Уилсон Митчел. Встреча на далеком меридиане

   - Торопить меня не следует, - сказал Ник мягко, но мускулы возле рта у него дрогнули, а взгляд стал твердым. - Я могу откровенничать, только когда сам захочу этого.
   Гончаров вспыхнул.
   - Вы не поняли меня, Реннет, - произнес он таким же мягким и вежливым тоном, как Ник, но с таким же затаенным гневом. - Я предлагаю вам дружбу дружескую беседу, и больше ничего.
   Ник, спохватившись, опустил глаза. Ведь перед ним человек, который восхищается его работой и ценит ее больше, чем кто-либо другой. А он не совладал с теми мрачными, горькими чувствами, что вспыхнули в нем при виде интегратора, растравили его душу, как едкая кислота.
   - Простите, - сказал он Гончарову. - Я не должен был так говорить.
   - А я не должен был так отвечать вам. Давайте забудем об этом. Сегодня вы проведете вечер со своей таинственной дамой, и завтра вам станет легче.
   Вскоре Ник вышел из института. День давно погас, сине-сизое небо было охвачено сумятицей; беспорядочно клубясь, оно как бы мучительно силилось спастись бегством от трагического события, происходившего за краем горизонта, где горели бледно-голубые и оранжевые полосы. На северо-востоке, где сгущалась темнота, холодным блеском сияли огни Москвы. В вышине одиноко светилась красная звезда на шпиле университета да проплывали бортовые огни гудящих самолетов, которые один за другим шли на посадку во Внуково, за двадцать миль и четыре летных минуты отсюда.
   В институте настолько привыкли к Нику, что уже не оказывали ему маленьких почестей, вроде отправки домой на одной из институтских машин; впрочем. Ник и не хотел этого. Он взглянул на часы. Если даже Анни удалось освободиться пораньше, она все равно не могла еще быть дома. Он решил не брать такси, а поехать до гостиницы на автобусе. Когда Ник проходил в ворота, из здания института вышла молодая женщина. На мгновение ее осветил падавший из двери свет, и Ник узнал Валю. Он остановился, ожидая, пока она перейдет окутанный сумерками двор.
   - Добрый вечер, - сказала она по-английски негромким смеющимся, голосом. - Панин только что рассказал нам о сегодняшнем происшествии. По-моему, это очень забавно: вам пришлось совершить путешествие в Москву, чтобы увидеть вашу... вашу мысль? Нет, не мысль. Идею, - поправилась она по-русски.
   - По-английски это почти так же, - сказал Ник.
   - Вот всегда так - чем проще слово, тем труднее его вспомнить, засмеялась Валя. - Вашу идею, осуществленную на практике. Вам это было приятно?
   - Я был просто в восторге, - ответил Ник.
   Они направились к автобусной остановке, но не успели дойти, как появился автобус, забрал ожидавших здесь немногочисленных пассажиров и, фыркая, укатил прочь, оставив Ника, и Валю в ранних осенних сумерках на широком шоссе среди темных пустырей.
   - Придется ждать еще добрых десять минут, пока подойдет следующий, сказал Ник.
   Валя огорченно согласилась, но потом сказала, что за это время она может дойти и пешком: ее друзья, к которым она приглашена в гости, живут на Ломоносовском проспекте, это совсем недалеко отсюда. Ник приуныл, подумав, что ему предстоит остаться одному в этой безлюдной тишине, и спросил, нельзя ли проводить ее - он может сесть в автобус и на другой остановке.
   - Please, - сказала она по-английски тоном любезного приглашения, очевидно считая, что то слово во всех его оттенках точно соответствует русскому "пожалуйста". - Как странно, - чуть усмехнулась она, идя рядом с ним по затихшей вечерней улице. - У меня к вам тысяча вопросов, и вот сейчас, когда есть возможность спросить вас о чем угодно, я не знаю, с чего начать.
   - О чем же вы хотите меня спросить?
   - Обо всем! - взволнованно воскликнула Валя. - О физике, о вашей работе, о вашей жизни, о том, как живут ваши друзья в Америке. Что они делают? О чем думают? Что их интересует? Чего они хотят? Как вы стали физиком? И о тысячах других вещей. Иностранцы пишут, что русские необычайно любознательный и любопытный народ. Это правда? Разве другие не стараются узнать побольше, одни только мы? Для меня, - Валя прижала к груди скрещенные руки, как бы желая подчеркнуть, что речь идет только о ней, - для меня желание знать - это как голод! - пылко воскликнула она и тут же, спохватившись, рассмеялась. - Я так много болтаю, что не даю вам и слова сказать! Но знаете, я не могу понять одного. _Не могу_ понять и в то же время завидую вам.
   - Завидуете? Чему?
   - Тому, как вы небрежно отнеслись к своей идее интегратора. Подумать только! - продолжала она по-русски. - Человеку пришла в голову такая блестящая идея, а он так поглощен другими, не менее, а то и более важными замыслами, что ему некогда работать над ней! Словно сказочный принц, который разрывает ожерелье, чтобы оделить жемчужинами нищих! Скажите, когда эта идея впервые пришла вам в голову, вы представляли себе _все_ ее возможности, _все_ формы ее применения?..
   - Я стараюсь припомнить, как это было, - медленно произнес Ник. Должен сказать, когда это приняло определенную форму, все оказалось так просто, что мне стало смешно. Я громко хохотал. Эта выдумка доставила мне такое же удовольствие, как и другие.
   - Вы хотите сказать, что у вас есть и другие статьи о темах для исследований, которыми вы не удосужились заняться?
   - Они разбросаны по разным журналам, - признался Ник, не Зная, как сказать ей, что ему больно и трудно продолжать этот разговор. - Я всего и не помню.
   - Но ведь это расточительство! - воскликнула Валя. - Мне кажется, в более организованном обществе, чем ваше...
   - Погодите-ка минутку, - засмеялся Ник, обрадовавшись, что разговор уже идет не о нем. - Неужели мы сейчас примемся сравнивать два социальных строя?
   - А почему бы нет?
   - Потому, что прежде, чем вы деликатно посадите меня в галошу, разрешите вам напомнить: хотя эффект Черенкова был открыт здесь, практическое применение для него было найдено в одной американской лаборатории десять лет спустя. Так что мы квиты.
   Валя засмеялась.
   - Ладно, тогда согласимся на том, что мы многому можем поучиться друг у друга.
   - Возможно, но я бы сказал иначе, - не сдавался Ник. - Все мы физики, и все - коллеги, и если американец даст идею, которая будет разработана датчанином, а результаты этой разработки разовьет англичанин, потом русский поднимет их до степени обобщения и, наконец, итальянец применит на практике, то французские, голландские, индийские, китайские, мексиканские и бразильские физики будут иметь такое же право гордиться новым открытием, как если бы работали над ним сами. Оно принадлежит всем.
   - Пожалуй, так лучше, - согласилась Валя. - И все-таки хотела бы я иметь столько идей, чтобы невозможно было работать над ними самой. Раздавать и направо и налево, - восторженно сказала она. - Обладать таким изобретательным умом!
   Ник ничего не ответил, он решил ни за что не возвращаться к тягостному для него разговору. Лучше помолчать. Они шли, пока пустынные пространства не сменились освещенными жилыми домами и неоновыми витринами новой Москвы, которую он мельком видел в день приезда. Перед ними ярко горели уходившие чуть вверх огни Ломоносовского проспекта и темным силуэтом выделялась фигура человека, который шел впереди с непокрытой головой, подняв воротник пальто и сунув руки в карманы. Валя, видимо, узнав его, удивленно засмеялась и, взяв Ника под руку, повлекла его вперед.
   - Надо догнать его, - сказала она. - Непременно. Гриша! Гриша!
   Человек обернулся, на свету блеснули стекла очков. Они подошли ближе, он остановился. Это был худощавый юноша лет двадцати двух, с тонким нервным лицом и немножко пугливым от застенчивости взглядом. При виде Вали он робко и ласково улыбнулся. Она была на полголовы выше его и смотрела на него с беспокойной нежностью, которая не была ни кокетливой, ни материнской, ни сестринской, - словом, Ник не видел в ней никаких знакомых оттенков, которые определяют отношение девушки к молодому человеку.
   - Это Гриша, - сказала она, окидывая его несколько придирчивым взглядом, словно проверяя, не оторвана ли у него где-нибудь пуговица и не съехал ли на сторону галстук. - Григорий Андреевич Антонов, мой, так сказать, подопечный, я за него отвечаю...
   - Ничего подобного, - возразил юноша и, улыбнувшись Нику, протянул ему руку. - Рад познакомиться с вами, доктор Реннет. Я...
   - Я за него отвечаю, - повторила Валя, будто и не слыша возражений. Гриша хороший мальчик, хороший товарищ и блестящий физик, но физик, я вижу, совсем замерзший. Почему ты в летнем пальто? Тебе же холодно!
   - Мне не холодно.
   - Нет, холодно. Я же вижу. Гриша один из тех, кто работает с вашим интегратором, доктор Реннет. - Повернувшись к Нику, она не без гордости улыбнулась. - По Гришиному предложению он был изменен.
   - Пустяковые переделки, - смущенно возразил юноша.
   Валя взяла его под руку, и он зашагал с ними к ярко освещенной улице.
   - Нет, не пустяковые, - настойчиво сказала она. - Ты же сам знаешь. Он действительно очень способный физик. Вся наша институтская молодежь гордится им, и мы считаем, что он непременно будет академиком, поэтому мы о нем так заботимся. - Она продолжала весело болтать с Гришей и о Грише; она ласково подтрунивала над ним, хвалила его, добродушно бранила, и все это с какой-то особенной теплотой, но с какой - Ник не мог определить, пока ему вдруг не пришло в голову слово, которого он никогда в жизни не употреблял: _товарищеской_. Он даже вздрогнул от неожиданности, припомнив это знакомое слово, и удивленно подумал: "Значит, у них действительно есть такие отношения!" Что-то тесно связывало их друг с другом и с прочими это и было то братство людей, о существовании которого Ник знал только понаслышке. Он опять стал чужим и посторонним, так как, сами того не подозревая, они наглухо отгородились от него. У ярко освещенного перекрестка юноша помахал им на прощание рукой и перешел на другую сторону улицы.
   - Я провожу вас до автобуса, - сказала Валя. - А потом побегу дальше.
   Но автобус опять ушел прежде, чем они успели дойти до остановки. Валя, откинув голову, рассмеялась.
   - Тогда вы проводите меня, - сказала он. - Мне недалеко. Вы успеете вернуться, пока подойдет следующий автобус. Ручаюсь. Идемте, - продолжала она. - Такой чудесный вечер, посмотрите, как весело люди торопятся домой...
   Она взяла его под руку и пошла, сразу приладившись его шагу, будто они ходили вместе уже много лет.
   Ник то и дело поглядывал на нее сбоку, бессознательно любуясь гладкостью ее бледных щек" игрой ресниц, изгибом ее подвижных губ.
   - Больше всего люблю этот час, - говорила она. - Рабочий день окончен. Он прошел удачно. Завтра предстоят новые дела, но сейчас впереди целый вечер: разговоры, шутки, ужин, смех, быть может, немножко хорошей музыки и, быть может, какой-нибудь очень забавный или очень интересный человек. Неожиданно улыбнувшись, она повернулась к нему. - У вас тоже такое ощущение?
   - Мне передается _ваше_ ощущение, - улыбнулся Ник. - Но если вы мне позавидовали недавно, то сейчас я больше чем завидую вам.
   - Почему? Что вы будете делать вечером?
   - Право, не знаю, - искренне ответил он.
   - Разве вы не ждете ничего приятного?
   - Нет, жду, - честно сказал Ник. - Только не знаю, как это все обернется.
   - О, смотрите! - порывисто воскликнула она по-русски. Ник обернулся и еле успел увидеть машину Гончарова, сворачивавшую за угол вдоль обочины тротуара, на котором стояли они с Валей. На мгновение глаза Ника и Гончарова встретились, но машина прошла не останавливаясь, и Гончаров уже глядел прямо перед собой; лицо его было строго и задумчиво.
   - Это Дмитрий Петрович! Почему же он не остановился?
   - Вероятно, он нас не видел, - осторожно сказал Ник, зная, что этого не могло быть.
   - Нет, видел, - возразила Валя. - Он смотрел прямо на меня. Он же знает, что вам нужно в центр.
   - Но мы с вами удаляемся от центра, - заметил Ник. - Быть может, он думал, что мы куда-то вместе идем, и не хотел... - ему пришлось снова перейти на английский - ...навязываться.
   Валя повторила английское слово, видимо не понимая, что оно значит.
   - Он проявил такт, - сказал Ник, и Валя сдвинула брови: оба снова оказались беспомощными перец разделившей их языковой стеной.
   - Словарь, - сказала Валя. - У меня с собой тот, что вы мне подарили.
   Ник полез в карман за словариком, а Валя раскрыла сумочку, чтобы достать свой, но вдруг схватила его за руку.
   - Ваш автобус идет! Скорее! Бегите!
   - Нет, - ответил Ник. - Я поеду следующим. Я вас провожу, как мы условились.
   Но Валя, очевидно, передумала.
   - Это ни к чему, - сказала она. - Кто знает, когда подойдет следующий? - Оживление ее погасло, она стала задумчивой и озадаченной. Интересно, в какой мере это объясняется тем, что она увидела Гончарова, подумал Ник, и как она истолковала эту странную холодность Гончарова, которая неприятно озадачила и его самого, хотя он и старался как-то оправдать ее перед Валей. Валя протянула ему руку, и на мгновение глаза ее снова оживились и потеплели.
   - До свидания, - сказала она. - Желаю вам приятно провести вечер!
   Был девятый час, когда Ник вошел в свой номер. Он не представлял себе, что уже так поздно. Он медленно снял пальто и шляпу, думая о том, что сегодня - день неожиданностей; ему вдруг захотелось под любым предлогом позвонить Гончарову, дать ему понять, что он дома, один, и что Валя вовсе не та женщина, насчет которой Гончаров шутливо прохаживался сегодня в институте. Но цель его была бы слишком явной, и, если для Гончарова это хоть сколько-нибудь важно, такой звонок рассердил бы его своей нарочитостью. Если тут есть какое-то недоразумение, то пусть оно само разъяснится со временем. Ник решил не думать об этом и на всякий случай позвонил Анни - быть может, она уже дома. Анни взяла трубку почти сразу же, и ее "Алло?" прозвучало тревожным вопросом.
   - Где ты был? - спросила она. - Я нарочно постаралась вернуться пораньше и все время жду твоего звонка. Я уже начала было придумывать другие планы на вечер.
   Услышав ее голос, он опешил от неожиданности, и ему не сразу удалось объяснить, что он не рассчитывал застать ее дома, судя по тому, что она говорила ему утром. Анни ответила, что приготовила ужин и ждет его больше часа.
   - Тогда я сейчас приеду, - сказал Ник.
   Она показалась ему очень бледной и расстроенной. Они поцеловались, но Ник почувствовал в ней какую-то отчужденность. Он понял, что предстоит серьезный разговор, и у него заныло сердце. Войдя в комнату, служившую столовой, гостиной и кабинетом, он увидел сначала накрытый стол, а потом откинутые крышки двух пустых чемоданов.
   - Ты хочешь есть? - спросила Анни, проходя мимо него в маленькую кухню.
   - Ужасно. А это почему здесь?
   - Чемоданы? - донесся из кухни ее голос. - Я собираюсь укладываться.
   - Зачем?
   - Еду в Вену.
   - Не может быть! - недоверчиво сказал он после секундного молчания.
   - Я в самом деле еду.
   Он подошел к двери в кухню. Анни спокойно и деловито возилась у старой газовой плиты.
   - Почему? Когда?
   - Утром. Самолет улетает в пять часов.
   - Но почему?
   - Потому что я так хочу. - Анни потушила газ под одной из кастрюлек, и, хотя голос ее был спокоен, казалось, что говорить ей трудно.
   - Когда ты решила?
   - Сегодня. Совсем недавно.
   - Только потому, что я поздно тебе позвонил?
   - Конечно нет. - Взяв тарелку с холодной осетриной, она прошла в комнату и поставила ее на стол. - Я думала об этом уже несколько дней. Но позвонила Хэншелу только сегодня.
   - Совсем недавно?
   - Да.
   - Ты на меня сердишься?
   - Нет.
   - Вижу, что сердишься?
   - Нет, не сержусь.
   - Анни!
   - Я же сказала, что не сержусь. Сейчас все будет готово. Хочешь водки?
   - Анни, я говорю о Вене.
   Она вскинула руки, как бы защищаясь от расспросов, но сразу же бессильно опустила их.
   - Тут не о чем говорить, Ник, право же. Я просто решила, что мне полезно уехать сейчас на время из Москвы, а эта работа для меня интересна и к тому же хорошо оплачивается.
   - Но ведь это нелепо! - Почему-то сейчас он мог думать только о второстепенных вещах. - Во-первых, Леонард не может так вот сразу взять тебя на работу. Это сверхсекретное дело. Каждый, кто с ним работает, должен пройти бесконечные проверки. Ты засекречена?
   - Нет.
   - И ты думаешь, это можно сделать за несколько часов? Даже там, у нас, ФБР обычно занимается этим не один месяц. А то, что ты несколько лет живешь в Москве, не лучшая рекомендация. Кто же кого обдувает?
   - Надувает.
   - Надувает. Анни что ты с нами делаешь?
   - Милый, я ничего не делаю. Просто мне надо взглянуть на все это издали. Я уеду на несколько недель, и это даст мне возможность увидеть себя со стороны. Себя и свою жизнь...
   - И меня?
   - И тебя. Ник, налей вина, пожалуйста.
   - Если б я пришел часов в пять или шесть, ты бы не позвонила Хэншелу.
   - Ошибаешься. Я бы сказала тебе, прежде чем позвонить ему, это правда. Но я знала, что вечером могу его и не застать, а мне хотелось, чтобы он успел подготовить мой отъезд.
   Ник чуть было не сказал: "Но он же пригласил тебя только в расчете на то, что я брошу все и ринусь вслед за тобой. Это я ему нужен, а не ты". Но, пожалуй, сейчас это уже не так. Гораздо более вероятно, что он пригласил Анни потому, что ему нужна она, а до Ника, в конце концов, ему нет дела.
   - И все действительно так, как ты говоришь?
   - Что ты хочешь сказать?
   - Не потому ли тебя тянет в Вену, что там будет Хэншел, - вот что я хочу сказать. Должно быть, глупо об этом спрашивать. Ты совершенно не обязана отвечать мне, даже если это правда.
   - Если бы это было правдой, я бы тебе сказала.
   - Но ведь ты едешь в Вену либо потому, что там будет то, что тебе нужно, либо просто хочешь развязаться с тем, что тебе здесь не нужно.
   - Может быть, и по той и по другой причине. Ник. Собственно, так оно и есть. Ах, Ник, больше всего я хочу для тебя того, чего ты сам хочешь. Будь я в силах дать тебе это - что бы оно ни было, - я бы дала. Чего бы мне это ни стоило.
   - Но ты мне это и даешь.
   - Нет, - сказала Анни. - Знаю, что нет. То, что тебе по-настоящему нужно, ты найдешь сам. Я уверена.
   - Если бы я тоже был уверен!
   - Непременно найдешь. Иначе и быть не может.
   - Ну, хорошо, а потом что?
   - Потом у тебя будет то, чего тебе хочется больше всего на свете.
   - Я говорю о нас с тобой.
   Анни пожала плечами.
   - Пока не настанет такое время, говорить не о чем, Ник, лучше не давать друг другу обещаний сгоряча. И не надо просить никаких обещаний. Что сбудется, то и сбудется.
   - Все это звучит гораздо серьезнее, чем "подожди несколько недель, пока я съезжу в Вену". Это звучит как милое, иносказательное "прощай навсегда".
   Анни накрыла ладонью его руку.
   - Я знаю только то, что на несколько недель еду в Вену, - мягко сказала она. - И оставим это.
   Он сжал ее пальцы и притянул ее к себе. Она не уклонялась от его поцелуев, от его ласк, но и не отвечала на них, она была слишком измучена, чтобы сопротивляться.
   - Я хочу тебя, Анни.
   - Ты хочешь, чтобы я передумала. Я тоже хочу тебя. Ник, но потом нам будет еще труднее и больнее - ведь что бы между нами ни произошло, я все равно уеду.
   - Я хочу тебя, Анни.
   - Ник, прошу тебя!..
   Он поцеловал ее, и на этот раз Анни приникла к нему - тело предательски напомнило ей о прошлых ласках.
   - Ах, Ник, это нечестно! - прошептала она, закрыв глаза и отдаваясь его рукам, но вдруг с силой вырвалась и закрыла лицо ладонями, чтобы скорее прийти в себя. - Это нечестно, - сказала она еле слышно. - Нечестно.
   Зазвонил телефон, Анни не шевельнулась.
   - Пусть звонит, проклятый, - сказал Ник.
   Анни покачала головой.
   - Нет. - Она взяла трубку. - Да?.. - и после паузы сказала: - В три тридцать... Я буду готова... - Голос ее звучал ровно и твердо. - Никто не отвечает, потому что он здесь... Да, минутку. - Она протянула трубку Нику. - Это Хэншел. Он хотел поговорить с тобой.
   Ник заколебался, но выхода не было.
   - Да, Леонард?
   - Я вижу, вы отняли у меня возможность поразить вас моим сюрпризом, весело заговорил Хэншел. - Если вы все-таки пожелаете присоединиться к нашей компании, место для вас есть.
   - Спасибо, Леонард, ответ будет прежним.
   - Что ж, может, это и к лучшему, - любезным тоном сказал Хэншел. - Тем не менее если захотите поехать с нами в аэропорт и помахать рукой на прощание, мы будем очень рады. Разумеется, это значит, что вы ляжете спать не раньше пяти или половины шестого, а завтра - рабочий день, так что, если вы решите не провожать нас, мы не обидимся. Во всяком случае, постарайтесь на обратном пути заехать в Вену - совещание продлится очень долго. Пожелайте нам счастья!
   Ник положил трубку и отвернулся от телефона, лицо его было неподвижно и сурово.
   - Что он сказал? - тихо спросила Анни.
   - Ничего, - ответил Ник. - Ничего особенного. - Он холодно взглянул на нее. - Ну хорошо, поступай как знаешь. Раз тебе так хочется ехать уезжай. Откровенно говоря, я не понимаю, зачем ты это делаешь. Если все так, как ты говоришь, то, когда ты вернешься, между нами все останется по-прежнему, чтобы ты за это время ни надумала. Но если ты не говоришь мне правды, если ты считаешь, что такой способ порвать со мной будет милосерднее - тогда ты действительно нашла самый лучший или по крайней мере самый верный способ. А теперь я пойду.
   - Ник, ради бога, не уходи так! - Теперь уже она бросилась к нему. - Я этого совсем не хотела! Я собиралась объяснить тебе все, чтобы ты понял. Ведь ты хотел поехать со мной во Внуково...
   Он помедлил секунду, потом отстранил ее.
   - Оставь, Анни. Все и без того уже плохо. Давай отрежем сразу, без лишних мучений.
   - Ник, по крайней мере хоть поужинай! Я так старалась...
   Он даже схватился за голову - так по-женски абсурдна была эта просьба.
   - Не понимаю женщин, - сказал он. - Когда человек голоден, женщина возмущается его бесчувственностью: "Как ты можешь думать о еде в такую минуту!" Но только женщина способна помнить о еде в самое неподходящее время! Нет, благодарю, я не хочу есть. Анни, - отрывисто добавил он, давай поцелуемся на прощание и на этом покончим. Так будет лучше.
   Ник не пошел в гостиницу. Он быстро шагал по улицам без всякой цели, без ощущения времени. Несколько раз возле театров он попадал в толпу выходивших зрителей; выбравшись из толчеи, он шел дальше. В каком-то кафе он что-то заказал и машинально съел; уходя невольно заметил, что за ним запирают двери на ночь, и зашагал дальше. Придя наконец в гостиницу, он позвонил Анни, но телефон не отвечал. Часы показывали три сорок пять. Ник сошел вниз, но такси пришлось ждать минут двадцать.
   - Внуково, - сказал он шоферу. - Я очень спешу.
   Машина мчалась сквозь ночь. Кругом темнели неосвещенные дома. Ник еле различил здание института. Светились только сигнальные огни для самолетов далеко впереди да вспышки белого пламени на стройках, где шла ночная работа. Здание аэропорта было залито ярким светом, но почти безлюдно. Ник прошел прямо к ограде перед летным полем. Вдали, среди темных самолетов, стоявших на посадочной площадке, виднелся один освещенный. Калитка, ведущая на поле, была открыта, возле нее, подняв воротник пальто, взад и вперед прохаживался контролер.
   - Это самолет на Вену? - спросил Ник.
   - Да. Ваш билет, пожалуйста.
   - Билета у меня нет. Мне нужно повидать одного человека.
   - Простите, товарищ, вы же знаете правила. Туда без билета нельзя.
   - Но я должен сказать ей несколько слов.
   - Ничего не могу поделать. Правила везде одинаковы... Там ваша жена? сочувственно спросил контролер.
   - Да, - сказал Ник, готовый согласиться с чем угодно. - Моя жена.
   Контролер взглянул на его пустые руки.
   - Вы хотите передать ей этот сверточек?
   - Да.
   - Наверно, еда? Что ж, не голодать же ей. Ладно, скажите стюардессе, что вам нужно поговорить с женой.
   Ник ринулся в темноту под пропеллеры спящих самолетов. До венского самолета оставалось полпути, когда Ник услышал рев моторов. Он побежал еще быстрее, рев усилился, косая цепочка освещенных окошек поплыла вдаль, и Ник остановился. Из темноты вышла женщина в летной форме. Взглянув на него, она тоже остановилась.
   - На венский рейс опоздали, - сказала она. - Вы пассажир?
   - Нет, - медленно ответил Ник, глядя на удаляющийся самолет. - Я хотел поговорить с одним человеком, но теперь уже все равно.
   9
   Утром, поспав не больше часу, Ник заставил себя поехать в институт; он был так подавлен глухой тоской и ощущением утраты, что даже не замечал физической усталости. В полдень ее самолет прилетит в Вену, значит телеграмму надо ждать во второй половине дня. Он наметил себе срок - три часа дня, - и это облегчило ему ожидание. Казалось, кровь, пульсирующая в его венах, отстукивает минуты.
   Чтобы убить время, он все утро провозился с интегратором. Он с интересом наблюдал, как работает прибор, воплотивший идею, которую он когда-то так беспечно бросил в пространство, а потом позабыл совсем. Кончив, Ник взглянул на часы. Ждать осталось всего три часа.
   Он пошел в кабинет Гончарова потолковать о приборе. Заговорив о работе, Гончаров оживился, вообще же он был странно озабочен и держался отчужденно. Сначала Ник не обращал внимания на его холодность, но потом она стала слишком явной, а Ник сейчас был особенно восприимчив ко всякому проявлению недружелюбия. Что он мог сделать или сказать такого, что Гончаров на него обиделся, недоумевал Ник. И вдруг вспомнил.
   - Между прочим, почему вы вчера вечером не остановили машину? небрежным тоном спросил он, прерывая разговор о приборе. - Вы проехали мимо меня.