Страница:
Конечно, пять-шесть лет с момента окончания основного здания – срок совсем небольшой, но в вечном «поспешении» строители прибегали к приемам, которые губительно сказывались на вчерне оконченных стройках. Строили почти всегда из дерева, на столбах, не тратя драгоценного времени на сооружение фундамента. Столбы подгнивали, возникали трещины, перекосы, вываливались дверные и оконные косяки, появлялись бесчисленные щели. И тогда приходилось делать все одновременно – подводить фундамент, если удавалось получить от дворцового ведомства деньги, и ремонтировать без устали и передышки.
Об этих привычных бедах и рассказывают рапорты строителей театра. Переписка обрывается сразу: пожар 1737 года не пощадил здание. И может быть, именно потому, что так привыкли москвичи к своему театру, так дорожили им и тянулись к нему, возведенная на престол очередным дворцовым переворотом дочь Петра Елизавета в поисках популярности прежде всего решает построить Оперный дом теперь уже в Лефортове.
Представление о театре середины XVIII века позволяют составить и декоративные панно, и шпалеры, вроде выполненной русскими мастерами в 1749 году шпалеры «Африка» из серии «Страны света».
Зная об успехе театра на Красной площади, Растрелли, который снова становится автором проекта, увеличивает размеры нового помещения почти вдвое: Оперный дом вмещал пять тысяч зрителей. Не слишком ли много для Москвы начала 1740-х годов? Где там! «Стечение народа, – писал о московской опере историк русского искусства и современник тех событий Якоб Штелин, – в городе, насчитывающем полмиллиона жителей и знатного дворянства, со всего государства было так велико, что многие зрители и зрительницы должны были потратить по шести и более часов до начала, чтоб добыть себе место... столь широко был развит вкус к такой совершенной и пленительной музыке». А билетные будки и вовсе приходилось обновлять или делать заново каждые два-три месяца: разве можно выдержать энтузиазм многотысячной толпы!
...Крутая, врубленная в тесноту узкой башенки лестница пролет за пролетом открывается прорезями длинных окон на Красную площадь. Праздничная россыпь церковок Василия Блаженного, розовато-серое блеклое небо над Замоскворечьем, острый рисунок Спасской башни, у самых стекол шумная, говорливая возня голубей. И тут же за порогом неожиданно появившейся сбоку двери пустота огромного многосветного зала, пояса высоко повисших галерей, невнятные, глубоко внизу, голоса – старая библиотека Исторического музея, теперь запасник его живописи. И словно в ярусах зрительного зала, портреты – кругом, повсюду. Посеревшие от полумрака, они готовы вспыхнуть яркостью платья, сильно нарумяненных женских щек, подведенных бровей, сединой пышно взбитых париков, как зрители в свете зажигающихся после окончания спектакля огней. И первая мысль: как раз здесь, на этом месте многие из них и были зрителями – зрителями театра на Красной площади. Теперь поиск окончен. На смену домыслам, предположениям, легенде пришла еще одна прочитанная страница истории.
Человек из легенды
Первым было имя
От Арбата до Никитских ворот
Поклонник Овидия и Плутарха
Об этих привычных бедах и рассказывают рапорты строителей театра. Переписка обрывается сразу: пожар 1737 года не пощадил здание. И может быть, именно потому, что так привыкли москвичи к своему театру, так дорожили им и тянулись к нему, возведенная на престол очередным дворцовым переворотом дочь Петра Елизавета в поисках популярности прежде всего решает построить Оперный дом теперь уже в Лефортове.
Представление о театре середины XVIII века позволяют составить и декоративные панно, и шпалеры, вроде выполненной русскими мастерами в 1749 году шпалеры «Африка» из серии «Страны света».
Зная об успехе театра на Красной площади, Растрелли, который снова становится автором проекта, увеличивает размеры нового помещения почти вдвое: Оперный дом вмещал пять тысяч зрителей. Не слишком ли много для Москвы начала 1740-х годов? Где там! «Стечение народа, – писал о московской опере историк русского искусства и современник тех событий Якоб Штелин, – в городе, насчитывающем полмиллиона жителей и знатного дворянства, со всего государства было так велико, что многие зрители и зрительницы должны были потратить по шести и более часов до начала, чтоб добыть себе место... столь широко был развит вкус к такой совершенной и пленительной музыке». А билетные будки и вовсе приходилось обновлять или делать заново каждые два-три месяца: разве можно выдержать энтузиазм многотысячной толпы!
...Крутая, врубленная в тесноту узкой башенки лестница пролет за пролетом открывается прорезями длинных окон на Красную площадь. Праздничная россыпь церковок Василия Блаженного, розовато-серое блеклое небо над Замоскворечьем, острый рисунок Спасской башни, у самых стекол шумная, говорливая возня голубей. И тут же за порогом неожиданно появившейся сбоку двери пустота огромного многосветного зала, пояса высоко повисших галерей, невнятные, глубоко внизу, голоса – старая библиотека Исторического музея, теперь запасник его живописи. И словно в ярусах зрительного зала, портреты – кругом, повсюду. Посеревшие от полумрака, они готовы вспыхнуть яркостью платья, сильно нарумяненных женских щек, подведенных бровей, сединой пышно взбитых париков, как зрители в свете зажигающихся после окончания спектакля огней. И первая мысль: как раз здесь, на этом месте многие из них и были зрителями – зрителями театра на Красной площади. Теперь поиск окончен. На смену домыслам, предположениям, легенде пришла еще одна прочитанная страница истории.
Человек из легенды
Суворов жив у нас в одних реляциях военных, конечно, достаточных для его славы, но не для любопытства нашего.
П. А. Вяземский
Итак, Суворов Александр Васильевич. Родился в 1729 году (так утверждают все энциклопедии). Записан в Семеновский полк солдатом в 1742-м. Вступил в действительную военную службу в 1748-м. Дальше шли суворовские походы – победы и суровая летопись жизни не расстававшегося с армией полководца. Подробности «для любопытства»? Слишком скупые, они сразу стали достоянием хрестоматий и школьных учебников.
Кто не знает, что слабого здоровьем единственного сына отец предназначал для гражданской службы, и только вмешательство «арапа Петра Великого» – Абрама Петровича Ганнибала – помогло преодолеть родительское упорство: в детских играх мальчика генерал сумел разглядеть талант будущего великого полководца. У кого не остался в памяти по-солдатски простой быт Суворова, его каждодневная, беспощадная к самому себе борьба с недугами, физической слабостью. Кому не знакомо, что не задалась у Суворова семейная жизнь и несостоявшийся семейный очаг ему заменила беззаветная привязанность к дочери Наташе – его «Суворочке». Отношение к сыну было куда более сдержанным – давали о себе знать нелады с женой, вздорной и легкомысленной «Варютой», – хоть отличала Аркадия Суворова-Рымникского и отцовская преданность военному делу, и дружба с солдатами, и редкая отвага. Погиб Аркадий через десять лет после смерти отца при переправе через ту самую реку Рымник, которая вошла в их фамилию: Суворов-младший бросился спасать своего не умевшего плавать кучера и, сломав руку, утонул.
Наконец, общеизвестно, что родился Суворов в Москве. У Никитских ворот, бок о бок с церковью, где, по преданию, венчался А. С. Пушкин (нынешнее здание закончено после смерти поэта), стоит и поныне дом с мемориальной доской: «Здесь жил Суворов» – пусть без дат и обстоятельств жизни.
Подробности «для любопытства» – на них поскупился даже сам полководец, описавший в 1786 году свою жизнь: упоминание о предках, несколько слов о службе отца и десятки страниц подробнейших «реляций» о сражениях. Биография без загадок, если бы не несколько приведенных самим Суворовым обстоятельств.
Кто не знает, что слабого здоровьем единственного сына отец предназначал для гражданской службы, и только вмешательство «арапа Петра Великого» – Абрама Петровича Ганнибала – помогло преодолеть родительское упорство: в детских играх мальчика генерал сумел разглядеть талант будущего великого полководца. У кого не остался в памяти по-солдатски простой быт Суворова, его каждодневная, беспощадная к самому себе борьба с недугами, физической слабостью. Кому не знакомо, что не задалась у Суворова семейная жизнь и несостоявшийся семейный очаг ему заменила беззаветная привязанность к дочери Наташе – его «Суворочке». Отношение к сыну было куда более сдержанным – давали о себе знать нелады с женой, вздорной и легкомысленной «Варютой», – хоть отличала Аркадия Суворова-Рымникского и отцовская преданность военному делу, и дружба с солдатами, и редкая отвага. Погиб Аркадий через десять лет после смерти отца при переправе через ту самую реку Рымник, которая вошла в их фамилию: Суворов-младший бросился спасать своего не умевшего плавать кучера и, сломав руку, утонул.
Наконец, общеизвестно, что родился Суворов в Москве. У Никитских ворот, бок о бок с церковью, где, по преданию, венчался А. С. Пушкин (нынешнее здание закончено после смерти поэта), стоит и поныне дом с мемориальной доской: «Здесь жил Суворов» – пусть без дат и обстоятельств жизни.
Подробности «для любопытства» – на них поскупился даже сам полководец, описавший в 1786 году свою жизнь: упоминание о предках, несколько слов о службе отца и десятки страниц подробнейших «реляций» о сражениях. Биография без загадок, если бы не несколько приведенных самим Суворовым обстоятельств.
Первым было имя
«Честной муж» назывался Сувор и из родной Швеции ушел на службу к русскому царю Михаилу Федоровичу Романову. Правнуку был известен даже год переезда – 1622-й. Сувор – первый из Суворовых... Так утверждал сам полководец.
Что ж, переход на русскую службу редкости не представлял, тем более в период так называемого Деулинского перемирия. Кто из военных специалистов не пытался пробовать счастья в Московском государстве! Но как быть, если, согласно московской переписи 1638 года, особенно подробной, поскольку устанавливала она военные возможности столицы на случай вражеского нападения, в Китай-городе, «на Ильинском кресце, на Большой Мостовой улице в подворье Калязина монастыря» живет стряпчий Антип Иванов сын Суворов по прозвищу Водопол, а в Занеглименье на Старом Ваганькове числятся дворы стрелецкого сотника Тараса Суворова и «Сытнова двора стряпчево Ондрея Суворова, у него стоит сытник Василей Обухов да челядник ево Степанко Иванов да дворник Нехорошко Иванов», которые «оружья у себя не сказали», были самыми мирными людьми.
Историков удивляло, как быстро сумела разрастись семья шведского Сувора: в конце XVII столетия в Московском государстве насчитывалось девятнадцать Суворовых-помещиков. Но все дело в том, что ту же фамилию можно найти и в первой переписи Москвы 1620 года, иначе говоря – до переезда «честного мужа». Не переводится она в Москве вплоть до петровских времен. Здесь и стольник Естифей Иванович Суворов, владевший богатым двором в Кречетниковском переулке, и поселившийся вблизи Боровицких ворот Кремля стряпчий Гаврила Андреев Суворов, и живший у реки Пресни дворянин Яков Федорович Суворов, и многочисленные слобожане Красносельской, Сыромятнической, Конюшенной слобод. Дворы богатых Суворовых ценились в несколько сотен рублей, у слобожан дело ограничивалось несколькими рублями.
Можно гадать, откуда появилась сама по себе фамилия – не от прозвища ли: «сувор» – нелюдим, брюзга или, наоборот, молчун, «сувориться» – сердиться, упрямиться, «суворь» – крепкое место в дереве или суке, которое не берет топор. Но прав был блестящий офицер и дипломат екатерининских лет С. Р. Воронцов: «Имя Суворов доказывает, что он русский по происхождению, а не немец, не ливонец и не швед». Кстати, Екатерина II и вовсе отмахивалась от «шведской версии» как от заведомого абсурда, считая заявление Суворова лишенным всяких оснований. Современный царю Михаилу Федоровичу предок, само собой разумеется, существовал, другой вопрос – что он из себя представлял?
Если попробовать просмотреть генеалогический ряд Суворовых в обратной последовательности: Александр Васильевич – Василий Иванович – Иван Григорьевич – Григорий... Восстановление семейных связей никаких особых трудностей не представляло. Коренные москвичи, они попадали во все очередные городские переписи вместе со своими должностями, актами купли-продажи земель, дворов, завещаниями и наследованиями.
...Григорий Суворов – подьячий так называемого Приказа Большого дворца. Немаловажная должность в бюрократическом раскладе Московского государства. Свою дочь Наталью он выдал замуж за располагавшего собственными деревнями «жильца» Михайлу Архипова Самсонова, сыну Ивану наверняка облегчил путь по чиновничьей лестнице. Впрочем, здесь должна была сказаться и личная связь с Петром: по возвращении Петра из первой заграничной поездки – Великого посольства 1696–1697 годов – Иван Григорьевич Суворов выступает в качестве генерального писаря потешных – Преображенского и Семеновского – полков, одного из руководителей возникшего для организации обновленной русской армии Генерального двора. Тогда-то и появится на землях Преображенской слободы сохранившая до наших дней свое первоначальное название Суворовская улица – за тридцать с лишним лет до рождения полководца!
Суворов ничего не сказал о подьячем Приказа Большого дворца, ни словом не обмолвился и о генеральном писаре, упомянув лишь, что крестным отцом писарского сына Василия стал сам Петр I. Зато на Иване Григорьевиче сосредоточилось особенное внимание биографов, и не в части войсковой службы – хотя его должность приравнивалась к должности начальника Генерального штаба, – а в части последних лет жизни. Будто, наскучив мирскими треволнениями, принял Иван Суворов на старости лет священнический сан и стал протоиереем Благовещенского собора Московского Кремля. Будто, часто встречаясь с внуком, сумел привить ему и религиозность, и особое пристрастие к русским обычаям и обрядовой стороне жизни. Биография полководца в серии «Жизнь замечательных людей» именно так об этом и говорит.
Но вот два самых прозаических деловых документа. «1715 году июня 20 дня лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков генеральный писарь Иван Суворов продал двор... за Покровскими воротами Барашевской слободы на тяглой земле, в приходе церкви Воскресения Христова, за 100 рублей». И другой: «1718 году декабря 16 дня генерального писаря Ивана Григорьева сына Суворова вдова Марфа Иванова дочь продала двор за Таганскими воротами в Алексеевской слободе за 50 рублей». Выводы?
Не было никакого кремлевского священника, не было ухода от мирской суеты, не было и умилительно-патриархальных встреч дедушки с внуком, который просто не успел к тому времени родиться. И в части мирской суеты никакой усталости Иван Григорьевич не испытывал. Наряду с двором в Барашах, оцененном в 1715 году в сто рублей, он располагал дворами «за Земляным городом, за Сретенскими воротами, в приходе церкви Троицы, что в Троицкой» ценой около пятидесяти рублей и настоящим боярским двором в Конюшенной слободе Большие Лужники стоимостью в целых триста рублей. По-видимому, Замоскворечье вообще привлекало Ивана Григорьевича, потому что, распродав в течение 1715 года все помянутые дворы, он переселился в купленный им двор в приходе Никиты Мученика, в переулке между нынешней Новокузнецкой и Пятницкой улицами.
Еще один документ – закладная той же Марфы Ивановны Суворовой – позволяет уточнить, что овдовела она в начале
1716 года, когда ее младшему сыну Василию было около десяти лет. Эти выводы находили свое подтверждение и в других архивных источниках.
Должность протоиерия Благовещенского собора совмещалась с обязанностями царского духовника. Но среди духовников Петра I никогда не было Ивана Суворова, как, «впрочем, не было его и в списках соборного причта. История не проходит бесследно, и весь вопрос только в том, дойдут или не дойдут руки исследователя до нужных ее следов. И еще есть характер эпохи. Когда и кому из своих прямых помощников Петр позволял уйти от деятельной жизни? Не получил на это согласия Никита Зотов, и, кстати, внучка первого учителя и первого князь-папы Петра, Анна Васильевна, была теткой полководца, о которой он неизменно помнил и трогательно заботился. Визиты к Анне Васильевне Суворовой-Зотовой на Мясницкую были обязательны для Суворова в каждый его московский приезд. А ведь суворовской родни было в действительности великое множество.
Старший сын Ивана Григорьевича – Терентий жил за Москвой-рекой в Кадашевской слободе и служил подьячим Оружейной канцелярии. Другой сын – Иван, «царского дому сослужитель», по выражению современных документов, отличавшийся редкими способностями к торговле. В Китай-городе в Старом Сурожском ряду он имел несколько лавок, несколько дворов на Старой Басманной в приходе Никиты Мученика и богатый жилой дом на Большой Сретенской. Сын его Василий стал видным офицером петровской армии и имел чин подполковника. Наконец, муж Анны Васильевны Зотовой – капитан-поручик Александр Иванович Суворов. В его петербургской квартире жил будущий полководец, проходя действительную службу. Один из двоюродных братьев Суворова, Федор Александрович, был участником дворцового переворота в пользу Екатерины II. И рассказывали все эти подробности не современники или потомки, а скупые строки нотариальных бумаг. Они же позволяли определить и место родового суворовского гнезда.
Прадед Григорий владел землей у Никитских ворот. Наследовала ему дочь Наталья, позже – внук, подполковник Василий Иванович Суворов. Иван Григорьевич обзавелся собственным двором, но не в Преображенской слободе, а у Покровских ворот. Только при всем том, меняя и перепродавая дворы, связи с родными местами у Никитских ворот Суворовы не порывали. В дошедшей до наших дней крохотной церковке Феодора Студита крестили детей, венчались, здесь же хоронили членов семьи. Да и Феодор Студит в те далекие времена был не простой приходской церковью.
Еще в XIV веке появилась на его месте, у выезда из города на Волоколамскую дорогу, часовенка в честь иконы Феодоровской Божьей Матери. Часовенка положила начало появившемуся со временем монастырю, а в 1618 году у монастырских стен состоялась торжественная встреча Михаила Романова со своим возвращавшимся из польского плена отцом, патриархом Филаретом. Власть сына была властью отца – слишком превосходил Михаила своеволием, умом, тщеславием и дипломатическими способностями силой постриженный в монахи Филарет-Феодор, слишком трудно перенес свое поражение в борьбе за московский престол. И хотя каждое действие молодого царя было им подсказано и приказано, патриарх постоянно умел подчеркнуть свою обиду. Так и здесь распорядился он Феодоровский, на окраине города, монастырь сделать своим, патриаршим домовым, подолгу живал в нем, оставляя кремлевские покои, а в 1626 году построил на месте старой церкви новую – в честь Феодора Студита – и при ней первую городскую бесплатную больницу. Отсюда и пошло название монастыря – Феодоровский больничный. Петр I равнодушно отнесся к семейной святыне. Денег на содержание монастырей и церквей он тратить не любил. Его приказом монахи от Никитских ворот были переведены в другую обитель, Феодор Студит превращен в обыкновенную приходскую церковь, которой предлагалось существовать на доброхотные даяния прихожан. Исчезла богатая утварь, даже оклады икон, даже священническое облачение, осталась московская традиция уважения к «убогим гробам», вера, что приносят они удачу. У Феодора Студита и состоялось венчание младшего сына генерального писаря Василия Ивановича с девицей Авдотьей Федосеевной Мануковой.
Что ж, переход на русскую службу редкости не представлял, тем более в период так называемого Деулинского перемирия. Кто из военных специалистов не пытался пробовать счастья в Московском государстве! Но как быть, если, согласно московской переписи 1638 года, особенно подробной, поскольку устанавливала она военные возможности столицы на случай вражеского нападения, в Китай-городе, «на Ильинском кресце, на Большой Мостовой улице в подворье Калязина монастыря» живет стряпчий Антип Иванов сын Суворов по прозвищу Водопол, а в Занеглименье на Старом Ваганькове числятся дворы стрелецкого сотника Тараса Суворова и «Сытнова двора стряпчево Ондрея Суворова, у него стоит сытник Василей Обухов да челядник ево Степанко Иванов да дворник Нехорошко Иванов», которые «оружья у себя не сказали», были самыми мирными людьми.
Историков удивляло, как быстро сумела разрастись семья шведского Сувора: в конце XVII столетия в Московском государстве насчитывалось девятнадцать Суворовых-помещиков. Но все дело в том, что ту же фамилию можно найти и в первой переписи Москвы 1620 года, иначе говоря – до переезда «честного мужа». Не переводится она в Москве вплоть до петровских времен. Здесь и стольник Естифей Иванович Суворов, владевший богатым двором в Кречетниковском переулке, и поселившийся вблизи Боровицких ворот Кремля стряпчий Гаврила Андреев Суворов, и живший у реки Пресни дворянин Яков Федорович Суворов, и многочисленные слобожане Красносельской, Сыромятнической, Конюшенной слобод. Дворы богатых Суворовых ценились в несколько сотен рублей, у слобожан дело ограничивалось несколькими рублями.
Можно гадать, откуда появилась сама по себе фамилия – не от прозвища ли: «сувор» – нелюдим, брюзга или, наоборот, молчун, «сувориться» – сердиться, упрямиться, «суворь» – крепкое место в дереве или суке, которое не берет топор. Но прав был блестящий офицер и дипломат екатерининских лет С. Р. Воронцов: «Имя Суворов доказывает, что он русский по происхождению, а не немец, не ливонец и не швед». Кстати, Екатерина II и вовсе отмахивалась от «шведской версии» как от заведомого абсурда, считая заявление Суворова лишенным всяких оснований. Современный царю Михаилу Федоровичу предок, само собой разумеется, существовал, другой вопрос – что он из себя представлял?
Если попробовать просмотреть генеалогический ряд Суворовых в обратной последовательности: Александр Васильевич – Василий Иванович – Иван Григорьевич – Григорий... Восстановление семейных связей никаких особых трудностей не представляло. Коренные москвичи, они попадали во все очередные городские переписи вместе со своими должностями, актами купли-продажи земель, дворов, завещаниями и наследованиями.
...Григорий Суворов – подьячий так называемого Приказа Большого дворца. Немаловажная должность в бюрократическом раскладе Московского государства. Свою дочь Наталью он выдал замуж за располагавшего собственными деревнями «жильца» Михайлу Архипова Самсонова, сыну Ивану наверняка облегчил путь по чиновничьей лестнице. Впрочем, здесь должна была сказаться и личная связь с Петром: по возвращении Петра из первой заграничной поездки – Великого посольства 1696–1697 годов – Иван Григорьевич Суворов выступает в качестве генерального писаря потешных – Преображенского и Семеновского – полков, одного из руководителей возникшего для организации обновленной русской армии Генерального двора. Тогда-то и появится на землях Преображенской слободы сохранившая до наших дней свое первоначальное название Суворовская улица – за тридцать с лишним лет до рождения полководца!
Суворов ничего не сказал о подьячем Приказа Большого дворца, ни словом не обмолвился и о генеральном писаре, упомянув лишь, что крестным отцом писарского сына Василия стал сам Петр I. Зато на Иване Григорьевиче сосредоточилось особенное внимание биографов, и не в части войсковой службы – хотя его должность приравнивалась к должности начальника Генерального штаба, – а в части последних лет жизни. Будто, наскучив мирскими треволнениями, принял Иван Суворов на старости лет священнический сан и стал протоиереем Благовещенского собора Московского Кремля. Будто, часто встречаясь с внуком, сумел привить ему и религиозность, и особое пристрастие к русским обычаям и обрядовой стороне жизни. Биография полководца в серии «Жизнь замечательных людей» именно так об этом и говорит.
Но вот два самых прозаических деловых документа. «1715 году июня 20 дня лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков генеральный писарь Иван Суворов продал двор... за Покровскими воротами Барашевской слободы на тяглой земле, в приходе церкви Воскресения Христова, за 100 рублей». И другой: «1718 году декабря 16 дня генерального писаря Ивана Григорьева сына Суворова вдова Марфа Иванова дочь продала двор за Таганскими воротами в Алексеевской слободе за 50 рублей». Выводы?
Не было никакого кремлевского священника, не было ухода от мирской суеты, не было и умилительно-патриархальных встреч дедушки с внуком, который просто не успел к тому времени родиться. И в части мирской суеты никакой усталости Иван Григорьевич не испытывал. Наряду с двором в Барашах, оцененном в 1715 году в сто рублей, он располагал дворами «за Земляным городом, за Сретенскими воротами, в приходе церкви Троицы, что в Троицкой» ценой около пятидесяти рублей и настоящим боярским двором в Конюшенной слободе Большие Лужники стоимостью в целых триста рублей. По-видимому, Замоскворечье вообще привлекало Ивана Григорьевича, потому что, распродав в течение 1715 года все помянутые дворы, он переселился в купленный им двор в приходе Никиты Мученика, в переулке между нынешней Новокузнецкой и Пятницкой улицами.
Еще один документ – закладная той же Марфы Ивановны Суворовой – позволяет уточнить, что овдовела она в начале
1716 года, когда ее младшему сыну Василию было около десяти лет. Эти выводы находили свое подтверждение и в других архивных источниках.
Должность протоиерия Благовещенского собора совмещалась с обязанностями царского духовника. Но среди духовников Петра I никогда не было Ивана Суворова, как, «впрочем, не было его и в списках соборного причта. История не проходит бесследно, и весь вопрос только в том, дойдут или не дойдут руки исследователя до нужных ее следов. И еще есть характер эпохи. Когда и кому из своих прямых помощников Петр позволял уйти от деятельной жизни? Не получил на это согласия Никита Зотов, и, кстати, внучка первого учителя и первого князь-папы Петра, Анна Васильевна, была теткой полководца, о которой он неизменно помнил и трогательно заботился. Визиты к Анне Васильевне Суворовой-Зотовой на Мясницкую были обязательны для Суворова в каждый его московский приезд. А ведь суворовской родни было в действительности великое множество.
Старший сын Ивана Григорьевича – Терентий жил за Москвой-рекой в Кадашевской слободе и служил подьячим Оружейной канцелярии. Другой сын – Иван, «царского дому сослужитель», по выражению современных документов, отличавшийся редкими способностями к торговле. В Китай-городе в Старом Сурожском ряду он имел несколько лавок, несколько дворов на Старой Басманной в приходе Никиты Мученика и богатый жилой дом на Большой Сретенской. Сын его Василий стал видным офицером петровской армии и имел чин подполковника. Наконец, муж Анны Васильевны Зотовой – капитан-поручик Александр Иванович Суворов. В его петербургской квартире жил будущий полководец, проходя действительную службу. Один из двоюродных братьев Суворова, Федор Александрович, был участником дворцового переворота в пользу Екатерины II. И рассказывали все эти подробности не современники или потомки, а скупые строки нотариальных бумаг. Они же позволяли определить и место родового суворовского гнезда.
Прадед Григорий владел землей у Никитских ворот. Наследовала ему дочь Наталья, позже – внук, подполковник Василий Иванович Суворов. Иван Григорьевич обзавелся собственным двором, но не в Преображенской слободе, а у Покровских ворот. Только при всем том, меняя и перепродавая дворы, связи с родными местами у Никитских ворот Суворовы не порывали. В дошедшей до наших дней крохотной церковке Феодора Студита крестили детей, венчались, здесь же хоронили членов семьи. Да и Феодор Студит в те далекие времена был не простой приходской церковью.
Еще в XIV веке появилась на его месте, у выезда из города на Волоколамскую дорогу, часовенка в честь иконы Феодоровской Божьей Матери. Часовенка положила начало появившемуся со временем монастырю, а в 1618 году у монастырских стен состоялась торжественная встреча Михаила Романова со своим возвращавшимся из польского плена отцом, патриархом Филаретом. Власть сына была властью отца – слишком превосходил Михаила своеволием, умом, тщеславием и дипломатическими способностями силой постриженный в монахи Филарет-Феодор, слишком трудно перенес свое поражение в борьбе за московский престол. И хотя каждое действие молодого царя было им подсказано и приказано, патриарх постоянно умел подчеркнуть свою обиду. Так и здесь распорядился он Феодоровский, на окраине города, монастырь сделать своим, патриаршим домовым, подолгу живал в нем, оставляя кремлевские покои, а в 1626 году построил на месте старой церкви новую – в честь Феодора Студита – и при ней первую городскую бесплатную больницу. Отсюда и пошло название монастыря – Феодоровский больничный. Петр I равнодушно отнесся к семейной святыне. Денег на содержание монастырей и церквей он тратить не любил. Его приказом монахи от Никитских ворот были переведены в другую обитель, Феодор Студит превращен в обыкновенную приходскую церковь, которой предлагалось существовать на доброхотные даяния прихожан. Исчезла богатая утварь, даже оклады икон, даже священническое облачение, осталась московская традиция уважения к «убогим гробам», вера, что приносят они удачу. У Феодора Студита и состоялось венчание младшего сына генерального писаря Василия Ивановича с девицей Авдотьей Федосеевной Мануковой.
От Арбата до Никитских ворот
И снова первым было имя. «Иноземная версия» теперь уже относительно материнской семьи полководца, еще не проникшая в популярную литературу, но занимавшая специалистов. Мануковы – уж очень близка была эта фамилия по своему звучанию к армянскому имени, а о матери Суворова и вовсе говорилось, что звали ее Ануш и родилась она вблизи Кавказа. А между тем предмета для споров и здесь не было – они находили свое решение все в тех же нотариальных бумагах и материалах переписей.
В первой половине XVII века Москва знала многих слобожан Мануковых, откуда бы ни приехали – если приезжали! – в древнюю столицу, вроде приписанного к Новгородской сотне бобровника Гришки Семенова сына Манукова. Во второй половине столетия есть здесь несколько сложившихся приказных династий, из поколения в поколение живших все в тех же дворах – в Покровском на Яузе, в Замоскворечье, у Никитских ворот. К ним относился и дед полководца – дьяк Поместного приказа, позднее вице-президент Вотчинной коллегии Федосей Семенов Мануков. Должность его была чрезвычайно важной – судьбы земель, распределявшихся между дворянами и служилыми людьми, благосостояние, а подчас и прямое разорение владельцев. Да и с именами ему приходилось иметь дело куда какими влиятельными – так, в 1704 году проводит он сам перепись поместий и вотчинных земель Московского уезда.
Мог дьяк Федосей сталкиваться с Суворовым по приказным делам. Мог познакомиться по-соседски – вместе жили в приходе Феодора Студита, рядом с суворовскими находились на монастырском кладбище и мануковские могилы. Только существовала и иная возможность. Незадолго до появления во дворце Василия Ивановича Суворова был назначен денщиком Петра Сергей Минин Мануков. Так что несли оба молодых человека одинаковую службу при царе, не познакомиться было попросту невозможно.
Почвы для предположений было достаточно – точных сведений о детстве и молодости отца полководца не существовало, несмотря на все многословие популярных монографий. Согласно их утверждению, родился Василий Суворов в 1705 году, был отправлен Петром для обучения за границу, легко овладел несколькими языками, кораблестроительным делом, привез из поездки перевод классического труда инженера Вобана о строительстве крепостей, состоял царским переводчиком и денщиком, а со смертью Петра выпущен в Преображенский полк бомбардир-сержантом. Документальных подтверждений подобная жизненная канва не имела, зато оснований для сомнений – сколько угодно.
До сих пор не утихают споры о годе рождения Александра Суворова – 1729-й или 1730-й. Метрической записи найти не удалось. Сведения исповедных росписей приходской суворовской церкви, когда семья перебралась в село Покровское на берегу Яузы, побуждают принять первую дату: в 1745 году Суворову показано 16 лет, десятью годами позже – 26; соответственно – отцу тридцать семь и сорок семь. Следовательно, годом рождения Василия Ивановича можно принять 1708-й. И простейший вывод: в момент смерти Петра денщику было всего-навсего семнадцать. За такую короткую жизнь не мог он успеть получить за границей инженерное образование да еще три года прослужить царским денщиком.
А если все-таки какими-то инженерными знаниями обладал, почему был выпущен бомбардир-сержантом и никогда своих столь высоко ценившихся в России специальных знаний не имел возможности использовать?
С Василием повторялась та же история, что и с дедом полководца. Вобана он не переводил – сравнительно недавно установлено имя действительного переводчика французской книги. Кораблестроительным делом не занимался. К инженерному искусству отношения не имел. Другое дело – языки. Способность к ним отличала всю суворовскую семью, легко обходившуюся даже без учителей. О возможностях Василия Ивановича уважительно говорила Екатерина II: «Это был человек неподкупной честности, человек весьма образованный; он понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых и живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения». В списках заграничных пенсионеров, которыми занимался императорский Кабинет – личная канцелярия Петра I, – Василия Суворова тоже не было.
Подсказанный исповедными росписями год рождения Василия Ивановича позволял уточнить и время его женитьбы. Она состоялась после 1725 года, а не в начале 1720 годов, как представлялось отдельным биографам. Молодые поселились в доме, составившем приданое Авдотьи Федосеевны. Местом рождения Суворова стал Арбат. Сегодня на этом месте зеленеет за невысокой каменной стеной молодой сад. Когда-то стоял знаменитый «дом с привидениями» – собственность Оболенских. Арбат, 14... Есть меры домовладения и точки привязки к нынешнему участку. Можно с точностью до одного метра определить размеры двора, а на дворе положение суворовского дома – каменного, одноэтажного, выходившего фасадом на Арбат – и проверить расчеты поисками фундамента. Почти наверняка, по извечной московской традиции, он был использован для последующих построек. Заново отстроены – регенерированы, по нынешнему выражению, – за последние годы дома М. И. Глинки в Новоспасском на Смоленщине и М. П. Мусоргского в Наумове на Псковщине, начинается работа над домом Н. В. Гоголя в Васильевке на Полтавщине. Все больше сторонников приобретает идея воссоздания пушкинского дома в подмосковном Захарове. И если, предположим, не найдется достаточной документации для возрождения дома Суворовых на Арбате, то памятный обелиск должен отметить это дорогое для русской истории место: «Здесь родился Суворов».
Федосей Мануков перебрался на Арбат в первые годы XVIII века, когда занимался переписью земель Московского уезда. Родовой мануковский двор находился неподалеку (на нынешней улице Аксакова) – в Иконной слободе, где селились особенно охотно городовые вольные иконописцы и художники государевой Оружейной палаты. Кстати, и детство Суворова прошло «в межах» со двором интереснейшего портретиста петровских времен Ивана Одольского.
Владения деда Федосея были поделены между двумя его дочерьми: старшей – Авдотьей, и младшей – Прасковьей, вышедшей замуж за полковника Московского драгунского полка Марка Федорова Скарятина. Подобно Мануковым, Скарятины – давние соседи Суворовых по землям у Никитских ворот. Их имя долго сохранял один из соседних московских переулков – Скарятинс-кий. Может, и думали родители о гражданской службе для сына, но нет преувеличения в том, что все детство Суворова – это среда военных, офицеров петровской выучки. Что же говорить о военной обстановке, когда родители вообще переехали ближе к солдатским слободам, на Яузу.
В 1739 году продали свой арбатский двор Скарятины, годом позже последовали их примеру Суворовы. Детство полководца кончилось.
В первой половине XVII века Москва знала многих слобожан Мануковых, откуда бы ни приехали – если приезжали! – в древнюю столицу, вроде приписанного к Новгородской сотне бобровника Гришки Семенова сына Манукова. Во второй половине столетия есть здесь несколько сложившихся приказных династий, из поколения в поколение живших все в тех же дворах – в Покровском на Яузе, в Замоскворечье, у Никитских ворот. К ним относился и дед полководца – дьяк Поместного приказа, позднее вице-президент Вотчинной коллегии Федосей Семенов Мануков. Должность его была чрезвычайно важной – судьбы земель, распределявшихся между дворянами и служилыми людьми, благосостояние, а подчас и прямое разорение владельцев. Да и с именами ему приходилось иметь дело куда какими влиятельными – так, в 1704 году проводит он сам перепись поместий и вотчинных земель Московского уезда.
Мог дьяк Федосей сталкиваться с Суворовым по приказным делам. Мог познакомиться по-соседски – вместе жили в приходе Феодора Студита, рядом с суворовскими находились на монастырском кладбище и мануковские могилы. Только существовала и иная возможность. Незадолго до появления во дворце Василия Ивановича Суворова был назначен денщиком Петра Сергей Минин Мануков. Так что несли оба молодых человека одинаковую службу при царе, не познакомиться было попросту невозможно.
Почвы для предположений было достаточно – точных сведений о детстве и молодости отца полководца не существовало, несмотря на все многословие популярных монографий. Согласно их утверждению, родился Василий Суворов в 1705 году, был отправлен Петром для обучения за границу, легко овладел несколькими языками, кораблестроительным делом, привез из поездки перевод классического труда инженера Вобана о строительстве крепостей, состоял царским переводчиком и денщиком, а со смертью Петра выпущен в Преображенский полк бомбардир-сержантом. Документальных подтверждений подобная жизненная канва не имела, зато оснований для сомнений – сколько угодно.
До сих пор не утихают споры о годе рождения Александра Суворова – 1729-й или 1730-й. Метрической записи найти не удалось. Сведения исповедных росписей приходской суворовской церкви, когда семья перебралась в село Покровское на берегу Яузы, побуждают принять первую дату: в 1745 году Суворову показано 16 лет, десятью годами позже – 26; соответственно – отцу тридцать семь и сорок семь. Следовательно, годом рождения Василия Ивановича можно принять 1708-й. И простейший вывод: в момент смерти Петра денщику было всего-навсего семнадцать. За такую короткую жизнь не мог он успеть получить за границей инженерное образование да еще три года прослужить царским денщиком.
А если все-таки какими-то инженерными знаниями обладал, почему был выпущен бомбардир-сержантом и никогда своих столь высоко ценившихся в России специальных знаний не имел возможности использовать?
С Василием повторялась та же история, что и с дедом полководца. Вобана он не переводил – сравнительно недавно установлено имя действительного переводчика французской книги. Кораблестроительным делом не занимался. К инженерному искусству отношения не имел. Другое дело – языки. Способность к ним отличала всю суворовскую семью, легко обходившуюся даже без учителей. О возможностях Василия Ивановича уважительно говорила Екатерина II: «Это был человек неподкупной честности, человек весьма образованный; он понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых и живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения». В списках заграничных пенсионеров, которыми занимался императорский Кабинет – личная канцелярия Петра I, – Василия Суворова тоже не было.
Подсказанный исповедными росписями год рождения Василия Ивановича позволял уточнить и время его женитьбы. Она состоялась после 1725 года, а не в начале 1720 годов, как представлялось отдельным биографам. Молодые поселились в доме, составившем приданое Авдотьи Федосеевны. Местом рождения Суворова стал Арбат. Сегодня на этом месте зеленеет за невысокой каменной стеной молодой сад. Когда-то стоял знаменитый «дом с привидениями» – собственность Оболенских. Арбат, 14... Есть меры домовладения и точки привязки к нынешнему участку. Можно с точностью до одного метра определить размеры двора, а на дворе положение суворовского дома – каменного, одноэтажного, выходившего фасадом на Арбат – и проверить расчеты поисками фундамента. Почти наверняка, по извечной московской традиции, он был использован для последующих построек. Заново отстроены – регенерированы, по нынешнему выражению, – за последние годы дома М. И. Глинки в Новоспасском на Смоленщине и М. П. Мусоргского в Наумове на Псковщине, начинается работа над домом Н. В. Гоголя в Васильевке на Полтавщине. Все больше сторонников приобретает идея воссоздания пушкинского дома в подмосковном Захарове. И если, предположим, не найдется достаточной документации для возрождения дома Суворовых на Арбате, то памятный обелиск должен отметить это дорогое для русской истории место: «Здесь родился Суворов».
Федосей Мануков перебрался на Арбат в первые годы XVIII века, когда занимался переписью земель Московского уезда. Родовой мануковский двор находился неподалеку (на нынешней улице Аксакова) – в Иконной слободе, где селились особенно охотно городовые вольные иконописцы и художники государевой Оружейной палаты. Кстати, и детство Суворова прошло «в межах» со двором интереснейшего портретиста петровских времен Ивана Одольского.
Владения деда Федосея были поделены между двумя его дочерьми: старшей – Авдотьей, и младшей – Прасковьей, вышедшей замуж за полковника Московского драгунского полка Марка Федорова Скарятина. Подобно Мануковым, Скарятины – давние соседи Суворовых по землям у Никитских ворот. Их имя долго сохранял один из соседних московских переулков – Скарятинс-кий. Может, и думали родители о гражданской службе для сына, но нет преувеличения в том, что все детство Суворова – это среда военных, офицеров петровской выучки. Что же говорить о военной обстановке, когда родители вообще переехали ближе к солдатским слободам, на Яузу.
В 1739 году продали свой арбатский двор Скарятины, годом позже последовали их примеру Суворовы. Детство полководца кончилось.
Поклонник Овидия и Плутарха
Родительский дом – о нем трудно строить домыслы. Сантименты чужды Суворову, воспоминания о детстве и вовсе не в духе человека XVIII века, разве упоминания исключительных и важных для зрелых лет обстоятельств. Суворов не находит и таких: родился, записан в службу – остальное значения не имело. Документы тоже мало о чем говорят впрямую.
В 1741 году, на новоселье в Покровском, вместе с мужем и сыном названа Авдотья Федосеевна, в 1745 году ее уже нет. Значит, умерла молодой, тридцати с небольшим лет, и была похоронена, как и сестра Прасковья, у алтаря того же Феодора Студита, где, по преданию, крестили ее сына. Тогда-то и появилась в семье вторая дочь – Анна.
По времени переезд Василия Ивановича в Покровское совпадает с концом правления Анны Иоанновны и новым назначением – в Берг-коллегию в ранге полковника. Многое в служебных делах бывшего денщика остается непонятным. Его не замечала Екатерина I, значит, чем-то был неугоден Меншикову, тем более не замечает окружение Петра II. Да и не в таких он чинах, чтобы привлечь к себе чье-то высокое внимание, и тем не менее... По неизвестной причине Анна Иоанновна вспоминает о Василии Суворове с возобновлением вторичного следствия против Долгоруких, уже сосланных, уже лишенных всех владений, уже прошедших все виды допросов и пыток. На этот раз дело поручается страшному Андрею Ушакову, в помощь к которому и дается В. И. Суворов. Новое следствие приводит к нескольким казням, ведется с редкой жестокостью и вполне удовлетворяет императрицу. Трудно сказать, в чем заключалась роль Василия, но именно после долгоруковского дела перед ним открывается служебная карьера в Берг-коллегии. Позже он становится там же прокурором.
Но вот запись будущего полководца в полк совпадает с переменой правления – на престол вступает Елизавета Петровна, и не в этом ли следует искать причины изменившегося решения родителей? Конечно, был еще «арап Петра Великого», будто бы деятельно вмешавшийся в судьбу мальчика. Но как быть с тем обстоятельством, что он оказывается в Москве и имеет возможность повидаться с Суворовыми только в декабре 1742 года – после записи будущего полководца в полк. Думается, Василий Иванович рассчитывал на благоволение правительницы Анны Леопольдовны, сменившей свою тетку, и тем более на дочь Петра.
В 1741 году, на новоселье в Покровском, вместе с мужем и сыном названа Авдотья Федосеевна, в 1745 году ее уже нет. Значит, умерла молодой, тридцати с небольшим лет, и была похоронена, как и сестра Прасковья, у алтаря того же Феодора Студита, где, по преданию, крестили ее сына. Тогда-то и появилась в семье вторая дочь – Анна.
По времени переезд Василия Ивановича в Покровское совпадает с концом правления Анны Иоанновны и новым назначением – в Берг-коллегию в ранге полковника. Многое в служебных делах бывшего денщика остается непонятным. Его не замечала Екатерина I, значит, чем-то был неугоден Меншикову, тем более не замечает окружение Петра II. Да и не в таких он чинах, чтобы привлечь к себе чье-то высокое внимание, и тем не менее... По неизвестной причине Анна Иоанновна вспоминает о Василии Суворове с возобновлением вторичного следствия против Долгоруких, уже сосланных, уже лишенных всех владений, уже прошедших все виды допросов и пыток. На этот раз дело поручается страшному Андрею Ушакову, в помощь к которому и дается В. И. Суворов. Новое следствие приводит к нескольким казням, ведется с редкой жестокостью и вполне удовлетворяет императрицу. Трудно сказать, в чем заключалась роль Василия, но именно после долгоруковского дела перед ним открывается служебная карьера в Берг-коллегии. Позже он становится там же прокурором.
Но вот запись будущего полководца в полк совпадает с переменой правления – на престол вступает Елизавета Петровна, и не в этом ли следует искать причины изменившегося решения родителей? Конечно, был еще «арап Петра Великого», будто бы деятельно вмешавшийся в судьбу мальчика. Но как быть с тем обстоятельством, что он оказывается в Москве и имеет возможность повидаться с Суворовыми только в декабре 1742 года – после записи будущего полководца в полк. Думается, Василий Иванович рассчитывал на благоволение правительницы Анны Леопольдовны, сменившей свою тетку, и тем более на дочь Петра.