Молчанов Андрей. Ядерные материалы

   Кто взорвал ходовую рубку, кто освободил врача? Куда делся Забелин и этот шпион из МЧС? Они заодно? Убит радист, и кто-то послал на материк сообщение... Конечно же, важное сообщение! Убийственное, вероятно.
   Итак. Сначала стоит поразмыслить о чужаках. Их немного. Начало всех начал - Уолтер, сбежавший пройдоха. Может сумев учуять неладное, он поделился перед побегом своими подозрениями с кем-то из экипажа, спровоцировав тем самым цепь умышленно чинимых экспедиции препятствий? Честного ответа от него не дождаться, да и то славно, что покуда он держит язык на замке.
   Крохин? О нет! Что взять с дурака, даже не сознающего, что каюта его подобна камере смертника, а судно - тюрьме? Куда ему! Беспомощный, жалкий организм... Он даже в общих чертах не представляет устройства судовых механизмов, а уж сподобиться на грамотную диверсию, требующую не только технических знаний, но и отваги, способен в той же степени, как какой-нибудь матросик на расчет сезонных центров действия атмосферы с взаимосвязью азорского максимума и алеутского минимума...
   Забелин? Да, вызывает подозрения. Независим, горд, образован, а потому опасен. Как и представитель МЧС, этому в любом случае не жить...
   Теперь - Сенчук. У него тоже алиби - до поздней ночи он безотлучно пребывал рядом с безобидным, как таракан, Крохиным.
   Н-да, Сенчук...
   Они невзлюбили друг друга мгновенно и прочно. Во-первых, благодаря исходным данным гороскопа: Сенчук - Стрелец, он, Ассафар, - Рыбы. Только самонадеянный болван может пренебречь с древности уясненными истинами, что характеры с их взаимными расположенностью и несовпадениями определяют звезды. Однако, владея этим очевидным знанием, он, грамотей, и проявил себя именно как болван, выказав господскую спесь хорошо знающему себе цену старпому. Ведь как ни противься мнению капитана, следует признать: Сенчук - настоящий моряк, искусный штурман, и если привлечь такого на свою сторону... Впрочем, привлечь, дабы использовать втемную, не так уж и трудно. Деньги он любит. Но все же этот грубый и однобокий тип слишком привязан к стереотипам своего растительного бытия, слишком упрям и твердолоб... И так же, как Забелин и Каменцев способен на поступки непредсказуемо-опасные. А потому надо попросту усыпить его бдительность. Привязать к себе. А после - за борт, и все!
   Чек с круглой суммой на время нейтрализует возникшую неприязнь. Штурман по-прежнему нужен, очень нужен... Тем более только что старшие сообщили о необходимости продолжительного дрейфа над лодкой в ожидании их окончательного приказа... Чем вызвана такая задержка? Идут какие-то перегово-пы в высших сферах? Но какие переговоры и о чем?
   Ассафар тяжко вздохнул. Затем нехотя поднялся с постели.
   За иллюминатором сияла в теплом солнечном мареве бескрайняя океанская синь.
   Скользнув по ней равнодушным взглядом, он потер набрякшие от бессонницы веки.
   Итак, что ни говори, а звонок с материка настораживает... Неужели ему запретят акцию? А ведь именно с нее может начаться великий джихад, поход на неверных с открытым забралом! Первоначальный план был все-таки скромен: поднять с "Комсомольца" боеголовку и, поболтавшись для видимости над "К-219", прибыть в Штаты. Свои люди обеспечили бы проникновение взрывчатки и ядерного устройства через таможню, а далее - пошла бы цепь актов возмездия, мелких и крупных. Но теперь, когда замысел провалился, теперь, когда он потерял лицо и достоинство, он обязан восстановить свое имя и репутацию, решившись на крайний шаг. Впрочем, смутно об этом шаге он размышлял еще там, в прохладе и уюте дивного дворца в Эмиратах... Но что стоят все деньги и дворцы перед потерей своей сущности воина? Да, решено: каким бы ни был приказ старших, он, Ассафар, пойдет по собственному пути! И непослушание оправдает его подвиг.
   Здесь, на судне, едва ли наберется и треть верных людей, способных разделить его идею, однако он сумел убедить всех, даже хитрого и скользкого Еременко, что спуск батисферы со взрывчаткой представляет собой всего лишь блеф, причем безнаказанный, дав тому безукоризненные обоснования.
   Что же, соратниками придется пожертвовать. И - вовремя уйти прочь от "Скрябина" на яхте.
   Часовой механизм на взрыв батисферы надо поставить, учитывая все возможные задержки, и только после того, как будет выполнен расчетный метеопрогноз, над которым сейчас ломает голову специалист.
   А значит, еще далек заветный миг, когда разверзнется океан, исторгнув тугую и яростную массу всепоглощающего белого света, что зальет, испепеляя, смятенное пространство мира...
   Взрыв, подгадай он с розой ветров, мгновенно деморализует проклятую Америку, страну злобных тупых паразитов. Неверных, пытающихся командовать всеми и всем, и в первую очередь - нефтью!
   Когда-то его предки, знавшие лишь пустыню и зной, радовались в суровом своем бытии лишь глотку пресной воды и куску мяса, не представляя, что черная масляная жижа, таящаяся под барханами, определит будущее планеты, станет кровью всей цивилизации, ценностью ценностей. Станет даже не символом власти, а самой властью.
   Нефть!
   Они не знали, что создадутся миллионы четырехколесных железных коробок, нежащих ленивые телеса, устремленные в погоню за деньгами, за возможностью покупать производные этой жижи, питающей коробки-оболочки хищных существ, самоубийственно отравляющих и себя, и землю.
   И никто не остановит движение дьявольского механизма! Никто не заменит проклятую жижу иным эквивалентом, поскольку никто не упустит власть, дарующую наслаждения и праздность. Как не станут лечить рак, даже зная лекарство против него, те, кто производит снадобья и владеет клиниками. Ведь смерть и страдания - источники денег.
   Проклятая цивилизация крыс, грызущих и истязающих друг друга! Он и в самом деле не против уничтожить ее. Теми же средствами, которые она придумала в своем внутреннем противостоянии.
   Высшие силы? Они ждут, они не вмешиваются, они дали свободную волю каждому. У него, Ассафара, своя воля.
   Но сначала надо найти врагов. Они здесь, рядом, - человеко-орудия Разврата и Тьмы, радетели страданий правоверных, да и всего человечества, обреченно заплутавшего в лабиринте гибельного невежества.
   КРОХИН
   Сенчука Крохин встретил в коридоре. Старпом, мрачно и напряженно озираясь по сторонам, направлялся к своей каюте.
   - Георгий Романович! - воскликнул Крохин сломанным голосом, в котором сквозила мольба о помощи. - Что же такое происходит, а?!
   - Да, Вова, кажется, мы угодили в скверную историю, - процедил сквозь зубы Сенчук, открывая дверь. - Заходи, дружок, и послушай страшную сказку...
   С замершим сердцем Крохин шагнул в каюту вслед за старшим товарищем.
   Умело и быстро отвинтив одну из облицовочных панелей, Сенчук вытащил хранящийся за ней автомат и набитые патронами рожки, одновременно пояснив компаньону, что судно находится в руках то ли террористов, то ли фанатиков, недавно к борту подошла яхта с их, видимо, сообщниками, и отныне жизнь посторонних лиц, не входящих в состав доверенных лиц, не стоит и ложки похлебки с камбуза.
   - И что делать? - произнес Крохин, еле ворочая деревянным языком.
   - Тс-с-с! - сощурился Сенчук, прислушиваясь к внезапному шуму многочисленных шагов, заполонивших пространство коридора. Затем уселся на постель, развернувшись сосредоточенным лицом к двери, передернул затвор автомата и положил оружие подле себя, прикрыв его комом пушистого пледа. Не глядя в сторону Крохина, процедил: - Начну пальбу - падай. А разговоры буду вести - поддакивай, и глаза на меня не лупи, какую бы ересь я ни нес...
   Дверь отворилась. В каюту вошел араб, сопровождаемый свитой возбужденных матросов.
   Узрев эту свиту, чьи лица перекосила брезгливая ненависть и готовность к слепой, как у подтравленных сторожевых псов, агрессии, Крохин почувствовал обморочную тошноту, вмиг парализовавшую все его силы.
   - Вы очень вовремя, - бесстрастным тоном заявил Сенчук арабу. - Только что о вас вспоминали.
   - В какой же связи? - злым голосом осведомился тот.
   - В той связи, что настала пора объясниться, - произнес Сенчук. Горячая пора, как мне...
   - Где Забелин и этот... из МЧС? - перебил араб.
   - Полагаю, - произнес Сенчук, - скрылись в дебрях трюма. В отличие от преданных вам членов нашего дружного экипажа.
   - Они убили трех моих людей и забрали их оружие! - повысил голос Ассафар. - Вы знаете об этом?!
   - Я знаю, что эти парни - не промах! - отозвался Сенчук горячо. - И куда приятнее влезть голой рукой в гадючью нору, чем сунуться в тот отсек, где они затаились.
   - И что же послужило причиной таких их поступков? - угрюмо осведомился Ассафар.
   - Полагаю, - закидывая ногу на ногу, молвил старпом, - им не по душе стала ваша компания после появления возле нашей посудины красавицы яхты... Полагаю также, что, прознав о цели экспедиции, ребята вывели из строя турбину и устроили фейерверк в рубке, дабы не оставить вам выбора... Но вот яхта сломала все их грамотные, кстати, планы... Собственно, отныне это очевидно и для вас, не правда ли?
   Глядя на бесстрастное лицо старпома, ничуть, казалось, не смущенного ввалившейся в его каюту неприветливой матросской массой, араб, недоуменно качнув головой, произнес:
   - А вы, таким образом, также осведомлены о цели экспедиции?
   - Осведомлен. Не понимаю одного: зачем вам понадобилось посылать в преисподнюю весь этот мир? - пожал плечами Сенчук. - В нем так славно еще можно покорпеть... А?
   - Если вкратце, - спокойно ответил тот, - то мне противно и скучно жить в этом вашем грязном мире...
   - И вы решили, что ядерный взрыв вас развлечет? - Сенчук почесал лысину.
   - Да, с одной стороны, мне представляется это забавным мероприятием.
   - Которое, надеюсь, вы хотите понаблюдать со стороны?
   - Естественно, поскольку у меня существуют и дальнейшие планы, сдержанно поведал араб.
   - Вот именно так я и думал! - одобрительно кивнул старпом. - И потому нахожусь здесь, а не среди наших диссидентов-диверсантов. Вместе с ним, кивнул на Крохина. - С разумным, кстати, парнем, которому тоже втолковал, что не следует отделяться от массы - то бишь от вашей сплоченной команды.
   - И какие же аргументы вы нашли для такого убеждения? - спросил араб.
   - Увы, не знаю вашей концепции, - отозвался старпом. - Но с удовольствием ознакомился бы с ней - кто ведает, вдруг она придется мне по сердцу? Однако расставим все плошки по полкам... Кто вы для нас? Кормилец и командир. А кто мы завтра без вашей опеки? Он, - вновь кивнул на Владимира, перекати-поле... Я? Старый, бедный моряк... И нет у нас в этом мире опор, и смысл наш - пробавление кормом подножным... Но вот судьба, фатум, сподобила нас оказаться в этом мире кому-то необходимыми... И этот "кто-то" - вы, господин Ассафар. Другое дело, необходимы мы, вероятно, как одноразовая посуда. Можно сказать и жестче, однако не позволяет самолюбие. Но в любом случае сознавать данный факт огорчительно. Однако верю в вашу дальновидность и мудрость. Не будь у вас таких качеств, не выслушивали бы вы меня - готового хоть куда за вами!.. Разъясните нам, что к чему, вмените обязанности, и убеждайтесь ежеминутно никто не исполнит их с такой ответственностью и задором, как мы! А уж что касается моей персоны и этой посудины, так она - как моя кожа, и кто с ней лучше управится - предъявите для опознания...
   - Вы ходатайствуете и за него? - Араб насмешливо ткнул пальцем в Крохина.
   - Ручаюсь! - приложил Сенчук руку к сердцу. - Да вы и сами его знаете, нашего Вову - жертву общественных перемен, заблудшую душу...
   "Что он несет? - уперев ладонь в потный лоб, думал Крохин. - И что происходит вокруг меня? Бредовый, ирреальный сон..."
   - Хотите узнать концепцию моего плана? - Ассафар присел на табурет. Пожалуйста. В американской тюрьме находится наш старший брат, Аль-Каттэр. И мы должны вызволить его.
   - То есть шантаж? - реагировал Сенчук.
   - Да, если хотите. И насчет взрыва я блефовал. Проверяя ваши реакции.
   - А что, если по нас звезданут какой-нибудь бомбой? - предположил старпом. - Мы полетим отсюда дальше, чем будем видеть!
   - Они прекрасно осведомлены о нашем локаторе и знают, что мы успеем нажать кнопку в любом случае.
   - Хорошо, - сказал старпом. - Но что в итоге? Вашего дружка быстро освободят, а нам придется долго сидеть?
   - Опять не угадали, - возразил Ассафар. - Дружок якобы покончит с собой в тюрьме. А нам дадут уйти. Этакий скандал не предназначен для прессы. Слишком громким и невыгодным для политиков будет резонанс... Тут затронута тьма разных сфер, тем и интересов. Выгоднее договориться и замять дело. Тем более противная сторона знает, что мы - всего лишь подразделение огромного сплоченного целого. И действуем от его имени. За нами - миллионы правоверных. Истинных правоверных.
   "А ведь лихо придумано, - ошеломленно размышлял Крохин. - И этот араб отважный парень! Причем - взявший на себя ответственность за грандиозный поступок. Просчитанный, как шахматная партия. Что за чушь я порю? Он обыкновенный исламский экстремист. А я - маленький человечек, испытываю перед ним страх и стараюсь выжить, понравиться, стать угодным... Привычная роль! Почему же я не противлюсь? Почему не скажу ему, что, наверное, не стоит презирать все человечество хотя бы из чувства собственного достоинства? И почему не стыдлив мозг и в глубине сознания бьется мыслишка: а не поведать ли арабу о махинациях Сенчука с автоматами и с силовым агрегатом двигателя, которые приписаны на счет других, нашедших в себе силы осознанно противостоять этой своре? Или я хочу выдать Сенчука арабу, чтобы укрепиться среди кучки амбициозных террористов? Но ведь бьется же такая идейка, бьется... Значит, тоже хочу выжить за счет чужой шкуры, значит, веря в существование бога и воздаяния, все-таки надеюсь минуть посмертной кары? Значит, боюсь боли и страдания, боюсь быть брошенным в бездну и желаю спастись сейчас, чтобы окончательно пропасть потом? Значит, не верю в это "потом", в котором в общем-то и весь смысл человеческой жизни и будущего души?"
   - В таком случае мне терять нечего, - высказался Сенчук. - И я готов войти в вашу банду.
   - Хм... Вы хотите сказать, что разделяете мои взгляды?
   - Вот моя рука, господин Ассафар! И хочу надеяться, что вскоре она станет вашей. Левой или правой - решайте сами.
   - А вы, Владимир?
   Крохин, подняв тусклый взгляд на араба, вяло кивнул. И в то же мгновение понял, что именно такая реакция - трусливого, потерявшегося в сумятице мыслей неудачника, никогда не имевшего стержня - наиболее приемлемой и искренней нынешнему распорядителю его судьбы и показалась. Он ощутил это безошибочно и органически и в тот же момент избавился от страха, подленько и облегченно уяснив: пронесло...
   - Не скрою, мне нужны верные люди, - сказал Ассафар. - Особенно сейчас, когда на судне появился опасный враг. Но у меня есть основания для сомнений в вашей искренности, господин Сенчук. Вы ловкий человек и умеете убеждать, однако...
   - Хотите доказательств? - с насмешкой откликнулся старпом. - Извольте, я приберег их. Ваши недруги заминировали ящик со взрывчаткой. Заряд радиоуправляем.
   - К-как?! - округлились глаза Ассафара.
   - Да-да, - горько подтвердил Сенчук. - Но ваш покорный слуга обезвредил эту злую игрушку. И не будь меня, кишки ваших подданных порхали бы под облаками - это истина в первой инстанции.
   -А-а...
   - А теперь о наших партизанах, - с нажимом поведал старпом. - Они убеждены, что бомба дееспособна, и потому начнут торговаться. Естественно, когда мы их всерьез прижмем... Такие аргументы моей верности вас удовлетворяют?
   - И что вы предлагаете? - с надеждой глядя на старпома, спросил араб.
   - Значит, так, - деловито сказал Сенчук. - Дайте мне пяток самых расторопных ребят и оружие. Пора поспешить, иначе эти негодяи в трюме могут изрядно подпортить незыблемость нашего консенсуса. Но я принесу вам их глупые головы!
   - Хорошо, - сказал Ассафар. - Вы пойдете в трюм с моими людьми. Вы и Владимир. Но оружие доверим вам только тогда, когда проверим вас в деле. Итак, вперед, господин Сенчук!
   Старпом с готовностью приподнялся с постели; хлопнув по плечу Крохина, приказал:
   - За мной, Вова! - И напористо двинулся на толпившуюся в двери настороженную публику, нехотя отступившую в коридор.
   Щелкнул замок.
   Бредя в окружении матросских роб, Крохин искоса оглянулся на каюту, где остался автомат. Сенчук, катая желваки по решительно сжатым скулам, плечо в плечо шагал рядом с ним. Что творилось в многомудрой голове старпома, Крохин не знал. Но решительность, с которой тот отстоял его перед арабом, вызывала невольную благодарность и надежду на изворотливый ум покровителя, предавать и разменивать которого было, как открылось ему, попросту невыгодно и опасно: в жизни его, Крохина, араб заинтересован не был, компания террористов сожрала бы его, как попавшего в муравейник жука, и оставалось одно - во всем следовать воле и приказам находчивого бывшего опера, умевшего переломить любую превратность в свою пользу.
   Единственное, что не мог понять Владимир, - на чьей же стороне отныне старпом? И вдруг словно услышал его ответ:
   - Я всегда на своей стороне, Вова...
   ПРОЗОРОВ
   В отличие от многих своих сослуживцев Иван Васильевич Прозоров был боевым офицером военной разведки и, пройдя Афганистан, Чечню и Таджикистан, а также побывав в государствах куда более отдаленных, извечно оказывался волей судьбы и начальства не в тылу в качестве наблюдателя захваченных в плен и беспомощных, как осы без жала, бандитов, а на переднем крае бескомпромиссных схваток, где научился безошибочно определять стороны, по которым наиболее продуктивно летают пули. И потому, оказавшись в достаточно необычной для себя обстановке корабельного трюма, сумел моментально определить наивыгодное расположение огневых позиций с учетом вероятных маневров противника и его численности.
   Отсек, заставленный множеством разномастных контейнеров, представился ему наиболее удобным укрытием для внезапной, кинжальной стрельбы по врагу, должному понести уже в течение первых секунд боя непоправимые для успеха первой атаки потери. В случае наката второй волны атакующих отсюда открывался дискретный путь отступления в дальнейшие пространства трюма, подразумевавший уничтожение первых, наиболее активных рядов преследования. По израсходовании боезапаса стратегия и тактика боя исчерпывались, но, как полагал Прозоров, нагромождение трупов создаст если не моральный перевес, то благоприятную атмосферу для торговли с арабом относительно установленной в одном из отсеков мины, хотя условия такого торга он представлял себе покуда смутно, полагаясь на импровизацию по обстоятельствам.
   Местом своего первоначального укрытия он выбрал затененную, отороченную высокими металлическими бортами крышу одного из контейнеров, над которым помимо всего нависал короб вентиляционной трубы. Каменцев, вооруженный автоматом, находился поодаль, должный открыть огонь исключительно в случае активного массированного наступления врага или угрожающей контратаки на притаившегося в засаде Прозорова. Забелин - хранитель пульта, главной и спасительной козырной карты, - страховал судового медика, оставаясь на третьем рубеже обороны.
   Ворочаясь в колкой, в войлок сбитой пыли за вентиляционной трубой, сваренной из проржавевшего листового железа, Прозоров всматривался в зыбко покачивающийся полумрак, размытый тусклыми клубами света, вспоминая мокрую заснеженную Москву, себя - неутомимого искателя приключений, сидящего в удобной машине, глядящего на мирные городские огни и не чающего побыстрее оказаться в ослепительных океанских просторах, в очередной щекочущей нервы схватке... Вспомнилась попутно жена, накануне очередного прощания бросившая в него, сидящего на диване и вещавшего о недолгой разлуке, отглаженную рубашку и заявившая, что бесконечные командировки мужа заставляют ее подумать о целесообразности совместной жизни с вечным скитальцем. Жена считала Ивана военным строителем, разыскивающим в разнообразной глуши площадки для военных полигонов.
   Шумок осторожных шагов заставил Прозорова крепче сжать рукоять пистолета. Звяк железа, глухое ругательство... И наконец - неясные очертания фигур, приближающихся к контейнеру.
   Их было шестеро. Четыре матроса - два с пистолетами, два с автоматами, а впереди, словно под конвоем, безоружные Сенчук и Крохин.
   Пройдя контейнер, на верху которого затаился Прозоров, группа остановилась.
   Невозмутимый, как обычно, старпом, вглядываясь в нагромождения железных коробов, пробормотал:
   - Будь я сейчас на месте моего коллеги Ивана, перехлопал бы нас, олухов, как выводок цыплят. Эх, тяжела подневольная доля!
   - Вперед! - приказал ему один из матросов, предусмотрительно держась за спиной Крохина.
   Прозоров перевел взгляд в сторону, откуда явились опасные гости. По всей видимости, их никто не страховал. Итак, только шестеро... А вернее, четверо старпом и "шестерка" араба - всего лишь живой заслон... Значит, пробные шары... Ну-с, теперь главное, чтобы не сдали нервы у Каменцева...
   Два раза упруго дернулся в руке пистолет. Не обращая внимания на оседающие фигуры автоматчиков, Прозоров переместил мушку на очередного матроса, но узрел лишь его изумленно разверстый рот и чью-то руку, обхватившую шею руку старпома, - он уяснил это мгновенно; поспешно повел стволом в сторону другого матроса, поймал цель, нажал спуск, в ту же секунду ослепленный пламенем встречного выстрела, а далее, услышав тюкнувшую в металл в метре от головы пулю, осознал, что жив, что уделал и третьего, а другого взял на себя Сенчук, кто в настоящий момент уже деловито вытирал о брючину убитого им недруга клинок и всматривался при этом поверх контейнера в его, Прозорова, сторону.
   Куда-то исчез лишь один персонаж - Крохин... Нет, вот и он, на карачках выползающий из тени...
   - Ну, старпом, докладывай обстановочку, - донесся издалека язвительный голос Каменцева.
   - О, да тут вся теплая компания! - откликнулся Сснчук. - А я уж думал, партизаны ушли в лес и заблудились...
   - Что там происходит? - подал голос Прозоров, выползая из-под навеса трубы.
   - А ты, сверчок, палишь как ковбой, молоток! - приветственно помахал ему ладонью отставной опер. - Слезай, чего словно Емеля на печке?
   - Мне тут сподручнее... Хотя... - Прозоров упруго спрыгнул с верхотуры, встав напротив старпома.
   - Ну, если интересует обстановочка, то она - хуже некуда, - поведал старпом. Обернулся на Крохина, все еще продолжавшего стоять на четвереньках и, помаргивая, трясти головой. - Вова, ты чего как примат, с баобаба упавший? Вставай, милый, соберись с духом, страшное еще впереди. Мы, - обернулся на подошедших Каменцева и Забелина, - вроде как уверили араба в личной лояльности, а вот с вашей командой он намерен разобраться без зазрения своей басурманской совести...
   - У нас есть предмет для мирной беседы с ним, - сказал Забелин, доставая из кармана пульт и демонстрируя его присутствующим.
   Старпом, вздохнув, произнес сокрушенно:
   - Вы - благородные люди, но дураки. И привыкли лезть напролом, как медведи в буераке... Вы о чем думаете? Постреляете десяток придурков, а потом торги начнете? Да ваше счастье, что ни они, ни араб никакой особенной воинской тактикой не владеют и решили по растерянности своей первоначальной лобовым клином вас раскурочить... Не будет с вами разговора! Они пенятся, что дурная моча, и, пойди я к этим олухам как парламентер, да еще с заковыристым предложением, буду разодран как вобла в пивной день. Задача наша - выбраться отсюда и захватить яхту. Как - я знаю.
   - И как? - спросил Прозоров.
   - На сей случай припрятан в трюме кислородный дыхательный аппарат. И знаю я, где есть люк, предназначенный в прошлом для вылазки наших тружеников-разведчиков. А потому слушайте разумного человека, божий дар жизни в себе сохраняющего благодарно и трепетно.
   - Очень часто - за счет других, - буркнул Забелин, не отрывая взгляда от лежащего на ладони пульта.
   - Так у вас есть план? - спросил Каменцев, вынимая из кармана убитого матроса пистолет.
   - Еще какой! - с воодушевлением вскинул на него глаза Сенчук.
   И в ту же секунду трюм наполнился глухим, стремительно приближающимся гулом десятков матросских башмаков, и Прозоров, подняв пистолет, открыл беспорядочный огонь в безудержно накатывающуюся на него лавину матросских роб, оглушенный яростным победным воем врага...
   В искаженных неукротимой ненавистью лицах этого решительного вала не было ни намека на замешательство или страх, и в дымном алеющем полумраке казалось, что на него устремлено полчище вырвавшихся из преисподней вурдалаков...
   И, запоздало соглашаясь с доводами старпома, он жал и жал на спуск, слыша попутное хлопанье "Макарова" в руках Каменцева, с удивлением постигая, что отчего-то молчит автомат Забелина, а когда раму пистолета заклинил край второй опустевшей обоймы, полетел навзничь, опрокинутый натиском толпы, и уже на полу, изворачиваясь под ударами ног и рук, увидел пальцы поверженного рядом с ним кавторанга, вдавливающие кнопку на пульте...
   И - полетел во тьму, ощутив напоследок взрыв, потрясший недра уже неразличимого трюма, застланного плавающей в глазах кровавой поволокой.
   АУТОДАФЕ
   Очнуться его заставила боль. Он сам стал болью - дребезжащей, вибрирующей, ломящей, острой, нудной, надсадной, и даже смутные первые мысли являлись частью этой боли-муки, выплеснувшейся словно бы в некое никуда из блаженного мрака забвения. А потом в эту боль плеснуло холодом воды, вылитой на него из ведра, и чей-то злорадный голос изрек: