Уилсон Митчел. Встреча на далеком меридиане

   - Да, - сказал Ник, помолчав. В конце концов Валя говорила именно о том, что уже так долго мучило его самого. - Да, я понимаю вас. Прекрасно понимаю, - снова проговорил он с расстановкой, глядя вниз на свои сцепленные пальцы и думая о том, смогла ли бы она понять, что творится в его душе. Валя была первой женщиной на его пути, которая, казалось, могла быть способна на это. Ей не надо объяснять, что значит быть физиком, она и без того понимает, как страшно потерять это счастье.
   Ник поднял глаза, еще не решив, что сказать ей, но тут он перехватил взгляд Гончарова, брошенный через стол: не прерывая своего стремительного рассказа, даже не стерев с лица улыбку, Гончаров посмотрел на них обоих с холодным любопытством. И Ник снова почувствовал, что рискует вызвать осложнения, чего ему ни в коем случае не хотелось.
   В дальнем конце стола кто-то запел, остальные подхватили - и Гончаров, сидевший напротив, и Валя. Все пели не стесняясь, с чувством, но Нику было неловко, и он сидел молча, только еще больше смущаясь от собственного молчания. Он не привык к такой простосердечности, к таким открытым чувствам.
   Он не обольщал себя иллюзиями, что находится в райской стране, где царит абсолютная безгрешность. Вокруг были взрослые мужчины и женщины, они добились определенного общественного положения, работая в таких областях, где соперников было немало, и, очевидно, им приходилось сталкиваться и с интригами и с интриганами; быть может, среди вот этих самых людей имелись и честолюбцы и карьеристы - ведь он их совсем не знал. Они начали работать в очень сложное время. Бесхитростными эти люди быть не могли. Наивными? Ник мысленно покачал головой. Нет, это далеко не наивные люди. Но в них есть что-то новое для него. Живучесть, уверенность в своей силе и ни капли той застенчивости, которая сейчас совсем связала Ника. Они не стыдились открытого выражения чувств и ждали того же от других. Жизнь от этого становилась ярче, звучнее, интенсивнее, и было это похоже на дуновение свежего ветра в знойный, душный день - предвестника очищающей бури. Интуиция подсказывала Нику, что это именно то, за чем он сюда приехал, но он был весь еще слишком внутренне скован, чтобы приобщиться к новой для него жизни.
   Когда гости стали расходиться, несколько человек предложили Нику подвезти его до гостиницы, и внизу во дворе он ждал, чтобы посмотреть, в какую машину сядет Валя. Пожав руку Гончарову, который спустился проводить гостей, и поблагодарив его за приятный вечер, Ник решительно уселся в чью-то машину - не в ту, куда села Валя. Это оказалась машина астронома. И он, и его жена были в веселом, возбужденном настроении после хорошо проведенного вечера. Теперь, оставшись одни, они заговорили с Ником по-английски, и, между прочим, выяснилось, что они знают английский лучше, чем Ник русский, хотя на вечере смущались не меньше Ника и не решались говорить на чужом языке. К полному его удивлению, они спросили, кто такая Валя, так как видели ее впервые. Ник смог только ответить, что и сам прежде никогда с ней не встречался.
   Едва войдя к себе в номер, он как будто снова окунулся в прежнюю свою жизнь. Прежние тревоги поджидали его здесь, они не исчезли, как не исчезает спертый воздух в закрытой комнате. Нику захотелось позвонить Анни, узнать, провела ли она этот вечер с Хэншелом. Вот уже несколько часов как он ни разу и не вспомнил о них, и он с благодарностью перебирал в памяти все, что было на вечере у Гончарова. Этот вечер был для него передышкой, на время он почти забыл о себе, и ему не терпелось вновь пережить это ощущение свободы от самого себя.
   7
   Образ Вали не покидал его - так в пустой комнате, где кто-то играл на рояле, долго еще дрожат потом ликующие звуки. Эта девушка поразила Ника. Только мужчинам и только коллегам мог он открывать важнейшую сторону своего "я". Все женщины, которых он когда-либо знал, находились где-то за пределами его науки, и с ними он мог лишь очень поверхностно затрагивать вопросы, касающиеся его работы, прекрасно зная, что подробности, цели и самое существо дела никогда по-настоящему поняты ими не будут. Женщины способны были лишь беспомощно, с любовью смотреть на него, горя желанием понять то, чем он живет, но так никогда ничего и не понимали. В лучшем случае они лишь смутно о чем-то догадывались. Нику вдруг захотелось от женщины большего.
   Хотя было еще очень рано, он позвонил Анни, на этот раз не мучаясь сомнениями, как накануне утром. Анни ответила еще совсем сонным голосом, но весело. Ник тщетно ждал, что она сама расскажет про встречу с Хэншелом, но она так явно обрадовалась его звонку, что теперь то уже не имело никакого значения. Позже он все равно узнает.
   - Вы свободны сегодня? - спросил он.
   - Весь день.
   - Тогда давайте придумаем что-нибудь, - предложил Ник. Он сидел на постели в легком летнем халате. Завтрак он уже заказал, а пока наполнялась ванна. Он представил себе, как Анни лежит, опершись на локоть, короткие ее волосы, наверно, слегка взъерошены, Так она выглядела бы, если бы провела эту ночь с ним.
   - Что вы скажете насчет загородной прогулки? - спросила Анни. - По воскресеньям здесь принято ездить на пляж или в парк. По реке, вернее, по каналу, курсируют маленькие теплоходики. На таком теплоходике мы доберемся до чудных лужаек и пляжа, где можно и выкупаться. Место называется Солнечная поляна. Только надо поторопиться: теплоходы отчаливают из Химок в девять часов. Я думаю, вам такая прогулка понравится.
   Это воскресенье, более похожее на мечту, чем на реальность, - день, который для Ника остался навсегда как долгий отзвук тронутой струны, - с самого начала было отмечено ясной и стремительной четкостью. Принять ванну и позавтракать было делом нескольких минут. И вот он на улице, залитой солнцем и по-воскресному безлюдной. Пять свободных такси стояли рядышком в тени, и все пятеро шоферов спали в одной из машин. На улице никакого движения, только мимо Дома Совета Министров, бормоча что-то про себя, проплыла механическая мойка, да через освещенную солнцем асфальтовую пустыню Манежной площади, окунаясь в тень, падавшую от здания гостиницы, торопливо двигался автобус, переполненный пассажирами, - все они держали на коленях, словно младенцев, свертки, приготовленные для загородной прогулки. Наконец с улицы Горького подъехало такси, и в нем сидела Анни она отчаянно замахала рукой, торопя Ника. В их распоряжении оставалось всего двадцать пять минут.
   - Кирилл Иванович думает, что мы успеем, - сказала Анни по-русски, из любезности к шоферу, который большим пальцем поддел козырек форменной фуражки и приветствовал Ника короткой застенчивой улыбкой. На сиденье рядом с Анни стояла упакованная корзинка и термос.
   - Как это вы успели все приготовить так проворно? - спросил Ник.
   - У меня в холодильнике были всякие остатки, к тому же, так как я предполагала, что мы сегодня, может быть, поедем, я кое-что купила заранее, с вечера.
   - Звонил вам вчера мой приятель Леонард Хэншел? - спросил Ник как бы мимоходом.
   - Да, и мы вместе обедали.
   Ник почувствовал себя больно задетым. Не мешало бы сказать об этом, не дожидаясь расспросов. Но он заметил только:
   - Жаль, что вам пришлось так переутомляться два вечера подряд.
   Анни рассмеялась.
   - Ну, знаете, вчерашний день был не такой насыщенный, как тот накануне. В десять часов я уже была дома и, как видите, успела приготовиться к воскресенью. Хэншел с его скепсисом по-своему очень мил. Он от вас в восхищенье. Вы действительно едете с ним в Вену?
   - Безусловно нет, - резко ответил Ник. - С чего вы взяли? Он что, сказал вам, что я еду?
   - Нет, только высказал предположение, что, может быть, поедете. Я вижу, вы на него очень сердиты.
   - Вы не ошиблись. Между нами идет нечто вроде битвы за мою душу. - Он секунду колебался, прежде чем спросил: - Вы собираетесь принять работу, которую он предлагает?
   Анни пожала плечами.
   - Предложение его очень заманчиво, но я еще ничего не обдумала. - Она улыбнулась Нику. - Я же говорю вам: пока мы с ним беседовали, я все время мысленно прикидывала, что надо сделать к сегодняшней прогулке.
   Они то ныряли в тень, то снова выныривали на солнце, пролетая по улице Горького, потом выскочили на залитую ослепительным солнечным светом большую площадь перед Белорусским вокзалом, потом по мосту через железную дорогу выехали на засаженное посередине деревьями Ленинградское шоссе и понеслись, догоняя и перегоняя легковые и грузовые автомашины, которые мчались рядом с обеих сторон. Наконец их такси обогнало переполненный автобус, и Анни облегченно вздохнула. Это был автобус, курсирующий между Химкинским речным вокзалом и ближайшей станцией метро. Гоня машину со скоростью шестьдесят миль в час, Кирилл Иванович с торжеством посмотрел на них и расплылся в улыбке - теперь-то они поспеют.
   Химкинский вокзал - длинное невысокое белое здание с тремя башнями, как у старых кораблей, - это конечный пункт маршрута волжских пароходов в Москве. В это утро зал ожидания гудел от говора и смеха экскурсантов. Все были одеты по-летнему, женщины в легких платьях, мужчины в теннисках, все сновали взад и вперед, задевая друг друга сумками и свертками с едой. Анни оставила Ника с вещами посреди битком набитого зала, а сама кинулась к очереди у одной из билетных касс. Она скоро вернулась, протискиваясь через густую толпу, победоносно вскинув голову, весело блестя глазами. Ей повезло - она купила последние билеты на самый большой, самый лучший теплоход - "Иосиф Сталин". Тут она схватила Ника за руку и вытащила его на солнце, на украшенную флагами эспланаду, где у причала стояло штук шесть теплоходиков. Толпа растеклась на несколько потоков, каждый к соответствующим сходням. Праздничное настроение чувствовалось даже в самом воздухе, и Ник вдруг ясно представил себе, какой Анни была в семнадцать лет.
   Прогудели гудки, и один за другим теплоходы отчалили и поплыли, растянувшись на воде целой флотилией. Анни и Ник нашли свободные места в тени возле самых поручней на верхней палубе. Пассажиров набралось много, однако неприятной тесноты не было. Вокруг расположились семейные группы и компании друзей. На богачей никто из них не походил - видно было, что это люди, честно работавшие всю неделю. Анни была в слишком возбужденном состоянии, чтобы усидеть на месте. Ей хотелось показать Нику все, что здесь было интересного. Они прошлись по палубе. Любители позагорать наслаждались солнечными лучами, развалившись в палубных креслах и закрыв глаза; несколько заядлых картежников уже хлопали картами на пустом стуле, поставленном между игроками; некоторые сидели, поглощенные чтением, не замечая сотен людей вокруг и более реально ощущая зиму 1812 года, чем тот солнечный свет, звуки аккордеона, воду канала и проплывающие мимо зеленые берега, - Наташа и князь Андрей волновали их больше, чем сидящие тут же влюбленные, прижавшиеся друг к другу с видом мрачных заговорщиков, но стоило одному из них улыбнуться, и другой мгновенно отвечал ему улыбкой.
   Анни заявила, что не успела позавтракать, и они отправились в буфет с синими плюшевыми гардинами и сели за столик. На всем теплоходе они были единственными иностранцами, и их английская речь заставила на мгновение поднять головы те, кто сидел за соседними столиками. Больше никто не обратил на них особого внимания. Здесь было тихо, прохладно и чисто.
   - Вам нравится? - спросила Анни.
   - Я уже не помню, когда чувствовал себя так легко, - ответил Ник. Должен признаться, что я порядком удивлен. Все выглядит точно так, как на любой воскресной прогулке во всех тех местах, где я бывал. Только, добавил он смеясь, - будь это в каком-либо другом месте, вас со мной не было бы. Скажите, что вас держит в Москве? Вы собираетесь остаться здесь навеки?
   Она пожала плечами.
   - Я же говорила вам: живу здесь, вот и все. И пока не вижу никаких причин уезжать отсюда.
   - Вы счастливы?
   Она быстро взглянула на него и сразу же отвернулась.
   - Не знаю. Обычно и не задаешь себе такого вопроса. У меня есть работа, друзья. Смеюсь, когда мне весело, и стараюсь не показывать виду, когда взгрустнется. Пожалуй, я даже счастлива, - проговорила она медленно. Здоровье у меня хорошее, дни проходят интересно...
   - Да, понимаю, - сказал Ник. - Но... но, может быть, чего-нибудь вам не хватает, чего вам страстно хочется, к чему вы стремитесь, - к какой-то цели?
   Анни покачала головой.
   - Очевидно, я не такого типа женщина, - сказала она. - В свое время было нечто, чего я действительно страстно желала: я хотела, чтобы мой муж был счастлив, у меня с ним были одни мечты - я мечтала о достижении его целей. Помогать ему во всем - вот к чему я стремилась. Создать для него домашний уют, подбадривать в трудную минуту, делить его радости. Я вполне справляюсь со своей работой журналистки, но огня в моей душе больше нет. Моя жизнь покажется вам, наверно, тусклой, бесцельной. Может, так оно и есть, но я-то этого не считаю. - Она посмотрела на него в упор, и Ник вдруг понял, что перед ним самая женственная из всех женщин, которых он когда-либо знал. - Если у меня и нет никакого таланта, во всяком случае, я всегда могу принести пользу тому человеку, который нуждается именно в такой женщине, как я, - сказала она просто. - Что действительно странно, так это то, что мне вдруг приходится объяснять это вам.
   - И все же, почему именно Москва?
   - А почему бы не Москва? - И в голосе и в жесте ее рук явно выразилась легкая досада. - Именно в Москве я больше всего чувствовала себя женщиной - вот почему. Мы жили здесь с мужем, здесь он умер и здесь похоронен. Не подумайте, что я так и не снимаю мрачного траура. Нет, - продолжала она с волнением, - через два года после смерти мужа...
   Анни внезапно умолкла, и Ник очень тихо, потому что ему было больно это говорить, произнес, не глядя на нее:
   - Появился другой?
   - Да, - призналась она спокойно. - Появился другой.
   Ник взглянул на нее.
   - И что же?
   - И... - она развела руками, - и я снова стала женщиной.
   - Ну и что же? - продолжал настаивать Ник.
   - Ничего.
   - Вы все еще встречаетесь с ним?
   - Нет, - ответила она мягко.
   - Он в Москве?
   - Я же сказала вам - я с ним не встречаюсь.
   Луга отодвинулись, уступив место расширившемуся руслу канала. И вдалеке Ник увидел множество парусных лодок - там происходили гонки.
   - Он русский, или кто-нибудь из посольства, или корреспондент?
   - Это не имеет значения, - сказала Анни ласково, но решительно. Оставьте, прошу вас. Просто жизнь у нас с ним не сложилась. Он чудесный человек, с тонкой душой, добрый, порядочный. Но ему хотелось одного, а мне другого, и мы ничего не могли дать друг другу. Некоторым мужчинам нужна совсем не такая женщина, как я. И хотя мы оба чувствовали, что у нас что-то не ладится, он долго отказывался признать это. Я видела и понимала, что не даю ему счастья и никогда не смогу дать. Продолжать отношения было бессмысленно.
   Ник молчал. Теплоход обогнал гоночные лодки, берега снова приблизились и заскользили мимо.
   - Вы все еще любите его? - спросил наконец Ник.
   - Да, люблю, но не в том смысле, как вы спрашиваете. - Я люблю его как хорошего старого друга.
   - И ждете, когда он переменится?
   - Нет, - произнесла Анни все тем же невозмутимым, но теперь и слегка насмешливым тоном. - Он никогда не переменится. И этого нелепо требовать от него. Уж каков есть человек, таков и есть, иным он стать не может. Он не тот, кто мне нужен. Но, право, трагедии тут нет, - добавила она, слегка улыбнувшись Нику, как будто это его надо было утешать. - В свое время я воспринимала наш разрыв трагически, но, разумеется, это не так. Мир полон людей, и рано или поздно каждый человек, если счастье улыбнется ему, обязательно встретит такого, какой ему подходит и нужен.
   - А вы и я?
   Она ничего не ответила и помешивала ложечкой чай с таким видом, будто это занятие целиком поглотило ее внимание.
   - А вы и я? - снова спросил Ник.
   Анни все еще не поднимала на него глаз и только слегка пожала плечами.
   - Как знать, - сказала она наконец и улыбнулась. - Пока мы только воображаем, что знаем что-то друг о друге. - Она откинулась на спинку стула, покончив с завтраком. - Ну, пожалуйста, не будем говорить об этом, - попросила она. - Лучше пойдем на палубу. Скоро мы уже доберемся до места.
   Голос у нее звучал мягко и задумчиво. Ник понимал, что она рассказала ему далеко не все из того, что могла бы рассказать, и он не был уверен, что ему приятно будет услышать остальное.
   Теплоход вошел в широкое гладкое озеро, образованное слиянием нескольких речек, и даже само небо, казалось, стало вдруг выше, шире и спокойнее. Кругом расстилалась зеленая, слегка холмистая местность. Несколько парусных лодочек на воде чуть накренились от слабого дуновения, но в общем воздух был почти неподвижен, и ничто не тревожило ровной глади воды; где-то далеко, у противоположного берега, моторная лодка прострочила воздух треском своего мотора. Остальные теплоходы с экскурсантами скрылись из виду: некоторые ушли вперед к следующим пристаням на пути к Московскому морю, другие, наоборот, так отстали, что их уже не было видно за поворотом. Теплоход "Иосиф Сталин" переменил курс и медленно направился к простому деревянному причалу на краю пустынного поля. Едва спустили сходни, как экскурсанты высыпали на берег, торопясь занять хорошее место поближе к воде.
   Оглядевшись по сторонам. Ник с удивлением убедился, что никаких кабин, где можно было бы переодеться, нет и в помине. Переодевались тут же, не сходя с места, скромно потупив взоры. Каждый, казалось, уважал чувство стыдливости другого, никто ни на кого не обращал внимания, и Ник решил поступить, как и все. Женщины, которых он только что видел в самых что ни на есть скромных платьях, теперь облачились в такие купальные костюмы, которые показались бы слишком смелыми на каком угодно американском курорте; некоторые были просто в черных трико и бюстгальтерах. Зеленые кусты у воды вдруг расцвели ярчайшими тропическими цветами: красными, голубыми, желтыми, сиреневыми - это купающиеся, торопясь влезть в воду, раскидали на ветках свою одежду.
   Ник оценивающе поглядывал на Анни. На ней был черный купальный костюм, почти такой же открытый, как и у других, и ее стройное, но слегка округлое тело золотилось от загара, еще не сошедшего после отпуска, проведенного в начале лета в Крыму. Как и руки, тело ее и все движения были женственно изящны и грациозны. Точно с такой же откровенностью, с какой он рассматривал ее, Анни смотрела на Ника.
   Не сговариваясь, они взялись за руки и по твердому песчаному грунту вошли в воду и, так же не произнеся ни слова, поплыли рядом, в такт взмахивая руками. Под водой Ник видел, как она отталкивалась ногами и плавно разводила руки. Он слышал приглушенные всплески воды и смех купающихся, слышал отдаленное чавканье невидимого пароходного винта. Солнце жгло ему шею и спину. Почти одновременно, где-то уже далеко от берега, они приостановились и вдруг улыбнулись друг другу - просто так, от ощущения здоровья и бодрости, которое словно прозрачным маслом смягчает застарелые заботы и неприятности.
   Их обоих охватило чувство полного покоя - в этот зеленый солнечный день их как будто окутала дрема, приподняв над реальностью ровно настолько, чтобы можно было свободно парить от мысли к мысли, от встречи к встрече, как будто стерлись все грани и уже не могло быть ничего неожиданного, как будто единение со всем, что происходит вокруг, было так же естественно, как естественно дыхание.
   Ник и Анни лежали рядом на траве, раскинув руки, чуть касаясь друг друга пальцами. Не успели они опомниться, как уже беседовали с молодоженами - те пришли к ним и сидели на траве, поджав ноги, пришли, чтобы попрактиковаться в английском языке, как объяснила жена, молоденькая женщина, отрекомендовавшаяся школьной учительницей. Муж ее оказался очень застенчивым, он произнес всего несколько слов, но слушал внимательно и время от времени поднимался во весь свой длинный рост, брел к воде, нырял и затем уплывал минут на двадцать. Он работает на заводе, он металлист, рассказала его жена, и занимается на инженерно-химическом факультете, на вечернем отделении.
   - Пусть поплавает, это ему полезно, у него такая тяжелая вся неделя, говорила жена, провожая его заботливым взглядом. - По воскресеньям я не даю ему ни о чем думать. Иногда он до того устает, что ему даже говорить трудно.
   Молодая женщина исчезла так же незаметно, как появилась. И так же незаметно Ник и Анни в самый разгар их завтрака очутились в новой компании, расположившейся по соседству с ними, - две супружеские пары и их взрослые дети, все они работали на одной и той же обувной фабрике. Мужья вместе прошли войну, а теперь каждое воскресенье, рассказывали они, обе семьи отправляются отдыхать, всякий раз в новое место. Они растянулись на траве, расположившись, как спицы колеса, и не спеша беседовали о футболе, о войне, о надеждах на мир и о предстоящей свадьбе одной из дочерей. Ник, приподнявшись на локтях, попросил у них воды и осушил стакан до половины, прежде чем сообразил, что его не поняли и вместо воды дали водки. Он засмеялся и медленно выпил все до дна.
   Потом они с Анни опять лежали, растянувшись на берегу. В воздухе стоял запах нагретой солнцем травы, и Ник чувствовал на своей спине и солнечное тепло, и прохладное дуновение ветерка. Они подремали немного, и опять пальцы рук их соприкасались; потом встали и еще раз вместе поплавали. В четыре часа с теплохода послышался гудок, призывающий пассажиров на борт; они оделись и пошли к пристани.
   До самой Москвы чувство приподнятости не покидало их. На корме танцевали под звуки патефона. Ник и Анни смотрели на танцующие пары, и Ник снова, хотя с ним рядом стояла Анни, почувствовал себя вне жизни, бесконечно далеко от людей. Эта тоска одиночества была такой острой, что ему пришлось сделать усилие, чтобы не выдать своего состояния. И дело было вовсе не в том, что он находился в чужой стране. Будь он сейчас не здесь, а на пароходе, идущем по Гудзонову заливу, и среди американцев, вот таких же, как эти люди - счастливых, отдыхающих после трудовой недели, - он наверняка испытывал бы точно такую же отчужденность. Он почувствовал, что Анни наблюдает за ним, понимает, что с ним происходит, и принудил себя улыбнуться. Постепенно мрачные мысли его рассеялись. Он взял Анни под руку, они оставили танцующих и медленно зашагали по палубе. Там, где днем были состязания парусных лодок, вода теперь казалась голубым стеклом, и десятка два белых парусов беспомощно поникли, будто усыпленные неподвижностью воздуха. Песчаные берега канала, совершенно пустынные утром, теперь на всем своем протяжении были усеяны небольшими группами отдыхающих: они махали руками плывущему мимо теплоходу. Пловцы спешили ему навстречу, чтобы покачаться на волнах, поднятых винтом. Впереди на пути теплохода, насколько хватал глаз, черные точки одна за другой отрывались от берега, двигались по воде, оставляя за собою треугольный след: купающиеся спешили попасть на середину канала к моменту, когда будет проходить теплоход. И это все тоже было продолжением медлительного танца этого невероятного дня.
   В шесть часов показался Химкинский вокзал - длинный ряд высоких белых шестов с красными флагами, которые еле колыхались в легких струях вечернего воздуха, еще не достигших земли. Ник и Анни сошли с теплохода, взяли такси и поехали к центру города. Дорогой они почти не разговаривали, только объясняли шоферу, куда ехать. По шоссе опять неслись такси, легковые машины, автобусы, грузовики, переполненные людьми, возвращавшимися с воскресных прогулок. Одни пели, другие, устав за день, ехали молча. Машины ошалело неслись пестрым потоком, то замедляя, то резко ускоряя ход, и это по-прежнему казалось Нику сном, чем-то нереальным, как все, что было в этот воскресный день, - лодочные гонки, вечернее небо, его мысли и чувства.
   Уже стемнело, когда они добрались до освещенного фонарями ресторана-поплавка на Москве-реке. Вода была как жидкий оникс: черная, неподвижная, сверкающая отражениями городских огней. Белый тент над столиками ни разу не колыхнулся. Все вокруг замерло. Они вышли из ресторана и, держась за руки, молча отправились домой к Анни и там, не зажигая огня, не произнеся ни слова, обнялись. Только ощутив ее в своих объятиях. Ник понял, что с той минуты, как они вышли из ресторана, настроение, которое, казалось ему, Анни разделяла, покинуло ее. Она была теперь в каком-то нервном напряжении, дрожала, прижималась к Нику, в то же время внутренне как бы отстраняясь от него.
   Пораженный такой переменой в ней, Ник слегка разжал объятия: при желании она могла бы теперь отойти, но она по-прежнему стояла, крепко к нему прижавшись. Она дышала часто и неровно, закрыв глаза, плотно сжав веки, как будто не хотела чего-то видеть в эту минуту.
   - Что с вами? - прошептал Ник.
   - Со мной ничего, ничего, - сказала она скороговоркой, словно подгоняя его. - Ничего!
   Губы ее, в ожидании нового поцелуя, были мягки и податливы. Он старался нежностью успокоить ее, унять эту нервную дрожь, но в Анни теперь было как бы два человека, и один из них не хотел сдаваться и не хотел, чтобы его успокаивали. Она вдруг оттолкнулась от Ника, в темноте прислонилась к столу и, закрыв глаза, стиснула ладонями щеки, судорожно глотая воздух. Ник подождал минуту, потом снова осторожно привлек ее к себе. Глаза ее светились лаской, но тело сотрясалось от нервной дрожи. На этот раз Ник крепко прижал ее к себе, целуя ее в глаза, ноздри, мягкую округлость возле губ, ненавидя то, что пыталось отнять ее у него, тогда как сам он отдавал любовь и нежность тому второму существу в ней, которое стремилось к нему так же горячо. Но Анни снова вырвалась из его объятий. Ник опять прижал ее к себе, и она спрятала лицо у него на груди.