Мякшин Антон. Бой бес правил

   Я посмотрел. Действительно, странно. Мешок полон был жестяными круглыми коробочками с чем-то вроде муки внутри.
   — Ого! — сказал я. — Товарищ Карась, прошу указать в протоколе: в ходе оперативных действий сотрудники задержали гражданина, у которого было обнаружено большое количество белого сыпучего вещества. Дальнейшая экспертиза показала, что вещество является… — Я осторожно понюхал порошок.
   — Кокаин! — выдохнул Карась, и глаза его замаслились. — И мне дай! И мне!
   — …зубным порошком с ярко выраженным ароматом мяты, — закончил я «экспертизу».
   — У-у… — разочарованно скривился Петро.
   — Это мое, отдайте! Чего вы ко мне привязались?
   — А зачем вам столько зубного порошка? — осведомилась Анна.
   — Да мешочник он! Спекулянт! — ответил за незнакомца Карась. — Городской пижон! Деревню дурить приехал? Продукты питания, тренъ-хрень через капитанский мостик, на порошок выменивать? Дурачок, кто ж из потомственных крестьян зубы чистит? Личная гигиена — буржуазная выдумка! — с пафосом закончил матрос.
   Лешие бурными аплодисментами поддержали последнее высказывание — и тут же осеклись под строгим моим взглядом.
   — Отдайте мне мешок! — твердо заявил незнакомец. — И отпустите! Что я вам сделал? Чего вы ко мне прицепились?
   — Хотелось бы узнать, товарищ, — надвинулась на него Анна. — Что вы делали в этом лесу? И куда направлялись?
   — Что хотел, то и делал, — огрызнулся незнакомец.
   — Я бы хотел спросить вот что, — влез Карась. — Не «куда» он направлялся, а «какой дорогой»? Или, может, он тоже заблудившийся?
   — Не заблудившийся, — вступили лешие-разведчики. — Он уверенно так шагал. Как будто знал дорогу! Нечисто здесь, товарищ комдив! Мы коренные лесные жители — и то блуждаем, а этот…
   — Тихо! — гаркнул я и повернулся к незнакомцу. — В общем, так. Видите ли, любезнейший, нам всем, конечно, интересно: что делает в глухом лесу одетый в костюм-тройку гражданин с мешком, полным жестянок мятного зубного порошка. Думаю, и ревтрибуналу… — значительно проговорив это слово, я выдержал паузу, — это покажется крайне интересным. Отпустите-ка его, никуда он не денется.
   — Я зубник! — с достоинством представился незнакомец. — Или, как сейчас модно говорить, стоматолог, вот! Ни к какой политической партии я отношения не имею! Нечего мною интересоваться. Отпустите меня, и все тут.
   — Ну уж нет! — взревел Карась, сняв с плеча винтовку и передернув затвор. — Покажешь, барабулька вонючая, так тебя и эдак через форштевень с размаху, путь на другую сторону Глубокого Леса? А?
   Зубник минуту мрачно косился по сторонам, потом все-таки пробурчал:
   — Ладно уж, покажу. Только не думайте, что вы меня напугали. Плевать я на вас хотел!
   — Плевать? — оскорбилась Анна, опустив руку на эфес шашки.
   — Потом, потом… — шепотом сказал ей совершенно успокоившийся после вытянутого из зубника обещания Карась. — Пусть сначала выведет нас…
   Незнакомец, явно услышавший шепот Карася, только пренебрежительно хмыкнул. Странная самоуверенность! И леших он не испугался. Да и слова относительно ревтрибунала на него должного воздействия не произвели. Недоволен тем, что его задерживают; кричит, ругается, надменен и бранчлив, как пьяный депутат Госдумы, которому не досталось места в первом классе элитного авиалайнера. Странно… Зубник!
   — Пошли быстрее! — скомандовал стоматолог, взваливая себе на плечо мешок. — Некогда мне! — И, не дожидаясь нас, резво поскакал прочь с полянки, будто у него за спиной висел не мешок, наполненный жестянками, а пуховая подушка.
   — Убежит, товарищ братишка Адольф, — тихонько сказал мне Карась.
   — Не убежит… Эй, Кузьма! Возьми-ка веревку и привяжи к себе этого рыцаря бормашины.
   Кузьма кивнул и кинулся выполнять приказание. Через минуту Глубокий Лес наполнился визгом, воплями и проклятиями. Зубник неистово выдирался и дрался так, что, казалось, Кузьма намеревается не просто-напросто привязать его руку к своей, а по меньшей мере — обесчестить в извращенной форме.
   — Не позволю! — орал незнакомец. — Руки прочь! От вас плохо пахнет, грязное мужичье!
   — Точно — мешочник! — скривился Карась. — Спекулянтская рожа! Мужичье ему не нравится. И ведь видит, какую мы власть представляем, — и все равно…
   — Тихо! — крикнул я. — Кузьма, отойди от него. Встрепанный Кузьма с великим удовольствием повиновался.
   — Не позволю! — твердо повторил зубник. Он тряхнул головой и мельком глянул на меня — мне почудилось, что в глазах его мелькнуло какое-то неожиданно осмысленное намерение. — Если уж вы боитесь, что я убегу, то привяжите меня не к этому охламону, а вон к тому… — он указал на здоровеннейшего лешего Парфена, — или вон к тому… Нет, я сам выберу.
   Пока Карась хлопал глазами, а мы с Анной недоуменно переглядывались, загадочный зубник, перебегая от одного лешего к другому, ощупал весь наш пехотных отряд, как какой-нибудь профессиональный барышник ощупывает табун лошадей, выбирая подходящую.
   — Что он делает? — ахнула Анна.
   — Ты у меня спрашиваешь?
   Зубник остановился все-таки на Парфене — самом крупном лешем в нашем отряде. Странный выбор. Если он задумал убежать, то и выбирал бы себе пару пожиже… Нет, определенно он что-то задумал.
   — Парфен?
   — Ась!
   — Не «ась», а «слушаю, товарищ комдив». Отойди от дяди.
   — Почему это теперь — отойди? — вскипел снова странный незнакомец.
   — Потому что я с тобой пойду. Во избежание.
   И тогда зубник выкинул невиданную штуку. Он подбежал ко мне и быстро-быстро ощупал мне руки, ноги, грудь… Я аж оторопел от такого нахальства. Карась неприлично заржал, а Анна нахмурилась и сжала ладонь на рукояти шашки.
   — Удивительно! — воскликнул тем временем зубник. — С виду такой невзрачненький, а кости — крепкие как железо. Привязывай!
   Я связал из веревки две петли, одну накинул себе на пояс, другую — на пояс незнакомца.
   — И если ты намереваешься сделать какую-нибудь гадость… — начал я.
   — Да ладно! — бесцеремонно отмахнулся он. — Пошли скорее!
   И мы пошли. Вернее, побежали. Зубник со своим мешком летел впереди, волоча меня на буксире. Он резво и уверенно петлял между деревьями, перепрыгивал через поваленные стволы, с шумом врубался в заросли валежника. Я даже не успевал замечать, по каким признакам он определяет, куда ему сворачивать — направо или налево. Никаких меток на деревьях, никаких указателей… Тем не менее на одном месте кругом мы не ходили, как раньше. Глубокий Лес сгущался, менялся по мере того, как мы продвигались все дальше и дальше… Куда? Я совсем запыхался. Мой проводник-стоматолог тоже подустал. Вспотел, как ежик в бане, расстегнул наконец свой пиджак, расстегнул верхние пуговки сорочки…
   Ноги у меня уже подкашивались, когда незнакомец вдруг остановился. На краю глубокого оврага, со дна которого металлически поблескивал ручеек. До противоположного края оврага было примерно метров пять. Неужели прыгать будем?
   — Почти пришли, — пропыхтел незнакомец, поворачиваясь ко мне и свободной рукой вытирая пот со лба.
   — Ура! — обрадовался я. — Эй, Карась, Анна! Вы слышите…
   — Не слышат они! — злобно захохотал зубник, погромыхивая жестянками в мешке.
   — Что?
   Я обернулся. Никого, кроме нас, в округе не. было.
   — Отстали, — сказал я. — Ну правильно, мы же летели как сумасшедшие. Давай минутку подождем, поаукаем…
   — «Поаукаем»! — издевательски передразнил меня зубник. — Прыгай в овраг за мной, и все дела! Указывать он мне еще будет…
   Так. Надоел мне этот тип. Кто он такой вообще? Сейчас как залеплю ему леща по-флотски, как меня Карась учил, враз весь гонор слетит. Или еще лучше…
   — Леших дождусь, — мстительно пообещал я, глядя в глаза незнакомцу, — они тебя за ноги к двум елям привяжут…
   — Долго ты их будешь дожидаться, — презрительно фыркнул незнакомец. — А ну прыгай, недоносок!
   Недоносок?! Я поднял уже руку для законной затрещины и вдруг замер. На голой груди стоматолога чернел порядком изъеденный ржавчиной железный амулет на цепи: оскаленный череп над двумя скрещенными берцовыми костями. Я знал этот амулет — еще бы мне не знать! Такой череп — явный знак принадлежности к цеху колдунов-некромантов. Нет, глупости… Непохож этот тип на колдуна и тем более — некроманта. Они все сплошь старики, бородатые, страшные, неряшливые, пропахшие спиртовыми настойками на крови и желчи, перепачканные в костной муке… Что я, некромантов не видел, что ли?
   — Грамотный какой комиссар попался! — снова оскалил в усмешке свои профессионально безукоризненные зубы паскудный стоматолог. — Узнал амулет? А если ты такой грамотный, почему не догадался, что на нас заклинание Иди-Иди-Не-Дойдешь не действует, в отличие от твоего войска?
   — Самозванец! — взвыл я. — Потому и не действует, что ты железяку на себя нацепил! Колись, кариес проклятый, где ее взял?
   — Не твоего ума дело! — огрызнулся незнакомец и шагнул вперед. — Прыгай, тебе говорю! Но смотри кости не переломай! Кости твои мне еще понадобятся.
   Он прыгнул первым. Я свалился за ним. И как неудачно свалился! Приложился макушкой о какую-то коварную корягу. Это было последнее, что я запомнил.

ГЛАВА 2

 
   Скрил-скрип… Ох, как голова болит. Скрип-скрип… Скрипи, нога моя, скрипи, костяная… Это еще откуда?
   Я открыл глаза. Ой, лучше бы я их не открывал. Крайне, знаете ли, неприятная штука — пробуждаясь, увидеть себя на полу в какой-то подвальной комнате прикованным за ногу к замшелой каменной стене.
   Решетчатая дверь, наглухо запертая, никаких окон, свет падает через дыры в обветшалом от старости потолке.
   Скрип-скрип. Опять этот звук. Радует хотя бы то, что доносится он откуда-то извне.
   — Здравствуйте, товарищ комдив…
   От неожиданности я подпрыгнул, насколько позволяла цепь.
   — Огоньков!
   — Так точно… — уныло протянул товарищ Огоньков, ободранный и грязный, с такой же, как и у меня, ржавой массивной цепью на ноге. — А вы как здесь оказались?
   — Догадайся с трех раз, марафонец! Кто тебя просил из города бежать? Искали тебя, искали… И нашли.
   Товарищ Огоньков пошевелил закованной ногой I и вздохнул:
   — Разве ж я знал! Я хотел как лучше. Я чистоту революционной морали это самое… блюл…
   — Блюдун неистовый! И как тебя сюда занесло? А впрочем, можешь не рассказывать. Пошел через Глубокий Лес, заблудился и вдруг напоролся на странного человечка в темном костюме-тройке с мешком на плече…
   — Не было мешка, — виновато поправил меня Огоньков. — Он с коровой был. Шел себе в чащобе, корову хворостинкой погонял.
   — Еще интереснее…
   — Вот-вот! И я обалдел! Спросил у него дорогу, он долго ломался, строил из себя невесть кого…
   — Обзывался…
   — Еще как! А потом все-таки согласился вывести нас из леса. Посадил меня на корову — и вдруг как побежит! Все быстрее и быстрее! И корова за ним! Мои домовые с тяжелыми рогатками отстали… А потом внезапно перед нами — овраг…
   — Дальше можешь не рассказывать.
   Огоньков снова вздохнул.
   — Знаешь, что я думаю, Адольф? — поделился он. — Этот самый тип с коровой — колдун!
   — Да что ты говоришь? — «поразился» я. — Не может быть! Я-то думал, он массовик-затейник! А если честно, никакой он не колдун. Самозванец! Нашел случайно в лесу амулет некроманта, нацепил на грудь и возомнил себя непревзойденным заклинателем. Бывает такое с людьми, и зубодеры здесь не исключение. Да я его одной левой! Вот только железяку эту ржавую сниму… Сейча-ас… Один простенький заговор — и цепь с меня слетит как миленькая!
   — Не торопись! — воскликнул Огоньков. — Снимешь ты цепь, а дальше?
   — Дальше? Пойду и набью морду нашему зубнику. От пары затрещин у него кислотно-щелочной баланс в башке враз восстановится!
   — Посмотри, Адольф!
   Я посмотрел. Огоньков показывал мне зубную щетку и початую жестянку мятного порошка. Такая же щетка и такая же банка валялась рядом со мной на грязном полу — явно эти инструменты предназначались мне. В голове моей тотчас нарисовалась картина: свихнувшийся зубник, завладевший неслабым амулетом, заманивает прохожих в свое логово, где и подвергает несчастных изуверским стоматологическим процедурам — заставляет по десять раз на дню чистить зубы, пытает бормашиной, громадными клещами сладострастно дергает резцы и коренные, сверлит дырки, ставит пломбы куда только можно и нельзя…
   — Маньяк, — поморщился я. — Не люблю маньяков, честное слово. Злые они. Ничего, разберемся… Подумаешь, придется лишний раз зубы почистить…
   — Какие зубы! — застонал Огоньков. — Он что, тебе ничего еще не объяснил?
   — Нет. Как-то времени не было. Я, понимаешь, в овраг — прыг. Высота — ух! Башкой об корягу — бах! Вот так дело было.
   Раздался дурацкий хохот. По ту сторону решетчатой двери появился давешний зубник. Амулет некроманта теперь болтался у него поверх одежды.
   — Зубы чистить! — хохотал он. — Да зачем мне нужны ваши зубы? Идкоты! Что же мне — всю жизнь в чужих оскалах ковыряться? У меня иное предназначение! Так, товарищи комиссары! Чтобы я больше никаких разговоров по поводу моей величавой персоны не слышал! А то обижусь. И помните — вы целиком и полностью в моей власти. А ты, гад, — это он мне сказал, — еще раз назовешь меня самозванцем, поплатишься жизнью! Мало ли что я нашел! Раз амулет попался мне в руки, — значит, такова судьба! Значит, я высшими силами предназначен править этим лесом. Сначала лесом, а потом уж — всем миром.
   — Мания величия полноценная, — сообщил я Огонькову. — Клинический случай… Эй, ты, бормашина! А ну-ка зайди сюда! Я тебе сейчас покажу мировое господство, пломба недоделанная!
   Зубник снова оскорбительно захохотал. Дернул какую-то ручку, и решетка, визжа, поехала вверх, освобождая проход. Я вскочил. Но самозванец не спешил входить в камеру. Вместо этого он посторонился, впуская к нам десяток самых настоящих скелетов. Крупные, блистающие молочной белизной костей человеческие остовы, механически прошагали через порог (скрип-скрип костяными суставами) и остановились, тупо глядя на меня пустыми глазницами.
   Я схватил первое, что попалось мне под руки. А именно — зубную щетку. Конечно, сомнительное оружие, но другого нет…
   — У него таких тварей десятков пять, — слабым голосом проговорил Огоньков, прижимаясь к стене. — И все злобные… Слушаются его, как собаки.
   — Злобные и сильные, — уточнил зубник. — Ну не расстраивайтесь, и вы такими скоро станете. А пока за работу!
   — За какую работу? — переспросил я. Драться мне резко расхотелось — еще бы, силы противника превосходили мои собственные в несколько раз.
   — Не зли его… — шепнул Огоньков, подползая к первому скелету. — Смотри на меня, Адольф… Вот так, вот так… — Обмакнув щетку в жестянку с порошком, он принялся натирать костяную ногу, как уличный чистильщик — обувь прохожему. — Вот так, вот так…
   — До блеска! — скомандовал зубник, опуская решетку. — И не жульничать! Сам проверю кости на блестючесть и равномерную промазанность! Давай-давай, комиссар! В одну руку — щетку, в другую — банку с порошком! Работай! А то развоевался: «самозванец!», «морду набью!»
   — А вот хрен тебе… — вякнул я.
   Некромант-самозванец хмыкнул и щелкнул пальцами. На моем горле тотчас сомкнулась костлявая рука. Все десять скелетов, подчиняясь хозяину, повернулись ко мне, угрожающе оскалив пустые рты.
   — Пустите… — полузадушенно прохрипел я после нескольких безуспешных попыток освободиться. — Я больше не буду…
   — То-то!
   Еще щелчок, и хватка на моем горле ослабла. Я рухнул на колени, натужно откашливаясь. Огоньков подсунул мне жестянку с порошком.
   — Равномерно! — издевался за решеткой зубник. — Вверх-вниз, вверх-вниз! Вот так… Молодцы!
   Ой как стыдно! И руки гудят от усталости. Вверх-вниз, вверх-вниз… Тьфу, дьявольщина! Надо же, как низко я пал! И самое обидное то, что, наглый самозванец на всем протяжении процедуры чистки скелетов важно прохаживался за решеткой. Издевательски похохатывал. Когда ему надоело издеваться, он прочел лекцию о благотворном влиянии зубного порошка на костную ткань. Сволочь! Я представил, как сейчас безнадежно мечутся по заколдованному лесу Анна с Карасем и отрядом леших, и еще наш артиллерийский батальон домовых, лишившийся своего командира, — и мне стало совсем тоскливо.
   — У него здесь целое хозяйство, — рассказывал мне лежащий рядом Огоньков. — Стадо коров, огород, садик плодоносящий. Собственник несчастный! Молоко, дескать, укрепляет кости! Скелеты в прислужниках ходят… По утрам обтираются молоком и сметаной, делают зарядку, маршируют на полянке, строевой подготовкой занимаются. А во второй половине дня — оздоровительные процедуры. Ну насчет этих процедур ты уже в курсе…
   — Жрать хочу, — мрачно прервал я монолог комиссара. — Когда нам ужин принесут?
   — Никогда, — равнодушно ответил Огоньков. — Зачем нам ужин? Мы же должны в скелетов превратиться естественным образом. Эх, не думал я, что таким образом завершу свою жизнь. Как обидно! Боролся, страдал за народное счастье, себя не помнил, все для пролетариата и крестьянства. Тебя вот обидел зазря, а ты меня спасать пришел…
   Он вдруг приподнялся:
   — Ты, товарищ Адольф, бес, а не человек. Порода у тебя, значит, крепкая — наверняка дольше моего протянешь. Об одном прошу. Когда я… ну это самое… Ты накрой мое хладное комиссарское тело красным коммунистическим флагом и пропой вместо поповского скулежа «Интернационал». Обещаешь?
   — Нет, — ответил я. — Я «Интернационал» до конца не помню. И где я тебе красный флаг возьму?
   — А у меня есть, — оживился Огоньков. — Я его теперь всегда с собой ношу. На всякий случай. Хочу уйти из жизни красиво. Вот погляди…
   Он распахнул куртку, и я увидел в несколько раз обернутое вокруг худосочного тела комиссара красное кумачовое полотнище, фрагмент пентаграммы…
   — Артист! — сказал я на это. — Ты бы лучше на всякий случай базуку с собой носил.
   — А что это такое?
   — Орудие мощное. Гранатомет.
   — У меня маузер был. И что толку? Скелеты отобрали. Да и с маузером против скелетов не попрешь. Отстрелишь ему, скажем, руку, он тебя другой рукой. Отстрелишь обе ноги, он на карачках доползет и загрызет. Вот бы, в самом деле, базуку… — размечтался Огоньков. И сам себя прервал: — Ну нечего теперь. Давай поспим, Адольф, а? Нам еще сегодня до темноты коровники чистить. Я уже один раз чистил — адская работа, извини за выражение!
   — Ну уж не-эт! — зловеще протянул я.
   — Чего?
   — Нет! Нет! И еще раз нет! — Я вскочил и зашагал по камере, гремя цепью. — Чтобы я — бес оперативный сотрудник — подчинялся какому-то вонючему зубни-ку, нацепившему амулет некроманта? Ни за что!
   — Вы бы лучше не кричали, —печально посоветовал Огоньков. — А то еще опять прибежит этот…
   — Костяшки полировать? — не мог остановиться я. — Коровники чистить? Ни за что! Ни за…
   Тут я запнулся. Остановился напротив Огонькова. Он заинтересованно глянул на меня.
   — Что-то придумал? — с детской надеждой в голосе осведомился товарищ Огоньков.
   — Может, и придумал… А чего ты так сразу приуныл, борец за свободу? А еще революционер! Тебе же нечего терять, кроме своих цепей, а ты нюни распустил!
   — Я революционер, — согласился Огоньков, бросив мимолетный взгляд на приковывавшую его к стене цепь. — Только я революционер, когда чувствую за собой народные массы. В одиночку-то особо не побунтуешь…
   Я глубоко вдохнул. Вдруг проснувшееся вдохновение всколыхнуло меня и моментально освежило:
   — Итак, нам сегодня коровники чистить предстоит, да?
   — Ага…
   — А быки у этого кулака-живоглота есть?
   — Конечно. Раз коровы есть, то и быки есть. Три штуки. Я их назвал Маркс, Энгельс и Гегель.
   — Так вот успокойся и слушай сюда… Есть план!
 
   — Эй, комиссары! Выходи по одному!
   Безмолвные скелеты отковали нас от стены и, конвоируя, сопроводили наружу — в небольшой дворик, окруженный наполовину осыпавшейся каменной стеной. Я осмотрелся — ого-го… Неведомый чародей, чьи владения захватил зубник, отгрохал себе нехилый домик. Даже не домик, а что-то вроде замка в миниатюре — сплошная стена с бойницами и смотровыми башенками; собственно дом — трехэтажный со шпилем, украшенный каменными гаргульями и львами у входа, немногочисленные подсобные постройки, также из камня, вымощенный плитами двор, через который теперь тянулись веревки с выстиранным бельем. Тьфу, надо же было так испакостить строгую готику? На каменных плитах тут и там — коровьи лепешки различной степени свежести, среди лепешек бродят куры, выклевывая редкую травку; суровые, выложенные известняком окна обмазаны вокруг веселенькой желтой краской и завешены ситцевыми занавесками в цветочек; смотровые башни забиты доверху сеном; в пастях каменных львов и гаргулий гнездятся папиросные окурки и яичная скорлупа, а на шпиле, где по правилам некромантской этики должен быть флюгер в виде летучей мыши, сидит и задорно квохчет румяный петушок… Он бы еще на подоконники фикусы в кадках поставил! Немного, правда, поддерживают изначальную стилистику стройные ряды воинов-скелетов, стоящих вдоль стен, но… только и всего.
   — Получите орудия производства! — усмехнулся вышедший на крыльцо зубник. — Ребята, выдайте им…
   Огоньков отшатнулся от скелета, который шагнул к нам, протягивая две деревянные лопаты.
   — В коровник! — скомандовал зубник, указывая на низкое каменное строение, откуда доносилось протяжное мычание и ощутимо веяло навозом.
   Я с ненавистью взглянул на стоматолога-узурпатора, на железный череп с костями поверх его домашнего халата. Тот давний некромант, наверное, в гробу устал переворачиваться. Ну ничего, браток, мы за тебя отомстим.
   — Действуй по плану, Огоньков! — оценив ситуацию, шепнул я товарищу комиссару. — В конце концов, нам с тобой не привыкать с мертвецами сражаться. А я пока расшевелю это мертвое царство…
   — Ага, — кивнул Огоньков и, втянув голову в плечи, отбыл по направлению к коровнику, волоча за собою лопату.
   — Ну а тебе особое приглашение надо? — нахмурился зубник. — Чего стоишь?
   — А чего мне надрываться? — пожал я плечами. — С какой стати? Я и так полдня зубной щеткой твоих солдафонов начищал. По закону, между прочим, каждому гражданину положен восьмичасовой рабочий день и два выходных в неделю. Это уж не говоря об обязательной зарплате, отпускных выплатах и бюллетене!
   — Что? — округлил глаза самозванец. — Перечить мне? Властелину мира? Ребята! Взять его!
   Скелеты разом отлипли от стен (чего я и добивался) и медленно, но неотвратимо двинулись ко мне. Я мгновенно оказался в плотном кольце врагов. Ох, поскорее бы там Огоньков… Я же и минуту не продержусь в битве с костяными истуканами!
   Огоньков, где же ты?! Зубник уже открыл рот — надо думать, для того чтобы отдать приказание.
   В следующую секунду из коровника вырвался полный ужаса вопль, вслед за воплем — разъяренное мычание, а потом и сам товарищ комиссар Огоньков вылетел, голый по пояс, размахивающий красным знаменем.
   — Что это за… — ахнул зубник, вместо того чтобы скомандовать скелетам: «Взять его!»
   Огоньков, не сбавляя скорости, круто повернул, в развороте замахнувшись и швырнув знамя, покрывалом опустившееся на ближних ко мне скелетов, а сам скользнул к стене. Я бы и рад был последовать его примеру, тем более что так и предусматривалось по плану, но вырваться из кольца костяных воинов было невозможно.
   — Взять его! — все-таки рявкнул зубник. Десятки костистых рук пронзили тот самый кусок пустого пространства, где секунду назад находилось мое тело. Я прыгнул изо всех сил, как еще никогда, наверное, не прыгал. На мгновение я повис в воздухе, сверху наблюдая, как копошатся подо мной скелеты, а потом сила притяжения неумолимо потянула меня вниз.
   Все, что произошло потом, произошло в доли секунды. Не успел я грохнуться на пустые черепа, как из коровника, словно вихрь, метнулся громадный черный бык и, взревев, кинулся на красное знамя.
   Бах! Бык пронзил толпу скелетов насквозь! В воздух взвились обломки костей, взвились и посыпались на землю, а я, грохнувшись-таки вниз, внезапно ощутил под собой не каменные плиты, а мускулистое бычье тело.
   — Держись, Адольф! — крикнул Огоньков.
   Хороший совет. Теперь мне оставалось одно — ни в коем случае не свалиться со спины обезумевшего от ярости быка. Я и держался. Схватился обеими руками за бычьи рога, на которых болталось знамя, и впился коленями в ходуном ходившие бока.
   Перед моими глазами завертелся чудовищный калейдоскоп. Кажется, я неприлично визжал и орал, подпрыгивая на бычьей спине. Некрасиво, куда деваться, но пусть тот, кто в подобной ситуации будет способен сохранить ледяное хладнокровие, первым кинет в меня коровью лепешку.
   Бычара, пытаясь стряхнуть с рогов ненавистную красную тряпку, ревел и бешеным ледоколом носился по двору. Скелеты так и трещали под его копытами, черепа разлетались на мелкие кусочки от ударов бычьих рогов.
   — Ага!!! — восторженно завопил Огоньков, и я увидел, как на арене сражения появились новые действующие лица. Вернее — действующие морды.
   Два быка — поменьше того, на котором я сидел, но все равно далеко не карлики — добросовестно принялись вносить свою лепту в правое дело уничтожения армии скелетов, чего они, кстати, совсем не замечали, видя перед собой только раздражающую зрение красную тряпку.