Страница:
— В этом издании есть и «Водопад», и «На смерть князя Мещерского»!..
— Вы так хорошо знаете Державина?
— Вас это удивляет? А, ну конечно: «простая фельдшерица». Так вот, я не фельдшерица!
Находившийся у двери горец Леван подошел и встал рядом с хозяином.
— Можете вы удалить слугу? — сказала Саша.
Шерстев молчал.
— Я жду, атаман!
Шерстев смотрел на девушку и чувствовал, как в нем закипает злость. Едва сдерживаясь, глухим от волнения голосом сказал, что полностью доверяет Левану, при нем можно говорить о чем угодно.
Тогда Саша взяла со стола карандаш, на клочке бумаги крупно вывела: «Лелека» — пододвинула бумагу Шерстеву.
Атаман прочитал, пальцами потер виски, прочитал снова. Казалось, он силился понять написанное и не мог. Вот он еще раз скользнул глазами по бумаге. Помедлив, поднял голову, стал рассматривать Сашу, будто видел ее впервые.
Саша выдержала его взгляд.
— Леван, — сказал Шерстев, — придется тебе ненадолго выйти. Будь поблизости, я позову тебя.
Горец, зло поглядев на Сашу, вышел.
— Мы одни, — сказал атаман.
— Шесть дней назад я покинула уездный центр, чтобы разыскать отряд, которым командует Николай Шерстев. Я знала: этот отряд недавно отделился от войск атамана Григорьева и перебрался в наш уезд. Шла под видом мешочницы. В селе Марьино наткнулась на группу вооруженных всадников. Со старшим группы удалось сблизиться: у него болел глаз, а я знакома с основами медицины… Поступила так, потому что предположила: группа Гаркуши может иметь связь с отрядом Шерстева или хотя бы знать об этом отряде. Встретив вас вчера вечером, я уже не сомневалась, что нахожусь на верном следу. Сегодня исчезли последние сомнения: узнала вашу фамилию, а теперь еще увидела и это. — Саша показала на стопку книг на подоконнике.
— При чем здесь книги?
— Не каждый день встретишь командира вооруженного отряда, который бы возил с собой библиотечку русских поэтов. А вас так и характеризовали: интеллигент, книголюб, эстет…
— Кто характеризовал?
— Особа, знакомая нам обоим. Лелека.
— Он слишком мало знает меня, чтобы иметь право…
— Не он, а она.
— Люся?! — вскричал Шерстев. — Что с ней? Она здорова?
— Вполне здорова.
— А кем приходитесь Люсе?
— Подругой. Я тоже москвичка. Сейчас живу в здешнем уездном центре.
— Люся в Москве?
— Была там.
— Как это понять? Где же она теперь?
— У меня. — Саша выдержала паузу. — Приехала, как только узнала, что с братом случилась беда.
— С Константином?
— Вам не известно, что он арестован? — Саша и вправду была удивлена.
Шерстев вскочил на ноги, с грохотом свалив стул:
— Арестован? Кем?
— Его забрали в ЧК.
Вошел горец, вопросительно посмотрел на атамана.
— Ничего, Леван, иди и затвори дверь. — Шерстев обернулся к Саше: — Когда взяли Константина?
— Вероятно, недели полторы назад, — сказала она, все еще не веря в неосведомленность атамана. У бандитов такого ранга агентура действует во многих населенных пунктах округи и, конечно, в уездном центре. Как же Шерстев проморгал арест своего единомышленника?
— Рассказывайте! — потребовал атаман.
— С Константином Петровичем мы мало знакомы. О том, что живу в одном с ним городе, узнала из письма Люси… А потом вдруг приезжает она сама.
— Кто сообщил Люсе об аресте брата?
— Как я поняла, один из сослуживцев Константина Петровича — его приятель или доброжелатель.
— Кто именно?
— Люся не назвала этого человека,
— А вам известно, где работал Константин?
— Да, он служил в ЧК.
— Об этом вы узнали тоже от Люси?
— От него самого. Мне Люся писала о брате, ему — о своей подруге, то есть обо мне. Получив письмо, он разыскал меня, помог устроиться на работу в уездный ревком. Печатала там на машинке… Для Константина Петровича всегда закладывала лишний экземпляр.
— Черт возьми! — вырвалось у Шерстева. — И вы оставили такую службу!
— Кто-то позвонил мне и сказал, чтобы я уходила, иначе буду арестована.
— Люся уже была у вас?
— Приехала за два дня до этого. Бедняжка, плакала, бегала по учреждениям — хлопотала за брата… Когда я упомянула о звонке неизвестного доброжелателя, она сказала, что догадывается, кто этот человек.
— Тот, кто написал ей письмо?
— Совершенно верно.
— Кто же он?
— Я спрашивала, но она промолчала.
— Так… Каким образом вы оказались здесь?
— Я уже говорила, что искала вас.
— Выходит, вы еще в городе знали о моем отряде? Как это удалось?
— Странный вопрос. Ведь я работала в ревкоме. А там вы хорошо известны. Для ревкома не тайна и численность вашего отряда: тысяча сабель. В последнее время стало известно и о ваших пушках.
— О батарее? — с тревогой переспросил Шерстев. — Вы уверены?
— В ревкоме считают, что у вас пять трехдюймовок. Там даже знают, сколько снарядов…
— Сколько же?
— По двадцать на ствол.
— Дела! — пробормотал атаман. Он нахмурился, закусил губу. — Вести не очень приятные…
— Хочу подчеркнуть: как мне кажется, сведения поступили из отряда. Боюсь, у вас завелась гниль…
— Знают ли в ревкоме об аэроплане?
— Нет. — Саша тряхнула головой, как бы внося поправку. — Во всяком случае, мне об этом неведомо. Думаю, пока ваш аэроплан — тайна для города.
— Так, — сказал Шерстев. — А почему все-таки искали меня? Чем могу быть полезен?
Задав этот вопрос, он увидел, что собеседница сникла, уронила руки на колени. Казалось, она не знает, что ответить.
— Еще вчера, — наконец сказала Саша, — еще вчера я была уверена, что, отыскав вас, буду просить о помощи. А сейчас отчетливо вижу, в какую авантюру впуталась.
— Выражайтесь понятнее. Вас послала Люся?
— Нет. Почему-то она не любит вас…
— Но Люся знала, что вы намеревались разыскать меня?
— Да, я сказала.
— Так в чем же дело?
— Кто-то сообщил ей, что брата допрашивают по двенадцать часов кряду. Он пытается отмолчаться. Понимает, что после завершения расследования будет казнен. Вот и тянет время.
— Надеется на спасение?
— Вы бы не надеялись?
— Кто же может прийти к нему на помощь?
— Кроме вас, некому.
— Не могу, — твердо сказал Шерстев. — Ничего не добьюсь, только погублю отряд. Сунуться в город одними моими силами — безумие. Вот несколько позже…
— А что может измениться?
— Многое. Перемены наступят в самое ближайшее время… Словом, скоро мой отряд уже будет не одинок. И тогда я заставлю задрожать от ужаса этот чертов город!
— Город-то задрожит. Но к этому времени Костя Лелека будет убит. И это еще не завершение трагедии.
— Что вы имеете в виду?
— Боюсь, уйдет из жизни и Люся… Пока она суетится, на что-то надеется… Третьего дня под большим секретом сообщила мне, что готовит брату побег.
— Его можно спасти, только совершив налет на тюрьму. А побег — чепуха. Представляете, как в подвалах ЧК стерегут своего бывшего сотрудника?
— То же самое говорила и я. Но она настаивала. И в конце концов убедила меня. Сейчас я верю, что побег может получиться.
— Каким образом?
— Приятель Константина Петровича, тот самый чекист, через два дня на третий дежурит в тюрьме, возглавляет смену. Обещал Люсе выпустить брата, если она сможет принять беглеца и тотчас выпроводить из города.
— За чем же остановка?
— У Константина Петровича повреждена нога. Самому ему из города не выбраться. Нужна чья-то помощь. Следовательно, побег бесполезен: с огромным трудом его вызволят из тюрьмы, а спустя час исчезновение заключенного будет обнаружено, чекисты прочешут город, отыщут беглеца, схватят его или пристрелят… И все же приятель Лелеки продолжает искать. Надеется совершить невозможное.
— Почему такая заинтересованность, настойчивость?
— Видите ли, он… неравнодушен к Люсе.
— Откуда вы знаете? Вы же не видели его!
— Это сказала Люся.
— А сама она? Тоже интересуется им?
— Не думаю. Скорее всего, нет. Но Люся так любит брата!.. Ради его спасения она может пойти на все.
— Как вы оказались в здешних местах?
— Мне надо было уйти из города… Последнюю ночь мы обе не спали. Проговорили до рассвета. Я назвала несколько сел, в которых намеревалась укрыться на первое время. Объяснила Люсе, что, по данным ревкома, в тех местах появился большой, хорошо вооруженный отряд, враждебный Советской власти. К тем селам и следует пробираться — большевики туда не сунутся… Так вот, упомянув об отряде, я назвала его командира, то есть вас. Люся вскрикнула, закрыла лицо руками и расплакалась.
— Она что-нибудь сказала?
— Ничего ровным счетом. Как всегда, была сдержанна, скрытна. Поэтому я не знаю о ваших отношениях. Но мне кажется, когда-то между вами произошла размолвка.
— Почему вы так думаете?
— Думаю, и все. Разве я ошиблась? Вот видите, вы молчите!
— Люся ничего не передала для меня? — вдруг спросил Шерстев. — Быть может, записку? Или на словах?..
Саша покачала головой.
С минуту они глядели друг на друга. Потом атаман встал, прошел к окну. Все, что он услышал, было убедительно. Собеседница держалась безупречно, не сфальшивила даже в мелочи. А чувство настороженности, тревоги, возникшее, как только он увидел девицу, не ослабевало. Сейчас надо было решить, как дальше вести разговор.
Вошел Леван.
— Хозяин, — сказал он, встав у распахнутой двери, — большой гость приехал!
В комнату шагнул полковник Черный. Саша сразу его узнала: у Кузьмича имелись фотографии многих бандитских главарей.
Шерстев широко улыбнулся и принял гостя в объятия. Затем обратился к Саше:
— Сделаем перерыв. Позже я позову вас.
— Могу я попросить о любезности? — сказала она. — Пусть меня отведут к авиатору.
— Это зачем?
— Глупо упустить возможность час-другой поболтать с настоящим испанцем. Такая практика в языке!..
Шерстев был в нерешительности.
— О, я понимаю ваши опасения, — воскликнула Саша. — Но есть хорошее решение. Пусть авиатор разговаривает со мной, держа наготове заряженный револьвер. Полезно присутствие и еще кого-нибудь. Скажем, Гаркуши. Тогда наблюдение за подозрительной особой будет вестись в четыре ока. Эти мои слова надо понимать буквально: час назад я сняла повязку с глаза упомянутого Гаркуши.
— Хорошо, — сказал атаман. — Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. Гаркуша проводит вас к стоянке аэроплана и не будет мешать беседе с Энрико Гарсия… Леван, ты все понял?
— Хоп! — сказал горец.
— Сдашь нашу гостью на попечение Гаркуши и объяснишь ему, что надо.
Саша и Леван вышли.
— Ну и фифа, — сказал Черный. — Где ты ее раздобыл?
— Сама явилась. Утверждает, что подруга сестры Константина Лелеки.
— Подруга сестры Кости?.. Известно тебе, что дело его — труба?
— Мне сообщили, я не поверил.
— Кто сообщил?
— Эта особа. Потому и не поверил. Все пытаюсь выяснить, что она за птица. Пытаюсь, но пока все темно.
— А держится хорошо.
— Отлично держится. Думаю, большинство из того, что она рассказала, чистая правда.
— Большинство или все?
— Может, и все.
— Так какого же рожна!..
— Погоди! Ты батьку Григорьева хорошо знал?
— Не очень.
— Ну а я вырос у него на глазах. Хитер батька, как змий. Пестовал меня и всегда остерегал: «Бойся того, кто кажется слишком хорошим, у кого все идет слишком гладко».
— Не понимаю, какая здесь связь?
— У нее все слишком гладко. Я ей вопрос, она мне ответ, да такой, будто заранее все изложила на бумаге и карандашиком каждую запятую выправила… Батько Григорьев перед глазами стоит и перстом покачивает: «Остерегись, человече!»
— Не пережимаешь?
— А суди сам! Она принесла весть о Косте Лелеке. Не успел я переварить услышанное и засомневаться, как являешься ты и все подтверждаешь.
— Ну, хватил ты, друг Коля! — Черный вцепился руками в край стола, напрягся, — казалось, вот-вот бросится на собеседника. — Если ты и меня зачислил в тайные чекисты, разговор с тобой будет соответственный!
— Перестань, — поморщился Шерстев. — Тут дело серьезное. Все думаю: девица сообщила об аресте Лелеки, потому что понимала — вот-вот в отряд придет подтверждение.
— Заработает очко в доверии?
— Именно так.
— Не советовала ли она освободить Костю?
— Нет. Более того, косвенно предостерегала от такого шага. Ревкому, мол, и ЧК известна численность отряда, его вооружение.
— Там и в самом деле располагают данными об отряде?
— Даже знают, сколько у меня снарядов. Она назвала цифру: двадцать выстрелов на орудие.
— Точная цифра.
— Видишь, еще очко заработала!
— Послушай! — воскликнул Черный. — А не в твою ли пользу это очко? Может, перебрал ты в своих подозрениях и страхах? Повсюду в стране люди, недовольные властью большевиков, бегут к их противникам, объединяются, добывают оружие… Почему не предположить, что подруга Люси Лелеки — одна из таких патриоток?..
— Можно бы и предположить, — вздохнул Шерстев. — Вот только батько Григорьев перед глазами маячит…
— Ну, ладно! — Черный встал, выпятил живот, похлопал по нему ладонями. — Здесь, дорогой друг, непривычно пусто: не ел со вчерашнего дня. Знаю, и ты не враг чревоугодия. Так вот, прикажи, чтобы соорудили обед повкусней. И барышню к столу пригласи. Поболтаем с ней, приглядимся…
— Вы так хорошо знаете Державина?
— Вас это удивляет? А, ну конечно: «простая фельдшерица». Так вот, я не фельдшерица!
Находившийся у двери горец Леван подошел и встал рядом с хозяином.
— Можете вы удалить слугу? — сказала Саша.
Шерстев молчал.
— Я жду, атаман!
Шерстев смотрел на девушку и чувствовал, как в нем закипает злость. Едва сдерживаясь, глухим от волнения голосом сказал, что полностью доверяет Левану, при нем можно говорить о чем угодно.
Тогда Саша взяла со стола карандаш, на клочке бумаги крупно вывела: «Лелека» — пододвинула бумагу Шерстеву.
Атаман прочитал, пальцами потер виски, прочитал снова. Казалось, он силился понять написанное и не мог. Вот он еще раз скользнул глазами по бумаге. Помедлив, поднял голову, стал рассматривать Сашу, будто видел ее впервые.
Саша выдержала его взгляд.
— Леван, — сказал Шерстев, — придется тебе ненадолго выйти. Будь поблизости, я позову тебя.
Горец, зло поглядев на Сашу, вышел.
— Мы одни, — сказал атаман.
— Шесть дней назад я покинула уездный центр, чтобы разыскать отряд, которым командует Николай Шерстев. Я знала: этот отряд недавно отделился от войск атамана Григорьева и перебрался в наш уезд. Шла под видом мешочницы. В селе Марьино наткнулась на группу вооруженных всадников. Со старшим группы удалось сблизиться: у него болел глаз, а я знакома с основами медицины… Поступила так, потому что предположила: группа Гаркуши может иметь связь с отрядом Шерстева или хотя бы знать об этом отряде. Встретив вас вчера вечером, я уже не сомневалась, что нахожусь на верном следу. Сегодня исчезли последние сомнения: узнала вашу фамилию, а теперь еще увидела и это. — Саша показала на стопку книг на подоконнике.
— При чем здесь книги?
— Не каждый день встретишь командира вооруженного отряда, который бы возил с собой библиотечку русских поэтов. А вас так и характеризовали: интеллигент, книголюб, эстет…
— Кто характеризовал?
— Особа, знакомая нам обоим. Лелека.
— Он слишком мало знает меня, чтобы иметь право…
— Не он, а она.
— Люся?! — вскричал Шерстев. — Что с ней? Она здорова?
— Вполне здорова.
— А кем приходитесь Люсе?
— Подругой. Я тоже москвичка. Сейчас живу в здешнем уездном центре.
— Люся в Москве?
— Была там.
— Как это понять? Где же она теперь?
— У меня. — Саша выдержала паузу. — Приехала, как только узнала, что с братом случилась беда.
— С Константином?
— Вам не известно, что он арестован? — Саша и вправду была удивлена.
Шерстев вскочил на ноги, с грохотом свалив стул:
— Арестован? Кем?
— Его забрали в ЧК.
Вошел горец, вопросительно посмотрел на атамана.
— Ничего, Леван, иди и затвори дверь. — Шерстев обернулся к Саше: — Когда взяли Константина?
— Вероятно, недели полторы назад, — сказала она, все еще не веря в неосведомленность атамана. У бандитов такого ранга агентура действует во многих населенных пунктах округи и, конечно, в уездном центре. Как же Шерстев проморгал арест своего единомышленника?
— Рассказывайте! — потребовал атаман.
— С Константином Петровичем мы мало знакомы. О том, что живу в одном с ним городе, узнала из письма Люси… А потом вдруг приезжает она сама.
— Кто сообщил Люсе об аресте брата?
— Как я поняла, один из сослуживцев Константина Петровича — его приятель или доброжелатель.
— Кто именно?
— Люся не назвала этого человека,
— А вам известно, где работал Константин?
— Да, он служил в ЧК.
— Об этом вы узнали тоже от Люси?
— От него самого. Мне Люся писала о брате, ему — о своей подруге, то есть обо мне. Получив письмо, он разыскал меня, помог устроиться на работу в уездный ревком. Печатала там на машинке… Для Константина Петровича всегда закладывала лишний экземпляр.
— Черт возьми! — вырвалось у Шерстева. — И вы оставили такую службу!
— Кто-то позвонил мне и сказал, чтобы я уходила, иначе буду арестована.
— Люся уже была у вас?
— Приехала за два дня до этого. Бедняжка, плакала, бегала по учреждениям — хлопотала за брата… Когда я упомянула о звонке неизвестного доброжелателя, она сказала, что догадывается, кто этот человек.
— Тот, кто написал ей письмо?
— Совершенно верно.
— Кто же он?
— Я спрашивала, но она промолчала.
— Так… Каким образом вы оказались здесь?
— Я уже говорила, что искала вас.
— Выходит, вы еще в городе знали о моем отряде? Как это удалось?
— Странный вопрос. Ведь я работала в ревкоме. А там вы хорошо известны. Для ревкома не тайна и численность вашего отряда: тысяча сабель. В последнее время стало известно и о ваших пушках.
— О батарее? — с тревогой переспросил Шерстев. — Вы уверены?
— В ревкоме считают, что у вас пять трехдюймовок. Там даже знают, сколько снарядов…
— Сколько же?
— По двадцать на ствол.
— Дела! — пробормотал атаман. Он нахмурился, закусил губу. — Вести не очень приятные…
— Хочу подчеркнуть: как мне кажется, сведения поступили из отряда. Боюсь, у вас завелась гниль…
— Знают ли в ревкоме об аэроплане?
— Нет. — Саша тряхнула головой, как бы внося поправку. — Во всяком случае, мне об этом неведомо. Думаю, пока ваш аэроплан — тайна для города.
— Так, — сказал Шерстев. — А почему все-таки искали меня? Чем могу быть полезен?
Задав этот вопрос, он увидел, что собеседница сникла, уронила руки на колени. Казалось, она не знает, что ответить.
— Еще вчера, — наконец сказала Саша, — еще вчера я была уверена, что, отыскав вас, буду просить о помощи. А сейчас отчетливо вижу, в какую авантюру впуталась.
— Выражайтесь понятнее. Вас послала Люся?
— Нет. Почему-то она не любит вас…
— Но Люся знала, что вы намеревались разыскать меня?
— Да, я сказала.
— Так в чем же дело?
— Кто-то сообщил ей, что брата допрашивают по двенадцать часов кряду. Он пытается отмолчаться. Понимает, что после завершения расследования будет казнен. Вот и тянет время.
— Надеется на спасение?
— Вы бы не надеялись?
— Кто же может прийти к нему на помощь?
— Кроме вас, некому.
— Не могу, — твердо сказал Шерстев. — Ничего не добьюсь, только погублю отряд. Сунуться в город одними моими силами — безумие. Вот несколько позже…
— А что может измениться?
— Многое. Перемены наступят в самое ближайшее время… Словом, скоро мой отряд уже будет не одинок. И тогда я заставлю задрожать от ужаса этот чертов город!
— Город-то задрожит. Но к этому времени Костя Лелека будет убит. И это еще не завершение трагедии.
— Что вы имеете в виду?
— Боюсь, уйдет из жизни и Люся… Пока она суетится, на что-то надеется… Третьего дня под большим секретом сообщила мне, что готовит брату побег.
— Его можно спасти, только совершив налет на тюрьму. А побег — чепуха. Представляете, как в подвалах ЧК стерегут своего бывшего сотрудника?
— То же самое говорила и я. Но она настаивала. И в конце концов убедила меня. Сейчас я верю, что побег может получиться.
— Каким образом?
— Приятель Константина Петровича, тот самый чекист, через два дня на третий дежурит в тюрьме, возглавляет смену. Обещал Люсе выпустить брата, если она сможет принять беглеца и тотчас выпроводить из города.
— За чем же остановка?
— У Константина Петровича повреждена нога. Самому ему из города не выбраться. Нужна чья-то помощь. Следовательно, побег бесполезен: с огромным трудом его вызволят из тюрьмы, а спустя час исчезновение заключенного будет обнаружено, чекисты прочешут город, отыщут беглеца, схватят его или пристрелят… И все же приятель Лелеки продолжает искать. Надеется совершить невозможное.
— Почему такая заинтересованность, настойчивость?
— Видите ли, он… неравнодушен к Люсе.
— Откуда вы знаете? Вы же не видели его!
— Это сказала Люся.
— А сама она? Тоже интересуется им?
— Не думаю. Скорее всего, нет. Но Люся так любит брата!.. Ради его спасения она может пойти на все.
— Как вы оказались в здешних местах?
— Мне надо было уйти из города… Последнюю ночь мы обе не спали. Проговорили до рассвета. Я назвала несколько сел, в которых намеревалась укрыться на первое время. Объяснила Люсе, что, по данным ревкома, в тех местах появился большой, хорошо вооруженный отряд, враждебный Советской власти. К тем селам и следует пробираться — большевики туда не сунутся… Так вот, упомянув об отряде, я назвала его командира, то есть вас. Люся вскрикнула, закрыла лицо руками и расплакалась.
— Она что-нибудь сказала?
— Ничего ровным счетом. Как всегда, была сдержанна, скрытна. Поэтому я не знаю о ваших отношениях. Но мне кажется, когда-то между вами произошла размолвка.
— Почему вы так думаете?
— Думаю, и все. Разве я ошиблась? Вот видите, вы молчите!
— Люся ничего не передала для меня? — вдруг спросил Шерстев. — Быть может, записку? Или на словах?..
Саша покачала головой.
С минуту они глядели друг на друга. Потом атаман встал, прошел к окну. Все, что он услышал, было убедительно. Собеседница держалась безупречно, не сфальшивила даже в мелочи. А чувство настороженности, тревоги, возникшее, как только он увидел девицу, не ослабевало. Сейчас надо было решить, как дальше вести разговор.
Вошел Леван.
— Хозяин, — сказал он, встав у распахнутой двери, — большой гость приехал!
В комнату шагнул полковник Черный. Саша сразу его узнала: у Кузьмича имелись фотографии многих бандитских главарей.
Шерстев широко улыбнулся и принял гостя в объятия. Затем обратился к Саше:
— Сделаем перерыв. Позже я позову вас.
— Могу я попросить о любезности? — сказала она. — Пусть меня отведут к авиатору.
— Это зачем?
— Глупо упустить возможность час-другой поболтать с настоящим испанцем. Такая практика в языке!..
Шерстев был в нерешительности.
— О, я понимаю ваши опасения, — воскликнула Саша. — Но есть хорошее решение. Пусть авиатор разговаривает со мной, держа наготове заряженный револьвер. Полезно присутствие и еще кого-нибудь. Скажем, Гаркуши. Тогда наблюдение за подозрительной особой будет вестись в четыре ока. Эти мои слова надо понимать буквально: час назад я сняла повязку с глаза упомянутого Гаркуши.
— Хорошо, — сказал атаман. — Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. Гаркуша проводит вас к стоянке аэроплана и не будет мешать беседе с Энрико Гарсия… Леван, ты все понял?
— Хоп! — сказал горец.
— Сдашь нашу гостью на попечение Гаркуши и объяснишь ему, что надо.
Саша и Леван вышли.
— Ну и фифа, — сказал Черный. — Где ты ее раздобыл?
— Сама явилась. Утверждает, что подруга сестры Константина Лелеки.
— Подруга сестры Кости?.. Известно тебе, что дело его — труба?
— Мне сообщили, я не поверил.
— Кто сообщил?
— Эта особа. Потому и не поверил. Все пытаюсь выяснить, что она за птица. Пытаюсь, но пока все темно.
— А держится хорошо.
— Отлично держится. Думаю, большинство из того, что она рассказала, чистая правда.
— Большинство или все?
— Может, и все.
— Так какого же рожна!..
— Погоди! Ты батьку Григорьева хорошо знал?
— Не очень.
— Ну а я вырос у него на глазах. Хитер батька, как змий. Пестовал меня и всегда остерегал: «Бойся того, кто кажется слишком хорошим, у кого все идет слишком гладко».
— Не понимаю, какая здесь связь?
— У нее все слишком гладко. Я ей вопрос, она мне ответ, да такой, будто заранее все изложила на бумаге и карандашиком каждую запятую выправила… Батько Григорьев перед глазами стоит и перстом покачивает: «Остерегись, человече!»
— Не пережимаешь?
— А суди сам! Она принесла весть о Косте Лелеке. Не успел я переварить услышанное и засомневаться, как являешься ты и все подтверждаешь.
— Ну, хватил ты, друг Коля! — Черный вцепился руками в край стола, напрягся, — казалось, вот-вот бросится на собеседника. — Если ты и меня зачислил в тайные чекисты, разговор с тобой будет соответственный!
— Перестань, — поморщился Шерстев. — Тут дело серьезное. Все думаю: девица сообщила об аресте Лелеки, потому что понимала — вот-вот в отряд придет подтверждение.
— Заработает очко в доверии?
— Именно так.
— Не советовала ли она освободить Костю?
— Нет. Более того, косвенно предостерегала от такого шага. Ревкому, мол, и ЧК известна численность отряда, его вооружение.
— Там и в самом деле располагают данными об отряде?
— Даже знают, сколько у меня снарядов. Она назвала цифру: двадцать выстрелов на орудие.
— Точная цифра.
— Видишь, еще очко заработала!
— Послушай! — воскликнул Черный. — А не в твою ли пользу это очко? Может, перебрал ты в своих подозрениях и страхах? Повсюду в стране люди, недовольные властью большевиков, бегут к их противникам, объединяются, добывают оружие… Почему не предположить, что подруга Люси Лелеки — одна из таких патриоток?..
— Можно бы и предположить, — вздохнул Шерстев. — Вот только батько Григорьев перед глазами маячит…
— Ну, ладно! — Черный встал, выпятил живот, похлопал по нему ладонями. — Здесь, дорогой друг, непривычно пусто: не ел со вчерашнего дня. Знаю, и ты не враг чревоугодия. Так вот, прикажи, чтобы соорудили обед повкусней. И барышню к столу пригласи. Поболтаем с ней, приглядимся…
ПЯТАЯ ГЛАВА
Энрико Гарсия затянул последнюю гайку крепления мотора к фюзеляжу аэроплана, затем надел на вал сверкающий желтый пропеллер.
Работа была закончена. Он отошел в сторонку, чтобы передохнуть и выкурить папиросу.
Теперь предстояла проверка работы двигателя. Если все будет хорошо, он поднимется в воздух, сделает два-три круга.
Самолетик стоял у самой кромки леса, носом к просторному ровному лугу. Красные крылья машины и белоснежный решетчатый фюзеляж приятно контрастировали с фоном — позади биплана густо росли клены, и они уже оделись в осенние краски.
— Моя маленькая птичка, — проговорил испанец, любуясь аэропланом, — ты сильно сдала, бедняжка, но все равно я люблю тебя и не променяю ни на какую другую!..
— Боже, как интересно! — сказали рядом. — Никогда не приходилось слышать столь пылкого объяснения в любви.
Гарсия обернулся и увидел Сашу. Сопровождаемая Гаркушей, она только что подошла к самолету.
— Сеньорита! — Пилот раскланялся. — Вы ли это, или у меня снова начинаются видения?..
Саша полюбопытствовала, о каких видениях идет речь. Гарсия пояснил, что провел странную ночь. То ли он спал, то ли бредил наяву, но все время с ним была русская сеньорита.
— И знаете, с чего началось? Почему-то я оказался в Валенсии, у стены монастыря бенедиктинок, возле ниши с корзиной для подкидышей… Вы знакомы с этим нашим обычаем? [8]
— Да, читала.
— Только на этот раз все было наоборот. Я подхожу к нише, дергаю за шнур звонка. С минуту ниша пуста. Потом появляется корзина, и в ней — вы!
— В грудном возрасте?
— Ну нет. Вы были такая, как сейчас: взрослая и очаровательная, самая красивая на свете!
— И разумеется, одета как невеста, — усмехнулась Саша. Она уточнила: — Как ваша невеста…
— Именно так. На вас была мантилья и фата, причем такие, какие я сам выбрал бы в магазине.
— А что было дальше?
— Очень просто: я взял вас на руки и понес. Всю ночь мы слонялись по улицам, в каждой таверне нам подносили вина. Потом где-то мы танцевали. Какому-то карлисту [9], посмевшему поднять на вас глаза, я набил физиономию.
— Чем все это закончилось, сеньор жених?
— Увы, пока я дрался с карлистом, вы куда-то исчезли. Но вот вы появились снова, и я счастлив.
— Я все думаю, — сказала Саша, приняв озабоченный вид, — думаю, где бы нам достать мантилью и фату.
Гарсия расхохотался, взял руку Саши, поцеловал.
— А если я отыщу все это?
— Спрячем для другой девушки, которую вы тоже полюбите с первого взгляда.
— Сеньорита разбивает мне сердце.
— Оно исцелится, как только вы полетаете на своей птичке. Иногда не мешает проветрить мозги.
Испанец насупился. Саша подумала, что слишком уж грубо обошлась с ним. Чтобы переменить тему разговора, спросила, как подвигается ремонт.
— Ремонт окончен, — сказал Гарсия. — Я как раз собирался опробовать аппарат в воздухе.
— Надеюсь, у вас хорошая память на обещания? — сказала Саша. — Вы неосмотрительно поклялись, что возьмете меня в полет.
— Слово есть слово!
— Впрочем, не все зависит от нас с вами. — Саша покосилась на Гаркушу. — Я отдана на попечение этого человека. Он может не разрешить…
— Думаю, с ним мы поладим. Не станет возражать, если прихватим и его.
— Ваша птичка может поднять троих?
— Может, сеньорита. Но это предел… Итак, я проверяю мотор и, если все в порядке, мы летим.
Гарсия пошел к самолету.
Запуск мотора аэроплана всегда был нелегким делом. Сложность заключалась в том, что из воинства атамана Шерстева почти никто не соглашался дергать пропеллер. Если же за винт брался сам авиатор, трудно было найти желающего сесть на его место и, двигая рычажком газа, поддерживать обороты, когда заработает мотор. Аэроплана боялись, и основания для этого были. Как-то одному из добровольных помощников лопастью винта сильно попало по руке. В другой раз распустился узел веревки, которой биплан был привязан к дереву, мотор застучал, аэроплан побежал по лугу, и сидевший в кресле пилота бандит с воплем выбросился на землю.
Только немногие все еще соглашались помогать авиатору при подготовке машины к полетам. Одним из таких был телохранитель и слуга атамана — горец Леван. Сухощавый, тонкий в талии, он казался и вовсе невесомым, когда подпрыгивал и, ухватившись за лопасть пропеллера, повисал в воздухе. Но в следующую секунду винт поворачивался, мотор стрелял и, выплюнув клуб дыма, начинал тарахтеть. А Леван отпрыгивал в сторону, вскидывал руки, что-то кричал, случалось, даже выхватывал кинжал и потрясал им над головой. Работающий аэропланный мотор всякий раз приводил его в исступление… И всего несколько человек изъявили желание совершить полет. Среди этих последних был Степан Гаркуша. В банде Шерстева он считался лучшим наездником, лихим рубакой.
…Итак Гарсия стал готовить мотор к запуску. Он проверил, правильно ли установлено зажигание, осмотрел свечи, магнето. Все было в порядке. Тогда из большой белой жестянки он залил в бак горючее — жидкость с резким запахом.
— Мерзость необыкновенная, — проговорил Гарсия, вздрагивая от отвращения. — Но моя птичка неприхотлива, она способна переварить и эту зловонную пищу.
— Значит, вы хорошо ее воспитали, — рассудительно заметила Саша.
— Спасибо, сеньорита… Теперь мы зальем масло в картер, и тогда с Божьей помощью эта груда железного лома очнется от спячки.
— То вы поносите свой аэроплан, то осыпаете самыми нежными словами. Где лежит истина?
— Я люблю его, сеньорита. А кого любят, не грех и поругать иной раз — для порядка… Куда же девалось масло? Ага, вот оно!
Пилот поднял большую бутыль — одну из тех, что привезла группа Гаркуши.
Саша всплеснула руками. Все еще не веря глазам, подошла ближе, и тогда в нос ударил знакомый «аромат».
— Свой аэроплан вы поите касторкой?! — воскликнула она и расхохоталась.
— А что? Это лучшее масло для мотора. В юности я был гонщиком. Мой мотоцикл бегал только на касторке.
Саша долго не могла успокоиться. Наконец взяла себя в руки.
— Хочешь полетать? — сказала она Гаркуше.
— А ты? Оставить тебя не могу.
— Оба полетим!
Гаркуша с сомнением посмотрел на аэроплан и заметил, что на полет требуется разрешение атамана.
Где-то в лесу подала голос кукушка — прокричала пять раз, потом трижды и еще столько же. После минутной паузы все повторилось.
Это давал знать о себе Олесь Гроха. Сигнал, повторенный дважды, означал, что связнику надо срочно встретиться с разведчицей.
Как же повидать Гроху? Саша задумалась, рассеянно оглядела пилота, своего стража.
Энрико наполнил маслом картер мотора и теперь мыл руки, готовясь идти к атаману за разрешением на полет.
— А мне уже расхотелось, — вдруг сказала Саша и потерла затылок. — Голова побаливает. Болит и кружится…
Она села на жестянку из-под бензина, прижала платок ко лбу.
Гарсия поспешил к гостье.
Подошел и Гаркуша.
— Не найдется ли воды? — сказала Саша.
— Вода! — Гарсия посмотрел на Гаркушу. — Там вода… — Он показал на край луга, подал бандиту пустую манерку.
Гаркуша понял испанца: тот имел в виду ручеек, протекавший вдоль лесной опушки в версте от стоянки аэроплана.
Несколько секунд он был в нерешительности. Потом взял манерку, а испанцу передал свой карабин, выразительно показав глазами на Сашу.
Он ушел. Пилот расстелил на траве кусок брезента, предложил Саше прилечь и отдохнуть.
— Напротив, хочу встать!
С помощью пилота она поднялась на ноги, сделала несколько шагов.
— Кружится голова? — участливо спросил испанец. — Право, лучше бы вам посидеть.
— Она уже не болит. Вот только тошнота… Я пройдусь немного, хорошо?
Пилот кивнул.
Некоторое время он смотрел, как девушка, пошатываясь, идет к кустарникам. Достал табаку, скрутил и зажег папироску. Потом бросил ее, пошел следом за Сашей.
Саша вошла в лес, и тотчас подскочил Гроха.
— Лелека и Тулин бежали! — выпалил он.
Саша замерла, прижав руки к груди.
— Когда?
— Позавчера в ночь. Есть данные: Лелека сюда пробирается… Я коней раздобыл. Сматывай удочки!
— Погоди…
— Не медли, Саша!
— У них аэроплан — в степи не скроешься. В лесу будем — лес небольшой, найдут. Погибнем, да еще и переполошим банду.
— Послушай…
— Все, Олесь! Вечером жди здесь. Не приду — утром жди. Через связника Кузьмичу передай: банду нашли, здесь и полковник Черный. Что-то замышляют. Пусть Кузьмич высылает эскадроны ЧОН. Ни секунды не медли, мчись к связнику, Олешек!
— Держи! — Гроха достал маленький пистолет. — И еще знай: мы оба, Георгий и я, смотрим за шляхом. Лелека и Тулин появятся — встретим!
Саша спрятала пистолет на груди, пошла к лугу.
Когда она вернулась к опушке леса, пилот возился у аэроплана. Виден был и спешащий с водой Гаркуша. А с противоположной стороны, где находился лагерь банды, показались два всадника.
Вскоре Саше была передана полная манерка воды. К этому времени они с испанцем перебросились десятком фраз. Узнав, что девушка чувствует себя хорошо, пилот удовлетворенно кивнул.
Подъехали Шерстев и адъютант.
Первым делом главарь банды осведомился, куда ходил Гаркуша. Пилот объяснил. Подумав, добавил, что хотел было покатать девушку на аэроплане, но Гаркуша потребовал разрешения атамана.
Шерстев не ответил, но по выражению его лица было видно, что он доволен.
— Впрочем, — сказал Гарсия, — все равно полет не состоялся бы. Выяснилось, что разладился карбюратор. Регулировка займет полдня. Так что сегодня полетов не будет.
— Очень жаль, — сказал Шерстев. — Я как раз хотел покружить над лесом.
— Ближе к вечеру постараюсь все привести в порядок.
Атаман кивнул. Затем спросил, как чувствует себя гостья.
— Нездоровилось. Сейчас все прошло.
— Вот и хорошо, — сказал Шерстев. — В таком случае приглашаю вас на обед.
— Спасибо, — ответила Саша. — Это очень кстати. Признаться, я проголодалась.
— Почему вам так хочется совершить полет? — вдруг спросил атаман.
— Это у меня с детства. Мечтаю об аэроплане и…
— О чем еще?
— Научиться управлять автомобилем… Нет ли у вас старенькой машины?
— Вот вы какая! — Шерстев покачал головой. — Не перестаю удивляться.
Он взял авиатора под руку, повел в сторону. На ходу обернулся к Саше:
— Прошу пожаловать через полтора часа.
Она кивнула. Атаман и пилот удалились. В стороне негромко разговаривали горец Леван и Гаркуша.
Саша осталась одна.
Что же такое случилось в далеком городе, как удалось Лелеке и Тулину вырваться на свободу?.. Можно не сомневаться, Кузьмич делает все, чтобы схватить преступников. Но они опытны, особенно Лелека — этому известны чекистские хитрости… Что, если он прорвется сюда?..
Она подавила вздох, медленно прошлась по площадке. Итак, обед у атамана. Цель приглашения ясна… Ну что же, обед так обед. Только бы не появились Лелека и Тулин!
Атаман закончил разговор с авиатором, позвал Левана. Тот оставил Гаркушу, вскочил на лошадь и подъехал к хозяину, ведя его коня в поводу. Вскоре Шерстев и слуга уехали в лагерь.
Подошел Гарсия:
— Шеф сказал, что вы попросились ко мне, желая получить практику в языке. Это правда?
— Конечно.
— Но вы хорошо говорите по-испански. Особой практики не требуется… Зачем я понадобился?
— Атаман объяснил.
— Сеньорита должна простить, но я… не верю.
— Ваше право — верить или сомневаться. Странно, что вы так настойчивы.
— На это есть причины. — Гарсия помолчал. — Видите ли, когда вы ушли в лес, я отправился следом. Хотел быть неподалеку, если понадобится помощь… И я видел все!
Работа была закончена. Он отошел в сторонку, чтобы передохнуть и выкурить папиросу.
Теперь предстояла проверка работы двигателя. Если все будет хорошо, он поднимется в воздух, сделает два-три круга.
Самолетик стоял у самой кромки леса, носом к просторному ровному лугу. Красные крылья машины и белоснежный решетчатый фюзеляж приятно контрастировали с фоном — позади биплана густо росли клены, и они уже оделись в осенние краски.
— Моя маленькая птичка, — проговорил испанец, любуясь аэропланом, — ты сильно сдала, бедняжка, но все равно я люблю тебя и не променяю ни на какую другую!..
— Боже, как интересно! — сказали рядом. — Никогда не приходилось слышать столь пылкого объяснения в любви.
Гарсия обернулся и увидел Сашу. Сопровождаемая Гаркушей, она только что подошла к самолету.
— Сеньорита! — Пилот раскланялся. — Вы ли это, или у меня снова начинаются видения?..
Саша полюбопытствовала, о каких видениях идет речь. Гарсия пояснил, что провел странную ночь. То ли он спал, то ли бредил наяву, но все время с ним была русская сеньорита.
— И знаете, с чего началось? Почему-то я оказался в Валенсии, у стены монастыря бенедиктинок, возле ниши с корзиной для подкидышей… Вы знакомы с этим нашим обычаем? [8]
— Да, читала.
— Только на этот раз все было наоборот. Я подхожу к нише, дергаю за шнур звонка. С минуту ниша пуста. Потом появляется корзина, и в ней — вы!
— В грудном возрасте?
— Ну нет. Вы были такая, как сейчас: взрослая и очаровательная, самая красивая на свете!
— И разумеется, одета как невеста, — усмехнулась Саша. Она уточнила: — Как ваша невеста…
— Именно так. На вас была мантилья и фата, причем такие, какие я сам выбрал бы в магазине.
— А что было дальше?
— Очень просто: я взял вас на руки и понес. Всю ночь мы слонялись по улицам, в каждой таверне нам подносили вина. Потом где-то мы танцевали. Какому-то карлисту [9], посмевшему поднять на вас глаза, я набил физиономию.
— Чем все это закончилось, сеньор жених?
— Увы, пока я дрался с карлистом, вы куда-то исчезли. Но вот вы появились снова, и я счастлив.
— Я все думаю, — сказала Саша, приняв озабоченный вид, — думаю, где бы нам достать мантилью и фату.
Гарсия расхохотался, взял руку Саши, поцеловал.
— А если я отыщу все это?
— Спрячем для другой девушки, которую вы тоже полюбите с первого взгляда.
— Сеньорита разбивает мне сердце.
— Оно исцелится, как только вы полетаете на своей птичке. Иногда не мешает проветрить мозги.
Испанец насупился. Саша подумала, что слишком уж грубо обошлась с ним. Чтобы переменить тему разговора, спросила, как подвигается ремонт.
— Ремонт окончен, — сказал Гарсия. — Я как раз собирался опробовать аппарат в воздухе.
— Надеюсь, у вас хорошая память на обещания? — сказала Саша. — Вы неосмотрительно поклялись, что возьмете меня в полет.
— Слово есть слово!
— Впрочем, не все зависит от нас с вами. — Саша покосилась на Гаркушу. — Я отдана на попечение этого человека. Он может не разрешить…
— Думаю, с ним мы поладим. Не станет возражать, если прихватим и его.
— Ваша птичка может поднять троих?
— Может, сеньорита. Но это предел… Итак, я проверяю мотор и, если все в порядке, мы летим.
Гарсия пошел к самолету.
Запуск мотора аэроплана всегда был нелегким делом. Сложность заключалась в том, что из воинства атамана Шерстева почти никто не соглашался дергать пропеллер. Если же за винт брался сам авиатор, трудно было найти желающего сесть на его место и, двигая рычажком газа, поддерживать обороты, когда заработает мотор. Аэроплана боялись, и основания для этого были. Как-то одному из добровольных помощников лопастью винта сильно попало по руке. В другой раз распустился узел веревки, которой биплан был привязан к дереву, мотор застучал, аэроплан побежал по лугу, и сидевший в кресле пилота бандит с воплем выбросился на землю.
Только немногие все еще соглашались помогать авиатору при подготовке машины к полетам. Одним из таких был телохранитель и слуга атамана — горец Леван. Сухощавый, тонкий в талии, он казался и вовсе невесомым, когда подпрыгивал и, ухватившись за лопасть пропеллера, повисал в воздухе. Но в следующую секунду винт поворачивался, мотор стрелял и, выплюнув клуб дыма, начинал тарахтеть. А Леван отпрыгивал в сторону, вскидывал руки, что-то кричал, случалось, даже выхватывал кинжал и потрясал им над головой. Работающий аэропланный мотор всякий раз приводил его в исступление… И всего несколько человек изъявили желание совершить полет. Среди этих последних был Степан Гаркуша. В банде Шерстева он считался лучшим наездником, лихим рубакой.
…Итак Гарсия стал готовить мотор к запуску. Он проверил, правильно ли установлено зажигание, осмотрел свечи, магнето. Все было в порядке. Тогда из большой белой жестянки он залил в бак горючее — жидкость с резким запахом.
— Мерзость необыкновенная, — проговорил Гарсия, вздрагивая от отвращения. — Но моя птичка неприхотлива, она способна переварить и эту зловонную пищу.
— Значит, вы хорошо ее воспитали, — рассудительно заметила Саша.
— Спасибо, сеньорита… Теперь мы зальем масло в картер, и тогда с Божьей помощью эта груда железного лома очнется от спячки.
— То вы поносите свой аэроплан, то осыпаете самыми нежными словами. Где лежит истина?
— Я люблю его, сеньорита. А кого любят, не грех и поругать иной раз — для порядка… Куда же девалось масло? Ага, вот оно!
Пилот поднял большую бутыль — одну из тех, что привезла группа Гаркуши.
Саша всплеснула руками. Все еще не веря глазам, подошла ближе, и тогда в нос ударил знакомый «аромат».
— Свой аэроплан вы поите касторкой?! — воскликнула она и расхохоталась.
— А что? Это лучшее масло для мотора. В юности я был гонщиком. Мой мотоцикл бегал только на касторке.
Саша долго не могла успокоиться. Наконец взяла себя в руки.
— Хочешь полетать? — сказала она Гаркуше.
— А ты? Оставить тебя не могу.
— Оба полетим!
Гаркуша с сомнением посмотрел на аэроплан и заметил, что на полет требуется разрешение атамана.
Где-то в лесу подала голос кукушка — прокричала пять раз, потом трижды и еще столько же. После минутной паузы все повторилось.
Это давал знать о себе Олесь Гроха. Сигнал, повторенный дважды, означал, что связнику надо срочно встретиться с разведчицей.
Как же повидать Гроху? Саша задумалась, рассеянно оглядела пилота, своего стража.
Энрико наполнил маслом картер мотора и теперь мыл руки, готовясь идти к атаману за разрешением на полет.
— А мне уже расхотелось, — вдруг сказала Саша и потерла затылок. — Голова побаливает. Болит и кружится…
Она села на жестянку из-под бензина, прижала платок ко лбу.
Гарсия поспешил к гостье.
Подошел и Гаркуша.
— Не найдется ли воды? — сказала Саша.
— Вода! — Гарсия посмотрел на Гаркушу. — Там вода… — Он показал на край луга, подал бандиту пустую манерку.
Гаркуша понял испанца: тот имел в виду ручеек, протекавший вдоль лесной опушки в версте от стоянки аэроплана.
Несколько секунд он был в нерешительности. Потом взял манерку, а испанцу передал свой карабин, выразительно показав глазами на Сашу.
Он ушел. Пилот расстелил на траве кусок брезента, предложил Саше прилечь и отдохнуть.
— Напротив, хочу встать!
С помощью пилота она поднялась на ноги, сделала несколько шагов.
— Кружится голова? — участливо спросил испанец. — Право, лучше бы вам посидеть.
— Она уже не болит. Вот только тошнота… Я пройдусь немного, хорошо?
Пилот кивнул.
Некоторое время он смотрел, как девушка, пошатываясь, идет к кустарникам. Достал табаку, скрутил и зажег папироску. Потом бросил ее, пошел следом за Сашей.
Саша вошла в лес, и тотчас подскочил Гроха.
— Лелека и Тулин бежали! — выпалил он.
Саша замерла, прижав руки к груди.
— Когда?
— Позавчера в ночь. Есть данные: Лелека сюда пробирается… Я коней раздобыл. Сматывай удочки!
— Погоди…
— Не медли, Саша!
— У них аэроплан — в степи не скроешься. В лесу будем — лес небольшой, найдут. Погибнем, да еще и переполошим банду.
— Послушай…
— Все, Олесь! Вечером жди здесь. Не приду — утром жди. Через связника Кузьмичу передай: банду нашли, здесь и полковник Черный. Что-то замышляют. Пусть Кузьмич высылает эскадроны ЧОН. Ни секунды не медли, мчись к связнику, Олешек!
— Держи! — Гроха достал маленький пистолет. — И еще знай: мы оба, Георгий и я, смотрим за шляхом. Лелека и Тулин появятся — встретим!
Саша спрятала пистолет на груди, пошла к лугу.
Когда она вернулась к опушке леса, пилот возился у аэроплана. Виден был и спешащий с водой Гаркуша. А с противоположной стороны, где находился лагерь банды, показались два всадника.
Вскоре Саше была передана полная манерка воды. К этому времени они с испанцем перебросились десятком фраз. Узнав, что девушка чувствует себя хорошо, пилот удовлетворенно кивнул.
Подъехали Шерстев и адъютант.
Первым делом главарь банды осведомился, куда ходил Гаркуша. Пилот объяснил. Подумав, добавил, что хотел было покатать девушку на аэроплане, но Гаркуша потребовал разрешения атамана.
Шерстев не ответил, но по выражению его лица было видно, что он доволен.
— Впрочем, — сказал Гарсия, — все равно полет не состоялся бы. Выяснилось, что разладился карбюратор. Регулировка займет полдня. Так что сегодня полетов не будет.
— Очень жаль, — сказал Шерстев. — Я как раз хотел покружить над лесом.
— Ближе к вечеру постараюсь все привести в порядок.
Атаман кивнул. Затем спросил, как чувствует себя гостья.
— Нездоровилось. Сейчас все прошло.
— Вот и хорошо, — сказал Шерстев. — В таком случае приглашаю вас на обед.
— Спасибо, — ответила Саша. — Это очень кстати. Признаться, я проголодалась.
— Почему вам так хочется совершить полет? — вдруг спросил атаман.
— Это у меня с детства. Мечтаю об аэроплане и…
— О чем еще?
— Научиться управлять автомобилем… Нет ли у вас старенькой машины?
— Вот вы какая! — Шерстев покачал головой. — Не перестаю удивляться.
Он взял авиатора под руку, повел в сторону. На ходу обернулся к Саше:
— Прошу пожаловать через полтора часа.
Она кивнула. Атаман и пилот удалились. В стороне негромко разговаривали горец Леван и Гаркуша.
Саша осталась одна.
Что же такое случилось в далеком городе, как удалось Лелеке и Тулину вырваться на свободу?.. Можно не сомневаться, Кузьмич делает все, чтобы схватить преступников. Но они опытны, особенно Лелека — этому известны чекистские хитрости… Что, если он прорвется сюда?..
Она подавила вздох, медленно прошлась по площадке. Итак, обед у атамана. Цель приглашения ясна… Ну что же, обед так обед. Только бы не появились Лелека и Тулин!
Атаман закончил разговор с авиатором, позвал Левана. Тот оставил Гаркушу, вскочил на лошадь и подъехал к хозяину, ведя его коня в поводу. Вскоре Шерстев и слуга уехали в лагерь.
Подошел Гарсия:
— Шеф сказал, что вы попросились ко мне, желая получить практику в языке. Это правда?
— Конечно.
— Но вы хорошо говорите по-испански. Особой практики не требуется… Зачем я понадобился?
— Атаман объяснил.
— Сеньорита должна простить, но я… не верю.
— Ваше право — верить или сомневаться. Странно, что вы так настойчивы.
— На это есть причины. — Гарсия помолчал. — Видите ли, когда вы ушли в лес, я отправился следом. Хотел быть неподалеку, если понадобится помощь… И я видел все!