, немного повозившись, снял с него всю сбрую. Затем отпустил его в поле, после чего устало уселся на ступеньки крыльца. Определенно, этот день был один из самых паршивых в моей жизни, даже хуже, чем тот, когда я оказался в этом богом забытом мире (как раз он-то про этот мир не забыл). Мало того, что собственное тело «работает» в режиме "что хочу, то и ворочу", так я теперь стал убийцей. Я чувствовал, что, если останусь в этом мире, то вряд ли проживу спокойную и счастливую жизнь. Это понимание пришло после самой первой тренировки с Ярославом. Но, что еще было хуже, я сейчас переживал не оттого, что убил четырех человек, а от понимания, что я отнесся к этому совершенно равнодушно. Убей я, скажем, собаку, даже случайно, горевал бы, наверное, с месяц, а вот убийство четверых людей совершенно меня не тронуло. Никаких угрызений совести!. Наоборот, в голову пришла мысль, что мне сегодня крупно повезло, и я заполучил потрясающего коня. Нет, с этим фактом я, конечно, был полностью согласен. Снежок, действительно, отличный жеребец, но от самого присутствия таких мыслей мне становилось еще хуже. Просидев на крыльце не менее получаса, я немного шатающийся походкой отправился спать. Сегодня было достаточно впечатлений для одного дня, большего мне не надо. Да и, может, контроль над своим телом завтра будет получше?
– Идиот! Отпусти меня!!
Он на мгновение остолбенел, потом бросил меня обратно на кровать, а сам рванулся к двери, но на полпути зацепился за ножку кресла, из-за чего с грохотом врезался в стену. Пока вставал, тряся головой, видимо, чуть-чуть пришел в себя (парадокс да и только!). Поднявшись, он осторожно присел в то самое кресло и уставился на меня, как на привидение. Дав ему немного времени, чтобы налюбоваться мной, я четко произнес:
– Ярослав, нервы, однако, лечить надо. Что ты вопишь, как девчонка? Я чуть не оглох!
Он опять оказался рядом со мной:
– Ты живой?! Живой!!
Он был весь какой-то дерганый. Под глазами мешки, лицо осунувшееся. В общем, весь вид его говорил, что этот человек либо запойный пьянчуга, либо очень долго не спал. Зная Ярослава, я был уверен во втором. И не спал он, скорее всего, из-за меня.
Успокаивая его, я заговорил:
– Живой, конечно, живой – разве не понятно? А вот у тебя видок еще тот.
– Какой уж есть! Это ты меня до такого довел!
– Я?!
– Ты, ты! Орал так, что ко мне вся деревня прибежала… Правда, когда они собрались, ты уже только хрипел. И так было на протяжении всех четырех дней. Что с тобой случилось? Еще пару часов назад ты был почти труп, а сейчас живей меня и разговариваешь как ни в чем не бывало.
– А ты бы предпочел, чтобы я валялся, высунув язык? – пошутил я, но, увидев его угрожающий взгляд, поспешил закруглиться: – Со мной все в порядке, дружище, просто кое-что случилось, но теперь прошло… – Я подумал: сейчас самый подходящий момент проверить, что там с моим телом. – Помоги мне встать.
– А может, не надо…
– Помоги!
– Ладно. Но потом не говори, что тебя не предупреждали! – раздраженно буркнул он. Я и раньше частенько выводил его из себя своим чрезмерным упрямством, вроде бы, должен был привыкнуть.
– Не скажу, – согласился я, – но пожалуюсь.
Осторожно встав с кровати, я, слегка шатаясь, прошелся по комнате. Как будто все нормально и не надо привыкать к своему телу. Но стоило мне так подумать, как тут же пришлось убедиться в обратном. Попытавшись взять кружку с водой, я отломил ручку, и осколки воткнулись мне в руку. Но, что самое странное, боли я совершенно не почувствовал. Кровь лилась ручьем, а мне было ни жарко, ни холодно. Несколько заторможенно я начал извлекать впившиеся под кожу осколки, а затем с большим удивлением посмотрел на руку. Кровь перестала течь, а края ран прямо на глазах начали стягиваться. Через пару минут лишь едва заметные маленькие белесые полоски напоминали о только что нанесенных порезах. Раза два я сжал и разжал пальцы. Ни боли, ни крови – ничего, абсолютно ничего! Взглянув на Ярослава, я увидел совершенно обалдевшую физиономию. Он, в свою очередь перевел взгляд с руки на мое лицо, а потом обратно. Не знаю, что было бы дальше, но тут в комнату влетел уже знакомый паренек – Ролу. Размахивая руками, он начал что-то кричать, перескакивая с одного на другое:
– Тихо! – рявкнул Ярослав. – А теперь спокойно скажи, что хотел мне сообщить.
– Ну… это… на деревню напали!
Не дослушав, Ярослав выскочил из комнаты. Ролу – за ним.
Все стало понятно. И это «все» было плохо. Ярослав хороший боец, но, как выяснилось на тренировках, намного хуже меня, поэтому в одиночку он мог просто не справиться, особенно, если нападавших много. Тем более в его теперешнем состоянии. Если бы мое тело было прежним, то вдвоем шансов устоять имелось бы намного больше, а так – я ничего не мог даже предположить. Одно я понял: у меня сильно притупились прежние ощущения, и в данном случае это могло оказаться только полезным.
Однако времени на размышления не было. Натягивая штаны, я понял, что они мне стали очень маленькими. В бешенстве стянув их, я скомкал и отбросил в угол. Достав другие, которые предназначались для холодов и поэтому были намного больше, я поспешно напялил их на себя. Сапоги пришлось надеть тоже зимние. Проигнорировав всю другую одежду, набросив только наплечные перевязи с мечом и колчаном, я схватил свой лук и бросился вдогонку за Ярославом и Ролу. Впрочем, как оказалось, мне можно было даже не спешить: едва я набрал скорость, как в считаные секунды догнал их, а потом и вовсе оказался впереди. Не дожидаясь отставших, я помчался в деревню. Вылетев из-за холма едва ли не со скоростью пули, я успел оценить обстановку, еще не достигнув первых домов.
Нападавших было человек пятнадцать. Все на конях и в доспехах, явно не простые разбойники. Весело гогоча, они смотрели, как двое их подельников выволокли из дома какую-то девку и повалили ее на землю. Один задрал ей подол платья и, встав на колени, прижал ее покрепче к земле, чтобы не дергалась, другой же в это время торопливо снимал штаны. Лучники не подпускали к этим троим крестьян с мечами и щитами. Как я понял, деревенских охотников с луками они обезвредили загодя, так что стрелять со стороны крестьян было некому.
Я вбежал в деревню не за спинами крестьян, а чуть в стороне, поэтому мне открылся отличный вид на происходящее. Я увидел лицо несчастной крестьянки и узнал в ней Хону, первую красавицу на деревне. Ну, может, по нашим меркам, она и не дотягивала до фотомодели (хотя, уверен, если обеспечить ее косметикой, всякими там кремами-парфюмами и хорошей одеждой, она переплюнет любую модель), но в этом мире своему званию полностью соответствовала. Я хорошо знал ее, потому что крестьяне пробовали соблазнить меня этой девушкой, чтобы я, если и уйду из деревни, так хоть оставил бы потомка, точно такого же «богатыря» (правда, это слово звучит здесь несколько иначе, я даже сначала думал, что меня оскорбляют. Меня от такого наименования просто корежило, но ничего нельзя было поделать, уж больно оно крестьянам нравилось). Думаю, излишне говорить, что они потерпели полный провал в своем начинании? Конечно, против Хоны я ничего не имел, она мне даже нравилась, но вот сына иметь, по моему представлению, мне еще рановато. Если бы у меня здесь родился потомок, то хрен бы я уже куда ушел, пока не воспитал его должным образом. Но воспитание детей в мои ближайшие планы не входило, из-за чего деревне вышел облом.
Все эти мысли были мимоходные, поэтому заняли не больше секунды, но этой секунды хватило насильнику, чтобы, наконец, снять свои штаны. Понимая, что с мечом уже не успеваю, я схватил лук в левую руку, правой достал стрелу из колчана. Взяв в прицел шею насильника, уже опустившегося возле девушки на колени, я оттянул тетиву настолько, что еще чуть-чуть, и она бы не выдержала, а потом с выдохом отпустил стрелу в полет. Тут же выдернул следующую для другого, который с похотливой рожей смотрел на извивающуюся Хону. Но второй не понадобилось. Стрела, пронзив железным наконечником незащищенную кольчугой шею первого насильника, отбросила его на помощника и соединила их, пробив последнему череп и застряв в его голове. Тот, кому стрела попала в шею, дернулся пару раз, другой умер моментально.
Пока гоп-компания ошарашенно смотрела на своих мертвых дружков, Хона, прекрасно видевшая, чья это работа, бросилась ко мне и, прижавшись, спряталась за спиной. Странно, я не почувствовал, что она трясется от страха, хотя видел ее лицо, когда она бежала ко мне, – оно было просто перекошено ужасом. Повернувшись, я понял, что ее не просто трясет – она, похоже, вообще конвульсивно дергалась, а мне это не передавалось. Да, прав был тот тип (принципиально не называю его богом): придется основательно привыкать к своему новому телу. Особенно рассчитывать силу, которой, по-видимому, стало еще больше.
В это время солдаты (хотя, какие они на фиг солдаты? Настоящие разбойники!) обратили, наконец, внимание на того, за кем спряталась девушка, и увиденное им совершенно не понравилось. Еще бы! Усиливая их впечатление, я осклабился улыбкой полного психа, которому нравится убивать. К сожалению, получилось это не слишком удачно, видимо, рожей я до убийцы не дотягивал.
Видя, что первое впечатление проходит, я заговорил:
– Уходите-ка, ребята, по-хорошему. Здесь деревня не слишком богатая, так что потеряете намного больше, чем найдете.
Вперед выехал какой-то кретин. На вид я ему дал лет двадцать, но к его физиономии уже намертво приросла маска непрошибаемого самодовольства, поскольку интеллектом, по-видимому, он тоже не особо отличался. Зато выглядел намного эффектнее других. Доспех на нем был добротный, конь – по нашим меркам, настоящий монстр. По каким-то неведомым мне законам, здешние животные размерами были такими же, как на земле, а чаще – гораздо больше, хотя, конечно, попадались и экземплярчики поменьше, но эти исключения только доказывали общее правило. Кретин, увидев, что я восхищенно разглядываю его коня, немного погарцевал, чтобы я понял, насколько это сильная лошадь. Я видел, как ее мышцы при движении бугрились, перекатывались, такая «махина» неделю проскачет и не устанет, знай только поить не забывай. Да-а, от такого коня я бы не отказался.
Судя по всему, животное своего хозяина очень не любило. Прогарцевал он совсем чуть-чуть, а потом был сброшен на землю и чуть не затоптан своим скакуном. Пока «благородный» идиот поднимался с земли, его язык выдавал такую похабщину, что я даже восхитился лингвистической виртуозностью, но вот суть мне совершенно не понравилась. Как я понял, жеребец попался с характером и уже бог знает какой раз скинул своего седока, последнему это очень надоело и он решил: раз не может подчинить себе это животное, то пусть тогда оно не достанется никому. Такого коня на растерзание? Ну уж хрен вам! – подумал я. Свистнув, протянул руку к жеребцу. Тот сначала недоуменно покосился на меня, а затем, смешно прядая ушами, начал медленно приближаться ко мне, сразу забыв о своем хозяине. Последний, увидев эту картину, откровенно растерялся.
Жеребец был абсолютно черного цвета, от носа и кончиков ушей до копыт и кончика хвоста, глаза были точно два черных жука, и я даже не знаю, как люди с нынешним менталитетом не приняли бедное животное за какого-нибудь адского коня, на котором ездят всадники тьмы. Но при всем этом жеребец явно был очень добрым, в глазах таилась такая неподдельная грусть, что при взгляде в них комок подступал к горлу. Видимо, кроме грубости и боли, он от своего хозяина больше ничего не знал, именно по этой причине так медленно и опасливо подходил к моей руке.
Помня, что пока еще не владею своей чувствительностью, я напрягся и постарался просчитывать каждое свое движение, чтобы – не дай бог! – не испугать бедное животное. Правда, тут же понял, что поступил неправильно: пропала даже та слабая чувствительность, что была до этого. Значит, надо сделать наоборот. Поэтому я расслабился, опять, как водится, переборщив, так что закачался на месте, зато чувства в какой-то степени вернулись. Но вот конь, наконец, наклонил свою морду к моей руке и опасливо ткнулся в нее, я тут же скользнул ладонью по его могучей шее, а затем обнял свободной от оружия рукой. Животное даже замерло, похоже, его ни разу не ласкали. Поглаживая, успокаивая тихими словами, я нежно поцеловал его в ноздри. Конь удивленно фыркнул, но голову не отдернул.
В это же время командир пришел в себя, что-то злобно заорав, он бросился к оставшимся всадникам. Еще раз погладив животное по шее, я потянул его за сбрую, чтобы он зашел за ближайший дом, туда же я подтолкнул Хону, проследив, чтобы они оба скрылись из виду, я опять повернулся к всадникам. К этому времени половина разбойников спешилась и выстроилась позади командира, а лучники держали меня на прицеле и только ждали команды, которая почему-то не поступала… С их стороны было очень тактично дождаться, пока я вновь обращу на них свое внимание. В этот самый момент в деревню вбежали и остановились чуть позади меня Ярослав и Ролу. Шустро бегают… отстали лишь минуты на три-четыре. Подкрепление ничуть не охладило пыл главаря банды, так что лучник поднял лук и прицелился в меня. Но, видя, что я даже не пытаюсь как-то отреагировать, он неуверенно посмотрел на своего командира, на что тот пригрозил ему такими карами, что все сомнения стрелка тут же развеялись, и он спустил тетиву.
Ловить стрелы я научился на тренировках, причем очень хорошо. Но в своем нынешнем состоянии не был полностью уверен, поэтому, когда лучник выстрелил, я слишком напрягся. К счастью, результат превзошел мои ожидания. Мое личное время ускорилось (я назвал это "внутренней скоростью"), причем настолько, что я увидел, как стрела вращается вокруг оси полета. Действуя на пределе своей скорости, я поднял левой рукой лук, а правой перехватил летящую стрелу, тут же ее наложил на тетиву и отправил обратно. Никто толком ничего не успел понять. В то время как все ожидали увидеть мертвым меня, стрелок вылетел из седла с пробитыми насквозь доспехами. Оперение стрелы торчало с одной стороны, а наконечник проклюнулся с другой. Приподнявшись на колени, раненый старался выдернуть ее, пока, наконец, смерть не взяла свое, и он не завалился набок. Бандиты дружно посмотрели еще на одного мертвого, так же разом перевели взгляды на командира, а затем на меня. Чтобы отбить у них охоту нападать, я демонстративно наложил на тетиву очередную стрелу, те же действия повторили Ролу и Ярослав. Противники некоторое время хмуро рассматривали нас, а затем опять обратили взоры на своего командира. У того лихорадочно блестели глаза, нервно облизывая губы, он искал выход из сложившегося положения. С одной стороны, в деревне действительно ничего не было такого, из-за чего стоило бы умирать, но с другой, приказав уходить, он может потерять уважение своих людей. Я видел, что он принял решение, и оно было явно не в мою пользу, поэтому, едва он крикнул: "Убить этого гада!!" – я сделал так, чтобы кричать он больше никогда не смог. Воины растерянно замерли. Командир мертв, а мстить за него ни у кого особого желания не было, тем более, что непонятно, сколько их еще погибнет. Сбившись в кучу, они некоторое время посовещались, изредка кидая в мою сторону злобные взгляды. Что-то решив, от их группы отделился один всадник и, широко разведя руки в стороны, направился ко мне. Я сначала даже не понял, что это он делает. Лишь спустя пару секунд сообразил, что это мирный жест. Мол, ничего плохого делать не буду. Я тоже не так давно попробовал сделать подобный жест, знакомясь с крестьянами, но результат был совсем не мирный. Я медленно пошел навстречу, метров за пять друг от друга мы остановились, и он заговорил:
– Здравствуй, крестьянин…
– Я не крестьянин, – довольно грубо оборвал я его.
Некоторое время всадник с интересом рассматривал меня, а затем опять начал говорить:
– Все равно здравствуй, кто бы ты ни был. Видишь ли, ты поставил нас в тупик, убив нашего командира. Половина хочет немедленной расправы…
– Пусть попробуют.
– …а вторая, – продолжил он, будто я его не перебивал, – думает, в том числе и я, что здесь совершенно не за что умирать. Как видишь, мы оказались в некотором затруднении.
– Не вижу, в чем затруднение, – нарочито хамским тоном начал отвечать я. – Пусть та половина, что хочет расправы, попытается ее осуществить. Когда вторая увидит, что стало с этими дураками, думаю, сразу примет правильное решение. Поэтому еще раз спрашиваю: в чем проблема?
Всадник помолчал, хмуро разглядывая меня, а затем задал вопрос, какой я от него совершенно не ожидал услышать. Впрочем, свое удивление я хорошо скрыл.
– Если мы уйдем, ты дашь нам забрать тела погибших соратников?
Я сделал вид, что основательно задумался. Перевел взгляд на тела погибших людей, затем обратно на их товарища, терпеливо дожидающегося моего ответа. Крестьяне и всадники стояли совершенно неподвижно, ожидая окончания нашего разговора, хотя его итог интересовал всех.
– Я согласен, – медленно проговорил я, – но с одним условием.
– Говори условие, – прошипел бандит сквозь крепко стиснутые зубы. Было видно, что он еле сдерживается, чтобы не плюнуть на все предосторожности и не зарубить наглеца (это значит меня, любимого).
– Да сущий пустяк, – небрежно ответил я, становясь в расслабленную позу. – Вы продадите мне два фламберга (правда, вместо этого я произнес совершенно другое слово). Таких мечей в деревни не найти.
Не знаю, чего он от меня ожидал, но явно не этого. Бедняга на какое-то время впал в ступор. Наконец, придя в себя, он, запинаясь, выдавил согласие. Затем вернулся к своим, а от них обратно ко мне, только уже с двумя здоровенными мечами (впрочем, это для них они здоровенные двуручники, а для меня как раз по мечу в каждую руку). Ничуть не опасаясь всадника, я подошел и взял их. Вообще-то, фламберг – это двуручный меч, применявшийся в Швейцарии и Германии с XV по XVII века, длина его достигала полутора метров (эти были значительно меньше), клинок мог иметь волнистую (пламевидную) форму, рукоять покрывалась материей или кожей. Не знаю, откуда они здесь взялись, но это были потрясные мечи. Одно дело разглядывать их в журнале, и совсем другое – держать в руках. Теперь надо будет сделать специальные ножны, чтобы носить их за спиной. Честно говоря, я не ожидал, что здесь могут сделать такое оружие, хотя вроде и знал. Мечи стоили определенно дорого.
– Денег у меня с собой нет, – сказал я переговорщику. – Съездим до моего дома.
Дом, конечно, был не мой, а Ярослава, но я ведь тоже там жил.
Переговорщик махнул своим людям, чтобы ждали.
Зайдя за угол дома, куда я отправил жеребца и Хону, я их там и нашел. Бледная, все еще испуганная девушка тут же бросилась ко мне. Пока я уговаривал ее оставить меня и пойти к своей родне, переговорщик и его соратники терпеливо ждали, перебрасываясь похабными шуточками. То, что у них убили четырех человек, они уже начали забывать, хотя тела погибших уже загрузили на двух лошадей. Отправив, наконец, трясущуюся девушку к ее родителям, я смог подойти к своему скакуну. Тот тоже вел себя нервно: фыркал и косил темно-лиловым глазом. Успокоив его, вскочил в седло. За последнее время я все же приловчился управляться с лошадьми, поэтому никаких проколов в этот раз не вышло. Правда, у меня сложилось впечатление, что он даже не заметил моего веса. Попросив Ярослава успокоить крестьян, я направил коня к нашему дому. Бывшие противники последовали за мной. На лошадях понадобилось минут пять, чтобы добраться до места. Спрыгнув с коня возле крыльца, я вошел в дом, оставив спутников дожидаться меня. Может быть, они ожидали подвоха, но, тем не менее, пока меня не было, с места не двинулись. Я им вынес одну золотую монету, а она в этом мире ценится примерно так же, как у нас в России где-то миллионов пять баксов, и они совершенно обалдели. Бедные солдаты, в этой деревне они уже столько пережили, что, наверное, возвращаться сюда не захотят даже из-за таких денег. Наконец, когда они вышли из оцепенения, я сунул монету переговорщику. Он ее держал так, будто боялся, что она исчезнет, он даже старался не дышать. Потом медленно передал своему соседу, тот с ней вел себя точно таким же образом. В следующие минуты монета прошла через все руки и вернулась обратно к переговорщику. Тот уже почти полностью пришел в себя и, посмотрев на меня глазами побитой собаки, произнес:
– Господин… – Тут я весь подтянулся, благородно выпячивая нижнюю челюсть и делая бараньи глаза. – Господин, за два меча вы заплатили нам слишком много. Мы не можем это принять.
Сделав вид, что чем-то недоволен, и добавляя "сдерживаемой ярости" в голосе, я произнес:
– Ты отказываешься от подарка господина?!
– Нет! Что вы? Я совсем не…
– Я спрашиваю: ты отказываешься от подарка господина?! – уже почти проорал я.
– Нет! – испуганно ответил тот. – Просто это слишком большая плата за мечи.
Я его полностью понимал, выглядело это так же, как выглядел бы мужик, продавший обыкновенный жигуленок, который стоит максимум сто пятьдесят тысяч рублей, за пять миллионов. Но денег у меня еще немерено, поэтому я решил играть свою роль до конца:
– Одной монетой больше, одной меньше, разницы для меня никакой. – Эти слова были сказаны с небрежностью сына императора, у которого и ночной горшок был золотой.
Мои слова явно произвели впечатление, на меня стали смотреть чуть ли не с суеверным ужасом. Взглянув на их лица, легко можно было догадаться, о чем они думают. Мол, если неизвестный так легко разбрасывается огромными деньгами, то кто же он вообще такой? Этот вопрос читался у каждого в глазах, но отвечать на него я не стал. Пусть гадают и дальше. Проигнорировав их вопросительные взгляды, остался стоять на крыльце, надменно глядя на всадников. Те под моим взглядом заерзали как нашкодившие дети, хотя каждый из них был старше меня как минимум лет на пять-семь, и все это отчетливо видели, но вот сказать, что я какой-то юнец, почему-то никто не отважился. Наконец, опять подал голос переговорщик:
– Господин, а как вас зовут?
– Как назвали, так и зовут, – отрезал я.
– Но нам надо будет рассказать нашему милорду, что случилось. А он обязательно захочет знать ваше имя, – воин мямлил, мялся и старался сделаться как можно меньше, но все равно ждал от меня ответа. Некоторое время я пристально его разглядывал, решая про себя, что мне грозит, если я назову ему свое имя? Здесь, как я уже знал от Ярослава, мстят по поводу и без. Это что-то вроде местного развлечения. Ну и что будет, если их милорд вздумает мне отомстить? Получит хорошую взбучку, только и всего. Придя к такому выводу, я решил назваться.
– Меня зовут Хисп. Этого достаточно. Я очень надеюсь, что больше вас здесь не увижу, эта деревня находится под моей защитой, так и передайте своему милорду. Если он попытается напасть на меня или моих крестьян, то последствия для него будут самыми печальными. Денег мне хватит, чтобы нанять хоть всех эхербиусов (воины при этих словах дружно вздрогнули), и тогда вашему господину останется совсем недолго жить. Кстати, как его зовут?
– Виконт Ардено де Кросс, сын Аркана де Кросса, – вразнобой ответили всадники.
Имя странноватое. Впрочем, в этом мире вообще с именами и названиями творилось что-то невероятное. В деревне, которую я сейчас назвал своей, жили Ярославы, Ильи, Святополки и, вместе с тем, были имена вроде Ролу, Хоны, Росси, а также обыкновенные американского типа – Джимы, Майки, Стэны. Складывалось ощущение, что от каждого земного народа в местном обществе были свои представители, и всех их перемешали. Это же сказалось и на обычаях, языках, внешности. От каждой нации было что-то свое. А с языком творилось что-то совершенно непонятное. Мне понадобилась неделя, чтобы разобраться, на каком я говорю языке. Определил я это чисто случайно. Если бы не попавшая в мои руки книга, написанная полностью на русском, и не Ярослав, жалующийся, что никак не может понять этот язык, я бы так и пребывал в полной уверенности, что говорю на своем родном, а меня все понимают. Увы, русский язык здесь был мертвым, и считалось, что именно на нем писались все древние книги и трактаты о магии. И, похоже, это была чистая правда, хотя я еще точно не убедился в этом.
Вот такие мысли мелькали у меня в голове, пока я задумчиво разглядывал всадников, которые все не решались нарушить тишину. Видя их нетерпение, я взмахом руки показал, что они мне больше не нужны и могут скакать на все четыре стороны (чем они немедленно и воспользовались), а сам подошел к своему коню, который спокойно стоял у перил крыльца.
Животное тут же ткнулось мордой мне в руку, требуя ласки, и несколько минут я простоял, нежно гладя его, при этом тихо разговаривая. Повернув его голову к себе, так, чтобы видеть его глаза, я спросил:
– Ну и как мы тебя назовем?
Конь навострил уши, видимо, удивленный тем, что интересуются его мнением. Почему-то мне казалось, что он все прекрасно понимает.
Глядя ему в глаза, я думал. Он был настолько черный, что ночью его просто невозможно было бы найти. Он слился бы с темнотой. Идеальный для наемного убийцы или удачливого вора. Но я то не наемный убийца (хотя уже просто убийца) и не вор. Так что надо назвать, чтобы нравилось и ему и мне. Что до остальных, то мне было как-то все равно.
Да-а, красивый конь. Такой при свете хорошо виден издалека. А если бы в этом мире был снег (здесь единицы знают такое слово), то он был бы на нем, как черная точка на солнце. Хм…Снежок? Чем не имя?
– Как ты отнесешься к тому, чтобы тебя назвали Снежок?
Он, казалось, прекрасно был осведомлен о том, что такое снег. Даже замер на секунду, превратившись в черное изваяние, а затем в его глазах появилось такое выражение, будто он сомневался в моем умственном развитии.
– Ну что ты так смотришь? Зато необычно! Так ты согласен?
Он явно задумался. Потом, пару раз всхрапнув, мотнул головой и ткнулся носом мне в плечо: согласен!
– Решено. Будешь зваться Снежком, назло всяким гадам, которые не верят в добрый черный цвет.
Еще погладив некоторое время теперь уже Снежка, я, немного повозившись, снял с него всю сбрую. Затем отпустил его в поле, после чего устало уселся на ступеньки крыльца. Определенно, этот день был один из самых паршивых в моей жизни, даже хуже, чем тот, когда я оказался в этом богом забытом мире (как раз он-то про этот мир не забыл). Мало того, что собственное тело «работает» в режиме "что хочу, то и ворочу", так я теперь стал убийцей. Я чувствовал, что, если останусь в этом мире, то вряд ли проживу спокойную и счастливую жизнь. Это понимание пришло после самой первой тренировки с Ярославом. Но, что еще было хуже, я сейчас переживал не оттого, что убил четырех человек, а от понимания, что я отнесся к этому совершенно равнодушно. Убей я, скажем, собаку, даже случайно, горевал бы, наверное, с месяц, а вот убийство четверых людей совершенно меня не тронуло. Никаких угрызений совести!. Наоборот, в голову пришла мысль, что мне сегодня крупно повезло, и я заполучил потрясающего коня. Нет, с этим фактом я, конечно, был полностью согласен. Снежок, действительно, отличный жеребец, но от самого присутствия таких мыслей мне становилось еще хуже. Просидев на крыльце не менее получаса, я немного шатающийся походкой отправился спать. Сегодня было достаточно впечатлений для одного дня, большего мне не надо. Да и, может, контроль над своим телом завтра будет получше?