Страница:
— Выпьем!
— За что? — спросила Ингрид. — А, вот хороший тост…
Она не успела сказать. На сцене вновь появился директор. Он сообщил: замечены вражеские самолеты. Они на дальних подступах, но все равно может быть объявлена воздушная тревога. Посетителей просят расплатиться и покинуть ресторан.
Подбежал официант, поставил на стол шампанское, положил листок бумаги со счетом. Андреас достал пачку денег. Но Энрико завладел счетом и расплатился.
— Завтра будет ваша очередь, друзья, — сказал он. — А теперь надо идти. Но что делать с шампанским?
Ингрид выхватила бутылку из ведерка, сунула ее себе в сумку.
Они вышли на улицу. Андреас стал протирать ветровое стекло своего автомобиля: недавно прошел дождик.
— У вас есть транспорт? — Он обернулся к Энрико.
Тот развел руками.
— Вот что… — Андреас переглянулся с Ингрид. — Вот что, поедем ко мне? Шампанское с нами, а дома найдется еще кое-что.
Кузьмич предупреждал: в Вальдхофе не появляться. Как же быть? Можно ли упустить возможность провести с Андреасом еще несколько часов, да к тому же в домашней обстановке? Кто знает, состоится ли новая встреча?
Юноша уже сидел за рулем. Его дружки втиснулись на заднее сиденье. Место возле водителя было свободно, дверь приглашающе открыта.
— Решительнее, старый морской волк! — крикнула Ингрид. — Мы не съедим вас!
Энрико вспомнил ее слова: отец Андреаса отправился в командировку. Он тряхнул головой, отгоняя последние сомнения, сел в автомобиль. Застучал мотор старенького ДКВ. Машина двинулась. В конце квартала она проехала мимо синего «опеля» Энрико, приткнувшегося к другим автомобилям на общей стоянке.
Автомобиль миновал несколько аллей, въехал в гараж. Отсюда вел в замок крытый переход.
Тилле-младший и его гости пересекли темный пустынный холл, стали подниматься по лестнице. Где-то внизу зажегся настенный фонарь и осветил фигуру женщины.
— Это я, — проговорил Андреас. — Со мной приятели. Идите к себе, Лотта!
— А что скажет хозяин? — сердито проговорила женщина.
— Ничего не скажет, если будете держать язык за зубами. Идите к себе!
Фонарь погас. Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула дверь.
— Злюка, — сказала Ингрид.
— Она добрый человек, и ты это знаешь. Ворчунья — да, но не злюка.
В середине второго часа ночи, когда в гостиной Андреаса уже стояла батарея пустых бутылок и вся компания была в отличном расположении духа, вдруг ударили зенитки.
Андреас погасил свет в комнате, поднял маскировочные шторы и распахнул окно. В комнату ворвался грохот канонады, перемежаемый нарастающим ревом бомбардировщиков. Яркие «фонари» на парашютах, мечущиеся по небу прожекторы, толчки взрывов, отсветы пожаров — все было как в ту ночь, когда у ответвления магистрального шоссе Энрико вел наблюдение за замком.
— Сегодня они опоздали, — сказал Андреас. — Обычно прилетают много раньше.
— Варвары, — вставила Ингрид. — Мирных людей обрекают на бессонные ночи.
— Зато мы прекращаем бомбардировки ровно в восемь часов вечера, чтобы русские и английские мамы могли уложить детей и рассказать им сказку на ночь… — Андреас захлопнул створки окна, опустил шторы. — Давайте пить и танцевать!
В разгар веселья в дверь постучали.
Андреас приоткрыл дверь, взял из рук показавшейся на пороге женщины стакан с водой и пилюлю. Проглотил лекарство, он затворил дверь.
Веселье продолжалось. Улучив минуту, Энрико попросил, чтобы хозяин показал свою библиотеку.
Они прошли в соседнюю комнату. Стены ее были заставлены шкафами: за стеклами поблескивали переплеты дорогих изданий. Энрико стал просматривать книги.
— Странное дело, — вдруг сказал он. — Служанка грозила нажаловаться на вас, а вы отозвались о ней хорошо. Где логика?
— Это несчастная женщина. У нее случилась беда.
— Сейчас приходила она? Заставила вас проглотить порошок. Вы больны?
— В детстве у меня была болезнь костей. С тех пор вынужден глотать всякую дрянь. Лотта бдительно следит, чтобы я не пропустил сроки приема лекарства.
— Но вы ходите в рестораны, пьете… Как это увязать? Быть может, она права: надо, чтобы вмешался ваш отец?
Андреас круто повернулся к гостю, стиснул кулаки.
— Когда человеку трудно, он должен не сжигать себя, а бороться, чтобы жизнь стала лучше, — мягко сказал Энрико.
— Как бороться, если вокруг все мерзавцы и предатели?
— Неужели все, даже Лотта?.. Кстати, что же с ней случилось?
— Убили ее хорошего друга.
— Я понимаю. Но идет война…
— Его убили здесь.
Энрико задержал дыхание. Возникла пауза. Из гостиной глухо доносилась музыка: исполнялась модная песенка про «донну Клару». Отворилась дверь. В комнату заглянула Ингрид. Постояв, вернулась в гостиную и плотно прикрыла дверь.
— Он был мужем Лотты? — спросил Энрико.
— Нет. Служил у нас в доме. Они очень дружили.
— Бедная женщина! Ходит теперь к нему на могилу…
— Лотта не знает, что он убит. Из слуг никто не знает.
— Что-то я не очень хорошо понимаю… Может, он жив, этот человек?
— Убит. В июле был застрелен на улице. Я и сам долгое время был в неведении: ушел человек и пропал… Только недавно разобрался. — Андреас горько усмехнулся: — Во всем разобрался!..
— Я вижу, вы тоже любили этого человека?
— Нет, он вел себя как холуй, готовый на все, лишь бы угодить господину.
— Лакей должен быть таким, Андреас.
— Он был управителем замка, а не лакеем.
— Вы и сейчас так думаете о нем?
— Пришло время — и он открылся с иной стороны. Но я узнал обо всем, когда его уже не стало. Вот что меня мучает, не дает жить.
— Я рад, что познакомился с вами, — сказал Энрико.
— Что вы знаете обо мне!.. — Андреас тяжело вздохнул.
— Интуиция. — Энрико потрепал его по плечу. — Наметанный глаз старого моряка… Послушайте, а как все же вам стала известна судьба этого человека? Мой нос чует какую-то тайну. Нет большего любителя загадочных историй, чем я.
— Ничего загадочного.
— Как же так? В доме все теряются в догадках, даже ваш отец, а вам вдруг удалось…
— Отец знал!
— Так это он вам рассказал?
— Взяли бы меня к себе на яхту! — вдруг сказал Андреас. — Мечтаю уехать куда угодно, только бы далеко и надолго. Сколько здесь мерзости… Люди предают друг друга.
— Кого же предали?
— Многих. Например, моего лучшего друга. Кто-то донес, что у него в роду были евреи. Взяли всех: его, двух сестер, родителей. Это был такой парень!.. Я просил отца, чтобы заступился. Он занимает важный пост, мой отец… Знаете, он чуть не ударил меня!
— Да… — Энрико помолчал. — Вы сказали: предали многих. Кого же еще?
— Меня!
— Вы живы-здоровы. Вот, веселитесь с друзьями. Кто вас предал?
— Я устал, — вдруг сказал Андреас. — Устал и хочу выпить. Идемте к ребятам.
В половине третьего ночи ДКВ, приняв все тех же пассажиров, тронулся в обратный путь: Андреас развозил приятелей по домам.
Раньше всех машину покинули девушки — они жили на ближней к Вальдхофу окраине Берлина.
Поначалу Энрико хотел попросить, чтобы его подвезли в район Потсдамерплац, где у ресторана ждал «опель». Но уже при въезде в город он заметил наблюдение: какой-то легковой автомобиль настойчиво следовал за ДКВ. Когда Андреас притормозил, высаживая девушек, остановился и второй автомобиль.
Вскоре Андреас простился и со своим приятелем.
— А куда отвезти вас? — спросил Тилле-младший Энрико.
— Я живу на Ноллендорфплац, неподалеку от станции метро.
Энрико как-то был в том районе и знал: это на порядочном расстоянии от «Фатерланда».
— Ноллендорфплац, — нерешительно протянул Андреас. — Как же туда ехать?..
У Энрико созрело решение.
— Дайте-ка руль. Мы в два счета будем у моего дома.
Они поменялись местами.
— Ого! — воскликнул юноша, когда ДКВ рванулся вперед, будто его пришпорили. — Вы не только моряк, но, я вижу, еще и гонщик!
— У вас хорошая машина… Знаете, за нами следует какой-то дурак. Жмет изо всех сил. Терпеть не могу, когда меня обгоняют!
— Я давно заметил этот автомобиль. С тех пор как погиб наш служащий, у замка вечно маячат какие-то типы. Иногда ездят следом, когда я развожу гостей. Не обращайте внимания.
ДКВ так круто свернул в боковую улицу, что завизжали покрышки.
— Осторожно, шины далеко не новые!
— Хорошая машина, — повторил Энрико. — А чего они хотят, эти люди? Вы разговаривали с ними?
— Кто же общается с филерами? Презренные твари. Видимо, не могут простить себе, что Дробиш не дался им в руки.
— Дробиш? Кто это?
— Так звали управителя. Он погиб в схватке с полицией. Его застрелили.
— Так он все же был преступник?
— Я думаю, тайный коммунист. Может быть, даже разведчик!
— Какая чепуха, Андреас! Начитались детективных романов, вот и мерещатся предатели и шпионы.
— Я прочитал не романы, а записки одного человека. Там было и о Дробише.
— Записки? — Энрико не удержался, быстро взглянул на юношу. — Чьи записки, Андреас?
— Одного человека…
Маленький автомобиль продолжал кружить по улицам, приближаясь к району, разрушенному бомбардировками. Эти кварталы и были целью Энрико. Только бы выиграть время, хоть на несколько минут оторваться от преследования!
— Когда мы снова встретимся? — спросил Андреас.
— Даже не знаю… А хотели бы?
— Пожалуйста, не забывайте меня.
— Видите, какая история… Мы расстанемся, и филеры засыплют вас вопросами: кого везли, кто был ваш гость? Потом привяжутся ко мне. Война, все насторожено…
— Я не скажу ни слова.
— Полиция может обратиться к вашему отцу.
— И ему ни слова!
— Отцу нельзя лгать.
— А если я ненавижу своего отца?! — выкрикнул юноша. — Ненавижу, ненавижу, — твердил он. — Вы не знаете, что это за человек!
— И не хочу знать. Достаточно, что он ваш отец.
— Но он предал меня!
— Вы сошли с ума… Стойте! То, что вы прочитали о Дробише, — это записи вашего отца?
— Его дневник. Там было и обо мне…
— Где вы обнаружили дневник?
— Исчез Дробиш — и к нам пришла полиция. Отец и я — мы оба помогали ей обыскивать дом. И случайно я нашел ключ — он находился в холле, под кадкой с пальмой. Когда кадку сдвинули, я наступил на него ногой.
— Утаили?
— Сперва не хотел, чтобы ключ попал в руки полиции: он был похож на тот, который я видел у отца. Потом стал догадываться, кто сунул ключ под кадку… Решил посмотреть, что же хранится в сейфе. Такая возможность представилась через несколько дней.
— Дневник был в сейфе?
— Да.
Впереди смутно замаячили остовы домов. Дорога ухудшилась. Ее покрывал слои песка, битого кирпича. Начиналась зона разрушений. Энрико бросил машину в сторону, объезжая рытвину. Сбоку открылся темный переулок. ДКВ въехал в него, сделал еще поворот. Здесь улица круто спускалась к набережной, ответвление вело на магистраль, по которой они недавно проехали. Еще поворот — и автомобиль остановился. Энрико выключил мотор,
— Кажется, мы ушли от них… Кто еще знает о ключе?
— Никто.
— А ваши приятели?
Андреас покачал головой.
— Где вы храните ключ?
— Он у меня.
— Здесь, с вами?! — вскрикнул Энрико.
— Вот. — Андреас достал ключ.
— Почему вы носите с собой такую улику?
— Перед тем как ехать в ресторан, я вынул деньги из сейфа. Там много денег.
Энрико взял ключ, взмахнул рукой в сторону реки. Раздался всплеск.
— Выбросили?!
— Смотрите, что могло произойти. Ваш отец пересчитывает деньги в сейфе. Обнаружилась недостача. Кого он может заподозрить? Конечно, сына, который каждый вечер бывает в ресторане. Вы спите, отец входит в комнату, обшаривает вашу одежду… Как бы вы доказали, что не помогали врагу нации Дробишу? Да вас сгноили бы в концлагере!
Наступила пауза. Энрико почувствовал, что юноша дрожит.
— Холодно? — спросил он. — Или перепугались?
— Немного…
— Ничего, теперь все страхи позади. Я ухожу. Мой дом неподалеку, но туда не подъехать. Все еще хотели бы встретиться со мной?
— Да!
— Назовите ваш телефон.
Андреас сказал номер. Энрико повторил его, запоминая.
— За телефоном могут наблюдать. Поэтому, позвонив, я попрошу… ну, скажем, Манфреда Фогеля. Вы ответите, что такого нет, положите трубку. Это значит, что ровно через два часа мы встречаемся у функтурма [55], поняли?
— Да… Наш телефон переводной: два аппарата — в кабинете у отца и у меня.
— Понял. О деньгах не думайте: я помогу.
— Вдруг отец все же спросит о вас?
— Расскажите о случайном знакомстве. Когда предупредили о предстоящем воздушном налете и надо было покинуть ресторан, вы затащили меня к себе. Ведь все так и было! Ну вот, мы мило провели время в компании. Вашего нового знакомого зовут Герберт. А фамилию не запомнили… Скажете, что высадили меня недалеко отсюда, на Уланштрассе. Это все. Ни звука о нашем разговоре наедине, иначе отец вытянет из вас историю с ключом. Боже, какое счастье, что мы выбросили ключ!.. До свидания, Андреас. Проедете два квартала, там свернете налево — как раз будет нужная вам магистраль. Счастливого пути!
Кузьмич появился спустя десять минут — раздвинул занавес из бамбуковых стержней, подозвал официанта, спросил его о чем-то. Тот оглядел зал и покачал головой. После этого Кузьмич скрылся за занавесом. Он был в пальто и шляпе. Энрико понял, что должен идти за ним.
Они шли по улице на расстоянии двадцати шагов друг от друга. На перекрестке Кузьмич свернул за угол. Там стоял крытый грузовичок, кузов которого по углам был раскрашен черными и желтыми полосами, как шлагбаум. Кузьмич подошел к шоферу, возившемуся в моторе, перекинулся несколькими фразами. Увидев появившегося из-за угла Энрико, чуть кивнул. Задняя дверь кузова была открыта. Энрико влез в грузовик. Минуту спустя туда же сел Кузьмич. Автомобиль тронулся.
— Говори, — кивнул Кузьмич. — Говори и не спеши. Едем за город, у нас достаточно времени.
— Вынужден был нарушить ваш запрет относительно появления в Вальдхофе.
И Энрико рассказал о двух встречах с Андреасом.
Кузьмич слушал, не перебивая. Да, теперь можно было считать доказанным, что Дробиш погиб, когда шел на свидание с руководителем группы. Оставалась неясной судьба самого Эссена. И не было возможности что-либо узнать о нем.
Энрико вынул руку из кармана. На ладони лежал большой ключ с замысловатой бородкой.
— Примите подарок!
— А говорил, что выбросил, — усмехнулся Кузьмич.
— Так вы мне и поверили, — в тон ему сказал Энрико.
— Верно, не поверил… Но что же ты швырнул в реку?
— Гаечный ключ — нашарил его под сиденьем.
— Я так и подумал… — Кузьмич взял ключ, сунул к себе в карман. — Молодец, сделал хорошую работу. Ключ от сейфа Теодора Тилле — это большая удача.
— Я рассказал не все, — продолжал Энрико. — Очередная встреча с Гейдрихом не состоялась. Он назначен имперским протектором Богемии и Моравии, вылетел в Прагу.
— А кто вместо него в РСХА?
— Будет совмещать обе должности. Он уже обергруппенфюрер.
— Есть и еще новости?
— Агентурные группы из учебного центра СД пачками отправляют на восток. Впечатление, что немцам приходится туго. А они утверждают: вот-вот будет взята Москва.
— Слышал… Над Баку побывал «Юнкерс-88».
— Бомбил?
— Прилетал ночью, осветил город. Видимо, фотографировал. Бомб не сбросил. Вот и Саше запрещено делать то, для чего она послана. Сюда пришло несколько шифровок от ее имени: «У нас все готово, можем действовать». Тилле ответил отказом: работать, расширять связи, вести подготовку, но — ждать особой команды. Кстати, зафиксированы две попытки взорвать нефтепровод, идущий в Батуми. В ста километрах от Баку сожжен эшелон с бензином. И полное спокойствие на нефтепромыслах и заводах Баку… Что-то они замышляют. Может, хотят усыпить бдительность, чтобы ударить разом по самым важным объектам и в критическую минуту?..
— Хорошо бы полистать дневник моего шефа, — сказал Энрико. — Там может найтись объяснение.
— Пока нельзя.
— Обстановка тяжелая, а мы медлим. Немцы уже прорвались через Перекоп и заняли часть Крыма. Кроме того, взяты Харьков, Белгород, Курск, Калинин. Противник вышел к Ростову, к Горловке.
— Это известно.
— Я мог бы попробовать, Кузьмич! Правда, теперь мы знаем, что замок до сих пор под наблюдением, но все же…
— Нельзя, Энрико. — Кузьмич помолчал. — Пока нельзя.
— Вижу, возникает новый план?
— Может быть… — Кузьмич достал ключ, подержал на ладони, вновь спрятал в карман. — Вот бы убедиться, что дневник все еще в сейфе!
— А где ему быть? Сын рассердился на отца, потому что прочитал какие-то записи в дневнике. Сведения о Дробише тоже оттуда. Последний раз Андреас отпирал сейф четыре дня назад. Дневник был на месте… Но что вы замыслили?
— Пока все очень смутно…
Энрико откинулся на скамье, заглянул в целлулоидное оконце:
— Куда мы едем?
— К друзьям. Познакомишься. У них есть передатчик. — Кузьмич провел руками по щекам, посмотрел на Энрико. — Видишь, какое дело: у меня и впрямь неважно со здоровьем. Может случиться всякое… Ты должен быть готов все взять на себя.
Он углубился в раздумья. Энрико молча смотрел на старика. Хотел было зажечь сигарету, но вспомнил, как Кузьмич раскашлялся в прокуренном зале пивной, сунул сигареты в карман.
— Послушай, — вдруг сказал Кузьмич, — кто из твоих хозяев увлекается музыкой?
— Гейдрих.
— А какой инструмент?
— Кажется, скрипка.
— Вон как! — Кузьмич удивленно присвистнул. — В одной из шифровок Саше поручено навести справки о некоем человеке в Баку… Слышал ты о скрипках Страдивари? Так вот, Тилле считает, что в Баку есть одна из этих знаменитых скрипок.
— У частного лица?
— Да.
— Нашли этого человека?
— Жив-здоров.
— А скрипка?
— Представь, у него в самом деле оказался собственный «Страдивари»! Скрипка досталась от отца, который до революции долго жил где-то на Корсике. А сын даже не музыкант…
— Тилле уже знает об этом?
— Извещен. Пусть проникнется еще большим доверием к своему «агенту»… Конечно, приняты меры, чтобы скрипка надежно охранялась.
— Ясно… А что вы задумали в отношении дневника?
— Видишь ли, Дробиш смог сфотографировать только часть записей. Теперь нам необходим весь дневник.
— Записи после начала войны?
— Не только. Когда-то Тилле был близок к Гитлеру. Потом фюрер охладел к нему. Тилле воспринял это весьма болезненно. Дробиш слышал, как однажды его хозяин обозвал Гитлера шакалом… Понимаешь, какого рода записи могут оказаться в дневнике?
— Хотите заставить его работать на нас?
— Сегодня будет связь с Центром. Доложим о возможности сделать такую попытку.
— Вот еще о чем я подумал… Вы сказали: над Баку прошел «Юнкерс-88», не сбросил бомб. Где гарантия, что не прилетят другие, но уже с целью бомбежки?
— Последние месяцы я только об этом и думаю… Они считают, что успешно начали войну. Вот и надеются обойтись без разрушения нашей нефтяной промышленности. Поэтому и группа Саши сидит без дела. Таковы догадки. Но первое же крупное поражение немцев — и они могут все перерешить… Это учитывается. Ты должен знать: район сильно укрепляют. Бакинский корпус ПВО преобразован в армию. Город имеет третью по мощи противовоздушную оборону — после Москвы и Ленинграда. Но кто даст гарантию, что часть нацистских бомбардировщиков не прорвется к нефти Апшерона? Пусть это будет всего несколько самолетов… Только представь, что они могут натворить!
— К Москве они прорываются. Могут и к Баку. — Энрико задумался. — А знаете, есть одна мысль… Вот я ставлю себя на место немцев. Им крепко дали по зубам. Наступление замедлилось. Советские войска держат оборону. Нацистское командование готово отдать приказ — разбомбить, сжечь наши нефтепромыслы. И тут ему доносят: противник считается с перспективой потерять Бакинский район, поэтому нефтеперегонные заводы, нефтепромыслы, электростанции — все подготавливает к уничтожению… Как поступят немцы, получив такие данные?
— Странно, что ты пришел к этой мысли.
— Почему?
— Потому что есть секретное решение Советского правительства: в случае чрезвычайных обстоятельств в руки врага не должен попасть ни один нефтеперегонный завод или исправная скважина. Война есть война, надо предусмотреть самое худшее. И соответствующая работа уже ведется в Баку, Грозном, Майкопе…
— Кузьмич, это решение надо подбросить немцам! Они все равно узнают о нем рано или поздно. Так пусть узнают теперь же, немедленно.
Свои замечания сделали: преемник Гитлера на посту главы государства — командующий военно-воздушными силами и уполномоченный по четырехлетнему плану Герман Геринг, начальник партийной канцелярии и заместитель Гитлера по НСДАП Мартин Борман.
Присутствовали, но не выступали: глава СС Генрих Гиммлер, руководитель РСХА и рейхспротектор Богемии и Моравии Рейнгард Гейдрих, шеф абвера Вильгельм Канарис.
Разумеется, никто не выказал сожаления по поводу несостоявшегося парада германских войск на Красной площади Москвы в день 7 ноября. Об этом просто не говорили. Зато было много суждений о том, что Красная Армия измотана и возможность сколько-нибудь крупного наступления советских войск исключается.
После перерыва говорил Гитлер.
Было решено [56]:
На этом совещание было закрыто. По указанию Гитлера остались Геринг, Борман, Гиммлер, Кейтель, Гейдрих, Канарис.
— Передо мной документ, — Гитлер взял из папки лист бумаги. — В декабре на военные нужды потребуется девяносто пять тысяч тонн нефти. Имеется в виду Восточный фронт, юго-восток, Африка. И это количество горючего, как я полагаю, — только минимум. Мы же будем располагать лишь пятьюдесятью пятью тысячами тонн. Понимаете, что это означает, господа?
— Означает, что история повторяется, — раздраженно сказал Геринг. — Германию снова терзает топливный голод, тогда как ее противники захлебываются в избытке горючего.
— По моим сведениям, Россия даже сокращает добычу нефти, — вставил Канарис. — У них переполнены хранилища, особенно в Бакинском районе. Конечно, есть трудности с вывозом: перегружены железные дороги. Но главное — у них много нефти. Очень много!
Геринг встал, прошелся по комнате. Он все больше наливался гневом, поминутно трогал воротничок, врезавшийся в толстую шею. Все смотрели на него.
— Я всегда поражался образу мышления некоторых умников из ОКХ [57], — проговорил Геринг. — Только подумать, в первые же дни восточного похода были сожжены гигантские хранилища нефти в западных военных округах Советов! — Он вскинул кулаки. — Их сожгли, вместо того чтобы захватить целыми и невредимыми!
— За что? — спросила Ингрид. — А, вот хороший тост…
Она не успела сказать. На сцене вновь появился директор. Он сообщил: замечены вражеские самолеты. Они на дальних подступах, но все равно может быть объявлена воздушная тревога. Посетителей просят расплатиться и покинуть ресторан.
Подбежал официант, поставил на стол шампанское, положил листок бумаги со счетом. Андреас достал пачку денег. Но Энрико завладел счетом и расплатился.
— Завтра будет ваша очередь, друзья, — сказал он. — А теперь надо идти. Но что делать с шампанским?
Ингрид выхватила бутылку из ведерка, сунула ее себе в сумку.
Они вышли на улицу. Андреас стал протирать ветровое стекло своего автомобиля: недавно прошел дождик.
— У вас есть транспорт? — Он обернулся к Энрико.
Тот развел руками.
— Вот что… — Андреас переглянулся с Ингрид. — Вот что, поедем ко мне? Шампанское с нами, а дома найдется еще кое-что.
Кузьмич предупреждал: в Вальдхофе не появляться. Как же быть? Можно ли упустить возможность провести с Андреасом еще несколько часов, да к тому же в домашней обстановке? Кто знает, состоится ли новая встреча?
Юноша уже сидел за рулем. Его дружки втиснулись на заднее сиденье. Место возле водителя было свободно, дверь приглашающе открыта.
— Решительнее, старый морской волк! — крикнула Ингрид. — Мы не съедим вас!
Энрико вспомнил ее слова: отец Андреаса отправился в командировку. Он тряхнул головой, отгоняя последние сомнения, сел в автомобиль. Застучал мотор старенького ДКВ. Машина двинулась. В конце квартала она проехала мимо синего «опеля» Энрико, приткнувшегося к другим автомобилям на общей стоянке.
3
— Ну вот мы и дома, — сказал Андреас, когда ДКВ одолел горбатый мост через ров и оказался на территории поместья.Автомобиль миновал несколько аллей, въехал в гараж. Отсюда вел в замок крытый переход.
Тилле-младший и его гости пересекли темный пустынный холл, стали подниматься по лестнице. Где-то внизу зажегся настенный фонарь и осветил фигуру женщины.
— Это я, — проговорил Андреас. — Со мной приятели. Идите к себе, Лотта!
— А что скажет хозяин? — сердито проговорила женщина.
— Ничего не скажет, если будете держать язык за зубами. Идите к себе!
Фонарь погас. Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула дверь.
— Злюка, — сказала Ингрид.
— Она добрый человек, и ты это знаешь. Ворчунья — да, но не злюка.
В середине второго часа ночи, когда в гостиной Андреаса уже стояла батарея пустых бутылок и вся компания была в отличном расположении духа, вдруг ударили зенитки.
Андреас погасил свет в комнате, поднял маскировочные шторы и распахнул окно. В комнату ворвался грохот канонады, перемежаемый нарастающим ревом бомбардировщиков. Яркие «фонари» на парашютах, мечущиеся по небу прожекторы, толчки взрывов, отсветы пожаров — все было как в ту ночь, когда у ответвления магистрального шоссе Энрико вел наблюдение за замком.
— Сегодня они опоздали, — сказал Андреас. — Обычно прилетают много раньше.
— Варвары, — вставила Ингрид. — Мирных людей обрекают на бессонные ночи.
— Зато мы прекращаем бомбардировки ровно в восемь часов вечера, чтобы русские и английские мамы могли уложить детей и рассказать им сказку на ночь… — Андреас захлопнул створки окна, опустил шторы. — Давайте пить и танцевать!
В разгар веселья в дверь постучали.
Андреас приоткрыл дверь, взял из рук показавшейся на пороге женщины стакан с водой и пилюлю. Проглотил лекарство, он затворил дверь.
Веселье продолжалось. Улучив минуту, Энрико попросил, чтобы хозяин показал свою библиотеку.
Они прошли в соседнюю комнату. Стены ее были заставлены шкафами: за стеклами поблескивали переплеты дорогих изданий. Энрико стал просматривать книги.
— Странное дело, — вдруг сказал он. — Служанка грозила нажаловаться на вас, а вы отозвались о ней хорошо. Где логика?
— Это несчастная женщина. У нее случилась беда.
— Сейчас приходила она? Заставила вас проглотить порошок. Вы больны?
— В детстве у меня была болезнь костей. С тех пор вынужден глотать всякую дрянь. Лотта бдительно следит, чтобы я не пропустил сроки приема лекарства.
— Но вы ходите в рестораны, пьете… Как это увязать? Быть может, она права: надо, чтобы вмешался ваш отец?
Андреас круто повернулся к гостю, стиснул кулаки.
— Когда человеку трудно, он должен не сжигать себя, а бороться, чтобы жизнь стала лучше, — мягко сказал Энрико.
— Как бороться, если вокруг все мерзавцы и предатели?
— Неужели все, даже Лотта?.. Кстати, что же с ней случилось?
— Убили ее хорошего друга.
— Я понимаю. Но идет война…
— Его убили здесь.
Энрико задержал дыхание. Возникла пауза. Из гостиной глухо доносилась музыка: исполнялась модная песенка про «донну Клару». Отворилась дверь. В комнату заглянула Ингрид. Постояв, вернулась в гостиную и плотно прикрыла дверь.
— Он был мужем Лотты? — спросил Энрико.
— Нет. Служил у нас в доме. Они очень дружили.
— Бедная женщина! Ходит теперь к нему на могилу…
— Лотта не знает, что он убит. Из слуг никто не знает.
— Что-то я не очень хорошо понимаю… Может, он жив, этот человек?
— Убит. В июле был застрелен на улице. Я и сам долгое время был в неведении: ушел человек и пропал… Только недавно разобрался. — Андреас горько усмехнулся: — Во всем разобрался!..
— Я вижу, вы тоже любили этого человека?
— Нет, он вел себя как холуй, готовый на все, лишь бы угодить господину.
— Лакей должен быть таким, Андреас.
— Он был управителем замка, а не лакеем.
— Вы и сейчас так думаете о нем?
— Пришло время — и он открылся с иной стороны. Но я узнал обо всем, когда его уже не стало. Вот что меня мучает, не дает жить.
— Я рад, что познакомился с вами, — сказал Энрико.
— Что вы знаете обо мне!.. — Андреас тяжело вздохнул.
— Интуиция. — Энрико потрепал его по плечу. — Наметанный глаз старого моряка… Послушайте, а как все же вам стала известна судьба этого человека? Мой нос чует какую-то тайну. Нет большего любителя загадочных историй, чем я.
— Ничего загадочного.
— Как же так? В доме все теряются в догадках, даже ваш отец, а вам вдруг удалось…
— Отец знал!
— Так это он вам рассказал?
— Взяли бы меня к себе на яхту! — вдруг сказал Андреас. — Мечтаю уехать куда угодно, только бы далеко и надолго. Сколько здесь мерзости… Люди предают друг друга.
— Кого же предали?
— Многих. Например, моего лучшего друга. Кто-то донес, что у него в роду были евреи. Взяли всех: его, двух сестер, родителей. Это был такой парень!.. Я просил отца, чтобы заступился. Он занимает важный пост, мой отец… Знаете, он чуть не ударил меня!
— Да… — Энрико помолчал. — Вы сказали: предали многих. Кого же еще?
— Меня!
— Вы живы-здоровы. Вот, веселитесь с друзьями. Кто вас предал?
— Я устал, — вдруг сказал Андреас. — Устал и хочу выпить. Идемте к ребятам.
В половине третьего ночи ДКВ, приняв все тех же пассажиров, тронулся в обратный путь: Андреас развозил приятелей по домам.
Раньше всех машину покинули девушки — они жили на ближней к Вальдхофу окраине Берлина.
Поначалу Энрико хотел попросить, чтобы его подвезли в район Потсдамерплац, где у ресторана ждал «опель». Но уже при въезде в город он заметил наблюдение: какой-то легковой автомобиль настойчиво следовал за ДКВ. Когда Андреас притормозил, высаживая девушек, остановился и второй автомобиль.
Вскоре Андреас простился и со своим приятелем.
— А куда отвезти вас? — спросил Тилле-младший Энрико.
— Я живу на Ноллендорфплац, неподалеку от станции метро.
Энрико как-то был в том районе и знал: это на порядочном расстоянии от «Фатерланда».
— Ноллендорфплац, — нерешительно протянул Андреас. — Как же туда ехать?..
У Энрико созрело решение.
— Дайте-ка руль. Мы в два счета будем у моего дома.
Они поменялись местами.
— Ого! — воскликнул юноша, когда ДКВ рванулся вперед, будто его пришпорили. — Вы не только моряк, но, я вижу, еще и гонщик!
— У вас хорошая машина… Знаете, за нами следует какой-то дурак. Жмет изо всех сил. Терпеть не могу, когда меня обгоняют!
— Я давно заметил этот автомобиль. С тех пор как погиб наш служащий, у замка вечно маячат какие-то типы. Иногда ездят следом, когда я развожу гостей. Не обращайте внимания.
ДКВ так круто свернул в боковую улицу, что завизжали покрышки.
— Осторожно, шины далеко не новые!
— Хорошая машина, — повторил Энрико. — А чего они хотят, эти люди? Вы разговаривали с ними?
— Кто же общается с филерами? Презренные твари. Видимо, не могут простить себе, что Дробиш не дался им в руки.
— Дробиш? Кто это?
— Так звали управителя. Он погиб в схватке с полицией. Его застрелили.
— Так он все же был преступник?
— Я думаю, тайный коммунист. Может быть, даже разведчик!
— Какая чепуха, Андреас! Начитались детективных романов, вот и мерещатся предатели и шпионы.
— Я прочитал не романы, а записки одного человека. Там было и о Дробише.
— Записки? — Энрико не удержался, быстро взглянул на юношу. — Чьи записки, Андреас?
— Одного человека…
Маленький автомобиль продолжал кружить по улицам, приближаясь к району, разрушенному бомбардировками. Эти кварталы и были целью Энрико. Только бы выиграть время, хоть на несколько минут оторваться от преследования!
— Когда мы снова встретимся? — спросил Андреас.
— Даже не знаю… А хотели бы?
— Пожалуйста, не забывайте меня.
— Видите, какая история… Мы расстанемся, и филеры засыплют вас вопросами: кого везли, кто был ваш гость? Потом привяжутся ко мне. Война, все насторожено…
— Я не скажу ни слова.
— Полиция может обратиться к вашему отцу.
— И ему ни слова!
— Отцу нельзя лгать.
— А если я ненавижу своего отца?! — выкрикнул юноша. — Ненавижу, ненавижу, — твердил он. — Вы не знаете, что это за человек!
— И не хочу знать. Достаточно, что он ваш отец.
— Но он предал меня!
— Вы сошли с ума… Стойте! То, что вы прочитали о Дробише, — это записи вашего отца?
— Его дневник. Там было и обо мне…
— Где вы обнаружили дневник?
— Исчез Дробиш — и к нам пришла полиция. Отец и я — мы оба помогали ей обыскивать дом. И случайно я нашел ключ — он находился в холле, под кадкой с пальмой. Когда кадку сдвинули, я наступил на него ногой.
— Утаили?
— Сперва не хотел, чтобы ключ попал в руки полиции: он был похож на тот, который я видел у отца. Потом стал догадываться, кто сунул ключ под кадку… Решил посмотреть, что же хранится в сейфе. Такая возможность представилась через несколько дней.
— Дневник был в сейфе?
— Да.
Впереди смутно замаячили остовы домов. Дорога ухудшилась. Ее покрывал слои песка, битого кирпича. Начиналась зона разрушений. Энрико бросил машину в сторону, объезжая рытвину. Сбоку открылся темный переулок. ДКВ въехал в него, сделал еще поворот. Здесь улица круто спускалась к набережной, ответвление вело на магистраль, по которой они недавно проехали. Еще поворот — и автомобиль остановился. Энрико выключил мотор,
— Кажется, мы ушли от них… Кто еще знает о ключе?
— Никто.
— А ваши приятели?
Андреас покачал головой.
— Где вы храните ключ?
— Он у меня.
— Здесь, с вами?! — вскрикнул Энрико.
— Вот. — Андреас достал ключ.
— Почему вы носите с собой такую улику?
— Перед тем как ехать в ресторан, я вынул деньги из сейфа. Там много денег.
Энрико взял ключ, взмахнул рукой в сторону реки. Раздался всплеск.
— Выбросили?!
— Смотрите, что могло произойти. Ваш отец пересчитывает деньги в сейфе. Обнаружилась недостача. Кого он может заподозрить? Конечно, сына, который каждый вечер бывает в ресторане. Вы спите, отец входит в комнату, обшаривает вашу одежду… Как бы вы доказали, что не помогали врагу нации Дробишу? Да вас сгноили бы в концлагере!
Наступила пауза. Энрико почувствовал, что юноша дрожит.
— Холодно? — спросил он. — Или перепугались?
— Немного…
— Ничего, теперь все страхи позади. Я ухожу. Мой дом неподалеку, но туда не подъехать. Все еще хотели бы встретиться со мной?
— Да!
— Назовите ваш телефон.
Андреас сказал номер. Энрико повторил его, запоминая.
— За телефоном могут наблюдать. Поэтому, позвонив, я попрошу… ну, скажем, Манфреда Фогеля. Вы ответите, что такого нет, положите трубку. Это значит, что ровно через два часа мы встречаемся у функтурма [55], поняли?
— Да… Наш телефон переводной: два аппарата — в кабинете у отца и у меня.
— Понял. О деньгах не думайте: я помогу.
— Вдруг отец все же спросит о вас?
— Расскажите о случайном знакомстве. Когда предупредили о предстоящем воздушном налете и надо было покинуть ресторан, вы затащили меня к себе. Ведь все так и было! Ну вот, мы мило провели время в компании. Вашего нового знакомого зовут Герберт. А фамилию не запомнили… Скажете, что высадили меня недалеко отсюда, на Уланштрассе. Это все. Ни звука о нашем разговоре наедине, иначе отец вытянет из вас историю с ключом. Боже, какое счастье, что мы выбросили ключ!.. До свидания, Андреас. Проедете два квартала, там свернете налево — как раз будет нужная вам магистраль. Счастливого пути!
ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ ГЛАВА
1
В три часа пополудни 23 октября Энрико вновь пришел в пивную на восточной окраине Берлина. Он занял столик, откуда хорошо был виден вход в заведение, заказал кружку пива и стал ждать.Кузьмич появился спустя десять минут — раздвинул занавес из бамбуковых стержней, подозвал официанта, спросил его о чем-то. Тот оглядел зал и покачал головой. После этого Кузьмич скрылся за занавесом. Он был в пальто и шляпе. Энрико понял, что должен идти за ним.
Они шли по улице на расстоянии двадцати шагов друг от друга. На перекрестке Кузьмич свернул за угол. Там стоял крытый грузовичок, кузов которого по углам был раскрашен черными и желтыми полосами, как шлагбаум. Кузьмич подошел к шоферу, возившемуся в моторе, перекинулся несколькими фразами. Увидев появившегося из-за угла Энрико, чуть кивнул. Задняя дверь кузова была открыта. Энрико влез в грузовик. Минуту спустя туда же сел Кузьмич. Автомобиль тронулся.
— Говори, — кивнул Кузьмич. — Говори и не спеши. Едем за город, у нас достаточно времени.
— Вынужден был нарушить ваш запрет относительно появления в Вальдхофе.
И Энрико рассказал о двух встречах с Андреасом.
Кузьмич слушал, не перебивая. Да, теперь можно было считать доказанным, что Дробиш погиб, когда шел на свидание с руководителем группы. Оставалась неясной судьба самого Эссена. И не было возможности что-либо узнать о нем.
Энрико вынул руку из кармана. На ладони лежал большой ключ с замысловатой бородкой.
— Примите подарок!
— А говорил, что выбросил, — усмехнулся Кузьмич.
— Так вы мне и поверили, — в тон ему сказал Энрико.
— Верно, не поверил… Но что же ты швырнул в реку?
— Гаечный ключ — нашарил его под сиденьем.
— Я так и подумал… — Кузьмич взял ключ, сунул к себе в карман. — Молодец, сделал хорошую работу. Ключ от сейфа Теодора Тилле — это большая удача.
— Я рассказал не все, — продолжал Энрико. — Очередная встреча с Гейдрихом не состоялась. Он назначен имперским протектором Богемии и Моравии, вылетел в Прагу.
— А кто вместо него в РСХА?
— Будет совмещать обе должности. Он уже обергруппенфюрер.
— Есть и еще новости?
— Агентурные группы из учебного центра СД пачками отправляют на восток. Впечатление, что немцам приходится туго. А они утверждают: вот-вот будет взята Москва.
— Слышал… Над Баку побывал «Юнкерс-88».
— Бомбил?
— Прилетал ночью, осветил город. Видимо, фотографировал. Бомб не сбросил. Вот и Саше запрещено делать то, для чего она послана. Сюда пришло несколько шифровок от ее имени: «У нас все готово, можем действовать». Тилле ответил отказом: работать, расширять связи, вести подготовку, но — ждать особой команды. Кстати, зафиксированы две попытки взорвать нефтепровод, идущий в Батуми. В ста километрах от Баку сожжен эшелон с бензином. И полное спокойствие на нефтепромыслах и заводах Баку… Что-то они замышляют. Может, хотят усыпить бдительность, чтобы ударить разом по самым важным объектам и в критическую минуту?..
— Хорошо бы полистать дневник моего шефа, — сказал Энрико. — Там может найтись объяснение.
— Пока нельзя.
— Обстановка тяжелая, а мы медлим. Немцы уже прорвались через Перекоп и заняли часть Крыма. Кроме того, взяты Харьков, Белгород, Курск, Калинин. Противник вышел к Ростову, к Горловке.
— Это известно.
— Я мог бы попробовать, Кузьмич! Правда, теперь мы знаем, что замок до сих пор под наблюдением, но все же…
— Нельзя, Энрико. — Кузьмич помолчал. — Пока нельзя.
— Вижу, возникает новый план?
— Может быть… — Кузьмич достал ключ, подержал на ладони, вновь спрятал в карман. — Вот бы убедиться, что дневник все еще в сейфе!
— А где ему быть? Сын рассердился на отца, потому что прочитал какие-то записи в дневнике. Сведения о Дробише тоже оттуда. Последний раз Андреас отпирал сейф четыре дня назад. Дневник был на месте… Но что вы замыслили?
— Пока все очень смутно…
Энрико откинулся на скамье, заглянул в целлулоидное оконце:
— Куда мы едем?
— К друзьям. Познакомишься. У них есть передатчик. — Кузьмич провел руками по щекам, посмотрел на Энрико. — Видишь, какое дело: у меня и впрямь неважно со здоровьем. Может случиться всякое… Ты должен быть готов все взять на себя.
Он углубился в раздумья. Энрико молча смотрел на старика. Хотел было зажечь сигарету, но вспомнил, как Кузьмич раскашлялся в прокуренном зале пивной, сунул сигареты в карман.
— Послушай, — вдруг сказал Кузьмич, — кто из твоих хозяев увлекается музыкой?
— Гейдрих.
— А какой инструмент?
— Кажется, скрипка.
— Вон как! — Кузьмич удивленно присвистнул. — В одной из шифровок Саше поручено навести справки о некоем человеке в Баку… Слышал ты о скрипках Страдивари? Так вот, Тилле считает, что в Баку есть одна из этих знаменитых скрипок.
— У частного лица?
— Да.
— Нашли этого человека?
— Жив-здоров.
— А скрипка?
— Представь, у него в самом деле оказался собственный «Страдивари»! Скрипка досталась от отца, который до революции долго жил где-то на Корсике. А сын даже не музыкант…
— Тилле уже знает об этом?
— Извещен. Пусть проникнется еще большим доверием к своему «агенту»… Конечно, приняты меры, чтобы скрипка надежно охранялась.
— Ясно… А что вы задумали в отношении дневника?
— Видишь ли, Дробиш смог сфотографировать только часть записей. Теперь нам необходим весь дневник.
— Записи после начала войны?
— Не только. Когда-то Тилле был близок к Гитлеру. Потом фюрер охладел к нему. Тилле воспринял это весьма болезненно. Дробиш слышал, как однажды его хозяин обозвал Гитлера шакалом… Понимаешь, какого рода записи могут оказаться в дневнике?
— Хотите заставить его работать на нас?
— Сегодня будет связь с Центром. Доложим о возможности сделать такую попытку.
— Вот еще о чем я подумал… Вы сказали: над Баку прошел «Юнкерс-88», не сбросил бомб. Где гарантия, что не прилетят другие, но уже с целью бомбежки?
— Последние месяцы я только об этом и думаю… Они считают, что успешно начали войну. Вот и надеются обойтись без разрушения нашей нефтяной промышленности. Поэтому и группа Саши сидит без дела. Таковы догадки. Но первое же крупное поражение немцев — и они могут все перерешить… Это учитывается. Ты должен знать: район сильно укрепляют. Бакинский корпус ПВО преобразован в армию. Город имеет третью по мощи противовоздушную оборону — после Москвы и Ленинграда. Но кто даст гарантию, что часть нацистских бомбардировщиков не прорвется к нефти Апшерона? Пусть это будет всего несколько самолетов… Только представь, что они могут натворить!
— К Москве они прорываются. Могут и к Баку. — Энрико задумался. — А знаете, есть одна мысль… Вот я ставлю себя на место немцев. Им крепко дали по зубам. Наступление замедлилось. Советские войска держат оборону. Нацистское командование готово отдать приказ — разбомбить, сжечь наши нефтепромыслы. И тут ему доносят: противник считается с перспективой потерять Бакинский район, поэтому нефтеперегонные заводы, нефтепромыслы, электростанции — все подготавливает к уничтожению… Как поступят немцы, получив такие данные?
— Странно, что ты пришел к этой мысли.
— Почему?
— Потому что есть секретное решение Советского правительства: в случае чрезвычайных обстоятельств в руки врага не должен попасть ни один нефтеперегонный завод или исправная скважина. Война есть война, надо предусмотреть самое худшее. И соответствующая работа уже ведется в Баку, Грозном, Майкопе…
— Кузьмич, это решение надо подбросить немцам! Они все равно узнают о нем рано или поздно. Так пусть узнают теперь же, немедленно.
2
В 13 часов 19 ноября 1941 года в новой имперской канцелярии Гитлера открылось военное совещание. Обсуждалось положение на Восточном фронте. К 15 часам, когда был сделан перерыв для кофе, успели высказаться: начальник верховного командования вооруженных сил Вильгельм Кейтель, начальник штаба оперативного руководства верховного командования вооруженных сил Альфред Иодль, начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер, командующий военно-морскими силами Эрих Редер.Свои замечания сделали: преемник Гитлера на посту главы государства — командующий военно-воздушными силами и уполномоченный по четырехлетнему плану Герман Геринг, начальник партийной канцелярии и заместитель Гитлера по НСДАП Мартин Борман.
Присутствовали, но не выступали: глава СС Генрих Гиммлер, руководитель РСХА и рейхспротектор Богемии и Моравии Рейнгард Гейдрих, шеф абвера Вильгельм Канарис.
Разумеется, никто не выказал сожаления по поводу несостоявшегося парада германских войск на Красной площади Москвы в день 7 ноября. Об этом просто не говорили. Зато было много суждений о том, что Красная Армия измотана и возможность сколько-нибудь крупного наступления советских войск исключается.
После перерыва говорил Гитлер.
Было решено [56]:
операции в районе Москвы должны иметь целью полное уничтожение вражеских дивизий путем согласованных наступательных действий, а не фронтальное оттеснение противника;
осуществить наступление одним корпусом на Воронеж;
на севере — ликвидировать ладожскую группу русских;
итальянские соединения переподчинить 4-му армейскому корпусу.
Было констатировано положение в войсках:
в целом — укомплектованность частей ниже среднего уровня, в особенности танками;
не хватает горючего;
противник по численности не уступает германским войскам, однако вести наступление не способен;
17-я армия: измотана боями;
6-я армия: крайне измотана боями;
группа армий «Центр»: наступление приостановлено из-за трудностей в снабжении войск и неблагоприятной погоды;
2-я армия: войска утомлены, снабжение осуществляется лишь с большим трудом.
Было отмечено относительное благополучие в ряде пехотных и танковых соединений, которые продолжают наступление.
Оперативные замыслы и возможные цели на ближайшее время:
ликвидировать ладожскую группу противника, соединиться с финнами, удерживать фронт на рубеже Ленинград, Кронштадт;
достигнуть Дона и Волги, цель — Сталинград, Майкоп;
активизировать действия авиации — удары по железным дорогам на разрушение, удары по шоссейным дорогам.
Политический эффект кампании: то, что уже совершено в России, надо считать невиданным достижением. В результате потери важнейших источников сырья, в особенности угольного бассейна, военный потенциал русских значительно снизился и в военно-экономическом отношении они не смогут быстро стать на ноги.
На этом совещание было закрыто. По указанию Гитлера остались Геринг, Борман, Гиммлер, Кейтель, Гейдрих, Канарис.
— Передо мной документ, — Гитлер взял из папки лист бумаги. — В декабре на военные нужды потребуется девяносто пять тысяч тонн нефти. Имеется в виду Восточный фронт, юго-восток, Африка. И это количество горючего, как я полагаю, — только минимум. Мы же будем располагать лишь пятьюдесятью пятью тысячами тонн. Понимаете, что это означает, господа?
— Означает, что история повторяется, — раздраженно сказал Геринг. — Германию снова терзает топливный голод, тогда как ее противники захлебываются в избытке горючего.
— По моим сведениям, Россия даже сокращает добычу нефти, — вставил Канарис. — У них переполнены хранилища, особенно в Бакинском районе. Конечно, есть трудности с вывозом: перегружены железные дороги. Но главное — у них много нефти. Очень много!
Геринг встал, прошелся по комнате. Он все больше наливался гневом, поминутно трогал воротничок, врезавшийся в толстую шею. Все смотрели на него.
— Я всегда поражался образу мышления некоторых умников из ОКХ [57], — проговорил Геринг. — Только подумать, в первые же дни восточного похода были сожжены гигантские хранилища нефти в западных военных округах Советов! — Он вскинул кулаки. — Их сожгли, вместо того чтобы захватить целыми и невредимыми!