Страница:
Жаклин МИТЧАРД
ПОВОРОТ СУДЬБЫ
Посвящается Пэтти и Пати — маме и главной опоре, и Дженин — другу навсегда
Слова признательности.
Хотя эта история — полностью плод моего воображения и все промахи можно списывать лишь на мой собственный счет, рассеянный склероз — это реальная проблема. Страшная болезнь калечит жизни людей в расцвете сил, и женщины страдают от нее в два раза чаще, чем мужчины. Неоценимую помощь при исследовании этой темы мне оказали Ребекка Джонсон, Боб Энгел, Сара Дероза и Сара Мецлер. Линда Лерман, настоящий кладезь мудрости, давала мне нужные и полезные советы. Дэн Джексон помог понять природу танца. Я должна сказать отдельное спасибо представителям Ragdale Foundation в Иллинойсе, ведь без них ни одна из моих книг не состоялась бы, и весной 2004 года некоторые сцены этого романа были написаны именно там. Хотела бы выразить также благодарность Роберте, Эдду, Стиву и Джону за их интерес к развиваемой в романе теме разрыва семейных отношений. Также трем женщинам исключительной доброты и отзывчивости, рассказавшим мне о жизни и непростой работе альтернативных сообществ. Моя любимая подруга Кейтлин очень помогла мне, проявив внимание к стихотворениям Джулианы. Марджори Браман выступила не только моим редактором — она проявила настоящее дружеское участие. Ее талант слышать слова потряс и восхитил меня, как может восхитить работа виртуозного настройщика. Мисс Келли умеет превратить факт окончания работы над книгой в повод для грандиозного праздника. Я хочу выразить признательность и своему самому лучшему в мире издателю — HarperCollins, а также Джейн Гелфман, которая уже двадцать два года является не только любимым моим агентом, но и незаменимым проводником в реальном мире. Даже не знаю, какую высокую награду ей можно присудить за то, что она терпеливо мирится со мной. Я в огромном долгу и перед своей помощницей Памелой Инглиш, которую высоко ценю и уважаю. Я люблю и благодарю Фрэнни, Джил, Карен, Китт, Джойса, Стейси, Джиллиан, Карен Т., Лори, Бри, Джен, Клариссу, Эмили, Кэти Дж., Мэри Кларк и Эзу. Мои прекрасные, очаровательные дочери и сыновья, мой муж Крис — все вы сердце моего сердца и смысл моей жизни.
Отдельная благодарность Д. С. Б. А., моему «Гейбу», — специально для тебя и ради тебя.
Отдельная благодарность Д. С. Б. А., моему «Гейбу», — специально для тебя и ради тебя.
* * *
И вот, когда дни золотые улетят в неведомую даль,
А горечь слез не вызовет тоски,
Тогда пойму я, как была глупа моя печаль,
И счастье буду видеть я на расстоянии протянутой руки.
Коль время поглотит дни счастья навсегда
И даже безнадежность в сердце не пугает,
Тогда лишь сердце мудрость обретает
И не страшат грядущие года.
Эмили Бронте. «Воспоминание»
Глава первая
Генезис
Излишек багажа
От Джей А. Джиллис
«Шебойган Ньюс-Кларион»
Дело происходило в балетном классе. Шло второе на этой неделе занятие. Мы отрабатывали танцевальные композиции, и я помню, что стояла на полу, готовясь выполнять финальные упражнения на растяжку. Я до сих пор помню то восхитительное ощущение расслабляющей усталости. Мышцы не столько болели, сколько приятно «отзывались» на большую нагрузку. Эти занятия, как и силовые нагрузки, были моими любимыми, так как дарили мне ощущение свободы, радости и чистоты.
Я вытянула правую ногу вдоль пола, привычно вывернув ее и идеально соблюдая угол разворота. Я не могла не испытывать самодовольства, но старательно избегала смотреть по сторонам, хотя и понимала, что женщины вокруг, даже те, что моложе, наверняка заметили мою природную гибкость. Я потянулась вперед, чтобы продемонстрировать всю степень «гибкости подколенного сухожилия».
То, что я увидела, когда посмотрела вниз на березовый пол, ужаснуло меня до такой степени, что у меня едва не оборвалось все внутри.
Что же случилось?..
Проблема с костью? Ногу мучительно свело спазмом?
Хуже. Дело в том, что не случилось… ничего.
Ничего не изменилось спустя пять секунд после начала упражнения. Я видела свои ноги, обычные ноги в лосинах серебристого оттенка, отчего моя младшая дочь называла их «русалочьими», и одна нога все еще была согнута под углом сорок пять градусов, а вытянутые носочки упирались во внутреннюю поверхность бедра.
Не очень-то впечатляет, правда?
Вы, наверное, ждали, что для моего состояния ужаса могла быть и более веская причина. Ужас — это когда слышишь резкий одинокий крик на пустынной тихой улице. Ужас — это когда принимаешь душ и нащупываешь на груди опухоль размером с горошину. Клубы дыма в неподвижном воздухе, шаги, раздающиеся у тебя за спиной в сумерках на пустой стоянке. Тень, крадущаяся вдоль стены и готовящаяся к прыжку в комнате, где, как тебе казалось, никого не должно быть.
Задумайтесь только! Вещь, которая может до основания разрушить ваш привычный мир, не обязательно видна и ощутима. Ею может стать какой-нибудь микроб, запах, пустота.
Понимаете, я-то ощутила, что моя нога легко и привычно «открылась», как складной нож с идеально отрегулированным механизмом. Но на самом деле этого не случилось.
Мысли потоком захлестнули мое сознание: может, так проявляется действие какого-то неизвестного вируса, который неминуемо грозит мне параличом, а может, и того хуже — меня сейчас хватит удар. Моей первой реакцией было желание закричать во весь голос, но, как, и положено здравомыслящему человеку, я подавила инстинкт, чтобы попытаться снова.
Нога отказывалась мне повиноваться.
Меня прошиб ледяной пот, лицо и шея покрылись металлической испариной, а под грудью немедленно проявились два внушительных полумесяца. Теперь я довершила свое сходство с русалкой — взмокшая дама в «русалочьей одежде». Краешком глаза я бросила взгляд на свою подругу Кейси, которая посещала занятия вместе со мной: ее руки грациозно склонились к ногам. Глаза ее были закрыты, чтобы ничто не мешало сосредоточиться, но она вдруг распахнула их, как со щелчком иногда раскрываются старые жалюзи на окнах. Она открыла глаза так резко, как будто действительно услышала мой крик. Кейси вопросительно посмотрела в мою сторону, изогнув удивленно бровь. Я растянула губы в улыбке, и она ответила мне тем же.
Я попыталась сконцентрироваться, и моя нога немного вытянулась, медленно и коряво. Я чувствовала, что так управляют механической конечностью. Я ощутила себя неумелым новичком. Внешняя сторона бедра болезненно отозвалась на мои усилия: ногу начало немилосердно колоть, что напомнило мне тот единственный случай, когда я проходила курс лечения акупунктуры. Еле-еле мне удалось завершить упражнение на растяжку так, чтобы никто не заметил ничего странного.
Я послала Кейси воздушный поцелуй, решила не оставаться на кофе и направилась прямиком домой.
Мой муж Лео лежал на полу: его спина была закована в специальное приспособление по вправлению позвоночных дисков, а на животе, немного округлом, так как Лео заметно набрал лишнего веса, возвышался ноутбук. В такие моменты Лео не скрывал, что мое появление не вызывало у него энтузиазма. Я возвращалась с тренировок раскрасневшаяся и посвежевшая и, должно быть, служила ему немым упреком.
— Ли, — обратилась я к нему. — Я не ощущаю своей ноги. Она меня здорово подвела сегодня во время занятий.
Он посмотрел на меня поверх своих круглых, как у Джона Леннона, очков.
— Подвела?
— Я не могу точно объяснить, как это произошло, но именно так.
— Ты слишком стара для этого, Джули. Для всех этих занятий и тренировок. Зачем ты насилуешь себя — ума не приложу. Что ты пытаешься себе доказать?.. Я уже говорил тебе миллион раз…
— Ты ничего не понимаешь! — горячо возразила я. — Магот Фонтейн профессионально танцевала даже после того, как ей исполнилось пятьдесят. Лесли Карон…
— Но ты не Магот Фонтейн, — ответил Лео. — И ты далеко не Лесли Карон.
Я уже собиралась взорваться и послать его к черту, как он, не переводя духа закончил в ставшей уже привычной за последние двадцать лет манере:
— Я всегда ассоциировал тебя, скорее, с Сид Чариз. И ножки, и отношение к танцу… Такая себе интересная штучка с интригующим прошлым, да?
— Заткнись, — бросила я ему, заметно подобрев от его очаровательного сравнения.
Я посмотрела поверх его головы, оглядывая наш аккуратный дворик в деревенском стиле, усыпанный галькой. Я искала взглядом своего сына Гейба, которому в ту пору было… тринадцать? Это не столь важно, так как в любом случае он был слишком взрослый для занятия, за которым я его застала. Он свисал с ветки, раскачиваясь на ней, а на лице его блуждала мечтательная улыбка. На Гейбе были брюки за тридцать долларов, которые я купила для особых случаев. В таких брюках мальчик его возраста мог бы отправиться в церковь, если бы в нашей семье было принято регулярно посещать храм. Никакого «особого случая», как подсказывала мне память, сегодня не было, но он был именно в этих брюках… поздней весной. Должно быть, он схватил первую попавшую под руку пару. Он уничтожал их прямо на моих глазах, раскачиваясь вот так, взад-вперед, гибкий, как лемур. Гейб производил странное впечатление. Он был один, но его мир не давал ему ощущать себя одиноким. Глядя на него, я почувствовала, сколь драгоценно и хрупко мое счастье.
— Лео, — почти хныкающим голосом обратилась я к мужу, ощутив невыразимую грусть. — Лео, если я достану арнику, ты поможешь мне втереть ее? Я не дотянусь сама, а у меня болит нога. Ну, не то чтобы болит, но…
Он просто ответил мне «нет». Так и сказал:
— Нет, Джулиана. Продолжай в том же духе. Притворяйся, что тебе двадцать, только помни: это закончится тем, что ты получишь растяжение мышц. Разотри себе ногу сама, а я занят.
— Лео! — воскликнула я. — Мне нужна твоя помощь.
— Джули, — мягко проговорил мой чудный муженек, — тебе нужна помощь, чтобы восстановиться скорее изнутри, чем снаружи. Люди не видят дальше собственного носа, честное слово. Я думаю об этом каждый раз, когда наталкиваюсь на одну из этих, — указал он на дисплей, — жалоб на то, как профессор ущипнул за зад какую-нибудь студентку-выпускницу.
— Мы сейчас говорим о моем заде, Лео! О моей сердечно-сосудистой системе и ее здоровом функционировании. О способах избавления от стресса. Какого черта ты взъелся? Как мои тренировки могут тебе мешать?! Смею тебя заверить, что для меня балет и бег — очень недорогие методы психотерапии. — Помолчав, я добавила: — С каких это пор ты думаешь, что внешность не имеет значения? Если бы ты любил меня, то отнес бы в спальню на руках!
— Если бы я отнес тебя в спальню на руках, тебе пришлось бы срочно вызывать костоправа, — ответил он мне, поправив очки.
Позже я осознала, что в этот день получила два предупреждения. Они были такими четкими и ясными, словно невидимая рука преподнесла мне их на блюдечке с золотой каемочкой (здесь, конечно, может возникнуть вопрос: что еще должно было случиться, чтобы я ощутила перемену? Может, на меня должен был рухнуть дом?). Что-то усыпило мою нервную систему, что-то не позволило мне увидеть несостоятельность нашего брака. Я пропустила мимо ушей оба предупреждения.
Поскольку я любовно отношусь к родному языку, то могла бы дальше написать в стиле Натаниэля Хоуторна: «Дорогой читатель, у нас есть возможность беспрепятственно проникнуть сквозь пелену молчания, которой окутал себя добрый и праведный господин Штейнер, чтобы понять, что же настолько поглотило его внимание и сумело отвлечь от роптаний супруги…» Думаю, что вы поняли основное направление мысли: мы могли бы увидеть, действительно ли Лео был занят чтением жалоб на сексуальные домогательства или «со скрытой и всепоглощающей страстью» обращался к «близкому человеку». Близкий человек, родственная душа. Я бы выразилась яснее.
На ум мне приходит только одно слово — «потаскушка», по сравнению с которой Хестер Принн выглядела бы монашкой.
Возможно, в этот самый момент добрый и праведный господин Штейнер старательно выводил: «Джулия только что явилась. Она, наконец, сильно потянула ногу на своих занятиях балетом. Мне жаль, что лимит моего сочувствия исчерпан, но тратить 75 долларов на тренировки?» Ответ ему придет лишь спустя несколько минут (потому что прямое электронное общение в то время не было распространено). Письмо для Лео могло бы начинаться примерно так: «О Лео, неужели она не знает, что эти деньги могли бы пойти на благое дело по спасению жизней? Разве она не знает, что дети в Родезии умирают?» (Эта «близкая душа», конечно и понятия не имела, что Родезия больше не именуется Родезией, а все потому, что «близкая душа» отличается непомерной тупостью. О уважаемый суд, прошу не принимать во внимание мое последнее утверждение, так как, во-первых, я слишком забегаю вперед, а во-вторых, не проявляю доброты. Она вовсе не так уж глупа. Ведь хватило ума у нее на то, чтобы… в общем, читайте инструкцию пользователя.)
Но кто мог бы сказать, чем занят Лео?
Возможно, он действительно читал жалобы на сексуальные домогательства.
Так или иначе, но он вел себя странно. Он не относился к тому мелочному типу домашних тиранов, которые не приходят на помощь страдающей жене. Оглядываясь теперь в прошлое, я понимаю, что отношение Лео к моей проблеме в тот день было подобно тому, что произошло накануне в балетном классе. За воротами труба возвещала о том, что враг на пороге, и он настроен решительно и беспощадно. В предстоящей войне не будет пленных, — только побежденные и победившие. Но разве я могла знать об этом в тот момент?
Однако я была уверена, как поступил бы в подобной ситуации Мой Лео. Он бы слегка покачал головой, продолжая ворчать по поводу моего отчаянного стремления сохранить такую же форму, как в юности, когда я занималась танцами, а затем отправился бы на кухню за арникой. Он растер бы мне ногу, сначала брюзжа, но затем обращая внимание на все выпуклости и игру мышц в нежных девичьих местах. Его дурное настроение потихоньку прошло бы, а на лице появилась бы немного страдальческая, полная грусти улыбка, столь свойственная Моему Лео. Возможно, он даже чуть-чуть пофлиртовал бы со мной и, хотя была лишь середина дня, начал бы массировать мне ногу выше бедра, пока я не оттолкнула бы его, но не сильно, а слегка.
Я не сказала: «Лео, что случилось?»
Я не швырнула вещи на пол со словами: «Ты сволочь. Что, завидуешь мне, потому что я все еще могу сделать шпагат, в то время как ты от постоянного сидения даже наклониться не в состоянии?»
Вместо этого я прошла в свою комнату, с трудом сняла одежду, приняла душ, сама растерла себя, арникой и легла на кровать, включив свой ноутбук, где сохранялись адресованные мне письма-просьбы. Ко мне обращались с просьбами — я зарабатывала на жизнь профессиональными советами. Разве не супер?
Я давала людям советы относительно их личной жизни. Я. Принцесса на афише, которую можно было бы озаглавить: «Решительная героиня самообмана».
Но я была Джулианой Амброуз Джиллис. И, будучи Джиллис, по праву занималась выбранным делом.
Мои родители могли напиться в субботу до потери пульса, а уже спустя шесть часов дотошно присматриваться, подали ли им на стол вафли с золотистой корочкой, в то время как горничные невозмутимо и абсолютно бесшумно очищали дом от окурков и винных пятен на коврах. Горничная не обращала никакого внимания на замечания относительно вафель, и мы — моя маленькая сестренка Джейн и я — игнорировали горничную, хотя та была нашим лучшим другом и доверенным лицом в будние дни. Воскресное утро, однако, как правило, встречало нас церковной тишиной. Мой отец умел все же соблюдать приличия — недаром он был популярным автором бестселлеров, которые к тому же получали лестные отзывы критиков. А. Бартлетт Джиллис состоял в жюри, присуждавшем национальную награду «Книга года». Его произведения были посвящены истории. Моя мать разделяла увлечения мужа, предаваясь, как и он, субботним возлияниям. Но разве, несмотря на это не они вырастили двух прекрасных одаренных дочерей? Разве не они постоянно получали приглашения на обеды, напечатанные на украшенной золотым тиснением бумаге? Разве не они встречались с королевой Англии, которая призналась, что с удовольствием читает книги, написанные отцом? Разве не моей матери удалось практически в одиночку, пользуясь лишь своими широкими общественными связями, спасти библиотеку в Малпоуле и коллекцию картин Хоппера? Разве все перечисленное выше может быть перечеркнуто несколькими дырками от сигарет на ковре и запахом джина? Достаточно открыть окна, чтобы избавиться от подобного пустяка, не так ли? Конечно, иногда еще до наступления рассвета до нас явственно доносился звук, словно кого-то сейчас должно вырвать, но кто обращал на это внимание? Лучше приступить к завтраку и смотреть вперед, предвкушая наступление дня.
Спустя годы ко мне обратилась «Паникующая из прерии». Она с волнением поведала мне о том, что совместные поездки ее мужа и сестры на велосипеде по выходным дням оказались не проявлением общего интереса к спорту и активному отдыху, а самым настоящим романом. Да, наверное, тебе на голову должен упасть кирпич, чтобы догадаться о подобном исходе столь «невинного» времяпровождения.
Я не могла не удивиться тому, что человек закрывает глаза на очевидное, а потом принимает случившееся, как удар. Ну как можно было не знать о таком?
Но, видимо, можно было. Вы делаете свой выбор, и знание очевидного к вам никогда не придет, особенно если кто-то «вызовется» вам немного помочь. Например, муж, который с готовностью обманывает.
Почему Лео устал от меня, от нашей семьи, от нашей жизни, которой недоставало ду-хов-но-сти? Так случилось вовсе не потому, что я тратила слишком много денег на занятия балетом или на косметику.
Я думаю, когда ему стукнуло сорок девять, до него дошло, что он смертен, и ему страстно захотелось договориться со вселенной. Я думаю, что он пересмотрел собственные приоритеты, сосредоточившись на том, чтобы удержать свои позиции. Наверное, те, кто прислали ему подозрительный журнальчик о таком ведении хозяйства, когда одновременно спасаешь и собственную душу, и землю, по которой ходишь, убедили его, что он безнадежно погрузился в мир буржуазных ценностей.
Я знаю это наверняка, потому что на примере брака своих родителей выучила назубок одну истину: если вы хотите оставаться вместе, вам надо приготовиться к кропотливой работе и помнить только то, что вы любите в этом человеке, а не то, что доводило вас в нем до бешенства. Вы должны идеализировать своего партнера. Может, алкоголь оказывался помощником в этом деле.
И я руководствовалась этой истиной (не в том смысле, что я пила, а в том, что честно пыталась всегда настраиваться на позитивную волну). Я очень старалась.
Лео тоже. Каждое утро, прежде чем уйти на работу, он приносил мне чашку зеленого чая (к тому времени я уже работала дома). Каждый вечер в пятницу он делал свое фирменное блюдо — бекон с равиоли, которое мы все любили, хотя это и может показаться вам кулинарным извращением.
Представьте меня такой, какой я была в то время, еще до того как ослабела настолько, что была не в состоянии вымыть себе голову. Представьте нас.
Кузен моего мужа однажды заметил в его присутствии: «Джулия может считаться идеальной для второй жены». (Я ведь не испытывала никакой симпатии к Джереми, тем более странно, что это замечание до сих пор отзывается горечью в моем сердце.)
Я была женой, которая оставляет записочки на подушках. Всякие смешные открытки. К двадцатой годовщине нашей свадьбы подарком стало кольцо, на котором наши инициалы были переплетены так искусно и замысловато, что человеку несведущему было бы сложно их рассмотреть. А Лео подарил мне лося на пуантах, который держал коробочку с бриллиантовыми сережками (после того как я целый день провела в тревоге, огорченная, что он забыл о нашей годовщине). Я никогда не отправлялась спать, не надев красивой ночной сорочки или не почистив зубы. Он никогда не подводил меня, если я просила его сделать покупки. На пикники я всегда приходила в чем-то необычном, но вызывающем одобрительный шепот, а не удивленные взгляды. Я сохранила десятый размер одежды, предпочитая широкие брюки и идеального покроя строгую рубашку. Я не обрезала волосы, как мои подруги, перешедшие на прямое боб-каре. Я носила волосы либо небрежно распущенными (их густота позволяла мне такую роскошь), либо завязывала в хвост, как привыкла еще со времен занятий танцами. Вот так-то. Я была матерью, которая не пропускает школьных постановок, шахматных турниров, мероприятий, требующих участия родителей. Я старательно перечитывала книги по домоводству, а в нашем доме дети развлекались караоке, а не омерзительными игровыми приставками, игры которых, как мне казалось, служат лишь пропаганде жестокости и насилия. Я считала, что успешно справляюсь с ролью мамы школьника, проявляя умеренное усердие в планировании школьных каникул. Мы с Лео могли играть перед сном в цитаты, угадывая их автора, как в те далекие времена, когда только поженились.
И тем не менее я оказалась обманута. Как найти этому объяснение? Я была интересной женой. Почему — смотрите выше. Я была лакомым кусочком, потому что, хотя и жила в Висконсине, родом-то я была из верхнего Вест Сайда. Я верила в то, что природное изящество и самообладание позволяют мне оставаться на плаву жизни, после того как я переступила порог сорокалетия. Мои дети были одаренными и ощущали себя в полной безопасности не по прихоти слепой фортуны, а в результате кропотливого труда их родителей. И я уделяла большое внимание внешней стороне жизни, включая свой вид (этот сукин сын не изменит моего отношения к этому). Я была в прекрасной форме. Прекрасной форме. Ни одного лишнего фунта на талии.
Ни одного седого волоса. Ну, хорошо, несколько седых волос, которые усилиями моего мастера Терезы превратились в тонкий платиновый завиток на виске.
Уровень холестерина 188.
Конечно, я была окружена по флангам, как выразился бы персонаж времен Гражданской войны из романов моего отца. Я была окружена внутренними и внешними врагами. Тайными убийцами.
И, конечно, я была воплощением золотой середины, которую теперь, пожалуй, назвала бы идеальной средой для вируса, поразившего меня, — вируса, который можно было бы окрестить моим именем, когда не замечаешь бревна в своем глазу, но в чужом с удовольствием разглядываешь соринку. Сорок семь раз в год я твердила людям, чтобы они больше доверяли своей интуиции, чтобы они развивали внутреннее чутье, не обращая внимания на то, что это может привести к пугающим переменам и к чужим обидам.
От Джей А. Джиллис
«Шебойган Ньюс-Кларион»
«Дорогая Джей,
Я выхожу замуж следующим летом за человека другой национальности. Обе семьи счастливы, но есть одна проблема. Многочисленные родственницы со стороны моего будущего мужа (тетушки, бабушки, сестры) должны сидеть в первом ряду, и это их законное право. Поскольку они потомки народности масай из Африки, то отличаются высоким ростом. Моя семья — это американцы японского происхождения, и все мои родные невысокие: рост отца всего пять футов и пять дюймов, а моих сестер — не больше пяти футов. Свадьба состоится в зале приемов отеля, где стулья собираются расставить рядами. Мы намеренно не хотим разделять приглашенных на гостей жениха и невесты, так как считаем этот торжественный день началом объединения двух семейств. Однако мне известно, что дамы представляющие семью жениха, намерены явиться в больших шляпах, щедро украшенных цветами и лентами (я говорю не о традиционных национальных головных уборах, потому что все-таки они афро-американки, а о «шляпках для посещения церкви», как выражается мой жених, но я-то знаю, что речь идет о шляпах размером со свадебный торт). От этого леди будут казаться еще выше. Получается, что никто из моих родных, кроме родителей, не сможет видеть меня во время церемонии. Конечно, у меня и в мыслях нет сдвинуть родственников жениха «на галерку», но, как же быть? Как можно избежать возможных недоразумений в этот особый день? Могу себе только представить, как будут выглядеть со стороны танцующие пары, столь разные по росту.
Взволнованная из Кнадсона».
«Дорогая Взволнованная,
Я разделяю ваше беспокойство, понимая, насколько важно, чтобы после свадьбы ни у кого из гостей не осталось неприятного осадка, который может отравить отношения между двумя семьями на многие годы. Но с чем связаны эти волнения? С тем, что вы переживаете период, через который прошли все невесты. Это время накануне свадьбы, когда волнение достигает пика. Не стоит усугублять ситуацию и давать волю нервам. Подойдите к решению этого вопроса с присущими вам, оптимизмом и смелостью, которые вы продемонстрировали своим намерением объединить в одной семье разные культурные традиции. Попросите служащих отеля расставить стулья широким кругом, оставив места в первом ряду для главных членов ваших семей. Пусть остальные стулья поставят в шахматном порядке, так чтобы все гости, независимо от роста, имели возможность любоваться церемонией. Гостей проведут на их места через небольшой проход. По тому же проходу торжественно войдут жених и его родители, после чего появитесь вы с вашими родными, чтобы занять место у алтаря, который лучше установить в центре круга. Вы можете произнести брачные клятвы, обратившись лицом к одной половине гостей, а обменяться обручальными кольцами или свечами, повернувшись к другой половине. Чтобы эти перемещения выглядели изящными и продуманными, можно совершать их под музыкальное сопровождение. Что касается танцев, то надо сказать, что никто не ощущает никакой неловкости в подобный день! Достаточно вспомнить тетушек и бабушек, выплясывающих польку впятером!
Джей».
* * *
Давайте начнем с того, чем все завершилось. С первых минут второго акта наших жизней.Дело происходило в балетном классе. Шло второе на этой неделе занятие. Мы отрабатывали танцевальные композиции, и я помню, что стояла на полу, готовясь выполнять финальные упражнения на растяжку. Я до сих пор помню то восхитительное ощущение расслабляющей усталости. Мышцы не столько болели, сколько приятно «отзывались» на большую нагрузку. Эти занятия, как и силовые нагрузки, были моими любимыми, так как дарили мне ощущение свободы, радости и чистоты.
Я вытянула правую ногу вдоль пола, привычно вывернув ее и идеально соблюдая угол разворота. Я не могла не испытывать самодовольства, но старательно избегала смотреть по сторонам, хотя и понимала, что женщины вокруг, даже те, что моложе, наверняка заметили мою природную гибкость. Я потянулась вперед, чтобы продемонстрировать всю степень «гибкости подколенного сухожилия».
То, что я увидела, когда посмотрела вниз на березовый пол, ужаснуло меня до такой степени, что у меня едва не оборвалось все внутри.
Что же случилось?..
Проблема с костью? Ногу мучительно свело спазмом?
Хуже. Дело в том, что не случилось… ничего.
Ничего не изменилось спустя пять секунд после начала упражнения. Я видела свои ноги, обычные ноги в лосинах серебристого оттенка, отчего моя младшая дочь называла их «русалочьими», и одна нога все еще была согнута под углом сорок пять градусов, а вытянутые носочки упирались во внутреннюю поверхность бедра.
Не очень-то впечатляет, правда?
Вы, наверное, ждали, что для моего состояния ужаса могла быть и более веская причина. Ужас — это когда слышишь резкий одинокий крик на пустынной тихой улице. Ужас — это когда принимаешь душ и нащупываешь на груди опухоль размером с горошину. Клубы дыма в неподвижном воздухе, шаги, раздающиеся у тебя за спиной в сумерках на пустой стоянке. Тень, крадущаяся вдоль стены и готовящаяся к прыжку в комнате, где, как тебе казалось, никого не должно быть.
Задумайтесь только! Вещь, которая может до основания разрушить ваш привычный мир, не обязательно видна и ощутима. Ею может стать какой-нибудь микроб, запах, пустота.
Понимаете, я-то ощутила, что моя нога легко и привычно «открылась», как складной нож с идеально отрегулированным механизмом. Но на самом деле этого не случилось.
Мысли потоком захлестнули мое сознание: может, так проявляется действие какого-то неизвестного вируса, который неминуемо грозит мне параличом, а может, и того хуже — меня сейчас хватит удар. Моей первой реакцией было желание закричать во весь голос, но, как, и положено здравомыслящему человеку, я подавила инстинкт, чтобы попытаться снова.
Нога отказывалась мне повиноваться.
Меня прошиб ледяной пот, лицо и шея покрылись металлической испариной, а под грудью немедленно проявились два внушительных полумесяца. Теперь я довершила свое сходство с русалкой — взмокшая дама в «русалочьей одежде». Краешком глаза я бросила взгляд на свою подругу Кейси, которая посещала занятия вместе со мной: ее руки грациозно склонились к ногам. Глаза ее были закрыты, чтобы ничто не мешало сосредоточиться, но она вдруг распахнула их, как со щелчком иногда раскрываются старые жалюзи на окнах. Она открыла глаза так резко, как будто действительно услышала мой крик. Кейси вопросительно посмотрела в мою сторону, изогнув удивленно бровь. Я растянула губы в улыбке, и она ответила мне тем же.
Я попыталась сконцентрироваться, и моя нога немного вытянулась, медленно и коряво. Я чувствовала, что так управляют механической конечностью. Я ощутила себя неумелым новичком. Внешняя сторона бедра болезненно отозвалась на мои усилия: ногу начало немилосердно колоть, что напомнило мне тот единственный случай, когда я проходила курс лечения акупунктуры. Еле-еле мне удалось завершить упражнение на растяжку так, чтобы никто не заметил ничего странного.
Я послала Кейси воздушный поцелуй, решила не оставаться на кофе и направилась прямиком домой.
Мой муж Лео лежал на полу: его спина была закована в специальное приспособление по вправлению позвоночных дисков, а на животе, немного округлом, так как Лео заметно набрал лишнего веса, возвышался ноутбук. В такие моменты Лео не скрывал, что мое появление не вызывало у него энтузиазма. Я возвращалась с тренировок раскрасневшаяся и посвежевшая и, должно быть, служила ему немым упреком.
— Ли, — обратилась я к нему. — Я не ощущаю своей ноги. Она меня здорово подвела сегодня во время занятий.
Он посмотрел на меня поверх своих круглых, как у Джона Леннона, очков.
— Подвела?
— Я не могу точно объяснить, как это произошло, но именно так.
— Ты слишком стара для этого, Джули. Для всех этих занятий и тренировок. Зачем ты насилуешь себя — ума не приложу. Что ты пытаешься себе доказать?.. Я уже говорил тебе миллион раз…
— Ты ничего не понимаешь! — горячо возразила я. — Магот Фонтейн профессионально танцевала даже после того, как ей исполнилось пятьдесят. Лесли Карон…
— Но ты не Магот Фонтейн, — ответил Лео. — И ты далеко не Лесли Карон.
Я уже собиралась взорваться и послать его к черту, как он, не переводя духа закончил в ставшей уже привычной за последние двадцать лет манере:
— Я всегда ассоциировал тебя, скорее, с Сид Чариз. И ножки, и отношение к танцу… Такая себе интересная штучка с интригующим прошлым, да?
— Заткнись, — бросила я ему, заметно подобрев от его очаровательного сравнения.
Я посмотрела поверх его головы, оглядывая наш аккуратный дворик в деревенском стиле, усыпанный галькой. Я искала взглядом своего сына Гейба, которому в ту пору было… тринадцать? Это не столь важно, так как в любом случае он был слишком взрослый для занятия, за которым я его застала. Он свисал с ветки, раскачиваясь на ней, а на лице его блуждала мечтательная улыбка. На Гейбе были брюки за тридцать долларов, которые я купила для особых случаев. В таких брюках мальчик его возраста мог бы отправиться в церковь, если бы в нашей семье было принято регулярно посещать храм. Никакого «особого случая», как подсказывала мне память, сегодня не было, но он был именно в этих брюках… поздней весной. Должно быть, он схватил первую попавшую под руку пару. Он уничтожал их прямо на моих глазах, раскачиваясь вот так, взад-вперед, гибкий, как лемур. Гейб производил странное впечатление. Он был один, но его мир не давал ему ощущать себя одиноким. Глядя на него, я почувствовала, сколь драгоценно и хрупко мое счастье.
— Лео, — почти хныкающим голосом обратилась я к мужу, ощутив невыразимую грусть. — Лео, если я достану арнику, ты поможешь мне втереть ее? Я не дотянусь сама, а у меня болит нога. Ну, не то чтобы болит, но…
Он просто ответил мне «нет». Так и сказал:
— Нет, Джулиана. Продолжай в том же духе. Притворяйся, что тебе двадцать, только помни: это закончится тем, что ты получишь растяжение мышц. Разотри себе ногу сама, а я занят.
— Лео! — воскликнула я. — Мне нужна твоя помощь.
— Джули, — мягко проговорил мой чудный муженек, — тебе нужна помощь, чтобы восстановиться скорее изнутри, чем снаружи. Люди не видят дальше собственного носа, честное слово. Я думаю об этом каждый раз, когда наталкиваюсь на одну из этих, — указал он на дисплей, — жалоб на то, как профессор ущипнул за зад какую-нибудь студентку-выпускницу.
— Мы сейчас говорим о моем заде, Лео! О моей сердечно-сосудистой системе и ее здоровом функционировании. О способах избавления от стресса. Какого черта ты взъелся? Как мои тренировки могут тебе мешать?! Смею тебя заверить, что для меня балет и бег — очень недорогие методы психотерапии. — Помолчав, я добавила: — С каких это пор ты думаешь, что внешность не имеет значения? Если бы ты любил меня, то отнес бы в спальню на руках!
— Если бы я отнес тебя в спальню на руках, тебе пришлось бы срочно вызывать костоправа, — ответил он мне, поправив очки.
Позже я осознала, что в этот день получила два предупреждения. Они были такими четкими и ясными, словно невидимая рука преподнесла мне их на блюдечке с золотой каемочкой (здесь, конечно, может возникнуть вопрос: что еще должно было случиться, чтобы я ощутила перемену? Может, на меня должен был рухнуть дом?). Что-то усыпило мою нервную систему, что-то не позволило мне увидеть несостоятельность нашего брака. Я пропустила мимо ушей оба предупреждения.
Поскольку я любовно отношусь к родному языку, то могла бы дальше написать в стиле Натаниэля Хоуторна: «Дорогой читатель, у нас есть возможность беспрепятственно проникнуть сквозь пелену молчания, которой окутал себя добрый и праведный господин Штейнер, чтобы понять, что же настолько поглотило его внимание и сумело отвлечь от роптаний супруги…» Думаю, что вы поняли основное направление мысли: мы могли бы увидеть, действительно ли Лео был занят чтением жалоб на сексуальные домогательства или «со скрытой и всепоглощающей страстью» обращался к «близкому человеку». Близкий человек, родственная душа. Я бы выразилась яснее.
На ум мне приходит только одно слово — «потаскушка», по сравнению с которой Хестер Принн выглядела бы монашкой.
Возможно, в этот самый момент добрый и праведный господин Штейнер старательно выводил: «Джулия только что явилась. Она, наконец, сильно потянула ногу на своих занятиях балетом. Мне жаль, что лимит моего сочувствия исчерпан, но тратить 75 долларов на тренировки?» Ответ ему придет лишь спустя несколько минут (потому что прямое электронное общение в то время не было распространено). Письмо для Лео могло бы начинаться примерно так: «О Лео, неужели она не знает, что эти деньги могли бы пойти на благое дело по спасению жизней? Разве она не знает, что дети в Родезии умирают?» (Эта «близкая душа», конечно и понятия не имела, что Родезия больше не именуется Родезией, а все потому, что «близкая душа» отличается непомерной тупостью. О уважаемый суд, прошу не принимать во внимание мое последнее утверждение, так как, во-первых, я слишком забегаю вперед, а во-вторых, не проявляю доброты. Она вовсе не так уж глупа. Ведь хватило ума у нее на то, чтобы… в общем, читайте инструкцию пользователя.)
Но кто мог бы сказать, чем занят Лео?
Возможно, он действительно читал жалобы на сексуальные домогательства.
Так или иначе, но он вел себя странно. Он не относился к тому мелочному типу домашних тиранов, которые не приходят на помощь страдающей жене. Оглядываясь теперь в прошлое, я понимаю, что отношение Лео к моей проблеме в тот день было подобно тому, что произошло накануне в балетном классе. За воротами труба возвещала о том, что враг на пороге, и он настроен решительно и беспощадно. В предстоящей войне не будет пленных, — только побежденные и победившие. Но разве я могла знать об этом в тот момент?
Однако я была уверена, как поступил бы в подобной ситуации Мой Лео. Он бы слегка покачал головой, продолжая ворчать по поводу моего отчаянного стремления сохранить такую же форму, как в юности, когда я занималась танцами, а затем отправился бы на кухню за арникой. Он растер бы мне ногу, сначала брюзжа, но затем обращая внимание на все выпуклости и игру мышц в нежных девичьих местах. Его дурное настроение потихоньку прошло бы, а на лице появилась бы немного страдальческая, полная грусти улыбка, столь свойственная Моему Лео. Возможно, он даже чуть-чуть пофлиртовал бы со мной и, хотя была лишь середина дня, начал бы массировать мне ногу выше бедра, пока я не оттолкнула бы его, но не сильно, а слегка.
Я не сказала: «Лео, что случилось?»
Я не швырнула вещи на пол со словами: «Ты сволочь. Что, завидуешь мне, потому что я все еще могу сделать шпагат, в то время как ты от постоянного сидения даже наклониться не в состоянии?»
Вместо этого я прошла в свою комнату, с трудом сняла одежду, приняла душ, сама растерла себя, арникой и легла на кровать, включив свой ноутбук, где сохранялись адресованные мне письма-просьбы. Ко мне обращались с просьбами — я зарабатывала на жизнь профессиональными советами. Разве не супер?
Я давала людям советы относительно их личной жизни. Я. Принцесса на афише, которую можно было бы озаглавить: «Решительная героиня самообмана».
Но я была Джулианой Амброуз Джиллис. И, будучи Джиллис, по праву занималась выбранным делом.
Мои родители могли напиться в субботу до потери пульса, а уже спустя шесть часов дотошно присматриваться, подали ли им на стол вафли с золотистой корочкой, в то время как горничные невозмутимо и абсолютно бесшумно очищали дом от окурков и винных пятен на коврах. Горничная не обращала никакого внимания на замечания относительно вафель, и мы — моя маленькая сестренка Джейн и я — игнорировали горничную, хотя та была нашим лучшим другом и доверенным лицом в будние дни. Воскресное утро, однако, как правило, встречало нас церковной тишиной. Мой отец умел все же соблюдать приличия — недаром он был популярным автором бестселлеров, которые к тому же получали лестные отзывы критиков. А. Бартлетт Джиллис состоял в жюри, присуждавшем национальную награду «Книга года». Его произведения были посвящены истории. Моя мать разделяла увлечения мужа, предаваясь, как и он, субботним возлияниям. Но разве, несмотря на это не они вырастили двух прекрасных одаренных дочерей? Разве не они постоянно получали приглашения на обеды, напечатанные на украшенной золотым тиснением бумаге? Разве не они встречались с королевой Англии, которая призналась, что с удовольствием читает книги, написанные отцом? Разве не моей матери удалось практически в одиночку, пользуясь лишь своими широкими общественными связями, спасти библиотеку в Малпоуле и коллекцию картин Хоппера? Разве все перечисленное выше может быть перечеркнуто несколькими дырками от сигарет на ковре и запахом джина? Достаточно открыть окна, чтобы избавиться от подобного пустяка, не так ли? Конечно, иногда еще до наступления рассвета до нас явственно доносился звук, словно кого-то сейчас должно вырвать, но кто обращал на это внимание? Лучше приступить к завтраку и смотреть вперед, предвкушая наступление дня.
Спустя годы ко мне обратилась «Паникующая из прерии». Она с волнением поведала мне о том, что совместные поездки ее мужа и сестры на велосипеде по выходным дням оказались не проявлением общего интереса к спорту и активному отдыху, а самым настоящим романом. Да, наверное, тебе на голову должен упасть кирпич, чтобы догадаться о подобном исходе столь «невинного» времяпровождения.
Я не могла не удивиться тому, что человек закрывает глаза на очевидное, а потом принимает случившееся, как удар. Ну как можно было не знать о таком?
Но, видимо, можно было. Вы делаете свой выбор, и знание очевидного к вам никогда не придет, особенно если кто-то «вызовется» вам немного помочь. Например, муж, который с готовностью обманывает.
Почему Лео устал от меня, от нашей семьи, от нашей жизни, которой недоставало ду-хов-но-сти? Так случилось вовсе не потому, что я тратила слишком много денег на занятия балетом или на косметику.
Я думаю, когда ему стукнуло сорок девять, до него дошло, что он смертен, и ему страстно захотелось договориться со вселенной. Я думаю, что он пересмотрел собственные приоритеты, сосредоточившись на том, чтобы удержать свои позиции. Наверное, те, кто прислали ему подозрительный журнальчик о таком ведении хозяйства, когда одновременно спасаешь и собственную душу, и землю, по которой ходишь, убедили его, что он безнадежно погрузился в мир буржуазных ценностей.
Я знаю это наверняка, потому что на примере брака своих родителей выучила назубок одну истину: если вы хотите оставаться вместе, вам надо приготовиться к кропотливой работе и помнить только то, что вы любите в этом человеке, а не то, что доводило вас в нем до бешенства. Вы должны идеализировать своего партнера. Может, алкоголь оказывался помощником в этом деле.
И я руководствовалась этой истиной (не в том смысле, что я пила, а в том, что честно пыталась всегда настраиваться на позитивную волну). Я очень старалась.
Лео тоже. Каждое утро, прежде чем уйти на работу, он приносил мне чашку зеленого чая (к тому времени я уже работала дома). Каждый вечер в пятницу он делал свое фирменное блюдо — бекон с равиоли, которое мы все любили, хотя это и может показаться вам кулинарным извращением.
Представьте меня такой, какой я была в то время, еще до того как ослабела настолько, что была не в состоянии вымыть себе голову. Представьте нас.
Кузен моего мужа однажды заметил в его присутствии: «Джулия может считаться идеальной для второй жены». (Я ведь не испытывала никакой симпатии к Джереми, тем более странно, что это замечание до сих пор отзывается горечью в моем сердце.)
Я была женой, которая оставляет записочки на подушках. Всякие смешные открытки. К двадцатой годовщине нашей свадьбы подарком стало кольцо, на котором наши инициалы были переплетены так искусно и замысловато, что человеку несведущему было бы сложно их рассмотреть. А Лео подарил мне лося на пуантах, который держал коробочку с бриллиантовыми сережками (после того как я целый день провела в тревоге, огорченная, что он забыл о нашей годовщине). Я никогда не отправлялась спать, не надев красивой ночной сорочки или не почистив зубы. Он никогда не подводил меня, если я просила его сделать покупки. На пикники я всегда приходила в чем-то необычном, но вызывающем одобрительный шепот, а не удивленные взгляды. Я сохранила десятый размер одежды, предпочитая широкие брюки и идеального покроя строгую рубашку. Я не обрезала волосы, как мои подруги, перешедшие на прямое боб-каре. Я носила волосы либо небрежно распущенными (их густота позволяла мне такую роскошь), либо завязывала в хвост, как привыкла еще со времен занятий танцами. Вот так-то. Я была матерью, которая не пропускает школьных постановок, шахматных турниров, мероприятий, требующих участия родителей. Я старательно перечитывала книги по домоводству, а в нашем доме дети развлекались караоке, а не омерзительными игровыми приставками, игры которых, как мне казалось, служат лишь пропаганде жестокости и насилия. Я считала, что успешно справляюсь с ролью мамы школьника, проявляя умеренное усердие в планировании школьных каникул. Мы с Лео могли играть перед сном в цитаты, угадывая их автора, как в те далекие времена, когда только поженились.
И тем не менее я оказалась обманута. Как найти этому объяснение? Я была интересной женой. Почему — смотрите выше. Я была лакомым кусочком, потому что, хотя и жила в Висконсине, родом-то я была из верхнего Вест Сайда. Я верила в то, что природное изящество и самообладание позволяют мне оставаться на плаву жизни, после того как я переступила порог сорокалетия. Мои дети были одаренными и ощущали себя в полной безопасности не по прихоти слепой фортуны, а в результате кропотливого труда их родителей. И я уделяла большое внимание внешней стороне жизни, включая свой вид (этот сукин сын не изменит моего отношения к этому). Я была в прекрасной форме. Прекрасной форме. Ни одного лишнего фунта на талии.
Ни одного седого волоса. Ну, хорошо, несколько седых волос, которые усилиями моего мастера Терезы превратились в тонкий платиновый завиток на виске.
Уровень холестерина 188.
Конечно, я была окружена по флангам, как выразился бы персонаж времен Гражданской войны из романов моего отца. Я была окружена внутренними и внешними врагами. Тайными убийцами.
И, конечно, я была воплощением золотой середины, которую теперь, пожалуй, назвала бы идеальной средой для вируса, поразившего меня, — вируса, который можно было бы окрестить моим именем, когда не замечаешь бревна в своем глазу, но в чужом с удовольствием разглядываешь соринку. Сорок семь раз в год я твердила людям, чтобы они больше доверяли своей интуиции, чтобы они развивали внутреннее чутье, не обращая внимания на то, что это может привести к пугающим переменам и к чужим обидам.