Страница:
Она уже знала, что колодец где-то вправо от дома — время от времени оттуда шли сельчанки с полными ведрами. Вот и женщина, которая привела ее к бандитам, тоже несла воду с той стороны.
Солнце было у горизонта. Приближалось время встречи со связником. Удастся ли свидеться? И что скажет она Олесю, если пока ничего толком не разведала?
Но все равно встреча нужна.
…Женщины посидели на лавочке, вернулись в дом. Саша попросила воды. Получила полный ковш, но пить не стала.
— Тепловатая водица, — сказала она хозяйке. — Может, за свежей сходить?
— Сходи, ежели есть охота. Вон они, ведра и коромысло.
— Эй, бабы, чего раскудахтались? — крикнул из-за стола одноглазый бандит.
Женщина пояснила.
— А сама? Ноги отвалятся?
— Это еще что за указчик? — хозяйка уперла руки в бока, шагнула к обидчику. — Гляди, раскричался. В гости пришел — гостем и будь!
Бандит нашел шапку, нахлобучил себе на голову, взял карабин и пояс с подсумками.
— Вместе пойдем, — сказал он Саше.
— И до ветру провожать ее будешь? — усмехнулась хозяйка. — Вот ведь какой кавалер!
Бандит разразился ругательствами.
— А мне нравится, что к колодцу пойду не одна, — сказала Саша. — Сколько живу, а не ходила по воду с провожатым. Он и ведра понесет, кавалер мой.
В комнате захохотали. Встал парень лет тридцати, со шрамом на лбу:
— Слухай, Степан, и я с вами. Не дай Бог, заблудитесь одни. Нам вдвоем сподручнее будет, Степан!
Все это время он глядел на Сашу, рукавом рубахи вытирал вымазанный в сале подбородок.
— Цыц! — яростно крикнул одноглазый. — Я те пойду! А ну, на место, Петро!
Парень поворчал, но вернулся к столу.
— Топай! — приказал Саше одноглазый.
Они неторопливо шли по улице — впереди Саша с ведрами и коромыслом, чуточку поотстав — провожатый.
Солнце садилось. Свет шел из-за тополей, шеренгой тянувшихся вдоль улицы. От деревьев пролегли по дороге густые синие тени. Слабый ветерок доносил запахи дыма, увядших трав, теплого молока…
Низко опустившееся солнце мешало смотреть, и Саша увидела Гроху, когда оказалась шагах в двадцати от колодца, — нечесаный, босой, с уродливым мешком за спиной, он подходил к колодцу с противоположной стороны.
У деревянного сруба под черепичной двускатной крышей собралось десятка полтора женщин. Они с любопытством разглядывали незнакомых. Румяная толстая девка что-то сказала подружкам, те засмеялись.
Саша обернулась к спутнику:
— Может, прогуляешься? Как звать-то тебя?
— Степан я.
— Ну, иди, Степан. — Саша поправила повязку у него на глазу. — Нечего тебе здесь ошиваться. Видишь же, у колодца одни бабы. Иди, застыдят нас.
Бандит стоял и глядел на Сашу.
— Со мной поедешь, — вдруг сказал он.
— А куда? — Саша напряглась, стиснула коромысло. Неужели выложит, где банда?
— Куда повезу.
— Вот какой разговор… Гляди-ка, нашел вертихвостку! Куда ехать-то?
У колодца снова засмеялись.
— Хорош, нечего сказать! — сердито зашептала Саша. — Срамишь на людях. Уходи же! Иди, после поговорим!
— Лады! — Одноглазый повесил карабин на плечо. — Отсюда прямо в избу, поняла?
И он ушел.
Саша обернулась к колодцу, отыскивая глазами Гроху. Тот стоял возле сруба — держал над головой ведро и ловил ртом льющуюся струйку воды. Напившись, долил из бадьи ведро, кивнул его владелице и неторопливо двинулся от колодца.
Вскоре подошла Сашина очередь. Она быстро наполнила ведра, взяла их на коромысло, пошла к дому. Все это время она не упускала из виду товарища. Заметила, как тот бросил палку на дорогу, а сам свернул за деревья, в кустарник.
Она все поняла. Дойдя до валявшейся в колее палки, опустила ношу на землю, будто сделала остановку для отдыха.
— Говори! — донеслось из-за дерева.
Склонившись над ведрами, она быстро пересказала то немногое, что удалось узнать.
— Поедешь? — спросил Гроха.
Саша уже приняла решение. По всем признакам, одноглазый и его компания — из банды Шерстева. Отправиться с ними — значит установить расположение банды.
— Еду, — сказала она.
— Понимаешь, чего он хочет от тебя?
— Ты и Григорий пойдете следом. Постарайтесь не отстать. Отстанете — возвращайтесь на хутор. Это все, Олесь!
— Дать пистолет?
— Нет!
Она вернулась к хате, когда там спешивались три всадника. С ними были вьючные лошади. Вьюки — переметные сумы из ковровой ткани осторожно сняли с коней, внесли в помещение. Из каждой сумы, похожей на огромный карман, торчала горловина ведерной бутыли, залитая красным блестящим сургучом. Всего было шесть бутылей.
Что могло быть в бутылях?
Вскоре это выяснилось.
Хозяйка поставила на стол противень курятины, второй — с жареной в сале картошкой, миски с капустой и огурцами, четверть самогона. Трапеза возобновилась.
Парень со шрамом — тот самый, что тоже собирался идти к колодцу, плеснул в стакан самогону, выбрал в противне куриную ножку, все это протянул Саше:
— Поди, нагуляла аппетит, докторица. На-ка, держи!
— Э, нет! — Она отодвинула стакан. — Один раз бывает проверка.
— Выпьешь!
— Дудки! Или мужики что собаки — сбрехали да позабыли? Не буду!
— Будешь! — настаивал бандит. — А то, гляди, отсюда налью. — Он показал на вьюки с бутылями.
Эти слова вызвали взрыв смеха.
Парень со шрамом с трудом вытащил из вьюка бутыль, поднес ее к Саше.
Почудился знакомый запах. Протянув руку, Саша коснулась горловины сосуда, поднесла пальцы к носу.
— Касторка?! — воскликнула она.
— А ты думала!
— И там, — Саша показала на вьюки, — и в других тоже касторка?
Бандит кивнул. Он давился от хохота.
Саша растерянно глядела на него. Касторовое масло в шести огромных бутылях? Для чего бандитам столько лекарства? Уж не мается ли животами все их воинство?
Бутыль водворили на место.
Парень со шрамом настаивал, чтобы Саша выпила самогону. Одноглазый остановил его.
— Скидку делаем докторице, — сказал он. — С нами она поедет.
— Вот какой быстрый! — Саша покачала головой. — Не уважаю торопливых!
— Не желаешь? — Бандит привстал с табурета.
— Сперва скажите, какому Богу молитесь?
— Опознаешь, когда свидишься с ним.
— С самим Богом? — Саша небрежно роняла слова. — Вот диво дивное. Он хоть красив, этот ваш бог?
— Семь их, богов! — Одноглазый выхватил наган, крутанул барабан. — Выбирай любого!
— Стращаешь? — Саша гневно выпрямилась. — А ежели я не из пугливых? Убери пушку. Лучше лаской попробуй.
— Я — лаской! — вскинулся парень со шрамом. — Коня хочешь? Коня тебе сыщу тонконогого, горячих кровей. Саблей махать выучу. Ты, я вижу, девка бедовая!
Из груды оружия он извлек шашку в нарядных ножнах, подбросил в руках, картинным жестом протянул Саше.
— Владей! Легкая, гляди, а кусачая!
Саша сделала вид, что любуется оружием.
— Дивись! — Бандит выхватил шашку из ножен. Мгновенный высверк клинка — и подброшенная к потолку картофелина оказалась разрубленной на половинки. — Владей! — повторил он, бросив шашку в ножны. — Штаны малинового сукна тебе справлю, хромовые сапожки с подковками на высоких подборах… Эх, ничего не жалко!
Грохнул выстрел.
— Эта пуля в небо, — сказал одноглазый, помахивая револьвером, из ствола которого курился дымок. — Вторая в тебя будет, Ты меня знаешь, Петро, не промахнусь!
Выстрел и угроза главаря группы особой реакции не вызвали. К таким вещам здесь привыкли. Но виновник инцидента все же утихомирился. Вскоре он уже грыз куриное крылышко…
Саша сказала: не годится порядочной девушке ехать по первому зову малознакомого человека. Да и неизвестно, в какие края ее повезут. И найдется ли там подходящее занятие, жилье? И как еще на это посмотрит старший командир или батько? И ехать, видимо, далеко — не один день пробудешь в пути. А в селе по соседству, люди сказывали, требуется фельдшерица. Вот куда надо спешить. Опоздаешь — другую наймут.
Одноглазый схватил ее за руку, потащил в сени.
— Дуреха, — зашептал он, — в полночь тронемся, утром будем на месте. В лесу войско атаманово, в здешнем лесу. Всего-то будет верст сорок. А батько — он добрый. Дюже любит, ежели кто из образованных. Сам, что ни день, книжками балуется.
Солнце было у горизонта. Приближалось время встречи со связником. Удастся ли свидеться? И что скажет она Олесю, если пока ничего толком не разведала?
Но все равно встреча нужна.
…Женщины посидели на лавочке, вернулись в дом. Саша попросила воды. Получила полный ковш, но пить не стала.
— Тепловатая водица, — сказала она хозяйке. — Может, за свежей сходить?
— Сходи, ежели есть охота. Вон они, ведра и коромысло.
— Эй, бабы, чего раскудахтались? — крикнул из-за стола одноглазый бандит.
Женщина пояснила.
— А сама? Ноги отвалятся?
— Это еще что за указчик? — хозяйка уперла руки в бока, шагнула к обидчику. — Гляди, раскричался. В гости пришел — гостем и будь!
Бандит нашел шапку, нахлобучил себе на голову, взял карабин и пояс с подсумками.
— Вместе пойдем, — сказал он Саше.
— И до ветру провожать ее будешь? — усмехнулась хозяйка. — Вот ведь какой кавалер!
Бандит разразился ругательствами.
— А мне нравится, что к колодцу пойду не одна, — сказала Саша. — Сколько живу, а не ходила по воду с провожатым. Он и ведра понесет, кавалер мой.
В комнате захохотали. Встал парень лет тридцати, со шрамом на лбу:
— Слухай, Степан, и я с вами. Не дай Бог, заблудитесь одни. Нам вдвоем сподручнее будет, Степан!
Все это время он глядел на Сашу, рукавом рубахи вытирал вымазанный в сале подбородок.
— Цыц! — яростно крикнул одноглазый. — Я те пойду! А ну, на место, Петро!
Парень поворчал, но вернулся к столу.
— Топай! — приказал Саше одноглазый.
Они неторопливо шли по улице — впереди Саша с ведрами и коромыслом, чуточку поотстав — провожатый.
Солнце садилось. Свет шел из-за тополей, шеренгой тянувшихся вдоль улицы. От деревьев пролегли по дороге густые синие тени. Слабый ветерок доносил запахи дыма, увядших трав, теплого молока…
Низко опустившееся солнце мешало смотреть, и Саша увидела Гроху, когда оказалась шагах в двадцати от колодца, — нечесаный, босой, с уродливым мешком за спиной, он подходил к колодцу с противоположной стороны.
У деревянного сруба под черепичной двускатной крышей собралось десятка полтора женщин. Они с любопытством разглядывали незнакомых. Румяная толстая девка что-то сказала подружкам, те засмеялись.
Саша обернулась к спутнику:
— Может, прогуляешься? Как звать-то тебя?
— Степан я.
— Ну, иди, Степан. — Саша поправила повязку у него на глазу. — Нечего тебе здесь ошиваться. Видишь же, у колодца одни бабы. Иди, застыдят нас.
Бандит стоял и глядел на Сашу.
— Со мной поедешь, — вдруг сказал он.
— А куда? — Саша напряглась, стиснула коромысло. Неужели выложит, где банда?
— Куда повезу.
— Вот какой разговор… Гляди-ка, нашел вертихвостку! Куда ехать-то?
У колодца снова засмеялись.
— Хорош, нечего сказать! — сердито зашептала Саша. — Срамишь на людях. Уходи же! Иди, после поговорим!
— Лады! — Одноглазый повесил карабин на плечо. — Отсюда прямо в избу, поняла?
И он ушел.
Саша обернулась к колодцу, отыскивая глазами Гроху. Тот стоял возле сруба — держал над головой ведро и ловил ртом льющуюся струйку воды. Напившись, долил из бадьи ведро, кивнул его владелице и неторопливо двинулся от колодца.
Вскоре подошла Сашина очередь. Она быстро наполнила ведра, взяла их на коромысло, пошла к дому. Все это время она не упускала из виду товарища. Заметила, как тот бросил палку на дорогу, а сам свернул за деревья, в кустарник.
Она все поняла. Дойдя до валявшейся в колее палки, опустила ношу на землю, будто сделала остановку для отдыха.
— Говори! — донеслось из-за дерева.
Склонившись над ведрами, она быстро пересказала то немногое, что удалось узнать.
— Поедешь? — спросил Гроха.
Саша уже приняла решение. По всем признакам, одноглазый и его компания — из банды Шерстева. Отправиться с ними — значит установить расположение банды.
— Еду, — сказала она.
— Понимаешь, чего он хочет от тебя?
— Ты и Григорий пойдете следом. Постарайтесь не отстать. Отстанете — возвращайтесь на хутор. Это все, Олесь!
— Дать пистолет?
— Нет!
Она вернулась к хате, когда там спешивались три всадника. С ними были вьючные лошади. Вьюки — переметные сумы из ковровой ткани осторожно сняли с коней, внесли в помещение. Из каждой сумы, похожей на огромный карман, торчала горловина ведерной бутыли, залитая красным блестящим сургучом. Всего было шесть бутылей.
Что могло быть в бутылях?
Вскоре это выяснилось.
Хозяйка поставила на стол противень курятины, второй — с жареной в сале картошкой, миски с капустой и огурцами, четверть самогона. Трапеза возобновилась.
Парень со шрамом — тот самый, что тоже собирался идти к колодцу, плеснул в стакан самогону, выбрал в противне куриную ножку, все это протянул Саше:
— Поди, нагуляла аппетит, докторица. На-ка, держи!
— Э, нет! — Она отодвинула стакан. — Один раз бывает проверка.
— Выпьешь!
— Дудки! Или мужики что собаки — сбрехали да позабыли? Не буду!
— Будешь! — настаивал бандит. — А то, гляди, отсюда налью. — Он показал на вьюки с бутылями.
Эти слова вызвали взрыв смеха.
Парень со шрамом с трудом вытащил из вьюка бутыль, поднес ее к Саше.
Почудился знакомый запах. Протянув руку, Саша коснулась горловины сосуда, поднесла пальцы к носу.
— Касторка?! — воскликнула она.
— А ты думала!
— И там, — Саша показала на вьюки, — и в других тоже касторка?
Бандит кивнул. Он давился от хохота.
Саша растерянно глядела на него. Касторовое масло в шести огромных бутылях? Для чего бандитам столько лекарства? Уж не мается ли животами все их воинство?
Бутыль водворили на место.
Парень со шрамом настаивал, чтобы Саша выпила самогону. Одноглазый остановил его.
— Скидку делаем докторице, — сказал он. — С нами она поедет.
— Вот какой быстрый! — Саша покачала головой. — Не уважаю торопливых!
— Не желаешь? — Бандит привстал с табурета.
— Сперва скажите, какому Богу молитесь?
— Опознаешь, когда свидишься с ним.
— С самим Богом? — Саша небрежно роняла слова. — Вот диво дивное. Он хоть красив, этот ваш бог?
— Семь их, богов! — Одноглазый выхватил наган, крутанул барабан. — Выбирай любого!
— Стращаешь? — Саша гневно выпрямилась. — А ежели я не из пугливых? Убери пушку. Лучше лаской попробуй.
— Я — лаской! — вскинулся парень со шрамом. — Коня хочешь? Коня тебе сыщу тонконогого, горячих кровей. Саблей махать выучу. Ты, я вижу, девка бедовая!
Из груды оружия он извлек шашку в нарядных ножнах, подбросил в руках, картинным жестом протянул Саше.
— Владей! Легкая, гляди, а кусачая!
Саша сделала вид, что любуется оружием.
— Дивись! — Бандит выхватил шашку из ножен. Мгновенный высверк клинка — и подброшенная к потолку картофелина оказалась разрубленной на половинки. — Владей! — повторил он, бросив шашку в ножны. — Штаны малинового сукна тебе справлю, хромовые сапожки с подковками на высоких подборах… Эх, ничего не жалко!
Грохнул выстрел.
— Эта пуля в небо, — сказал одноглазый, помахивая револьвером, из ствола которого курился дымок. — Вторая в тебя будет, Ты меня знаешь, Петро, не промахнусь!
Выстрел и угроза главаря группы особой реакции не вызвали. К таким вещам здесь привыкли. Но виновник инцидента все же утихомирился. Вскоре он уже грыз куриное крылышко…
Саша сказала: не годится порядочной девушке ехать по первому зову малознакомого человека. Да и неизвестно, в какие края ее повезут. И найдется ли там подходящее занятие, жилье? И как еще на это посмотрит старший командир или батько? И ехать, видимо, далеко — не один день пробудешь в пути. А в селе по соседству, люди сказывали, требуется фельдшерица. Вот куда надо спешить. Опоздаешь — другую наймут.
Одноглазый схватил ее за руку, потащил в сени.
— Дуреха, — зашептал он, — в полночь тронемся, утром будем на месте. В лесу войско атаманово, в здешнем лесу. Всего-то будет верст сорок. А батько — он добрый. Дюже любит, ежели кто из образованных. Сам, что ни день, книжками балуется.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Маленький двукрылый аэроплан стоял на лесной опушке, под протянутым между деревьями тяжелым желтым брезентом. Он был без пропеллера и мотора. Разобранный двигатель лежал здесь же, на шерстяном солдатском одеяле — ребристые головки цилиндров были сняты и отложены в сторону.
Черноволосый смуглый мужчина с грудью и бицепсами циркового борца — пилот Энрико Гарсия, он же и механик, ловко орудовал шабером, счищая нагар с донышка поршня.
Настроение у Гарсия было неважное — он делал зряшную работу. День потрачен на то, чтобы освободить поршни и головки цилиндров от наросшей на них черной смолистой дряни. Теперь предстояло собрать двигатель, установить его на место. Но после нескольких дней полетов все повторится.
Подъехали два всадника. Один из них, лет тридцати пяти, в новеньком сером френче и лаковых сапогах с твердыми голенищами, какие любят поляки, спешился и подошел к пилоту. Это был атаман Николай Шерстев.
Они заговорили по-французски. Родного языка пилота атаман Шерстев не знал, французским же владел вполне сносно: много лет зубрил этот язык, сперва с гувернанткой, затем в гимназии. Что до пилота, то, как и многие жители восточных провинций Испании, он свободно говорил по-французски.
— Салют! — сказал Шерстев.
— Салют, шеф!
— Ремонт, я вижу, в разгаре. — Атаман поискал глазами, куда бы присесть, пододвинул ногой валявшийся неподалеку ящик, устроился на нем. — Когда думаете закончить?
— Сеньор, — пробурчал Гарсия, — я устал чинить эту рухлядь, устал проклинать день и час, когда принял за чистую монету ваши обещания и пошел к вам на службу.
— Что же случилось?
— То, что должно было случиться. Я столько раз предупреждал: нужен комплект новых поршневых колец! Меня кормили обещаниями. И вот финал: кольца сработались, масло гонит в камеры сгорания цилиндров, засоряет свечи…
— Скажите, где достать эти кольца, и они будут! Обещаю вам, Гарсия.
— Святая мадонна! Я, испанский пилот и механик, должен подсказывать русскому офицеру, где у него в России продают запасные части к авиационным моторам!..
— А эти кольца нельзя изготовить?
— Сеньор, — торжественно сказал Гарсия, — сеньор, вы разговариваете с токарем высшего разряда. На стайке я могу все! Но где, скажите, станок? Где сталь специальной марки, не слишком хрупкая и достаточно жаропрочная, какая только и годится на такие кольца? Дайте мне станок и нужную сталь, сеньор, и я отстану от вас.
— Вы получите это. И надеюсь, скоро. Впрочем, кое-что зависит от вас самого тоже.
— От меня зависит, получу ли я новые кольца для поршней этой птички? Уж не шутите ли вы, шеф?
— Вовсе не шучу. — Шерстев понизил голос. — Вам я могу довериться. Так вот, слушайте внимательно. Можете быть уверены: не пройдет и двух недель, как весь уезд будет в моих руках! Всего две недели, каких-нибудь пятнадцать дней, дорогой Энрико. Мы немедленно переберемся в город, и вы сами выберете лучшую мастерскую и лучшую сталь для этих колец.
— Я сразу выточу два комплекта!
— Хоть четыре… Но все это осуществится при условии, что ваша птичка выздоровеет и завтра же начнет вести воздушную разведку.
— У вас какие-то новости?
— Есть сведения, что сюда высылают сильный отряд красных. Его надо вовремя обнаружить. Тогда мы быстро расправимся с ним. Дорога к уездному центру будет открыта.
— Вы сказали — «не пройдет и двух недель…». Это реальный срок, сеньор?
— Операция уже разработана, сроки утверждены. Словом, машина запущена. В этом бою мы будем не одни, Энрико. Нам помогут. Но это строго конфиденциально.
— Можете положиться на меня, шеф.
— Значит, успокоились, господин сомневающийся?
— Спасибо, шеф. Две недели этот мотор еще протянет. Но две недели, не больше.
— Слово, Гарсия!.. Теперь еще одна приятная весть. — Шерстев обернулся к спутнику, который стоял в отдалении с лошадьми: — Иди сюда, Леван!
Спутник приблизился. Обутый в кавказские сапоги, обтягивающие ноги, словно чулки, он ступал бесшумно и мягко. На нем была черкеска из мягкой серой ткани и папаха, вооружение составляли наган и кольт на ремнях крест-накрест через плечо, кинжал и две гранаты на поясе. Ему можно было дать лет сорок: поджарый, длиннолицый, с темными овальными глазами, большими и влажными.
— Отсчитай двести рублей, Леван!
Из-за пазухи горец вытянул сафьяновый мешочек, распустил завязки и высыпал двадцать золотых десятирублевок. Затем все так же молча вернулся к лошадям.
— Благодарю, — сказал Энрико Гарсия, засовывая деньги в карман комбинезона. Кстати, где вы раздобыли этого типа? Что заставило его покинуть свои горы и ринуться сюда, в водоворот событий?
— Но и вы покинули родину!
— О, я совсем другое дело, сеньор!
— Не вижу разницы.
— Всадники едут, хозяин, — вдруг сказал Леван, и голос у него оказался высокий, как у женщины. — Много всадников, десять или двенадцать.
— Где они?
— Вон туда смотри! — Горец показал на далекую, у самого горизонта, линию холмов. — Двенадцать всадников.
— Едут к нам?
— Да, хозяин.
Шерстев поднес к глазам бинокль.
— Двенадцать всадников, — сказал он. — Ну и зрение у тебя, Леван!
— Теперь тринадцать, хозяин.
— Верно! — воскликнул Шерстев. — Верно, тринадцать!
Кавалькада приближалась. Лошади шли широкой рысью, вскоре атаман уже мог различить лица людей. Впереди ехал конник с повязкой на глазу.
— Гаркуша, — сказал Шерстев.
— Глаз у него не прошел, хозяин. Совсем не заботится о себе человек!
— А женщину видишь?
— Раньше не видел. Теперь вижу. Рядом с Гаркушей едет. Кто такая, не знаю.
Шерстев спрятал бинокль и обратился к авиатору:
— Возвращается экспедиция. Мне кажется, съездили не впустую.
— Отлично, шеф!
— И еще: они везут девушку. По виду городскую.
— Сеньор проливает бальзам на мое израненное сердце! — Гарсия отбросил головку цилиндра, с которой счищал нагар, поднялся на ноги и стал глядеть в сторону далеких холмов.
— Вот вам бинокль.
Пилот приставил бинокль к глазам, стал крутить маховичок настройки.
— Ага!.. Хвала Святой Деве Марии, таинственная незнакомка отнюдь не страшилище… А я весь в масле и копоти, и нету времени смыть эту грязь!..
— Ну и поза у вас! — сказал атаман. — Как-то я наблюдал за сеттером, когда он делал стойку на дичь…
— Полагаете, мы похожи? Ну что же, нет возражений. Испанцы — люди особой породы. Им нужна встряска — женщина, коррида, аэроплан, — все равно что!
— Северяне — тоже люди с характером.
— Нет, нет, не говорите, сеньор. У вас кровь течет в жилах спокойно, будто ручей по равнине. У испанцев она бурлит, словно горный поток.
— Бурлит, пенится и ударяет в голову, как только на горизонте появилась юбка, не так ли?
— Вы недалеки от истины. Таковы испанцы. И я не хотел бы хоть в чем-нибудь изменить своей природе.
— Вспомните о Дон-Кихоте. Он плохо кончил.
— Для меня он пример. Дон-Жуан тоже.
— Испанцы, испанцы!.. Иной раз завидую вашему умению жить, не заглядывая в будущее. А у меня день и ночь отягощена голова думами о завтрашнем дне России.
— Нечто подобное утверждают и большевики. Их антиподы — тоже.
— Меньшевики?
— И еще эсеры. Вам не кажется странным: враждуя между собой, вы в то же время твердите, что заботитесь о будущем своей страны. Как это увязать, сеньор?
— Видите ли, у людей различные вкусы. Одни мечтают вместо свергнутого царя посадить на трон мужика и солдата. Другие, напротив, не желают, чтобы дворцы Петербурга и Гатчины провоняли махоркой.
— Вы в числе последних?
— Разумеется. И твердо верю: Россия останется Россией, что бы ни произошло!
Показались всадники. Они вынырнули из пологой ложбины, были уже совсем недалеко.
Первым подъехал Гаркуша. Спешившись, стащил шапку с головы, поклонился атаману.
— Батько, — сказал он, — все зробили, як ты приказал. Масла привезли богато.
— А девушка откуда?
— Городская. В село за харчами пришла.
Гаркуша стал рассказывать, при каких обстоятельствах встретил Сашу. Шерстев слушал и краем глаза наблюдал за незнакомкой. Вот к ней подошел Энрико Гарсия, церемонно поклонился. Видимо, предпринял попытку начать разговор.
Вдруг пилот всплеснул руками. Его лицо расплылось в улыбке.
— Что такое? — строго спросил атаман.
— Сеньор, — ошеломленно сказал Гарсия, — сеньор, эта девушка знает испанский!
Он снял Сашу с лошади, бережно опустил ее на землю.
— Грасиас, — сказала Саша. — Мучас грасиас… Большое спасибо!
— Эс устэ эспаньола? — прошептал авиатор.
— Е сой руса, — рассмеялась Саша. Она уже разобралась в обстановке и теперь обращалась к Шерстеву: — Русская я, как, наверное, вы сами. Ведь вы русский, правда?
— Русский, — ответил Шерстев. — Но об этом позже. Как вы сюда попали?
Саша развела руками и посмотрела на Гаркушу, как бы приглашая его вступиться.
— Батько… — нерешительно начал тот.
— Помолчи! — Шерстев снова посмотрел на Сашу. — Кто вы такая? Какие имеются документы?
— А по какому праву мне задают вопросы? — Саша постаралась, чтобы голос ее звучал сердито. — Сами вы кто, милостивый государь? Надо представиться даме, а уж потом расспрашивать. Как ваше имя?
— Допустим, Николай Юрьевич, — холодно сказал Шерстев.
— Ну, а я — Александра Андреевна, — в тон ему ответила Саша. — Увы, документами не запаслась. Не предполагала, что окажусь в вашем обществе.
— Как вы здесь очутились?
Саша резко обернулась к Гаркуше:
— Будете и дальше стоять истуканом? Говорите же. А то ваш начальник убежден, что я рвалась к нему в гости.
Одноглазый раскрыл было рот, но атаман взглядом остановил его. Возникла пауза.
— Постоянно живете в городе? — спросил Шерстев.
— Да.
— Путешествуете?
— Очень точно сказано. Именно путешествую. Совершаю увеселительную поездку, чтобы удовлетворить одну из своих причуд.
— Какую именно?
— Иной раз возникает желание поесть.
— Имеются и другие причуды?
— Работать и получать жалованье.
— А что вы умеете делать?
— Докторица она, — сказал Гаркуша. — Вот глаз мне промыла. Ловко зробила.
— Вы врач?
— Фельдшерица.
— Как же не могли найти работу в городе?
Саша не ответила. Повернувшись к пилоту, заговорила по-испански. Тот просиял, утвердительно наклонил голову. У них завязалась беседа.
Шерстев движением руки прервал разговор.
— Гаркуша, — сказал он, — вези ее в штаб. Не отпускай ни на шаг. Головой отвечаешь за эту девицу.
Одноглазый подсадил Сашу на лошадь. Они уехали.
— Не слишком ли сурово обошлись с гостьей? — сказал Энрико Гарсия. — Не понимаю, что могло вас насторожить.
— Очень бойкая особа. Начальник патруля утверждает, что легко уговорил ее ехать с ним.
— Ну так что?
— А зачем ей нужен этот увалень?
— Гаркуша?.. Об этом я не подумал. Действительно, они… не созданы друг для друга.
— Кривоногий увалень, — продолжал Шерстев, — от которого за версту несет гнилью. И я должен поверить, что хорошенькая девушка польстилась на подобное сокровище?
— Я понимаю, сеньор. Только… правду ли сказал Гаркуша?
— Но приехала же она с ним!
Испанец промолчал.
— Кстати, о чем вы говорили?
— Попросила покатать ее на аэроплане.
— Что вы ответили?
— Какой мужчина откажет в просьбе красивой девушке? Я сказал «да».
— Вы подниметесь, и она заставит вас перелететь к большевикам.
— Меня? — Испанец гордо выпрямился. — Пилота Гарсия никто не заставит делать то, что ему не по душе. Сеньор, разумеется, шутил?.. Если начистоту, то в ее просьбе видится другое: уверенность, что вы быстро во всем разберетесь, снимете свои подозрения. Вы умный человек, шеф. Как следует допросите девушку — и все станет ясно.
— Это я и собираюсь сделать.
— И не слишком сердите ее.
— Что вы имеете в виду?
— Боги послали нам очаровательную гостью. Если такая улыбнется тебе — чувствуешь себя мужчиной. Еще я подумал, что во всей этой истории пока нет выигравших, но уже есть проигравший.
— Кто же это?
— Гаркуша, шеф. Как это вы сказали ему? Ага! «Головой отвечаешь за девушку». Кто бы мог подумать, что вы такой шутник, шеф?
И Гарсия расхохотался.
Черноволосый смуглый мужчина с грудью и бицепсами циркового борца — пилот Энрико Гарсия, он же и механик, ловко орудовал шабером, счищая нагар с донышка поршня.
Настроение у Гарсия было неважное — он делал зряшную работу. День потрачен на то, чтобы освободить поршни и головки цилиндров от наросшей на них черной смолистой дряни. Теперь предстояло собрать двигатель, установить его на место. Но после нескольких дней полетов все повторится.
Подъехали два всадника. Один из них, лет тридцати пяти, в новеньком сером френче и лаковых сапогах с твердыми голенищами, какие любят поляки, спешился и подошел к пилоту. Это был атаман Николай Шерстев.
Они заговорили по-французски. Родного языка пилота атаман Шерстев не знал, французским же владел вполне сносно: много лет зубрил этот язык, сперва с гувернанткой, затем в гимназии. Что до пилота, то, как и многие жители восточных провинций Испании, он свободно говорил по-французски.
— Салют! — сказал Шерстев.
— Салют, шеф!
— Ремонт, я вижу, в разгаре. — Атаман поискал глазами, куда бы присесть, пододвинул ногой валявшийся неподалеку ящик, устроился на нем. — Когда думаете закончить?
— Сеньор, — пробурчал Гарсия, — я устал чинить эту рухлядь, устал проклинать день и час, когда принял за чистую монету ваши обещания и пошел к вам на службу.
— Что же случилось?
— То, что должно было случиться. Я столько раз предупреждал: нужен комплект новых поршневых колец! Меня кормили обещаниями. И вот финал: кольца сработались, масло гонит в камеры сгорания цилиндров, засоряет свечи…
— Скажите, где достать эти кольца, и они будут! Обещаю вам, Гарсия.
— Святая мадонна! Я, испанский пилот и механик, должен подсказывать русскому офицеру, где у него в России продают запасные части к авиационным моторам!..
— А эти кольца нельзя изготовить?
— Сеньор, — торжественно сказал Гарсия, — сеньор, вы разговариваете с токарем высшего разряда. На стайке я могу все! Но где, скажите, станок? Где сталь специальной марки, не слишком хрупкая и достаточно жаропрочная, какая только и годится на такие кольца? Дайте мне станок и нужную сталь, сеньор, и я отстану от вас.
— Вы получите это. И надеюсь, скоро. Впрочем, кое-что зависит от вас самого тоже.
— От меня зависит, получу ли я новые кольца для поршней этой птички? Уж не шутите ли вы, шеф?
— Вовсе не шучу. — Шерстев понизил голос. — Вам я могу довериться. Так вот, слушайте внимательно. Можете быть уверены: не пройдет и двух недель, как весь уезд будет в моих руках! Всего две недели, каких-нибудь пятнадцать дней, дорогой Энрико. Мы немедленно переберемся в город, и вы сами выберете лучшую мастерскую и лучшую сталь для этих колец.
— Я сразу выточу два комплекта!
— Хоть четыре… Но все это осуществится при условии, что ваша птичка выздоровеет и завтра же начнет вести воздушную разведку.
— У вас какие-то новости?
— Есть сведения, что сюда высылают сильный отряд красных. Его надо вовремя обнаружить. Тогда мы быстро расправимся с ним. Дорога к уездному центру будет открыта.
— Вы сказали — «не пройдет и двух недель…». Это реальный срок, сеньор?
— Операция уже разработана, сроки утверждены. Словом, машина запущена. В этом бою мы будем не одни, Энрико. Нам помогут. Но это строго конфиденциально.
— Можете положиться на меня, шеф.
— Значит, успокоились, господин сомневающийся?
— Спасибо, шеф. Две недели этот мотор еще протянет. Но две недели, не больше.
— Слово, Гарсия!.. Теперь еще одна приятная весть. — Шерстев обернулся к спутнику, который стоял в отдалении с лошадьми: — Иди сюда, Леван!
Спутник приблизился. Обутый в кавказские сапоги, обтягивающие ноги, словно чулки, он ступал бесшумно и мягко. На нем была черкеска из мягкой серой ткани и папаха, вооружение составляли наган и кольт на ремнях крест-накрест через плечо, кинжал и две гранаты на поясе. Ему можно было дать лет сорок: поджарый, длиннолицый, с темными овальными глазами, большими и влажными.
— Отсчитай двести рублей, Леван!
Из-за пазухи горец вытянул сафьяновый мешочек, распустил завязки и высыпал двадцать золотых десятирублевок. Затем все так же молча вернулся к лошадям.
— Благодарю, — сказал Энрико Гарсия, засовывая деньги в карман комбинезона. Кстати, где вы раздобыли этого типа? Что заставило его покинуть свои горы и ринуться сюда, в водоворот событий?
— Но и вы покинули родину!
— О, я совсем другое дело, сеньор!
— Не вижу разницы.
— Всадники едут, хозяин, — вдруг сказал Леван, и голос у него оказался высокий, как у женщины. — Много всадников, десять или двенадцать.
— Где они?
— Вон туда смотри! — Горец показал на далекую, у самого горизонта, линию холмов. — Двенадцать всадников.
— Едут к нам?
— Да, хозяин.
Шерстев поднес к глазам бинокль.
— Двенадцать всадников, — сказал он. — Ну и зрение у тебя, Леван!
— Теперь тринадцать, хозяин.
— Верно! — воскликнул Шерстев. — Верно, тринадцать!
Кавалькада приближалась. Лошади шли широкой рысью, вскоре атаман уже мог различить лица людей. Впереди ехал конник с повязкой на глазу.
— Гаркуша, — сказал Шерстев.
— Глаз у него не прошел, хозяин. Совсем не заботится о себе человек!
— А женщину видишь?
— Раньше не видел. Теперь вижу. Рядом с Гаркушей едет. Кто такая, не знаю.
Шерстев спрятал бинокль и обратился к авиатору:
— Возвращается экспедиция. Мне кажется, съездили не впустую.
— Отлично, шеф!
— И еще: они везут девушку. По виду городскую.
— Сеньор проливает бальзам на мое израненное сердце! — Гарсия отбросил головку цилиндра, с которой счищал нагар, поднялся на ноги и стал глядеть в сторону далеких холмов.
— Вот вам бинокль.
Пилот приставил бинокль к глазам, стал крутить маховичок настройки.
— Ага!.. Хвала Святой Деве Марии, таинственная незнакомка отнюдь не страшилище… А я весь в масле и копоти, и нету времени смыть эту грязь!..
— Ну и поза у вас! — сказал атаман. — Как-то я наблюдал за сеттером, когда он делал стойку на дичь…
— Полагаете, мы похожи? Ну что же, нет возражений. Испанцы — люди особой породы. Им нужна встряска — женщина, коррида, аэроплан, — все равно что!
— Северяне — тоже люди с характером.
— Нет, нет, не говорите, сеньор. У вас кровь течет в жилах спокойно, будто ручей по равнине. У испанцев она бурлит, словно горный поток.
— Бурлит, пенится и ударяет в голову, как только на горизонте появилась юбка, не так ли?
— Вы недалеки от истины. Таковы испанцы. И я не хотел бы хоть в чем-нибудь изменить своей природе.
— Вспомните о Дон-Кихоте. Он плохо кончил.
— Для меня он пример. Дон-Жуан тоже.
— Испанцы, испанцы!.. Иной раз завидую вашему умению жить, не заглядывая в будущее. А у меня день и ночь отягощена голова думами о завтрашнем дне России.
— Нечто подобное утверждают и большевики. Их антиподы — тоже.
— Меньшевики?
— И еще эсеры. Вам не кажется странным: враждуя между собой, вы в то же время твердите, что заботитесь о будущем своей страны. Как это увязать, сеньор?
— Видите ли, у людей различные вкусы. Одни мечтают вместо свергнутого царя посадить на трон мужика и солдата. Другие, напротив, не желают, чтобы дворцы Петербурга и Гатчины провоняли махоркой.
— Вы в числе последних?
— Разумеется. И твердо верю: Россия останется Россией, что бы ни произошло!
Показались всадники. Они вынырнули из пологой ложбины, были уже совсем недалеко.
Первым подъехал Гаркуша. Спешившись, стащил шапку с головы, поклонился атаману.
— Батько, — сказал он, — все зробили, як ты приказал. Масла привезли богато.
— А девушка откуда?
— Городская. В село за харчами пришла.
Гаркуша стал рассказывать, при каких обстоятельствах встретил Сашу. Шерстев слушал и краем глаза наблюдал за незнакомкой. Вот к ней подошел Энрико Гарсия, церемонно поклонился. Видимо, предпринял попытку начать разговор.
Вдруг пилот всплеснул руками. Его лицо расплылось в улыбке.
— Что такое? — строго спросил атаман.
— Сеньор, — ошеломленно сказал Гарсия, — сеньор, эта девушка знает испанский!
Он снял Сашу с лошади, бережно опустил ее на землю.
— Грасиас, — сказала Саша. — Мучас грасиас… Большое спасибо!
— Эс устэ эспаньола? — прошептал авиатор.
— Е сой руса, — рассмеялась Саша. Она уже разобралась в обстановке и теперь обращалась к Шерстеву: — Русская я, как, наверное, вы сами. Ведь вы русский, правда?
— Русский, — ответил Шерстев. — Но об этом позже. Как вы сюда попали?
Саша развела руками и посмотрела на Гаркушу, как бы приглашая его вступиться.
— Батько… — нерешительно начал тот.
— Помолчи! — Шерстев снова посмотрел на Сашу. — Кто вы такая? Какие имеются документы?
— А по какому праву мне задают вопросы? — Саша постаралась, чтобы голос ее звучал сердито. — Сами вы кто, милостивый государь? Надо представиться даме, а уж потом расспрашивать. Как ваше имя?
— Допустим, Николай Юрьевич, — холодно сказал Шерстев.
— Ну, а я — Александра Андреевна, — в тон ему ответила Саша. — Увы, документами не запаслась. Не предполагала, что окажусь в вашем обществе.
— Как вы здесь очутились?
Саша резко обернулась к Гаркуше:
— Будете и дальше стоять истуканом? Говорите же. А то ваш начальник убежден, что я рвалась к нему в гости.
Одноглазый раскрыл было рот, но атаман взглядом остановил его. Возникла пауза.
— Постоянно живете в городе? — спросил Шерстев.
— Да.
— Путешествуете?
— Очень точно сказано. Именно путешествую. Совершаю увеселительную поездку, чтобы удовлетворить одну из своих причуд.
— Какую именно?
— Иной раз возникает желание поесть.
— Имеются и другие причуды?
— Работать и получать жалованье.
— А что вы умеете делать?
— Докторица она, — сказал Гаркуша. — Вот глаз мне промыла. Ловко зробила.
— Вы врач?
— Фельдшерица.
— Как же не могли найти работу в городе?
Саша не ответила. Повернувшись к пилоту, заговорила по-испански. Тот просиял, утвердительно наклонил голову. У них завязалась беседа.
Шерстев движением руки прервал разговор.
— Гаркуша, — сказал он, — вези ее в штаб. Не отпускай ни на шаг. Головой отвечаешь за эту девицу.
Одноглазый подсадил Сашу на лошадь. Они уехали.
— Не слишком ли сурово обошлись с гостьей? — сказал Энрико Гарсия. — Не понимаю, что могло вас насторожить.
— Очень бойкая особа. Начальник патруля утверждает, что легко уговорил ее ехать с ним.
— Ну так что?
— А зачем ей нужен этот увалень?
— Гаркуша?.. Об этом я не подумал. Действительно, они… не созданы друг для друга.
— Кривоногий увалень, — продолжал Шерстев, — от которого за версту несет гнилью. И я должен поверить, что хорошенькая девушка польстилась на подобное сокровище?
— Я понимаю, сеньор. Только… правду ли сказал Гаркуша?
— Но приехала же она с ним!
Испанец промолчал.
— Кстати, о чем вы говорили?
— Попросила покатать ее на аэроплане.
— Что вы ответили?
— Какой мужчина откажет в просьбе красивой девушке? Я сказал «да».
— Вы подниметесь, и она заставит вас перелететь к большевикам.
— Меня? — Испанец гордо выпрямился. — Пилота Гарсия никто не заставит делать то, что ему не по душе. Сеньор, разумеется, шутил?.. Если начистоту, то в ее просьбе видится другое: уверенность, что вы быстро во всем разберетесь, снимете свои подозрения. Вы умный человек, шеф. Как следует допросите девушку — и все станет ясно.
— Это я и собираюсь сделать.
— И не слишком сердите ее.
— Что вы имеете в виду?
— Боги послали нам очаровательную гостью. Если такая улыбнется тебе — чувствуешь себя мужчиной. Еще я подумал, что во всей этой истории пока нет выигравших, но уже есть проигравший.
— Кто же это?
— Гаркуша, шеф. Как это вы сказали ему? Ага! «Головой отвечаешь за девушку». Кто бы мог подумать, что вы такой шутник, шеф?
И Гарсия расхохотался.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Этот день атаман Шерстев начал, как обычно, с занятий гимнастикой. Упражнения проводились на лесной поляне и состояли из наклонов, приседаний и размахиваний руками, в которых были зажаты двухфунтовые гантели.
О том, что гимнастика продлевает жизнь, Шерстев много лет назад прочитал в одном бельгийском журнале. В том же номере сообщалось о вреде алкоголя и табака и были напечатаны рисунки, изображавшие печень пьяницы и легкие курильщика. Художник не поскупился на краски, рисунки впечатляли. С той поры Николай Шерстев не курил и не прикасался к спиртному. Тогда же он принял решение по утрам делать гимнастику.
Атаман еще продолжал упражнения, а ему уже приготовили ванну. В кустарнике был установлен раскладной бак из красной резины, в него натаскали десяток ведер теплой воды из походной кухни. Леван сунул в бак руку, убедился, что вода нужной температуры, и стал ждать хозяина.
Тот не замедлил явиться и вскоре уже плескался в баке, куда предварительно вылил стакан крепкого уксуса: в бельгийском журнале утверждалось, что укусус легко расправляется с болезнетворными бактериями.
Купание подходило к концу. Леван уже собирался подать хозяину мохнатую простыню, как вдруг заметил приближающегося человека, преградил ему дорогу.
— До атамана треба, — сказал Степан Гаркуша.
Леван не шелохнулся.
— Батько! — крикнул бандит, став на цыпочки и заглядывая через плечо стража. — Дозволь слово сказать!
— Кто там еще? — недовольно проговорил Шерстев.
Бандит назвал себя.
Леван оглянулся на хозяина. Тот сделал разрешающий знак.
Гаркуша приблизился. Шерстев лежал, согнув ноги в коленях — ванна была коротковата, — и ладонями наплескивал воду себе на грудь. Он не изменил позы, только повернул голову к подошедшему.
— От девицы я, — сказал Гаркуша. — От докторши…
Руки атамана перестали двигаться.
— Чего ей надо?
— Побалакать с тобой желает.
Атаман недобро усмехнулся, вылез из ванны, принял из рук Левана простыню, стал вытираться. Затем он закутался в простыню и присел на брезентовую разножку. Леван уже держал наготове фарфоровую кружку с простоквашей — Шерстев всегда пил простоквашу после купания.
— Твердит и твердит: «Веди до атамана», — продолжал Гаркуша. — Я ей: обожди, батько сам вызовет. А она свое: «Нема часу, веди!».
— Гляди какая нетерпеливая. Чего же ей надобно? Или какой-нибудь разговор был у вас?
— Был, батько.
— О чем же? — Шерстев взял у Левана кружку, отпил. Видимо, простокваша понравилась, потому что он тут же сделал второй глоток, побольше. — О чем вы с ней говорили?
— О тебе, батько, — вздохнул Гаркуша.
— Интересовалась мною?
— Пытала, какой ты есть человек. Ну, я и рассказал… Вдруг как всплеснет руками: «Веди до твоего батьки!»
Возникла пауза. Шерстев опустил кружку.
Сомнения относительно личности девицы за ночь не рассеялись. В постели, затем во время гимнастики он все прикидывал, как лучше повести допрос этой особы. А теперь оказалось, что она сама ищет встречи с ним!
Шерстев поглядел на Гаркушу. Тот стоял, вытянув шею, и ждал.
— А ты как о ней думаешь?
Гаркуша засопел, переступил с ноги на ногу, но не ответил.
— Ну, хорошо. — Шерстев встал с разножки, отдал кружку Левану. — Отправляйся и приведи ее.
Запахнув простыню, он зашагал прочь от ванны.
Полчаса спустя он покончил с завтраком, и тогда Леван ввел Сашу.
Шерстев принял ее в своем «штабе» — сторожке лесника, единственном «капитальном» строении в здешнем лесу: банда разместилась в наспех сооруженных землянках и шалашах, возле которых были устроены коновязи. Особняком расположились только артиллеристы: для орудий были устроены ровики, люди имели две потрепанные палатки.
За завтраком атаман обдумал несколько фраз, с которых решил начать разговор. Прежде всего поблагодарит девицу за помощь, которую она оказала одному из членов отряда, вылечив ему глаз. Далее, предложит ей место в отряде, поскольку она доказала, что является хорошим лекарем. В заключение выразит готовность содействовать в устройстве ее сердечных дел… Это ловушка. Если Гаркуша нужен был ей, чтобы проникнуть в отряд, девица может сейчас отказаться от него. Тем самым она выдаст свои истинные намерения.
Так рассуждал атаман. Однако с самого начала беседа пошла по другому направлению.
Войдя, Саша приветливо кивнула главарю банды, быстро оглядела комнату. Взгляд ее задержался на подоконнике со стопкой книг.
— Ваши?! — воскликнула она. — Боже мой, Державин, Фет. Далее, кажется, Тютчев, Кольцов, Пушкин!.. Я не ошиблась?
— Все правильно.
Шерстев с удивлением видел, как девушка приблизилась к подоконнику, ласково коснулась пальцами книги в синем переплете.
О том, что гимнастика продлевает жизнь, Шерстев много лет назад прочитал в одном бельгийском журнале. В том же номере сообщалось о вреде алкоголя и табака и были напечатаны рисунки, изображавшие печень пьяницы и легкие курильщика. Художник не поскупился на краски, рисунки впечатляли. С той поры Николай Шерстев не курил и не прикасался к спиртному. Тогда же он принял решение по утрам делать гимнастику.
Атаман еще продолжал упражнения, а ему уже приготовили ванну. В кустарнике был установлен раскладной бак из красной резины, в него натаскали десяток ведер теплой воды из походной кухни. Леван сунул в бак руку, убедился, что вода нужной температуры, и стал ждать хозяина.
Тот не замедлил явиться и вскоре уже плескался в баке, куда предварительно вылил стакан крепкого уксуса: в бельгийском журнале утверждалось, что укусус легко расправляется с болезнетворными бактериями.
Купание подходило к концу. Леван уже собирался подать хозяину мохнатую простыню, как вдруг заметил приближающегося человека, преградил ему дорогу.
— До атамана треба, — сказал Степан Гаркуша.
Леван не шелохнулся.
— Батько! — крикнул бандит, став на цыпочки и заглядывая через плечо стража. — Дозволь слово сказать!
— Кто там еще? — недовольно проговорил Шерстев.
Бандит назвал себя.
Леван оглянулся на хозяина. Тот сделал разрешающий знак.
Гаркуша приблизился. Шерстев лежал, согнув ноги в коленях — ванна была коротковата, — и ладонями наплескивал воду себе на грудь. Он не изменил позы, только повернул голову к подошедшему.
— От девицы я, — сказал Гаркуша. — От докторши…
Руки атамана перестали двигаться.
— Чего ей надо?
— Побалакать с тобой желает.
Атаман недобро усмехнулся, вылез из ванны, принял из рук Левана простыню, стал вытираться. Затем он закутался в простыню и присел на брезентовую разножку. Леван уже держал наготове фарфоровую кружку с простоквашей — Шерстев всегда пил простоквашу после купания.
— Твердит и твердит: «Веди до атамана», — продолжал Гаркуша. — Я ей: обожди, батько сам вызовет. А она свое: «Нема часу, веди!».
— Гляди какая нетерпеливая. Чего же ей надобно? Или какой-нибудь разговор был у вас?
— Был, батько.
— О чем же? — Шерстев взял у Левана кружку, отпил. Видимо, простокваша понравилась, потому что он тут же сделал второй глоток, побольше. — О чем вы с ней говорили?
— О тебе, батько, — вздохнул Гаркуша.
— Интересовалась мною?
— Пытала, какой ты есть человек. Ну, я и рассказал… Вдруг как всплеснет руками: «Веди до твоего батьки!»
Возникла пауза. Шерстев опустил кружку.
Сомнения относительно личности девицы за ночь не рассеялись. В постели, затем во время гимнастики он все прикидывал, как лучше повести допрос этой особы. А теперь оказалось, что она сама ищет встречи с ним!
Шерстев поглядел на Гаркушу. Тот стоял, вытянув шею, и ждал.
— А ты как о ней думаешь?
Гаркуша засопел, переступил с ноги на ногу, но не ответил.
— Ну, хорошо. — Шерстев встал с разножки, отдал кружку Левану. — Отправляйся и приведи ее.
Запахнув простыню, он зашагал прочь от ванны.
Полчаса спустя он покончил с завтраком, и тогда Леван ввел Сашу.
Шерстев принял ее в своем «штабе» — сторожке лесника, единственном «капитальном» строении в здешнем лесу: банда разместилась в наспех сооруженных землянках и шалашах, возле которых были устроены коновязи. Особняком расположились только артиллеристы: для орудий были устроены ровики, люди имели две потрепанные палатки.
За завтраком атаман обдумал несколько фраз, с которых решил начать разговор. Прежде всего поблагодарит девицу за помощь, которую она оказала одному из членов отряда, вылечив ему глаз. Далее, предложит ей место в отряде, поскольку она доказала, что является хорошим лекарем. В заключение выразит готовность содействовать в устройстве ее сердечных дел… Это ловушка. Если Гаркуша нужен был ей, чтобы проникнуть в отряд, девица может сейчас отказаться от него. Тем самым она выдаст свои истинные намерения.
Так рассуждал атаман. Однако с самого начала беседа пошла по другому направлению.
Войдя, Саша приветливо кивнула главарю банды, быстро оглядела комнату. Взгляд ее задержался на подоконнике со стопкой книг.
— Ваши?! — воскликнула она. — Боже мой, Державин, Фет. Далее, кажется, Тютчев, Кольцов, Пушкин!.. Я не ошиблась?
— Все правильно.
Шерстев с удивлением видел, как девушка приблизилась к подоконнику, ласково коснулась пальцами книги в синем переплете.