Страница:
утешением наполняются часы скорби и одиночества, когда в памяти встают ничем
не замутненные воспоминания. Более того, пожилые супружеские пары, которые
счастливо прожили свой век, еще долго живут в памяти тех, кто их знал, любил
и восхищался ими.
Вы, пожалуй, скажете: "Бог мой, зачем вы рассказываете о пожилых
супружеских парах мне, молодой женщине?" Затем, что не грех готовить себя к
будущему, пусть даже очень отдаленному. А также потому, что это воскресенье
было таким печальным. Легкий парижский туман, прозрачный, синеватый и
зыбкий, окутывал под нашими окнами деревья Булонского леса, уже облаченные в
покровы осеннего увядания. Прощайте.
Вы написали мне, дорогая, резкое и даже чуть жестокое письмо. "Я была
немного раздражена, -- пишете вы мне, -- вашим письмом об оптимизме. Может
ли здравомыслящий человек быть оптимистом в этом шатком мире? Возможно, вы и
считаете себя счастливым, но на самом деле, говорю я вам, вы так же
несчастны, как и все. Подумайте только, сначала вас ни с того ни с сего
швырнули на шар, состоящий из суши и воды, который вертится во тьме, и после
определенного, точно рассчитанного числа оборотов на земной орбите вы
должны умереть. Можно ли, зная это, оставаться невозмутимым и довольным? Вы
утверждаете, будто достаточно преуспели в жизни и все ваши скромные чаяния
исполнились. Мой бедный друг, вам хочется этому верить, но вы не хуже меня
знаете, что юношеские мечты возносили вас гораздо выше. Вы уверяете, что
ваша жена нравится вам больше других женщин и что вы обрели счастье в браке?
Полноте! Немного откровенности! Слишком зелен этот виноград. Сознайтесь,
что порою вы жалеете о тех увлечениях, которых лишены, сохраняя супружескую
верность. Постойте-ка, у столь милого вам Виктора Гюго есть превосходное
стихотворение, озаглавленное: "Так где же счастье?" Из него явствует, что
ваше мнимое счастье -- всего лишь длинная вереница невзгод:
Мы по земной стезе проходим все мрачнее:
Как колыбель светла! Могила -- мглы чернее!..
Едва мы родились, пред нами -- скорбный путь.
Взрослеем, и нам жаль, что детства не вернуть,
На старости грустим, что молодость проходит,
Встречаем смерть, скорбя, что жизнь навек уходит!..
Так где же счастье, где? -- я вопрошал. -- Слепец!
Тебе ведь дал его небесный наш отец!
Да, вам его даровали, это счастье, но оно всего лишь грандиозный обман,
ложь, которая продолжается до тех пор, пока мы совершаем свой короткий и
бесплодный путь по земле..."
Сегодня вы очень мрачно настроены, querida; должно быть, вы начитались
зловещих книг. В чем вы меня укоряете? В том, будто я закрываю глаза на мое,
как вы выражаетесь, жалкое существование? В том, что я сам себя обманываю?
Что вы хотите этим сказать? Забывать о тяготах человеческого существования,
стараться не сосредоточивать на них все свои помыслы, выдвигать на первый
план самое отрадное в скромных радостях повседневной жизни -- первые ласки,
первые проявления нежности, обручение, медовый месяц, радостное сознание,
что дети взрослеют на твоих глазах, безмятежную старость -- не значит
обманывать себя. Это значит совершать мужественное усилие над самим собой и
принимать жизнь такой, какая она есть. Я согласен с тем, что жизнь не может
быть абсолютно счастливой, но в большой мере она может быть такой, и это
зависит только от нас самих. Счастье не во внешних событиях. Оно -- в
сердцах тех, кого они затрагивают. Верить в счастье так, как верю я, значит
сделать его истинным, ибо счастье -- это вера в него. "Так где же счастье?"
Оно рядом с каждым из нас. Оно совсем простое, совсем обычное и не может
быть ложью, потому что оно -- состояние души.
Если мне тепло, стало быть, мне тепло, это -- факт. Сколько бы вы мне
ни говорили: "Вы сами себя обманываете, вы ошибаетесь, думая, что вам
тепло" -- мне это совершенно безразлично. "Я доволен не оттого, что мне
стало тепло, -- говорил Спиноза, -- а мне стало тепло, оттого что я
доволен". Если я люблю свою жену и чувствую себя очень счастливым с нею, я
действительно счастлив. Вы мне скажете: "Это не может длиться долго. Всякая
любовь приедается, разбивается, забывается. Есть много женщин моложе и
красивее вашей жены". Какое мне до того дело. Я не испытываю тяги к молодым.
Что вы можете на это возразить? Счастье и ложь не могут сосуществовать, ибо
в тот день, когда счастье будет признано ложью, оно перестанет быть
счастьем. Что и требовалось доказать, querida. Читайте "Разговор о счастье"
Алена, берегитесь чересчур мрачных романов и наслаждайтесь этим чудесным
летом. Прощайте.
Каникулы вот-вот закончатся, и вы просите у меня, дорогая, советов
относительно воспитания детей. Они у вас еще совсем малыши, но я полагаю,
что с самого раннего возраста в школе их будут воспитывать лучше, нежели в
семье. Любящие отец и мать чересчур хорошо все "понимают" и потому прощают
детям слабости, извиняют лень. Они стремятся скорее утешать, чем исправлять.
Школа беспристрастна и строга, как сама жизнь. Там царит равенство, и, если
очаровательная девчушка, боготворимая родными, провалится на экзамене при
переходе в следующий класс, она должна будет остаться на второй год или уйти
из этой школы.
Таков закон коллежа, и он разумен. Не нужно от избытка любви создавать
у детей впечатление, что слезы и поцелуи без следа изглаживают проступки,
что жизнь легка и что всесильная семья все уладит. Жизнь -- это борьба, и
готовиться к ней нужно с детства. Товарищи воспитывают гораздо лучше, чем
родители, ибо им не свойственна жалость.
Не стремитесь свести воспитание к веренице удовольствий. Лишь усилие
закаляет ум. Нужно, чтобы ваш сын давал себе труд вникать в прочитанное, в
противном случае его внимание будет рассеиваться и постоянно отвлекаться на
посторонние предметы. Сразу же приобщайте его к великим писателям. Мать
Пруста побуждала его читать романы Жорж Санд и Диккенса; в итоге появился
Марсель Пруст. Побуждайте своих детей заучивать наизусть прекрасные стихи:
Корнеля, Лафонтена, Гюго. Сперва смысл многих слов от них ускользнет, но
уже очень скоро их собственный запас слов увеличится. Чудесная музыка этих
стихов воспитает в них тягу к возвышенному. Вдумайтесь в глубокий смысл
слова воспитывать(1) Воспитывать ребенка -- значит делать его ум и нрав
возвышеннее, значит вести его к нравственным вершинам. Для этого нужны
проводники, привыкшие к большим высотам, иначе говоря, поэты. А как
признательны вам будут позднее дети за то, что вы так хорошо оснастили их
память! Помню, каким утешением служили для меня "внутренние вечера поэзии"
в пору величайших бедствий 1940 года.
Обучите ваших детей одному или даже нескольким ремеслам. Никто не
знает, каким станет мир завтра, но всегда будут нужны люди, умеющие работать
руками. Ваши дети будут жить в окружении техники -- нужно, чтобы они
понимали в ней толк, были с ней на короткой ноге. Машины очень дурно
обходятся с теми, кто их не любит. Ныне каждый мальчишка должен быть
электриком, столяром, должен уметь отремонтировать радиоприемник. В
противном случае он будет вечно зависеть от всякого мастерового.
---------------------------
(1) Французское слово lever имеет два значения: 1) возвышать,
возносить;
(2) растить, воспитывать. -- Примеч. ред.
Чудесное свойство отрочества состоит в том, что гибкий ум подростка
легко овладевает и техническими навыками, и иностранными языками. Следует
извлечь пользу из этого недолговечного качества. Позднее усвоить то же
самое станет гораздо труднее. Но все-таки возможно. Когда-то давно я был
знаком с англичанкой, мисс Гаррисон, которая до семидесяти лет преподавала
греческий язык. Уйдя на покой, она решила изучить русский язык и преуспела в
этом. Но это потребовало от нее немалого труда, в то время как ребенок
овладевает языками играючи. Кроме того, он учит слова на слух, а потому
усваивает безупречное произношение, тогда как взрослый, изучая язык
"глазами", придает иностранным словам звучание своего собственного языка.
Обучите своих сыновей по крайней мере английскому и испанскому -- эти языки
откроют им доступ к половине мира, затем добавьте латынь -- она откроет им
доступ к знанию.
Что еще пожелать вам? Всегда поступайте так, чтобы ваши дети достаточно
уважали вас, но не боялись. Не навязывайте им тех добродетелей, которыми не
обладаете сами. Ведь дети наблюдают за нами и делают выводы. Если они
восторгаются вами так же, как я, все пойдет на лад. Вот, сударыня, мои
наставлении в связи с началом школьных занятий. А пустые забавы придется
пока отложить. Прощайте.
Любовь -- а под этим я подразумеваю настоящее чувство, а не просто
мимолетное увлечение, -- возвышенная любовь требует досуга. В богатых и
праздных слоях общества, скажем при Версальском дворе или ближе к нам -- в
светском мирке из романов Пруста, -- не было недостатка в досуге, и любовь
цвела там круглый год. Но в мире, пережившем две мировые войны, где только
для того, чтобы поддержать существование -- свое и своих близких, --
человеку прихо
дится работать с утра до ночи, нет времени для неторопливых и
волнующих романов.
Как вы думаете, многие ли семейные люди в наше время -- в Париже или в
других городах, -- возвращаясь домой после трудного дня, расположены к
любовной беседе? Многие ли мужчины располагают собой настолько, чтобы
позволить себе, подобно героям Бурже* или Мопассана, отправляться на
свидание к возлюбленной между пятью и семью часами вечера?., Пока я об этом
раздумывал, в моем воображении возник образ плафона, украшенного
аллегорическими картинами, как это делали художники прошлого:
"Амур в ожидании поры отпусков". Толпа мужчин и женщин -- все они рабы
какого-нибудь дела -- носится туда-сюда; кто на завод, кто в банк, кто в
метро, кто в поезд, а в самом углу картины -- Амур, печально опираясь на
бесполезный колчан со стрелами, со вздохом перелистывает календарь: "Ах!
Скорей бы июль, август!.."
В следующем зале можно увидеть другой плафон:
"Амур в пору отпусков". На нем изображены сплошь влюбленные парочки:
одни, раздевшись, лежат на залитом солнцем пляже, другие нежатся в траве
или отдыхают в лесу, в тени деревьев, третьи, обнявшись, поднимаются по
горной тропинке. А над всеми этими людьми, томящимися от страсти, парит
довольный Эрот -- стрелы у него уже на исходе, и потому череда маленьких
купидонов следует за ним и не покладая рук обеспечивает его боеприпасами. И
действительно, что делать во время отпуска, как не ухаживать за женщинами?
Какое время более благоприятствует любви, чем то, когда у мужчин и у женщин
нет более неотложных дел, а путешествия и курортная жизнь вовлекают их в
праздничный водоворот, делающий возможным любые встречи.
Одиннадцать месяцев в году молодой человек, живущий, скажем, в
Беллаке, видится только с девушками из Беллака. Он знает их с детства; быть
может, и отыщется среди них женщина его мечты. Тогда все к лучшему в этом
лучшем из городов. Но чаще этого не происходит. А вот отпуск позволяет ему
завести зна
комство хоть со всеми девушками из тридцати шести тысяч коммун Франции,
и это при самых благоприятных для романтической любви обстоятельствах,
когда к его услугам неограниченный досуг для неспешных признаний и
возможность сладостного уединения в часы прогулок вдвоем. Для Дон Жуана
отпуск -- это начало "охоты": донна Анна одна загорает на песчаном пляже, в
то время как Командор ловит креветок или разоряется, играя в баккара. Для
молодожена, влюбленного в свою жену, отпуск -- это долгожданная пора, когда
можно по-настоящему узнать ее.
Ибо у супругов есть две возможности провести отпуск: вместе и врозь.
Провести отпуск вместе для счастливой пары -- предел мечтаний. Наконец-то
можно вдоволь наглядеться друг на друга, открыть истинный облик близкого
человека, прежде скрытый заботами и усталостью. А главное -- это новое
обрамление, которое окружает любовь ореолом экзотики. Счастлив тот, кто
может предложить своей жене провести две чудесные недели на фестивале
музыки и поэзии: он обратит себе на пользу приятные эмоции, вызванные к
жизни Моцартом или Мюссе. Но довольно и одной лишь природы. Океан -- лучший
из наперсников. А безмятежный покой и красота лугов и полей превратят
супружескую любовь в идиллию. "На сене парочка лежит, за нею солнышко
следит"... На природе горожане вновь приобщаются к молодости земли -- и к
своей собственной.
Проводить отпуск врозь следует только в том случае, если это
необходимо в интересах детей либо для здоровья одного из супругов. Без
сомнения, существуют дружные, любящие пары, которые не страшатся разлуки. В
этом случае сердце во время вакаций -- отнюдь не вакантное сердце. Оба
слишком любят друг друга, чтобы поддаться преходящим соблазнам. И все же не
следует забывать, что соблазны неизбежны и опасны. Красивой женщине,
проводящей отпуск в одиночестве и ставшей предметом домогательства
холостяков или браконьерства женатых мужчин, гораздо труднее уберечься в
курортном местечке где-нибудь у моря, чем у себя дома в небольшом городке,
где за каждым ее шагом следят члены семьи и кумушки, сидящие в засаде за
прикрытыми ставнями. На отдыхе кумушек тоже хватает и они также не дремлют:
любой скандал -- их утешение в старости. Но ведь это -- незнакомые кумушки.
И пересуды их мало кого трогают. Таким образом, тормоз общественного мнения
на курорте не столь эффективен. К тому же одиночество -- состояние
неестественное, и скука начинает играть роль сводника. "Разве что любовная
интрижка, -- говорит Гете, -- может примирить нас с невыносимой скукой
курортного городка". Ну, а любовная интрижка быстро становится любовью, если
люди видятся с утра до вечера.
Так что короткая разлука, в которой есть своя прелесть, чревата
опасностями. Если еще до отпуска брак был изрядно расшатан, эта опасность не
имеет особой важности. Если же брак был счастливым, летний эпизод будет
весьма досадной помехой в отношениях супругов. Стоимость первой аварии в
любви не измерить деньгами -- она стоит счастья. Одно из средств не
разлучаться и в разлуке -- поддерживать общение длинными и нежными письмами,
посылая их каждый день. Мне скажут, что ныне вообще стали писать гораздо
реже, а главное, уменьшилось число любовных посланий. Я в этом не уверен.
Если же это так, то сие весьма прискорбно. В письме можно излить столько
чудесных и нежных чувств, которые стыдливость мешает выразить, когда
предмет любви находится рядом. Письма позволяют также объясниться без ссоры.
"Но зато и без примирения", -- говорит мне молодая женщина, которая читает
эти строки, склонившись над моим плечом. Но почему? Примирение состоится при
встрече. "Очарование переписки -- это выдумка писателя", -- настаивает она.
Я так не думаю. Все любовные письма прекрасны в глазах тех мужчин или
женщин, к которым они обращены. Их стиль -- это тот человек (мужчина или
женщина), которого любишь, querida. Прощайте.
Однажды Виктор Гюго, когда в его присутствии заговорили о жизни и о
том, что в ней по-настоящему важно, сказал, что, по его мнению, поистине
дорога не слава, не состояние, не талант, но возможность любить и быть
любимым. И он был прав. Ничто не имеет для нас цены, если этого нельзя
разделить с тем, кто любит нас, любит от всего сердца; однако и эта любовь
принесет нам мало радости, если мы не отвечаем на нее взаимностью. Нет
необходимости, чтобы любящих нас людей было очень много. Я всегда полагал,
что можно чувствовать себя счастливым в самом маленьком городке, даже в
каком-нибудь оазисе в Сахаре, если там с тобой будут два или три преданных
друга. И наоборот, глава государства или прославленный артист вряд ли могут
познать счастье, если возле них нет хотя бы одного живого существа, в
присутствии которого можно сбросить маску. Потому-то так огромна роль,
которую играли в жизни выдающихся людей наперсники, жены, возлюбленные. "Я
так одинок", -- жаловался мне один известный всему миру человек, окруженный
целой свитой. Любовь -- сыновняя, супружеская или рожденная дружбой --
разбивает оковы одиночества.
Однако существуют две различные манеры любить. Первая -- когда любят
для себя, иначе говоря, испытывают привязанность к другим людям за то, что
вам дает их любовь. Встречаются женщины, которые весьма искренне любят
мужа, ибо он создает вокруг них атмосферу надежности, окружает их заботой и
приносит им радость, но любят они его только потому, что не представляют
себе, как бы они обходились без него. Он им необходим; он печется об их
счастье и о счастье их детей; он -- средоточие их жизни. Но его собственная
жизнь занимает их очень мало; они не задаются вопросом о том, есть ли у него
иные желания, иные нужды; они находят естественным, что он тратит свой
короткий век, устраивая их счастье.
Мужей и любовников такого рода также хватает; они любят женщину за то,
что она им дает, и никогда даже не пытаются заглянуть ей в душу. Дети почти
всегда любят своих родителей именно так. Отец для них -- это тот, на кого
всегда можно положиться; мать -- неизменно снисходительная советчица. Но
многие ли всерьез озабочены тем, как облегчить бремя родительских забот?
Вот что я именую любовью для себя.
Любить другого ради него самого -- значит думать не о том, что от него
получаешь, но о том, что ему даешь. Для этого надо так тесно связать свою
жизнь с его жизнью, так полно разделять его чувства, чтобы его счастье стало
и вашим. Не думайте, что такая любовь редка. Многие родители больше радуются
успехам детей, нежели своим собственным. Я знал множество супружеских пар,
где муж и жена жили друг для друга. Есть много примеров самой возвышенной
дружбы. Бальзак описал подобную дружбу в "Кузене Понсе"* и в "Обедне
безбожника"*. В подлинной дружбе куда больше заботливости, нежели
требовательности. Вот что я именую любовью ради других.
Важное свойство бескорыстной любви в том, что она приносит больше
счастья, нежели любовь или привязанность для себя. Отчего? Оттого что
человек так создан: забывая о себе, он скорее обретает счастье. До тех пор
пока думаешь только о себе, живешь во власти сомнений и неудовлетворенности,
постоянно размышляешь: "Достиг ли я в жизни всего, чего мог? Какая
оплошность привела меня к тому положению, в каком я нахожусь? Что обо мне
думают? Любят ли меня?" Как только другой (или другая) сделался средоточием
твоей жизни, все становится на свои места. В чем наш долг? Составить счастье
того, кого любишь. С этой минуты жизнь наполняется смыслом, и этот смысл
отныне становится ее сердцевиной. Невыразимое блаженство, даруемое верой,
увы, доступно не всем. Но и земные привязанности сладостны и драгоценны.
Прощайте.
На днях я посмотрел фильм, который меня взволновал. Это незамысловатая
история пожилой супружеской пары, которая разорилась и оказалась на
иждивении у своих детей. Герои фильма, судя по всему, очень славные люди, их
дети -- ничуть не хуже других детей. Но все складывается прескверно. Старшее
поколение осложняет жизнь молодых. Добрые отношения со временем портятся.
У родителей не хватает такта, у детей -- терпения. Зятья и невестки
отказываются дольше выносить присутствие стариков, с которыми они не
связаны кровными узами. Наконец мать Отправляют в дом для престарелых. Там
она и умрет.
Выходя из кинотеатра, я думал об угрызениях совести, которые
непременно, можете не сомневаться, будут мучить детей после того, как
родители умрут. Пока близкие нам люди живы, мы обращаемся с ними неровно --
то со вниманием, то с невольным раздражением. Мы любим их, но их недостатки
нам надоедают и нередко затрудняют жизнь. У нас есть свои прихоти и
желания, и, если нам становится очевидно, что они идут вразрез с желаниями
тех, кто нас любит, мы вступаем в сделку со своей совестью. "Разумеется, --
говорим мы себе, -- он (или она) будет страдать, но не могу же я постоянно
приносить себя в жертву. К тому же я заглажу эту пустяковую обиду, выказав в
другой раз побольше нежности".
Строя подобные расчеты, мы упускаем из виду смерть. Но она является в
свой срок, и уже ничего не исправить. Тогда-то и наступает время раскаяния.
Смерть заставляет нас забыть слабости тех, кто ушел навсегда, оставив нам
только запоздалые сожаления. Теперь, когда мы навсегда лишены возможности
видеть своих близких, те их поступки и речи, которые прежде казались нам
надоедливыми или нелепыми, приобретают особую трогательность и навевают
грусть. Мы начинаем думать о том, что могло бы растрогать и успокоить
ушедших навеки и не потребовало бы от нас почти никаких усилий. "Ободрить
ласковым словом, забежать на несколько минут, позвонить, черкнуть пару строк
-- и отец целый день светился бы радостью, -- думает облаченный в траурное
платье сын. -- Я же лишал его этого, чтобы побыть несколько лишних
мгновений с женщиной, которой мое присутствие осточертело. На все хватало
времени: и начальникам писать, и приятелям, но я не мог выкроить время,
чтобы написать своему отцу. А между тем я любил его всей душой..."
Я нисколько не удивляюсь, когда читаю о том, что дикари, как и
первобытные люди, боятся мертвецов и, стремясь их умиротворить, приносят им
жертвы. Это правда, что покойники возвращаются в снах и терзают живых, если
те в свое время сделали их жизнь несчастной. Перечитайте в связи с этим
"Театральную историю"* -- один из самых превосходных романов Анатоля Франса
-- или признание, сделанное Шатобрианом после кончины госпожи де Дюра, на
преданную дружбу которой он нередко отвечал холодностью и едва скрытым
раздражением: "С той поры, как я потерял эту великодушную особу... я не
перестаю, оплакивая ее, укорять себя в непостоянстве, которое нередко
удручало преданное мне сердце. Будем же хорошенько следить за собой! Не
станем забывать, что, испытывая глубокую привязанность к нашим близким, за
которых мы готовы отдать свою жизнь, мы тем не менее способны отравлять их
существование. Когда наши друзья уже сошли в могилу, как можем мы искупить
свою вину перед ними? Могут ли наши бесплодные сожаления, наше запоздалое
раскаяние стать лекарством против тех горестей, которые мы им принесли? Они
предпочли бы при жизни увидеть нашу улыбку, чем потоки наших слез после их
смерти".
Не будем же отказывать живым в той нежности, которую, терзаясь
угрызениями совести, тщетно предложим их тени. Помните об этом, querida, и
если нам суждена встреча, то не уготовляйте себе бесплодного раскаяния,
огорчая такого старика, как я. Прощайте.
Киплинг написал превосходный рассказ под названием "Человек, который
захотел стать королем". Это история ирландского авантюриста, бравого и
чертовски храброго солдата, который задался целью стать королем в
какой-нибудь мало кому известной стране, которую Киплинг назвал
Кафиристаном. Заметьте, что мысль эта не так уж безрассудна, если вспомнить
о существовании полудиких народов и о том, что английский путешественник
Брук* не так давно сделался раджой Саравака.
Сначала все происходит так, как того хотел герой. Меткостью своей
стрельбы он поражает, устрашает и подчиняет себе горцев, которые никогда в
жизни не видали ружья. Едва став властелином одного поселения, он подбивает
его обитателей развязать войну и, будучи опытным унтер-офицером, создает
непобедимое войско. Мало-помалу власть его растет, местные жители считают
его богом, подчиняются и поклоняются ему. Вскоре он уже, как и мечтал,
король, владеющий обширной территорией.
Он бы и остался королем, если бы его не ввели в искушение местные
женщины. А почему бы королю, думает он, не жениться? Он уведомляет о своем
желании жрецов. Они только покачивают головами:
"Может ли бог сочетаться браком с дщерью человеческой?" Но выбор
короля уже сделан, местная красавица станет его женой. После брачной
церемонии он пытается обнять и поцеловать ее. Насмерть перепуганная девица
кусает его, брызжет кровь. Это повод к восстанию. "Ты не бог, ты всего лишь
человек!" И подданные сбрасывают его в пропасть.
Это старая история, старая, как род людской; первый ее набросок мы
находим в притче о Самсоне и Далиле. Нет ничего удивительного в том, что
этот древний миф так долговечен, ибо он в высшей степени правдив. Человек,
стремящийся повелевать другими, должен отказаться от простых радостей жизни.
Вождь, как бы это ни казалось ему трудным, нуждается в целомудрии и
аскетизме. Людям нравится тот, кто разделяет их забавы, но они редко
уважают такого человека.
Всем нам знакомы многие молодые люди, которые были царьками у себя в
департаменте и продвигались там от одной должности к другой, потому что они
были осторожными деловыми людьми, благоразумными судьями. Попав в Париж в
качестве депутатов парламента, они поддались соблазнам новой жизни.
Недостатка в Далилах, подстерегающих таких Самсонов, у нас нет. Довольно
быстро у скромного доселе деятеля появляется пристрастие к званым обедам, к
ночным развлечениям. Если он от природы щедр и великодушен, он будет
отвечать учтивостью на учтивость, все это обходится недешево. Вскоре он уже
тратит в одну ночь столько, сколько ему прежде хватало на целый месяц. А так
как в его распоряжении имеются выгодные должности, находится богатый пират,
не замутненные воспоминания. Более того, пожилые супружеские пары, которые
счастливо прожили свой век, еще долго живут в памяти тех, кто их знал, любил
и восхищался ими.
Вы, пожалуй, скажете: "Бог мой, зачем вы рассказываете о пожилых
супружеских парах мне, молодой женщине?" Затем, что не грех готовить себя к
будущему, пусть даже очень отдаленному. А также потому, что это воскресенье
было таким печальным. Легкий парижский туман, прозрачный, синеватый и
зыбкий, окутывал под нашими окнами деревья Булонского леса, уже облаченные в
покровы осеннего увядания. Прощайте.
Вы написали мне, дорогая, резкое и даже чуть жестокое письмо. "Я была
немного раздражена, -- пишете вы мне, -- вашим письмом об оптимизме. Может
ли здравомыслящий человек быть оптимистом в этом шатком мире? Возможно, вы и
считаете себя счастливым, но на самом деле, говорю я вам, вы так же
несчастны, как и все. Подумайте только, сначала вас ни с того ни с сего
швырнули на шар, состоящий из суши и воды, который вертится во тьме, и после
определенного, точно рассчитанного числа оборотов на земной орбите вы
должны умереть. Можно ли, зная это, оставаться невозмутимым и довольным? Вы
утверждаете, будто достаточно преуспели в жизни и все ваши скромные чаяния
исполнились. Мой бедный друг, вам хочется этому верить, но вы не хуже меня
знаете, что юношеские мечты возносили вас гораздо выше. Вы уверяете, что
ваша жена нравится вам больше других женщин и что вы обрели счастье в браке?
Полноте! Немного откровенности! Слишком зелен этот виноград. Сознайтесь,
что порою вы жалеете о тех увлечениях, которых лишены, сохраняя супружескую
верность. Постойте-ка, у столь милого вам Виктора Гюго есть превосходное
стихотворение, озаглавленное: "Так где же счастье?" Из него явствует, что
ваше мнимое счастье -- всего лишь длинная вереница невзгод:
Мы по земной стезе проходим все мрачнее:
Как колыбель светла! Могила -- мглы чернее!..
Едва мы родились, пред нами -- скорбный путь.
Взрослеем, и нам жаль, что детства не вернуть,
На старости грустим, что молодость проходит,
Встречаем смерть, скорбя, что жизнь навек уходит!..
Так где же счастье, где? -- я вопрошал. -- Слепец!
Тебе ведь дал его небесный наш отец!
Да, вам его даровали, это счастье, но оно всего лишь грандиозный обман,
ложь, которая продолжается до тех пор, пока мы совершаем свой короткий и
бесплодный путь по земле..."
Сегодня вы очень мрачно настроены, querida; должно быть, вы начитались
зловещих книг. В чем вы меня укоряете? В том, будто я закрываю глаза на мое,
как вы выражаетесь, жалкое существование? В том, что я сам себя обманываю?
Что вы хотите этим сказать? Забывать о тяготах человеческого существования,
стараться не сосредоточивать на них все свои помыслы, выдвигать на первый
план самое отрадное в скромных радостях повседневной жизни -- первые ласки,
первые проявления нежности, обручение, медовый месяц, радостное сознание,
что дети взрослеют на твоих глазах, безмятежную старость -- не значит
обманывать себя. Это значит совершать мужественное усилие над самим собой и
принимать жизнь такой, какая она есть. Я согласен с тем, что жизнь не может
быть абсолютно счастливой, но в большой мере она может быть такой, и это
зависит только от нас самих. Счастье не во внешних событиях. Оно -- в
сердцах тех, кого они затрагивают. Верить в счастье так, как верю я, значит
сделать его истинным, ибо счастье -- это вера в него. "Так где же счастье?"
Оно рядом с каждым из нас. Оно совсем простое, совсем обычное и не может
быть ложью, потому что оно -- состояние души.
Если мне тепло, стало быть, мне тепло, это -- факт. Сколько бы вы мне
ни говорили: "Вы сами себя обманываете, вы ошибаетесь, думая, что вам
тепло" -- мне это совершенно безразлично. "Я доволен не оттого, что мне
стало тепло, -- говорил Спиноза, -- а мне стало тепло, оттого что я
доволен". Если я люблю свою жену и чувствую себя очень счастливым с нею, я
действительно счастлив. Вы мне скажете: "Это не может длиться долго. Всякая
любовь приедается, разбивается, забывается. Есть много женщин моложе и
красивее вашей жены". Какое мне до того дело. Я не испытываю тяги к молодым.
Что вы можете на это возразить? Счастье и ложь не могут сосуществовать, ибо
в тот день, когда счастье будет признано ложью, оно перестанет быть
счастьем. Что и требовалось доказать, querida. Читайте "Разговор о счастье"
Алена, берегитесь чересчур мрачных романов и наслаждайтесь этим чудесным
летом. Прощайте.
Каникулы вот-вот закончатся, и вы просите у меня, дорогая, советов
относительно воспитания детей. Они у вас еще совсем малыши, но я полагаю,
что с самого раннего возраста в школе их будут воспитывать лучше, нежели в
семье. Любящие отец и мать чересчур хорошо все "понимают" и потому прощают
детям слабости, извиняют лень. Они стремятся скорее утешать, чем исправлять.
Школа беспристрастна и строга, как сама жизнь. Там царит равенство, и, если
очаровательная девчушка, боготворимая родными, провалится на экзамене при
переходе в следующий класс, она должна будет остаться на второй год или уйти
из этой школы.
Таков закон коллежа, и он разумен. Не нужно от избытка любви создавать
у детей впечатление, что слезы и поцелуи без следа изглаживают проступки,
что жизнь легка и что всесильная семья все уладит. Жизнь -- это борьба, и
готовиться к ней нужно с детства. Товарищи воспитывают гораздо лучше, чем
родители, ибо им не свойственна жалость.
Не стремитесь свести воспитание к веренице удовольствий. Лишь усилие
закаляет ум. Нужно, чтобы ваш сын давал себе труд вникать в прочитанное, в
противном случае его внимание будет рассеиваться и постоянно отвлекаться на
посторонние предметы. Сразу же приобщайте его к великим писателям. Мать
Пруста побуждала его читать романы Жорж Санд и Диккенса; в итоге появился
Марсель Пруст. Побуждайте своих детей заучивать наизусть прекрасные стихи:
Корнеля, Лафонтена, Гюго. Сперва смысл многих слов от них ускользнет, но
уже очень скоро их собственный запас слов увеличится. Чудесная музыка этих
стихов воспитает в них тягу к возвышенному. Вдумайтесь в глубокий смысл
слова воспитывать(1) Воспитывать ребенка -- значит делать его ум и нрав
возвышеннее, значит вести его к нравственным вершинам. Для этого нужны
проводники, привыкшие к большим высотам, иначе говоря, поэты. А как
признательны вам будут позднее дети за то, что вы так хорошо оснастили их
память! Помню, каким утешением служили для меня "внутренние вечера поэзии"
в пору величайших бедствий 1940 года.
Обучите ваших детей одному или даже нескольким ремеслам. Никто не
знает, каким станет мир завтра, но всегда будут нужны люди, умеющие работать
руками. Ваши дети будут жить в окружении техники -- нужно, чтобы они
понимали в ней толк, были с ней на короткой ноге. Машины очень дурно
обходятся с теми, кто их не любит. Ныне каждый мальчишка должен быть
электриком, столяром, должен уметь отремонтировать радиоприемник. В
противном случае он будет вечно зависеть от всякого мастерового.
---------------------------
(1) Французское слово lever имеет два значения: 1) возвышать,
возносить;
(2) растить, воспитывать. -- Примеч. ред.
Чудесное свойство отрочества состоит в том, что гибкий ум подростка
легко овладевает и техническими навыками, и иностранными языками. Следует
извлечь пользу из этого недолговечного качества. Позднее усвоить то же
самое станет гораздо труднее. Но все-таки возможно. Когда-то давно я был
знаком с англичанкой, мисс Гаррисон, которая до семидесяти лет преподавала
греческий язык. Уйдя на покой, она решила изучить русский язык и преуспела в
этом. Но это потребовало от нее немалого труда, в то время как ребенок
овладевает языками играючи. Кроме того, он учит слова на слух, а потому
усваивает безупречное произношение, тогда как взрослый, изучая язык
"глазами", придает иностранным словам звучание своего собственного языка.
Обучите своих сыновей по крайней мере английскому и испанскому -- эти языки
откроют им доступ к половине мира, затем добавьте латынь -- она откроет им
доступ к знанию.
Что еще пожелать вам? Всегда поступайте так, чтобы ваши дети достаточно
уважали вас, но не боялись. Не навязывайте им тех добродетелей, которыми не
обладаете сами. Ведь дети наблюдают за нами и делают выводы. Если они
восторгаются вами так же, как я, все пойдет на лад. Вот, сударыня, мои
наставлении в связи с началом школьных занятий. А пустые забавы придется
пока отложить. Прощайте.
Любовь -- а под этим я подразумеваю настоящее чувство, а не просто
мимолетное увлечение, -- возвышенная любовь требует досуга. В богатых и
праздных слоях общества, скажем при Версальском дворе или ближе к нам -- в
светском мирке из романов Пруста, -- не было недостатка в досуге, и любовь
цвела там круглый год. Но в мире, пережившем две мировые войны, где только
для того, чтобы поддержать существование -- свое и своих близких, --
человеку прихо
дится работать с утра до ночи, нет времени для неторопливых и
волнующих романов.
Как вы думаете, многие ли семейные люди в наше время -- в Париже или в
других городах, -- возвращаясь домой после трудного дня, расположены к
любовной беседе? Многие ли мужчины располагают собой настолько, чтобы
позволить себе, подобно героям Бурже* или Мопассана, отправляться на
свидание к возлюбленной между пятью и семью часами вечера?., Пока я об этом
раздумывал, в моем воображении возник образ плафона, украшенного
аллегорическими картинами, как это делали художники прошлого:
"Амур в ожидании поры отпусков". Толпа мужчин и женщин -- все они рабы
какого-нибудь дела -- носится туда-сюда; кто на завод, кто в банк, кто в
метро, кто в поезд, а в самом углу картины -- Амур, печально опираясь на
бесполезный колчан со стрелами, со вздохом перелистывает календарь: "Ах!
Скорей бы июль, август!.."
В следующем зале можно увидеть другой плафон:
"Амур в пору отпусков". На нем изображены сплошь влюбленные парочки:
одни, раздевшись, лежат на залитом солнцем пляже, другие нежатся в траве
или отдыхают в лесу, в тени деревьев, третьи, обнявшись, поднимаются по
горной тропинке. А над всеми этими людьми, томящимися от страсти, парит
довольный Эрот -- стрелы у него уже на исходе, и потому череда маленьких
купидонов следует за ним и не покладая рук обеспечивает его боеприпасами. И
действительно, что делать во время отпуска, как не ухаживать за женщинами?
Какое время более благоприятствует любви, чем то, когда у мужчин и у женщин
нет более неотложных дел, а путешествия и курортная жизнь вовлекают их в
праздничный водоворот, делающий возможным любые встречи.
Одиннадцать месяцев в году молодой человек, живущий, скажем, в
Беллаке, видится только с девушками из Беллака. Он знает их с детства; быть
может, и отыщется среди них женщина его мечты. Тогда все к лучшему в этом
лучшем из городов. Но чаще этого не происходит. А вот отпуск позволяет ему
завести зна
комство хоть со всеми девушками из тридцати шести тысяч коммун Франции,
и это при самых благоприятных для романтической любви обстоятельствах,
когда к его услугам неограниченный досуг для неспешных признаний и
возможность сладостного уединения в часы прогулок вдвоем. Для Дон Жуана
отпуск -- это начало "охоты": донна Анна одна загорает на песчаном пляже, в
то время как Командор ловит креветок или разоряется, играя в баккара. Для
молодожена, влюбленного в свою жену, отпуск -- это долгожданная пора, когда
можно по-настоящему узнать ее.
Ибо у супругов есть две возможности провести отпуск: вместе и врозь.
Провести отпуск вместе для счастливой пары -- предел мечтаний. Наконец-то
можно вдоволь наглядеться друг на друга, открыть истинный облик близкого
человека, прежде скрытый заботами и усталостью. А главное -- это новое
обрамление, которое окружает любовь ореолом экзотики. Счастлив тот, кто
может предложить своей жене провести две чудесные недели на фестивале
музыки и поэзии: он обратит себе на пользу приятные эмоции, вызванные к
жизни Моцартом или Мюссе. Но довольно и одной лишь природы. Океан -- лучший
из наперсников. А безмятежный покой и красота лугов и полей превратят
супружескую любовь в идиллию. "На сене парочка лежит, за нею солнышко
следит"... На природе горожане вновь приобщаются к молодости земли -- и к
своей собственной.
Проводить отпуск врозь следует только в том случае, если это
необходимо в интересах детей либо для здоровья одного из супругов. Без
сомнения, существуют дружные, любящие пары, которые не страшатся разлуки. В
этом случае сердце во время вакаций -- отнюдь не вакантное сердце. Оба
слишком любят друг друга, чтобы поддаться преходящим соблазнам. И все же не
следует забывать, что соблазны неизбежны и опасны. Красивой женщине,
проводящей отпуск в одиночестве и ставшей предметом домогательства
холостяков или браконьерства женатых мужчин, гораздо труднее уберечься в
курортном местечке где-нибудь у моря, чем у себя дома в небольшом городке,
где за каждым ее шагом следят члены семьи и кумушки, сидящие в засаде за
прикрытыми ставнями. На отдыхе кумушек тоже хватает и они также не дремлют:
любой скандал -- их утешение в старости. Но ведь это -- незнакомые кумушки.
И пересуды их мало кого трогают. Таким образом, тормоз общественного мнения
на курорте не столь эффективен. К тому же одиночество -- состояние
неестественное, и скука начинает играть роль сводника. "Разве что любовная
интрижка, -- говорит Гете, -- может примирить нас с невыносимой скукой
курортного городка". Ну, а любовная интрижка быстро становится любовью, если
люди видятся с утра до вечера.
Так что короткая разлука, в которой есть своя прелесть, чревата
опасностями. Если еще до отпуска брак был изрядно расшатан, эта опасность не
имеет особой важности. Если же брак был счастливым, летний эпизод будет
весьма досадной помехой в отношениях супругов. Стоимость первой аварии в
любви не измерить деньгами -- она стоит счастья. Одно из средств не
разлучаться и в разлуке -- поддерживать общение длинными и нежными письмами,
посылая их каждый день. Мне скажут, что ныне вообще стали писать гораздо
реже, а главное, уменьшилось число любовных посланий. Я в этом не уверен.
Если же это так, то сие весьма прискорбно. В письме можно излить столько
чудесных и нежных чувств, которые стыдливость мешает выразить, когда
предмет любви находится рядом. Письма позволяют также объясниться без ссоры.
"Но зато и без примирения", -- говорит мне молодая женщина, которая читает
эти строки, склонившись над моим плечом. Но почему? Примирение состоится при
встрече. "Очарование переписки -- это выдумка писателя", -- настаивает она.
Я так не думаю. Все любовные письма прекрасны в глазах тех мужчин или
женщин, к которым они обращены. Их стиль -- это тот человек (мужчина или
женщина), которого любишь, querida. Прощайте.
Однажды Виктор Гюго, когда в его присутствии заговорили о жизни и о
том, что в ней по-настоящему важно, сказал, что, по его мнению, поистине
дорога не слава, не состояние, не талант, но возможность любить и быть
любимым. И он был прав. Ничто не имеет для нас цены, если этого нельзя
разделить с тем, кто любит нас, любит от всего сердца; однако и эта любовь
принесет нам мало радости, если мы не отвечаем на нее взаимностью. Нет
необходимости, чтобы любящих нас людей было очень много. Я всегда полагал,
что можно чувствовать себя счастливым в самом маленьком городке, даже в
каком-нибудь оазисе в Сахаре, если там с тобой будут два или три преданных
друга. И наоборот, глава государства или прославленный артист вряд ли могут
познать счастье, если возле них нет хотя бы одного живого существа, в
присутствии которого можно сбросить маску. Потому-то так огромна роль,
которую играли в жизни выдающихся людей наперсники, жены, возлюбленные. "Я
так одинок", -- жаловался мне один известный всему миру человек, окруженный
целой свитой. Любовь -- сыновняя, супружеская или рожденная дружбой --
разбивает оковы одиночества.
Однако существуют две различные манеры любить. Первая -- когда любят
для себя, иначе говоря, испытывают привязанность к другим людям за то, что
вам дает их любовь. Встречаются женщины, которые весьма искренне любят
мужа, ибо он создает вокруг них атмосферу надежности, окружает их заботой и
приносит им радость, но любят они его только потому, что не представляют
себе, как бы они обходились без него. Он им необходим; он печется об их
счастье и о счастье их детей; он -- средоточие их жизни. Но его собственная
жизнь занимает их очень мало; они не задаются вопросом о том, есть ли у него
иные желания, иные нужды; они находят естественным, что он тратит свой
короткий век, устраивая их счастье.
Мужей и любовников такого рода также хватает; они любят женщину за то,
что она им дает, и никогда даже не пытаются заглянуть ей в душу. Дети почти
всегда любят своих родителей именно так. Отец для них -- это тот, на кого
всегда можно положиться; мать -- неизменно снисходительная советчица. Но
многие ли всерьез озабочены тем, как облегчить бремя родительских забот?
Вот что я именую любовью для себя.
Любить другого ради него самого -- значит думать не о том, что от него
получаешь, но о том, что ему даешь. Для этого надо так тесно связать свою
жизнь с его жизнью, так полно разделять его чувства, чтобы его счастье стало
и вашим. Не думайте, что такая любовь редка. Многие родители больше радуются
успехам детей, нежели своим собственным. Я знал множество супружеских пар,
где муж и жена жили друг для друга. Есть много примеров самой возвышенной
дружбы. Бальзак описал подобную дружбу в "Кузене Понсе"* и в "Обедне
безбожника"*. В подлинной дружбе куда больше заботливости, нежели
требовательности. Вот что я именую любовью ради других.
Важное свойство бескорыстной любви в том, что она приносит больше
счастья, нежели любовь или привязанность для себя. Отчего? Оттого что
человек так создан: забывая о себе, он скорее обретает счастье. До тех пор
пока думаешь только о себе, живешь во власти сомнений и неудовлетворенности,
постоянно размышляешь: "Достиг ли я в жизни всего, чего мог? Какая
оплошность привела меня к тому положению, в каком я нахожусь? Что обо мне
думают? Любят ли меня?" Как только другой (или другая) сделался средоточием
твоей жизни, все становится на свои места. В чем наш долг? Составить счастье
того, кого любишь. С этой минуты жизнь наполняется смыслом, и этот смысл
отныне становится ее сердцевиной. Невыразимое блаженство, даруемое верой,
увы, доступно не всем. Но и земные привязанности сладостны и драгоценны.
Прощайте.
На днях я посмотрел фильм, который меня взволновал. Это незамысловатая
история пожилой супружеской пары, которая разорилась и оказалась на
иждивении у своих детей. Герои фильма, судя по всему, очень славные люди, их
дети -- ничуть не хуже других детей. Но все складывается прескверно. Старшее
поколение осложняет жизнь молодых. Добрые отношения со временем портятся.
У родителей не хватает такта, у детей -- терпения. Зятья и невестки
отказываются дольше выносить присутствие стариков, с которыми они не
связаны кровными узами. Наконец мать Отправляют в дом для престарелых. Там
она и умрет.
Выходя из кинотеатра, я думал об угрызениях совести, которые
непременно, можете не сомневаться, будут мучить детей после того, как
родители умрут. Пока близкие нам люди живы, мы обращаемся с ними неровно --
то со вниманием, то с невольным раздражением. Мы любим их, но их недостатки
нам надоедают и нередко затрудняют жизнь. У нас есть свои прихоти и
желания, и, если нам становится очевидно, что они идут вразрез с желаниями
тех, кто нас любит, мы вступаем в сделку со своей совестью. "Разумеется, --
говорим мы себе, -- он (или она) будет страдать, но не могу же я постоянно
приносить себя в жертву. К тому же я заглажу эту пустяковую обиду, выказав в
другой раз побольше нежности".
Строя подобные расчеты, мы упускаем из виду смерть. Но она является в
свой срок, и уже ничего не исправить. Тогда-то и наступает время раскаяния.
Смерть заставляет нас забыть слабости тех, кто ушел навсегда, оставив нам
только запоздалые сожаления. Теперь, когда мы навсегда лишены возможности
видеть своих близких, те их поступки и речи, которые прежде казались нам
надоедливыми или нелепыми, приобретают особую трогательность и навевают
грусть. Мы начинаем думать о том, что могло бы растрогать и успокоить
ушедших навеки и не потребовало бы от нас почти никаких усилий. "Ободрить
ласковым словом, забежать на несколько минут, позвонить, черкнуть пару строк
-- и отец целый день светился бы радостью, -- думает облаченный в траурное
платье сын. -- Я же лишал его этого, чтобы побыть несколько лишних
мгновений с женщиной, которой мое присутствие осточертело. На все хватало
времени: и начальникам писать, и приятелям, но я не мог выкроить время,
чтобы написать своему отцу. А между тем я любил его всей душой..."
Я нисколько не удивляюсь, когда читаю о том, что дикари, как и
первобытные люди, боятся мертвецов и, стремясь их умиротворить, приносят им
жертвы. Это правда, что покойники возвращаются в снах и терзают живых, если
те в свое время сделали их жизнь несчастной. Перечитайте в связи с этим
"Театральную историю"* -- один из самых превосходных романов Анатоля Франса
-- или признание, сделанное Шатобрианом после кончины госпожи де Дюра, на
преданную дружбу которой он нередко отвечал холодностью и едва скрытым
раздражением: "С той поры, как я потерял эту великодушную особу... я не
перестаю, оплакивая ее, укорять себя в непостоянстве, которое нередко
удручало преданное мне сердце. Будем же хорошенько следить за собой! Не
станем забывать, что, испытывая глубокую привязанность к нашим близким, за
которых мы готовы отдать свою жизнь, мы тем не менее способны отравлять их
существование. Когда наши друзья уже сошли в могилу, как можем мы искупить
свою вину перед ними? Могут ли наши бесплодные сожаления, наше запоздалое
раскаяние стать лекарством против тех горестей, которые мы им принесли? Они
предпочли бы при жизни увидеть нашу улыбку, чем потоки наших слез после их
смерти".
Не будем же отказывать живым в той нежности, которую, терзаясь
угрызениями совести, тщетно предложим их тени. Помните об этом, querida, и
если нам суждена встреча, то не уготовляйте себе бесплодного раскаяния,
огорчая такого старика, как я. Прощайте.
Киплинг написал превосходный рассказ под названием "Человек, который
захотел стать королем". Это история ирландского авантюриста, бравого и
чертовски храброго солдата, который задался целью стать королем в
какой-нибудь мало кому известной стране, которую Киплинг назвал
Кафиристаном. Заметьте, что мысль эта не так уж безрассудна, если вспомнить
о существовании полудиких народов и о том, что английский путешественник
Брук* не так давно сделался раджой Саравака.
Сначала все происходит так, как того хотел герой. Меткостью своей
стрельбы он поражает, устрашает и подчиняет себе горцев, которые никогда в
жизни не видали ружья. Едва став властелином одного поселения, он подбивает
его обитателей развязать войну и, будучи опытным унтер-офицером, создает
непобедимое войско. Мало-помалу власть его растет, местные жители считают
его богом, подчиняются и поклоняются ему. Вскоре он уже, как и мечтал,
король, владеющий обширной территорией.
Он бы и остался королем, если бы его не ввели в искушение местные
женщины. А почему бы королю, думает он, не жениться? Он уведомляет о своем
желании жрецов. Они только покачивают головами:
"Может ли бог сочетаться браком с дщерью человеческой?" Но выбор
короля уже сделан, местная красавица станет его женой. После брачной
церемонии он пытается обнять и поцеловать ее. Насмерть перепуганная девица
кусает его, брызжет кровь. Это повод к восстанию. "Ты не бог, ты всего лишь
человек!" И подданные сбрасывают его в пропасть.
Это старая история, старая, как род людской; первый ее набросок мы
находим в притче о Самсоне и Далиле. Нет ничего удивительного в том, что
этот древний миф так долговечен, ибо он в высшей степени правдив. Человек,
стремящийся повелевать другими, должен отказаться от простых радостей жизни.
Вождь, как бы это ни казалось ему трудным, нуждается в целомудрии и
аскетизме. Людям нравится тот, кто разделяет их забавы, но они редко
уважают такого человека.
Всем нам знакомы многие молодые люди, которые были царьками у себя в
департаменте и продвигались там от одной должности к другой, потому что они
были осторожными деловыми людьми, благоразумными судьями. Попав в Париж в
качестве депутатов парламента, они поддались соблазнам новой жизни.
Недостатка в Далилах, подстерегающих таких Самсонов, у нас нет. Довольно
быстро у скромного доселе деятеля появляется пристрастие к званым обедам, к
ночным развлечениям. Если он от природы щедр и великодушен, он будет
отвечать учтивостью на учтивость, все это обходится недешево. Вскоре он уже
тратит в одну ночь столько, сколько ему прежде хватало на целый месяц. А так
как в его распоряжении имеются выгодные должности, находится богатый пират,