Страница:
К тому же, несмотря на попытки японцев отрезать Яву от внешнего мира, было ясно, что японцы терпят поражения и им все труднее сдерживать натиск американцев, приближавшихся с востока. Известно было, что многих "ромуся" посылали на дальние острова и в большинстве случаев те погибали. Поэтому, когда в батальоне возникли слухи, что его намерены отправить на острова, солдаты решили захватить склад с оружием, перебить японцев, а затем укрыться в районе горы Келуд, которая возвышалась неподалеку от Блитара. Что делать после того, как будет занята гора Келуд, никому не было ясно - солдатам казалось, что при первой же вести о восстании в Блитаре поднимется вся Индонезия и начнется всеобщее восстание. Руководителями восстания стали командиры взводов и адъютант командира батальона Муради. Офицеры более высокого ранга от участия в восстании устранились.
В ночь на 14 февраля 1945 г., перебив инструкторов, добровольцы захватили склад с оружием и боеприпасами и вооружили батальон. Затем, введя в действие минометы, батальон пошел в наступление на Блитар. Японский полицейский участок был взял штурмом, были перебиты почти все японцы, которые жили в городском отеле. После того как город был освобожден, повстанцы, следуя своему плану, тремя колоннами отправились к горе Келуд.
Восстание батальона ПЕТА было для японцев тревожной неожиданностью. Причины восстания были неизвестны, и, если не подавить его быстро, пожар мог перекинуться и на другие батальоны. Поэтому уже к утру в Блитаре был японский пехотный полк, присланный из Маланга, а из Сурабаи спешили танковые колонны. Решено было, однако, покончить с восстанием без боя и представить его как недоразумение. Для этого из Джакарты был направлен в Блитар сам начальник штаба 16-й армии и глава военной администрации Ямамото, который имел репутацию гибкого политика. ПЕТА была в основном его детищем, и восстание в ней грозило большими неприятностями лично ему.
Повстанцы, окопавшиеся на западных склонах горы Келуд, спокойно наблюдали, как японцы стягивают кольцо вокруг их позиций. Когда всем, включая повстанцев, стало ясно, что помощи ждать неоткуда, японцы выслали парламентеров. Муради согласился сдаться при условии, что батальон не будет разоружен, против восставших не будет возбуждено судебное преследование и японские инструкторы впредь будут хорошо обращаться с индонезийцами. В ином случае батальон будет продолжать сражаться. Требования повстанцев были вполне приемлемы для японцев, так как их целью было вывести повстанцев из джунглей. В результате батальон спустился с гор и официально сдался, а командир японского полка торжественно вернул Муради его саблю. Обе стороны были удовлетворены: индонезийцы - потому что доказали свою силу, японцы - потому что повстанцы были у них в руках.
Понимая, что слухи о событиях в Блитаре неизбежно распространятся по всей Яве и вызовут возбуждение в других батальонах ПЕТА, японцы еще некоторое время продолжали делать вид, что инцидент исчерпан. Когда все успокоилось, в Блитаре начали работать следователи военной полиции. Постепенно один за другим 52 участника восстания были арестованы и отправлены в Джакарту. Для того чтобы придать этому делу характер законности, была создана комиссия из пяти видных индонезийцев, призванная объективно определить степень вины повстанцев, которых обвиняли в убийствах японских солдат и чиновников. Комиссия оказалась в сложном положении. Само согласие участвовать в ней уже ставило индонезийцев на сторону японского "порядка", тем более что в комиссию были введены и командиры батальонов ПЕТА. Поэтому комиссия пошла на компромисс. Она заявила, что индонезийцы, разумеется, виновны, но не заслуживают сурового наказания, так как были воодушевлены национальными идеями. Этого японцам и надо было. Японский суд взял из постановления комиссии лишь признание вины заключенных, смягчающие же обстоятельства отмел, как не имеющие отношения к делу. Восемь руководителей восстания были казнены, остальные оказались в тюрьме, где многие умерли, так и не дождавшись освобождения.
Восстание в Блитаре было крупнейшим из антияпонских вооруженных выступлений в Индонезии (есть сведения о еще пяти подобных выступлениях, но меньшего масштаба и не ставших известными в то время). Сукарно, рассматривавший ПЕТА как опору будущей национальной революции, в официальном заявлении выразил сожаление по поводу восстания и назвал его "неразумным и вредящим интересам индонезийского народа". Он по-прежнему делал ставку на мирное развитие событий. Однако, несмотря на проявление верности Японии, военная администрация не спешила с выполнением обещаний. И неизвестно, когда бы воз сдвинулся с места, если бы не продолжающееся ухудшение положения Японии. 5 апреля 1945 г. Советский Союз денонсировал пакт о нейтралитете с Японией. 8 мая капитулировала гитлеровская Германия. Американцы заняли Филиппины и подходили к берегам самой Японии. Японское министерство по делам Великой Восточной Азии зашевелилось. 11 мая оно заявило, что к январю 1946 г. Индонезии будет предоставлена независимость. Это было первое официальное заявление, в котором указывалась точная дата. На рубеже июня японцы разрешили провести заседание Исследовательского комитета по подготовке независимости, который должен был решить, каким будет индонезийское государство.
Три дня заседаний прошли в жарких дискуссиях. Светские националисты были за секуляристский характер независимой Индонезии, часть мусульманских лидеров выступили с требованием создать "мусульманское" государство. Были и сторонники точки зрения, что Индонезия к независимости попросту еще не готова. Сукарно, выступившему на заседании Исследовательского комитета 1 июня, удалось выдвинуть формулу, которая не только положила конец разногласиям, но и стала официальным лозунгом индонезийской политики на много лет вперед. Этой формулой были "панча сила" - пять принципов, которые должны были лечь в основу будущего государства. Они заключались в индонезийском национализме, гуманизме и интернационализме, демократии, социальном благоденствии и вере в бога. Заканчивая свою речь, Сукарно заявил, что все эти принципы можно свести к одному - принципу взаимопомощи (готонг-ройонг): вместе работать, вместе проливать пот, достигать общих интересов. Этот принцип должен действовать между богатыми и бедными, между мусульманами и христианами, между индонезийцами и неиндонезийцами. "Индонезийское государство, создаваемое нами, должно стать государством взаимной помощи!"
Пять принципов Сукарно были настолько общими и допускали столь различное толкование, что удовлетворяли все спорящие стороны. Это была база, на которой могли сотрудничать такие различные силы, как мусульмане, радикалы и даже феодалы. Пользуясь моментом, Сукарно вместе со своими ближайшими помощниками набросал проект конституции будущей Индонезии. Индонезия объявлялась единой республикой (японцы предлагали федеральное строение государства), охватывающей всю территорию Нидерландской Индии.
Разговоры о независимости, надежды на ее скорое получение сопровождались тревожными слухами. По мере приближения войны к границам Индонезии становилось все яснее, что голландцы не откажутся от своей крупнейшей колонии. С 1944 г. в Австралии трудился крупный колониальный администратор, заместитель генерал-губернатора Нидерландской Индии ван Моок. Возглавляемое им правительство в изгнании (генерал-губернатор Старкенборгх Стахувер находился в японском плену) разрабатывало свои планы для Индонезии, суть которых заключалась в возвращении статус-кво. Для претворения в жизнь этих планов администрация ван Моока старалась привлечь к себе всех индонезийцев, по той или иной причине оказавшихся за пределами своей страны. В основном это были представители служилой аристократии, однако имелись и антифашистски настроенные левые лидеры, которые перед войной находились в концлагере на Новой Гвинее и, как отмечалось, были эвакуированы в Австралию до прихода японцев.
Голландская администрация предполагала переправиться на территорию Индонезии и объявить себя единственным законным правителем Нидерландской Индии, как только американцы займут какой-нибудь крупный город. Рассчитывали, что это будет Амбон или Манадо на севере Сулавеси. Но все попытки голландцев поторопить союзников (своих войск у них не было) оказались тщетными. Для американцев этот фронт был второстепенным, и тратить силы на освобождение голландской колонии они не считали необходимым. Нежелание союзников таскать каштаны из огня для Голландии в конечном счете дорого обошлось последней администрация ван Моока так и не смогла до самого конца войны ступить на землю Индонезии, а пока она оставалась в Австралии, ее деятельность была чисто условной.
К концу войны антияпонские настроения в ПЕТА достигли опасного уровня, ненадежными стали и все массовые организации. Умеренные политики-индонезийцы не уставали предупреждать японцев, что они не в состоянии контролировать народ, так как не имеют на это полномочий, и советовали поторопиться с предоставлением независимости, если Япония не хочет получить в тылу в самый ответственный момент войны грандиозное восстание и потерять Индонезию вообще. Однако в Токио по-прежнему медлили. Японскую политику в этом вопросе хорошо характеризуют следующие слова из секретного послания, которое командующий Южной армией маршал Тераути получил из Токио 29 июля 1945 г.: "В принципе император дарует индонезийцам независимость, однако она может быть провозглашена лишь тогда, когда участие России в войне станет неизбежным". Таким образом, последние надежды Токио основывались на Том, что, если Советский Союз отсрочит свое вступление в войну, у Японии появятся шансы продержаться еще несколько месяцев.
Однако до вступления в войну СССР оставалось всего несколько дней. Кроме того, судьба Индонезии могла быть решена и локальными успехами союзников на востоке архипелага. О существовании правительства ван Моока японцы знали, знали они и о его планах объявить официально о своем возвращении, как только будет освобожден достаточно крупный населенный пункт. Японское командование допускало даже, что голландцы пойдут на провозглашение независимости Индонезии, лишь бы вырвать инициативу из рук Японии и привлечь на свою сторону индонезийцев. В этих условиях дальнейшее промедление становилось опасным.
6 августа маршал Тераути вызвал к себе в ставку в Сайгон трех индонезийских представителей - Сукарно, Хатгу и Раджи-мана. Приняв делегатов, маршал объявил им: "Японское правительство передает дело независимости нашего народа в ваши руки". После этого индонезийские лидеры на несколько дней попали в вихрь светской жизни - высокие японские чины устраивали в их честь банкеты и обеды, на которых уверяли, что дела Японии идут успешно и наступление союзников приостановлено. В улыбках и речах генералов проскальзывала тревога, но индонезийцы оставались в неведении о действительном положении вещей, пока не возвратились 15 августа в Джакарту. Там они узнали, что советские войска уже продвигаются по Маньчжурии; более того, в Джакарту проник слух, что Япония, потрясенная мощью этого наступления, а также применением американцами какого-то нового оружия невиданной силы, уже капитулировала. Правда, японское командование в Индонезии отказывалось подтвердить эти слухи, да и сам Сукарно, убежденный, что понимает обстановку лучше, чем горячие головы в Джакарте, которые предлагали немедленно напасть на японцев и разоружить их, полагал, что война продлится еще несколько месяцев. Тем не менее молодые офицеры ПЕТА и даже радикалы из ближайшего окружения Сукарно требовали от него провозгласить независимость немедленно. За этим требованием скрывалось желание использовать ситуацию - если голландцы войдут в Индонезию, уже ставшую независимым государством, им будет труднее обращаться со страной как со своей колонией, от кого бы эта независимость ни исходила.
Прежде чем сделать столь ответственный шаг, Сукарно решил узнать, как же в самом деле обстоят дела, у пользовавшегося репутацией умеренного деятеля и даже либерала вице-адмирала Маеда. Сукарно и сопровождавший его Хатта задали адмиралу вопрос, сдалась ли уже Япония. Адмирал на него прямого ответа не дал, и Сукарно решил собрать Комиссию по подготовке независимости (КПН) утром 16 августа. Но уже вечером 15 августа руководители подпольных антияпонских групп в Джакарте провели совещание, на котором решили добиваться незамедлительного провозглашения независимости. Для того чтобы подтолкнуть к этому решению Сукарно, группы отправили к нему делегатов, которые потребовали без промедления объявить Индонезию независимой. Провозглашение независимости, говорили они, должно стать актом волеизъявления народа, а не подарком уже погибающего японского милитаризма. Признавая Сукарно вождем революции и выдвигая его кандидатуру на пост президента, подпольщики требовали, чтобы он дал сигнал, по которому поднимутся тысячи людей. Однако Сукарно отказался. Он сказал молодым революционерам, что Джакарта - еще не вся Индонезия, что народ не готов к борьбе, которая приведет лишь к жертвам, и что в любом случае он категорически отказывается принимать участие в "ночном перевороте". Сукарно поддержал и пришедший в разгар горячего спора Хатта.
Положение радикалов было сложным. Признавая Сукарно вождем революции, они зависели от его решений. Ни одна из левых групп в тот момент не могла предложить альтернативы Сукарно или Хатте. Но и промедление они считали крайне нежелательным. Поэтому, уйдя от Сукарно, подпольщики вновь собрались на совещание, на котором приняли решение прибегнуть к отчаянному шагу: похитить Сукарно и Хатту, с тем чтобы показать им, что народ действительно готов к революции, а кроме того, и обезопасить их от возможных действий японцев существовала опасность, что японцы могут пойти на ликвидацию лидеров страны.
В 4 часа утра 16 августа несколько молодых людей вошли в кабинет Сукарно и предложили следовать за ними. Вскоре Сукарно и Хатта были уже на пути в небольшой городок неподалеку от Джакарты, который контролировался батальоном ПЕТА, арестовавшим японских инструкторов. Солдаты, не подозревавшие, что приезд Сукарно и Хатты не был добровольным, радостно встретили вождей революции. Другие отряды ПЕТА тем временем устанавливали контроль над окрестностями города.
Сукарно и Хатту пригласили в здание штаба батальона, где их уже ждали руководители левых групп. Встало солнце, последних выловленных в городке японцев вели в тюрьму, толпы народа собрались вокруг лагеря, ожидая, что скажет им Сукарно. Сукарно вышел, окруженный радостными подпольщиками. Он тоже улыбался - он согласился вернуться в Джакарту и провозгласить независимость.
Комиссия по подготовке независимости собралась вечером 16 августа. Поздней ночью была принята Декларация независимости, которую утром 17 августа Сукарно зачитал толпе, собравшейся перед его домом. "Мы, индонезийская нация, говорилось в ней, - настоящим провозглашаем независимость Индонезии. Вопросы, связанные с передачей власти, и другие вопросы будут решены самым тщательным образом в кратчайший срок". Подписана декларация была Сукарно и Хаттой.
Сейчас же после принятия декларации ее текст был передан на телеграф и в информационное агентство, и по всей стране начались массовые манифестации, во время которых демонстранты срывали японские флаги. Японские солдаты, не получив никаких указаний на этот счет от своего начальства, не вмешивались. Тем не менее лидеры Индонезии по-прежнему предпочитали не торопиться и, когда некоторые члены КПН предложили объявить комиссию Учредительным собранием, на это не пошли. Единственное, чего удалось добиться радикальной молодежи, - это расширение состава комиссии на шесть человек в основном за счет включения в нее представителей антияпонского подполья. Новые члены комиссии, занявшие место на ее левом крыле, неустанно толкали КПН, предпочитавшую ждать благоприятного хода событии, к решениям. В результате комиссия приняла первую конституцию свободной Индонезии. По ней Индонезия объявлялась унитарной республикой, во главе которой стоял президент (им стал Сукарно), обладающий чрезвычайно широкими полномочиями. Поста премьер-министра конституция не предусматривала и даже не уточняла, каким должен быть состав совета министров, что еще более усиливало власть президента. Она провозглашала равенство всех граждан республики и ее верховное право на "землю, воду и природные богатства".
19 августа было сформировано первое правительство независимой Индонезии, состав которого отражал многообразие политических сил и слоев, принявших Декларацию независимости. В тот же день радикалы, чувствовавшие свою силу, потребовали от Сукарно превращения ПЕТА в национальную армию и разоружения японцев. После этого, игнорируя приказ японского командования о роспуске ПЕТА, индонезийские части начали нападать на японские казармы и склады оружия. Сукарно не протестовал против подобных действий, но и не санкционировал создания национальной армии.
Нерешительность индонезийского правительства, как бы продолжавшего молчаливо признавать за японской армией право управлять страной, вела к разногласиям в рядах национально-освободительного движения. Во главе левого крыла этого движения встал штаб "Ментенг 31", названный так потому, что располагался в доме No 31 по улице Ментенг в Джакарте. Правые также объединялись. Одна из созданных ими групп даже похитила руководителей штаба "Ментенг 31", но похищенным удалось бежать. 19 сентября штаб "Ментенг 31" провел в Джакарте грандиозную демонстрацию. Правительство в целом ее не поддержало, а японцы заявили, что возражают против ее проведения, и даже вывели на улицы танки. Это не помешало демонстрантам: потоки людей стремились к площади Икада, обтекая танки и игнорируя японские патрули.
В стране создалось необычное положение. Японские войска, не сдавшиеся еще союзникам, так как некому было сдаваться, не отрицали за Индонезией права на независимость и никаких действий, направленных на свержение правительства Сукарно, не предпринимали. В то же время японская полиция и армия в конце августа - начале сентября продолжали вести борьбу со штабом "Ментенг 31" и радикальными антияпонскими группами, арестовывая известных своими левыми взглядами индонезийцев - например, были арестованы коммунисты Айдит и Лукман. Таким образом, фактически японская администрация расчищала дорогу умеренным буржуазным элементам в индонезийском руководстве, сотрудничавшим с японцами все военные годы. Со своей стороны, правительство Индонезии продолжало вести себя сдержанно по отношению к японской администрации, но приняло принципиально важную резолюцию от 29 августа, в которой говорилось, что господство Нидерландов над Индонезией завершилось 9 марта 1942 г., так как нидерландское правительство оказалось неспособным обеспечить безопасность и благосостояние индонезийского народа.
Штаб "Ментенг 31" и связанные с ним политические и профсоюзные организации опирались на отряды ПЕТА, охваченные стремлением скорее изгнать из страны всех иностранцев. В сентябре 1945 г. в различных частях Индонезии вспыхивали бои между японскими и индонезийскими войсками. Вся железнодорожная сеть перешла в руки мощного левого союза железнодорожников, который собственноручно разоружил японскую транспортную полицию. Опасаясь, что левые силы придут к власти, Сукарно попытался подчинить их своему влиянию, объявив о создании в стране единой Национальной партии Индонезии с самим собой во главе. Но обстановка не благоприятствовала президенту, и единая партия распалась, просуществовав чуть больше недели. Для политической жизни страны был характерен обратный процесс оформления и дробления различных партий.
Провозглашение независимости Индонезии создало неожиданный и неприятный для западных союзников прецедент. Так как английские войска были заняты подготовкой к высадке в Сингапуре и боевыми действиями в Восточной Бирме, немедленный десант в Индонезии был малореален. Конечно, Сингапур и Малайя для англичан были куда более важной и нужной целью, чем голландские владения. К тому же, хотя формально Южная армия маршала Тераути капитулировала, реакция японцев в Индонезии была непредсказуемой: английское командование уже сталкивалось со случаями, когда японские части даже по получении приказа о капитуляции продолжали сопротивление.
Не имея возможности ввести свои войска в страну немедленно, лорд Маунтбеттен счел за лучшее послать маршалу Тераути телеграмму, в которой возлагал ответственность за поддержание порядка в Индонезии до прихода туда союзных войск на японские войска. Одновременно Маунтбеттен направил в индонезийскую столицу миссию адмирала Петерсона, которая должна была проследить, чтобы японцы не капитулировали перед "самозванцами". Прибыв в Джакарту 15 сентября на крейсере "Кэмберленд", Петерсон, к своему удивлению, обнаружил, что Республика Индонезия уже существует, причем не только в Джакарте, но и в провинциях, где действует гражданская администрация. Созданы министерства и ведомства и даже гражданская полиция.
Адмирала Петерсона больше всего волновала судьба Сурабаи - крупнейшей морской базы и порта, нормальная работа которого была необходима для беспрепятственной высадки английских войск. Однако заставить японский гарнизон Сурабаи продержаться до подхода англичан не удалось: японцы наотрез отказывались сражаться и к концу сентября сдались индонезийским отрядам. Английское командование сделало выговор японскому коменданту, но Сурабаю этим, разумеется, вернуть не удалось.
29 сентября первый английский десант наконец высадился в Джакарте. Десант был невелик и не имел полномочий бороться с индонезийцами. Его командир генерал-лейтенант Кристисон сделал официальное заявление, что десант прибыл для того, чтобы разоружить японцев. В то же время Кристисон от имени Великобритании признал правительство Индонезии де-факто. Сукарно, выступая 2 октября, обратился к индонезийцам с просьбой сохранять спокойствие. Если цели англичан таковы, как официально объявлено, то индонезийское правительство им препятствовать не будет.
Но все было не так просто. Петерсон все еще оставался на Яве. По должности он был выше генерала Кристисона и дезавуировал его, заявив, что признание Кристисона не означает признания правительства в Джакарте Великобританией. Он добавил, что английские войска будут поддерживать в стране порядок до тех пор, пока не начнет функционировать законное правительство Нидерландской Индии.
4 октября до Джакарты наконец добрался ван Моок и занял губернаторский дворец. В тот же день с новой партией английских десантников прибыли и первые голландские части, переброшенные из Европы. Для голландских и английских солдат все было просто: индонезийцы, захватившие власть, сотрудничали во время войны с японцами, теперь тех и других необходимо разоружить.
Сукарно понял, что молодая республика должна защищаться сама - никто не придет к ней на помощь. Поэтому 5 октября был опубликован президентский декрет о создании Национальной армии Индонезии, костяк которой должны были составить части ПЕТА. Этот декрет запоздал на полтора месяца - если бы подобное предложение молодых радикалов было принято в середине августа, правительство могло бы уже сделать немало для создания собственных вооруженных сил. Теперь же оказалось, что армия плохо вооружена, слабо организована, и, хотя численность ее была велика, армией как таковой она еще не стала. К тому же и отряды ПЕТА далеко не все сохранились в первозданном виде - при распадении японской оккупационной машины многие солдаты, которые были мобилизованы насильно, покинули батальоны ПЕТА и разошлись по домам.
Таким образом, времени для создания вооруженных сил, которые могли бы защитить республику, не оставалось. У союзников с окончанием войны высвободилось достаточно войск, которые можно было бросить на "наведение порядка" в Индонезии. Голландские власти отказывались вступать в какие-либо контакты с правительством республики и в то же время лихорадочно нащупывали связи с политиками, на которых можно было бы опереться. Обвиняя Сукарно и Хатту в коллаборационизме, они старались подорвать позиции руководства республики.
В последних числах октября наступил кризис. Понимая, что для дальнейшего контроля над страной необходимо овладеть морской базой в Сурабае, англичане 25 октября высадили там войска. Одним из первых их действий была замена индонезийских флагов английскими и введение военного положения. Однако на требование сдать оружие индонезийские отряды ответили отказом, и начались бои, длившиеся с перерывами целый месяц. Обороной Сурабаи начался новый этап в истории молодой Индонезийской республики - война за независимость.
Захват летом 1944 г. американскими войсками Марианских островов, заметно ухудшивший стратегическое положение Японии, создал целый ряд новых возможностей для союзников. Изучив обстановку, американский Комитет начальников штабов пришел к выводу, что после высадки на о-ве Лейте в самом центре Филиппин и отвлечения к этому пункту основных японских сил должен быть нанесен удар по Тайваню. Это был смелый план: в случае его успешного осуществления война немедленно переносилась к берегам Японии, а японские войска в Китае и Юго-Восточной Азии отрезались от метрополии. Однако против этого плана выступил генерал Макартур, считавший необходимым сначала овладеть Филиппинскими островами. Возвращение на Филиппины освободителем от японцев было для Макартура делом престижа - он обещал, что вернется, когда улетал с Батаана, оставляя свою армию сражаться в безнадежной битве, и он должен был вернуться. "Филиппины, - писал он в Вашингтон, - это американская территория, где наши лишенные поддержки части были уничтожены врагом. Практически все 17 миллионов филиппинцев остаются верными Соединенным Штатам и терпят невероятные угнетения и страдания из-за того, что мы не смогли оказать им защиты и поддержки. Мы обязаны выполнить наше великое моральное обязательство... Более того, если Соединенные Штаты сознательно пройдут мимо Филиппин, оставив наших военнопленных, интернированных лиц и лояльных филиппинцев во вражеских руках, даже не попытавшись спасти их, мы нанесем глубочайшую психологическую травму и признаем правдивость японской пропаганды, утверждающей, что мы покинули Филиппины на произвол судьбы и не намерены проливать кровь американцев ради их освобождения".
В ночь на 14 февраля 1945 г., перебив инструкторов, добровольцы захватили склад с оружием и боеприпасами и вооружили батальон. Затем, введя в действие минометы, батальон пошел в наступление на Блитар. Японский полицейский участок был взял штурмом, были перебиты почти все японцы, которые жили в городском отеле. После того как город был освобожден, повстанцы, следуя своему плану, тремя колоннами отправились к горе Келуд.
Восстание батальона ПЕТА было для японцев тревожной неожиданностью. Причины восстания были неизвестны, и, если не подавить его быстро, пожар мог перекинуться и на другие батальоны. Поэтому уже к утру в Блитаре был японский пехотный полк, присланный из Маланга, а из Сурабаи спешили танковые колонны. Решено было, однако, покончить с восстанием без боя и представить его как недоразумение. Для этого из Джакарты был направлен в Блитар сам начальник штаба 16-й армии и глава военной администрации Ямамото, который имел репутацию гибкого политика. ПЕТА была в основном его детищем, и восстание в ней грозило большими неприятностями лично ему.
Повстанцы, окопавшиеся на западных склонах горы Келуд, спокойно наблюдали, как японцы стягивают кольцо вокруг их позиций. Когда всем, включая повстанцев, стало ясно, что помощи ждать неоткуда, японцы выслали парламентеров. Муради согласился сдаться при условии, что батальон не будет разоружен, против восставших не будет возбуждено судебное преследование и японские инструкторы впредь будут хорошо обращаться с индонезийцами. В ином случае батальон будет продолжать сражаться. Требования повстанцев были вполне приемлемы для японцев, так как их целью было вывести повстанцев из джунглей. В результате батальон спустился с гор и официально сдался, а командир японского полка торжественно вернул Муради его саблю. Обе стороны были удовлетворены: индонезийцы - потому что доказали свою силу, японцы - потому что повстанцы были у них в руках.
Понимая, что слухи о событиях в Блитаре неизбежно распространятся по всей Яве и вызовут возбуждение в других батальонах ПЕТА, японцы еще некоторое время продолжали делать вид, что инцидент исчерпан. Когда все успокоилось, в Блитаре начали работать следователи военной полиции. Постепенно один за другим 52 участника восстания были арестованы и отправлены в Джакарту. Для того чтобы придать этому делу характер законности, была создана комиссия из пяти видных индонезийцев, призванная объективно определить степень вины повстанцев, которых обвиняли в убийствах японских солдат и чиновников. Комиссия оказалась в сложном положении. Само согласие участвовать в ней уже ставило индонезийцев на сторону японского "порядка", тем более что в комиссию были введены и командиры батальонов ПЕТА. Поэтому комиссия пошла на компромисс. Она заявила, что индонезийцы, разумеется, виновны, но не заслуживают сурового наказания, так как были воодушевлены национальными идеями. Этого японцам и надо было. Японский суд взял из постановления комиссии лишь признание вины заключенных, смягчающие же обстоятельства отмел, как не имеющие отношения к делу. Восемь руководителей восстания были казнены, остальные оказались в тюрьме, где многие умерли, так и не дождавшись освобождения.
Восстание в Блитаре было крупнейшим из антияпонских вооруженных выступлений в Индонезии (есть сведения о еще пяти подобных выступлениях, но меньшего масштаба и не ставших известными в то время). Сукарно, рассматривавший ПЕТА как опору будущей национальной революции, в официальном заявлении выразил сожаление по поводу восстания и назвал его "неразумным и вредящим интересам индонезийского народа". Он по-прежнему делал ставку на мирное развитие событий. Однако, несмотря на проявление верности Японии, военная администрация не спешила с выполнением обещаний. И неизвестно, когда бы воз сдвинулся с места, если бы не продолжающееся ухудшение положения Японии. 5 апреля 1945 г. Советский Союз денонсировал пакт о нейтралитете с Японией. 8 мая капитулировала гитлеровская Германия. Американцы заняли Филиппины и подходили к берегам самой Японии. Японское министерство по делам Великой Восточной Азии зашевелилось. 11 мая оно заявило, что к январю 1946 г. Индонезии будет предоставлена независимость. Это было первое официальное заявление, в котором указывалась точная дата. На рубеже июня японцы разрешили провести заседание Исследовательского комитета по подготовке независимости, который должен был решить, каким будет индонезийское государство.
Три дня заседаний прошли в жарких дискуссиях. Светские националисты были за секуляристский характер независимой Индонезии, часть мусульманских лидеров выступили с требованием создать "мусульманское" государство. Были и сторонники точки зрения, что Индонезия к независимости попросту еще не готова. Сукарно, выступившему на заседании Исследовательского комитета 1 июня, удалось выдвинуть формулу, которая не только положила конец разногласиям, но и стала официальным лозунгом индонезийской политики на много лет вперед. Этой формулой были "панча сила" - пять принципов, которые должны были лечь в основу будущего государства. Они заключались в индонезийском национализме, гуманизме и интернационализме, демократии, социальном благоденствии и вере в бога. Заканчивая свою речь, Сукарно заявил, что все эти принципы можно свести к одному - принципу взаимопомощи (готонг-ройонг): вместе работать, вместе проливать пот, достигать общих интересов. Этот принцип должен действовать между богатыми и бедными, между мусульманами и христианами, между индонезийцами и неиндонезийцами. "Индонезийское государство, создаваемое нами, должно стать государством взаимной помощи!"
Пять принципов Сукарно были настолько общими и допускали столь различное толкование, что удовлетворяли все спорящие стороны. Это была база, на которой могли сотрудничать такие различные силы, как мусульмане, радикалы и даже феодалы. Пользуясь моментом, Сукарно вместе со своими ближайшими помощниками набросал проект конституции будущей Индонезии. Индонезия объявлялась единой республикой (японцы предлагали федеральное строение государства), охватывающей всю территорию Нидерландской Индии.
Разговоры о независимости, надежды на ее скорое получение сопровождались тревожными слухами. По мере приближения войны к границам Индонезии становилось все яснее, что голландцы не откажутся от своей крупнейшей колонии. С 1944 г. в Австралии трудился крупный колониальный администратор, заместитель генерал-губернатора Нидерландской Индии ван Моок. Возглавляемое им правительство в изгнании (генерал-губернатор Старкенборгх Стахувер находился в японском плену) разрабатывало свои планы для Индонезии, суть которых заключалась в возвращении статус-кво. Для претворения в жизнь этих планов администрация ван Моока старалась привлечь к себе всех индонезийцев, по той или иной причине оказавшихся за пределами своей страны. В основном это были представители служилой аристократии, однако имелись и антифашистски настроенные левые лидеры, которые перед войной находились в концлагере на Новой Гвинее и, как отмечалось, были эвакуированы в Австралию до прихода японцев.
Голландская администрация предполагала переправиться на территорию Индонезии и объявить себя единственным законным правителем Нидерландской Индии, как только американцы займут какой-нибудь крупный город. Рассчитывали, что это будет Амбон или Манадо на севере Сулавеси. Но все попытки голландцев поторопить союзников (своих войск у них не было) оказались тщетными. Для американцев этот фронт был второстепенным, и тратить силы на освобождение голландской колонии они не считали необходимым. Нежелание союзников таскать каштаны из огня для Голландии в конечном счете дорого обошлось последней администрация ван Моока так и не смогла до самого конца войны ступить на землю Индонезии, а пока она оставалась в Австралии, ее деятельность была чисто условной.
К концу войны антияпонские настроения в ПЕТА достигли опасного уровня, ненадежными стали и все массовые организации. Умеренные политики-индонезийцы не уставали предупреждать японцев, что они не в состоянии контролировать народ, так как не имеют на это полномочий, и советовали поторопиться с предоставлением независимости, если Япония не хочет получить в тылу в самый ответственный момент войны грандиозное восстание и потерять Индонезию вообще. Однако в Токио по-прежнему медлили. Японскую политику в этом вопросе хорошо характеризуют следующие слова из секретного послания, которое командующий Южной армией маршал Тераути получил из Токио 29 июля 1945 г.: "В принципе император дарует индонезийцам независимость, однако она может быть провозглашена лишь тогда, когда участие России в войне станет неизбежным". Таким образом, последние надежды Токио основывались на Том, что, если Советский Союз отсрочит свое вступление в войну, у Японии появятся шансы продержаться еще несколько месяцев.
Однако до вступления в войну СССР оставалось всего несколько дней. Кроме того, судьба Индонезии могла быть решена и локальными успехами союзников на востоке архипелага. О существовании правительства ван Моока японцы знали, знали они и о его планах объявить официально о своем возвращении, как только будет освобожден достаточно крупный населенный пункт. Японское командование допускало даже, что голландцы пойдут на провозглашение независимости Индонезии, лишь бы вырвать инициативу из рук Японии и привлечь на свою сторону индонезийцев. В этих условиях дальнейшее промедление становилось опасным.
6 августа маршал Тераути вызвал к себе в ставку в Сайгон трех индонезийских представителей - Сукарно, Хатгу и Раджи-мана. Приняв делегатов, маршал объявил им: "Японское правительство передает дело независимости нашего народа в ваши руки". После этого индонезийские лидеры на несколько дней попали в вихрь светской жизни - высокие японские чины устраивали в их честь банкеты и обеды, на которых уверяли, что дела Японии идут успешно и наступление союзников приостановлено. В улыбках и речах генералов проскальзывала тревога, но индонезийцы оставались в неведении о действительном положении вещей, пока не возвратились 15 августа в Джакарту. Там они узнали, что советские войска уже продвигаются по Маньчжурии; более того, в Джакарту проник слух, что Япония, потрясенная мощью этого наступления, а также применением американцами какого-то нового оружия невиданной силы, уже капитулировала. Правда, японское командование в Индонезии отказывалось подтвердить эти слухи, да и сам Сукарно, убежденный, что понимает обстановку лучше, чем горячие головы в Джакарте, которые предлагали немедленно напасть на японцев и разоружить их, полагал, что война продлится еще несколько месяцев. Тем не менее молодые офицеры ПЕТА и даже радикалы из ближайшего окружения Сукарно требовали от него провозгласить независимость немедленно. За этим требованием скрывалось желание использовать ситуацию - если голландцы войдут в Индонезию, уже ставшую независимым государством, им будет труднее обращаться со страной как со своей колонией, от кого бы эта независимость ни исходила.
Прежде чем сделать столь ответственный шаг, Сукарно решил узнать, как же в самом деле обстоят дела, у пользовавшегося репутацией умеренного деятеля и даже либерала вице-адмирала Маеда. Сукарно и сопровождавший его Хатта задали адмиралу вопрос, сдалась ли уже Япония. Адмирал на него прямого ответа не дал, и Сукарно решил собрать Комиссию по подготовке независимости (КПН) утром 16 августа. Но уже вечером 15 августа руководители подпольных антияпонских групп в Джакарте провели совещание, на котором решили добиваться незамедлительного провозглашения независимости. Для того чтобы подтолкнуть к этому решению Сукарно, группы отправили к нему делегатов, которые потребовали без промедления объявить Индонезию независимой. Провозглашение независимости, говорили они, должно стать актом волеизъявления народа, а не подарком уже погибающего японского милитаризма. Признавая Сукарно вождем революции и выдвигая его кандидатуру на пост президента, подпольщики требовали, чтобы он дал сигнал, по которому поднимутся тысячи людей. Однако Сукарно отказался. Он сказал молодым революционерам, что Джакарта - еще не вся Индонезия, что народ не готов к борьбе, которая приведет лишь к жертвам, и что в любом случае он категорически отказывается принимать участие в "ночном перевороте". Сукарно поддержал и пришедший в разгар горячего спора Хатта.
Положение радикалов было сложным. Признавая Сукарно вождем революции, они зависели от его решений. Ни одна из левых групп в тот момент не могла предложить альтернативы Сукарно или Хатте. Но и промедление они считали крайне нежелательным. Поэтому, уйдя от Сукарно, подпольщики вновь собрались на совещание, на котором приняли решение прибегнуть к отчаянному шагу: похитить Сукарно и Хатту, с тем чтобы показать им, что народ действительно готов к революции, а кроме того, и обезопасить их от возможных действий японцев существовала опасность, что японцы могут пойти на ликвидацию лидеров страны.
В 4 часа утра 16 августа несколько молодых людей вошли в кабинет Сукарно и предложили следовать за ними. Вскоре Сукарно и Хатта были уже на пути в небольшой городок неподалеку от Джакарты, который контролировался батальоном ПЕТА, арестовавшим японских инструкторов. Солдаты, не подозревавшие, что приезд Сукарно и Хатты не был добровольным, радостно встретили вождей революции. Другие отряды ПЕТА тем временем устанавливали контроль над окрестностями города.
Сукарно и Хатту пригласили в здание штаба батальона, где их уже ждали руководители левых групп. Встало солнце, последних выловленных в городке японцев вели в тюрьму, толпы народа собрались вокруг лагеря, ожидая, что скажет им Сукарно. Сукарно вышел, окруженный радостными подпольщиками. Он тоже улыбался - он согласился вернуться в Джакарту и провозгласить независимость.
Комиссия по подготовке независимости собралась вечером 16 августа. Поздней ночью была принята Декларация независимости, которую утром 17 августа Сукарно зачитал толпе, собравшейся перед его домом. "Мы, индонезийская нация, говорилось в ней, - настоящим провозглашаем независимость Индонезии. Вопросы, связанные с передачей власти, и другие вопросы будут решены самым тщательным образом в кратчайший срок". Подписана декларация была Сукарно и Хаттой.
Сейчас же после принятия декларации ее текст был передан на телеграф и в информационное агентство, и по всей стране начались массовые манифестации, во время которых демонстранты срывали японские флаги. Японские солдаты, не получив никаких указаний на этот счет от своего начальства, не вмешивались. Тем не менее лидеры Индонезии по-прежнему предпочитали не торопиться и, когда некоторые члены КПН предложили объявить комиссию Учредительным собранием, на это не пошли. Единственное, чего удалось добиться радикальной молодежи, - это расширение состава комиссии на шесть человек в основном за счет включения в нее представителей антияпонского подполья. Новые члены комиссии, занявшие место на ее левом крыле, неустанно толкали КПН, предпочитавшую ждать благоприятного хода событии, к решениям. В результате комиссия приняла первую конституцию свободной Индонезии. По ней Индонезия объявлялась унитарной республикой, во главе которой стоял президент (им стал Сукарно), обладающий чрезвычайно широкими полномочиями. Поста премьер-министра конституция не предусматривала и даже не уточняла, каким должен быть состав совета министров, что еще более усиливало власть президента. Она провозглашала равенство всех граждан республики и ее верховное право на "землю, воду и природные богатства".
19 августа было сформировано первое правительство независимой Индонезии, состав которого отражал многообразие политических сил и слоев, принявших Декларацию независимости. В тот же день радикалы, чувствовавшие свою силу, потребовали от Сукарно превращения ПЕТА в национальную армию и разоружения японцев. После этого, игнорируя приказ японского командования о роспуске ПЕТА, индонезийские части начали нападать на японские казармы и склады оружия. Сукарно не протестовал против подобных действий, но и не санкционировал создания национальной армии.
Нерешительность индонезийского правительства, как бы продолжавшего молчаливо признавать за японской армией право управлять страной, вела к разногласиям в рядах национально-освободительного движения. Во главе левого крыла этого движения встал штаб "Ментенг 31", названный так потому, что располагался в доме No 31 по улице Ментенг в Джакарте. Правые также объединялись. Одна из созданных ими групп даже похитила руководителей штаба "Ментенг 31", но похищенным удалось бежать. 19 сентября штаб "Ментенг 31" провел в Джакарте грандиозную демонстрацию. Правительство в целом ее не поддержало, а японцы заявили, что возражают против ее проведения, и даже вывели на улицы танки. Это не помешало демонстрантам: потоки людей стремились к площади Икада, обтекая танки и игнорируя японские патрули.
В стране создалось необычное положение. Японские войска, не сдавшиеся еще союзникам, так как некому было сдаваться, не отрицали за Индонезией права на независимость и никаких действий, направленных на свержение правительства Сукарно, не предпринимали. В то же время японская полиция и армия в конце августа - начале сентября продолжали вести борьбу со штабом "Ментенг 31" и радикальными антияпонскими группами, арестовывая известных своими левыми взглядами индонезийцев - например, были арестованы коммунисты Айдит и Лукман. Таким образом, фактически японская администрация расчищала дорогу умеренным буржуазным элементам в индонезийском руководстве, сотрудничавшим с японцами все военные годы. Со своей стороны, правительство Индонезии продолжало вести себя сдержанно по отношению к японской администрации, но приняло принципиально важную резолюцию от 29 августа, в которой говорилось, что господство Нидерландов над Индонезией завершилось 9 марта 1942 г., так как нидерландское правительство оказалось неспособным обеспечить безопасность и благосостояние индонезийского народа.
Штаб "Ментенг 31" и связанные с ним политические и профсоюзные организации опирались на отряды ПЕТА, охваченные стремлением скорее изгнать из страны всех иностранцев. В сентябре 1945 г. в различных частях Индонезии вспыхивали бои между японскими и индонезийскими войсками. Вся железнодорожная сеть перешла в руки мощного левого союза железнодорожников, который собственноручно разоружил японскую транспортную полицию. Опасаясь, что левые силы придут к власти, Сукарно попытался подчинить их своему влиянию, объявив о создании в стране единой Национальной партии Индонезии с самим собой во главе. Но обстановка не благоприятствовала президенту, и единая партия распалась, просуществовав чуть больше недели. Для политической жизни страны был характерен обратный процесс оформления и дробления различных партий.
Провозглашение независимости Индонезии создало неожиданный и неприятный для западных союзников прецедент. Так как английские войска были заняты подготовкой к высадке в Сингапуре и боевыми действиями в Восточной Бирме, немедленный десант в Индонезии был малореален. Конечно, Сингапур и Малайя для англичан были куда более важной и нужной целью, чем голландские владения. К тому же, хотя формально Южная армия маршала Тераути капитулировала, реакция японцев в Индонезии была непредсказуемой: английское командование уже сталкивалось со случаями, когда японские части даже по получении приказа о капитуляции продолжали сопротивление.
Не имея возможности ввести свои войска в страну немедленно, лорд Маунтбеттен счел за лучшее послать маршалу Тераути телеграмму, в которой возлагал ответственность за поддержание порядка в Индонезии до прихода туда союзных войск на японские войска. Одновременно Маунтбеттен направил в индонезийскую столицу миссию адмирала Петерсона, которая должна была проследить, чтобы японцы не капитулировали перед "самозванцами". Прибыв в Джакарту 15 сентября на крейсере "Кэмберленд", Петерсон, к своему удивлению, обнаружил, что Республика Индонезия уже существует, причем не только в Джакарте, но и в провинциях, где действует гражданская администрация. Созданы министерства и ведомства и даже гражданская полиция.
Адмирала Петерсона больше всего волновала судьба Сурабаи - крупнейшей морской базы и порта, нормальная работа которого была необходима для беспрепятственной высадки английских войск. Однако заставить японский гарнизон Сурабаи продержаться до подхода англичан не удалось: японцы наотрез отказывались сражаться и к концу сентября сдались индонезийским отрядам. Английское командование сделало выговор японскому коменданту, но Сурабаю этим, разумеется, вернуть не удалось.
29 сентября первый английский десант наконец высадился в Джакарте. Десант был невелик и не имел полномочий бороться с индонезийцами. Его командир генерал-лейтенант Кристисон сделал официальное заявление, что десант прибыл для того, чтобы разоружить японцев. В то же время Кристисон от имени Великобритании признал правительство Индонезии де-факто. Сукарно, выступая 2 октября, обратился к индонезийцам с просьбой сохранять спокойствие. Если цели англичан таковы, как официально объявлено, то индонезийское правительство им препятствовать не будет.
Но все было не так просто. Петерсон все еще оставался на Яве. По должности он был выше генерала Кристисона и дезавуировал его, заявив, что признание Кристисона не означает признания правительства в Джакарте Великобританией. Он добавил, что английские войска будут поддерживать в стране порядок до тех пор, пока не начнет функционировать законное правительство Нидерландской Индии.
4 октября до Джакарты наконец добрался ван Моок и занял губернаторский дворец. В тот же день с новой партией английских десантников прибыли и первые голландские части, переброшенные из Европы. Для голландских и английских солдат все было просто: индонезийцы, захватившие власть, сотрудничали во время войны с японцами, теперь тех и других необходимо разоружить.
Сукарно понял, что молодая республика должна защищаться сама - никто не придет к ней на помощь. Поэтому 5 октября был опубликован президентский декрет о создании Национальной армии Индонезии, костяк которой должны были составить части ПЕТА. Этот декрет запоздал на полтора месяца - если бы подобное предложение молодых радикалов было принято в середине августа, правительство могло бы уже сделать немало для создания собственных вооруженных сил. Теперь же оказалось, что армия плохо вооружена, слабо организована, и, хотя численность ее была велика, армией как таковой она еще не стала. К тому же и отряды ПЕТА далеко не все сохранились в первозданном виде - при распадении японской оккупационной машины многие солдаты, которые были мобилизованы насильно, покинули батальоны ПЕТА и разошлись по домам.
Таким образом, времени для создания вооруженных сил, которые могли бы защитить республику, не оставалось. У союзников с окончанием войны высвободилось достаточно войск, которые можно было бросить на "наведение порядка" в Индонезии. Голландские власти отказывались вступать в какие-либо контакты с правительством республики и в то же время лихорадочно нащупывали связи с политиками, на которых можно было бы опереться. Обвиняя Сукарно и Хатту в коллаборационизме, они старались подорвать позиции руководства республики.
В последних числах октября наступил кризис. Понимая, что для дальнейшего контроля над страной необходимо овладеть морской базой в Сурабае, англичане 25 октября высадили там войска. Одним из первых их действий была замена индонезийских флагов английскими и введение военного положения. Однако на требование сдать оружие индонезийские отряды ответили отказом, и начались бои, длившиеся с перерывами целый месяц. Обороной Сурабаи начался новый этап в истории молодой Индонезийской республики - война за независимость.
Захват летом 1944 г. американскими войсками Марианских островов, заметно ухудшивший стратегическое положение Японии, создал целый ряд новых возможностей для союзников. Изучив обстановку, американский Комитет начальников штабов пришел к выводу, что после высадки на о-ве Лейте в самом центре Филиппин и отвлечения к этому пункту основных японских сил должен быть нанесен удар по Тайваню. Это был смелый план: в случае его успешного осуществления война немедленно переносилась к берегам Японии, а японские войска в Китае и Юго-Восточной Азии отрезались от метрополии. Однако против этого плана выступил генерал Макартур, считавший необходимым сначала овладеть Филиппинскими островами. Возвращение на Филиппины освободителем от японцев было для Макартура делом престижа - он обещал, что вернется, когда улетал с Батаана, оставляя свою армию сражаться в безнадежной битве, и он должен был вернуться. "Филиппины, - писал он в Вашингтон, - это американская территория, где наши лишенные поддержки части были уничтожены врагом. Практически все 17 миллионов филиппинцев остаются верными Соединенным Штатам и терпят невероятные угнетения и страдания из-за того, что мы не смогли оказать им защиты и поддержки. Мы обязаны выполнить наше великое моральное обязательство... Более того, если Соединенные Штаты сознательно пройдут мимо Филиппин, оставив наших военнопленных, интернированных лиц и лояльных филиппинцев во вражеских руках, даже не попытавшись спасти их, мы нанесем глубочайшую психологическую травму и признаем правдивость японской пропаганды, утверждающей, что мы покинули Филиппины на произвол судьбы и не намерены проливать кровь американцев ради их освобождения".