Молчанов Андрей. Ядерные материалы

   Ученые вели загадочную и замкнутую жизнь, и понять ее было настолько же сложно, как понять иерархию и бытие судовых тараканов.
   Из состава экипажа поневоле, в силу своей оторванности от общего коллектива и самостоятельности, выделялись четверо: Крохин, Сенчук, Забелин и судовой врач.
   Пытаясь определить, связаны ли эти личности с перевозом контрабанды, если, конечно, таковая на "Скрябине" присутствовала и им не отрабатывался ложный след, Прозоров приходил к мысли, что каждого из данных людей отличает известного Рода неопределенность судьбы и намерений.
   Судовой врач вышел в море впервые. Факт подозрительный. Но имеющий и вполне логичное обоснование: доктор клюнул на высокий заработок, во много раз перекрывающий доходы любого обычного хирурга той страны, где ценность медработника определялась его доступом к власть имущим.
   Возле старпома постоянно крутился помощник руководителя экспедиции Крохин - бывший журналист-аутсайдер, пробавляющийся, как понял Прозоров, случайными зарубежными заработками, перекати-поле.
   Роль Крохина в плавании была ему напрочь неясна - нечто вроде адъютанта без конкретных обязанностей при спонсоре.
   Наконец, Забелин. Этот отставной военный моряк, с кем Прозорову довелось пообщаться лишь вскользь, вызвал в нем определенную и устойчивую симпатию.
   Эмиграция, как выяснилось, носила для бывшего кавторанга характер сугубо вынужденный: руководимый отцовским чувством и одиночеством после смерти жены и, одновременно, долгом перед ее памятью, он поехал вслед за сыночком-раздолбаем, влекомым романтикой поиска лучшей доли на чужбине, где их пути разошлись. Деньги за проданную в Москве квартиру бездарно протратились, возвращаться было попросту некуда, и Забелин поневоле осел в чуждой ему Америке. Плавание на "Скрябине" представляло для него случайную, без перспектив, шабашку, чьей мимолетностью кавторанг, привыкший служить, а не прислуживать, явно и болезненно тяготился.
   Прозоров, в ком еще подспудно сидел комплекс, определяющий эмиграцию как аналог предательства, все-таки сочувствовал Забелину - одному из многих тысяч российских беззаветных офицеров, выкинутых в кювет из резко вильнувшего в сторону кузова, набитого советским социумом, ослепленным новыми миражами - на сей раз капитализма.
   Да и о каком, собственно, предательстве могла идти речь, если уезжал он, Забелин, не из той страны, которой служил и в чье будущее верил, а с пепелища несбывшихся надежд, осмеянных принципов, в руины поверженных устоев. С территории новой жизни, что кроилась по старому заокеанскому образцу. Из периферии в центр.
   В этом человеке отчетливо ощущались и честность, и прямота. Положиться на него в критической ситуации Прозоров, как ему думалось, мог, хотя к общению с ним кавторанг, подобно другим, также не устремлялся, вел себя скованно и приглашения на вечернюю выпивку и задушевный разговор вежливо отвергал, ссылаясь то на самочувствие, то на занятость.
   А разного рода вопросов у Прозорова прибавлялось: оказывается, в самом начале плавания с судна исчез штурман - смытый, как утверждал капитан, усилиями морской стихии за борт. Далее, по невыясненным до конца причинам, "Скрябин" покинул и поставщик оборудования, высадившись, как пояснил второй помощник, на норвежскую нефтяную базу, однако в разговоре с одним из матросов проскользнуло, что бизнесмен, имевший гидрокостюм, покинул корабль выпрыгнув через иллюминатор и вплавь добравшись до островка искусственной суши.
   Потребовав объяснений у капитана, Прозоров получил невнятный ответ об охватившем бизнесмена психозе, вызванном однообразием плавания, отсутствием ресторанов, женщин и прочих неправедных утех привычного ему потребительского бытия.
   Все эти факты подтверждали сомнения подполковника в существовании темной стороны данного морского похода. А особенно настораживал национальный состав экипажа, в котором присутствовали чеченцы, дагестанцы и украинцы с весьма отчетливыми для Прозорова чертами людей, привыкших держать в руках оружие.
   Вместе с тем времени на какие-либо раздумья оставалось мало: "Скрябин" приблизился к координатам гибели "Комсомольца".
   И в действиях своих Иван Васильевич решил не мешкать... Тем паче к вечеру в каюте ученого Кальянрамана вспыхнул из-за неисправной электропроводки пожар, который команда тушила достаточно долго. Возникшая суматоха даровала подполковнику около двух часов бесконтрольного передвижения по судну.
   С раннего же утра на палубах и в лабораториях воцарилась рабочая суета: готовились лебедки и тросы, укомплектовывался необходимыми механизмами и приборами батискаф.
   А к полудню разразился скандал: при монтаже механических приспособлений на батискафе выяснилось, что куда-то исчезли гребные винты глубоководного аппарата, вместо которых в упаковочных ящиках обнаружились тяжелые ржавые болванки, издевательски положенные в тару для придания ей надлежащего веса.
   Прозоров, облокотившись на леера, стоял, подставив лицо студеному ветерку, и сквозь прищуренные глаза наблюдал за толкотней матросов, сгрудившихся возле толстостенного металлического шара, извлеченного из трюма на палубу.
   Промасленный трос с пудовым крюком, зацепленным за мощную титановую петлю, туго колотил по металлу грузовой стрелы.
   У трапа, ведущего на мостик, выясняли отношения капитан, араб и тощий Кальянраман - руководитель исследовательских работ.
   Разговор происходил на повышенных тонах. Прислушавшись, Прозоров различил постоянно повторяющиеся словечки из английской нецензурной лексики.
   Араб, свирепо выпучив свои жгучие очи, тыкал пальцем в грудь Кальянрамана, сокрушенно размахивающего руками, и без остановки поливал красноречием.
   По соседству от Прозорова, не обращая ни малейшего внимания на бушевавшие среди иностранцев страсти, а напротив, мечтательно глядя в морскую даль, стоял со спиннингом под мышкой невозмутимый Сенчук.
   Прозоров переместился поближе к соотечественнику.
   Старпом напевал сквозь зубы:
   В неапольском порту,
   С пробоиной в борту,
   "Жаннетта" поправляла такелаж...
   Замолчал, равнодушно глядя на подошедшего к нему гостя с ответственными полномочиями.
   - А как дальше? - с улыбкой спросил Прозоров.
   Но прежде чем уйти,
   В далекие пути,
   Был на берег отпущен экипаж,
   равнодушной скороговоркой поведал Сенчук.
   - Крепко сбитая песенка! - дал оценку подполковник. - Чьи слова?
   - Слова русские, сугубо народные, - сказал Сенчук, подматывая леску на катушку. - А чьи стихи - не знаю. - Затем, коротко обернувшись на разгневанного спонсора, прокомментировал: - Довели эфиопа до белого каления! Плюнуть ему сейчас в рожу - зашипело бы!
   - А что случилось? - спросил Прозоров.
   - Пропеллеры от батискафа запропастились... Дело, говорят, тухлое. Этот, в чалме чего-то там прохлопал, не проверил вовремя комплектность. Араб, слышал, обещал сделать из его черепа пепельницу.
   - И какие выводы?
   - Выводы - не наша работа, - сказал Сенчук. - Наша начинается после них.
   - Но если дело тухлое, то... приплыли, что ли? - произнес Прозоров растерянно. - Или наоборот - уплывать будем?
   - Почему на жопе морщин нет, знаешь? - сказал старпом. - Потому что она не думает ни о чем и на все ей насрать! А у тебя весь лоб в бороздах... Ты же человек служивый и ко всякой там аппаратуре непричастен. Так вот и отдыхай, набирайся морского кислорода, его тут никто не перекроет, вентиль в руках божьих. - Вновь рассеянно посмотрел в сторону трапа, где началась новая перебранка - уже среди вздрюченной матросни. Пробормотал: - Они и на Страшном суде будут сквернословить и плеваться, прости, господи, их козлиную непосредственность.
   - А что, если нам принять по пятьдесят грамм? - предложил Прозоров. - Я с собой хорошую бутылочку прихватил...
   - С порядочным человеком, - сказал Сенчук, - и керосин в горло пролезет без запинки, навроде "Мадам Клико" какого-нибудь. Отчего ж! Прошу в мои апартаменты! - И он живо перемотал на катушку капроновую нить, олицетворяющую связь человека с природой.
   Каюта старпома произвела на Прозорова изрядное впечатление своим простором, уютной мебелью и переборками, отделанными под красное дерево.
   - Хорошо устроились! - не удержался он от реплики. - Как в городской квартире...
   - Старости положен комфорт, - грустно ответил старпом. - А бока мои помнят уйму казарменных шконок, так что вполне заслужили чести понежиться на мягких подушках перед гробовой доской.
   - Ну, предлагаю тост за здравие, - сказал Прозоров, поднимая рюмку. - В плавании, как понимаю, это основа основ!
   - А я бы выпил за удачу, - сказал старпом. - Поскольку, как помнится, на "Титанике" никто не хворал.
   - Странный здесь народец, - посетовал Прозоров, отправляя в рот дольку лимона и невольно кривясь. - Все замкнутые, каждый в себе...
   - Публика не стоит рублика, - поддакнул Сенчук. - Матросы - сволочь; носороги ученые как клопы, в своей шарашке толкутся...
   - А чего толкутся?
   - Я не знаю, что делается в их логове, - сказал Сенчук. - Может, молятся своему мусульманскому богу, может, сосут кальяны...
   - А вы, как мне сообщили в Москве, оказывается, раньше плавали на "Скрябине"? - невинным тоном спросил Прозоров. - Только вот не знаю, в каком именно качестве?
   - В достославную социалистическую пору? Под трепещущим на соленых ветрах алым стягом с серпом и молотом? - ничуть не растерялся старпом. - Представьте, помощником капитана.
   - У капитана много помощников, - сказал Прозоров, намекая таким образом на уточнение нумерации.
   - Третьим, вторым... - неохотно поведал старпом.
   - Но вторыми помощниками на таких судах, насколько мне известно, назначались специальные люди... - позволил себе подполковник некоторую бестактность.
   - Речь, насколько понимаю, идет о КГБ? - дружелюбно спросил Сенчук.
   - Ну, в общем, да...
   - Эх! - произнес старпом горестно. - В ту пору, голубь мой, все люди специальные были, весь наш героический народ. И как бы кто ни кобенился, а все мы из этого КГБ родом!
   - Почему же? - возразил Прозоров. - А всякие диссиденты-мечтатели?..
   - Были такие, - кивнул Сенчук. - Так они же полезную функцию выполняли, дурачки. Клапанов и сапунов. Излишек пара и смазочного материала выпускали. А в итоге - за что боролись, на то и напоролись. Как маялись в дерьме и нищете, как скулили из подворотен, так в подворотнях и остались. Со всеми своими добровольными обязанностями. Только на сей раз - обеспечивающими непреклонность демократии. Вот кто уж - специальные люди! Они всякому строю недовольны. А есть и вообще вечные революционеры. Профессиональные, как лысый Ильич говорил. Им что в райских кущах, что на сковородке адовой - все неймется! И вновь продолжается бой... Про них песня. Таких вот товарищ Сталин, который свою пирамиду по строгим геометрическим чертежам выстраивал, в первую очередь и кокнул. Всех вычистил во имя спокойствия общества. Ему народ-солдат был нужен, а баламуты с их вечной ленинской революцией ни к чему. И кстати, коли о КГБ, то появился в ту пору у санитаров-чекистов значок на рукаве - змея и пересекающий ее меч. Знаешь, что означала змея? Гидру революции, как прочитал я в трудах одного знающего дело человека.
   - А после - в сталинской пирамиде все начало тухнуть, пошли газы, возросло давление, и пришлось создавать систему клапанов, - продолжил Прозоров.
   - Управляемых! - поднял палец Сенчук. - Один пусть постоянно сифонит, другой прикроем чуток, а третий захлопнем лет на десять... Не страна, а саксофон, да? - Он от души расхохотался.
   Цинизм старого опера, прекрасно знающего, что почем в каждом жизненном явлении, к дальнейшей откровенности Прозорова не располагал, тем более чужой откровенностью его собеседник привык пользоваться как разменной монетой. И с красным знаменем на баррикадах он Сенчука не представлял, однако без труда видел его распорядителем на похоронах павших героев и, соответственно, наследником их славы и нереализованных привилегий.
   В дверь постучали.
   Старпом неторопливо приподнялся, бутылку со стола убирать не стал и открыл замок.
   На пороге стоял бледный от трудно сдерживаемой злобы араб.
   - Почему не на мостике?! - с места в карьер заорал на старпома. - А!.. Вы изволите пьянствовать! Хорошо же проходит ваша служба! И за что, позвольте узнать, я плачу вам деньги? Срочно на совещание к капитану! И вы - тоже! кивнул в сторону Прозорова. - У нас чрезвычайные обстоятельства, а вы... Кстати! Кто отвечал за погрузку гребных винтов?
   - Понятия не имею, - равнодушно ответил Сенчук. - Но обстоятельства трагедии представляю отчетливо.
   - То есть? - насторожился Ассафар.
   - Винты отлиты из превосходной, судя по всему, бронзы, - пояснил Сенчук. - А ее в России воруют даже с могильных монументов. Так что винты, полагаю, портовые работяги утянули в контору по сдаче цветного лома. За этими парнями нужен глаз да глаз! Не удивился бы, если они отвинтили бы и пропеллеры с нашей посудины.
   - А почему же вы в таком случае не потрудились проследить... - Тут араб позволил себе крепкое словцо.
   - Выбирайте выражения, мистер, здесь живут христиане, - промолвил Сенчук, неторопливо застегивая бушлат.
   Араб, не привыкший, видимо, к замечаниям в свой адрес, устремил кинжальный взор в невозмутимого, как идол с острова Пасхи, старпома, но никакой реакции, кроме каменного безразличия, не получил и, проскрипев крепкими зубами, удалился прочь.
   - Смотрите, уволят, - предупредил старпома Прозоров.
   - Я не люблю хвастунов, - отозвался Сенчук, - но могу вас заверить, что, очутись Георгий Романович в отставке, эти горемыки-мореходы заблудятся в океане, как дети в лесу. И если, держа курс к Гренландии, упрутся в острова людоедов, удивляться будут все, кроме меня. Так что ссал я зигзагами с клотика на всяких арабских командиров! Ишь, заявился... Сам в себе не помещается! Решил мне гемоглобин попортить... Да умрет он с этой мечтой!
   Совещание проводилось в кают-компании.
   - Мы не можем управлять спуском батискафа, - сказал Ас-сафар, сидевший во главе стола, высоким, дрожащим от гнева голосом. - Я не знаю, каким образом вместо винтов в ящиках оказался металлолом, но уверен, в итоге выясню это... Кальянраман, что, если нам связаться с Норвегией и заказать новые винты?
   Индус, сидевший с побледневшим лицом - видимо, после взбучки, отрицательно замотал головой в чалме:
   - Батискаф американского производства... Там иные посадочные размеры. Которых, кстати, в документации нет. Нам придется обратиться к фирме-изготовителю.
   Сидевший рядом с Ассафаром второй помощник Еременко, с лица которого не сходила обычная гнусная улыбочка, внезапно произнес:
   - Я внимательно посмотрел ящики... Они едва ли вскрывались в порту. Нижние гвозди ржавые, а на верхних очень даже свежие отметины...
   - Это что же - диверсия? - прищурился Ассафар.
   Еременко, не поднимая на него глаз, пожал плечами. Произнес вяло:
   - Думаю, очень скоро я дам вам на это ответ...
   - Очень интересно, - ледяным тоном продолжил Ассафар. - У нас череда каких-то двусмысленных происшествий... Но с их природой мы разберемся. Итак. У нас нет рабочего батискафа, но мы восстановим его. Я принял решение. Судно направляется к Бермудским островам. К координатам утонувшего "К-219". Оттуда мы идем в порт Нью-Джерси, команде дается десять дней отдыха, мы принимаем на борт винты, запасную аппаратуру и возвращаемся в Норвежское море. Есть ли вопросы, господа?
   - Увы, имеются, - промолвил Сенчук. - Если батискаф бесполезен, то зачем нужен крюк к следующей ядерной могилке?
   Араб помолчал, презрительно щуря глаза и покусывая губы.
   - Хорошо, я отвечу, - произнес терпеливым тоном. - У нас есть батисфера, обладающая свойствами батискафа. Она сможет самостоятельно, управляемая компьютером, спланировать на заданный участок поверхности дна.
   - Почему же вы не хотите использовать ее сейчас? - спросил Прозоров.
   - Потому что она предназначена для другого рода работ.
   - То есть?
   - То есть, - с неудовольствием продолжил Ассафар, - опусти мы ее к "Комсомольцу" - тросы и грузоспусковые механизмы не выдержат, и мы ее потеряем. И тогда к Бермудам будет плыть попросту не с чем.
   - Таким образом батискаф предназначен для исследования "Комсомольца", а батисфера - для "К-219"? Где ею и пожертвуют, - вывел резюме Прозоров. Затем, недоуменно качнув головой, прибавил: -Дорогостоящий экспериментик!
   - Наука, как известно, требует жертв, - оптимистически заметил Сенчук. И их становится все больше и больше... . Наступила пауза.
   - Еще вопросы? - спросил араб.
   - Я могу идти? - поднялся Сенчук. - Мне надо ознакомиться с метеосправкой, коли уж я взялся за обязанности вашего штурмана...
   - Со справкой или с бутылкой? - ядовито уточнил араб.
   - Что с нами будет, если с таких замечаний начинается наш медовый месяц? - усмехнулся старпом, смеривая хозяина судна ледяным взглядом, от которого у Прозорова по хребту побежали мурашки.
   Гипнотические очи мусульманина показались ему опереточно-злодейскими в сравнении со стылым голубым блеском глаз отставного морского опера, и отчего-то Прозорову представилось, что, надень на того старинный камзол со шпагой на поясе да бархатную шляпу с пером, сойдет бывший контрразведчик за явившегося из-за завесы времен злодея-пирата - вероломного и отчаянного, каковым, вероятно, по сути своей и является.
   Араб отвел взгляд в сторону. Процедил:
   - Все свободны. Капитана и второго помощника прошу остаться.
   - В частности - для обсуждения моей кандидатуры, - проронил в сторону Прозорова Сенчук, выходя с ним в коридор.
   - В смысле незаменимости? - уточнил тот.
   -Ага!
   - И что скажет капитан?
   - Какой там капитан!.. Пирог с ничем! - отмахнулся старпом. - Ему бы я и дебаркадер не доверил!
   - Но я слышал, он говорит на трех языках, помимо того, у него два высших образования...
   - Ну, петух с орлом тоже в общем-то одинаковы, - рассудил Сенчук. - У обоих - клюв, перья, крылья... Но петух, конечно, круче, поскольку умеет кукарекать. Кстати, меня жизнь научила не очень-то и показывать свою образованность. Меньше завидуют.
   На этом первый подступ к разработке старпома закончился.
   Прозоров, вернувшись в свою каюту, сел у иллюминатора и призадумался.
   Сенчук, как он понял, был действительно незаменим, а потому откровенно независим и дерзок. Будущие отношения с хозяином экспедиции его не волновали. Почему?
   Не потому ли, что он чувствовал себя независимым, в первую очередь материально, и вел свою игру, связанную с контрабандой, расценивая данное плавание как временный эпизод в большой криминальной игре?
   Данная версия представилась Прозорову правдоподобной, но своим первым успехом он посчитал не ее, а установление контакта со старпомом - хоть каким-то, но источником информации.
   Или - хорошо продуманной дезы?
   На этот вопрос ответа у Прозорова также не существовало. Но в том, что рано или поздно ответ появится, он был убежден.
   КАМЕНЦЕВ
   Стоя на палубе и глядя на толкотню матросов, упаковывающих батискаф в защитный брезент, Забелин, с усмешкой глядя на Каменцева, негромко выговаривал ему:
   - А вы, доктор, оказывается, бедовый парень... Зачем все-таки надо было устраивать этот пожар в каюте?
   - Чтобы дать вам время разобраться с процессором. Это во-первых.
   - Все решилось куда проще. Кто-то, не мудрствуя лукаво...
   - Это во-первых, - продолжил Каменцев. - Во-вторых, теперь я абсолютно уверен, что эти природоохранители решили поднять ядерную головку ракетоторпеды.
   - То есть?
   Каменцев поведал о служебной документации, обнаруженной им в каюте пакистанца.
   - Весьма забавно, - озабоченно качнул головой Забелин.
   - И в-третьих, - продолжил Каменцев, - наш главный ученый - диабетик. И в пожаре сгорел весь его персональный инсулин.
   - Жестоко! - сказал Забелин. - Решили таким образом угробить главного специалиста?
   - Да нет... - Каменцев с досадой посмотрел на перетянутые полосками пластыря пальцы левой руки. - Пару десятков ампул я взял с собой. По дороге в санчасть пять штук кокнул, споткнулся в горячке... Полез в карман - и вот... Кивнул на поврежденную руку. - Порезался. Но теперь здоровье и жизнедеятельность этого умника под моим полным контролем. И думаю, что, если эти деятели что-либо затеяли в Бермудах, главного спеца я отключу, как лампочку. Есть на сей случай определенная, так сказать, микстура... А он не через час, так через два обязательно меня навестит. Удивлен, что до сих пор не явился...
   - Так вы не только поджигатель, но и отравитель? - усмехнулся Забелин. Кстати, я после выпуска из училища в общаге жил... В комнате на четверых. Все молодые офицеры. И был среди нас некий лейтенант Гена Терентьев, обладатель дефицитной по тем временам бутылки французского коньяка. С этим коньяком вообще странные истории... Он тогда в нашей нищей среде исключительно в качестве презента фигурировал... Помню, в военном городке я одному доктору за успешно излеченную гонорею бутылку "Наполеона" подарил, а у нее - такой характерный скол у донышка... Так вот. Через год в качестве подарка от одной благодарной дамы эта бутылка ко мне снова вернулась, пройдя, подозреваю, десятки рук... А с лейтенантом Геной так вышло: мы его каждый праздник кололи на эту бутылку, а он - нет, мол, разопьем, как только третью звезду получу. Вообще-то, замечу, жлобоватый был паренек... Ну, год терпим, а он все в лейтенантах... А однажды как-то ну уж очень остро недобрали! - и решились на грех: через шприц коньяк выкачали, выпили, а в бутыль мозольной жидкости заправили. Через месяц, представь, Гене дают третью звезду. Мы: ну, давай, открывай коньяк, обещал! Не, говорит, до следующей звезды его оставляю, вам и так водки хватит, не баре. Но все-таки убедили мы его, открыл он коньяк, мы свет притушили - жидкость-то зеленая... Кто-то рюмку из синего стекла достал, налили мы повышенцу...
   - И?.. - хохотнул Каменцев.
   - Он выпил, потом передернуло его, как от разряда, оглядел он всех нас изумленно и с трагедией в голосе воскликнул: "Братцы, коньяк-то прокис!"
   - Похоже, истории суждено повториться, - прокомментировал Каменцев.
   - Думаешь, придет к тебе на поклон? - спросил Забелин.
   - Как выразилась однажды любимая женщина, проводившая, кстати, меня в этот поход, - поведал Каменцев, - куда он денется, когда разденется!
   Позже, на ужине в кают-компании, подтолкнув Каменцева под локоть, Забелин шепнул:
   - Похоже, ты прав... - И кивнул в сторону показавшегося в двери Кальянрамана.
   Лицо пакистанца омрачала тоска. Подойдя к Каменцеву, он нехотя произнес:
   - Доктор, мне необходимо с вами поговорить.
   - Милости прошу. - Каменцев привстал из-за стола. - Здесь или в санчасти?
   - Я думаю, в санчасти...
   В санчасти, где под присмотром дежурного матроса находился все еще находящийся в беспамятстве Филиппов, они присели в уголке, и пакистанец упавшим голосом поведал:
   - Вчера... вчера случилось ужасное!
   - Вы имеете в виду пожар?
   - Да... Я - диабетик, и в огне погиб весь мой инсулин. Теперь вся надежда на вас, доктор.
   Каменцев не нашел ничего лучшего, нежели пощупать пульс на потном запястье больного.
   - Дело плохо, - констатировал, скорбно качнув головой. После, в задумчивости побродив у стеклянных шкафчиков, привинченных к полу, произнес: Кое-что у меня имеется... И я в состоянии помочь вам. Но...
   - Я заплачу! - Пакистанец прижал руку ко впалой груди. - Я заплачу вам хорошие деньги, доктор!
   - При чем здесь деньги? - поморщился Каменцев. - Я вовсе не собираюсь наживаться на вашей беде, но, боюсь, те заменители, что есть у меня под рукой, обладают малоэффективными показателями. Нам предстоит выработать для вас определенную диету и режим... Но для начала мне надо знать тип вашего заболевания...
   - Тип весьма неблагоприятный, - мрачно усмехнувшись, произнес пакистанец. - Позвольте вам пояснить...
   Выслушав подробности, Каменцев удрученно вздохнул. Затем произнес в раздумье:
   - Все, чем я располагаю, позволит вам продержаться дней десять-двенадцать... - Он достал шприц, порывшись в коробке с медикаментами, отыскал ампулу, обломив ее кончик. - Позвольте вашу руку...
   - Не надо, я сам! - Кальянраман, протерев кожу поданной Каменцевым спиртовой салфеткой, сноровисто сделал себе укол.
   Когда прозрачная жидкость перекочевала из узкого пластикового цилиндрика в кровь, он, закрыв глаза и распрямив плечи, глубоко и удовлетворенно вздохнул. Произнес через внезапную одышку:
   - Я ваш должник, доктор... Должник и раб.
   - Так вот, - сказал Каменцев. - До завершения экспедиции вы не дотянете. Вам срочно надо сойти на сушу. Поддерживающие дозы неполноценны, и они так или иначе плачевно скажутся на вашем здоровье.
   - И что вы предлагаете? - отозвался Кальянраман, осоловело тараща глаза на утреннюю синь в иллюминаторе.
   - Ничего, - бесстрастно ответил Каменцев. - Но вы, по-моему, не понимаете, к чему я клоню. От "Комсомольца" мы идем к Бермудам. Каким испытанием это явится для вас, предсказать не берусь. Мои запасы строго ограничены.
   - И что же мне делать? - вопросил Кальянраман с испугом.
   - Я буду откровенен с вами настолько же, насколько вы откровенны со мной, - продолжил Каменцев. - Лично мне плевать на всю эту экспедицию, да и к тому же я от нее очень устал. Судовой врач, как оказалось на поверку, удел не сладкий. А море, по моему мнению, лучше всего смотрится со стороны теплого пляжа. Поэтому я с удовольствием также оказался бы на береге.
   - Но как я могу повлиять...