Монро. Игрушки мира

которые обычно знали очень немного о теннисе и много - об игроках, должны
были сидеть в этом месте и наблюдать за игрой. Сложилась и другая традиция:
две леди должны быть милы и любезны, а другие две - миссис Доул и миссис
Хатч-Маллард.
- Ева Джонелет сделала сегодня с волосами что-то особенно неподходящее,
- сказала миссис Хатч-Маллард. - Ее волосы ужасны и в лучшие времена, но ей
не следует делать еще и такую нелепую прическу. Кому-то нужно сказать ей об
этом.
Волосы Евы Джонелет могли бы избежать осуждения миссис Хатч-Маллард,
если б она могла позабыть о том общеизвестном факте, что Ева была любимой
племянницей миссис Доул. Возможно, для всех было бы куда удобнее, если б
миссис Хатч-Маллард и миссис Доул можно было приглашать в сад по
отдельности; но за год здесь проводилась только одна вечеринка, и ни одну
леди нельзя было вычеркнуть из списка приглашенных; иначе мир и покой в
округе были бы раз и навсегда уничтожены.
- Как мило выглядят тисовые деревья в это время года, - вставила леди с
мягким, серебристым голосом, который напоминал о шиншилловой муфте,
раскрашенной Уистлером.
- Что вы подразумеваете под "этим временем года"? - потребовала миссис
Хатч-Маллард. - Тисовые деревья красивы в любое время года. Таково их
великое очарование.
- Тисовые деревья вызывают отвращение в любых обстоятельствах и в любое
время года, - произнесла миссис Доул медленно и решительно, явственно
радуясь самой возможности вставить возражение. - Они пригодны только для
кладбищ и склепов.
Миссис Хатч-Маллард издала сардоническое хмыканье, которое в переводе
могло означать, что есть такие люди, которые лучше подходят для кладбищ, чем
для вечеринок в саду.
- Какой счет, скажите, пожалуйста? - спросила леди с шиншилловым
голосом.
Желаемую информацию ей сообщил молодой джентльмен в безупречно белом
фланелевом костюме; в облике юноши выражалась скорее заботливость, чем
беспокойство.
- Каким противным субъектом сделался этот Берти Диксон! - объявила
миссис Доул, внезапно вспомнив, что Берти был фаворитом миссис Хатч-Маллард.
- Молодые люди сегодня совсем не те, какие были двадцать лет назад.
- Конечно, не те, - откликнулась миссис Хатч-Маллард. - Двадцать лет
назад Берти Диксону было всего два года, и вам следовало бы ожидать, что
возникнут некоторые отличия во внешнем облике, манерах и речи.
- Вы знаете, - заявила миссис Доул как будто по секрету, - я не
удивлюсь, если это задумано как нечто остроумное.
- Будут ли у вас какие-то интересные гости, миссис Норбери? - торопливо
поинтересовался шиншилловый голос. - Вы же обычно проводите домашние вечера
в это время года.
- Ко мне приезжает очень интересная дама, - сказала миссис Норбери,
которая некоторое время безмолвно пыталась перевести беседу в безопасное
русло, - моя старая знакомая, Ада Блик...
- Какое ужасное имя, - заявила миссис Хатч-Маллард.
- Она произошла от де ла Бликов, старой гугенотской семьи из Турина,
знаете ли.
- В Турине не было никаких гугенотов, - сказала миссис Хатч-Маллард,
считавшая, что может благополучно обсуждать любое событие трехсотлетней
давности.
- Что ж, в любом случае, она приезжает ко мне, - продолжала миссис
Норбери, быстро переходя от истории к современности. - Она приезжает нынче
вечером, и она - удивительная ясновидящая, седьмая дочь седьмой дочери,
знаете, и все такое прочее.
- Как интересно! - прозвучал шиншилловый голос. - Эксвуд - как раз
самое подходящее место для нее. Там, по слухам, есть несколько призраков.
- Именно поэтому она так хотела приехать, - сказала миссис Норбери. -
Она отложила все прочие дела, чтобы принять мое приглашение. У нее были
видения и сны, и все это сбывалось прямо-таки с изумительной точностью, но
она никогда не видела призраков, и она собирается приобрести данный опыт.
Она принадлежит к этому Обществу Исследований, знаете.
- Я ожидаю, что она увидит несчастную леди Куллумптон, самую известную
из всех эксвудских жертв, - сказала миссис Доул. - Как вам известно, мой
предок, сэр Гервас Куллумптон, убил свою молодую невесту в припадке
ревности, когда они были в Эксвуде с визитом. Он задушил ее в стойлах
кожаными стременами, сразу после того, как они приехали, и она иногда бродит
в сумерках по лужайке и вокруг конюшен, облаченная во что-то длинное и
зеленое, стеная и пытаясь сорвать удавку с горла. Мне очень интересно
услышать, что же предстанет взору вашей подруги...
- Я не знаю, почему это она должна увидеть дрянное, традиционное
видение вроде так называемого призрака леди Куллумптон, который только
служит прикрытием для горничных и подвыпивших конюхов. Мой дядя, который был
владельцем Эксвуда, совершил там самоубийство при самых трагических
обстоятельствах; он, конечно, чаще всех прочих призраков там появляется.
- Миссис Хатч-Маллард очевидно никогда не читала "Историю Графства"
Поппла, - сказала миссис Доул холодно, - иначе она узнала бы, что призрак
леди Куллумптон - это явление, подтвержденное многими заслуживающими доверия
очевидцами...
- О, Поппл! - с презрением воскликнула миссис Хатч-Маллард. - Любая
пустяковая древняя история для него достаточно хороша. Ну, в самом деле, кто
такой Поппл! А призрак моего дяди видел сам настоятель, который был и
мировым судьей. Я полагаю, что данное доказательство для всех будет
достаточным. Миссис Норбери, я сочту это преднамеренным личным оскорблением,
если ваша ясновидящая подруга увидит какого-то другого призрака, кроме моего
дяди.
- Осмелюсь сказать, что она может вообще ничего не увидеть; до сих пор
она никогда ничего не видела, знаете, - сказала миссис Норбери с надеждой.
- Я коснулась самой неудачной темы, - каялась она впоследствии
обладательнице шиншиллового голоса. - Эксвуд принадлежит миссис
Хатч-Маллард, а мы только что заполучили его в краткосрочную аренду. Ее
племянник хотел там пожить некоторое время, и если мы как-нибудь оскорбим
ее, она тотчас откажется возобновлять арендный договор. Я иногда думаю, что
все эти садовые вечеринки - огромная ошибка.
Норбери играли в бридж в течение следующих трех ночей почти до часу;
они не интересовались игрой, но карты сокращали срок, остававшийся в
распоряжении их гостьи для нежелательных призрачных посещений.
- Мисс Блик вряд ли будет в подходящем настроении, чтобы видеть
призраков, - сказал Хьюго Норбери, - если будет ложиться спать, все еще
думая о козырях, карточных комбинациях и выигрышах.
- Я несколько часов беседовала с ней о дядюшке миссис Хатч-Маллард, -
сказала его жена, - и указала точное место, где он убил себя, и навыдумывала
разного рода внушительные детали, и нашла старый портрет лорда Джона
Расселла и повесила у нее в комнате, и сказала ей, что это, вероятно,
портрет дяди в зрелом возрасте. Если Ада вообще увидит призрака, это,
разумеется, будет старый Хатч-Маллард. Во всяком случае, мы старались.
Но все было впустую. На третье утро своего пребывания под гостеприимным
кровом Ада Блик спустилась к завтраку позже обычного, ее глаза казались
очень утомленными, но горели от волнения, ее волосы были причесаны кое-как,
а в руках она держала большой коричневый том.
- Наконец-то я увидела нечто сверхъестественное! - воскликнула она и
пылко поцеловала миссис Норбери, как будто в благодарность за
предоставленную возможность.
- Призрак! - вскричала миссис Норбери. - Неужели!
- Явственно и безошибочно!
- И это был пожилой человек в костюме приблизительно пятидесятилетней
давности? - с надеждой спросила миссис Норбери.
- Ничего подобного, - сказала Ада. - Это был белый еж.
- Белый еж! - воскликнули оба Норбери со смущением и удивлением.
- Огромный белый еж с ужасными желтыми глазами, - сказала Ада. - Я в
полудреме лежала в кровати, но внезапно ощутила появление чего-то зловещего
и необъяснимого в моей комнате. Я села и огляделась, и тогда под окном я
увидела ужасное ползучее существо, своеобразного чудовищного ежа
грязно-белого цвета, с черными, омерзительными когтями, которые щелкали и
скребли по полу, с узкими желтыми глазами, источавшими неописуемое зло. Это
существо проползло ярд или два, не отрывая от меня своих жестоких,
отвратительных глаз; потом, достигнув второго окна, которое было открыто,
оно вскарабкалось на подоконник и исчезло. Я тотчас же встала и подошла к
окну; но там не было никаких следов. Конечно, я поняла, что это существо
явилось из другого мира, но я не знала, что же увидела, пока не открыла
главу о местных традициях в книге Поппла.
Она нетерпеливо раскрыла огромный коричневый том и прочла: "Николас
Гаррисон, старый скупец, был повешен в Батчфорде в 1763 году за убийство
фермера, который случайно обнаружил его тайник. Его призрак, как полагают,
бродит по сельской местности, иногда обретая облик белой совы, а иногда -
огромного белого ежа".
- Я уверена, что вы читали историю Поппла на ночь, и после этого
ПОДУМАЛИ, что видели ежа, находясь еще в полусне, - сказала миссис Норбери,
сразу сделав предположение, которое, вероятно, было очень близко к истине.
Ада отвергла возможность такой интерпретации видения.
- Об этом следует молчать, - быстро сказала миссис Норбери, - слуги...
- Молчать! - воскликнула Ада с негодованием. - Я напишу об этом
подробный отчет в Общество Исследований.
И тогда Хьюго Норбери, который от природы не был одарен блестящими
способностями, пережил один из редких и полезных припадков вдохновения.
- Это было очень жестоко с нашей стороны, мисс Блик, - сказал он, - но
стыдно распространять этот слух дальше. Белый еж - наша старая шутка;
огромный еж-альбинос, знаете ли, которого мой отец привез домой с Ямайки,
где ежи достигают невообразимых размеров. Мы прячем его в комнате, привязав
к нему нитку, а другой конец нитки тянется через окно; потом мы опускаем ежа
вниз, он ползает по полу, как вы и вы описали, а потом мы вытягиваем его
обратно. Многие люди верят; все они читают Поппла и думают, что это -
призрак старого Гарри Николсона; но мы всегда останавливаем их прежде, чем
они пишут письма в газеты. Иначе дело может зайти слишком далеко.
Миссис Хатч-Маллард не отказала в должный срок в продлении арендного
договора, но Ада Блик навсегда отказалась от былой дружбы.

ВОЛЬЕР

- Эти вольеры в зоологических садах - такое значительное
усовершенствование по сравнению со старомодными клетками для диких животных,
- сказала миссис Джеймс Гартлберри, откладывая иллюстрированный журнал. -
Они создают иллюзию наблюдения за животными в их естественной среде
обитания. Интересно, эта иллюзия действует и на животных?
- Это зависит от животного, - откликнулась ее племянница. - Домашняя
птица из джунглей, например, без сомнения подумает, что ее законная среда
обитания абсолютно точно воспроизведена, если вы дадите ей несколько особей
противоположного пола, много разного продовольствия - вроде семян и
муравьиных яиц, большой участок свободной земли, чтобы там вволю поваляться,
удобное ветвистое дерево, и парочку конкурентов, чтобы сделать жизнь
поинтереснее. Конечно, должны быть дикие кошки, хищные птицы и другие
носители внезапной смерти, это создаст полную иллюзию свободы, но
собственное воображение птицы способно их сотворить - вспомните, какие
сигналы опасности издают наши собственные куры, если грач или обычный голубь
пролетают над выводком цыплят.
- Ты думаешь, что у них действительно возникнет своего рода иллюзия,
если им предоставить достаточно места...
- Только в некоторых случаях. Ничто не заставит меня поверить, что
какой-нибудь акр среды естественного обитания подействует на волка или
тигра, которые привыкли в диком состоянии бродить по лесу всю ночь.
Задумайтесь о богатстве звуков и запахов, обо всех соблазнах, которые
откроются перед настоящей дикой тварью, когда она выходит из логовища
вечером, зная, что через несколько минут будет носиться по удаленным
охотничьим угодьям, где ее ожидают все радости и удовольствия погони;
задумайтесь о том, как насыщается мозг, когда каждый шелест, каждый крик,
каждый согнутый прутик и каждое дуновение ветра у ноздрей означает что-то,
имеющее прямое отношение к жизни, смерти и еде. Вообразите эти удовольствия
- выбирать свое собственное место у водопоя, выбирать свое собственное
дерево, на котором можно точить когти, находить свое собственное сухое
травяное ложе, на котором можно валяться вволю. А теперь вместо всего этого
представьте ограниченное пространство для прогулок, которое останется одним
и тем же, бежите вы или ползете по нему, пространство, насыщенное несвежими,
неизменными ароматами, наполненное криками и шумами, которые не представляют
ни смысла, ни интереса. Как замена узкой клетки нововведения превосходны, но
я думаю, что они - всего лишь слабая имитация свободной жизни.
- Очень уж гнетущее представление, - сказала миссис Гартлберри. -Они
кажутся такими просторными и такими естественными, но я полагаю, многое из
того, что кажется естественным для нас, будет бессмысленным для дикого
животного.
- Вот где начинают действовать столь сильные у нас способности к
самообману, - заметила племянница. - Мы способны проживать глупые,
нереальные, ничтожные жизни в собственных вольерах, и при этом убеждаем
себя, что мы - по-настоящему свободные мужчины и женщины, ведущие разумное
существование в разумной сфере.
- Но, боже правый, - воскликнула тетушка, шокированная и вынужденная
занять оборонительную позицию, - мы ведем разумное существование! Что же,
спрашивается, ты считаешь несвободой? Мы просто ведем себя в соответствии с
обычными приличиями, принятыми в цивилизованном обществе.
- Мы скованы, - сказала племянница спокойно и безжалостно, - границами
доходов и возможностей, а прежде всего - недостатком инициативы. Для
некоторых людей ограниченный доход не имеет особого значения, на деле он
часто помогает очень многого добиться в жизни; я уверена, что существуют
мужчины и женщины, которые делают покупки на задворках Парижа, приобретая
четыре морковки и кусочек мяса на день, при этом они ведут совершенно
реальное и богатое событиями существование. Недостаток инициативы - вот что
действительно приносит вред, и вот где вы, я и дядя Джеймс так безнадежно
ограниченны. Мы - всего лишь животные, блуждающие по своим вольерам, с тем
отличием не в нашу пользу, что на животных там смотрят, но никто не хочет
смотреть на нас.
На самом деле тут и не на что смотреть. Нам холодно зимой и жарко
летом, а если нас ужалит оса - что ж, это инициатива осы, но никак не наша;
все, что мы делаем, сводится к унылому ожиданию. Всякий раз, когда мы
достигаем местной славы или известности, это происходит как-то косвенно.
Если случается хороший год для магнолий, в окрестностях замечают: "Вы видели
магнолии Гартлберри? Это совершенные цветы", и мы идем всем рассказывать,
что распустилось пятьдесят семь бутонов вместо тридцати девяти в прошлом
году.
- В год Коронации их было целых шестьдесят, - вставила тетя, - твой
дядя сохранил записи за минувшие восемь лет.
- Разве вас никогда не волнует, - неуклонно продолжала племянница, -
что, если бы мы переехали далеко отсюда или были бы вычеркнуты из жизни,
наша местная известность автоматически перешла бы к людям, занявшим наш дом
и сад? Люди говорили бы друг другу: "Вы видели магнолии Смит-Дженкинса?
Просто совершенные цветы" или "Смит-Дженкинс рассказал мне, что на их
магнолиях в этом году не будет ни единого цветка; восточный ветер погубил
все завязи". А если бы после нашего исчезновения люди все еще связывали наши
имена с магнолией, независимо от того, кто временно владеет ей, если бы они
говорили: "Ах, это дерево, на котором Гартлберри повесили своего повара,
потому что он неправильно приготовил соус со спаржей". Вот это будет нечто,
сделанное по нашей инициативе, это нельзя будет свалить на восточный ветер
или живучесть магнолии.
- Мы никогда не сделаем ничего подобного, - сказала тетя.
Племянница неохотно вздохнула.
- Я не могу этого представить, - признала она. - Конечно, - последовало
продолжение, - есть множество способов вести подлинную жизнь, не совершая
выдающихся актов насилия. Это ужасные мелкие повседневные действия
притворной важности придают оттенок вольерности нашей жизни. Было бы
занятно, если б не было так пафосно и трагично - слышать, как дядя Джеймс
утром собирается и объявляет: "Я должен нынче отправиться в город и
выяснить, что люди говорят о Мексике. Дела там начинают принимать серьезный
оборот". Потом он направляется в город и очень серьезным тоном беседует с
торговцем табачными изделиями, кстати покупая унцию табака; возможно, он
встречает еще парочку мыслителей мирового масштаба и беседует с ними столь
же серьезным голосом, потом он плетется назад и объявляет с преувеличенной
важностью: "Я только что говорил с некоторыми людьми в городе о состоянии
дел в Мексике. Они соглашаются с моим мнением, что там все станет еще хуже
прежде, чем дела пойдут на лад". Конечно, никого в городе нисколько не
заботит, каковы его взгляды на положение дел в Мексике и есть ли они вообще.
Торговец табачными изделиями даже не переживает о покупке унции табака; он
знает, что дядя купит то же самое количество того же самого табака на
следующей неделе. Дядя Джеймс мог бы точно так же лежать на спине в саду и
беседовать с сиреневым деревом о привычках гусениц.
- Я вовсе не желаю слушать подобные вещи о твоем дяде, - сердито
возразила миссис Джеймс Гартлберри.
- Мое собственное положение столь же ужасно и трагично, - сказала
племянница беспристрастно. - Почти все во мне - обычная посредственность. Я
не очень хорошо танцую, и никто не может по чести назвать меня красивой, но
когда я направляюсь на одну из наших унылых маленьких местных танцулек, там
я, предполагается, "чудесно провожу время", вызываю горячее уважение местных
кавалеров, и иду домой, полная радостных воспоминаний. На самом деле я
просто провожу несколько часов в безразличном танце, выпиваю бокал ужасно
сделанного кларета и слушаю огромное количество непрерывных легких
разговоров. Похищение кур в лунном свете вместе с весельчаком-викарием было
бы бесконечно более захватывающим; вообразите себе удовольствие урвать всех
этих белых минорок, которыми Чибфорды всегда так хвастают. Продав их, мы
можем отдать все доходы на благотворительность, так что в этом не будет
ничего особенно дурного. Но ничего подобного нет в пределах вольера моей
жизни. На днях кто-то унылый, приличный и непримечательный будет "говорить
мне комплименты" на теннисном корте, как это обычно бывает, и все унылые
старые сплетницы в окрестности начнут спрашивать, когда мы обручимся, и
наконец мы поженимся, и люди будут дарить нам масленки, и пресс-папье, и
заключенные в раму картины, изображающие молодых женщин, кормящих лебедей.
- Эй, дядя, вы уходите?
- Я только прогуляюсь в город, - объявил мистер Джеймс Гартлберри с
некоторой важностью. - Я хочу услышать, что люди говорят об Албании. Дела
там начинают принимать очень серьезный оборот. По моему мнению, мы еще не
видели самого худшего.
В этом он был, вероятно, прав, но теперешнее или будущее состояние
Албании не имело ничего общего с начавшимися рыданиями миссис Гартлберри.

СУДЬБА

Рексу Диллоту было почти двадцать четыре, он был почти красив и
абсолютно нищ. Его мать, судя по всему, снабжала его каким-то пособием из
той суммы, которую ей оставляли кредиторы, и Рекс иногда вливался в ряды
тех, кто нерегулярно зарабатывает неопределенные суммы в качестве секретаря
или компаньона людей, неспособных справиться без посторонней помощи со своей
корреспонденцией или со своим свободным временем. В течение нескольких
месяцев он был помощником редактора и деловым менеджером газеты,
предназначенной для развлечения мышей, но привязанность была всегда
несколько односторонней, и газеты с потрясающей скоростью пропадали из
клубных читальных залов и других пристанищ, где их бесплатно оставляли.
Однако Рекс проводил свои дни, окруженный аурой комфорта и благодушия, как
может жить человек, от рождения наделенный способностью к таким вещам. И
любезное Провидение обыкновенно устраивало так, чтобы приглашения на
уик-энды совпадали в его жизни с теми днями, когда белый обеденный костюм
возвращался из прачечной в великолепной чистоте.
Он ужасно играл в большинство игр и был достаточно откровенен, чтобы
это признавать, но он развил в себе удивительно точную способность оценивать
игру и возможности других людей в состязаниях гольфистов, в бильярдных
партиях и в турнирах по крокету. Высказывая свое мнение о превосходстве того
или иного игрока с достаточной степенью юношеской убежденности, он обычно
преуспевал в устройстве пари со средними ставками и привык к тому, что
выигрыши уик-эндов помогали ему переносить финансовые трудности и
благополучно преодолевать середину недели. Неприятность, как Рекс
доверительно сообщил Кловису Сэнгрейлу, состояла в том, что у него никогда
не было в распоряжении доступной или хотя бы предполагаемой наличной суммы,
достаточной, чтобы устроить действительно стоящее пари.
- Когда-нибудь, - сказал он, - я наткнусь на настоящую безопасную вещь,
на ставку, которая просто не может провалиться, и тогда я поставлю на нее
все, что у меня есть, или даже намного больше, чем я стоил бы весь до
последней булавки.
- Было бы крайне печально, если б эта ставка случайно прогорела, -
вмешался Кловис.
- Это было бы не просто печально, - ответил Рекс, - это была бы
трагедия. Все равно, было бы чрезвычайно забавно нечто подобное устроить.
Представь себе, каково проснуться утром, зная, что у тебя на счете сотни три
фунтов. Но мне нужно идти и до завтрака почистить голубятню моей хозяйки -
по доброте душевной.
- У твоих хозяек всегда есть голубятни, - сказал Кловис.
- Я всегда выбираю хозяек, у которых они есть, - сказал Рекс. -
Голубятня - это показатель небрежного, экстравагантного, приветливого
окружения, как раз такого, которое я люблю. Люди, рассыпающие кукурузные
зерна для бесчисленных крылатых ничтожеств, которые только сидят, воркуя и
довольно разглядывая друг друга на манер Луи Кваторза, - такие люди мне
прекрасно подходят.
- Сегодня днем приезжает молодой Стриннит, - задумчиво сказал Кловис. -
Смею сказать, что тебе нетрудно будет заставить его сыграть на бильярде. Он
играет весьма недурно, но совсем не так хорошо, как ему кажется.
- Я знаю одного гостя, который может сыграть против него, - заметил
Рекс мягко, но с опасным блеском в глазах, - тот похожий на труп майор,
который прибыл вчера вечером. Я видел, как он играл в Cен-Морице. Если бы я
мог убедить Стриннита, чтобы он поставил на самого себя против майора,
деньги оказались бы у меня в кармане. Это очень похоже на тот счастливый
случай, которого я ждал и о котором молился.
- Не торопись, - порекомендовал Кловис. - Стриннит может когда-нибудь
разыграться и достичь той формы, в которой давно уверен.
- Нет, я хочу поторопиться, - спокойно сказал Рекс, и выразительным
взглядом подтвердил свои слова.
- Вы все собираетесь направиться в бильярдную? - спросила Тереза
Тандлфорд после обеда, выражая немного неодобрения и немало раздражения. - Я
не могу понять, какое особое развлечение вы находите в том, чтобы смотреть
на двух людей, раскатывающих несколько шаров из слоновой кости по столу.
- О, ну, в общем, - ответила ей хозяйка, - это способ приятно провести
время, знаете ли.
- Очень скучный способ, по-моему, - сказала миссис Тандлфорд. - Я как
раз собиралась показать всем вам фотографии, которые сделала в Венеции
прошлым летом.
- Вы показывали их нам вчера вечером, - поспешно произнесла миссис
Куверинг.
- Те были сделаны во Флоренции. Они совсем другие.
- О, ну, в общем, мы посмотрим на них когда-нибудь...завтра. Вы можете
оставить их внизу в гостиной, и потом все смогут посмотреть.
- Я хотела бы показать их, когда все собрались вместе, потому что мне
следует сделать очень много объяснений и замечаний о венецианском искусстве
и архитектуре, по тому же принципу, по которому я рассказывала вчера вечером
о флорентийских галереях. Также я хотела прочесть вам свои стихи,
посвященные реставрации Кампаниле. Но, конечно, если вы все предпочитаете
наблюдать, как майор Лэттон и мистер Стриннит управляются с шарами на
столе...
- Они считаются первоклассными игроками, - сказала хозяйка.
- Значит, мне придется признать, что мои стихи и моя художественная
болтовня считаются второклассными, - едко заметила миссис Тандлфорд.
- Однако, поскольку все вы уже изготовились смотреть глупейшую игру,
мне больше нечего сказать. Я пойду наверх и закончу одно письмо. Позже,
возможно, я спущусь и присоединюсь к вам.
Как минимум одному из зрителей игра совсем не казалась глупой.
Она была увлекательной, возбуждающей, дразнящей, нервной, и наконец она
стала трагической. Майор с репутацией, привезенной из Сен-Морица, оказался
явно не в форме, молодой Стриннит форму наконец обрел, и удача была на его
стороне. С самого начала в бильярдные шары, казалось, вселился демон
упрямства; они катились вполне удовлетворительно для одного игрока и никак