Страница:
Титул "ашашин" - "вождь" был принят Ба Мо после создания осенью 1942 г. объединенной партии "Добама-Синьета асиайон". Японцы допустили создание этой партии, запретив при этом всю иную политическую деятельность в стране. На включение в свою партию такинов Ба Мо пошел добровольно - идея политического единства нации была близка ему в форме единения страны под своей властью. Генеральным секретарем партии был избран Такин Ну, кандидатуру которого отстаивал сам Ба Мо, убежденный в том, что этот глубоко верующий буддист будет послушным помощником в контроле над своими бывшими соратниками по "Добама асиайон". Однако в годы войны Такин Ну был последовательным сторонником Аун Сана и левых такинов и, как таковой, сделал немало для того, чтобы вырвать партию из-под влияния Ба Мо.
Администрация Ба Мо пришла к власти в дни, когда Бирма пыталась оправиться от шока, в который ввергла ее война. Не было другой страны в Юго-Восточной Азии, где бы военные действия так сильно разрушили экономику. Кроме того, бегство из Бирмы как английских специалистов, так и сотен тысяч индийцев и китайцев буквально оголило многие отрасли хозяйства. Бирма вернулась к патриархальной первобытной деревенской жизни. Однако и производство сельской продукции, в первую очередь риса, резко снизилось. В 1944-1945 г. под рисом находилось в два раза меньше земли, чем до войны, упала и урожайность. Причиной тому было не только сужение рынка, резкое снижение экспорта и заинтересованности крестьян в высоких урожаях, но и то, что катастрофически упало поголовье тяглового скота.
Война и оккупация показали, насколько уродливо развивалась в колониальный период бирманская экономика. Когда в середине XIX в. Нижняя Бирма с громадной плодородной дельтой Иравади стала английской колонией, власти Британской Индии, под управление которых эти земли отошли, решили, что они самой судьбой предназначены стать одним громадным рисовым полем. Эксперимент оправдал себя, Бирма стала кормить рисом всю Британскую империю, а рисовые поля очень скоро заняли почти всю равнинную Бирму. В результате Бирма, вывозя рис, лес и минеральное сырье, была вынуждена ввозить большинство других товаров. Пока эта система существовала в рамках более или менее сбалансированной колониальной структуры, потребности Бирмы, за исключением периодов кризиса, ударявшего по производителям риса, в целом удовлетворялись. Однако в 1942 г. Бирма потеряла прежние внешние рынки и возможность получать товары из метрополии и других британских колоний. Япония не могла потребить все излишки риса по ряду причин, одной из которых были транспортные трудности - далеко не каждый пароход мог добраться до Японских островов, и гораздо проще было вывозить рис из Вьетнама и с Филиппин. Не могла Япония и поставлять в Бирму достаточно товаров широкого потребления. Так как взамен риса бирманские крестьяне ничего не могли получить, стимул к выращиванию риса у них пропал. Посевы сокращались, собранный рис затоваривался, а в городах тем временем наступал голод. Уже с 1943 г. риса перестало хватать, для внутреннего потребления. Одновременно в Бирме стали возрождаться кустарные промыслы и производство некоторых технических культур, чему покровительствовали японцы, которые нуждались в таких продуктах, как хлопок, масло из земляного ореха, и т. д.
Разорению бирманского народного хозяйства способствовали многочисленные японские дельцы и снабженцы, которые хлынули в Бирму и, понимая шаткость своего положения, спешили урвать, схватить, вывезти, нажиться. Для придания грабежу некоторого подобия законности была выпущена масса бумажных денег, практически ничем не обеспеченных, которыми платили крестьянам за скот, за рис, за все сельскохозяйственные продукты. В то же время все, что можно было назвать английской собственностью - в первую очередь сохранившиеся станки и оборудование, запасы сырья, которые не успели уничтожить при отходе англичане, - вывозилось армией даже без попыток выплатить Бирме компенсацию. Наконец, японцами широко практиковалась система принудительного труда: людей сгоняли на военное строительство, на сезонные работы, и те, кто попадал в трудовые лагеря, часто уже не возвращались.
Все, что сказано здесь о Бирме, в той или иной степени было характерно и для остальных оккупированных японцами стран Юго-Восточной Азии. В зависимости от взглядов и настроений того или иного командующего могли несколько меняться методы грабежа, но принцип его, сформулированный созданным в 1942 г. министерством по делам Великой Восточноазиатской сферы, неукоснительно проводился на всей захваченной территории.
Если в Бирме японцы принимали меры по сокращению производства риса, то на Филиппинах "противником" японских-оккупационных властей стали плантации сахарного тростника и соответственно сахарные заводы. До войны филиппинский сахар вывозился в США и другие страны, теперь эти рынки были потеряны, а замены им Япония предложить не могла. Следовательно, надо было сократить производство сахара, заменив его более нужным для армии продуктом. Японским оккупационным властям показалось, что наиболее выгодно использовать сахарный тростник как сырье для производства спирта и сахарные заводы превратить в спиртогонные. Одновременно с этим плантации тростника (как и табачные) засевались хлопчатником - была поставлена задача расширить производство хлопка, заняв посевами хлопчатника около 0,5 млн. га. В результате производство сахара резко упало, крестьяне и рабочие были разорены, положительная же часть программы выполнена не была. Несмотря на все строгости, количество спирта, произведенного на сахарных заводах, было весьма скромным, производство хлопка также было далеко от намеченного.
В Индонезии эта картина, сохраняя общие принципиальные черты, была куда более сложной и многообразной, так как и сама Индонезия - страна более обширная, и экономика ее куда многообразней бирманской или филиппинской. Из продуктов индонезийского экспорта японцев больше всего интересовала нефть. Они, как отмечалось, в период своего наступления принимали решительные меры, чтобы спасти нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие предприятия от разрушения союзниками. Через год после захвата страны оккупантам удалось довести добычу нефти до довоенной и в течение следующих двух лет вывозить в Японию более чем по 5 млн. т нефти. Только в последний год войны, с падением Филиппин, поставки индонезийской нефти в Японию практически прекратились, так как танкеры уже не могли прорываться на север.
Производство сельскохозяйственных культур волновало японцев куда меньше, а ведь именно оно обеспечивало жизнь миллионов индонезийских крестьян. Перед войной плантациями каучуконосов было занято 1,3 млн. га, и лишь один процент каучука потреблялся в самой Индонезии - вся остальная продукция шла на экспорт. Поскольку Япония могла потребить лишь малую долю производимого в Индонезии каучука, громадные плантации становились лишними. Дело в том, что в пределах японской "сферы сопроцветания" оказалось примерно 98 % мирового производства каучука. Из 1660 тыс. т каучука, производившегося в мире, 850 тыс. т приходилось на Малайю и другие британские колонии в Юго-Восточной Азии, а 770 тыс. т - на Индонезию, Французский Индокитай и Таиланд. Потребности Японии в каучуке составляли не более 100 тыс. т в год, т. е. лишь одну пятнадцатую добычи. Каучука было так много, что в Японии стали пропагандировать его в качестве кровельного материала, а в Джакарте каучуком пытались крыть мостовые. И это происходило в то время, когда все воюющие державы ощущали в каучуке острую нужду, а в Германии даже разрабатывались проекты посылки за каучуком в Юго-Восточную Азию больших подводных лодок. Так как дороги все же каучуком крыть не стали, то плантации приходили в упадок, зарастали, кое-где гевею вырубали на топливо или выкорчевывали.
Меры по борьбе с другими "излишками" были решительными и вместе с тем бессмысленными. В августе 1942 г. японские власти в Индонезии издали декрет, по которому следовало выкорчевать половину всех кофейных деревьев. Было уничтожено также около 16 тыс. га чайных плантаций, из 220 чайных фабрик работало лишь 50. С сахарными заводами в Индонезии японцы старались сделать то же, что и на Филиппинах, а когда не удавалось - их попросту разрушали и оборудование пускали на лом. В результате общее производство сахара упало за годы оккупации почти в 20 раз, число действующих заводов сократилось вдесятеро.
И без того тяжелое положение населения ухудшали широко проводившиеся оккупантами реквизиции скота и мобилизация жителей на принудительные работы. Правда, резкое падение жизненного уровня и неуверенность в завтрашнем дне создали парадокс - на первых порах японская система принудительного труда пользовалась некоторой популярностью среди молодежи оккупированных стран. Мобилизуя население, оккупационные власти обещали пищу и одежду. При фантастическом росте безработицы этого было достаточно, чтобы молодежь, в первую очередь городская, попалась на приманку.
В Индонезии система принудительного труда приняла форму трудовых батальонов "хейхо" и зарубежных контрактов "ромуся". Батальоны "хейхо" иногда несли караульную службу, но в основном выполняли строительные работы, солдаты их были носильщиками, уборщиками, чернорабочими. Но наибольшие масштабы в Индонезии приняла система "ромуся" - отправки мобилизованных в другие страны.
Отрезвление наступило довольно быстро, и вскоре добровольцев найти уже не удавалось. Однако рабский труд по-прежнему требовался и на строительстве стратегических дорог и на сооружении укреплений на островах Тихого океана, были нужны носильщики в горах Западной Бирмы и землекопы на "дороге смерти". И если в Бирме масштабы принудительного труда были в численном выражении не так велики - 800 тыс. мобилизованных (это зависело в некоторой степени и от специфики отношений японцев и бирманцев, от существования АНБ и бирманского правительства, от того, что сама Бирма не столь плотно населена и людские ресурсы ее ограниченны), то в Индонезии японцы с 1943 г. перешли к открытой охоте на людей. Некоторые районы буквально обезлюдели, "большая часть молодежи исчезла и никто не знал, где она. Остались только старики и зеленые юнцы. На некоторых островах все население спасалось бегством от японцев. Оно оставляло свои деревни, имущество и уходило в джунгли. Ему приходилось жить за счет тех продуктов, которые мог дать лес", вспоминал индонезийский публицист.
Когда после войны проходили процессы над японскими военными преступниками, то одним из основных пунктов обвинения было бесчеловечное обращение с европейскими и индийскими военнопленными и гражданскими лицами, интернированными во время оккупации. На втором месте стоял террор против китайского населения. Действительно, японские методы обращения с военнопленными в некоторых случаях даже превосходили "достижения" гитлеровцев - расизм XX в. породил зверства, неслыханные и в средневековье.
Участь многих сотен тысяч бирманцев, индонезийцев и филиппинцев была не менее тяжкой, однако их гибель осталась почти незамеченной. Полковник Судзуки не был повешен за уничтожение жителей двух каренских деревень, генералы, правившие Индонезией, не понесли наказания за смерть сотен тысяч "ромуся", о многих из которых лишь пришли извещения, сообщавшие, что они погибли на Тихоокеанском фронте как "гордость нации".
Полагают, что за время оккупации в Индонезии погибло 4 млн. человек. Значительную часть их составили "ромуся". Что касается европейцев, живших на архипелаге, то к концу 1943 г. все они оказались в концлагерях - всего там было заключено 62 тыс. человек, из них лишь треть мужчин - остальные женщины и дети. Кроме того, в лагерях для военнопленных содержалось примерно 45 тыс. человек. Многие из них умерли или были замучены в лагерях, другие погибли на тяжелых работах, на стройках в Таиланде и Бирме, на тихоокеанских островах.
Одним из результатов оккупации стало деклассирование населения. Если в деревнях жизнь еще можно было поддерживать тем, что давала земля, то в городах положение ухудшилось в первый же год японской оккупации и стало катастрофическим в последующие годы. Для подавляющего большинства населения оккупированных стран проблема заключалась лишь в одном - как-нибудь выжить. Промышленные рабочие, транспортники, рабочие плантаций и рудников, не говоря о городских низах, потеряли привычную работу и были вынуждены переселяться к родственникам в деревни либо искать случайных заработков. К тому же голод постепенно распространился и на сельские местности - везде стало не хватать риса для внутреннего потребления, а страшный голод в Северном Вьетнаме унес несколько сотен тысяч человеческих жизней.
В эту трагическую для народов Юго-Восточной Азии пору явственно обнаружилось, что расовая общность, о которой столь много говорили японцы, не более чем большая ложь.
"Желтый" расизм оказался ничуть не лучше, а по своим последствиям - даже хуже расизма "белого". Эксплуатация колоний европейскими державами, сколь бы тяжелой для населения она ни была, сопровождалась проникновением в колониальные страны новых, более прогрессивных форм производства, а также западной культуры. А что давало японское господство? Запрет слушать западное радио под страхом смертной казни, утреннее пение японского гимна и поклоны японскому флагу во всех школах, почтительное и раболепное отношение к любому японцу на улице, бесконечный страх перед "кэмпейтай", внимательно следившей за любыми проявлениями недовольства и пресекавшей их жестоко и быстро.
И все же японская оккупация имела и положительные последствия для народов исследуемого региона. Первым и основным из них была бурная политическая эволюция стран Юго-восточной Азии, приведшая их население к решительному отрицанию идеи любого иностранного господства. Второе положительное последствие в наиболее полной форме проявилось в Бирме. Бегство англичан и индийцев означало для миллионов крестьян освобождение от долгов индийским помещикам и ростовщикам, от налоговой задолженности властям. Японский капитал, вторгшийся в страну, концентрировался в основном в городах, в деревнях же японцы появлялись сравнительно редко. В итоге деревенская беднота, арендаторы, батраки осознали, что земля, на которой они трудятся, теперь принадлежит им. Это было особенно характерно для Нижней Бирмы, где национальных помещиков было немного и земля принадлежала в основном индийским помещикам - четтьярам. Неизвестно, сколько земли в первый же год японской оккупации перешло к бирманским крестьянам, но в любом случае площади измерялись миллионами акров.
Если индийские помещики в большинстве бежали из Бирмы или прятались в Рангуне, не смея показываться за пределы города, то и местные бирманские помещики также не могли собирать арендную плату. С теми же, кто пытался это делать, крестьяне спешили расплатиться японскими оккупационными деньгами, стоимость которых со временем приблизилась к стоимости бумаги. Однако отказаться принимать их помещики не могли - ведь любой протест такого рода мог стать известным японцам, которые были вынуждены в подобных случаях выступать на стороне крестьян, лишь бы не признать, что их деньги - фикция. Любопытно, что подобное использование оккупационных денег было характерно, хотя и не в таком широком масштабе, и для других оккупированных стран. В частности, таким образом смогли погасить свои долги и многие индонезийские крестьяне.
После войны на вернувшуюся колониальную администрацию обрушилась лавина жалоб и исковых заявлений четтьяров и местных помещиков. Однако попытки колонизаторов отобрать землю у крестьян, а погашение долгов объявить недействительным фактически провалились. Таким образом, в Бирме (а в известной степени и в других странах региона) события 1942 г. привели к подрыву колониальной системы землевладения.
Правда, в те годы переход земель в руки крестьян не намного улучшал их положение. Если крестьянин продолжал разводить рис, то, как правило, он не мог его сбыть, а если все же сбывал, то получал за него те же обесцененные деньги, на которые никаких товаров купить было нельзя. В результате многие земли, полученные крестьянами, были заброшены, а сами крестьяне бежали в города, где и без того царил голод.
Что касается национальной буржуазии стран Юго-Восточной Азии, то ей явно пришлось по душе исчезновение старых конкурентов - европейцев, индийцев, китайцев, занимавших прежде командные посты в торговле и промышленности. Однако завладеть освободившимися местами не удалось из-за появления новых конкурентов - японских дельцов, пользовавшихся покровительством военных властей и овладевших с их помощью господствующими позициями в добыче и вывозе сырья, обрабатывающей промышленности, торговле. В результате этого, а также из-за отсутствия ссудного капитала, товаров, которыми можно было торговать, и денежного обеспечения под эти товары основной областью деловой активности местной буржуазии стал черный рынок. Но разруха была настолько всеобъемлющей, а жизненный уровень огромной массы населения настолько низким (и все еще умудрялся падать), что в большинстве случаев и эта активность была лишь фикцией.
Национальные органы власти, созданные на Филиппинах и в Бирме, как и некоторые деятели японской оккупационной администрации, опасавшиеся роста недовольства населения, пытались проводить какие-то меры по укреплению местной буржуазии. В Бирме, например, была создана Торговая палата, в которую вошли несколько сот торговцев и промышленников, на многочисленных заседаниях бурно выступавших в защиту своих прав. Правительство Ба Мо, выражавшее в основном интересы национальной буржуазии, добивалось передачи бирманским предпринимателям английской собственности и требовало, чтобы в предприятиях, существовавших в Бирме, по крайней мере 60 % капитала принадлежало национальной буржуазии. Настойчивость Ба Мо раздражала японских дельцов, влияние которых на армию и "кэмпейтай" все росло - чем дольше шла война, тем сильнее становилась коррупция в японской армии. Ба Мо даже уверял Такина Ну, что японские торговцы делали попытки убить его. К концу войны японцы согласились ограничить прибыли своих компаний 6 % годовых, но сделали оговорку, которая сводила эту меру на нет - данное постановление должно было касаться лишь тех японских фирм, которые не были связаны со стратегическими интересами Японии (а связать с этими интересами, естественно, можно было что угодно). В то же время закон, гласящий, что недвижимость в Бирме может принадлежать лишь бирманцам, так и не смог пройти через дебри военных японских учреждений и лишь в середине 1945 г., когда англичане уже заняли Мейтхилу, Ба Мо опубликовал этот закон без разрешения японцев; неудивительно, что никто этого шага не заметил и не оценил.
Еще одним начинанием правительства Ба Мо, направленным на укрепление позиций национальной буржуазии, было основание в январе 1944 г. Государственного банка Бирмы. Главе бирманской администрации не только удалось доказать в Токио, что создание банка в интересах Японии, но и добиться там займа. Но, согласившись на создание банка, японцы отказались передать ему право на эмиссию денег. Сотрудники банка даже не имели представления, сколько денег находится в обращении в стране и сколько японцы сочтут нужным напечатать еще. Таким образом, капитал банка, составлявший в 1944 г. 5,5 млн. рупий, из которого банк начал было выдавать кредиты национальным предпринимателям, был ничем не обеспечен. Деньги обесценивались быстрее, чем их успевали использовать, и уже через несколько месяцев банк мог вести свою протекционистскую деятельность только на бумаге.
В отличие от разоренной Бирмы, экономику которой за время оккупации восстановить так и не удалось, экономическое восстановление Малайи проходило достаточно быстро. Основные оловянные рудники вновь действовали уже в мае 1942 г., к середине года были восстановлены пять крупнейших доков Сингапура и начал в полную силу функционировать порт. В марте следующего года была основана "Компания Южных районов", которая объединила три японские компании, захватившие к тому времени сингапурское судоходство. Правда, первый корабль с грузом японских товаров добрался до Сингапура лишь в июле 1943 г. - больше года стране приходилось обходиться довоенными запасами. К этому времени черный рынок настолько разросся, что капля привезенного тут же исчезла в его море. Впрочем, основной целью создания компании было наладить судоходство между завоеванными странами Юго-Восточной Азии, чтобы обеспечить продуктивный обмен товарами. Однако вскоре выяснилось, что вести обмен нечем.
Завладев огромными территориями, японцы не имели ни времени для организации соответствующей инфраструктуры, ни желания превратить колонии не только в источник сырья, но и в рынок сбыта. Япония захватывала страны региона в первую очередь для того, чтобы бесплатно поддержать военную экономику, т. е. в погоне за стратегическими материалами. Ничего взамен японская колониальная система предложить не могла, и чем дольше шла война, тем меньше оставалось возможностей для любого, пускай даже неэквивалентного, обмена. Однако экономика стран Юго-Восточной Азии за долгие десятилетия приспособилась именно к такой колониальной модели обмена. Товары, которые производили оккупированные страны, были сходными - сырье и сельскохозяйственные продукты тропического пояса и полезные ископаемые. Раньше различные европейские хозяева этих стран были заинтересованы в одинаковых "колониальных" продуктах для удовлетворения собственных нужд. Теперь же хозяин был один, и он очень быстро оказался пресыщен теми стратегическими товарами, овладеть которыми так стремился. В первую очередь это касалось олова, каучука и сахара, затем риса и т. д.
Разумеется, страны Юго-Восточной Азии могли вести эквивалентный обмен даже в пределах своих однобоких экономических систем, примеры чему дает их послевоенное сотрудничество. Но те товары, которые были нужны в соседней стране, могли попасть в нее только при условии, что в них не нуждаются японцы. Однако именно эти товары японцы и импортировали. Нефть из Индонезии, к примеру, в Малайю не попадала - ее всю потребляла Япония. В то же время индонезийское олово и индонезийский каучук в Малайе не были нужны - некуда было девать свой каучук и свое олово. В результате Малайя, как и Индонезия, уподобилась голодному человеку, сидящему на мешке с золотом.
Многочисленные рабочие каучуковых плантаций и шахтеры остались без работы, а крестьяне были вынуждены выращивать непривычные для себя культуры, которые к тому же следовало отдавать тем же японцам по нереально низким ценам. В результате сельское хозяйство, как и в других странах, зашло в тупик. Но особенно плохим было положение в городах, так как своего риса в Малайе не хватало, а поставки из Бирмы и Таиланда были нерегулярны и недостаточны. Нормы на человека в стране были установлены от 100 до 200 г в день, и даже эти нормы по карточкам не выдавались. Цены на продукты питания выросли втрое за первый год оккупации и продолжали расти.
Помимо экономических трудностей на Малайю обрушились те же беды, что и на соседние страны, - террор "кэмпейтай", трудовая повинность, поборы и произвол властей. Достаточно сказать, что из 60 тыс. рабочих, отправленных в принудительном порядке на строительство "дороги смерти" Бирма - Таиланд, вернулось лишь 20 тыс. Впрочем, в отношении к местному населению постепенно вырабатывался дифференцированный подход. Поблажки в отношении национальных элементов, на которые были вынуждены пойти японцы к концу войны, коснулись и Малайи. Наибольшие привилегии при этом получили малайцы. Малайские чиновники сохранили свои места в аппарате и даже расширили свои позиции за счет индийцев и китайцев, которых смогли потеснить. То же касалось и малайской буржуазии, которая, будучи до войны гораздо слабее китайской, европейской и индийской, во время оккупации смогла занять некоторые ниши, опустевшие после бегства или гибели конкурентов.
Особенности вторжения японских войск во Французский Индокитай, под видимостью договоренности с вишистской Францией, обусловили некоторое своеобразие экономической политики японцев во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже.
Администрация Ба Мо пришла к власти в дни, когда Бирма пыталась оправиться от шока, в который ввергла ее война. Не было другой страны в Юго-Восточной Азии, где бы военные действия так сильно разрушили экономику. Кроме того, бегство из Бирмы как английских специалистов, так и сотен тысяч индийцев и китайцев буквально оголило многие отрасли хозяйства. Бирма вернулась к патриархальной первобытной деревенской жизни. Однако и производство сельской продукции, в первую очередь риса, резко снизилось. В 1944-1945 г. под рисом находилось в два раза меньше земли, чем до войны, упала и урожайность. Причиной тому было не только сужение рынка, резкое снижение экспорта и заинтересованности крестьян в высоких урожаях, но и то, что катастрофически упало поголовье тяглового скота.
Война и оккупация показали, насколько уродливо развивалась в колониальный период бирманская экономика. Когда в середине XIX в. Нижняя Бирма с громадной плодородной дельтой Иравади стала английской колонией, власти Британской Индии, под управление которых эти земли отошли, решили, что они самой судьбой предназначены стать одним громадным рисовым полем. Эксперимент оправдал себя, Бирма стала кормить рисом всю Британскую империю, а рисовые поля очень скоро заняли почти всю равнинную Бирму. В результате Бирма, вывозя рис, лес и минеральное сырье, была вынуждена ввозить большинство других товаров. Пока эта система существовала в рамках более или менее сбалансированной колониальной структуры, потребности Бирмы, за исключением периодов кризиса, ударявшего по производителям риса, в целом удовлетворялись. Однако в 1942 г. Бирма потеряла прежние внешние рынки и возможность получать товары из метрополии и других британских колоний. Япония не могла потребить все излишки риса по ряду причин, одной из которых были транспортные трудности - далеко не каждый пароход мог добраться до Японских островов, и гораздо проще было вывозить рис из Вьетнама и с Филиппин. Не могла Япония и поставлять в Бирму достаточно товаров широкого потребления. Так как взамен риса бирманские крестьяне ничего не могли получить, стимул к выращиванию риса у них пропал. Посевы сокращались, собранный рис затоваривался, а в городах тем временем наступал голод. Уже с 1943 г. риса перестало хватать, для внутреннего потребления. Одновременно в Бирме стали возрождаться кустарные промыслы и производство некоторых технических культур, чему покровительствовали японцы, которые нуждались в таких продуктах, как хлопок, масло из земляного ореха, и т. д.
Разорению бирманского народного хозяйства способствовали многочисленные японские дельцы и снабженцы, которые хлынули в Бирму и, понимая шаткость своего положения, спешили урвать, схватить, вывезти, нажиться. Для придания грабежу некоторого подобия законности была выпущена масса бумажных денег, практически ничем не обеспеченных, которыми платили крестьянам за скот, за рис, за все сельскохозяйственные продукты. В то же время все, что можно было назвать английской собственностью - в первую очередь сохранившиеся станки и оборудование, запасы сырья, которые не успели уничтожить при отходе англичане, - вывозилось армией даже без попыток выплатить Бирме компенсацию. Наконец, японцами широко практиковалась система принудительного труда: людей сгоняли на военное строительство, на сезонные работы, и те, кто попадал в трудовые лагеря, часто уже не возвращались.
Все, что сказано здесь о Бирме, в той или иной степени было характерно и для остальных оккупированных японцами стран Юго-Восточной Азии. В зависимости от взглядов и настроений того или иного командующего могли несколько меняться методы грабежа, но принцип его, сформулированный созданным в 1942 г. министерством по делам Великой Восточноазиатской сферы, неукоснительно проводился на всей захваченной территории.
Если в Бирме японцы принимали меры по сокращению производства риса, то на Филиппинах "противником" японских-оккупационных властей стали плантации сахарного тростника и соответственно сахарные заводы. До войны филиппинский сахар вывозился в США и другие страны, теперь эти рынки были потеряны, а замены им Япония предложить не могла. Следовательно, надо было сократить производство сахара, заменив его более нужным для армии продуктом. Японским оккупационным властям показалось, что наиболее выгодно использовать сахарный тростник как сырье для производства спирта и сахарные заводы превратить в спиртогонные. Одновременно с этим плантации тростника (как и табачные) засевались хлопчатником - была поставлена задача расширить производство хлопка, заняв посевами хлопчатника около 0,5 млн. га. В результате производство сахара резко упало, крестьяне и рабочие были разорены, положительная же часть программы выполнена не была. Несмотря на все строгости, количество спирта, произведенного на сахарных заводах, было весьма скромным, производство хлопка также было далеко от намеченного.
В Индонезии эта картина, сохраняя общие принципиальные черты, была куда более сложной и многообразной, так как и сама Индонезия - страна более обширная, и экономика ее куда многообразней бирманской или филиппинской. Из продуктов индонезийского экспорта японцев больше всего интересовала нефть. Они, как отмечалось, в период своего наступления принимали решительные меры, чтобы спасти нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие предприятия от разрушения союзниками. Через год после захвата страны оккупантам удалось довести добычу нефти до довоенной и в течение следующих двух лет вывозить в Японию более чем по 5 млн. т нефти. Только в последний год войны, с падением Филиппин, поставки индонезийской нефти в Японию практически прекратились, так как танкеры уже не могли прорываться на север.
Производство сельскохозяйственных культур волновало японцев куда меньше, а ведь именно оно обеспечивало жизнь миллионов индонезийских крестьян. Перед войной плантациями каучуконосов было занято 1,3 млн. га, и лишь один процент каучука потреблялся в самой Индонезии - вся остальная продукция шла на экспорт. Поскольку Япония могла потребить лишь малую долю производимого в Индонезии каучука, громадные плантации становились лишними. Дело в том, что в пределах японской "сферы сопроцветания" оказалось примерно 98 % мирового производства каучука. Из 1660 тыс. т каучука, производившегося в мире, 850 тыс. т приходилось на Малайю и другие британские колонии в Юго-Восточной Азии, а 770 тыс. т - на Индонезию, Французский Индокитай и Таиланд. Потребности Японии в каучуке составляли не более 100 тыс. т в год, т. е. лишь одну пятнадцатую добычи. Каучука было так много, что в Японии стали пропагандировать его в качестве кровельного материала, а в Джакарте каучуком пытались крыть мостовые. И это происходило в то время, когда все воюющие державы ощущали в каучуке острую нужду, а в Германии даже разрабатывались проекты посылки за каучуком в Юго-Восточную Азию больших подводных лодок. Так как дороги все же каучуком крыть не стали, то плантации приходили в упадок, зарастали, кое-где гевею вырубали на топливо или выкорчевывали.
Меры по борьбе с другими "излишками" были решительными и вместе с тем бессмысленными. В августе 1942 г. японские власти в Индонезии издали декрет, по которому следовало выкорчевать половину всех кофейных деревьев. Было уничтожено также около 16 тыс. га чайных плантаций, из 220 чайных фабрик работало лишь 50. С сахарными заводами в Индонезии японцы старались сделать то же, что и на Филиппинах, а когда не удавалось - их попросту разрушали и оборудование пускали на лом. В результате общее производство сахара упало за годы оккупации почти в 20 раз, число действующих заводов сократилось вдесятеро.
И без того тяжелое положение населения ухудшали широко проводившиеся оккупантами реквизиции скота и мобилизация жителей на принудительные работы. Правда, резкое падение жизненного уровня и неуверенность в завтрашнем дне создали парадокс - на первых порах японская система принудительного труда пользовалась некоторой популярностью среди молодежи оккупированных стран. Мобилизуя население, оккупационные власти обещали пищу и одежду. При фантастическом росте безработицы этого было достаточно, чтобы молодежь, в первую очередь городская, попалась на приманку.
В Индонезии система принудительного труда приняла форму трудовых батальонов "хейхо" и зарубежных контрактов "ромуся". Батальоны "хейхо" иногда несли караульную службу, но в основном выполняли строительные работы, солдаты их были носильщиками, уборщиками, чернорабочими. Но наибольшие масштабы в Индонезии приняла система "ромуся" - отправки мобилизованных в другие страны.
Отрезвление наступило довольно быстро, и вскоре добровольцев найти уже не удавалось. Однако рабский труд по-прежнему требовался и на строительстве стратегических дорог и на сооружении укреплений на островах Тихого океана, были нужны носильщики в горах Западной Бирмы и землекопы на "дороге смерти". И если в Бирме масштабы принудительного труда были в численном выражении не так велики - 800 тыс. мобилизованных (это зависело в некоторой степени и от специфики отношений японцев и бирманцев, от существования АНБ и бирманского правительства, от того, что сама Бирма не столь плотно населена и людские ресурсы ее ограниченны), то в Индонезии японцы с 1943 г. перешли к открытой охоте на людей. Некоторые районы буквально обезлюдели, "большая часть молодежи исчезла и никто не знал, где она. Остались только старики и зеленые юнцы. На некоторых островах все население спасалось бегством от японцев. Оно оставляло свои деревни, имущество и уходило в джунгли. Ему приходилось жить за счет тех продуктов, которые мог дать лес", вспоминал индонезийский публицист.
Когда после войны проходили процессы над японскими военными преступниками, то одним из основных пунктов обвинения было бесчеловечное обращение с европейскими и индийскими военнопленными и гражданскими лицами, интернированными во время оккупации. На втором месте стоял террор против китайского населения. Действительно, японские методы обращения с военнопленными в некоторых случаях даже превосходили "достижения" гитлеровцев - расизм XX в. породил зверства, неслыханные и в средневековье.
Участь многих сотен тысяч бирманцев, индонезийцев и филиппинцев была не менее тяжкой, однако их гибель осталась почти незамеченной. Полковник Судзуки не был повешен за уничтожение жителей двух каренских деревень, генералы, правившие Индонезией, не понесли наказания за смерть сотен тысяч "ромуся", о многих из которых лишь пришли извещения, сообщавшие, что они погибли на Тихоокеанском фронте как "гордость нации".
Полагают, что за время оккупации в Индонезии погибло 4 млн. человек. Значительную часть их составили "ромуся". Что касается европейцев, живших на архипелаге, то к концу 1943 г. все они оказались в концлагерях - всего там было заключено 62 тыс. человек, из них лишь треть мужчин - остальные женщины и дети. Кроме того, в лагерях для военнопленных содержалось примерно 45 тыс. человек. Многие из них умерли или были замучены в лагерях, другие погибли на тяжелых работах, на стройках в Таиланде и Бирме, на тихоокеанских островах.
Одним из результатов оккупации стало деклассирование населения. Если в деревнях жизнь еще можно было поддерживать тем, что давала земля, то в городах положение ухудшилось в первый же год японской оккупации и стало катастрофическим в последующие годы. Для подавляющего большинства населения оккупированных стран проблема заключалась лишь в одном - как-нибудь выжить. Промышленные рабочие, транспортники, рабочие плантаций и рудников, не говоря о городских низах, потеряли привычную работу и были вынуждены переселяться к родственникам в деревни либо искать случайных заработков. К тому же голод постепенно распространился и на сельские местности - везде стало не хватать риса для внутреннего потребления, а страшный голод в Северном Вьетнаме унес несколько сотен тысяч человеческих жизней.
В эту трагическую для народов Юго-Восточной Азии пору явственно обнаружилось, что расовая общность, о которой столь много говорили японцы, не более чем большая ложь.
"Желтый" расизм оказался ничуть не лучше, а по своим последствиям - даже хуже расизма "белого". Эксплуатация колоний европейскими державами, сколь бы тяжелой для населения она ни была, сопровождалась проникновением в колониальные страны новых, более прогрессивных форм производства, а также западной культуры. А что давало японское господство? Запрет слушать западное радио под страхом смертной казни, утреннее пение японского гимна и поклоны японскому флагу во всех школах, почтительное и раболепное отношение к любому японцу на улице, бесконечный страх перед "кэмпейтай", внимательно следившей за любыми проявлениями недовольства и пресекавшей их жестоко и быстро.
И все же японская оккупация имела и положительные последствия для народов исследуемого региона. Первым и основным из них была бурная политическая эволюция стран Юго-восточной Азии, приведшая их население к решительному отрицанию идеи любого иностранного господства. Второе положительное последствие в наиболее полной форме проявилось в Бирме. Бегство англичан и индийцев означало для миллионов крестьян освобождение от долгов индийским помещикам и ростовщикам, от налоговой задолженности властям. Японский капитал, вторгшийся в страну, концентрировался в основном в городах, в деревнях же японцы появлялись сравнительно редко. В итоге деревенская беднота, арендаторы, батраки осознали, что земля, на которой они трудятся, теперь принадлежит им. Это было особенно характерно для Нижней Бирмы, где национальных помещиков было немного и земля принадлежала в основном индийским помещикам - четтьярам. Неизвестно, сколько земли в первый же год японской оккупации перешло к бирманским крестьянам, но в любом случае площади измерялись миллионами акров.
Если индийские помещики в большинстве бежали из Бирмы или прятались в Рангуне, не смея показываться за пределы города, то и местные бирманские помещики также не могли собирать арендную плату. С теми же, кто пытался это делать, крестьяне спешили расплатиться японскими оккупационными деньгами, стоимость которых со временем приблизилась к стоимости бумаги. Однако отказаться принимать их помещики не могли - ведь любой протест такого рода мог стать известным японцам, которые были вынуждены в подобных случаях выступать на стороне крестьян, лишь бы не признать, что их деньги - фикция. Любопытно, что подобное использование оккупационных денег было характерно, хотя и не в таком широком масштабе, и для других оккупированных стран. В частности, таким образом смогли погасить свои долги и многие индонезийские крестьяне.
После войны на вернувшуюся колониальную администрацию обрушилась лавина жалоб и исковых заявлений четтьяров и местных помещиков. Однако попытки колонизаторов отобрать землю у крестьян, а погашение долгов объявить недействительным фактически провалились. Таким образом, в Бирме (а в известной степени и в других странах региона) события 1942 г. привели к подрыву колониальной системы землевладения.
Правда, в те годы переход земель в руки крестьян не намного улучшал их положение. Если крестьянин продолжал разводить рис, то, как правило, он не мог его сбыть, а если все же сбывал, то получал за него те же обесцененные деньги, на которые никаких товаров купить было нельзя. В результате многие земли, полученные крестьянами, были заброшены, а сами крестьяне бежали в города, где и без того царил голод.
Что касается национальной буржуазии стран Юго-Восточной Азии, то ей явно пришлось по душе исчезновение старых конкурентов - европейцев, индийцев, китайцев, занимавших прежде командные посты в торговле и промышленности. Однако завладеть освободившимися местами не удалось из-за появления новых конкурентов - японских дельцов, пользовавшихся покровительством военных властей и овладевших с их помощью господствующими позициями в добыче и вывозе сырья, обрабатывающей промышленности, торговле. В результате этого, а также из-за отсутствия ссудного капитала, товаров, которыми можно было торговать, и денежного обеспечения под эти товары основной областью деловой активности местной буржуазии стал черный рынок. Но разруха была настолько всеобъемлющей, а жизненный уровень огромной массы населения настолько низким (и все еще умудрялся падать), что в большинстве случаев и эта активность была лишь фикцией.
Национальные органы власти, созданные на Филиппинах и в Бирме, как и некоторые деятели японской оккупационной администрации, опасавшиеся роста недовольства населения, пытались проводить какие-то меры по укреплению местной буржуазии. В Бирме, например, была создана Торговая палата, в которую вошли несколько сот торговцев и промышленников, на многочисленных заседаниях бурно выступавших в защиту своих прав. Правительство Ба Мо, выражавшее в основном интересы национальной буржуазии, добивалось передачи бирманским предпринимателям английской собственности и требовало, чтобы в предприятиях, существовавших в Бирме, по крайней мере 60 % капитала принадлежало национальной буржуазии. Настойчивость Ба Мо раздражала японских дельцов, влияние которых на армию и "кэмпейтай" все росло - чем дольше шла война, тем сильнее становилась коррупция в японской армии. Ба Мо даже уверял Такина Ну, что японские торговцы делали попытки убить его. К концу войны японцы согласились ограничить прибыли своих компаний 6 % годовых, но сделали оговорку, которая сводила эту меру на нет - данное постановление должно было касаться лишь тех японских фирм, которые не были связаны со стратегическими интересами Японии (а связать с этими интересами, естественно, можно было что угодно). В то же время закон, гласящий, что недвижимость в Бирме может принадлежать лишь бирманцам, так и не смог пройти через дебри военных японских учреждений и лишь в середине 1945 г., когда англичане уже заняли Мейтхилу, Ба Мо опубликовал этот закон без разрешения японцев; неудивительно, что никто этого шага не заметил и не оценил.
Еще одним начинанием правительства Ба Мо, направленным на укрепление позиций национальной буржуазии, было основание в январе 1944 г. Государственного банка Бирмы. Главе бирманской администрации не только удалось доказать в Токио, что создание банка в интересах Японии, но и добиться там займа. Но, согласившись на создание банка, японцы отказались передать ему право на эмиссию денег. Сотрудники банка даже не имели представления, сколько денег находится в обращении в стране и сколько японцы сочтут нужным напечатать еще. Таким образом, капитал банка, составлявший в 1944 г. 5,5 млн. рупий, из которого банк начал было выдавать кредиты национальным предпринимателям, был ничем не обеспечен. Деньги обесценивались быстрее, чем их успевали использовать, и уже через несколько месяцев банк мог вести свою протекционистскую деятельность только на бумаге.
В отличие от разоренной Бирмы, экономику которой за время оккупации восстановить так и не удалось, экономическое восстановление Малайи проходило достаточно быстро. Основные оловянные рудники вновь действовали уже в мае 1942 г., к середине года были восстановлены пять крупнейших доков Сингапура и начал в полную силу функционировать порт. В марте следующего года была основана "Компания Южных районов", которая объединила три японские компании, захватившие к тому времени сингапурское судоходство. Правда, первый корабль с грузом японских товаров добрался до Сингапура лишь в июле 1943 г. - больше года стране приходилось обходиться довоенными запасами. К этому времени черный рынок настолько разросся, что капля привезенного тут же исчезла в его море. Впрочем, основной целью создания компании было наладить судоходство между завоеванными странами Юго-Восточной Азии, чтобы обеспечить продуктивный обмен товарами. Однако вскоре выяснилось, что вести обмен нечем.
Завладев огромными территориями, японцы не имели ни времени для организации соответствующей инфраструктуры, ни желания превратить колонии не только в источник сырья, но и в рынок сбыта. Япония захватывала страны региона в первую очередь для того, чтобы бесплатно поддержать военную экономику, т. е. в погоне за стратегическими материалами. Ничего взамен японская колониальная система предложить не могла, и чем дольше шла война, тем меньше оставалось возможностей для любого, пускай даже неэквивалентного, обмена. Однако экономика стран Юго-Восточной Азии за долгие десятилетия приспособилась именно к такой колониальной модели обмена. Товары, которые производили оккупированные страны, были сходными - сырье и сельскохозяйственные продукты тропического пояса и полезные ископаемые. Раньше различные европейские хозяева этих стран были заинтересованы в одинаковых "колониальных" продуктах для удовлетворения собственных нужд. Теперь же хозяин был один, и он очень быстро оказался пресыщен теми стратегическими товарами, овладеть которыми так стремился. В первую очередь это касалось олова, каучука и сахара, затем риса и т. д.
Разумеется, страны Юго-Восточной Азии могли вести эквивалентный обмен даже в пределах своих однобоких экономических систем, примеры чему дает их послевоенное сотрудничество. Но те товары, которые были нужны в соседней стране, могли попасть в нее только при условии, что в них не нуждаются японцы. Однако именно эти товары японцы и импортировали. Нефть из Индонезии, к примеру, в Малайю не попадала - ее всю потребляла Япония. В то же время индонезийское олово и индонезийский каучук в Малайе не были нужны - некуда было девать свой каучук и свое олово. В результате Малайя, как и Индонезия, уподобилась голодному человеку, сидящему на мешке с золотом.
Многочисленные рабочие каучуковых плантаций и шахтеры остались без работы, а крестьяне были вынуждены выращивать непривычные для себя культуры, которые к тому же следовало отдавать тем же японцам по нереально низким ценам. В результате сельское хозяйство, как и в других странах, зашло в тупик. Но особенно плохим было положение в городах, так как своего риса в Малайе не хватало, а поставки из Бирмы и Таиланда были нерегулярны и недостаточны. Нормы на человека в стране были установлены от 100 до 200 г в день, и даже эти нормы по карточкам не выдавались. Цены на продукты питания выросли втрое за первый год оккупации и продолжали расти.
Помимо экономических трудностей на Малайю обрушились те же беды, что и на соседние страны, - террор "кэмпейтай", трудовая повинность, поборы и произвол властей. Достаточно сказать, что из 60 тыс. рабочих, отправленных в принудительном порядке на строительство "дороги смерти" Бирма - Таиланд, вернулось лишь 20 тыс. Впрочем, в отношении к местному населению постепенно вырабатывался дифференцированный подход. Поблажки в отношении национальных элементов, на которые были вынуждены пойти японцы к концу войны, коснулись и Малайи. Наибольшие привилегии при этом получили малайцы. Малайские чиновники сохранили свои места в аппарате и даже расширили свои позиции за счет индийцев и китайцев, которых смогли потеснить. То же касалось и малайской буржуазии, которая, будучи до войны гораздо слабее китайской, европейской и индийской, во время оккупации смогла занять некоторые ниши, опустевшие после бегства или гибели конкурентов.
Особенности вторжения японских войск во Французский Индокитай, под видимостью договоренности с вишистской Францией, обусловили некоторое своеобразие экономической политики японцев во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже.