Страница:
И второе начало загадки. В 1650 году – решение пятого из древних патриархов Иосифа причислить к лику святых и угодников княгиню Соломонию. Под ее мирским именем. С обнародованием всей ее замужней жизни. Не смирившуюся и под монашеским клобуком. Родительницу прямого царского врага и ослушника. Правда, уже заслужившую народное почитание: к ее гробнице стекались толпы молящихся. Как будут они стекаться в недалеком будущем к скромному погребению старшей сводной сестры Петра I, царевны Марфы Алексеевны, в Успенском монастыре Александровой слободы – города Александрова. Только почитание угодницы Марфы останется на народной совести – церковь ее не признает. В отношении великой княгини Соломонии патриарх согласится с народным судом и чувствами. Но почему?
Это восьмой год правления патриарха и пятый год правления царя Алексея Михайловича. Многое успело произойти в личной жизни юного самодержца. Не состоялась пламенем вспыхнувшая любовь к дочери Руфа Всеволожского – уже объявленная царской невестой, уже введенная в терем, происками ближайших к Алексею Михайловичу лиц была она оклеветана и сослана со всей родней в Сибирь. Прошла рассчитанная теми же приближенными свадьба с Марьей Ильичной Милославской. Успела зародиться дружба с Никоном.
Но рядом жило и волновалось государство. Ушел в прошлое страшный для народа 1648 год, когда окончательно были прикреплены к земле и месту жительства крестьяне и посадские люди и разразился Соляной бунт. Больше всех повинного в народном гневе дядьку своего, боярина Бориса Ивановича Морозова, царь сумел спасти, тайком переслать в Кириллов монастырь, окольничего Траханиотова выдал толпе, не защитил и других своих приближенных. Ставший же любезным его сердцу Никон железной рукой усмирил мятежников в 1650 году в Новгороде. Канонизация Соломонии произошла именно в эти дни. Загадка заключалась в том, кем же княгиня была в действительности?
Вторая супруга, «деспина», – ее себе Иван III не выбирал – согласился на предложение Римского Папы Павла II. Жену, княжну Марью Борисовну Тверскую, потерял в двадцать семь лет, но наследника, княжича Ивана Молодого, уже имел. В новой женитьбе не было прямой нужды. Но рука племянницы последнего византийского императора значила в дипломатических играх слишком много. Зоя Палеолог стала великой княгиней московской Софьей Фоминишной, приняв православие и порушив все надежды Ватикана на присоединение русского государства к католицизму. Власть, только власть имела цену для византийской принцессы.
По ее подсказке перестраивается Кремль, воздвигаются кремлевские соборы в том виде, который сохранился до наших дней, устанавливается новый придворный уклад. Но через семь лет появляется на свет первенец деспины Василий, и относительный мир в теремах уступает место ожесточенной борьбе.
Ехавший в Персию через Москву венецианский посол А. Контарини напишет в 1477 году: «Упомянутому государю (Ивану III) от роду лет 35, он высок, но худощав; вообще он красивый человек. У него есть два брата и мать, которая еще жива; есть у него и сын от первой жены, но он в немилости у отца, так как нехорошо ведет себя с деспиной; кроме того, у него есть две дочери». Смерть объявленного наследника, Ивана Молодого, только обострила дворцовую борьбу. Иван III не принимает в расчет сына деспины, провозглашает наследником своего внука от покойного Ивана – Дмитрия. При дворе образуются две партии – сторонников Дмитрия и сторонников Василия. К тому же Дмитрия поддерживает мать, неизменно пользовавшаяся расположением Ивана III, Елена Стефановна Волошанка, дочь молдавского господаря Стефана IV.
Забыть своего первенца Иван III не может. Слишком его любил, рано допустил к руководству государством. Как боялся за него, когда вопреки отцовской воле стоял с войском Иван Иванович на берегах Угры. В связи с женитьбой получил княжич от государя в правление Тверь, но непонятно быстро заболел и скончался – объявился у него «кемчюг в ногах». Не надеясь на скорую перемену чувств великого князя, Василий не без помощи матери решает ускорить события. Его сторонники организуют заговор против Дмитрия. Но заговор был вовремя раскрыт, заговорщики казнены. В опале оказалась сама деспина. Летописец утверждает, что великий князь стал опасаться своей еще недавно горячо любимой княгини.
Может быть, и начал, но ненадолго. Ровно через год опала постигла сторонников Дмитрия. Новые казни, насильственные пострижения. Одиннадцатого апреля 1502 года и Дмитрий, и Елена Волошанка оказались в тюрьме. 14 апреля сын деспины получил благословение на великое княжение. Византийская принцесса выиграла. Ровно через год Софья Фоминишна уйдет из жизни. Отчаяние великого князя не знает пределов. В конце 1503 года государь «всея Руси», как начнут титуловать Ивана III, «начати изнемогати» тяжелой болезнью. Во время осенней поездки к Троице после спора с игуменом Серапионом по поводу одной из мелких земельных тяжб его разобьет паралич руки, ноги и глаза.
Чувствуя приближение смерти, Иван III приказывает выпустить из темницы внука и, как утверждает молва, обращается к Дмитрию со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Но какими именно? Имел ли в виду умирающий права на великокняжеский престол? Во всяком случае, в завещании этого условия нет, хотя великий князь и успевает позаботиться о выделении уделов своим сыновьям Дмитрию и Юрию, которые ими, кстати сказать, уже правили. О выделении уделов двум другим своим братьям, Андрею и Семену, предстояло позаботиться Василию.
Видя неизбежный и скорый конец отца, Василий торопится с женитьбой. Его не устраивают виды Ивана III на заморских невест, как и вообще мало интересуют внешнеполитические дела. Он занят утверждением себя в Московском государстве, составлением собственной партии, приобретением собственных сторонников и потому решает жениться на местной невесте. И здесь он использует тщеславие близкого в прошлом к деспине хранителя государственной печати – «печатника» Юрия Дмитриевича Траханиотова.
Траханиотов рассчитывает увидеть на престоле собственную дочь, но из политических соображений помогает устроить грандиозные смотрины, на которые собирается полторы тысячи девушек. Тяжелая болезнь изнемогающего отца не мешает Василию еще в августе 1506 года начать «избирати княжны и боярины». К концу месяца претенденток остается десять, и тут печатник убеждается в нереальности своих надежд. Василий останавливает выбор на Соломонии Сабуровой. 4 сентября того же года была сыграна свадьба. Василий III сумел опередить смерть отца.
Были Сабуровы и небогатыми, и незнатными, вели свой род от ордынского выходца мурзы Чеча. Впрочем, и все свои годы Василий будет править посредством дьяков и незнатных людей, лично обязанных ему своим возвышением и нараставшим богатством. Другое дело – отдельные представители древних семей, вроде князя Василия Семеновича Стародубского, известного своими успешными военными действиями во время похода 1437 года на Казань. За него Василий III спешно выдает замуж сестру жены – Марию Сабурову.
Трезвый и очень расчетливый политик, он старательно ткет полотно своих личных связей, обязательств, отношений. Василий не верит старым боярским родам. Вообще советуется с боярами редко и только для вида. Но никогда не задевает родов племени Владимира Святого и князя Гедимина. Никто из них не будет казнен. Зато с родственниками расправляется постоянно и беспощадно. Такова особенность московских князей, о которых князь Андрей Курбский отзовется как об «издавна кровопийственном роде Калиты». Игнорируя прямых родственников, решает Василий III и вопрос престолонаследия.
В Московском государстве находится под наблюдением архиепископа Ростовского сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. В конце декабря 1505 года он выражает желание принять православие, получает крестное имя Петра, и Василий женит его как возможного претендента на казанский престол на собственной сестре Евдокии Ивановне. В качестве удела молодой чете на первых порах был предоставлен Клин. Составляя во время Псковского похода 1509–1510 годов первое свое завещание, Василий, судя по всему, назначает наследником именно Петра, который остается местоблюстителем великокняжеского престола в Москве.
Это положение вполне устраивает Василия III, и только когда в марте 1523 года царевича Петра не станет, впервые поднимается вопрос о бесплодии Соломонии Сабуровой. Как осторожно выразится летописец, Василию III «бысть кручина о своей великой княгине, что неплодна бысть».
Но это через двадцать лет, а пока Василий неразлучен с Соломонией. Один из историков напишет, что ничем не отличалась великая княгиня ото всех московских боярынь, что не имела ни характера, ни влияния на мужа. Факты не подтверждают такого взгляда. Скорее Василий находит в Соломонии то, что находил его отец в своей деспине. Соломония не уступала Софии Фоминишне в силе воли, как Василий III своему отцу в энергии государственного деятеля.
Пожалуй, ближе всего обоим супругам строительство. В мае 1505 года по распоряжению Ивана III в Кремле разбирают старый Архангельский собор, и Алевиз Фрязин приступает к сооружению на старом месте нового, задуманного как Пантеон московских князей. Рядом с собором итальянец Бон Фрязин начинает сооружать колокольню с церковью Иоанна Лествичника – Ивана Великого. Но основное строительство ложится уже на плечи Василия III. Год за годом строится каменный Кремль в Туле, новые укрепления в стенах Ивангорода, новый участок каменной стены во Пскове, итальянцем Петром Френчужком каменный кремль в Нижнем Новгороде. Великий князь основывает около Переславля Новую, иначе Александрову, слободу, которая становится излюбленным местом его пребывания во время частых поездок «на потеху» и по монастырям. Даже страшный для Москвы 1508 год не останавливает строительных работ.
Зодчий Алевиз начинает делать обложенный белым камнем и кирпичом ров вокруг Кремля, а со стороны Неглинной копать пруды и завершает строительство великокняжеского дворца, куда 7 мая Василий торжественно приведет свою княгиню.
В начале XVI века Василий мог предпочесть брак с русской Соломонией, но государственная жизнь требовала в дальнейшем постоянного общения с Западом. Князь поддерживает отношения с Италией, откуда к нему приезжают послы, с балканскими единоверцами, с Афонскими монастырями. С датскими королями Иоанном и Христианом II его связывают поставки оружия. Немецкие пушкари принимают участие в обороне Москвы во время набега Мухаммед-Гирея в 1521 году. Пушкарь Иоанн Иордан командует в том же году артиллерией в осажденной крымцами Рязани. Иностранные дипломаты отмечают, как много в русской столице немецких литейщиков, «много медных пушек, вылитых искусством итальянских мастеров и поставленных на колеса». В наемном войске Московского князя находятся одновременно до полутора тысяч литовцев. Литовцы и немцы участвуют в походе русских войск на Казань в 1524 году.
Конечно, вопрос о престолонаследии имел немаловажное значение, но план развода и вторичной женитьбы Василия III подсказывается не только и не столько им. Гораздо важнее перспектива династического соединения Северо-Восточной Руси с западнорусскими землями. Невеста из дома князей Глинских, в руках которых находилась едва ли не половина Литовского княжества, помогала к тому же укрепить русско-молдавский союз, направленный против литовского князя Сигизмунда, да и вели Глинские свой род от ханов Большой Орды, чингизида Ахмата, и задуманный брак создавал предпосылки для возобновления борьбы за наследие ханов Золотой Орды. Княжна Елена Васильевна Глинская, о которой речь, внучка сербского воеводы, деспота Стефана Якшича. К тому же двоюродная сестра ее замужем за волошским – румынским воеводой Петром Рарешом, в котором Василий III видел союзника в борьбе с польскими королями. Рареш и в дальнейшем станет, по отзыву историка тех лет, «великим доброхотом» Ивана Грозного.
Выверялась и обдумывалась каждая возможность, и это несмотря на то, что глава рода князь Михаил Глинский с 1514 года находится в заключении у Московского великого князя. Тем лучше! Его освобождение, о котором постоянно ходатайствует император Максимилиан, позволит успешно завершить переговоры с империей. Где же было в этом сплетении государственных расчетов угадать Соломонии неожиданный поворот ее собственной судьбы! Все планы сохраняются в глубокой тайне, так что на обычное осеннее богомолье в 1524 году Василий выезжает еще вместе с Соломонией. Роковым для княгини окажется следующий год.
И как рванется народное сочувствие к старой княгине – новой, Елене Васильевне, рассчитывать на симпатии московской толпы не приходилось. Разойдутся легенды об унижении и страданиях Соломонии, о насилии и жестокости князя. Будут сложены песни и рассказы, из которых так явственно встает образ событий. А беременность княгини? Народному суду осталось непонятным, что не нужен был Василию III этот ребенок, перечеркивавший все хитроумные расчеты. Не нужен! И не догадывалась ли об этом Соломония, когда, обвиненная перед тем в бесплодии, скрыла от мужа то, что, казалось, могло сохранить за ней былое место, не выдала свое дитя и даже разыграла его смерть и похороны. Собственного опоздавшего сына!
Улица, носящая имя монастыря – Рождественка, составляла часть древней дороги по высокому берегу Неглинной от поселения на Боровицком холме в Драчи – ее продолжала нынешняя Трубная улица. У поворота реки она шла через так называемые Кучковы поля, лежавшие ниже находившихся у нынешних Сретенских ворот Кучковых сел, ответвление к которым определило возникновение современной улицы Большой Лубянки.
В дальнейшем дорога на север, во Владимир и Переславль, особенно после основания Троице-Сергиева монастыря, окончательно утвердилась по линии Большой Лубянки. В первой четверти XVI века между этой и береговой дорогами уже существовали два монастыря, игравшие роль оборонных форпостов, – Сретенский и Рождественский. Первые летописные упоминания о Рождественском монастыре имели уточнение – «на рве».
Время постройки собора связывается с восстановлением обители после пожара 1500 года. Однако археологами обнаружено, что и до пожара на этом месте находилась каменная постройка – в восточной части фундамента сохранились остатки белокаменной кладки. В июне 1547 года – день свадьбы Ивана Грозного – монастырь снова горел, и его восстановление было связано с внутренними перестройками. Четырехстолпный, с тремя апсидами, собор носит пирамидальный характер, подчеркиваемый его единственной главкой. Он очень близок по стилистическому решению к собору Андроньевского монастыря (1425–1427). Данью времени было наличие звонницы, которая первоначально стояла над юго-западным углом четверика.
Плотно обстроенный позднейшими пристройками, собор только внутри позволяет ощутить монументальность решения, достигнутого зодчим. Причем в нем оставлена как бы подпись мастера. Это система кладки купола, при которой благодаря изогнутым рядам кирпичей, поставленных «на угол», образуется хорошо просматриваемый снизу концентрический узор, так называемый паук, которым пользовались в Москве только итальянские мастера. В киотах над порталами находились фрески, следы которых уцелели на северном фасаде. Скорее всего, раскрашены были и сами порталы, на которых сохранились остатки черного и охристого цветов.
Первая из пристроек собора появилась во второй половине XVII века и служила, как можно предположить, трапезной. Ближе к концу того же столетия была разобрана звонница, на месте которой появилась шатровая колокольня. В конце XVIII века пристройку с юга удлинили вдоль всего южного фасада, аналогичная пристройка появилась и с северной стороны в качестве крытой паперти. В середине XIX века собор снова подвергся капитальной переделке, причем была разобрана шатровая колокольня. Наконец, в начале XX века к работам по собору был привлечен известный архитектор Ф. О. Шехтель, который возвел всю западную часть существующей поныне пристройки, которую он стилизовал под формы XVII века. В трапезной собора, между окнами, находятся белокаменные надгробные доски, вмурованные над захоронениями XVII столетия.
В 1782 году возникает необходимость ремонта и в значительной части просто восстановления обветшавшей монастырской ограды. Она действительно восстанавливается по всему периметру, причем часть вдоль Рождественки проходит по новой трассе. Если прежде, судя по плану, улица около монастыря сужалась, поскольку на нее выступал крутой откос холма – постепенное осыпание края холма привело здесь к обрушению прясел старой стены, – то теперь Рождественка выпрямляется. Святые ворота – единственные в монастыре, – всегда занимавшие зауглубленное положение, выравниваются с линией стены, и в дальнейшем их место займет ныне существующая колокольня. Именно тогда были сделаны «маленькие башенки на углах», как их определило архитектурное руководство города.
Во второй половине XVII века Рождественский монастырь приобретает не столько богатую и влиятельную, сколько преданную семью покровителей в лице князей Лобановых-Ростовских. На средства княгини Фетиньи Ивановны в 1671 году первоначальные деревянные монастырские стены заменяются каменными с четырьмя угловыми башнями и Святыми воротами. Тогда же княгиня сооружает в монастыре усыпальницу Лобановых-Ростовских, находящуюся к востоку от собора. Правильнее сказать, находившуюся: слишком велики оказались последующие ее переделки.
Первоначально это было небольшое, прямоугольное в плане сооружение, перекрытое цилиндрическим сводом под двускатной кровлей. Усыпальница имела скромно украшенный единственный вход и два зарешеченных окна. Но в середине XIX века ее надстроили вторым этажом, в котором разместилась ризница собора, а собственно с собором соединила встройка.
В 1676–1687 годах на средства той же княгини Фетиньи Ивановны вместо древней деревянной церкви Иоанна Златоуста появилась одноименная каменная, внутри, по всей вероятности, расписанная. Фрагменты этой росписи, как и дата построения храма, сохранились внутри свода четверика.
В знатности роду Лобановых-Ростовских отказать было нельзя. Происходил он от удельных князей Ростовских. Братья Александр и Владимир Константиновичи Ростовские отличились в Куликовской битве. Правнук Александра Константиновича – Иван Александрович, по прозвищу Лобан, жил на рубеже XV–XVI столетий, служил воеводой в походах против шведов, Литвы и татар.
Княгиня же Фетинья Ивановна все вклады делала по муже – боярине Иване Ивановиче, скончавшемся 17 апреля 1664 года и первым погребенном в усыпальнице – «палатке». Был Иван Иванович человеком далеко не заурядным. Начал службу в 1627 году дворянином московским, в 1640-х годах побывал на воеводстве в Крапивне и Великих Луках, а в 1653 году возглавил посольство к шаху Аббасу в Персию, чтобы упорядочить торговые отношения между двумя государствами. Там и прославился князь своим ответом шаху. Когда Аббас постарался поразить воображение русского посла множеством изысканных вин, цветов, наконец, многочисленных музыкальных инструментов и спросил, есть ли что-нибудь подобное у русского царя, Иван Иванович Лобанов-Ростовский ответил: «У нашего великого государя всяких игр и умеющих людей, кому в те игры играть, много, но царское величество этими играми не тешится, тешится духовными органы, поют при нем, воздавая Богу хвалу, многогласным пением, и сам он наукам премудрым философским многим и храброму учению навычен и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение держит большое».
По возвращении довелось князю еще служить полковым воеводой в Смоленске, возить жалованье для царских служилых людей – отвечать за «великую казну», побывать на службе в Одоеве, Карачеве, Рыльске, наконец, в Путивле, где он в 1662 году разбил и «прогнал» крымского хана.
В родовую усыпальницу легла сама Фетинья Ивановна, но еще до нее, в 1674 году, Анисья Федоровна, супруга стольника князя Александра Ивановича, в 1676-м – сам князь Александр Иванович, воевода в Великих Луках, в Севске, участник Польского похода 1654–1656 годов.
Колоритную фигуру представлял Яков Иванович Лобанов-Ростовский, сын Ивана Ивановича. Был он комнатным стольником Федора, затем Иоанна и, наконец, Петра Алексеевичей, в течение 1676–1682 годов сопровождал в поездках, пожалован в стольники к юному Петру, а спустя три года, в 1685 году, на Троицкой дороге, у Красной сосны, ограбил царскую казну и убил двух из сопровождавших ее людей. Ярость правительницы царевны Софьи не знала границ. Был князь нещадно бит кнутом «в железном подклете» и только «по упросу» жены своего дяди остался жив, всего-то лишился четырехсот душ крепостных. Все соучастники князя были повешены.
Однако Петр на «шалости» своего любимца посмотрел сквозь пальцы. Князь Яков Иванович стал участником Азовских походов 1695–1696 годов, майором лейб-гвардии Семеновского полка и полковником Казацкого полка. И небольшая частная подробность. Имел Яков Иванович от двух браков двадцать восемь детей (вторая его супруга – Мария Михайловна Черкасская). Прожил майор в общей сложности 71 год. И все они, как и последующие поколения семьи, похоронены в Рождественском монастыре.
В конце XVII века был и построены в монастыре сохранившиеся до наших дней кирпичные кельи, вытянутые вдоль восточной стены монастырской ограды. Тогда же появились первые каменные игуменские кельи у Святых ворот, в настоящее время вошедшие в объем двухэтажного кирпичного здания, примыкающего с юга к колокольне.
В 1835–1836 году в монастыре была выстроена по проекту архитектора Н. И. Козловского, возможно, с использованием кладки Святых ворот, существующая поныне колокольня с надвратной церковью. Но ворот как таковых здесь не существовало, поскольку в среднем пролете разместился церковный придел, в южном заключена лестница на верхние этажи. Замкнутым стало и северное помещение. Со стороны Рождественки тема торжественного входа в монастырь решается зрительно лестницами-всходами. Внутри колокольни сохранились фрагменты первоначальной росписи.
В канун Октябрьского переворота монастырем руководила настоятельница игуменья Ювеналия и казначея монахиня Серафима. Монастырь располагал тремя штатными священниками и двумя дьяконами.
Высокопетровский монастырь
Память о Петре I Великом, как назвали его уже современники. В городе его рождения, детства, юности, появления первых государственных планов, прихода к власти, первом и окончательном, эта память не отмечена ничем.
Место рождения – до сих пор остается неизвестным. Коломенское ли это или Измайлово? Возникновения флота – тихая Серебрянка с ее прудами, исчезнувший Красный пруд, Яуза и уж, во всяком случае, не Москва-река. Построения армии и ее первых маневров – Преображенское, Кожухово. Строения новой столицы или прообраз Санкт-Петербурга – Лефортово, берега Кокуя. Следы великого прошлого не просто России – Российской империи до сих пор даже не подлежали здесь восстановлению.
Еще важнее другое. Полностью сохранившийся памятник этого времени, связанный с самим родом Преобразователя, – Высокопетровский монастырь никогда не возникал, не существует и сейчас в этом качестве: сторожи великих перемен в государстве и народе. И хотя десятилетиями здесь помещалось руководство Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, его руководители невозмутимо наблюдали из окон превосходных кабинетов, сохранивших внутреннее убранство XVIII века, как был очищен от каменных надгробий семьи Петра I Боголюбский собор, чтобы освободить помещение для репетиций танцевального ансамбля «Березка», как в склепе над могилой родного деда Преобразователя трудилась замызганная бойлерная, в монашеских кельях – без малейшей оглядки на прошлое – функционировал Литературный музей, отказывавшийся не только переместиться, но даже вообще принять в свой состав мемориальные, подлинные дома Н. В. Гоголя и И. С. Тургенева, а уникальные в архитектурном отношении, и притом единственные в Москве, окруженные аркадами-гульбищами внутренние дворы служили местом хранения-свалки скульптурных обломков организации Росизо. Робкие реставрационные вкрапления только подчеркивали общее духовное запустение, никого не призывавшее к действию.
Это восьмой год правления патриарха и пятый год правления царя Алексея Михайловича. Многое успело произойти в личной жизни юного самодержца. Не состоялась пламенем вспыхнувшая любовь к дочери Руфа Всеволожского – уже объявленная царской невестой, уже введенная в терем, происками ближайших к Алексею Михайловичу лиц была она оклеветана и сослана со всей родней в Сибирь. Прошла рассчитанная теми же приближенными свадьба с Марьей Ильичной Милославской. Успела зародиться дружба с Никоном.
Но рядом жило и волновалось государство. Ушел в прошлое страшный для народа 1648 год, когда окончательно были прикреплены к земле и месту жительства крестьяне и посадские люди и разразился Соляной бунт. Больше всех повинного в народном гневе дядьку своего, боярина Бориса Ивановича Морозова, царь сумел спасти, тайком переслать в Кириллов монастырь, окольничего Траханиотова выдал толпе, не защитил и других своих приближенных. Ставший же любезным его сердцу Никон железной рукой усмирил мятежников в 1650 году в Новгороде. Канонизация Соломонии произошла именно в эти дни. Загадка заключалась в том, кем же княгиня была в действительности?
Вторая супруга, «деспина», – ее себе Иван III не выбирал – согласился на предложение Римского Папы Павла II. Жену, княжну Марью Борисовну Тверскую, потерял в двадцать семь лет, но наследника, княжича Ивана Молодого, уже имел. В новой женитьбе не было прямой нужды. Но рука племянницы последнего византийского императора значила в дипломатических играх слишком много. Зоя Палеолог стала великой княгиней московской Софьей Фоминишной, приняв православие и порушив все надежды Ватикана на присоединение русского государства к католицизму. Власть, только власть имела цену для византийской принцессы.
По ее подсказке перестраивается Кремль, воздвигаются кремлевские соборы в том виде, который сохранился до наших дней, устанавливается новый придворный уклад. Но через семь лет появляется на свет первенец деспины Василий, и относительный мир в теремах уступает место ожесточенной борьбе.
Ехавший в Персию через Москву венецианский посол А. Контарини напишет в 1477 году: «Упомянутому государю (Ивану III) от роду лет 35, он высок, но худощав; вообще он красивый человек. У него есть два брата и мать, которая еще жива; есть у него и сын от первой жены, но он в немилости у отца, так как нехорошо ведет себя с деспиной; кроме того, у него есть две дочери». Смерть объявленного наследника, Ивана Молодого, только обострила дворцовую борьбу. Иван III не принимает в расчет сына деспины, провозглашает наследником своего внука от покойного Ивана – Дмитрия. При дворе образуются две партии – сторонников Дмитрия и сторонников Василия. К тому же Дмитрия поддерживает мать, неизменно пользовавшаяся расположением Ивана III, Елена Стефановна Волошанка, дочь молдавского господаря Стефана IV.
Забыть своего первенца Иван III не может. Слишком его любил, рано допустил к руководству государством. Как боялся за него, когда вопреки отцовской воле стоял с войском Иван Иванович на берегах Угры. В связи с женитьбой получил княжич от государя в правление Тверь, но непонятно быстро заболел и скончался – объявился у него «кемчюг в ногах». Не надеясь на скорую перемену чувств великого князя, Василий не без помощи матери решает ускорить события. Его сторонники организуют заговор против Дмитрия. Но заговор был вовремя раскрыт, заговорщики казнены. В опале оказалась сама деспина. Летописец утверждает, что великий князь стал опасаться своей еще недавно горячо любимой княгини.
Может быть, и начал, но ненадолго. Ровно через год опала постигла сторонников Дмитрия. Новые казни, насильственные пострижения. Одиннадцатого апреля 1502 года и Дмитрий, и Елена Волошанка оказались в тюрьме. 14 апреля сын деспины получил благословение на великое княжение. Византийская принцесса выиграла. Ровно через год Софья Фоминишна уйдет из жизни. Отчаяние великого князя не знает пределов. В конце 1503 года государь «всея Руси», как начнут титуловать Ивана III, «начати изнемогати» тяжелой болезнью. Во время осенней поездки к Троице после спора с игуменом Серапионом по поводу одной из мелких земельных тяжб его разобьет паралич руки, ноги и глаза.
Чувствуя приближение смерти, Иван III приказывает выпустить из темницы внука и, как утверждает молва, обращается к Дмитрию со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Но какими именно? Имел ли в виду умирающий права на великокняжеский престол? Во всяком случае, в завещании этого условия нет, хотя великий князь и успевает позаботиться о выделении уделов своим сыновьям Дмитрию и Юрию, которые ими, кстати сказать, уже правили. О выделении уделов двум другим своим братьям, Андрею и Семену, предстояло позаботиться Василию.
Видя неизбежный и скорый конец отца, Василий торопится с женитьбой. Его не устраивают виды Ивана III на заморских невест, как и вообще мало интересуют внешнеполитические дела. Он занят утверждением себя в Московском государстве, составлением собственной партии, приобретением собственных сторонников и потому решает жениться на местной невесте. И здесь он использует тщеславие близкого в прошлом к деспине хранителя государственной печати – «печатника» Юрия Дмитриевича Траханиотова.
Траханиотов рассчитывает увидеть на престоле собственную дочь, но из политических соображений помогает устроить грандиозные смотрины, на которые собирается полторы тысячи девушек. Тяжелая болезнь изнемогающего отца не мешает Василию еще в августе 1506 года начать «избирати княжны и боярины». К концу месяца претенденток остается десять, и тут печатник убеждается в нереальности своих надежд. Василий останавливает выбор на Соломонии Сабуровой. 4 сентября того же года была сыграна свадьба. Василий III сумел опередить смерть отца.
Были Сабуровы и небогатыми, и незнатными, вели свой род от ордынского выходца мурзы Чеча. Впрочем, и все свои годы Василий будет править посредством дьяков и незнатных людей, лично обязанных ему своим возвышением и нараставшим богатством. Другое дело – отдельные представители древних семей, вроде князя Василия Семеновича Стародубского, известного своими успешными военными действиями во время похода 1437 года на Казань. За него Василий III спешно выдает замуж сестру жены – Марию Сабурову.
Трезвый и очень расчетливый политик, он старательно ткет полотно своих личных связей, обязательств, отношений. Василий не верит старым боярским родам. Вообще советуется с боярами редко и только для вида. Но никогда не задевает родов племени Владимира Святого и князя Гедимина. Никто из них не будет казнен. Зато с родственниками расправляется постоянно и беспощадно. Такова особенность московских князей, о которых князь Андрей Курбский отзовется как об «издавна кровопийственном роде Калиты». Игнорируя прямых родственников, решает Василий III и вопрос престолонаследия.
В Московском государстве находится под наблюдением архиепископа Ростовского сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. В конце декабря 1505 года он выражает желание принять православие, получает крестное имя Петра, и Василий женит его как возможного претендента на казанский престол на собственной сестре Евдокии Ивановне. В качестве удела молодой чете на первых порах был предоставлен Клин. Составляя во время Псковского похода 1509–1510 годов первое свое завещание, Василий, судя по всему, назначает наследником именно Петра, который остается местоблюстителем великокняжеского престола в Москве.
Это положение вполне устраивает Василия III, и только когда в марте 1523 года царевича Петра не станет, впервые поднимается вопрос о бесплодии Соломонии Сабуровой. Как осторожно выразится летописец, Василию III «бысть кручина о своей великой княгине, что неплодна бысть».
Но это через двадцать лет, а пока Василий неразлучен с Соломонией. Один из историков напишет, что ничем не отличалась великая княгиня ото всех московских боярынь, что не имела ни характера, ни влияния на мужа. Факты не подтверждают такого взгляда. Скорее Василий находит в Соломонии то, что находил его отец в своей деспине. Соломония не уступала Софии Фоминишне в силе воли, как Василий III своему отцу в энергии государственного деятеля.
Пожалуй, ближе всего обоим супругам строительство. В мае 1505 года по распоряжению Ивана III в Кремле разбирают старый Архангельский собор, и Алевиз Фрязин приступает к сооружению на старом месте нового, задуманного как Пантеон московских князей. Рядом с собором итальянец Бон Фрязин начинает сооружать колокольню с церковью Иоанна Лествичника – Ивана Великого. Но основное строительство ложится уже на плечи Василия III. Год за годом строится каменный Кремль в Туле, новые укрепления в стенах Ивангорода, новый участок каменной стены во Пскове, итальянцем Петром Френчужком каменный кремль в Нижнем Новгороде. Великий князь основывает около Переславля Новую, иначе Александрову, слободу, которая становится излюбленным местом его пребывания во время частых поездок «на потеху» и по монастырям. Даже страшный для Москвы 1508 год не останавливает строительных работ.
Зодчий Алевиз начинает делать обложенный белым камнем и кирпичом ров вокруг Кремля, а со стороны Неглинной копать пруды и завершает строительство великокняжеского дворца, куда 7 мая Василий торжественно приведет свою княгиню.
В начале XVI века Василий мог предпочесть брак с русской Соломонией, но государственная жизнь требовала в дальнейшем постоянного общения с Западом. Князь поддерживает отношения с Италией, откуда к нему приезжают послы, с балканскими единоверцами, с Афонскими монастырями. С датскими королями Иоанном и Христианом II его связывают поставки оружия. Немецкие пушкари принимают участие в обороне Москвы во время набега Мухаммед-Гирея в 1521 году. Пушкарь Иоанн Иордан командует в том же году артиллерией в осажденной крымцами Рязани. Иностранные дипломаты отмечают, как много в русской столице немецких литейщиков, «много медных пушек, вылитых искусством итальянских мастеров и поставленных на колеса». В наемном войске Московского князя находятся одновременно до полутора тысяч литовцев. Литовцы и немцы участвуют в походе русских войск на Казань в 1524 году.
Конечно, вопрос о престолонаследии имел немаловажное значение, но план развода и вторичной женитьбы Василия III подсказывается не только и не столько им. Гораздо важнее перспектива династического соединения Северо-Восточной Руси с западнорусскими землями. Невеста из дома князей Глинских, в руках которых находилась едва ли не половина Литовского княжества, помогала к тому же укрепить русско-молдавский союз, направленный против литовского князя Сигизмунда, да и вели Глинские свой род от ханов Большой Орды, чингизида Ахмата, и задуманный брак создавал предпосылки для возобновления борьбы за наследие ханов Золотой Орды. Княжна Елена Васильевна Глинская, о которой речь, внучка сербского воеводы, деспота Стефана Якшича. К тому же двоюродная сестра ее замужем за волошским – румынским воеводой Петром Рарешом, в котором Василий III видел союзника в борьбе с польскими королями. Рареш и в дальнейшем станет, по отзыву историка тех лет, «великим доброхотом» Ивана Грозного.
Выверялась и обдумывалась каждая возможность, и это несмотря на то, что глава рода князь Михаил Глинский с 1514 года находится в заключении у Московского великого князя. Тем лучше! Его освобождение, о котором постоянно ходатайствует император Максимилиан, позволит успешно завершить переговоры с империей. Где же было в этом сплетении государственных расчетов угадать Соломонии неожиданный поворот ее собственной судьбы! Все планы сохраняются в глубокой тайне, так что на обычное осеннее богомолье в 1524 году Василий выезжает еще вместе с Соломонией. Роковым для княгини окажется следующий год.
И как рванется народное сочувствие к старой княгине – новой, Елене Васильевне, рассчитывать на симпатии московской толпы не приходилось. Разойдутся легенды об унижении и страданиях Соломонии, о насилии и жестокости князя. Будут сложены песни и рассказы, из которых так явственно встает образ событий. А беременность княгини? Народному суду осталось непонятным, что не нужен был Василию III этот ребенок, перечеркивавший все хитроумные расчеты. Не нужен! И не догадывалась ли об этом Соломония, когда, обвиненная перед тем в бесплодии, скрыла от мужа то, что, казалось, могло сохранить за ней былое место, не выдала свое дитя и даже разыграла его смерть и похороны. Собственного опоздавшего сына!
Рождественский монастырь оказался связан еще с одним знаменательным событием в истории семьи Романовых. Первая супруга Ивана Грозного, царица Анастасия Романовна, проезжая мимо обители, почувствовала первое движение плода и, остановив колымагу, тут же отслужила в соборном храме благодарственный молебен. Будущим новорожденным был царь Федор Иоаннович.
Уж что это у нас в Москве приуныло?
Заунывно в большой колокол звонили?
Уж как царь на царицу прогневался,
Он ссылает царицу с очей дале,
Как в тот ли град во Суздаль,
Как в тот ли монастырь во Покровский.
Народная песня. XVI в.
Улица, носящая имя монастыря – Рождественка, составляла часть древней дороги по высокому берегу Неглинной от поселения на Боровицком холме в Драчи – ее продолжала нынешняя Трубная улица. У поворота реки она шла через так называемые Кучковы поля, лежавшие ниже находившихся у нынешних Сретенских ворот Кучковых сел, ответвление к которым определило возникновение современной улицы Большой Лубянки.
В дальнейшем дорога на север, во Владимир и Переславль, особенно после основания Троице-Сергиева монастыря, окончательно утвердилась по линии Большой Лубянки. В первой четверти XVI века между этой и береговой дорогами уже существовали два монастыря, игравшие роль оборонных форпостов, – Сретенский и Рождественский. Первые летописные упоминания о Рождественском монастыре имели уточнение – «на рве».
Время постройки собора связывается с восстановлением обители после пожара 1500 года. Однако археологами обнаружено, что и до пожара на этом месте находилась каменная постройка – в восточной части фундамента сохранились остатки белокаменной кладки. В июне 1547 года – день свадьбы Ивана Грозного – монастырь снова горел, и его восстановление было связано с внутренними перестройками. Четырехстолпный, с тремя апсидами, собор носит пирамидальный характер, подчеркиваемый его единственной главкой. Он очень близок по стилистическому решению к собору Андроньевского монастыря (1425–1427). Данью времени было наличие звонницы, которая первоначально стояла над юго-западным углом четверика.
Плотно обстроенный позднейшими пристройками, собор только внутри позволяет ощутить монументальность решения, достигнутого зодчим. Причем в нем оставлена как бы подпись мастера. Это система кладки купола, при которой благодаря изогнутым рядам кирпичей, поставленных «на угол», образуется хорошо просматриваемый снизу концентрический узор, так называемый паук, которым пользовались в Москве только итальянские мастера. В киотах над порталами находились фрески, следы которых уцелели на северном фасаде. Скорее всего, раскрашены были и сами порталы, на которых сохранились остатки черного и охристого цветов.
Первая из пристроек собора появилась во второй половине XVII века и служила, как можно предположить, трапезной. Ближе к концу того же столетия была разобрана звонница, на месте которой появилась шатровая колокольня. В конце XVIII века пристройку с юга удлинили вдоль всего южного фасада, аналогичная пристройка появилась и с северной стороны в качестве крытой паперти. В середине XIX века собор снова подвергся капитальной переделке, причем была разобрана шатровая колокольня. Наконец, в начале XX века к работам по собору был привлечен известный архитектор Ф. О. Шехтель, который возвел всю западную часть существующей поныне пристройки, которую он стилизовал под формы XVII века. В трапезной собора, между окнами, находятся белокаменные надгробные доски, вмурованные над захоронениями XVII столетия.
В 1782 году возникает необходимость ремонта и в значительной части просто восстановления обветшавшей монастырской ограды. Она действительно восстанавливается по всему периметру, причем часть вдоль Рождественки проходит по новой трассе. Если прежде, судя по плану, улица около монастыря сужалась, поскольку на нее выступал крутой откос холма – постепенное осыпание края холма привело здесь к обрушению прясел старой стены, – то теперь Рождественка выпрямляется. Святые ворота – единственные в монастыре, – всегда занимавшие зауглубленное положение, выравниваются с линией стены, и в дальнейшем их место займет ныне существующая колокольня. Именно тогда были сделаны «маленькие башенки на углах», как их определило архитектурное руководство города.
Во второй половине XVII века Рождественский монастырь приобретает не столько богатую и влиятельную, сколько преданную семью покровителей в лице князей Лобановых-Ростовских. На средства княгини Фетиньи Ивановны в 1671 году первоначальные деревянные монастырские стены заменяются каменными с четырьмя угловыми башнями и Святыми воротами. Тогда же княгиня сооружает в монастыре усыпальницу Лобановых-Ростовских, находящуюся к востоку от собора. Правильнее сказать, находившуюся: слишком велики оказались последующие ее переделки.
Первоначально это было небольшое, прямоугольное в плане сооружение, перекрытое цилиндрическим сводом под двускатной кровлей. Усыпальница имела скромно украшенный единственный вход и два зарешеченных окна. Но в середине XIX века ее надстроили вторым этажом, в котором разместилась ризница собора, а собственно с собором соединила встройка.
В 1676–1687 годах на средства той же княгини Фетиньи Ивановны вместо древней деревянной церкви Иоанна Златоуста появилась одноименная каменная, внутри, по всей вероятности, расписанная. Фрагменты этой росписи, как и дата построения храма, сохранились внутри свода четверика.
В знатности роду Лобановых-Ростовских отказать было нельзя. Происходил он от удельных князей Ростовских. Братья Александр и Владимир Константиновичи Ростовские отличились в Куликовской битве. Правнук Александра Константиновича – Иван Александрович, по прозвищу Лобан, жил на рубеже XV–XVI столетий, служил воеводой в походах против шведов, Литвы и татар.
Княгиня же Фетинья Ивановна все вклады делала по муже – боярине Иване Ивановиче, скончавшемся 17 апреля 1664 года и первым погребенном в усыпальнице – «палатке». Был Иван Иванович человеком далеко не заурядным. Начал службу в 1627 году дворянином московским, в 1640-х годах побывал на воеводстве в Крапивне и Великих Луках, а в 1653 году возглавил посольство к шаху Аббасу в Персию, чтобы упорядочить торговые отношения между двумя государствами. Там и прославился князь своим ответом шаху. Когда Аббас постарался поразить воображение русского посла множеством изысканных вин, цветов, наконец, многочисленных музыкальных инструментов и спросил, есть ли что-нибудь подобное у русского царя, Иван Иванович Лобанов-Ростовский ответил: «У нашего великого государя всяких игр и умеющих людей, кому в те игры играть, много, но царское величество этими играми не тешится, тешится духовными органы, поют при нем, воздавая Богу хвалу, многогласным пением, и сам он наукам премудрым философским многим и храброму учению навычен и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение держит большое».
По возвращении довелось князю еще служить полковым воеводой в Смоленске, возить жалованье для царских служилых людей – отвечать за «великую казну», побывать на службе в Одоеве, Карачеве, Рыльске, наконец, в Путивле, где он в 1662 году разбил и «прогнал» крымского хана.
В родовую усыпальницу легла сама Фетинья Ивановна, но еще до нее, в 1674 году, Анисья Федоровна, супруга стольника князя Александра Ивановича, в 1676-м – сам князь Александр Иванович, воевода в Великих Луках, в Севске, участник Польского похода 1654–1656 годов.
Колоритную фигуру представлял Яков Иванович Лобанов-Ростовский, сын Ивана Ивановича. Был он комнатным стольником Федора, затем Иоанна и, наконец, Петра Алексеевичей, в течение 1676–1682 годов сопровождал в поездках, пожалован в стольники к юному Петру, а спустя три года, в 1685 году, на Троицкой дороге, у Красной сосны, ограбил царскую казну и убил двух из сопровождавших ее людей. Ярость правительницы царевны Софьи не знала границ. Был князь нещадно бит кнутом «в железном подклете» и только «по упросу» жены своего дяди остался жив, всего-то лишился четырехсот душ крепостных. Все соучастники князя были повешены.
Однако Петр на «шалости» своего любимца посмотрел сквозь пальцы. Князь Яков Иванович стал участником Азовских походов 1695–1696 годов, майором лейб-гвардии Семеновского полка и полковником Казацкого полка. И небольшая частная подробность. Имел Яков Иванович от двух браков двадцать восемь детей (вторая его супруга – Мария Михайловна Черкасская). Прожил майор в общей сложности 71 год. И все они, как и последующие поколения семьи, похоронены в Рождественском монастыре.
В конце XVII века был и построены в монастыре сохранившиеся до наших дней кирпичные кельи, вытянутые вдоль восточной стены монастырской ограды. Тогда же появились первые каменные игуменские кельи у Святых ворот, в настоящее время вошедшие в объем двухэтажного кирпичного здания, примыкающего с юга к колокольне.
В 1835–1836 году в монастыре была выстроена по проекту архитектора Н. И. Козловского, возможно, с использованием кладки Святых ворот, существующая поныне колокольня с надвратной церковью. Но ворот как таковых здесь не существовало, поскольку в среднем пролете разместился церковный придел, в южном заключена лестница на верхние этажи. Замкнутым стало и северное помещение. Со стороны Рождественки тема торжественного входа в монастырь решается зрительно лестницами-всходами. Внутри колокольни сохранились фрагменты первоначальной росписи.
В канун Октябрьского переворота монастырем руководила настоятельница игуменья Ювеналия и казначея монахиня Серафима. Монастырь располагал тремя штатными священниками и двумя дьяконами.
Высокопетровский монастырь
Радость моя, свет мой ясный, матушка. Огорчился я весьма, что тебе огорчение своими делами доставил. Да уж потерпи еще, не гневаясь, а там и свидимся с тобой. Ты только не грусти, так и мне здесь легше станет. Письмецо твое бесценное мне в Холмогорах доставили. Очень оно меня утешило.
Остаюсь твой покорный сын Петр.
Петр I – царице Наталье Кирилловне. 1693 г.
Память о Петре I Великом, как назвали его уже современники. В городе его рождения, детства, юности, появления первых государственных планов, прихода к власти, первом и окончательном, эта память не отмечена ничем.
Место рождения – до сих пор остается неизвестным. Коломенское ли это или Измайлово? Возникновения флота – тихая Серебрянка с ее прудами, исчезнувший Красный пруд, Яуза и уж, во всяком случае, не Москва-река. Построения армии и ее первых маневров – Преображенское, Кожухово. Строения новой столицы или прообраз Санкт-Петербурга – Лефортово, берега Кокуя. Следы великого прошлого не просто России – Российской империи до сих пор даже не подлежали здесь восстановлению.
Еще важнее другое. Полностью сохранившийся памятник этого времени, связанный с самим родом Преобразователя, – Высокопетровский монастырь никогда не возникал, не существует и сейчас в этом качестве: сторожи великих перемен в государстве и народе. И хотя десятилетиями здесь помещалось руководство Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, его руководители невозмутимо наблюдали из окон превосходных кабинетов, сохранивших внутреннее убранство XVIII века, как был очищен от каменных надгробий семьи Петра I Боголюбский собор, чтобы освободить помещение для репетиций танцевального ансамбля «Березка», как в склепе над могилой родного деда Преобразователя трудилась замызганная бойлерная, в монашеских кельях – без малейшей оглядки на прошлое – функционировал Литературный музей, отказывавшийся не только переместиться, но даже вообще принять в свой состав мемориальные, подлинные дома Н. В. Гоголя и И. С. Тургенева, а уникальные в архитектурном отношении, и притом единственные в Москве, окруженные аркадами-гульбищами внутренние дворы служили местом хранения-свалки скульптурных обломков организации Росизо. Робкие реставрационные вкрапления только подчеркивали общее духовное запустение, никого не призывавшее к действию.