Монро. Игрушки мира

перевела разговор на менее скользкие темы, чем семейные хроники. Но
впоследствии, когда старая гувернантка спокойно возвратилась к своим
обязанностям, все громче зазвучали насмешки и недоверчивые возгласы.
- Это дерзость, - вырвалось у барона, его выпученные глаза выражали шок
и смущение. - Как эта женщина могла позволить себе нечто подобное, сидя за
нашим столом! Она почти сказала нам, что мы - никто, и я не верю ни единому
слову. Она - всего лишь Шмидт и никто больше. Она поговорила с несколькими
крестьянами о старом семействе Черногратц и присвоила их историю и их
легенды.
- Она хочет представить себя значительной особой, - сказала баронесса.
- Она знает, что скоро не сможет работать, и хочет завоевать наши симпатии.
Подумать только, ее дедушка!
У баронессы было положенное количество дедов, но она никогда, никогда
ими не хвалилась.
- Смею заметить, что ее дедушка был в замке мальчиком из кладовки или
кем-то в этом роде, - захихикал барон, - так что эта часть истории может
быть правдива.
Торговец из Гамбурга не сказал ничего; он видел слезы в глазах старухи,
когда она говорила о сбережении воспоминаний - или, будучи человеком с
развитым воображением, он был уверен, что их видел.
- Я не предложу ей уйти, пока не закончатся новогодние празднества, -
сказала Баронесса. - До тех пор я буду слишком занята, чтобы справиться без
нее.
Но ей все равно пришлось справляться, поскольку в холодные дни,
наставшие после Рождества, старая гувернантка захворала и лежала у себя в
комнате.
- Это прямо вызывающе, - сказала баронесса, когда ее гости уселись
возле очага в один из последних вечеров уходящего года. - Все время, пока
она была с нами, я не могу вспомнить, что она когда-нибудь серьезно болела,
болела так, чтобы не подниматься и не исполнять свои обязанности, я имею в
виду. И теперь, когда у меня полон дом гостей и она могла быть так полезна,
она все хворает и хворает. Всем ее жалко, конечно, она кажется такой увядшей
и исхудавшей, но это все равно очень раздражает.
- Весьма неприятно, - выражая всем своим видом сочувствие, согласилась
жена банкира. - Сильные холода, я уверена, подкашивают силы стариков. В этом
году было необычайно холодно.
- Самый сильный мороз в декабре за много лет, - заметил барон.
- И, конечно, она очень стара, - сказала баронесса, - мне жаль, что я
не дала ей отставку несколько недель назад, тогда она уехала бы прежде, чем
это с ней случилось. Эй, Ваппи, что с тобой?
Маленький, обросший густой шерстью песик внезапно спрыгнул со своей
подушки и дрожа, забился под диван. В то же мгновение яростно залаяли собаки
во дворе замка, можно было расслышать, как заливаются в отдалении другие
псы.
- Что беспокоит животных? - спросил барон.
И тогда люди, прислушавшись, уловили звук, который вызвал в собаках
ужас и ярость; услышали протяжный вой, который становился то громче, то
тише; в одно мгновение он, казалось, доносился издалека, в следующее - уже
раздавался у самых стен замка. Вся голодная и холодная нищета этого
промерзшего насквозь мира, вся неутоленная дикая ярость, смешанная с другими
ужасными и призрачными мелодиями, которым нельзя подобрать названия,
казалось, выразилась в этом погребальном вопле.
- Волки! - воскликнул барон.
Их музыка тут же слилась в один бушующий вихрь, казалось, вой доносился
отовсюду.
- Сотни волков, - сказал гамбургский торговец, который был человеком с
развитым воображением.
Побуждаемая неким импульсом, который она не могла объяснить, баронесса
покинула своих гостей и направилась к узкой, унылой комнате, где лежала
старая гувернантка, наблюдая, как исчезают часы уходящего года. Несмотря на
резкий холод зимней ночи, окно было распахнуто. Шокированная баронесса
бросилась вперед, чтобы закрыть его.
- Оставьте его открытым, - сказала старуха голосом, который при всей
его слабости выражал приказ, которых баронесса никогда прежде от гувернантки
не слышала.
- Но вы умрете от холода! - убеждала она.
- Я в любом случае умру, - раздался голос, - и я хочу послушать их
музыку. Они пришли издалека, чтобы спеть смертную песню моего семейства. Как
хорошо, что они пришли; я - последняя из фон Черногратцев, я умираю в нашем
старом замке, и они пришли, чтобы спеть мне. Слушайте, как громко они зовут!
Волчий вой все еще разносился в зимнем воздухе, и затяжные,
пронзительные раскаты его, казалось, окружали замок; старуха лежала на
кушетке, и взгляд ее выражал долгожданное счастье.
- Уходите, - сказала она баронессе, - я больше не одинока. Я - часть
великого древнего рода...
- Я думаю, она умирает, - сказала баронесса, возвратившись к гостям. -
Полагаю, нам следует послать за доктором. И что за ужасный вой! За такую
похоронную музыку я бы не заплатила большие деньги.
- Эту музыку не купить ни за какие деньги, - сказал Конрад.
- Слушайте! Что это еще за звук? - спросил барон, когда раздался треск
и шум падения.
Это было дерево, рухнувшее в парке.
На мгновение воцарилось принужденное молчание, а затем заговорила жена
банкира:
- Сильный холод иногда раскалывает деревья. Как раз холод и выгнал
волков в таком количестве. У нас уже много лет не было такой холодной зимы.
Баронесса тотчас же согласилась, что причиной всего случившегося был
холод. Холодный воздух от открытого окна стал причиной остановки сердца,
которая сделала ненужным вызов доктора к старой фройляйн. Но уведомление в
газетах выглядело очень хорошо:
"29-го декабря в замке Черногратц скончалась Амалия фон Черногратц,
давняя и дорогая подруга барона и баронессы Грюбель".

ЛУИ

- Было бы очень мило в этом году провести Пасху в Вене, - сказал
Струдварден, - и повидать там некоторых моих старых друзей. Это самое
веселое место для того, чтобы провести Пасху...
- Я думала, что мы уже решили провести Пасху в Брайтоне, - прервала
Лина Струдварден, выражая огорчение и удивление.
- Подразумевается, что ты приняла решение и мы должны провести Пасху
там, - сказал ее муж. - Мы провели там прошлую Пасху, и неделю после Троицы
тоже, годом раньше мы были в Вортинге, а перед тем снова в Брайтоне. Я
думаю, что пора бы произвести некоторую смену декораций, раз уж мы об этом
заговорили.
- Поездка в Вену окажется очень дорогой, - сказала Лина.
- Ты не часто интересуешься экономией, - ответил Струдварден, - и в
любом случае путешествие в Вену обойдется немногим дороже, чем весьма
бестолковые завтраки, которые мы обычно даем весьма бестолковым знакомым в
Брайтоне. Сбежать от всего этого - само по себе праздник.
Струдварден говорил с чувством; Лина Струдварден с таким же сильным
чувством хранила молчание по этому конкретному поводу. Кружок, который она
собрала вокруг себя в Брайтоне и других южных прибрежных курортах, был
создан из семейств и отдельных лиц, которые сами по себе могли быть скучными
и бестолковыми, но которые в совершенстве постигли искусство льстить миссис
Струдварден. Она не имела ни малейшего желания изменить их обществу и
оказаться среди невнимательных незнакомцев в чужой стране.
- Ты можешь отправляться в Вену один, если тебе так этого хочется, -
сказала она, - я не могу оставить Луи, а собака - всегда источник ужасных
неприятностей в иностранной гостинице, даже если не вспоминать про всю суету
и карантинные строгости при возвращении. Луи умрет, если он расстанется со
мной хотя бы на неделю. Ты не знаешь, что это для меня может значить.
Лина наклонилась и чмокнула в нос крошечного коричневого шпица, который
лежал, спокойный и безразличный, под шалью у нее на коленях.
- Послушай, - сказал Струдварден, - быть смехотворной проблемой - это
вечное занятие Луи. Ничего нельзя сделать, никаких планов нельзя исполнить
без всяческих запретов, связанных с причудами или удобствами этого
животного. Будь ты жрецом, служащим какому-нибудь африканскому идолу, ты не
сумела бы выработать более сложный комплекс ограничений. Я уверен, ты
потребуешь от правительства отсрочки всеобщих выборов, если они будут как-то
противоречить удобствам Луи.
Вместо ответа на эту тираду миссис Струдварден снова наклонилась и
поцеловала безразличный коричневый нос. Это было действие женщины,
очаровательно кроткой по природе, которая, однако, скорее поставит на карту
весь мир, чем уступит дюйм там, где она считает себя правой.
- Ведь ты не слишком-то любишь животных, - продолжал Струдварден с
возрастающим раздражением. - Когда мы охотимся в Керрифилде, ты не
стараешься снизить скорость, возвращаясь с собаками домой, даже если они
умирают от усталости, и я не думаю, что ты бывала на конюшне хоть два раза в
жизни. Ты потешаешься над тем, что называешь суетой по поводу чрезмерного
истребления птиц ради их оперения, и ты всегда выражаешь возмущение, когда я
вмешиваюсь, защищая утомленное в дороге животное. И однако же ты настаиваешь
на всех предложениях, которые для того и делаются, чтобы подчинить нас этому
глупому маленькому гибриду меха и эгоизма.
- Ты предубежден против моего маленького Луи, - сказала Лина; целый мир
чуткости и жалости таился в ее голосе.
- Мне всегда только и оставалось, что быть против него предубежденным,
- сказал Струдварден, - я знаю, каким веселым и отзывчивым компаньоном может
быть песик, но мне и не позволяли и пальцем коснуться Луи. Ты говоришь, что
он кусает всех, кроме тебя и твоей горничной. Когда старая леди Петерби
захотела его погладить, ты выхватила Луи у нее из рук, чтобы песик не впился
в даму зубами. Все, что я от него вижу - это верхушка болезненного
маленького носика, высунутая из его корзины или из твоей муфты, и я иногда
слышу его тихий хриплый лай, когда ты выводишь Луи на прогулку по коридору.
Ты же не можешь ожидать ни от кого подобной глупости - любить такую собаку.
Эдак можно развить в себе привязанность к кукушке, которая обитает в стенных
часах.
- Он любит меня, - произнесла Лина, вставая из-за стола, по-прежнему
держа на руках обмотанного шалью Луи. - Он любит только меня, возможно,
поэтому я так сильно люблю его в ответ. Меня не волнует, что ты там про него
говоришь, и я с ним не расстанусь. Если ты настаиваешь на поездке в Вену,
тебе придется ехать одному, как я уже сказала. Я думаю, было бы куда
разумнее, если б ты поехал в Брайтон со мной и Луи, но, разумеется, ты
можешь и себя потешить.
- Ты должен избавиться от этой собаки! - сказала сестра Струдвардена,
когда Лина вышла из комнаты. - Нужно помочь ей исчезнуть - быстро и
безболезненно. Лина просто использует ее, чтобы добиться своего во множестве
случаев; иначе ей пришлось бы осторожно уступать твоим желаниям или общим
удобствам. Я уверена, что сама она не заботится даже о кнопках на ошейнике
животного. Когда друзья толпятся вокруг нее в Брайтоне или где-нибудь еще,
для собаки попросту не остается времени, и она целыми днями находится на
попечении служанки. Но если ты предлагаешь Лине поехать куда-нибудь, куда
она ехать не хочет, она тут же оправдывается, что не может расстаться с
собакой. Ты когда-нибудь входил в комнату незамеченным и слышал, как Лина
беседует со своим драгоценным животным? Я ни разу не слышала. Я уверена, что
она трясется над Луи только тогда, когда кто-нибудь может обратить на это
внимание.
- Что ж, признаюсь, - согласился Струдварден, - в последнее время я не
один раз рассматривал возможность какого-нибудь несчастного случая, который
бы положил конец существованию Луи. Однако не так уж легко устроить нечто
подобное с животным, которое проводит большую часть времени в муфте или в
игрушечной конуре. Не думаю, что яд нам подойдет; зверь, очевидно, до ужаса
перекормлен: я иногда видел, что Лина предлагает ему за столом разные
лакомства, но он, кажется, их никогда не ест.
- Лина пойдет в церковь в среду утром, - задумчиво произнесла Элси
Струдварден, - она не сможет взять туда Луи. Сразу из церкви она отправится
к Деллингам на ланч. У тебя будет несколько часов, чтобы достичь цели.
Горничная почти непрерывно флиртует с шофером. В любом случае, я найду
какой-нибудь предлог, чтобы удержать ее на расстоянии.
- Это освобождает нам путь, - сказал Струдварден, - но, к сожалению, в
мозгу у меня абсолютно пусто, особенно по части смертоубийственных проектов.
Этот маленький зверь омерзительно ленив; я не могу представить, что он
прыгнет в ванну и там утонет или примет неравный бой с мастиффом мясника и
закончит свой путь в огромных челюстях. В каком облике может придти смерть к
вечному обитателю уютной корзинки? Было бы слишком подозрительно, если бы мы
выдумали набег суфражисток, сказав, что они вторглись в будуар Лины и
бросили в Луи кирпич. Тогда нам пришлось бы нанести еще множество
повреждений, которые причинили бы неудобство. Да и слугам покажется
странным, что они не видели и не слышали никого из захватчиц.
- У меня есть идея, - сказала Элси, - достань ящик с
воздухонепроницаемой крышкой и проделай в ней маленькое отверстие,
достаточное, чтобы просунуть внутрь резиновый шланг. Возьми Луи вместе с его
корзинкой, сунь в коробку, закрой ее и присоедини другой конец шланга к
газовому крану. Это будет настоящая камера смерти. Потом ты можешь поставить
конуру у открытого окна, чтобы избавиться от запаха газа, и Лина, вернувшись
домой, обнаружит мирно почившего Луи".
- Романы пишут как раз о таких женщинах, - восхищенно откликнулся
Струдварден. - У тебя идеальный преступный склад ума. Пойдем поищем ящик.
***
Два дня спустя заговорщики стояли, виновато разглядывая крепкий
квадратный ящик, соединенный с газовым краном длинным резиновым шлангом.
- Ни звука, - изрекла Элси, - он даже не шевельнулся; должно быть, это
произошло совершенно безболезненно. Но все равно, мне делать это было крайне
неприятно.
- Переходим к самому ужасному, - произнес Струдварден, закрывая
вентиль. - Мы медленно поднимем крышку и постепенно выпустим газ.
Пожалуйста, раскачивай дверь туда-сюда, чтобы в комнате был сквозняк.
Несколько минут спустя, когда пары рассеялись, они наклонились и
подняли конуру вместе с ее печальным содержимым. Элси издала крик ужаса. Луи
сидел у входа в свое жилище, голова его была поднята, а уши навострены, он
был так же холоден и неподвижен, как тогда, когда они опускали его в камеру
смерти. Струдварден отбросил конуру и долго смотрел на чудо-собаку; потом он
залился громким, радостным смехом.
Это была, конечно, превосходная имитация грубоватого игрушечного шпица,
и аппарат, который издавал хриплый лай, когда на него нажимали, существенно
помогал Лине и горничной Лины в ведении домашнего хозяйства. Для женщины,
которая терпеть не могла животных, но любила добиваться своего, оставаясь в
ореоле бескорыстия, миссис Струдварден справилась достаточно хорошо.
- Луи мертв, - такова была краткая информация, которой приветствовали
Лину, вернувшуюся с завтрака.
- Луи МЕРТВ! - воскликнула она.
- Да, он набросился на сына мясника и укусил его, он укусил и меня,
когда я попытался его остановить, так что мне пришлось его уничтожить. Ты
предупреждала меня, что он кусается, но не говорила, что он по-настоящему
опасен. Мне пришлось выплатить мальчику значительную компенсацию, так что
тебе придется обойтись без той броши, которую ты хотела получить на Пасху;
мне придется отправиться в Вену к доктору Шредеру, который является
специалистом по собачьим укусам, и ты поедешь со мной. То, что осталось от
Луи, я послал к Роуленду Уорду, чтобы сделать чучело; это будет мой
пасхальный подарок вместо броши. Ради Бога, Лина, поплачь, если ты и впрямь
так сильно переживаешь; только не стой здесь, глядя на меня, как будто я
лишился рассудка.
Лина Струдварден не плакала, но ее попытки рассмеяться оказались
совершенно неудачными.

ГОСТИ

- Пейзаж, который виден из наших окон, бесспорно очарователен, -
сказала Аннабель, - вишневые сады, и зеленые луга, и река, вьющаяся по
долине, и церковный шпиль, виднеющийся среди вязов - все это производит
превосходное впечатление. Однако есть что-то ужасно сонное и утомительное во
всем окружающем мире; кажется, неподвижность преобладает повсюду. Здесь
никогда ничего не случается; посев и сбор урожая, редкая вспышка кори,
незначительные разрушения после грозы и слабое волнение в связи с выборами -
это почти все, что за пять лет нарушало монотонность нашего существования. И
впрямь ужасно, не правда ли?
- Напротив, - ответила Матильда, - я нахожу это чудесным и
успокоительным; но раньше, видишь ли, я жила в странах, где очень много
всего случается одновременно, причем именно тогда, когда человек ни к чему
не подготовлен.
- Это, конечно, дело другое, - сказала Аннабель.
- Я никогда не забуду, - поведала Матильда, - тот случай, когда епископ
из Бекара нанес нам нежданный визит; он направлялся на закладку миссии или
чего-то подобного.
- Я думала, что вы там всегда готовились к приему особых гостей, -
сказала Аннабель.
- Я готова была встретить полдюжины епископов, - заявила Матильда, - но
возникло одно смущающее обстоятельство: после непродолжительной беседы
выяснилось, что этот конкретный епископ был моим дальним родственником,
принадлежащим к той ветви нашего семейства, которая рассорилась с нашей
ветвью во время королевского дерби. Они выиграли его, хотя мы должны были
выиграть, или мы выиграли, а они были уверены, что выиграть должны они - в
общем, я позабыла, что там и как; во всяком случае, они поступили
безнравственно. И теперь ко мне являлся один из них в ореоле святости и
требовал традиционного восточного гостеприимства.
- Это и впрямь непросто, но ты могла пригласить своего мужа, чтобы
придумать нечто увлекательное.
- Мой муж находился в пятидесяти милях от дома, пытаясь воззвать к
здравому смыслу или к тому, что он называл здравым смыслом, деревенских
жителей, которые возомнили, что один из их вождей - это тигр-оборотень.
- Какой такой тигр?
- Тигр-оборотень; ты слышала о волках-оборотнях, о помеси волка,
человека и демона, не так ли? Ну, а в той части света существуют
тигры-оборотни, или местные жители думают, что таковые существуют. И я
должна сказать, что в данном случае, насколько подтверждается клятвами и
неоспоримыми доказательствами, у них были все основания так думать. Однако,
раз уж мы отказались от судебных преследований за колдовство триста лет
назад, нам не нравится, что другие люди следуют тем традициям, которые мы
отвергли; нам кажется, что они выказывают недостаточно почтения к нашему
интеллектуальному и моральному положению.
- Я надеюсь, ты не была слишком груба с епископом, - прервала ее
Аннабель.
- Ну конечно, он же был моим гостем, так что мне приходилось быть с ним
вежливой, но он оказался лишен всякого такта и вспомнил про старую семейную
ссору; он даже попытался указать на некоторые обстоятельства, которые
оправдывали поведение его родни. Если такие обстоятельства и были, чего я ни
на мгновение не допускаю, в моем доме ему не следовало затрагивать эту тему.
Я ее обсуждать не собиралась. После этого я тотчас же дала выходной своему
повару, чтобы он мог посетить престарелых родителей милях в девяноста от
нашего дома. Повар, призванный на смену, не был специалистом по части карри;
по правде сказать, я не думаю, что приготовление пищи в любой форме могло
быть одной из его сильных сторон. Полагаю, что он первоначально явился к нам
в качестве садовника, но поскольку у нас никогда не имелось ничего, что
можно было счесть садом, он стал помощником козопаса, и этой должности он,
по-моему, целиком и полностью соответствовал. Как только епископ услышал,
что я отправила повара в сверхурочный и ненужный отпуск, он постиг смысл
моего маневра, и с этого момента мы почти не разговаривали. Если б когда
нибудь епископ, с которым ты не разговариваешь, остановился у тебя в доме,
ты оценила бы сложившуюся ситуацию.
Аннабель признала, что в жизни ни с чем подобным не сталкивалась.
- Тогда, - продолжила Матильда, - чтобы все еще больше усложнить,
Гвадлипичи вышла из берегов, что она время от времени делала, если дожди
продолжались сверх положенного срока. И нижняя часть нашего дома и все
дворовые постройки были затоплены. Мы успели вовремя освободить пони, и
конюхи всем скопом доплыли до ближайшего островка, возвышавшегося над водой.
Пяток козлов, главный козопас, его супруга и несколько их отпрысков укрылись
на веранде. Все прочее свободное пространство заняли мокрые, потрепанные
куры и цыплята; ни один человек не знает, сколько у него домашней птицы,
пока жилища его слуг не скрываются под водой. Конечно, я переживала нечто
подобное во время предшествующих наводнений, но тогда у меня не был полон
дом козлов, козлят и полумертвых кур. Прибавь ко всему еще и епископа, с
которым я почти не разговаривала.
- Это, наверно, было непростое времечко, - заметила Аннабель.
- Но дальше начались новые трудности. Я не могла допустить, чтобы
обычное наводнение уничтожило все воспоминания о том королевском дерби. И я
сообщила епископу, что большая спальня с письменным столом и маленькая ванна
с достаточным запасом холодной воды должны стать его обиталищем, и этого
пространства ему при данных обстоятельствах более чем достаточно.
Однако около трех часов дня, пробудившись после сиесты, он совершил
внезапное вторжение в комнату, которая когда-то была гостиной, а теперь
стала и гостиной, и складом, и полдюжиной других помещений. По состоянию
костюма моего гостя можно было решить, что он решил превратить комнату еще и
в свою раздевалку.
"Боюсь, вам негде будет присесть", холодно произнесла я, "на веранде
полно коз".
"У меня в спальне козел", заметил он столь же холодно с оттенком
сардонического упрека.
"Неужели", сказала я, "еще один спасся? Я думала, все прочие козы
пропали".
"Ну, этот козел уж точно пропал", ответил он, "его прямо сейчас доедает
леопард. Поэтому я и покинул комнату; некоторым животным не нравится, когда
при их трапезе присутствуют сторонние наблюдатели".
Появление леопарда, конечно, объяснялось просто; он бродил вокруг
козьих загонов, когда началось наводнение, и взобрался наверх по внешней
лестнице, ведущей в ванную комнату епископа. Козла леопард приволок с собой.
Вероятно, он счел ванную слишком сырой и тесной и перенес свой банкет в
спальню, пока епископ дремал.
- Какая ужасная ситуация! - воскликнула Аннабель. - Представляю, как
разъяренный леопард носится по дому, окруженному водой!
- Ну, нисколько не разъяренный, - ответила Матильда, - он насытился
козлятиной, у него в распоряжении было предостаточно воды, если б он
почувствовал жажду; вероятно, его первейшим желанием было немедленно
вздремнуть.
Однако, думаю, всякий согласится, что положение стало затруднительным:
единственная комната для гостей занята леопардом, веранда забита козами,
детьми и мокрыми курами, а епископ, с которым я не разговариваю, сидит в
моей собственной гостиной. По правде сказать, даже не знаю, как я пережила
эти долгие часы, а трапеза оказалась еще большим испытанием. Новый повар мог
оправдаться за водянистый суп и сырой рис, а поскольку ни козопас, ни его
супруга не относились к числу опытных ныряльщиков, погреб с запасами еды был
для нас недостижим.
К счастью, уровень воды в Гвадлипичи спадает так же быстро, как растет,
и незадолго до рассвета конюхи вернулись, и только копыта пони скрывались
под водой. Затем возникло некоторое неудобство из-за того факта, что епископ
желал убраться скорее, чем леопард, но последний устроился среди вещей
первого, и с порядком отъезда были связаны определенные трудности. Я указала
епископу, что привычки леопарда отличаются от повадок выдры, он предпочитает
ходить, а не плавать; целая козлиная туша с чистой водой из ванной были
достаточным оправданием для непродолжительного отдыха; если бы я выстрелила
из ружья, чтобы спугнуть животное, как предложил епископ, оно, вероятно,
покинуло бы спальню, чтобы перебраться в гостиную, и без того переполненную.
В любом случае, я испытала настоящее облегчение, когда они оба убрались.
Теперь, надеюсь, ты сумеешь понять мое преклонение перед сонной сельской
местностью, где ничего не происходит.

ПОКАЯНИЕ

Октавиан Раттл был одним из тех веселых индивидуумов, которые несут на
себе явственную печать дружелюбия, и как у большинства представителей
данного вида, его душевный покой в значительной мере зависел от одобрения
приятелей. Охотясь на маленького полосатого кота, он сотворил то, чем сам
вряд ли мог гордиться, и потому был очень рад, когда садовник зарыл тело на
лугу, в поспешно сооруженной могиле под одиноким дубом, тем самым, на
который гонимая жертва вскочила в последней попытке спастись. Это было
неприятное и, по-видимому, очень жестокое дело, но обстоятельства требовали
его исполнения. Октавиан берег цыплят; ну, по крайней мере, берег некоторых
из них; другие исчезали из-под его опеки, и только несколько запачканных
кровью перышек указывали, как именно они отправились в последний путь.
Полосатый кот из большого серого дома, обращенного задней стеной к лугу,
тайком совершил немало удачных посещений курятника, и после должных
переговоров с властями серого дома судьба хищника решилась. "Дети
расстроятся, но они не должны узнать", таков был вердикт по этому вопросу.
Упомянутые дети для Октавиана неизменно оставались загадкой; за