Страница:
Волна наслаждения прокатилась по телу Гвендолин, будоража кровь и лишая ее руки и ноги способности двигаться. Она запустила пальцы в светлое золото его волос и прижала голову Алекса к себе, с незнакомым и запретным волнением наблюдая, как его губы ласкают розовый бутон ее груди, и чувствуя, что ее тело застывает от прикосновений его влажного горячего языка. Он провел своей щетинистой щекой по нежной выпуклости, затем по неглубокой ложбинке между грудями и принялся за вторую грудь, лаская, целуя и посасывая ее, пока сосок не стал твердым. Где-то глубоко внутри нее возникло незнакомое ощущение пустоты, странное и настойчивое, и она почувствовала влажное тепло между ног. Ладонь Макдана скользила вверх по ее ноге, приподняла платье и сорочку и принялась ласкать нежную кожу внутренней поверхности бедра. Прежде чем она успела запротестовать, его палец погрузился в ее горячее влажное лоно. С губ Гвендолин сорвался хриплый стон, затем его губы приникли к ее губам, язык проник глубоко в ее рот, а палец продолжал легко скользить по гладким шелковистым изгибам ее лона.
Гвендолин обняла его за плечи и с жаром ответила на поцелуй; ей хотелось, чтобы он еще и еще ласкал и целовал ее, хотелось ощущать прикосновения его мускулистой груди, его рук и ног, прижимавшихся к ней, в то время как его пальцы продолжали ласкать ее, то быстрее, то медленнее, то усиливая, то ослабляя движение и с каждым из них все сильнее связывая ее с Макданом, пока ее наконец не поглотил безумный вихрь наслаждения. Она начала двигаться под его рукой, поднимаясь и опускаясь, подчиняясь упоительному ритму его движений, жадно целуя и все больше раскрываясь навстречу ему. Внезапно ее наслаждение начало разрастаться, быстрее и быстрее, становясь все острее и проникая глубже, пока вокруг не осталось ничего, кроме Макдана, его ласк и поцелуев, тепла его твердого как гранит тела, к которому она прижималась изо всех сил. А затем она вдруг застыла, и каждая клеточка ее тела безумно жаждала продолжения этой невероятной, восхитительной пытки. Сильнее, глубже, быстрее, до тех пор пока она не почувствовала, что не может двигаться, не может дышать, а способна только впиться в губы Макдана, стиснув пальцами его покрытые выпуклыми мускулами плечи. Потом у нее возникло ощущение, что она распадается на части, как летняя звезда на бархатном покрывале ночи. Она вскрикнула от удивления и радости и почувствовала, как он еще крепче, как будто защищая, обнял ее.
Целуя Гвендолин и прижимаясь к шелковистой влаге ее лона, он старался не потерять над собой контроль. В родном клане ее называли шлюхой, но он знал, что они лгали. Он боролся с всепоглощающим желанием немедленно пронзить ее своей плотью, понимая, что должен быть осторожен. Алекс медленно вошел в нее, давая ей время раскрыться ему навстречу. Веки Гвендолин, затрепетав, раскрылись, и она пристально посмотрела на него своими серыми огромными глазами, затуманенными наслаждением. Он искал в ее неясном взоре следы отвращения, поклявшись остановиться, если заметит их. Он медленно оторвался от нее, а затем снова погрузил свою плоть в ее лоно, на этот раз чуть глубже, потом собрал остатки самообладания и опять отстранился, чувствуя, что сейчас умрет от этой сладкой, невыносимой муки.
И тогда Гвендолин обвила его руками и притянула к себе, и ее шелковистое влажное лоно плотно обхватило его естество.
Алекс застонал. Он хотел замедлить движения, чтобы продлить это необыкновенное мгновение. Но он не ложился с женщиной уже несколько лет и поэтому не смог справиться с захлестнувшей его жаркой волной желания. Поддавшись напору страсти, он принялся двигаться внутри нее, заполняя ее всю, растворяясь в ней. Он не переставал целовать уголки рта Гвендолин, нежные щеки девушки, черные шелковистые волны ее волос. Вновь и вновь он погружался в нее, теряясь от ее пылкости и красоты, от невообразимой хрупкости ее тела, от едва сдерживаемой страсти, проявлявшейся в том, как она приподнималась навстречу каждому его движению. Глубоко вонзив ногти ему в спину, она лихорадочно целовала его, и ласки ее языка прерывались лишь вырывавшимися у нее короткими тихими вздохами. Его движения становились все более мощными и быстрыми; он крепко прижимал девушку к себе, чувствуя каждый ее вздох, каждое прикосновение. Страсть довела его до грани безумия, и он почувствовал, что его разум готов распасться на части под напором всепоглощающего наслаждения.
С ним никогда такого не было, даже с Флорой, и это ошеломило и испугало его. Он вошел в нее так глубоко, насколько мог, чувствуя себя растерянным и испуганным. А затем его поглотила бездна наслаждения. Он вскрикнул и уткнулся лицом ей в шею. Она обвила его руками, как будто стараясь защитить, и сильно сжала внутренними мышцами его плоть.
В это мгновение ему хотелось остаться так навсегда, соединившись с Гвендолин, вдыхая исходящий от нее аромат солнца и луговых трав, и забыть про запахи болезни и смерти.
Гвендолин лежала совершенно неподвижно, ощущая равномерные удары сердца Макдана, которое билось у самой ее груди. Она была совсем не готова к тому, что произошло. Ей казалось, он хочет наказать ее и отослать назад, к своему клану. Вместо этого он пробудил в ней целую бурю чувств, о существовании которых она не подозревала. Она с силой прикусила нижнюю губу, стараясь не расплакаться. У нее было такое чувство, что Макдан поймал ее в ловушку, связав узами, гораздо более крепкими, чем цепи. Она с отчаянием говорила себе, что не может полюбить его. Она никого не может полюбить, даже Дэвида, – для этого у нее нет времени. Она должна уйти отсюда, забрать принадлежавший матери камень и заставить Роберта заплатить за смерть отца. Ничто не могло изменить этот план. Она почувствовала, что больше не в силах выносить твердую плоть Макдана внутри себя и давящую тяжесть его тела. Потрясенная, она оттолкнула его, встала с кровати и принялась лихорадочно поправлять испачканное платье.
При взгляде на искаженное мукой лицо Гвендолин к Алексу вернулась способность логически мыслить. Что он наделал? После смерти Флоры он поклялся больше не прикасаться ни к одной женщине. Но он не только нарушил данный обет, но еще и изнасиловал слабую девушку, которую обещал защищать. Его поведение было настолько же трусливым, насколько необъяснимым. Неужели он до такой степени утратил контроль над собой, что больше не может справиться с плотскими желаниями?
Алекс встал с кровати и закутался в плед. Он испытывал потребность что-то сказать девушке, объяснить, но ничего не смог произнести. Поэтому он принялся сосредоточенно расправлять складки пледа, ожидая, что Гвендолин заговорит первой. Однако она молчала. Наконец, когда его плед был приведен в относительный порядок, он поднял на нее взгляд.
Она пристально смотрела на него; ее серые глаза блестели от слез, а поднесенные ко рту пальцы пытались унять дрожь распухших губ. В этот момент она казалась ему почти ребенком. Терзавшее его чувство вины многократно усилилось.
– Я не думал, что это случится, Гвендолин, – бесцветным голосом сказал он. – Я больше никогда не прикоснусь к тебе.
Дрожь пробежала по ее телу. Она опустила руки и зажала в кулаках ткань платья, как будто искала, за что ухватиться. Алекс с отчаянием смотрел, как побелели суставы ее пальцев.
Ему хотелось взять ее на руки, обнять, прижать к себе и, уткнувшись лицом в черный шелк ее волос, шептать слова утешения. Но его плоть уже напряглась от желания, и он боялся, что как только он коснется девушки, то сорвет с нее платье и вновь овладеет ею.
А что касается слов утешения… он не мог найти их.
– Ты вернешься к своим обязанностям в качестве лекаря моего сына, – сказал он, и его официальный тон звучал крайне нелепо после бурных минут любви.
Гвендолин в замешательстве смотрела на него.
– Это все. – Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
– Я… я не хочу ничего – только чтобы Дэвид поправился, – произнесла она тихим, дрожащим голосом.
Он не ответил, по-прежнему стоя спиной к ней и вглядываясь в тьму за окном.
Наконец, не зная, что еще сказать, Гвендолин подняла засов и вышла из комнаты Макдана.
Убедившись, что она ушла, Алекс упал на колени и поднял умоляющий взгляд на небо, где в свой час показывалась мерцающая звезда Флоры, мысленно моля ее о прощении.
Глава 9
Гвендолин обняла его за плечи и с жаром ответила на поцелуй; ей хотелось, чтобы он еще и еще ласкал и целовал ее, хотелось ощущать прикосновения его мускулистой груди, его рук и ног, прижимавшихся к ней, в то время как его пальцы продолжали ласкать ее, то быстрее, то медленнее, то усиливая, то ослабляя движение и с каждым из них все сильнее связывая ее с Макданом, пока ее наконец не поглотил безумный вихрь наслаждения. Она начала двигаться под его рукой, поднимаясь и опускаясь, подчиняясь упоительному ритму его движений, жадно целуя и все больше раскрываясь навстречу ему. Внезапно ее наслаждение начало разрастаться, быстрее и быстрее, становясь все острее и проникая глубже, пока вокруг не осталось ничего, кроме Макдана, его ласк и поцелуев, тепла его твердого как гранит тела, к которому она прижималась изо всех сил. А затем она вдруг застыла, и каждая клеточка ее тела безумно жаждала продолжения этой невероятной, восхитительной пытки. Сильнее, глубже, быстрее, до тех пор пока она не почувствовала, что не может двигаться, не может дышать, а способна только впиться в губы Макдана, стиснув пальцами его покрытые выпуклыми мускулами плечи. Потом у нее возникло ощущение, что она распадается на части, как летняя звезда на бархатном покрывале ночи. Она вскрикнула от удивления и радости и почувствовала, как он еще крепче, как будто защищая, обнял ее.
Целуя Гвендолин и прижимаясь к шелковистой влаге ее лона, он старался не потерять над собой контроль. В родном клане ее называли шлюхой, но он знал, что они лгали. Он боролся с всепоглощающим желанием немедленно пронзить ее своей плотью, понимая, что должен быть осторожен. Алекс медленно вошел в нее, давая ей время раскрыться ему навстречу. Веки Гвендолин, затрепетав, раскрылись, и она пристально посмотрела на него своими серыми огромными глазами, затуманенными наслаждением. Он искал в ее неясном взоре следы отвращения, поклявшись остановиться, если заметит их. Он медленно оторвался от нее, а затем снова погрузил свою плоть в ее лоно, на этот раз чуть глубже, потом собрал остатки самообладания и опять отстранился, чувствуя, что сейчас умрет от этой сладкой, невыносимой муки.
И тогда Гвендолин обвила его руками и притянула к себе, и ее шелковистое влажное лоно плотно обхватило его естество.
Алекс застонал. Он хотел замедлить движения, чтобы продлить это необыкновенное мгновение. Но он не ложился с женщиной уже несколько лет и поэтому не смог справиться с захлестнувшей его жаркой волной желания. Поддавшись напору страсти, он принялся двигаться внутри нее, заполняя ее всю, растворяясь в ней. Он не переставал целовать уголки рта Гвендолин, нежные щеки девушки, черные шелковистые волны ее волос. Вновь и вновь он погружался в нее, теряясь от ее пылкости и красоты, от невообразимой хрупкости ее тела, от едва сдерживаемой страсти, проявлявшейся в том, как она приподнималась навстречу каждому его движению. Глубоко вонзив ногти ему в спину, она лихорадочно целовала его, и ласки ее языка прерывались лишь вырывавшимися у нее короткими тихими вздохами. Его движения становились все более мощными и быстрыми; он крепко прижимал девушку к себе, чувствуя каждый ее вздох, каждое прикосновение. Страсть довела его до грани безумия, и он почувствовал, что его разум готов распасться на части под напором всепоглощающего наслаждения.
С ним никогда такого не было, даже с Флорой, и это ошеломило и испугало его. Он вошел в нее так глубоко, насколько мог, чувствуя себя растерянным и испуганным. А затем его поглотила бездна наслаждения. Он вскрикнул и уткнулся лицом ей в шею. Она обвила его руками, как будто стараясь защитить, и сильно сжала внутренними мышцами его плоть.
В это мгновение ему хотелось остаться так навсегда, соединившись с Гвендолин, вдыхая исходящий от нее аромат солнца и луговых трав, и забыть про запахи болезни и смерти.
Гвендолин лежала совершенно неподвижно, ощущая равномерные удары сердца Макдана, которое билось у самой ее груди. Она была совсем не готова к тому, что произошло. Ей казалось, он хочет наказать ее и отослать назад, к своему клану. Вместо этого он пробудил в ней целую бурю чувств, о существовании которых она не подозревала. Она с силой прикусила нижнюю губу, стараясь не расплакаться. У нее было такое чувство, что Макдан поймал ее в ловушку, связав узами, гораздо более крепкими, чем цепи. Она с отчаянием говорила себе, что не может полюбить его. Она никого не может полюбить, даже Дэвида, – для этого у нее нет времени. Она должна уйти отсюда, забрать принадлежавший матери камень и заставить Роберта заплатить за смерть отца. Ничто не могло изменить этот план. Она почувствовала, что больше не в силах выносить твердую плоть Макдана внутри себя и давящую тяжесть его тела. Потрясенная, она оттолкнула его, встала с кровати и принялась лихорадочно поправлять испачканное платье.
При взгляде на искаженное мукой лицо Гвендолин к Алексу вернулась способность логически мыслить. Что он наделал? После смерти Флоры он поклялся больше не прикасаться ни к одной женщине. Но он не только нарушил данный обет, но еще и изнасиловал слабую девушку, которую обещал защищать. Его поведение было настолько же трусливым, насколько необъяснимым. Неужели он до такой степени утратил контроль над собой, что больше не может справиться с плотскими желаниями?
Алекс встал с кровати и закутался в плед. Он испытывал потребность что-то сказать девушке, объяснить, но ничего не смог произнести. Поэтому он принялся сосредоточенно расправлять складки пледа, ожидая, что Гвендолин заговорит первой. Однако она молчала. Наконец, когда его плед был приведен в относительный порядок, он поднял на нее взгляд.
Она пристально смотрела на него; ее серые глаза блестели от слез, а поднесенные ко рту пальцы пытались унять дрожь распухших губ. В этот момент она казалась ему почти ребенком. Терзавшее его чувство вины многократно усилилось.
– Я не думал, что это случится, Гвендолин, – бесцветным голосом сказал он. – Я больше никогда не прикоснусь к тебе.
Дрожь пробежала по ее телу. Она опустила руки и зажала в кулаках ткань платья, как будто искала, за что ухватиться. Алекс с отчаянием смотрел, как побелели суставы ее пальцев.
Ему хотелось взять ее на руки, обнять, прижать к себе и, уткнувшись лицом в черный шелк ее волос, шептать слова утешения. Но его плоть уже напряглась от желания, и он боялся, что как только он коснется девушки, то сорвет с нее платье и вновь овладеет ею.
А что касается слов утешения… он не мог найти их.
– Ты вернешься к своим обязанностям в качестве лекаря моего сына, – сказал он, и его официальный тон звучал крайне нелепо после бурных минут любви.
Гвендолин в замешательстве смотрела на него.
– Это все. – Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
– Я… я не хочу ничего – только чтобы Дэвид поправился, – произнесла она тихим, дрожащим голосом.
Он не ответил, по-прежнему стоя спиной к ней и вглядываясь в тьму за окном.
Наконец, не зная, что еще сказать, Гвендолин подняла засов и вышла из комнаты Макдана.
Убедившись, что она ушла, Алекс упал на колени и поднял умоляющий взгляд на небо, где в свой час показывалась мерцающая звезда Флоры, мысленно моля ее о прощении.
Глава 9
Кто-то бил его по голове деревянной колотушкой.
Алекс застонал и перевернулся на бок. Удары в его мозгу не прекратились, тяжелые и раздражающе неумолимые. Он выругался и накрыл голову подушкой, пытаясь снова погрузиться в сон.
– Макдан! – раздался пронзительный женский голос. – Макдан!
Оглушительный визг наконец разогнал густую пелену его усталости. Рассерженный, он сбросил подушку на пол и с трудом открыл один глаз. Полутемную комнату освещали лишь угли очага, и Алекс понял, что до рассвета еще далеко. Он медленно сел, прижимая руку ко лбу, за которым пульсировала боль.
– Макдан! – послышался из коридора крик Элспет. – Вставай!
Стук в дверь все усиливался, пока Алексу не стало казаться, что его голова вот-вот расколется на части.
– Ради Бога, прекратите этот шум! – потребовал он.
Отбросив одеяло, он сердито зашагал по комнате и ударился ногой о пустой кувшин из-под вина. Чертыхнувшись, он с силой пнул сосуд, а затем открыл дверь своей комнаты.
– Какого черта?
Вероятно, лицо его было страшным, поскольку ни Элспет, ни Алиса не в силах были вымолвить ни слова. Глаза их были широко раскрыты, а железный черпак, которым Алиса стучала в дверь, застыл в воздухе.
– Говорите!
– М… мальчик, – промямлила Элспет, обретя наконец дар речи.
– Что с ним?
– Ведьма… морит его голодом, – выдавила из себя Алиса.
– Каким образом, черт возьми, она может морить его голодом? – резко бросил Алекс. – Ведь сейчас глубокая ночь!
– В чем дело, парень? – сонным голосом спросил Оуэн, выходя из своей комнаты. Он несколько секунд пристально разглядывал Алекса, затем потер глаза кулаками и снова взглянул на него.
– Так было в тот раз, когда она расплавила их, – пробормотал он.
– Клянусь Богом, я готов! – Дверь в комнату Реджинальда распахнулась, и на пороге появился он сам, таща за собой меч. Увидев Алекса, он остановился и в ужасе уставился на него. – Боже милосердный, не можешь же ты в таком виде вступать в битву!
– Единственное мое желание – вернуться обратно в постель.
– Но мы же подверглись нападению! – Реджинальд поднял меч, а затем смущенно оглянулся на собравшуюся в коридоре группу людей. – Разве нет?
– Я же говорила тебе, что ничего не случилось, – проворчала завернутая в плед Марджори, выходя из комнаты. – А теперь возвращайся к себе, пока не…
Она внезапно умолкла, удивленно глядя на Алекса.
– Что это за ужасный шум, черт возьми? – раздраженно спросил Лахлан. – Человеку нужно хотя бы немного спать, и я не понимаю, как это возможно, когда вы все собрались здесь и галдите, как будто… Погоди… Макдан, ты не замерз, разгуливая тут в голом виде?
– Он не голый, – поправил Лахлана Оуэн. – Все дело в твоих глазах.
Алекс опустил глаза, беззвучно выругался и отступил к себе в комнату.
– Рассказывайте, что случилось, – приказал он, оборачивая вокруг талии плед.
– Ведьма спустилась в кухню и сказала Алисе, что Дэвид теперь не будет ничего есть, кроме хлеба и воды, – объяснила Элспет. – И больше ничего.
– Ни яиц, ни кусочка мяса, ни крошки сыра, – продолжила кухарка, – и даже ни капли молока или эля, ни кусочка свежей рыбы, ни одной сладкой ягоды…
– Я понял, – перебил ее Алекс. – Она сказала, почему?
– Потому что она хочет уморить его голодом! – воскликнула Элспет. – И это будет совсем несложно – мальчик ужасно истощен. Он умрет через день – от силы через два! Я умоляла ее передумать и дать ему немного чудесного тушеного кролика, что я приготовила вчера, – сказала женщина. – А она ответила мне, чтобы я вообще ему ничего не давала, если не хочу навлечь на себя твой гнев.
– Мой гнев?
– Она сказала, что ты снова поручил ей лечить Дэвида и поклялся, что если кто-либо ослушается ее, ты проследишь, чтобы эти люди были сурово наказаны.
Алекс тщетно пытался вспомнить, когда давал такое обещание. Мысли его заполнила Гвендолин: ее тонкие пальцы, вплетенные в его волосы, белоснежная кожа груди, неистовые движения тела, беззвучные крики, рвущиеся из ее горла…
– …Алекс? – позвал Оуэн, на этот раз чуть громче.
Алекс сделал резкий вдох, пытаясь погасить захлестнувшую его тело волну желания.
– Да?
– Ты действительно так сказал?
Все мрачно смотрели на него. Болезненные пульсации в его голове усилились. Неужели он действительно сказал это Гвендолин? Он не мог вспомнить. Единственное, что он знал: он привел девушку к себе в комнату и набросился на нее, как дикий зверь. А потом он выпил несколько кувшинов вина, напившись вдрызг, о чем свидетельствовала эта ужасная головная боль. Он почесал макушку, пытаясь сосредоточиться.
«Если ты попытаешься отослать меня назад к моему клану, я убегу и вернусь сюда. Я нужна Дэвиду».
Произнося эти слова, она стояла прямо перед ним, и решимость девушки почти поборола ее страх. В тот момент она хотела остаться только затем, чтобы ухаживать за его сыном. Но после того, что Алекс сделал с ней вчера вечером, он не стал бы винить ее, если бы она решилась на побег. Вместо этого она еще до зари спустилась вниз, чтобы объявить о новом, странном способе лечения. Алекс не мог себе представить, чего она намеревалась достичь, переведя его сына на хлеб и воду. Возможно, это какой-то обряд очищения перед заклинаниями. Он понимал только, что девушка не лгала ему.
Несмотря на то, как он поступил с ней, она не бросила его сына.
– Ты должна выполнять распоряжения Гвендолин, – приказал он, надеясь, что принимает верное решение. – Если она говорит, что парень не должен ничего есть, кроме хлеба и воды, пусть так и будет. Никто не должен вмешиваться и кормить моего сына другой пищей. Понятно?
– Он умрет от голода! – в ужасе запротестовала Элспет.
– Или ему станет лучше, – возразил Алекс, хотя, откровенно говоря, сам не знал, как это может быть. – Немного терпения – и мы все сами увидим.
– «…А затем ужасный великан стал жевать воинов, пока их плоть и кости не превратились в жидкую, пропитанную кровью массу».
Дэвид критически разглядывал деревянное блюдо с неуклюжими фигурками из хлеба.
– Слишком толстые для воинов.
– Они немного раздулись, пока пеклись, – признала Гвендолин. – Но великан предпочитает красивых и упитанных воинов, а не маленьких и костлявых.
Она протянула мальчику одну из фигурок.
– Почему они без одежды? – спросил он, отрывая ногу воину и отправляя ее в рот.
– Я пыталась одеть первую партию в пледы, но после печи их одежда так вздулась, что они сделались похожими на черепах.
– Можно мне на них посмотреть?
– А еще они немного подгорели, – призналась она, – и поэтому мне пришлось выбросить их. Но посмотри, вот тебе целое блюдо чудесной рыбы.
Его голубые глаза широко раскрылись в ожидании лакомства.
– Настоящая рыба?
– Нет, хлебная.
Нос Дэвида сморщился.
– Мне надоел хлеб, – пожаловался он, отрывая голову воину и расплющивая ее большим пальцем.
– Если завтра ты по-прежнему будешь себя хорошо чувствовать, мы попробуем дать тебе немного бульона.
Дэвид закатил глаза.
– Бульон не еда, – сообщил он ей. – Я хочу то, что можно жевать.
– Очень хорошо, – смягчилась Гвендолин, обрадованная тем, что у него начинает появляться аппетит. – Я положу в бульон что-нибудь такое, что ты сможешь жевать. А теперь доедай.
Она наблюдала, как он жестоко искалечил оставшиеся фигурки воинов, а затем съел их. Она не могла винить его за то, что он чувствовал себя обманутым. Уже пять дней она не давала ему ничего, кроме хлеба и воды. В первый день Дэвид был слишком слаб, чтобы обратить на это внимание, но на второй день он почувствовал себя лучше и сразу стал жаловаться. Гвендолин попыталась сделать его пищу более привлекательной, выпекая хлебцы различных форм. Каждый день рано утром кухарка снабжала ее тестом, из которого она лепила различные фигурки, которые могли бы позабавить мальчика. К сожалению, после выпечки результат получался непредсказуемым.
В первый день вылепленный Гвендолин чудесный табун лошадей раздулся в печи гораздо сильнее, чем она предполагала: их животы вспухли, а ноги стали похожи на маленькие бревнышки. Она сказала Дэвиду, что это дикие медведи, но он возразил, что у них слишком длинные хвосты. На следующий день она попыталась соорудить целый замок с фигурками живших в нем лэрда и других членов клана. Детально вылепленный замок вышел из печи огромным пузырем, а его обитатели превратились в шарики поменьше. Гвендолин пришла к выводу, что ей следует упростить задачу, и принялась лепить звезды, месяц и различные цветы. Однако оказалось непросто сочинить по-настоящему кровожадную историю о таких невинных предметах. Тогда Дэвид предложил ей заняться созданием чудовищ. Из печи выходили глыбообразные тела с длинными шеями, а острые клыки и загнутые растопыренные когти, которые она с таким трудом лепила, спекались вместе, формируя перепончатые лапы и смешные головы. Когда Гвендолин рассказала Дэвиду, какими она их задумывала, он разразился смехом, а затем, почувствовав, что она расстроена, вежливо стал убеждать ее, что они на самом деле выглядят как ужасные чудовища.
Несмотря на то что кулинарные усилия Гвендолин явно не увенчались успехом, ограничения в питании Дэвида стали приносить плоды. Красные пятна на лице и шее мальчика исчезли, его перестали мучить приступы тошноты, рвоты, понос прекратился. Естественно, Элспет говорила, что все это оттого, что в желудке у мальчика пусто и что он непременно умрет на следующий день, если ему не дать какой-нибудь настоящей пищи. Гвендолин же была уверена: Дэвид получает достаточное количество хлеба и воды и его организм вполне может не принять и их. Удивительно, но этого не происходило. Несмотря на то что ребенок оставался бледным и слабым, пять дней прошли без приступов. Если это и не доказывало, что болезнь мальчика вызвана пищевым отравлением, то могло свидетельствовать, что его организму почему-то подходит не любая пища. Значит, рассуждала Гвендолин, если тщательно следить за его питанием, у него появится шанс отдохнуть и набраться сил. Если завтра он по-прежнему будет себя хорошо чувствовать, она попробует дать ему новое блюдо – яйцо или кусочек сыра, а затем посмотрит, как его организм отреагирует на это.
– Когда я смогу снова выйти на улицу? – спросил он, неохотно откусывая раздувшуюся руку хлебного воина.
– Не так быстро, – ответила Гвендолин. – Нам нужно подождать, пока тебе не станет лучше.
– Мне уже лучше. И я устал все время лежать в постели.
– Я знаю. Но твой отец приказал без его разрешения не покидать замок. Если ты хочешь погулять, то должен спросить его позволения.
– Он не приходил ко мне уже несколько дней, – пожаловался Дэвид. – Он куда-нибудь уехал?
– Нет.
Мальчик нахмурился.
– Тогда почему он не приходит навестить меня?
– Наверное, очень занят. Возможно, он придет к тебе сегодня, тогда ты спросишь разрешения выйти на улицу.
– А если он не придет, ты поищешь его и попросишь за меня?
– Нет.
– Почему?
«Потому что у меня нет сил взглянуть ему в лицо», – беспомощно подумала Гвендолин.
Она не видела Макдана с того самого вечера, когда он привел ее к себе в комнату. Он хотел наказать ее, и ему это удалось, правда, таким способом, который она себе и представить не могла. Вместо того чтобы ударить ее, он окутал ее темными чарами вожделения, заставив ее страстно желать его. Каждое нежное прикосновение к ее коже, каждый поцелуй, запечатленный на ее груди, ощущение прижавшегося к ней теплого и сильного тела, крепкие объятия, дарившие ей чувство безопасности, – все это привязывало ее к Макдану сильнее, чем самые крепкие цепи. Той ночью внутри нее зажегся яркий огонь, и теперь каждый раз, когда она думала об Алексе, это пламя вновь охватывало все ее существо. Он пытался взять ее силой, но на самом деле силы не понадобилось. Она сама легла с ним, раскрылась ему навстречу, предложила ему себя, она сама хотела его. Потом, когда все закончилось, она свернулась клубком в своей постели, и стыд жег ее, подобно иссушающей лихорадке.
Ее клан был прав, с отчаянием думала Гвендолин. Она шлюха.
Несмотря на то что она намеренно избегала Макдана, Гвендолин не сомневалась, что как только лэрд узнает об избранном ею необычном методе лечения его сына, он тут же устроит ей допрос. Ее уверенность подкреплялась тем, что остальные члены клана считали, что Гвендолин намерена уморить мальчика голодом. Но Макдан не искал встречи с ней. Стало совершенно ясно, что он приказал остальным не вмешиваться, поскольку с того первого утра, когда Элспет и Алиса заявили, что заставят Макдана остановить ее, никто не оспаривал ее права ухаживать за Дэвидом. Алекс не проявлял желания увидеть ее или сына, но, видимо, хотел дать ей еще одну возможность вылечить Дэвида.
– Если мне нельзя выйти, то могу я хотя бы сесть у окна и смотреть, что происходит во дворе? – спросил Дэвид, заставляя ее отвлечься от тревожных мыслей. – Там так шумят.
Гвендолин поднялась со стула и подошла к окну. Толпа Макданов с изумлением наблюдала за въезжающими в ворота Гарриком и Квентином, за которыми следовала молодая женщина верхом на великолепной белой лошади. Каштановые волосы женщины толстыми спутанными прядями спадали ей на плечи, а ее элегантная алая накидка для верховой езды была изорвана и заляпана грязью. Несмотря на неопрятный внешний вид, женщина с царственной холодностью взирала на сгрудившихся вокруг нее Макданов.
– Боже милосердный, – воскликнула Гвендолин, – это Изабелла!
Дэвид мгновенно откинул одеяло и приник к окну.
– Это твоя подруга? – спросил он, выглядывая во двор.
– Она дочь лэрда Максуина.
Ради всего святого, что здесь делает Изабелла?
– У нее всегда такой недовольный вид?
– Боюсь, что да.
– Смотри, Лахлан предлагает ей что-то выпить, – заметил Дэвид. – От этого ее настроение должно улучшиться.
Гвендолин вскрикнула и выскочила из комнаты.
– Убери от меня свои руки, грязное лохматое животное! – приказала Изабелла, ударив Гаррика по руке.
– Я всего лишь хочу помочь вам спешиться, – проворчал он.
– Еще одна ведьма, – заявил Мунро, со страхом разглядывая ее. – Приехала, чтобы навлечь на нас новые беды.
– Никакая я не ведьма, – возмущенно ответила Изабелла. – Я дочь лэрда Максуина.
– Что за глупые сказки, девочка, – сказал Эван, качая головой. – Ни один лэрд не позволит своей дочери путешествовать в одиночку.
– Где же твоя пышная свита? – спросила Летти.
– И почему ты такая грязная? – добавил Фаркар.
– Ну вот, девушка, – произнес Лахлан, протискивающийся сквозь толпу с кубком в руках, – ты, наверное, испытываешь сильную жажду. Сделай глоточек, и ты сразу же почувствуешь себя лучше.
– Наконец-то нашелся хоть один, кто знает, как встречать высоких гостей, – фыркнула Изабелла и надменным жестом протянула руку за кубком.
– Изабелла… нет!
Все с удивлением посмотрели на Гвендолин.
– Гвендолин! – вскрикнула Изабелла. – Ты жива!
Ее глаза округлились от изумления, и было невозможно определить, обрадовалась она или расстроилась от этого открытия.
– Лахлан, – заговорила Гвендолин неодобрительным тоном. – Тебе не следовало предлагать гостье такой крепкий напиток.
– Это всего лишь вино, – невинно ответил он, щурясь от яркого солнца.
Гвендолин сурово посмотрела на него.
– Я не хотел причинить ей вреда, – заверил он девушку. – Кроме того, она же ведьма.
– Нет. Она дочь лэрда Максуина.
Лахлан бросил недоверчивый взгляд на Изабеллу.
Откровенно говоря, Гвендолин не могла винить Макданов за их скептицизм. Волосы Изабеллы жирными спутанными прядями спадали на покрытую пятнами накидку, а щеки и лоб девушки были измазаны грязью. Солнце сожгло ее нос, который стал ярко-красным, резко выделяясь на фоне темно-лиловых синяков вокруг глаз. Она старалась держаться с обычным высокомерием, но Гвендолин уловила оттенок отчаяния в ее взгляде.
– Ты уверена, что она не ведьма? – спросил Лахлан.
– Абсолютно.
– Гвендолин, ты должна немедленно отвести меня к Макдану, – приказала Изабелла.
Гвендолин изо всех сил старалась скрыть беспокойство. Зачем Изабелла приехала сюда?
– Макдана нет, – сказал Нед, становясь рядом с Гвендолин. – Он уехал на охоту вместе с несколькими воинами.
– Когда они вернутся? – спросила Гвендолин.
– Возможно, поздно вечером, – ответил Нед.
– А может, и раньше, – заметил Гаррик.
– Или завтра утром, – добавил Лахлан. – С этим Макданом ничего нельзя знать наверняка.
– Почему бы тебе не войти в дом и не отдохнуть до его приезда, Изабелла, – предложила Гвендолин. – Ты, должно быть, устала от такого долгого путешествия.
– Я должна немедленно принять горячую ванну, – сказала Изабелла Лахлану, слезая с лошади. – Добавьте в воду четыре ложки самого лучшего розового масла – не больше – и поставьте рядом два котелка с горячей водой, чтобы ванна не остыла. Мне также понадобится новое платье… желательно красное… с красивой вышивкой на воротнике, рукавах и подоле. И убедитесь, что ткань мягкая, – добавила она, – иначе я не надену его.
Алекс застонал и перевернулся на бок. Удары в его мозгу не прекратились, тяжелые и раздражающе неумолимые. Он выругался и накрыл голову подушкой, пытаясь снова погрузиться в сон.
– Макдан! – раздался пронзительный женский голос. – Макдан!
Оглушительный визг наконец разогнал густую пелену его усталости. Рассерженный, он сбросил подушку на пол и с трудом открыл один глаз. Полутемную комнату освещали лишь угли очага, и Алекс понял, что до рассвета еще далеко. Он медленно сел, прижимая руку ко лбу, за которым пульсировала боль.
– Макдан! – послышался из коридора крик Элспет. – Вставай!
Стук в дверь все усиливался, пока Алексу не стало казаться, что его голова вот-вот расколется на части.
– Ради Бога, прекратите этот шум! – потребовал он.
Отбросив одеяло, он сердито зашагал по комнате и ударился ногой о пустой кувшин из-под вина. Чертыхнувшись, он с силой пнул сосуд, а затем открыл дверь своей комнаты.
– Какого черта?
Вероятно, лицо его было страшным, поскольку ни Элспет, ни Алиса не в силах были вымолвить ни слова. Глаза их были широко раскрыты, а железный черпак, которым Алиса стучала в дверь, застыл в воздухе.
– Говорите!
– М… мальчик, – промямлила Элспет, обретя наконец дар речи.
– Что с ним?
– Ведьма… морит его голодом, – выдавила из себя Алиса.
– Каким образом, черт возьми, она может морить его голодом? – резко бросил Алекс. – Ведь сейчас глубокая ночь!
– В чем дело, парень? – сонным голосом спросил Оуэн, выходя из своей комнаты. Он несколько секунд пристально разглядывал Алекса, затем потер глаза кулаками и снова взглянул на него.
– Так было в тот раз, когда она расплавила их, – пробормотал он.
– Клянусь Богом, я готов! – Дверь в комнату Реджинальда распахнулась, и на пороге появился он сам, таща за собой меч. Увидев Алекса, он остановился и в ужасе уставился на него. – Боже милосердный, не можешь же ты в таком виде вступать в битву!
– Единственное мое желание – вернуться обратно в постель.
– Но мы же подверглись нападению! – Реджинальд поднял меч, а затем смущенно оглянулся на собравшуюся в коридоре группу людей. – Разве нет?
– Я же говорила тебе, что ничего не случилось, – проворчала завернутая в плед Марджори, выходя из комнаты. – А теперь возвращайся к себе, пока не…
Она внезапно умолкла, удивленно глядя на Алекса.
– Что это за ужасный шум, черт возьми? – раздраженно спросил Лахлан. – Человеку нужно хотя бы немного спать, и я не понимаю, как это возможно, когда вы все собрались здесь и галдите, как будто… Погоди… Макдан, ты не замерз, разгуливая тут в голом виде?
– Он не голый, – поправил Лахлана Оуэн. – Все дело в твоих глазах.
Алекс опустил глаза, беззвучно выругался и отступил к себе в комнату.
– Рассказывайте, что случилось, – приказал он, оборачивая вокруг талии плед.
– Ведьма спустилась в кухню и сказала Алисе, что Дэвид теперь не будет ничего есть, кроме хлеба и воды, – объяснила Элспет. – И больше ничего.
– Ни яиц, ни кусочка мяса, ни крошки сыра, – продолжила кухарка, – и даже ни капли молока или эля, ни кусочка свежей рыбы, ни одной сладкой ягоды…
– Я понял, – перебил ее Алекс. – Она сказала, почему?
– Потому что она хочет уморить его голодом! – воскликнула Элспет. – И это будет совсем несложно – мальчик ужасно истощен. Он умрет через день – от силы через два! Я умоляла ее передумать и дать ему немного чудесного тушеного кролика, что я приготовила вчера, – сказала женщина. – А она ответила мне, чтобы я вообще ему ничего не давала, если не хочу навлечь на себя твой гнев.
– Мой гнев?
– Она сказала, что ты снова поручил ей лечить Дэвида и поклялся, что если кто-либо ослушается ее, ты проследишь, чтобы эти люди были сурово наказаны.
Алекс тщетно пытался вспомнить, когда давал такое обещание. Мысли его заполнила Гвендолин: ее тонкие пальцы, вплетенные в его волосы, белоснежная кожа груди, неистовые движения тела, беззвучные крики, рвущиеся из ее горла…
– …Алекс? – позвал Оуэн, на этот раз чуть громче.
Алекс сделал резкий вдох, пытаясь погасить захлестнувшую его тело волну желания.
– Да?
– Ты действительно так сказал?
Все мрачно смотрели на него. Болезненные пульсации в его голове усилились. Неужели он действительно сказал это Гвендолин? Он не мог вспомнить. Единственное, что он знал: он привел девушку к себе в комнату и набросился на нее, как дикий зверь. А потом он выпил несколько кувшинов вина, напившись вдрызг, о чем свидетельствовала эта ужасная головная боль. Он почесал макушку, пытаясь сосредоточиться.
«Если ты попытаешься отослать меня назад к моему клану, я убегу и вернусь сюда. Я нужна Дэвиду».
Произнося эти слова, она стояла прямо перед ним, и решимость девушки почти поборола ее страх. В тот момент она хотела остаться только затем, чтобы ухаживать за его сыном. Но после того, что Алекс сделал с ней вчера вечером, он не стал бы винить ее, если бы она решилась на побег. Вместо этого она еще до зари спустилась вниз, чтобы объявить о новом, странном способе лечения. Алекс не мог себе представить, чего она намеревалась достичь, переведя его сына на хлеб и воду. Возможно, это какой-то обряд очищения перед заклинаниями. Он понимал только, что девушка не лгала ему.
Несмотря на то, как он поступил с ней, она не бросила его сына.
– Ты должна выполнять распоряжения Гвендолин, – приказал он, надеясь, что принимает верное решение. – Если она говорит, что парень не должен ничего есть, кроме хлеба и воды, пусть так и будет. Никто не должен вмешиваться и кормить моего сына другой пищей. Понятно?
– Он умрет от голода! – в ужасе запротестовала Элспет.
– Или ему станет лучше, – возразил Алекс, хотя, откровенно говоря, сам не знал, как это может быть. – Немного терпения – и мы все сами увидим.
– «…А затем ужасный великан стал жевать воинов, пока их плоть и кости не превратились в жидкую, пропитанную кровью массу».
Дэвид критически разглядывал деревянное блюдо с неуклюжими фигурками из хлеба.
– Слишком толстые для воинов.
– Они немного раздулись, пока пеклись, – признала Гвендолин. – Но великан предпочитает красивых и упитанных воинов, а не маленьких и костлявых.
Она протянула мальчику одну из фигурок.
– Почему они без одежды? – спросил он, отрывая ногу воину и отправляя ее в рот.
– Я пыталась одеть первую партию в пледы, но после печи их одежда так вздулась, что они сделались похожими на черепах.
– Можно мне на них посмотреть?
– А еще они немного подгорели, – призналась она, – и поэтому мне пришлось выбросить их. Но посмотри, вот тебе целое блюдо чудесной рыбы.
Его голубые глаза широко раскрылись в ожидании лакомства.
– Настоящая рыба?
– Нет, хлебная.
Нос Дэвида сморщился.
– Мне надоел хлеб, – пожаловался он, отрывая голову воину и расплющивая ее большим пальцем.
– Если завтра ты по-прежнему будешь себя хорошо чувствовать, мы попробуем дать тебе немного бульона.
Дэвид закатил глаза.
– Бульон не еда, – сообщил он ей. – Я хочу то, что можно жевать.
– Очень хорошо, – смягчилась Гвендолин, обрадованная тем, что у него начинает появляться аппетит. – Я положу в бульон что-нибудь такое, что ты сможешь жевать. А теперь доедай.
Она наблюдала, как он жестоко искалечил оставшиеся фигурки воинов, а затем съел их. Она не могла винить его за то, что он чувствовал себя обманутым. Уже пять дней она не давала ему ничего, кроме хлеба и воды. В первый день Дэвид был слишком слаб, чтобы обратить на это внимание, но на второй день он почувствовал себя лучше и сразу стал жаловаться. Гвендолин попыталась сделать его пищу более привлекательной, выпекая хлебцы различных форм. Каждый день рано утром кухарка снабжала ее тестом, из которого она лепила различные фигурки, которые могли бы позабавить мальчика. К сожалению, после выпечки результат получался непредсказуемым.
В первый день вылепленный Гвендолин чудесный табун лошадей раздулся в печи гораздо сильнее, чем она предполагала: их животы вспухли, а ноги стали похожи на маленькие бревнышки. Она сказала Дэвиду, что это дикие медведи, но он возразил, что у них слишком длинные хвосты. На следующий день она попыталась соорудить целый замок с фигурками живших в нем лэрда и других членов клана. Детально вылепленный замок вышел из печи огромным пузырем, а его обитатели превратились в шарики поменьше. Гвендолин пришла к выводу, что ей следует упростить задачу, и принялась лепить звезды, месяц и различные цветы. Однако оказалось непросто сочинить по-настоящему кровожадную историю о таких невинных предметах. Тогда Дэвид предложил ей заняться созданием чудовищ. Из печи выходили глыбообразные тела с длинными шеями, а острые клыки и загнутые растопыренные когти, которые она с таким трудом лепила, спекались вместе, формируя перепончатые лапы и смешные головы. Когда Гвендолин рассказала Дэвиду, какими она их задумывала, он разразился смехом, а затем, почувствовав, что она расстроена, вежливо стал убеждать ее, что они на самом деле выглядят как ужасные чудовища.
Несмотря на то что кулинарные усилия Гвендолин явно не увенчались успехом, ограничения в питании Дэвида стали приносить плоды. Красные пятна на лице и шее мальчика исчезли, его перестали мучить приступы тошноты, рвоты, понос прекратился. Естественно, Элспет говорила, что все это оттого, что в желудке у мальчика пусто и что он непременно умрет на следующий день, если ему не дать какой-нибудь настоящей пищи. Гвендолин же была уверена: Дэвид получает достаточное количество хлеба и воды и его организм вполне может не принять и их. Удивительно, но этого не происходило. Несмотря на то что ребенок оставался бледным и слабым, пять дней прошли без приступов. Если это и не доказывало, что болезнь мальчика вызвана пищевым отравлением, то могло свидетельствовать, что его организму почему-то подходит не любая пища. Значит, рассуждала Гвендолин, если тщательно следить за его питанием, у него появится шанс отдохнуть и набраться сил. Если завтра он по-прежнему будет себя хорошо чувствовать, она попробует дать ему новое блюдо – яйцо или кусочек сыра, а затем посмотрит, как его организм отреагирует на это.
– Когда я смогу снова выйти на улицу? – спросил он, неохотно откусывая раздувшуюся руку хлебного воина.
– Не так быстро, – ответила Гвендолин. – Нам нужно подождать, пока тебе не станет лучше.
– Мне уже лучше. И я устал все время лежать в постели.
– Я знаю. Но твой отец приказал без его разрешения не покидать замок. Если ты хочешь погулять, то должен спросить его позволения.
– Он не приходил ко мне уже несколько дней, – пожаловался Дэвид. – Он куда-нибудь уехал?
– Нет.
Мальчик нахмурился.
– Тогда почему он не приходит навестить меня?
– Наверное, очень занят. Возможно, он придет к тебе сегодня, тогда ты спросишь разрешения выйти на улицу.
– А если он не придет, ты поищешь его и попросишь за меня?
– Нет.
– Почему?
«Потому что у меня нет сил взглянуть ему в лицо», – беспомощно подумала Гвендолин.
Она не видела Макдана с того самого вечера, когда он привел ее к себе в комнату. Он хотел наказать ее, и ему это удалось, правда, таким способом, который она себе и представить не могла. Вместо того чтобы ударить ее, он окутал ее темными чарами вожделения, заставив ее страстно желать его. Каждое нежное прикосновение к ее коже, каждый поцелуй, запечатленный на ее груди, ощущение прижавшегося к ней теплого и сильного тела, крепкие объятия, дарившие ей чувство безопасности, – все это привязывало ее к Макдану сильнее, чем самые крепкие цепи. Той ночью внутри нее зажегся яркий огонь, и теперь каждый раз, когда она думала об Алексе, это пламя вновь охватывало все ее существо. Он пытался взять ее силой, но на самом деле силы не понадобилось. Она сама легла с ним, раскрылась ему навстречу, предложила ему себя, она сама хотела его. Потом, когда все закончилось, она свернулась клубком в своей постели, и стыд жег ее, подобно иссушающей лихорадке.
Ее клан был прав, с отчаянием думала Гвендолин. Она шлюха.
Несмотря на то что она намеренно избегала Макдана, Гвендолин не сомневалась, что как только лэрд узнает об избранном ею необычном методе лечения его сына, он тут же устроит ей допрос. Ее уверенность подкреплялась тем, что остальные члены клана считали, что Гвендолин намерена уморить мальчика голодом. Но Макдан не искал встречи с ней. Стало совершенно ясно, что он приказал остальным не вмешиваться, поскольку с того первого утра, когда Элспет и Алиса заявили, что заставят Макдана остановить ее, никто не оспаривал ее права ухаживать за Дэвидом. Алекс не проявлял желания увидеть ее или сына, но, видимо, хотел дать ей еще одну возможность вылечить Дэвида.
– Если мне нельзя выйти, то могу я хотя бы сесть у окна и смотреть, что происходит во дворе? – спросил Дэвид, заставляя ее отвлечься от тревожных мыслей. – Там так шумят.
Гвендолин поднялась со стула и подошла к окну. Толпа Макданов с изумлением наблюдала за въезжающими в ворота Гарриком и Квентином, за которыми следовала молодая женщина верхом на великолепной белой лошади. Каштановые волосы женщины толстыми спутанными прядями спадали ей на плечи, а ее элегантная алая накидка для верховой езды была изорвана и заляпана грязью. Несмотря на неопрятный внешний вид, женщина с царственной холодностью взирала на сгрудившихся вокруг нее Макданов.
– Боже милосердный, – воскликнула Гвендолин, – это Изабелла!
Дэвид мгновенно откинул одеяло и приник к окну.
– Это твоя подруга? – спросил он, выглядывая во двор.
– Она дочь лэрда Максуина.
Ради всего святого, что здесь делает Изабелла?
– У нее всегда такой недовольный вид?
– Боюсь, что да.
– Смотри, Лахлан предлагает ей что-то выпить, – заметил Дэвид. – От этого ее настроение должно улучшиться.
Гвендолин вскрикнула и выскочила из комнаты.
– Убери от меня свои руки, грязное лохматое животное! – приказала Изабелла, ударив Гаррика по руке.
– Я всего лишь хочу помочь вам спешиться, – проворчал он.
– Еще одна ведьма, – заявил Мунро, со страхом разглядывая ее. – Приехала, чтобы навлечь на нас новые беды.
– Никакая я не ведьма, – возмущенно ответила Изабелла. – Я дочь лэрда Максуина.
– Что за глупые сказки, девочка, – сказал Эван, качая головой. – Ни один лэрд не позволит своей дочери путешествовать в одиночку.
– Где же твоя пышная свита? – спросила Летти.
– И почему ты такая грязная? – добавил Фаркар.
– Ну вот, девушка, – произнес Лахлан, протискивающийся сквозь толпу с кубком в руках, – ты, наверное, испытываешь сильную жажду. Сделай глоточек, и ты сразу же почувствуешь себя лучше.
– Наконец-то нашелся хоть один, кто знает, как встречать высоких гостей, – фыркнула Изабелла и надменным жестом протянула руку за кубком.
– Изабелла… нет!
Все с удивлением посмотрели на Гвендолин.
– Гвендолин! – вскрикнула Изабелла. – Ты жива!
Ее глаза округлились от изумления, и было невозможно определить, обрадовалась она или расстроилась от этого открытия.
– Лахлан, – заговорила Гвендолин неодобрительным тоном. – Тебе не следовало предлагать гостье такой крепкий напиток.
– Это всего лишь вино, – невинно ответил он, щурясь от яркого солнца.
Гвендолин сурово посмотрела на него.
– Я не хотел причинить ей вреда, – заверил он девушку. – Кроме того, она же ведьма.
– Нет. Она дочь лэрда Максуина.
Лахлан бросил недоверчивый взгляд на Изабеллу.
Откровенно говоря, Гвендолин не могла винить Макданов за их скептицизм. Волосы Изабеллы жирными спутанными прядями спадали на покрытую пятнами накидку, а щеки и лоб девушки были измазаны грязью. Солнце сожгло ее нос, который стал ярко-красным, резко выделяясь на фоне темно-лиловых синяков вокруг глаз. Она старалась держаться с обычным высокомерием, но Гвендолин уловила оттенок отчаяния в ее взгляде.
– Ты уверена, что она не ведьма? – спросил Лахлан.
– Абсолютно.
– Гвендолин, ты должна немедленно отвести меня к Макдану, – приказала Изабелла.
Гвендолин изо всех сил старалась скрыть беспокойство. Зачем Изабелла приехала сюда?
– Макдана нет, – сказал Нед, становясь рядом с Гвендолин. – Он уехал на охоту вместе с несколькими воинами.
– Когда они вернутся? – спросила Гвендолин.
– Возможно, поздно вечером, – ответил Нед.
– А может, и раньше, – заметил Гаррик.
– Или завтра утром, – добавил Лахлан. – С этим Макданом ничего нельзя знать наверняка.
– Почему бы тебе не войти в дом и не отдохнуть до его приезда, Изабелла, – предложила Гвендолин. – Ты, должно быть, устала от такого долгого путешествия.
– Я должна немедленно принять горячую ванну, – сказала Изабелла Лахлану, слезая с лошади. – Добавьте в воду четыре ложки самого лучшего розового масла – не больше – и поставьте рядом два котелка с горячей водой, чтобы ванна не остыла. Мне также понадобится новое платье… желательно красное… с красивой вышивкой на воротнике, рукавах и подоле. И убедитесь, что ткань мягкая, – добавила она, – иначе я не надену его.