Морси Памела. Свадебный камень

   Мегги в мгновение ока вернулась к действительности. Во-первых, от смущения, что Фарли вторгся в ее грезы, а во-вторых, от безобразной путаницы, которую она устроила на ткацком станке. Неумелое возделывание грядок заняло все утро, а теперь, когда она наконец-то освободилась, чтобы поработать за ткацким станком, образ Ро Фарли преследовал ее и здесь.
   Медленно и кропотливо Мегги вытаскивала запутавшиеся скомканные нити, проклиная про себя горожанина. Почему, скажите на милость, ей так не повезло, что самый великолепный мужчина, ступавший когда-либо на гористую землю Озарка, объявился прямо у порога их хижины? Она вспыхнула, вспомнив его лицо, когда он смотрел на нее сверху через дыру в крыше сарая.
   — Подумать только, я была в чем мать родила, а у него даже не хватило совести отвести взгляд! — пожаловалась она вслух.
   И все же в праведном гневе Мегги можно было уловить тщательно скрываемое торжество. Да, он вдоволь насладился созерцанием ее голого тела, но тут же свалился с крыши. Так ему и надо!
   Может быть, именно это имела в виду бабушка Пигготт, говоря о «сбивании мужчин с ног»? Слабая улыбка удовлетворения мелькнула в уголках губ Мегги. К счастью, Мегги удалось взять себя в руки и спуститься с небес на землю. Она напомнила себе, что интересует Д. Монро Фарли не больше, чем пень змею. Она секретничала с Идой, и Полли, и Мейвис, и другими девушками. Если мужчина хочет женщину, это вовсе не означает, что он хочет жениться на ней. И Фарли дал понять достаточно ясно, что ему нравится целоваться с ней, но он явно не желает связывать свою жизнь с Мегги.
   Конечно, она не первая женщина, оказавшаяся в идиотском положении из-за мужчины. Но большинству женщин все-таки не напоминают об этом ежедневно…
   Что он должен был подумать о ее вчерашнем самоуверенном поведении? Конечно, он предполагал, что она будет в высшей степени поражена. А если она опять ошиблась? Что, если она дала ему понять, будто он в состоянии заставить ее сердце сильнее забиться от одного-единственного доброго слова? Самое сильное унижение — быть отвергнутой мужчиной и по-прежнему желать его.
   Мегги, в конце концов, удалось распутать нить на станке. Она оценивающим жестом провела по только что сотканной бледной полушерстяной ткани. Конечно, на самом деле она не была полушерстяной. На целые мили от усадьбы Бестов не встречалось ни единой овцы. Мегги смешивала лен с прохладным, более легким хлопком. Но люди продолжали называть ткань «полушерстяной»» «Полухлопчатобумажная» звучало нелепо и, кроме того, трудно произносилось. Глядя на кусок, Мегги решила, что, несмотря на то, что она постоянно отвлекалась и ошибалась, получится хорошая ткань. Она снова установила челнок.
   Узкий, темный сарай, где она обычно ткала, прогрелся от солнца. Хотя через распахнутую дверь доносились порывы легкого ветерка, на лбу девушки собрались капельки пота, а отделанный бахромой домотканый воротник рабочего платья повлажнел и прилип к шее. Большинство женщин оставляли эту работу на темные зимние дни, но Мегги ткала круглый год, как только выпадала свободная минутка.
   Она любила эту работу. Ритмичные, монотонные движения позволяли наслаждаться одиночеством, давая воображению полную свободу исследовать самые странные и потаенные уголки сознания, уноситься в самые рискованные дали — любые, какие оно только пожелает. Стоило лишь заправить ткацкий станок нитями, а остальное не составляло особого труда. Конечно, время от времени случались и промахи. Но, в отличие от приготовления пищи, если ошибешься, когда ткешь, эти ошибки всегда можно было исправить или спокойно смириться с ними. Иногда они даже придавали ткани некое своеобразие. Хижину Бестов в изобилии украшали покрывала и скатерти, занавески и коврики. И всегда имелась в наличии ткань для шитья одежды. И опять же, в отличие от стряпни, Мегги никогда не приходилось выбрасывать свиньям куски материала.
   Вновь заправляя нитки, Мегги думала о себе и своей мечтательной натуре. Склонностью к фантазиям не отличался никто из членов их семьи и, если уж на то пошло, эта особенность вообще нечасто встречалась среди жителей гор. Временами ей казалось, что тот же самый злой рок, который обделил разумом ее брата, поразил также и ее, хотя и с меньшей жестокостью. Однако бабушка Пигготт утверждала, что скудоумие Джесси не передалось ему по наследству, а стало результатом обвития пуповиной его младенческой шеи при рождении.
   — Появился на свет чуть ли не повешенным, — говорила бабушка.
   А Бьюла Уинслоу сказала, что Господь пытался задушить ребенка, чтобы изгнать из него дьяволов, ведь Джесси появился на свет незаконнорожденным.
   Бабушка Пигготт не согласилась: «Это потому, что его мать поднимала руки над головой во время беременности. Все знают, что каждый раз, когда тянешься за чем-нибудь наверх, то обвиваешь пуповину вокруг шеи младенца».
   Мегги не знала, кто был прав, но какие бы несчастья не повлияли на умственное развитие ее брата, ей хватало собственных переживаний и собственных недостатков. Чем еще можно объяснить ее стремление выставлять себя на посмешище из-за Ро Фарли?
   Не то, чтобы Фарли был плохим: Мегги верила, что он — настоящий друг Джесси. И хотя они с отцом очень любили Джесси, наступает время, когда каждому нужен друг. Одна мысль о детском, страстном желании брата стать хоть чьим-нибудь другом заставляла Мегги волноваться. Джесси был таким безобидным, таким ласковым, даже затевая свои дурацкие шуточки, он делал это безо всякого зла. Он всегда искал и находил в людях только хорошее. Возможно, именно поэтому Монро Фарли казался ей таким доброжелательным: ведь Джесси своим отношением подчеркивал самые лучшие стороны его натуры.
   Только и всего, уверила себя Мегги. Фарли — не принц и не герой. Он просто говорливый горожанин, которому повезло встретиться с ее братом.
   Мегги даже слегка тряхнула головой, довольная своей решимостью. Она подозревала, что, может быть, его и влечет к ней, но он ясно дал понять, что для сердечных отношений она ему не нужна. Чем скорее она осознает это, тем лучше. Она не даст обмануть себя никаким иллюзиям. Она не какая-нибудь глупая, легкомысленная девица.
   Наблюдая за снующим среди ниток челноком, Мегги почувствовала, что покраснела. Именно легкомысленной называла ее бабушка Пигготт. И почти все женщины говорили то же самое, хотя у большинства хватало здравого смысла произносить подобное только за ее спиной.
   Но ей действительно очень трудно сосредоточиться на заботах повседневной жизни. И, по правде говоря, она напрочь забыла обо всех бесчисленных домашних делах и постоянной борьбе за существование, когда целовалась с Ро Фарли.
   Конечно, это был не первый поцелуй в жизни Мегги. Эбнер Макниз поцеловал ее на воскресном пикнике, когда ей было всего четырнадцать лет. С тех пор множество других парней пытались сделать то же самое. Всю прошлую зиму за ней ухаживал Пейсли Уинслоу, он даже объявил о своих намерениях ее отцу. Конечно, она легкомысленна, но не настолько, чтобы не понять, что ей нет никакого дела до Пейсли Уинслоу.
   Но как бы твердо Мегги не заявляла, что он ей безразличен, Уинслоу тащился сквозь снег и холод и почти каждый вечер торчал в их хижине после ужина.
   В его последний приход Джесси, расчихавшийся и раскашлявшийся от простуды, рано поднялся спать на свой чердак. После четверти часа нудных разговоров отец захрапел на своем стуле, а Пейсли явно решил перейти в наступление на любовном фронте. Когда он попытался приблизиться, Мегги рванулась прочь, но Пейсли не отставал. Схватив девушку, он прижал ее к стене и обслюнявил теплыми, влажными губами почти все лицо Мегги. Он сказал, что любит ее. Он заявил, что хочет жениться на ней. Когда он, в конце концов, отпустил ее, Мегги залепила ему столь звонкую пощечину, что шум разбудил Анри.
   Пейсли тут же исчез и с тех пор не переступал их порога. Встречаясь с ней на людях или в церкви, он лишь кивал. Ну и слава Богу — такова была реакция Мегги.
   Но если на Пейсли Уинслоу Мегги просто разозлилась, то поведение отца привело ее в ярость.
   — Как ты мог вот так взять и заснуть, и оставить меня без защиты!
   Анри от души посмеялся.
   — Я находился вчера до изнеможения, гоняясь за этим гнусным медведем, — заявил он. — Кроме того, этому паршивому быку Уинслоу давно пора было или на что-то решаться в отношениях с тобой, или убираться с пастбища!
   — Он вынудил меня целоваться с ним! — бранилась Мегги. — Если бы ты не забывал, что ты все-таки мои отец, этого не случилось бы!
   — Мегги, детка, я выполняю отцовский долг так, как я понимаю его. Я пытаюсь дать тебе возможность самой отыскать свой путь в этом мире, совсем как мой отец поступал со мной.
   — Я никогда не отыщу собственный путь, если какой-нибудь ошалевший жеребец вроде Пейсли Уинслоу затянет меня в кусты!
   Отец искренне рассмеялся.
   — Думаю, это будет крайне нелепо. — Мегги так разозлилась, что готова была плеваться, однако следующие слова отца немного успокоили ее.
   — Знаешь, ты похожа на свою мать. Ты будешь поступать так, как взбредет тебе в голову, и никакие правила, здравый смысл и все отцы в мире не остановят тебя. Это все равно, что запрещать реке течь через скалы.
   Мегги на мгновение ощутила гордость. Мама была самой рассудительной и энергичной женщиной, которую когда-либо видела гора Свадебный Камень. Она умерла от воспаления легких, Мегги было тогда всего шесть лет, но она уже в основном слышала о не совсем обычной истории, связанной с ее матерью — истории, которую кое-кто называл «скандальной».
   …Анри Бесту — странствующему скрипачу и большому любителю выпивки — случайно встретилась на пути маленькая деревушка. Здесь он не собирался долго задерживаться. Будущая мать Мегги, очаровательная семнадцатилетняя девушка, сразу же влюбилась в красивого музыканта.
   Мегги понятия не имела о том, что произошло между ними тем летом, но она точно знала, что к следующей зиме, когда скрипач Анри давным-давно ушел, живот ее матери вздулся, как у мула, объевшегося «волчьих ягод».
   Дядя Джесс вышвырнул ее из дома. Сама мысль о чьей-то греховности, да еще в собственной семье, была для него совершенно непереносима. Юная беременная Пози Пигготт прожила несколько недель в старом амбаре в горах до того, как бабушка Пигготт приютила ее.
   Как раз перед весенней оттепелью она родила Джесси. Вернувшись, чтобы продолжить путь с того места, где он остановился, Анри обнаружил, что его ждет, что называется, уже «готовая» семья. Удивительно, но он больше обрадовался, чем испугался, хотя мать Мегги не хотела иметь с ним ничего общего.
   «Я не собираюсь быть временной женой бродяги», — так передавал ее слова папа. — «У моего мальчика не все ладно с головой», — сказала она. — «До конца его дней рядом с ним постоянно должен быть мужчина. Если ты не в состоянии стать таким мужчиной, тебе лучше уйти, чтобы я могла найти кого-то еще».
   Но папу не так-то легко было отговорить. Дядя Джесс почти за бесценок продал ему каменистый участок, и Анри пристрастился к работе на нем. Хотя он никогда не был знатоком сельского хозяйства, он старался работать на совесть, и, в конце концов, его усилия были вознаграждены.
   Во время сбора урожая Пози, наконец, согласилась выйти за него замуж. И как только сложили запасы на зиму, они скрепили свой союз на большом белом Свадебном Камне.
   …Многие жители не очень лестно отзывались о прошлом миссис Пози Бест. Но Мегги восхищалась ее стойкостью и мужеством, и сравнения с матерью всегда считала особой похвалой. Мегги надеялась, что в подобной ситуации она, вместо того, чтобы рыдать, убиваться от горя и бросаться топиться — а именно этого здесь ожидали, в соответствии с местными обычаями, от незамужних матерей — окажется такой же храброй и решительной, как и ее мать. Но, конечно, напомнила она себе, ей-то совсем ни к чему подобные неприятности.
   До сих пор Мегги проводила дни, как говорили в Озарке, «плавая поблизости от ив» — никогда не рискуя даже приближаться к таинственному омуту любовного греха или нарушать общепринятые правила и неписаные законы жизни. Отбиваться от Пейсли Уинслоу и других похотливых парней была так же легко, как жевать яблочную пастилу.
   Тут же воспоминание о мягких, приятных губах Ро Фарли, о запахе густых черных волос захлестнуло Мегги. Соблазнительный запах мужчины… В конце концов, она столкнулась с искушением. Она опустила челнок и приложила дрожащую руку к сердцу, как бы удерживая его внутри, чтобы не выскочило из груди. Поцелуи Ро Фарли забыть нелегко. Но она забудет их. Этот чужой, этот пришелец не должен превращаться в ее прекрасного принца, а если она хоть на минуту забудет про это, он, вероятно, оставит ее в конце лета с большим животом и разрушенной жизнью.
   И, в отличие от Анри Беста, совершенно ясно, что Д. Монро Фарли никогда не вернется.
 
   Из дневника Д. Монро Фарли.
   28 апреля 1902 года
   Свадебный Камень, Арканзас
   Сегодня пахали кукурузное поле семьи Бест. Я получил истинное наслаждение и был рад облегчить труд юного Джесси, научив его новому способу вспашки. Конечно, я понимаю, что мое нынешнее положение и образование кое-что значат и способны принести пользу, но я никогда не подозревал, что интуитивно обладаю знаниями, способными облегчить тяжелую жизнь этих обитателей лесной глуши.
   Услышал несколько интересных песен кельтского происхождения и надеюсь, что очень скоро появится возможность записать их на цилиндры. Решил также заносить в этот дневник оригинальные слова, с которыми столкнулся здесь и которые могут относиться к английскому средневековью. Это может стать логическим продолжением моей работы здесь. Сегодня днем Джесси употребил глагол villified^[7], подразумевая не очень хорошие поступки местных фермеров. Использование здешними жителями среднеанглийского слова свидетельствует о правильности моей догадки. Сегодня утром я помогал чинить крышу сарая.

Глава 7

   Закончив повседневную работу, Ро отыскал тихое, приятное местечко под тенистым деревом и раскрыл свой дневник. Сейчас он вел его без обычного энтузиазма. Хотя записывать все, что связано с работой, успехами, делиться сокровенными мыслями стало со школьных дней ежедневной привычкой. Ро получал настоящее удовольствие, видя, как чистый лист заполняется словами, содержащими мысли, которые ему больше некому было поведать.
   Что касается озаркского дневника, то его ведение было еще более важной обязанностью, так как он отражал хронологическую последовательность его работы и, в конечном счете, мог стать серьезным документом, вполне достойным того, чтобы быть представленным в исследовательский комитет университета. Необходимо записывать не только мелодии старинных песен и их слова, но и сведения об их происхождении, историю появления той или иной песни в этих местах, свои впечатления. Одним словом, дневник в фолыслорно-этно-графической экспедиции содержит важные и достоверные свидетельства, факты и наблюдения. Но странное дело: Ро заметил, что, несмотря на достаточное количество времени, он все с меньшей и меньшей охотой стремится к тихому одиночеству над исписанными страницами. Все чаще и дольше он просто говорил о том, что видел, делился мыслями с Джесси и Анри, или обменивался остротами с Мегги. И то, чего он не мог обсудить с ними, он не мог также и записать на бумаге.
   Размышления Ро о тех странных переменах, которые произошли с ним, прервали возбужденные, громкие голоса, доносившиеся из хижины. Там явно ссорились.
   Хотя в соответствии с правилами хорошего тона, гостю следовало игнорировать любые размолвки членов семьи, Ро вскочил на ноги и бросился к маленькой ферме, чувствуя, что больше уже не может быть равнодушным к происходящему, к людям, ставшими его семьей.
   До него ясно доносились сердитые крики Анри — задолго до того, как Ро оказался рядом с домом. День был бесконечно длинным, жарким и тяжелым. Ро знал, что старый фермер, даже изнемогая от жары и усталости, вряд ли дошел бы до состояния бешенства и ярости. Очевидно, произошло что-то из ряда вон выходящее и почему-то у Ро было предчувствие, что это имеет непосредственное отношение к нему.
   Возможно, из-за непрекращающейся тревоги, которую он ощущал после вспашки. Тогда Ро обнаружил, что, начиная от края поля, невозможно развернуть мула, не выходя за пределы участка, вырывая при этом кустарник и дерн. Он начал подозревать, что, возможно, все же был какой-то смысл в настойчивом стремлении Джесси не начинать вспашку именно там, где предлагал Ро, хотя это казалось наиболее логичным. Но он подавил смутное ощущение тревоги. Он был прав; он был уверен в своей правоте. Джесси делал все по памяти и в соответствии с обычаями. Ро делал по науке. Наука, он был уверен, всегда выше привычки и обычая.
   Входя в дверь хижины, Ро впервые отчетливо услышал сердитый голос Анри.
   — Черт побери, Джесси! Я учил и учил тебя, и ты десять лет все делал правильно. Потом в одно прекрасное утро тебе попадает вожжа под хвост и ты делаешь все неверно, как будто даже те жалкие остатки разума, что были у тебя, полностью исчезли из твоей глупой головы!
   Джесси стоял перед отцом, опустив голову и отводя глаза, чтобы смахнуть слезы стыда и унижения.
   — Твоя голова не работает так, как надо, и мы все это знаем. Но это не является оправданием сегодняшней глупости. Я учил тебя, и если ты не можешь тянуть свою лямку и выполнять работу на этой ферме, значит, ты просто обуза для нас всех и следовало бы просто избавиться от тебя. Человек, который не в состоянии сам обеспечить себя всем необходимым, похож на охромевшего мула, совершенно бесполезного и всеми презираемого.
   Ро застыл в недоумении.
   Заметив его присутствие, Джесси на одно краткое мгновение взглянул на него. Это был всего лишь мимолетный взгляд, но его хватило, чтобы заметить, что его голубые глаза покраснели, а веки припухли от слез.
   — Пахать вверх и вниз! — продолжал Анри. — Ведь это же надо! Никогда не слышал ничего более идиотского за всю свою жизнь! Все поле надо перепахать завтра же утром! И нам здорово повезет, если ночью не пойдет дождь и не смоет вниз по склону горы тот скромный слой почвы, что еще остался.
   — Извини, папа… — прошептал Джесси.
   — «Извини!» В этом ты весь, — проворчал отец. — Боже милостивый, Джесси! У нас же не прекрасный участок у подножия горы, где можно просто разбрасывать семена и ждать всходов. Мы имеем дело с каменистой скудной почвой и если не будем ухаживать за ней и заботиться, как о беспомощном младенце, она просто-напросто уморит нас голодом.
   — Да, папа… — прошептал Джесси.
   — Ты мой сын, и я люблю тебя. Но я не могу позволить, чтобы мы голодали из-за твоей непроходимой глупости, — заявил Анри. — Мы пойдем сейчас в дровяной сарай. Там есть одно средство, которое, может, вобьет в тебя хоть немного здравого смысла.
   Ро отступил в сторону, когда двое мужчин прошли мимо него и вышли в дверь, избегая встречаться с ним взглядами. Он стоял, лишившись дара речи от потрясения. После их ухода повисла странная тишина, и Ро обратил внимание на единственного оставшегося обитателя, а вернее, обитательницу хижины.
   — Бог мой, из-за чего так разозлился твой отец? — Мегги подняла глаза от ежевики, которую перебирала. На щеках остались следы слез, но серо-голубые глаза твердо встретили его взгляд.
   — Ты слышал достаточно, чтобы понять. Он неправильно вспахал поле. — Ро кивнул.
   — Да, это я понял. Но почему Анри так разбушевался? Почему он говорил Джесси такие ужасные вещи? Я знаю, бедный парень туповат, но он ни на кого не держит зла. Как мог Анри разговаривать с ним так, грозить, что избавится от него? Он что, собирается бить Джесси?
   Мегги взглянула на Ро. Губы ее были плотно сжаты, но не столько от гнева, сколько от отчаяния.
   — Папа любит Джесси. Он любит его больше, чем ты даже можешь себе представить. Именно потому, что он любит Джесси, он силой заставляет его и делать все правильно, и вести себя правильно.
   Глаза Мегги снова наполнились слезами, она встала и подошла к очагу подбросить дров, явно не желая, чтобы Ро видел ее плачущей.
   — Не волнуйся! Папина порка не причинит ему большого вреда, да это и необходимо сделать.
   — Это необходимо сделать! — Ро гневно повторил девушке ее же слова. — Что необходимо сделать? Парень обделен умом и совершил ошибку. Но неужели он заслуживает порки?
   — То, что ты думаешь обо всем этом, Ро Фарли никого не интересует! — отрывисто ответила Мегги. Затем она шумно вздохнула — казалось, что выходит воздух из детского воздушного шарика. — Ты просто не понимаешь, Ро, — сказала она, снова отворачиваясь от него. — Папа и я не вечно будем рядом с Джесси, чтобы оберегать его. — Мегги вяло помешала золу на решетке. — По крайне мере, мы в этом не уверены. Нам надо убедиться сейчас, что Джесси в состоянии постоять за себя, что он способен жить нормальной и полноценной жизнью, если окажется среди незнакомых людей. Ему нельзя совершать глупые ошибки. Из-за глупых ошибок можно оказаться без пищи, а бывают зимы, когда ее не хватает на всех. Если люди увидят, что Джесси ест, но не умеет сам добывать свой хлеб насущный, он станет для них все равно что енот или старый медведь, забравшийся в их кладовые. Они прогонят его или просто-напросто убьют за это.
   Ро онемел от изумления. От слов девушки веяло каким-то дремучим средневековьем, тем не менее, в них не было ничего искусственного и надуманного — скорее, наоборот: сама жизнь вложила их в уста Мегги. Малонаселенный мир Озарка был затерянным в горах местом, где за каждым углом таятся опасности и смерть. Здесь людям приходится вести себя иначе, чем жителям на вымощенных кирпичом улицах городов Массачусетса.
   Но все же трудно понять, как такая горячность и гнев уживаются с самой нежной отцовской любовью.
   Ро подумал о своем отце и временах — не таких уж далеких, — когда он стоял перед письменным столом в обшитой деревянными панелями под каштан библиотеке. Его отец никогда не сердился. Никогда. Он бесстрастно взирал на Ро поверх очков и оценивающе осматривал его, как будто мальчик — имущество, которое он собирается купить. Ро никогда не ощущал отцовского гнева и, конечно же, не знал силу отцовской руки. Но с другой стороны, он никогда не чувствовал и отцовской любви.
   Погрузившись в собственные мысли, Ро вздрогнул, когда Мегги дотронулась до его рубашки, чтобы привлечь внимание. Ее серо-голубые глаза были печальными, взгляд — тревожным, но голос звучал мягко.
   — Папа не причинит ему вреда, — сказала она.
   — Это была моя идея, — Ро чувствовал себя виноватым.
   Мегги кивнула.
   — Я догадалась, — сказала она. — Джесси не произнес ни слова упрека в твой адрес, но я знаю, что сам он никогда не додумался бы до такой глупости.
   Ро посмотрел на нее.
   — Ты права, Мегги, — тихо ответил он. — Это действительно было глупостью с моей стороны — считать, что я могу давать советы Джесси по поводу сельского хозяйства.
   — И все же не надо винить себя, — сказала Мегги. — Джесси должен учиться, и одна из вещей, которую ему необходимо запомнить — это то, что он должен быть уверенным в себе, даже если кто-то советует делать по-другому.
   Ро кивнул.
   — Да, ему нужно запомнить это. А мне следует научиться доверять ему в тех случаях, когда он знает о чем-то больше меня.
   Не сказав больше ни слова, Ро вышел из хижины. Походка его была твердой и решительной. Он все еще злился, но сейчас на самого себя.
   Он слишком много возомнил о себе и расхвастался. Да, он много читал, изучал, исследовал — в самых разных областях знания. Но когда дело коснулось реальной жизни, оказалось, что он фактически почти ничего не знает. Повседневная изнурительная борьба за существование всегда оставалась уделом представителей более низкого сословия, чем он. Людей типа Джесси Беста.
   Громкий звук расколол вечернюю тишину. Глаза Ро расширились от ужаса.
   — Бог мой… — чуть слышно выдохнул он.
   Ро бросился к дровяному сараю.
   Но все-таки он опоздал. За первым последовал второй удар. Дверь была широко распахнута, и Ро хорошо видел, что происходит внутри. Джесси с сухими глазами и стоическим выражением лица согнулся и опирался о старые козлы для пилки дров. Анри стоял позади него, лицо его исказила маска боли, когда он поднял длинный зеленый прут чикори, готовясь нанести еще один удар.
   — Остановитесь!
   Оба мужчины повернулись лицом к Ро, явно придя в замешательство от того, что их застали за непозволительным занятием.
   — Тебе лучше вернуться в дом, Ро, — тихо сказал Анри. — Это тебя не касается.
   — Нет, касается, — настойчиво возразил Ро. — Вы не знаете всей правды о том, что сегодня произошло, Анри!
   — Я все рассказал, — прервал его Джесси.
   — Ты солгал!
   — Нет!
   — Джесси, я знаю, что да! Не забывай, мы — друзья! А друзья не лгут друг другу.
   Джесси с трудом проглотил слюну и молча уставился на грязный пол.
   — Я больше не буду врать, Ро. Но я и не могу ничего сказать против тебя.