Мякшин Антон. Бой бес правил

   Собственно, это было даже не сражение. Это было тотальное уничтожение. Быки топотали друг за другом по малому пространству двора. Они кружились по двору как ножи в мясорубке. Грохот стоял такой, будто какой-то оголтелый маньяк ломом крушил лавку керамических изделий. Некромант-самозванец застыл на крыльце в своем идиотском домашнем халате, бессильно наблюдая за тем, как его войско в прямом смысле слова разлеталось в прах.
   А Огоньков, взобравшийся на стену, размахивал руками и вопил с интонациями завзятого футбольного болельщика:
   — Маркс, давай-давай! Бей рогом! Энгельс, куси! Гегель, работай копытами!
   А врагов уже не осталось. Только ползал где-то в уголке, слепо тычась в стены, похожий на паучка тазобедренный сустав.
   — Скомандуй им остановиться! — крикнул я. — Битва окончена! Я сейчас свалю-у-усь!
   — Как же я им скомандую! — бегая взад-вперед по стене, взволнованно орал Огоньков. — Они же не дрессированные! Они это… за флагом бегают…
   Несчастный зубник с белым перекошенным лицом по стеночке продвигался в сторону закрытых ворот. Вот гад-то! Властелин мира! Поди, ума хватило только одно заклинание скелетообразовательное и выучить. Ну что, нечем крыть?
   Одной рукой держась за бычье ухо, второй я сорвал с рогов животного порядком истрепанный и продырявленный флаг, размахнулся, прицелился — выбрал удачный момент, когда мой скакун пролетал в непосредственной близости от врага, — и швырнул знамя прямо на ворота.
   Стоматолог-узурпатор моего маневра и не заметил, увлеченный отодвиганием массивного запора. Он оглянулся только тогда, когда Маркс, Энгельс и Гегель, взревев одновременно, рванули к воротам.
   Я скатился со спины быка, грохнулся о землю, усыпанную осколками костей, и не успел еще подняться, как Глубокий Лес сотряс тяжкий, громовой раскат. Ворота разлетелись на куски, некромант-самозванец…
   — Мама дорогая… — прикрывая глаза рукой, прошептал впечатлительный Огоньков.
   Петушок со шпиля, потрясенный увиденным и услышанным, сложил крылья и, теряя по дороге пестрое оперенье, рухнул вниз.
   — Дело сделано? — осведомился я, поднимаясь на ноги.
   — Более чем… — прокряхтел товарищ комиссар Огоньков.
   — А что, неплохой получился половичок, — высказался я, отдирая амулет некроманта от расплющенного бычьими копытами бедного стоматолога.
   — Ужас! — подтвердил Огоньков. — Конечно, так этой контре и надо, но все-таки… прикончить его можно было более гуманным способом.
   — Ты что говоришь! — сказал я, поместив себе на грудь амулет. — Вдумайся в символический смысл произошедшего! Пакостный вредитель буквально раздавлен классиками передовой теории!
   — Да? И правда неплохо… — повеселел Огоньков. — Что делать будем? Маркс, Энгельс и Гегель, сослужив службу, убежали в лес.
   Он извлек из-под обломков невообразимые лохмотья, в которых довольно трудно было признать флаг, и бережно обмотал красную тряпочку вокруг себя:
   — Еще понадобится.
   — Сплюнь!
   — А, да, действительно, тьфу-тьфу-тьфу…
   — Пойдем, — сказал я, — поищем дивизию.
   — Опять по лесу плутать? — застонал Огоньков.
   — Дурак! У нас теперь амулет есть! С ним заклинание Иди-Иди-Не-Дойдешь на нас не действует. Забыл, как тебя сюда приволокли?
   — Правда? Здорово! Не разбираюсь я в этих ваших колдовских штучках…
   Искать дивизию нам пришлось совсем недолго. Отшагав не более ста метров, мы заметили, что просветы между деревьями стали шире, вместо разлапистых, иссохших великанов чаще стали попадаться тоненькие деревца и кустики, задорными вениками торчащие вверх.
   — Опушка, — констатировал Огоньков. — Ой, а вон там что-то шевелится…
   «Шевелился» Петро Карась. Угрюмо засунув руки в карманы бушлата, он топтался в нескольких шагах от выхода из леса и бормотал себе под нос:
   — Когда же эта чертова чаща закончится?
   — Он что, слепой? — удивился Огоньков.
   — Забыл о заклинании? Эй, Петро! Анна! Мы вернулись!
 
   Когда стихли приветственные вопли, объятия, сошли на нет разговоры типа «а мы думали, что вы уже никогда…», я торжественно закопал амулет под неприметным деревцем. Как только слой промерзшего дерна укрыл железный череп, нечто похожее на отдаленный гром прокатилось над Глубоким Лесом.
   — Заклятие снято! — догадалась Анна.
   — Вот именно, — подтвердил я. — Глубокий Лес теперь не такой уж и глубокий. Вон посмотрите — да тут же рукой подать до противоположной опушки!
   — Насквозь видно! А вы целый день плутали.
   Неподалеку приободрившийся и согревшийся Огоньков зычными приказами выгонял из расколдованного леса свой артиллерийский батальон, проблуждавший больше суток вокруг двух сосен. Несчастные домовые, замерзшие до состояния сосулек, рыдали в голос и, не веря в пришедшее неожиданно избавление, норовили ухватиться за своего командира покрепче. В общем, на опушку комиссар Огоньков вышел, шатаясь от тяжести облепивших его со всех сторон подопечных.
   — Все к костру! — распорядился я. — Погреемся, тогда двинем дальше.
   — Товарищ братишка комдив! — подлетел Петро. — Докладываю — оборотни идут в нашу сторону! Они, оказывается, прибыли на место назначения давным-давно и все жгли плоты, ожидая нас. Русалки и водяные на дне реки в версте отсюда. Им так привычнее греться.
   Ну вот все и налаживается. Впереди лежит город Ближне-Камышинск — последний населенный пункт перед конечной остановкой, на которой меня с распростертыми объятиями встретит Черный Барон. А, что сейчас-то об этом думать? Пока что…
   В кармане у меня завибрировало. Опять?! Сейчас же выкинуть к чертовой бабушке Наине Карповне дурацкий Кристалл, пока он не…
   — Товарищ комдив? — встревожился Петре — Что с вами? Братишка Адольф, ты чего шатаешься? Эй! Эй! Комдиву плохо!..

ГЛАВА 3

 
   Это мне плохо? Да нет, мне хорошо. Даже очень. Только что холодный ветер пронизывал меня до костей, копыта сами собой притоптывали, согреваясь, а сейчас меня всего, словно ватное одеяло, окутывает дремотная теплота.
   И пробивается сквозь дремоту чей-то голос:
   — Уколы для четвертой палаты!
   Я вскочил и тут же рухнул… с кровати. Ну да, я ведь на кровати оказался, когда снова посредством кретинского Кристалла Перемещения переместился в дурацкий параллельный мир!
   А где «дзи-инь»? Где «дзи-инь», я вас спрашиваю? Вот ведь дело — мотаюсь в параллельный мир как в магазин на углу, даже перестал обращать внимание на обязательные атрибуты перемещения.
   — Уколы для пятой палаты!
   А интересно, где я нахожусь? Небольшая комнатка без окон, с большой дверью, украшенной застекленным глазком посередине. Две койки — одна, с которой я только что свалился, на второй лежит, укрытый простыней с головой, какой-то человек. А стены нашей комнатки обиты в несколько слоев толстыми одеялами. Та-ак… Что-то это все мне напоминает…
   Уныло осмотрел я самого себя. Теперь на мне были только нательная рубаха и подштанники, заплатанные на коленях; босые ноги — отвратительные человеческие босые ноги стояли на голом полу. Как же все-таки некрасиво человеческое тело. Кривые пальцы с желтыми ногтями, редкие волосенки, торчащие у щиколоток, монументальные мозолистые пятки. Тьфу! Вот копыта — это да! Намного удобнее, не говоря уж об эстетической стороне. Вы видели когда-нибудь на бесовских копытах мозоли или, скажем, желтые торчащие ногти?
   Дернув себя за пышные усы, я проговорил вслух:
   — Ну здравствуй снова, Василий Иванович…
   Человек на соседней койке зашевелился. Простыня сползла на пол, и я увидел рыжеватого толстенького мужичка с обширной коричневой и как бы лакированной лысиной. Одет он был так же, как и я, в нательную рубаху и подштанники.
   — Привет, — поздоровался я.
   — Доброго здоровьечка, —доброжелательно откликнулся мужичок.
   Я хотел было уточнить, где именно мы имеем честь находиться, но тут дверь в комнатку распахнулась и одновременно с восклицанием:
   — Уколы в шестую палату! — к нам проник шустрый типчик в белом халате.
   — Доброго здоровьечка, доктор, —поздоровался и с ним мужичок.
   — Так, батеньки! — весело проговорил доктор. — Обнажайте тылы…
   В руках его откуда-то появился неприятного вида медицинский металлический пенал с тремя шприцами.
   — Э нет… — попятился я. — Мы так не договаривались! То, что я в больнице, это я уже понял. Но лечиться не собираюсь. Я полностью здоров! Как бык! Маркс, Энгельс и Гегель, вместе взятые! Не подходи, вредитель, а то укушу!
   Доктор не удивился. Он надавил на какую-то кнопочку возле дверного косяка — где-то в коридоре омерзительно продребезжал звонок. Когда в палату вбежали два свирепого вида санитара, я прижался к стене. В своем нормальном состоянии я бы их в единый колобок слепил, как двух пластилиновых зайчиков, и запулил бы колобок в небушко, но сейчас… Слабо и немощно человеческое тело, что и говорить!
   — Василий Иванович, батенька! — умоляюще сложил руки доктор. — Ну не заставляйте меня применять насилие. Ложитесь на коечку и снимайте порточки. Вколем вам успокоительное, поспите, отдохнете…'
   — Это что, психушка? — догадался я. — Ничего себе — отдых! Вы что, намекаете на то, что я свихнулся?
   — А как же, батенька! — закатил глаза доктор. — Вас сюда в тяжелейшем состоянии привезли. Провалы в памяти, болезненный бред о каких-то оборотнях, кикиморах, русалках, домовых и прочей нечисти, вспышки немотивированного гнева… И все это, конечно, на фоне белой горячки. К тому же из истории вашей болезни я узнал, что вы уже наблюдались у военного психиатра — лет десять тому назад. Сами пришли на обследование с жалобами на навязчивые кошмарные сны про какого-то чернобородого шарманщика…
   — Опять шарманщик! И Анка тогда говорила… Не знаю никакого шарманщика! Я вообще музыку не люблю!
   — Батенька, ваше здоровье принадлежит революции! Вашей геройской дивизии, вашим боевым товарищам и всей Желтой армии в целом! Ну не упрямьтесь! Ребята, помогите товарищу комдиву лечь на животик…
   — Назад! Руки прочь от моей желтой коммунистической попки! Доктор, пойми, это, может быть, вашего Чапаева лечить надо, а меня не трогайте! Я ведь не он!.. — прокричал я и понял, что совершенно напрасно развязал язык.
   — Простите, а вы что же, не Чапаев? — с нездоровым каким-то интересом осведомился доктор.
   — В некоторым смысле… нет. Доктор страшно оживился:
   — И кто же?
   — Я скажу, а вы меня в отделение для буйных?
   — Вы и так в отделении для буйных.
   — Ну бес я, —безнадежно признался я.-Адольф меня зовут. Не верите?.. Уберите шприц!!!
   — У-у… — сузил глаза доктор. — Положение гораздо серьезнее, чем я думал. Диагноз усложняется еще и раздвоением личности. Великолепно! — внезапно воскликнул он и вкусно причмокнул на меня языком, словно я был тортом. — Вы, Василий Иванович, редкостный пациент! Я на вашем случае научный труд напишу и в Лейпциг поеду на международную конференцию психиатров. Ребята, уложите больного…
   — Сам больной! — гордо кричал я, пока санитары укомплектовывали меня на койке. — Клистирная трубка! Что это за агрегат? — углядел я большой металлический шприц, неотвратимо приближающийся ко мне с тыла. — Вы что, никогда не слышали об одноразовых… Аи!
   — Уже все, батенька… — ласково кивнул мне доктор. — Ребята, отпустите Василия Ивановича. Он теперь смирным будет..
   Санитары отошли в сторону. Я хотел тут же вскочить, но голова моя закружилась так сильно, что я только приподнялся… и сразу рухнул обратно.
   — Ну-с, теперь с вами, — щебетал доктор, с двумя шприцами в обеих руках приближаясь к моему соседу по палате. — Вы… как, простите, вас сегодня величать?
   — Галиной, — с достоинством ответил лысый мужичок. — Как и вчера. Разве вы забыли?
   — Нет-нет, помню… И как у нас дела, ба… то есть матушка?
   — Хорошо, — проговорил этот Галина и вдруг зарделся. — Очень хорошо, доктор… Можете меня поздравить.
   — Это с чем же?
   Галина прошептал на ухо доктору несколько слова. Тот удивленно хихикнул. И переспросил:
   — Правда?
   — Никаких сомнений, — смущенно ответил Галина и, задрав рубаху, нежно погладил себя по объемистому брюшку. — Скоро можно ожидать пополнения…
   — Как быстро у вас все. Еще вчера ничего подобного не наблюдалось. И кто же у нас папочка?.. Хм… — Он подозрительно глянул в мою сторону.
   Я возмущенно фыркнул и отвернулся к стене. Доктор, мурлыча песенку, приговаривал:
   — Вот теперь укольчик — р-раз! И еще один — два. Отлично, Галина. Поправляйтесь. И вам, уважаемый Василий Иванович, желаю того же… Ну-с, до вечернего обхода позвольте откланяться…
   Дверь за ним закрылась. Я подождал немного, пока голова перестала кружиться, и сел на койке. Галина лежал на спине, безмятежно улыбаясь, смотрел в потолок.
   — Эй! — позвал я. — Парень… Можно к тебе обратиться?
   — Я не парень! — обиделся Галина. — Я женщина! Притом беременная.
   — Ну хорошо, пускай так, — проговорил я, проглотив рвущееся наружу «псих ненормальный», — скажи, давно я здесь?
   — Дня два… Или три. Точно не помню.
   Дня два. Это значит, Василия Ивановича привезли сюда прямиком со станции Гром. То есть после моего сольного хореографического выступления перед батальоном синяков. Бедный комдив! Он-то, в отличие от меня, не понимает, в чем дело. Ему-то ни про какие пророчества и Кристаллы Перемещения не рассказывали. А может быть, он и в самом деле того?.. Тронулся умом? Хорошо бы так! Отрапортую Черному Барону, что герой из параллельного мира теперь не представляет для него опасности, да и… Вряд ли, правда, он мне поверит. С пророчествами шутки плохо.
   Ну сейчас не об этом думать надо. А о том, как мне отсюда выбраться. Я ведь не псих все-таки! Следовательно, препараты, которые мне колют, могут на меня оказать обратное действие. Знаю я этих психиатров и их способы лечения…
   — Эй! — снова обратился я к соседу. — Уважаемая Галина. Я бы хотел м-м… Скажем… А на прогулки вас… то есть нас… выпускают?
   — Прогулки нам не полагаются, — вздохнул Галина. — Мы с вами — самые тяжелые больные во всей больнице, — не без гордости добавил он. — И охраняют нас соответственно.
   Отличные новости…
   — У меня, например, — продолжал Галина, — сложное расслоение личности, отягощенное склерозом. Заметили, что мне два укола делают, а не один? Вот! Один — успокаивающий, как и вам, а второй — для поддержки памяти. А то я все свои мании забываю. Знаете, как неприятно! Сегодня я, допустим, Наполеон, а завтра — ба-бах! — приступ склероза. Я напрочь забываю про Наполеона и становлюсь великим князем Потемкиным. Доктор не успевает диагнозы править. Это очень неудобно… Я ведь забыл совсем, кто я такой на самом деле… Ну кем был, до того как… заболел… Но — могу похвастаться — с тех пор как я стала Галиной, уже два дня прошло, а это для меня рекорд! Два дня быть одной и той же личностью! Я даже забеременеть успела!
   — Здорово… — похвалил я. — Только, как бы там ваш доктор ни косился, я к этому обстоятельству совершенно непричастен. Возможно, сам Чапаев и мог бы что-либо прояснить, но я не он!
   — Да вы не нервничайте! — успокоил меня Галина. — Я верю, верю… Вы бес Адольф, правильно? Не нервничайте, вам вредно. В конце концов вас вылечат. И меня вылечат. А, кстати говоря, беременной женщиной быть очень даже приятно. Вы не представляете, какой это восторг, чувствовать под сердцем биение жизни крошечного существа. Почти так же великолепно, как тогда, когда я был а Джеком-Потрошителем. Ко мне в то время с таким почтением относились. Санитары обходили сторонкой, электросудорожную терапию отменили, чтобы не перевозбуждать меня, доктора разговаривали ве-эжливо… Лучшими яствами кормили. Правда, приходилось есть руками, потому что не давали вилки и ножи… Ой! — Он вдруг схватился за живот.
   — В чем дело?
   — Толкается… — покраснев, проговорил Галина. — Маленькой ножкой тук-тук…
   — Тьфу, псих!
   — От психа слышу!
   Некоторое время я лежал, тупо глядя на дверь. Вот уж попал так попал. Когда еще Черному Барону придет в голову вытащить меня обратно? Да меня здесь так залечат, что последние мозги вылетят!
   На этой мысли я вынужден был прерваться, потому что дверь в палату приоткрылась. «Сейчас на электросудорожную терапию потащат! Буду защищаться!» — мелькнуло у меня в голове.
   Лицо человека в белом халате, шагнувшего в палату, с первого взгляда показалось мне очень знакомым, прямо-таки родным. И в следующую минуту я уже подскочил, узнав окончательно.
   — Петька!
   — Тише. Василий Иваныч! Не ори, пожалуйста, товарищ комдив!
   — Молчу, молчу… Как я рад тебя видеть! Понимаешь, меня тут за психа держат! Ты уж черкни письмецо в ставку Главнокомандующего, а то и самому Троцкому. Мол, залечат легендарного комдива!
   — Василий Иваныч! Тише!
   Глухо бряцая шпорами, выглядывавшими из-под халата, Петька прокрался к моей койке, хмуро глянул в сторону Галины и присел рядом со мной.
   — Вот, — сказал он, опуская мне в руки холщовую торбочку. — Как ты и просил…
   — Спасибо. А что тут? Апельсины и йогурты?
   — Василий Иваныч! Опять у тебя эти самые… провалы?
   Я открыл торбочку. На дне ее поблескивали напильники.
   — Согласно вашему плану побега… — едва слышно промычал Петька, косясь на прислушивавшегося Галину.
   Мой план побега! Молодец я! То есть Василий Иваныч Чапаев молодец! Футы, я уж думал, что придется припухать здесь до тех пор, пока Черный Барон не соизволит…
   — Анка на своей тачанке уже ждет, — шептал мне на ухо Петька. — Дежурного санитара я, как вы советовали, подпоил, он дрыхнет во дворе под телегой. Доктор укатил домой обедать, охрана в картишки режется. Я как посетитель в корпус к тифозным прошел, меня пропустили, потом по черному ходу сюда пробрался. Все пока что гладко идет! Василий Иваныч, торопись! — И Петька шлепнул на койку какой-то сверток. — Переодевайся быстрее!
   В свертке оказался полный комплект военной формы. Ликуя, я свалился с койки, стащил с себя больничное белье…
   — Аи! — прикрываясь ладонью, запищал Галина. — Мужлан усатый! Как вам не стыдно обнажаться перед женщиной!
   — Это что такое? — вытаращился Петька.
   — Не обращай внимания, — пропыхтел я, натягивая галифе, — обыкновенный сумасшедший. Беременный к тому же. Та-ак… А где моя шашка?
   — С оружием сюда не пускают, — покачал головой мой ординарец. — Придется скрытно уходить. Понятно, что тебе так непривычно. Тебе бы — эх! Ух! Руби! Коли!.. Твой знаменитый ход конем!
   — Что еще за ход конем?
   — Василий Иваныч, не пугай меня… Это твой излюбленный стратегический прием! Сначала — ураганный удар конницей! И молниеносное обманное отступление! Враг, погнавшись за неуловимым эскадроном, попадает в западню! И тогда — пулеметы! Шашки… Но погоди, товарищ комдив! Нам бы только отсюда выбраться, а потом все по-старому пойдет! Анка по тебе как скучает! Бойцы слезы льют! А Ого-нькову я все-таки жбан набью, очкастой скотине!
   — За что? — поинтересовался я, нахлобучивая папаху.
   — Как — за что? А кто тебя сюда упек? Этот бумагомарака и упек! Мол, не полагается, чтобы желтый командир наяву бредил… Надо ему нервишки подлечить! Ух, зараза ученая!
   — Ладно, — сказал я. — Потом разберемся. Пошли.
   — Стойте!
   Мы с Петькой одновременно обернулись. Это Галина, поднявшийся с койки, крикнул. Петька, оскалившись, пошел на него, но мой беременный сосед проворно подскочил к кнопке возле двери.
   — Только троньте! — воинственно раздувая ноздри, предупредил он.
   — Слушай, гермафродит пузатый! — зашипел я. — Чего ты пристал? Лежи себе и лежи! Вынашивай чадо. А мы тихонько уйдем.
   — И я с вами!
   — Ну уж нет!
   — И я с вами! — упрямо повторил Галина. — Мне нравится беременной быть! А эти доктора своими уколами и процедурами меня заставят разнервничаться и забыть манию! Стану каким-нибудь ханом Батыем или — еще того хуже — Котом в сапогах! Думаете, приятно сырую рыбу жрать и за мышами гоняться с моим пузом? Я лучше с вами убегу, подамся на волю, в лесочке где-нибудь построю себе шалашик, рожу, ребеночка воспитывать буду… Человека хорошего найду и замуж выйду…
   — О, идио-от! — застонал Петька, хватаясь за голову. — Что теперь делать, товарищ комдив?
   — Без паники! — сам отчаянно паникуя, воскликнул я. — Галина, убери палец с кнопки!
   — Не уберу!
   — Так, та-а-ак… Короче, поступаем следующим образом — берем эту мамочку с собой.
   — Василий Иваныч!
   — Хочешь, чтобы он санитаров позвал?
   — И позову! И позову!
   — Н-нет… не хочу санитаров.
   — Тогда выполняй команду боевого комдива! Галина, расслабься. Идешь с нами!
   — Ура!
 
   Втроем мы прокрались по длинному, тускло освещенному коридору, спустились по темной лестнице черного хода. У выхода во двор нам пришлось затаиться — два дюжих санитара, усевшись на носилки, решили перекурить именно у той самой двери, через которую пролегал путь на свободу. Через дверные щели пробивались густые желтые лучи летнего солнца, откуда-то снаружи доносилось щебетание птичек и лошадиное ржание.
   Петька, пережидая, нервно дребезжал шпорами. Я выдергивал себе волоски из усов. А дрожащий Галина спустя минуту ожидания жалобно ойкнул:
   — У меня от волнения воды отошли!
   — Это не воды… — принюхавшись, прохрипел Петька. — Это другое… Но тоже от волнения. Крепись, псих! А то своими руками придушу!
   — Тихо! Они, кажется, уходят… Мы выбрались из корпуса.
   — Теперь скорее вон до той поленницы! — махнул рукой Петька.
   До поленницы нам удалось добраться удачно — никто нас не заметил. В темном закутке между каменной стеной и высокой дровяной пирамидой мы оказались в относительной безопасности. Н-да… суровая больница! Окружена каменными стенами, сверху утыканными железными заостренными штырями, лишь кое-где в стене светлеют маленькие оконца — зарешеченные. Одно из окон приходилось как раз в том промежутке, скрытом от двора поленницей. Отлично рассчитано! Вот тут-то нам и понадобятся напильники.
   Пока мы с Петькой, обливаясь потом, пилили решетку, Галина, ежесекундно предупреждая нас не поворачиваться, выжимал мокрые подштанники. Наконец прутья поддались. Окошко на свободу!
   — Вперед! — приказал я. — Где там нас Анка с тачанкой ждет?
   — А я почем знаю? — пожал плечами Петька. — Эту часть плана ты с Анкой и прорабатывал, когда она тебя посещала. Я отвечаю только за то, чтобы санитара подпоить, напильники пронести и помочь тебе до стены добраться. Ты что, Василий Иваныч, не помнишь, где с Анкой договорился встретиться? Может, не надо было тебе бежать? Может, тебе все-таки долечиться следует?
   — Но-но! Вот поколют тебе уколы, как мне, посмотрим, как ты соображать будешь, — выкрутился я. — Лезем через окошко, а дальше…
   Поодиночке мы выбрались из окошка, с огромным трудом вытащили за собой, как Винни-Пуха из норы Кролика, Галину. И оказались на глухой, тупиковой улочке. Заборы, заборы… покосившиеся плетни. Где-то квохтали куры, старушечий голос дребезжал:
   — Цыпа, цыпа…
   — И где Анка? — удивленно спросил, посмотрев вправо-влево, Петька.
   — Здесь… — наугад ответил я. — Где-то… рядом… То есть, подальше. Не возле больницы же ей стоять! Это подозрительно будет. Кстати, ты точно не знаешь, где мы с ней договорились встретиться?
   Петька тревожно глянул на меня.
   — Это я так — на всякий случай, — отговорился я. — Ну пошли скорее, чего ждать!
   — Быстрее, а то хватятся! И поймают! — пискнул Галина.
   — Да не каркай ты, ворона! — рявкнул на него Петька.
   — Не кричите на меня! Я от криков впадаю в беспокойство! У меня тогда склероз обостряется!
   — Сам заткнись!
   — Василий Иваныч, а чего он обзывается?
   — Ворона! Ворона! Ворона! — Ой!
   Галина вдруг схватился за голову и зашатался.
   — Не на-адо… — простонал он. — Только не это… — I И рухнул навзничь.
   — Чего это он? — изумленно пробормотал Петька.
   — У него, понимаешь, сложное расслоение личности, — объяснил я, сам удивленный внезапной переменой в поведении своего соседа по палате. — Он постоянно забывает свой диагноз.
   — Кар-р?
   Галина приподнялся с земли. Помахивая рукавами рубахи словно крыльями, искоса посмотрел на нас, наклонился, склевал с земли какую-то былинку и печально повторил:
   — Кар-р…
   — Ну так и есть… — скривился я. — Зачем ты на него кричал? Зачем называл его вороной! Вот теперь, пожалуйста, получите!
   — Кого?
   — Ворону!
   — Е-мое… На хрена мы его с собой взяли? И что теперь с ним с таким делать? Слышь, ты… птичка… — обратился он к преобразившемуся Галине. — Лети-ка обратно в больничку!
   Не удовлетворившись словесным оформлением приказа, ординарец развернул Галину к стене и посредством пинка придал ему ускорение.
   — Кар! Кар! Кар-р! — запротестовал Галина. — Ка-а-а-ар-р-р!
   — Да не трогай его! — зашипел я, оттаскивая Петьку от несчастного сумасшедшего. — Пусть тащится за нами!
   — Попалит он нас! Местные тут же в больницу нажалуются, по нашим следам вышлют санитаров! И Анки еще нигде не видно…
   — Будем делать вид, что он не с нами, — приказал я. — Вперед!
   И мы побежали по улице. «Если я — это Чапаев, а Чапаев — это я, — размышлял я по дороге, — значит, я все-таки должен помнить, где мы с Анкой договорились встретиться. Ну где-то в подсознании должно остаться это воспоминание… Итак, попытаемся сосредоточиться и припомнить…»
   Однако сосредоточиться у меня не получалось. Как быстро мы ни бежали, Галина, размахивая «крыльями», не отставал. На нас уже, понятное дело, оглядывались случайные прохожие; еще и потому оглядывались, что «ворона», мчась за нами, не забывала время от времени оглушительно каркать и поминутно гадить; причем делала это совершенно по-птичьи — мизерными порциями и в самых неподходящих местах.