Мясников Виктор. Изумруд - камень смерти

   * * *
   - Если изумруд идеально чистый, значит, он ненатуральный, искусственный, выращенный в расплаве, - объясняла Валентина. - Природный изумруд обязательно с изъянами, хоть и стоит в десять раз дороже синтетического. Поэтому их так легко различить. Искусственный, в общем-то, тоже не дешевый, так и себестоимость у него приличная. Растет в горячем расплаве медленно, месяцами, емкость футерована золотом, температуру расплавленного бериллия тоже надо поддерживать. А гидротермальным способом выращенные тоже не на много дешевле.
   - А игра света в каком лучше? - спросил Вовец. Он сидел рядом с Валентиной у работающего станка и следил за её действиями.
   - Считается примерно одинаковой, поскольку минерал один и тот же. Игра больше зависит от правильной огранки. Всякие включения и пятна надо оставлять у краев рундиста - это поясок, разделяющий ограненный камень на верх и низ. Верхняя часть называется коронкой, а нижняя павильоном, Валентине нравилось рассказывать о своей работе, да и веселее под разговор камень пилить. - Свет попадает внутрь через боковые грани коронки, преломляется, отражается от граней павильона и выходит через верхнюю площадку.
   - Погоди, - Вовец посоображал немного, - стало быть, грани должны иметь определенный угол наклона, чтобы свет отражался правильно?
   - Умница, - сказала Валентина вполне серьезно, - вот именно! Существуют специальные ограночные таблицы, где весь процесс огранки расписан для каждого вида камня, для каждой формы огранки, со всеми углами, с последовательностью нанесения граней. Для наших изумрудов углы коронки должны быть в пределах сорока-пятидесяти градусов, а павильона - сорок три градуса ровно.
   - Постой, - снова задумался Вовец, - получается, что от заготовки ничего не останется после огранки?
   - Останется ровно столько, сколько нужно, а остальное уйдет в обрезки. Но их ведь тоже можно огранить. Изумруд камень хрупкий, поэтому его гранят в простых ступенчатых формах, не то что бриллианты.
   - Да, - вздохнул Вовец, - в курсе минералогии этого ничего нет. У тебя литература какая-то есть на эту тему? Да и самому попробовать интересно.
   - Книжки есть, целая полка. А пробовать будешь на кварце, а ещё лучше на бутылочных донышках. Когда освоишься, руку набьешь, дам и с приличным камнем поработать.
   - Если следовать правилам, - Вовец поднял к свету маленькую заготовку, - то из этого кусочка получится камень вдвое меньшего размера?
   - Втрое, - поправила его Валентина, бросив короткий взгляд на изумрудную плашку, - если сохранить правильное соотношение между коронкой и павильоном. Готовый камень будет примерно в треть карата.
   За пару дней работы изрядный пакет изумрудов превратился в почти такой же пакет обрезков и отбраковки, а также горстку заготовок. Обрезки оставили на далекое будущее, сейчас было не до мелочевки. Большинство заготовок имело шестигранную форму - этакие гайки без дырок. От шестигранных кристаллов отсекались трещиноватые, замутненные концы, а серединки, годные для ювелирной обработки, остались. Интересно, что чем кристалл был крупнее, тем хуже было его качество, бледнее окраска. Многие изумруды, когда их осветили мощной лампой, вообще оказались неювелирными - непрозрачные, пронизанные чешуйками слюды, собиравшимися в черные пятна. В конечном счете осталось чуть больше сотни заготовок. Вес половины из них едва дотягивал до грамма, остальные почти все тянули на два-три, то есть на десять-пятнадцать каратов. Было пять камней вообще великолепных - густо-зеленых, без трещин и почти без включений. Каждый из них стоил минимум по десять тысяч долларов, никак не меньше. Глупо отдавать такие за бесценок, их Вовец решил оставить. Общая масса предназначенных на продажу заготовок составила сто семьдесят шесть граммов, или восемьсот восемьдесят каратов. По двадцатке за карат это семнадцать тысяч шестьсот долларов! Сумма для простых хитников совершенно фантастическая. И это только первая партия. Таких у них ещё две спрятано под помойкой на стоянке, да ещё килограммов двадцать-тридцать закопано в лесу. Это, в общей сложности, ещё тысяч на восемьдесят. Конечно, цена грабительская, но приходится мириться. За настоящую цену все равно никто не купит. В конечном счете на каждого придется тысяч по двадцать зелеными, а если рублями, то тысяч по шестьсот! А там можно будет снова в шахту наведаться.
   Вовец как-то даже забыл о своих обязательствах перед Федеральной службой безопасности Российской Федерации.
   * * *
   Вдвоем с Климом они тщательно обдумали предстоящую встречу с покупателем-оптовиком. После этого Клим позвонил посреднику, точнее, связному, и назначил место и время встречи. Назвал и число "восемьсот восемьдесят", то есть количество каратов, предназначенных к продаже. Его попросили перезвонить через два часа. Клим позвонил и получил подтверждение - покупатель согласен.
   Исторически сложилось, что уральские города своим рождением обязаны медеплавильным и железоделательным заводам. Сначала ставились печи, кричные и листобойные молоты, а потом вокруг разрасталось поселение. Но ещё раньше на реке ставилась плотина, потому что энергия падающей воды вплоть до двадцатого века крутила валы машин и двигала меха воздуходувок. Поэтому в каждом мало-мальском городке или поселке горнозаводского Урала есть пруд. В Екатеринбурге, стоящем на не слишком многоводной Исети, их целых четыре: Верх-Исетский, Городской, Парковый и Нижне-Исетский.
   На следующий день Вовец взял напрокат лодку на лодочной станции Городского пруда и не спеша принялся грести вдоль берега. На площадке набережной недалеко от плотины стоял Клим. Израильтянин появился на пять минут позже назначенного времени в сопровождении рослого малого, который держал в руках маленький гладкий "дипломат". Они вышли из машины, остановившейся на набережной, и неторопливо двинулись к Климу. Еще один остался сидеть за рулем. Вовец приналег на весла, стараясь поскорее достичь асфальтированной площадки.
   Оставив сопровождающего с "дипломатом" наверху, у чугунной ограды набережной покупатель спустился по каменной лестнице к Климу. Они поговорили: каждый пытался определить, какой подвох мог приготовить собеседник. Их настороженность была понятна и легко объяснима - тот и другой нарушал закон, тот и другой должен был иметь при себе немалое богатство. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, почувствовали взаимное недоверие и замолчали. Вовец, лениво двигая веслами, держался метрах в двадцати от берега, наблюдая вполглаза за переговорами. Изумруды были у него.
   Наконец до высоких переговаривающихся сторон дошло - раз оба опасаются, то, значит, сами ничего не замышляют. Ледок отчужденности растаял, и Клим помахал Вовцу, чтобы подплывал ближе. Тот подогнал лодку к низенькой заасфальтированной площадке, на полметра возвышающейся над водой, и выбрался на нее. Молодой, русый, чуть с рыжа, израильтянин с курносым веснушчатым лицом рязанского колхозника протянул руку и представился:
   - Иван, - усмехнулся хитро и добавил: - Кацман.
   - Владимир Меншиков. - Вовец, слегка ошарашенный контрастом внешности и фамилии, пожал протянутую руку. - Ну что, поплаваете?
   - Так давай и ты с нами, - предложил Кацман, - ты уже к веслам привык. Далеко отходить не будем, чтоб моих ребят не волновать, а тут рядышком - с удовольствием.
   Современная цельнопластиковая шлюпка вполне позволяла на кормовой скамейке сесть рядом двум пассажирам. Вовец, снова взявшийся за весла, оказался к ним лицом. Было что-то фантасмагорическое в том, что практически в центре Екатеринбурга, на открытом месте происходил процесс купли-продажи изумрудного сырья. Но широкая плотина и пролегающий по ней во всю её ширь главный городской проспект, до революции с провинциальной гордостью так и называемый - Главный проспект, всегда переполненный транспортом и людьми, от всего этого лодка находилась достаточно далеко. Ближняя набережная, лежащая в стороне от городских магистралей и людских потоков, была пуста, а до противоположного берега простиралось несколько сот метров водной глади, по которой перемещались редкие прогулочные лодки.
   Иван Кацман с деловым видом вытащил из брючного кармана складную лупу и принялся рассматривать заготовки, которые подавал ему Клим. Он наводил на каменную плашечку сконценрированный увеличительным стеклом луч солнечного света, и изумруд вспыхивал сказочным зеленым огнем, ярко загорался, словно кошачий глаз в чулане. А на простоватом рязанском лице израильско-подданного вспыхивал детский восторг. Вовец только диву давался, наблюдая за молодым оптовиком. Глядя на того, можно было подумать, что человек имеет весьма смутное представление о своей работе. Похоже, Ивану в общих чертах обрисовали, как должны выглядеть изумруды, и вот он до них дорвался, наиграться не мог. Вся его настороженность исчезла, он причмокивал, словно смаковал деликатесы, крякал и восхищался.
   - Иван, а ты действительно еврей? - задал Вовец бестактный вопрос, не удержался.
   - Конечно, - Кацман довольно улыбнулся, - я даже в синагогу хожу.
   - Так у нас же в городе вроде нет синагоги.
   - Вот именно! - радостно воскликнул Иван. - Поэтому я здесь. - Он подмигнул Вовцу и заговорщицким шепотом, прикрыв от Клима ладонью рот, сказал: - А моя Клара Соломоновна там, в Рамат-Гане, в мировой столице изумрудной огранки, - и он заразительно расхохотался. - Слышь, а хошь, я и тебя в евреи выведу? Человеком станешь. И здесь, и там.
   - На еврейке, что ли, женишь? - спросил Клим.
   - Не, ты что! Это я таким образом в землю обетованную попал, а чтобы нормальным евреем стать, надо обрезание сделать.
   - Нет уж, спасибо, - посерьезнел Вовец, - ещё чего лишнего отхватят. Лучше пока русским побуду.
   - Как знаешь, а то представь как клёво: тут ты русский, а там полноценный еврей со всеми льготами, - балагурил Ваня Кацман. - Это все фигня, что они шибко хитрые. Лохи полные, даже от армии закосить не могут, а я по здоровью не гожусь. - Он загоготал во всю силу своих богатырских легких. Вся его скованность пропала без следа, он чувствовал себя в своей тарелке. Похоже, трепать языком было его любимым занятием. Вот так, весело балагуря, Иван просмотрел изумрудные заготовки, причем последние - видно, надоело это однообразное занятие, - уже не высвечивал солнышком, а только чуть слюнил, чтобы на влажном камне цвет проявился. - Так, отлично. Сколько, говоришь всего?
   - Восемьсот восемьдесят карат, - сказал Клим. - На чьих весах будем взвешивать?
   - А чего тут взвешивать? - удивился Иван. - Дело ясное, камни мне нравятся, плачу бабки - и весь разговор.
   У Клима такой подход к делу вызвал подозрение, лицо стало озабоченным. А рыжий Кацман ссыпал изумруды в полиэтиленовый мешочек, завязал его узлом и сунул в карман брюк.
   - Денежку надо заплатить, - сказал Вовец простецки. Ему тоже не понравился такой подход к делу. Уж не хочет ли этот веселый еврей русских кровей их кинуть на семнадцать с половиной тысяч долларов?
   - Сейчас причалим, Саня вынет из чемодана вашу фанеру, - Кацман благодушно развалился на сиденье, - нет проблем.
   Вовец развернул лодку носом к берегу и принялся быстро грести. Через несколько минут они достигли площадки. Накачанный Саня нервно топтался на асфальтовой площадке. Ему было жарко в костюме, он упрел в темном пиджаке, но не снимал его. Можно было смело биться об заклад, что под пиджаком у него висела подмышечная кобура. Видя, что хозяин возвращается, он успокоился и задышал ровней. Кацман замахал со своего места, показывая жестами, что надо открыть дипломат и что-то достать. Но потный Саня не торопился, ждал, пока подойдут ближе. Наконец лодка ткнулась носом в каменную стенку, и Ваня Кацман крикнул:
   - Давай, Саня, бабки. Все в ажуре.
   Саня, отдуваясь и отирая пот со лба, положил "дипломат" на ступеньку лестницы, открыл его и, покопавшись, достал газетный сверток. Вовец положил весла на борта лодки, поднялся и, покачиваясь, прошел в нос. Лодка по-прежнему стояла перпендикулярно берегу. Вовец выбрался на площадку и получил сверток. Развернул газету и обнаружил внутри толстую пачку новеньких стодолларовых купюр. Встал спиной к набережной и принялся считать слипающиеся тисненые бумажки. В затылок ему пыхтел перегревшийся на солнце Саня. Кацман тем временем договаривался с Климом о следующей партии изумрудов. Ему надо было больше - килограммы, пуды. Не дождавшись, пока Вовец пересчитает деньги, он полез на берег. В общем-то на глаз чувствовалось, что пачка достаточная для семнадцати тысяч, и требовалось ещё минимум полчаса, чтобы сосчитать до конца.
   - А может, сунемся в какой-нибудь бар, вот хоть на Плотинке? - еврей Иван дружески хлопнул Вовца по плечу, и тот сбился со счета. - Накатим по рюмахе водовки, а?
   - Вы там у себя в Израиле привыкли в жару водку жрать, - Вовец едва сдерживал раздражение, предстояло снова начать пересчет пачки, - а мы, русские, ещё до этого не докатились.
   - Да брось ты их мусолить, - добродушно пихнул его в бок Иван, - все давно посчитано, пересчитано и в поленницу сложено. Ну, раз вы, русские, такие трезвенники, пойдем как-нибудь без вас посидим, своей еврейской компанией. Бывай!
   Кацман бойко взбежал по лестнице на набережную. Накачанный Саня с облегчением вытащил руку из-за отворота пиджака и поспешил следом, помахивая "дипломатом". Вовец вернулся в лодку, но место на веслах уже занял Клим. Пришлось пролезать и садиться на корму. Там он снова взялся считать деньги, а Клим принялся неспешно грести, внимательно следя за его манипуляциями.
   - Ну, Ванька, ну, еврей! Наколол-таки на сотню! - Вовец закончил считать.
   - Ничего подобного, я тоже считал, - возразил Клим. - Ровно семнадцать шестьсот, так что нечего на евреев клепать. Вообще, конечно, настоящий колхозный Ванька - без взвешивания, только визуально кое-как проверил. Натуральный русский раздолбай. Как только умные евреи такого болвана додумались послать? Лучше, что ли, не нашли?
   - Я так думаю, - Вовец снова завернул деньги в газету, сунул сверток в сумку, стоявшую под скамейкой, - что эксперт эти камни будет сегодня смотреть, как положено, под микроскопом, в иммерсионной жидкости. А с деньгами у них, похоже, вообще никаких проблем. Даже если мы их накажем на десяток-другой граммов, они и внимания не обратят. - Он глянул на часы. Ого, время-то. Я лодку всего на час взял, надо возвращать на станцию, а то штрафные придется платить.
   Клим остервенело принялся грести.
   * * *
   В пятницу Вовец с Валентиной отправились на "Минерал-шоу" крупнейшую, и, пожалуй, единственную в России и во всем СНГ ярмарку самоцветов, камнерезного сырья, ювелирных изделий и всего, что связано с их производством. Полтора десятка лет назад, когда Горная академия, тогда ещё Свердловский горный институт, провела первую такую выставку-ярмарку, это расценили как неслыханную победу рыночных отношений и нового мышления. Но набег милицейских ревнителей госмонополии в сфере валютных ценностей, поддержанный ОМОНом и завершившийся конфискацией ряда ценных экспонатов, несколько охладил попытавшуюся легализоваться хиту. Правда, больше таких наездов на ярмарку не было, народ взбодрился и начал врастать в рынок, а "Минерал-шоу" сделалось традиционным и международным. Раз в квартал в спортивном манеже Горной академии разворачивалось феерическое зрелище, привлекающее тьму народа.
   Вообще-то это Валентина взяла с собой Вовца, поскольку он за всякими иными жизненными заботами ни на одну из полутора десятков прошедших ярмарок так и не собрался. Валентина же, наоборот, не пропустила ни одной, поскольку именно на ярмарке определялись текущие цены на сырье и готовые изделия, здесь можно было приобрести необходимый рабочий инструмент и найти покупателей на собственную продукцию.
   Все обочины и закоулки вокруг манежа оказались забиты транспортом: роскошные иномарки, пропыленные "уазики" и "нивы", грузовики и фургоны, всякая легковая мелюзга. Особенно бросались в глаза тяжелые мотоциклы "Урал" с колясками. Кое-кто из горщиков предпочитал именно эту технику. Мотоцикл в случае чего можно и руками вытолкать, и на месте развернуть, и центнер камней в коляске вывезти по лесным просекам. По номерам машин можно было легко определить, где добывается камень и хорошо продаются готовые изделия. У самого входа припарковался банковский броневик, придавая особую респектабельность происходящему действу.
   Несмотря на будний день и довольно ранний час, девять утра, Валентина с Вовцом с трудом продирались сквозь толпу, заполнившую огромный спортзал. Десятки тесно составленных прилавков в прямом смысле слова ломились от каменного изобилия. Словно потайной карман земных недр вывернули наизнанку, вывалив груды сверкающих самоцветов. Фиалковые аметисты; топазы-тяжеловесы; самой природой отполированные друзы горного хрусталя, чистого и прозрачного, как родниковая вода; агаты, таинственно светящиеся изнутри, затягивающие, как водоворот, ритмическим чередованием цветных концентрических полос - ячеистые, моховые, глазчатые, луковичные, мозаичные, бастионные, сферические, точечные, звездчатые, муаровые, дендритные и такие, что и названия ещё не придуманы; пестроцветные яшмы полусотни месторождений от сургучных до зеленых и от пейзажных до однотонных; нежно-голубые целестины; лимонно-желтые цитрины; шелковистый, с волнообразным отливом, жмурящийся на свету, тигровый глаз; яблочно-зеленый хризопраз; дымчатый кварц - от светло-чайного до густо-коричневого раухтопаза; и совсем уже черный - морион; турмалины от чуть розового рубеллита до траурного шерла; бело-голубой байкальский лазурит; невзрачные кусочки необработанной среднеазиатской бирюзы и уже отполированные вставки из нее, облагороженные в масляно-парафиновой бане, столь любимые женщинами; темно-розовый с черными деревцами и белыми кварцевыми прожилочками родонит, традиционно именуемый на Урале орлецом; мерцающий золотыми искорками красновато-коричневый авантюрин - солнечный камень; и лунный камень с сияющими голубыми переливами; коллекционный пирит - нагромождения латунно-желтых тонко штрихованных кубиков с металлическим блеском, всего-то сульфит железа, а смотрится замечательно, наивные люди принимают его иногда за чистое золото; и оксид железа - гематит, именуемый также кровавиком, камень для траурных украшений; аквамарины цвета морской волны - и неисчислимое множество иных минералов и горных пород.
   Странное чувство вызывала груда прозрачных полиэтиленовых пакетиков с ограненными, чуть голубоватыми бериллами. На каждом пакетике шариковой ручкой было написано "100 грамм". Но можно и в розницу: совсем крошечный рублей за пятнадцать-двадцать, а каратник выходил под двести долларов. Редкостные золотисто-зеленые демантоиды, самые ценные из всех разновидностей граната, добываемые только на Урале, стоили гораздо дороже по несколько сотен долларов. Зато всякая камнерезка из поделочного камня бусы, броши, серьги, вставки, подвески - распродавалась неимоверно дешево. Мелкие оптовики закупали их охапками. Женщины всех возрастов, составлявшие большинство среди посетителей ярмарки, примеряли кольца и сережки - и покупали, покупали, покупали, завороженные обилием, а главное, дешевизной предлагаемого товара. В принципе все это можно купить в Екатеринбурге на каждом углу, но здешние цены потрясали своей фантастической мизерностью. В дальнем углу примостились прибалты, торгующие изделиями из янтаря. Здесь цены были куда как круче, но и у них покупали охотно. Правда, опытный глаз мог заметить, что немалая часть янтарных вставок изготовлена из мутно-желтого прессованного янтаря, хотя продавцы божились, что в таком виде он и добыт.
   Хрустальные и морионовые друзы продавались на вес. На рычажных весах могли отвесить и единичный кристалл величиной с месячного поросенка. Любителям ископаемой экзотики предлагались зубы мамонтов и акул, окаменелые кораллы, чертовы пальцы - белемниты, спиральные раковины аммонитов, в том числе и распиленные вдоль, открывающие изумленному взору свое агатовое нутро. И масса других окаменелых останков, ведомая только настоящему знатоку палеонтологии, свободно оперирующему заковыристыми латинскими названиями и миллионами лет геологических эпох.
   Несколько прилавков были заняты литьем. Мельхиоровые кольца, темные, незачищенные, с торчащими проволочками литников лежали мешками. Пожалуйста, если хочешь, купи свой размер, потом полирни дома, купив тут же шлифованный кабошон-вставку, и все кольцо обойдется тебе втрое дешевле готового. Камнерезы брали килограммами фигурные бронзовые ножки для шкатулок, бронзовых ящерок, разные накладочки и ручечки. Литых собачек с удовольствием раскупали в розницу. Особенно усердствовали дети, вереща от требовательного восторга, пока мамаша не раскошеливалась на десятку - цена мороженки и бронзового пуделька примерно одинакова. Зато Христос распятый был взят оптом солидной дамой, и шустрый помощник её, кряхтя, поволок к выходу тяжеленный ящик. Распятие монтируется на каменное пасхальное яйцо, придавая ему законченность и особую умильность. Яйца, точеные из пестроцветной яшмы и темно-зеленого змеевика, продавались в соседнем ряду. Размером и формой они точно соответствовали крупным куриным и стояли на яичных картонных решетках, словно привезенные с какой-то самоцветной птицефермы. И хотя до Пасхи был ещё чуть ли не год, яйца шли нарасхват, прямо решетками по тридцать штук на каждой.
   Вовец с трудом проталкивался сквозь людскую толчею, все время теряя Валентину. А та чувствовала себя как рыба в воде среди разноцветных россыпей минералов и бижутерии, затевала разговоры с продавцами граненых камней и солидной ювелирки. Те, чувствуя знатока, спешили распахнуть заветные плоские коробки, где на черном бархате лежало самое ценное, предлагали сумасшедшие оптовые скидки и сотрудничество на вечные времена. Похоже, серьезные покупатели, тем более оптовики, были здесь не частыми гостями. Видно, ювелирные фабрики продолжали по старинке работать с дешевыми синтетическими корундами, гордо именуемыми в ценниках рубинами и сапфирами, а натуральный камень казался им слишком мелким и несолидным. Или попросту денег не было.
   Вовца удивило, что на прилавках практически не оказалось изумрудов. Асбестовские рудоуправления и геологические партии привезли в основном бериллы. Были ещё "Изумрудные шахты Урала", но у них и ещё у нескольких фирм все изумруды оказались ограненными и вставленными в изделия. Валентина только хмыкнула, глядя на тонкие золотые кольца с крошечными зелеными камешками. Можно подумать, ювелиры сэкономили на всем: на золоте, на камне и даже на дизайнере. Но, возможно, никто не хотел бесплатно давать дизайнерские идеи, вот и выставили простейшие формы. Только один перстень выбивался из общего ряда - отличного качества квадратный изумруд ступенчатой огранки в шесть каратов, окруженный мелкими бриллиантиками. На ценнике с трудом поместились нули - 1 899 000 рублей. Без малого шестьдесят тысяч долларов.
   - Представляешь, сколько на самом деле стоят наши камушки, - сказал Вовец, склонясь к уху Валентины.
   - Хочешь, я у них сторгую на пятьсот тысяч дешевле? - засмеялась Валентина. - А если ещё откинуть налог на добавленную стоимость, да акциз... Это они так, для рекламы выставили. А бриллиантишкам этим красная цена пятнадцать долларов в розницу, машинная огранка.
   Зато искусственно выращенные изумруды заполняли целый прилавок, ведь именно в Екатеринбурге их производят в промышленных масштабах. Нарезанные для огранки кусочками по несколько каратов и разложенные в бумажные конверты вроде почтовых, камни отличного качества стоили четыре-пять долларов за карат, а плохонькие, сваленные в картонные коробки, продавались по цене трамвайных абонементов. Вот эти дешевые скупались горстями. Брали их в основном какие-то тетки сельского вида и девочки старшего школьного возраста. Вовец долго не мог понять, зачем они это делают, пока одна тетка не проговорилась, что хорошо вложила деньги. Две дамы строгого вида по ту сторону прилавка умело и бесшумно оперировали с ювелирными весами, помещенными в стеклянный аквариум. Движения их были профессионально выверены, точны и несуетливы. Позади них сидел милиционер в бронежилете, положив короткий ствол автомата в локтевой сгиб левой руки, а указательный палец правой держал на спусковом крючке. Рядом стоял штабель длинных деревянных ящичков, в которых плотными рядами, как картотека, стояли конверты с изумрудами. На каждом конверте имелся буквенно-цифровой шифр паспорт камня, понятный только специалисту: оттенок цвета, прозрачность, качество и так далее. Большинство активных покупательниц, намеренных спрятать в чулок на черный день парочку-другую каратов, и не подозревали, что роскошные изумруды выращены гидротермальным способом в автоклавах. Впрочем, они ничего не проигрывали, поскольку цены все равно были на порядок, если не на два, ниже мировых.
   Через час у Вовца уже голова шла кругом, а Валентина как ни в чем не бывало пробивалась дальше через толпу: её интересовал инструмент, отрезные алмазные круги тонкого сечения. На прилавках лежала масса всякого хитрого железа: длинные конические и ступенчатые ригели для правки колец, плоскогубчики, надфили разных форм, тончайшие пилки для лобзиков, ручные тисочки и наковаленки, фильеры для протяжки золотой и серебряной проволоки, алмазные сверла, правочные молотки, штампы, штихели и многое такое, что Вовец видел впервые. Долларов за триста можно было купить ограночный станок - полный аналог японского. А за двести долларов предлагалась самая ценная часть к нему - квадрант с делительным кольцом. Имелись в продаже газовые и бензиновые горелки, шлифовальные и полировальные круги, тюбики с алмазными пастами, рулоны мельхиоровой проволоки - все для ювелира.