Страница:
— Он? — не выдержал Георгий.
— Погоди!
Гроха медлил. Прохожий вроде бы стар и немощен — вон как шаркает ногами, при каждом шаге загребает песок… Ну да это ничего не значит — Лелека не прост, способен преобразиться в кого угодно.
Лишь когда человек поравнялся с засадой, Гроха сделал окончательный вывод.
Путника пропустили.
Напряжение спало. Георгий достал еду — половину ржаного каравая и несколько луковиц. Разведчики с аппетитом поели. Теперь самое время было запалить самокрутку. Гроха уже извлек из кармана бумагу и махорку, поделился с товарищем, как вдруг отложил кисет. На дороге появился еще человек.
Мужчина был далеко, едва ли не в полуверсте, но Гроха только взглянул на него и сразу узнал.
Он вытащил наган, проверил патроны в барабане, сунул револьвер за пояс. Достал нож, воткнул его в землю рядом с собой.
— Уверен? — сказал Георгий, тоже готовя оружие. — Ты бы еще поглядел…
— Он самый. Такого разве спутаешь с кем другим… Трижды убийца. Ну, держись, гад!
И Гроха положил ладонь на рукоять ножа.
— Лучше гранатой, — сказал Георгий. — Для верности, Олесь!
— Нельзя шуметь.
— Понял. Действуй, а я подстрахую.
Константин Лелека приближался. Вскоре можно было разглядеть не только его лицо, но и заплаты на ветхом сереньком зипуне и дерюжных штанах преступника.
Чекисты не выпускали из поля зрения и того, кто шел впереди. Видели: «странник» поднялся на холм, сделал знак Лелеке и продолжал путь по гребню возвышенности. Судя по всему, выполнял роль передового дозорного — в случае опасности должен был предупредить коллегу.
— Уйдет, — прошептал Георгий.
— Никуда не денется. Кончим с главным, займемся помощником.
Лелека поравнялся с засадой. Гроха выскочил на дорогу у него за спиной, вскинул руку с ножом.
Но ударил винтовочный выстрел.
На мгновение Лелека оцепенел. В следующий миг шарахнулся в сторону, бросил палку и побежал.
Гроха мчался за ним, на ходу вытаскивая револьвер.
Снова загремели выстрелы. На холме появились всадники, дали шпоры коням, рванулись к бегущим.
Георгий выскочил из кустов с гранатами в обеих руках. Сделал шаг и будто споткнулся — рухнул на землю, сбитый пулей.
Наконец Гроха настиг Лелеку, всадил в него нож, ударил еще, выпустил в корчившегося на земле предателя несколько пуль из нагана.
Топот коней нарастал. Олесь выхватил гранату, чтобы отбиться от всадников. Поздно! Бандиты были уже рядом, и один достал его шашкой…
Патрулем, охранявшим подступы к лагерю банды, командовал Степан Гаркуша.
Сидя в седле, он наблюдал, как спешившиеся патрульные обыскивали убитых… Все в этом происшествии выглядело необычно. Вооруженные люди затеяли бой на дороге. И где? Близ лагеря отряда!.. Были так увлечены сварой, что проглядели патруль.
Он распорядился, чтобы убитых погрузили на коней, и повел группу в отряд.
…Торопясь с докладом о случившемся, Гаркуша на галопе миновал палатки артиллеристов, коновязи, походные кухни, осадил коня у резиденции атамана.
Здесь его глазам представилась такая картина. Возле сторожки стояло несколько оседланных лошадей. На одну из них Леван подсаживал мужика в замызганном пиджаке и грязных сапогах. Взглянув в лицо этого человека, Гаркуша с удивлением обнаружил, что знает его — видел сегодня утром. Но тогда это был осанистый полковник с властными жестами… Другую лошадь держала в поводу «докторица», тоже переодетая крестьянкой. Рядом с ней стоял батько.
Вот полковник взгромоздился на коня. Леван помог ему просунуть носок сапога в стремя, передал поводья.
— Хоп! — сказал горец и шлепнул коня по крупу. Тот вскинул голову, сделал короткий прыжок.
Тут же на лошадь села девушка и вскочил на своего жеребца атаман.
Гаркуша опомнился, подбежал к Шерстеву, стал рассказывать о происшествии. Не разобравшись, атаман прервал его на полуслове, хлестнул коня.
Но уже показались четверо патрульных. За ними валили любопытные.
Все спешились. Все, кроме Саши — она сразу узнала Олеся и Георгия, застыла в седле.
Убитых стали снимать с лошадей.
Гаркуша стоял рядом с Шерстевым и Черным, рассказывал, как все произошло.
Сперва положили на землю Георгия и Гроху. Затем стащили с коня человека, которого первым увидели чекисты. Этого порешил сам Гаркуша: гнался за ним, едва не вылетел из седла, когда конь споткнулся на выбоине, озлобился и наотмашь рубанул клинком беглеца.
Вот сняли последнего убитого. Саша не видела его лица, но знала, что это Лелека или Тулин. Только их могли атаковать Гроха и Георгий, атаковать и уничтожить, чтобы вывести ее из-под удара, спасти операцию.
Лелеку положили на землю. Черный скользнул по нему взглядом.
— Константин! — закричал он.
Вцепившись в грудь Гаркуше, повалил его, стал топтать ногами.
Шерстев еле оттащил полковника.
— Мои люди не виноваты, — твердил он. — Знаешь же, как все было. Другие напали на Костю. Вот же, удары ножом. Два удара…
— А потом из нагана добавил, — сказал Гаркуша, поднимаясь с земли. — Мы скачем к нему, а он бьет и бьет по лежащему!
— Кто? — сказал Черный.
Гаркуша показал на Олеся Гроху.
— Думаю, агент ЧК, — проговорил Шерстев. — Там понимали: вырвавшись на свободу, Лелека сделает попытку уйти к своим. Вот и устроили засаду. Странная история. Странная и запутанная… Меня уверяют, что Костя посажен в тюрьму. А он вдруг появился близ моего отряда. Как это понимать?
— Он был арестован, — сказал Черный. — Сведения точные.
— И что ногу повредил, ходить не может — тоже точные сведения?
— Зажила нога. Зажила, если он столько верст по степи прошагал.
— Сейчас выясним… Леван!
Подбежал горец.
— Леван, — распорядился Шерстев, — осмотри человека — вон того, что лежит крайним слева. Осмотри от пояса и до кончиков пальцев ног. Где-то у него должно быть повреждение: рана пли шрам. Найди это место.
— Затея нелепая, — сказал Черный.
— Почему?
— Потому что у Кости мог быть вывих. А вывихи, равно как растяжение сухожилий, не оставляют следов. Даже если их ищет такой крупный специалист, как твой холуй в черкеске. Была опухоль, спала. Вот и все.
Саша спешилась, отошла в сторонку, села под деревом. Столько свалилось на нее в этот трудный день! Голова была будто чугунная: ни единой мысли.
К Шерстеву подошел горец:
— Ноги у него чистые, хозяин. Ничего не нашел…
— Ладно, — сказал атаман, избегая встретиться взглядом с Черным. — Ладно, это не так важно. Где, кстати, девушка?
— Здесь была, хозяин. Позвать?
— Не надо…
Люди, толпившиеся возле убитых, стали расходиться. Ушли в сторожку Шерстев и Черный. На площадке осталась только Саша. Да в отдалении маячила нескладная фигура Степана Гаркуши. Утром он выменял у приятеля часики с браслетом и пару сережек — то и другое из золота, — отдав за них саблю в нарядных ножнах (у него была еще одна).
Теперь Гаркуша ждал, чтобы Саша ушла с поляны. Вдали от любопытных глаз он передаст ей подарки… Привезя девушку сюда, он был убежден, что быстро договорится с ней. Но помешали атаман и испанец. Вот и приехавший полковник тоже, как полагал Гаркуша, стал обхаживать гостью. Начальник патруля пришел к выводу, что должен действовать решительнее. Тем более что девушка стала нравиться ему всерьез. Если будет ее согласие, они тайно уедут из банды. Осядут где-нибудь в тихом селе, подальше от атамановых глаз, обвенчаются по закону… У него кое-что накоплено, спрятано в надежном месте — хватит на первые годы.
Постепенно Саша пришла в себя, разобралась в случившемся. Как же быть дальше? Если к Шерстеву прорывался Лелека, то можно ждать появления и Бориса Тулина. И на его пути уже не будет чекистского заслона… Значит, уйти, скрыться, пока еще не поздно?
Она представила: ночь, лагерь бандитов спит, со всех сторон врываются в лес эскадроны ЧОН, рубят врагов. Представила это и упрямо тряхнула головой. Вот когда она сможет подумать о себе, не раньше! Надо, чтобы Шерстев не встревожился, не увел отряд. Гроха и Георгий выполнили свой долг. Теперь пришел ее черед.
Из сторожки вышли атаман и Черный, медленно двинулись по поляне.
Саша с ненавистью следила за полковником. Человека, убившего Гришу Ревзина, настигло возмездие. Убийца Андрея Шагина все еще здравствует.
Она с трудом поднялась на ноги. Очень хотелось пить. Где-то здесь должно быть ведро с кружкой. Ага, вот стоит на скамье возле сторожки.
Она взяла кружку, зачерпнула воды. Но так и не напилась.
Над поляной повис злой пронзительный крик.
Саша вздрогнула, обернулась.
Кричала женщина, сидевшая позади здоровенного бородача на крупе лошади. Они только что въехали на поляну, и вот женщина увидела Сашу.
Эта была Стефания Белявская.
Сидя у атамана, Белявская истерически всхлипывала и рассказывала, как была схвачена чекистами и ждала смерти, но чудом оказалась на свободе, как несколько дней назад на тайной квартире встретилась с Лелекой, бежавшим из тюрьмы, согласилась помочь ему выбраться из города…
Затем последовало описание двухдневных мытарств в степи. Повсюду подстерегали опасности. Но чекисты искали одинокого мужчину, а Лелека шел с женщиной, вдобавок изменил внешность… На заключительном этапе пути они были уже втроем: Лелека встретил знакомого, тот взялся показать, где примерно расположен отряд Шерстева.
Двигались цепочкой, в полуверсте друг от друга. Когда из кустов выскочили двое и набросились на Лелеку, она, Стефания, была далеко позади. Упала на землю, отползла в сторону и затаилась.
Она видела, как появились конники и убили тех, кто напал на Константина Петровича. Но не было сил подняться, закричать, чтобы привлечь к себе внимание. Только два часа спустя она смогла наконец собраться с силами и продолжать путь. Тут-то и заметили ее всадники…
Привели Сашу.
Белявская подтвердила: это та самая чекистка, что весной была у них с обыском и забрала ценности, а в прошлом месяце участвовала в ночном налете ЧК, во время которого были арестованы Константин Лелека, Борис Тулин и она, Стефания, с мужем.
У Саши были связаны руки за спиной. Подошел Черный, некоторое время разглядывал ее, будто видел впервые.
— Желаете что-нибудь сказать?
Саша не ответила.
Покачав головой, полковник вернулся на место.
— Ну, кто из нас оказался прав? — усмехнулся Шерстев.
— Интересный экземпляр! — Черный повысил голос, обращаясь к Саше: — Понимаете, что вас расстреляют?
Саша глядела на него и думала, что жить осталось минуты. Она умрет, а убийца Андрея Шагина будет жить, ходить по земле.
Она повернулась, толкнула ногой дверь.
У дома ее ждал конвой.
По тому, как уверенно повели ее в лес, она поняла, что конвойные получили все указания…
Она закашлялась. Почудилась какая-то тяжесть на груди. Вспомнила: в лифчике еще лежит пистолет, переданный Грохой.
— Развяжите мне руки, — сказала она. — Развяжите руки, и пусть подойдет полковник Черный. Мне надо передать ему важные сведения.
— А ну, оборотись! — сказали сзади.
Она повернулась на голос.
Тут же ударил выстрел.
Гарсия ждал у аэроплана до темноты. В десятом часу вечера зачехлил мотор, привязал аэроплан к вбитым в землю кольям, решив идти к атаману, выяснить причину задержки. Но вдруг остановился. Пальцы потянулись к карману комбинезона, где находилась записка — та, которую утром передала Саша.
Как же быть? Парень, наверное, явился на место встречи и ждет.
Он вернулся к машине. Долго ходил вдоль опушки леса, подняв над головой записку, звал адресата…
Не дождавшись, побрел к лагерю.
Атаман и его гость уже спали. У сторожки сидел Леван и при свете свечи чистил сапоги хозяина.
Здесь Гарсия узнал обо всем.
У него хватило выдержки выслушать горца и ничем себя не выдать.
Он присел под деревом, чтобы выкурить папиросу, успокоиться. Снова нащупал в кармане записку. Адресат не придет за ней. Никогда не придет… Но записка должна быть доставлена. Куда же? В город, советским властям. Пусть знают, как жила и погибла эта удивительная девушка!..
Так было принято решение.
Подошел истопник, собиравший дрова для бандитской кухни. Устроился рядом, попросил табаку.
Закурив, рассказал, что ходил к оврагу поглядеть на убитую. Совсем еще молодая…
Энрико взял его за руку. Мучительно искал нужные слова на чужом языке и не мог найти. Вскочив на ноги, стал показывать, как действуют лопатой.
— Где похоронили? — догадался истопник. — Да нет, пока не зарыли. Утром зароют. Хочешь взглянуть на нее?
— Гарсия закивал.
— Туточки. — Истопник показал направление. — Сотня шагов — и будешь на месте.
Он встал, каблуком раздавил окурок, побрел к своей кухне.
Гарсия направился к оврагу.
Высоко в безоблачном небе светила полная луна, и пилот сразу увидел лежавшую.
Но она была не одна. Кто-то стоял возле нее на коленях!..
Испанец отпрянул. Из-под ноги сорвался камень, с шумом покатился по склону оврага.
Тот, кто был внизу, испуганно оглянулся. Гарсия узнал Степана Гаркушу.
Бандит тоже опознал авиатора, поманил его пальцем.
Гарсия прыгнул в овраг.
— Бьется сердце-то! — зашептал Гаркуша.
Пилот упал на колени, приложил ухо к Сашиной груди. Уловил слабый прерывистый стук.
Они сбросили с себя рубахи, стали рвать их на полосы, обматывать рану на груди девушки.
Перевязка была закончена. Тогда Гаркуша показал Энрико маленький пистолет. Оружие было обезображено глубокой вмятиной возле казенника.
— Здесь был, — Гаркуша показал Саше на грудь. — Пуля в него и шмякнула.
Гарсия снова вспомнил парня, с которым Саша встретилась в лесу.
Гаркуша поднял Сашу на руки:
— Куда понесем?
— Ко мне!
Путь в две версты тянулся бесконечно долго: при малейшей опасности они хоронились в кустах.
И вот наконец аэроплан.
Сашу усадили на сиденье, крепко привязали. Энрико снял чехол с мотора.
Теперь предстояло ждать рассвета.
Они расположились в неглубокой ложбинке, свернули папироски. Здесь можно было курить, не опасаясь, что огонь увидят в лагере. Гаркуша полез в карман, вытащил часы и сережки:
— Ей отдашь. Как придет в себя, сразу и отдай. Скажешь от кого…
Пилот опустил подарки в карман комбинезона, где лежали записка и обезображенный пистолет.
— Жаль мне ее стало, — продолжал Гаркуша. — Сперва позабавиться думал. А потом пожалел… Хотел сделать, как лучше. Не моя вина, что не вышло…
Стало прохладно и сыро. Луна скрылась. Сразу потемнело. Но это продолжалось недолго. Вот далеко на горизонте небо стало розовым, по самому его краю пролегла прозрачная полоса. Налетел ветерок, тронул траву на краю ложбины.
— Пора, — сказал Гаркуша.
Они встали, пошли к машине.
Гарсия пощупал пульс у Саши.
— Ничего, — сказал он. — Будем лететь!
— С Богом, — сказал Гаркуша.
Он влез в кресло авиатора, положил руку на рычажок газа, как учил испанец.
Гарсия рванул лопасть пропеллера. Рванул снова. Мотор застучал.
Гаркуша спрыгнул на землю, поспешил к хвосту машины, где должен был перерезать веревку, удерживающую аэроплан возле дерева.
Энрико уже сидел на своем месте, надевал очки.
Самолет дрогнул, пошел навстречу светлой полоске на горизонте.
Мотор ревел напряженнее, злее.
Машина все убыстряла бег. Вот уже повисла в воздухе, пошла вверх, теряя очертания, будто растворяясь в сумраке начинающегося дня.
— Погоди!
Гроха медлил. Прохожий вроде бы стар и немощен — вон как шаркает ногами, при каждом шаге загребает песок… Ну да это ничего не значит — Лелека не прост, способен преобразиться в кого угодно.
Лишь когда человек поравнялся с засадой, Гроха сделал окончательный вывод.
Путника пропустили.
Напряжение спало. Георгий достал еду — половину ржаного каравая и несколько луковиц. Разведчики с аппетитом поели. Теперь самое время было запалить самокрутку. Гроха уже извлек из кармана бумагу и махорку, поделился с товарищем, как вдруг отложил кисет. На дороге появился еще человек.
Мужчина был далеко, едва ли не в полуверсте, но Гроха только взглянул на него и сразу узнал.
Он вытащил наган, проверил патроны в барабане, сунул револьвер за пояс. Достал нож, воткнул его в землю рядом с собой.
— Уверен? — сказал Георгий, тоже готовя оружие. — Ты бы еще поглядел…
— Он самый. Такого разве спутаешь с кем другим… Трижды убийца. Ну, держись, гад!
И Гроха положил ладонь на рукоять ножа.
— Лучше гранатой, — сказал Георгий. — Для верности, Олесь!
— Нельзя шуметь.
— Понял. Действуй, а я подстрахую.
Константин Лелека приближался. Вскоре можно было разглядеть не только его лицо, но и заплаты на ветхом сереньком зипуне и дерюжных штанах преступника.
Чекисты не выпускали из поля зрения и того, кто шел впереди. Видели: «странник» поднялся на холм, сделал знак Лелеке и продолжал путь по гребню возвышенности. Судя по всему, выполнял роль передового дозорного — в случае опасности должен был предупредить коллегу.
— Уйдет, — прошептал Георгий.
— Никуда не денется. Кончим с главным, займемся помощником.
Лелека поравнялся с засадой. Гроха выскочил на дорогу у него за спиной, вскинул руку с ножом.
Но ударил винтовочный выстрел.
На мгновение Лелека оцепенел. В следующий миг шарахнулся в сторону, бросил палку и побежал.
Гроха мчался за ним, на ходу вытаскивая револьвер.
Снова загремели выстрелы. На холме появились всадники, дали шпоры коням, рванулись к бегущим.
Георгий выскочил из кустов с гранатами в обеих руках. Сделал шаг и будто споткнулся — рухнул на землю, сбитый пулей.
Наконец Гроха настиг Лелеку, всадил в него нож, ударил еще, выпустил в корчившегося на земле предателя несколько пуль из нагана.
Топот коней нарастал. Олесь выхватил гранату, чтобы отбиться от всадников. Поздно! Бандиты были уже рядом, и один достал его шашкой…
Патрулем, охранявшим подступы к лагерю банды, командовал Степан Гаркуша.
Сидя в седле, он наблюдал, как спешившиеся патрульные обыскивали убитых… Все в этом происшествии выглядело необычно. Вооруженные люди затеяли бой на дороге. И где? Близ лагеря отряда!.. Были так увлечены сварой, что проглядели патруль.
Он распорядился, чтобы убитых погрузили на коней, и повел группу в отряд.
…Торопясь с докладом о случившемся, Гаркуша на галопе миновал палатки артиллеристов, коновязи, походные кухни, осадил коня у резиденции атамана.
Здесь его глазам представилась такая картина. Возле сторожки стояло несколько оседланных лошадей. На одну из них Леван подсаживал мужика в замызганном пиджаке и грязных сапогах. Взглянув в лицо этого человека, Гаркуша с удивлением обнаружил, что знает его — видел сегодня утром. Но тогда это был осанистый полковник с властными жестами… Другую лошадь держала в поводу «докторица», тоже переодетая крестьянкой. Рядом с ней стоял батько.
Вот полковник взгромоздился на коня. Леван помог ему просунуть носок сапога в стремя, передал поводья.
— Хоп! — сказал горец и шлепнул коня по крупу. Тот вскинул голову, сделал короткий прыжок.
Тут же на лошадь села девушка и вскочил на своего жеребца атаман.
Гаркуша опомнился, подбежал к Шерстеву, стал рассказывать о происшествии. Не разобравшись, атаман прервал его на полуслове, хлестнул коня.
Но уже показались четверо патрульных. За ними валили любопытные.
Все спешились. Все, кроме Саши — она сразу узнала Олеся и Георгия, застыла в седле.
Убитых стали снимать с лошадей.
Гаркуша стоял рядом с Шерстевым и Черным, рассказывал, как все произошло.
Сперва положили на землю Георгия и Гроху. Затем стащили с коня человека, которого первым увидели чекисты. Этого порешил сам Гаркуша: гнался за ним, едва не вылетел из седла, когда конь споткнулся на выбоине, озлобился и наотмашь рубанул клинком беглеца.
Вот сняли последнего убитого. Саша не видела его лица, но знала, что это Лелека или Тулин. Только их могли атаковать Гроха и Георгий, атаковать и уничтожить, чтобы вывести ее из-под удара, спасти операцию.
Лелеку положили на землю. Черный скользнул по нему взглядом.
— Константин! — закричал он.
Вцепившись в грудь Гаркуше, повалил его, стал топтать ногами.
Шерстев еле оттащил полковника.
— Мои люди не виноваты, — твердил он. — Знаешь же, как все было. Другие напали на Костю. Вот же, удары ножом. Два удара…
— А потом из нагана добавил, — сказал Гаркуша, поднимаясь с земли. — Мы скачем к нему, а он бьет и бьет по лежащему!
— Кто? — сказал Черный.
Гаркуша показал на Олеся Гроху.
— Думаю, агент ЧК, — проговорил Шерстев. — Там понимали: вырвавшись на свободу, Лелека сделает попытку уйти к своим. Вот и устроили засаду. Странная история. Странная и запутанная… Меня уверяют, что Костя посажен в тюрьму. А он вдруг появился близ моего отряда. Как это понимать?
— Он был арестован, — сказал Черный. — Сведения точные.
— И что ногу повредил, ходить не может — тоже точные сведения?
— Зажила нога. Зажила, если он столько верст по степи прошагал.
— Сейчас выясним… Леван!
Подбежал горец.
— Леван, — распорядился Шерстев, — осмотри человека — вон того, что лежит крайним слева. Осмотри от пояса и до кончиков пальцев ног. Где-то у него должно быть повреждение: рана пли шрам. Найди это место.
— Затея нелепая, — сказал Черный.
— Почему?
— Потому что у Кости мог быть вывих. А вывихи, равно как растяжение сухожилий, не оставляют следов. Даже если их ищет такой крупный специалист, как твой холуй в черкеске. Была опухоль, спала. Вот и все.
Саша спешилась, отошла в сторонку, села под деревом. Столько свалилось на нее в этот трудный день! Голова была будто чугунная: ни единой мысли.
К Шерстеву подошел горец:
— Ноги у него чистые, хозяин. Ничего не нашел…
— Ладно, — сказал атаман, избегая встретиться взглядом с Черным. — Ладно, это не так важно. Где, кстати, девушка?
— Здесь была, хозяин. Позвать?
— Не надо…
Люди, толпившиеся возле убитых, стали расходиться. Ушли в сторожку Шерстев и Черный. На площадке осталась только Саша. Да в отдалении маячила нескладная фигура Степана Гаркуши. Утром он выменял у приятеля часики с браслетом и пару сережек — то и другое из золота, — отдав за них саблю в нарядных ножнах (у него была еще одна).
Теперь Гаркуша ждал, чтобы Саша ушла с поляны. Вдали от любопытных глаз он передаст ей подарки… Привезя девушку сюда, он был убежден, что быстро договорится с ней. Но помешали атаман и испанец. Вот и приехавший полковник тоже, как полагал Гаркуша, стал обхаживать гостью. Начальник патруля пришел к выводу, что должен действовать решительнее. Тем более что девушка стала нравиться ему всерьез. Если будет ее согласие, они тайно уедут из банды. Осядут где-нибудь в тихом селе, подальше от атамановых глаз, обвенчаются по закону… У него кое-что накоплено, спрятано в надежном месте — хватит на первые годы.
Постепенно Саша пришла в себя, разобралась в случившемся. Как же быть дальше? Если к Шерстеву прорывался Лелека, то можно ждать появления и Бориса Тулина. И на его пути уже не будет чекистского заслона… Значит, уйти, скрыться, пока еще не поздно?
Она представила: ночь, лагерь бандитов спит, со всех сторон врываются в лес эскадроны ЧОН, рубят врагов. Представила это и упрямо тряхнула головой. Вот когда она сможет подумать о себе, не раньше! Надо, чтобы Шерстев не встревожился, не увел отряд. Гроха и Георгий выполнили свой долг. Теперь пришел ее черед.
Из сторожки вышли атаман и Черный, медленно двинулись по поляне.
Саша с ненавистью следила за полковником. Человека, убившего Гришу Ревзина, настигло возмездие. Убийца Андрея Шагина все еще здравствует.
Она с трудом поднялась на ноги. Очень хотелось пить. Где-то здесь должно быть ведро с кружкой. Ага, вот стоит на скамье возле сторожки.
Она взяла кружку, зачерпнула воды. Но так и не напилась.
Над поляной повис злой пронзительный крик.
Саша вздрогнула, обернулась.
Кричала женщина, сидевшая позади здоровенного бородача на крупе лошади. Они только что въехали на поляну, и вот женщина увидела Сашу.
Эта была Стефания Белявская.
Сидя у атамана, Белявская истерически всхлипывала и рассказывала, как была схвачена чекистами и ждала смерти, но чудом оказалась на свободе, как несколько дней назад на тайной квартире встретилась с Лелекой, бежавшим из тюрьмы, согласилась помочь ему выбраться из города…
Затем последовало описание двухдневных мытарств в степи. Повсюду подстерегали опасности. Но чекисты искали одинокого мужчину, а Лелека шел с женщиной, вдобавок изменил внешность… На заключительном этапе пути они были уже втроем: Лелека встретил знакомого, тот взялся показать, где примерно расположен отряд Шерстева.
Двигались цепочкой, в полуверсте друг от друга. Когда из кустов выскочили двое и набросились на Лелеку, она, Стефания, была далеко позади. Упала на землю, отползла в сторону и затаилась.
Она видела, как появились конники и убили тех, кто напал на Константина Петровича. Но не было сил подняться, закричать, чтобы привлечь к себе внимание. Только два часа спустя она смогла наконец собраться с силами и продолжать путь. Тут-то и заметили ее всадники…
Привели Сашу.
Белявская подтвердила: это та самая чекистка, что весной была у них с обыском и забрала ценности, а в прошлом месяце участвовала в ночном налете ЧК, во время которого были арестованы Константин Лелека, Борис Тулин и она, Стефания, с мужем.
У Саши были связаны руки за спиной. Подошел Черный, некоторое время разглядывал ее, будто видел впервые.
— Желаете что-нибудь сказать?
Саша не ответила.
Покачав головой, полковник вернулся на место.
— Ну, кто из нас оказался прав? — усмехнулся Шерстев.
— Интересный экземпляр! — Черный повысил голос, обращаясь к Саше: — Понимаете, что вас расстреляют?
Саша глядела на него и думала, что жить осталось минуты. Она умрет, а убийца Андрея Шагина будет жить, ходить по земле.
Она повернулась, толкнула ногой дверь.
У дома ее ждал конвой.
По тому, как уверенно повели ее в лес, она поняла, что конвойные получили все указания…
Она закашлялась. Почудилась какая-то тяжесть на груди. Вспомнила: в лифчике еще лежит пистолет, переданный Грохой.
— Развяжите мне руки, — сказала она. — Развяжите руки, и пусть подойдет полковник Черный. Мне надо передать ему важные сведения.
— А ну, оборотись! — сказали сзади.
Она повернулась на голос.
Тут же ударил выстрел.
Гарсия ждал у аэроплана до темноты. В десятом часу вечера зачехлил мотор, привязал аэроплан к вбитым в землю кольям, решив идти к атаману, выяснить причину задержки. Но вдруг остановился. Пальцы потянулись к карману комбинезона, где находилась записка — та, которую утром передала Саша.
Как же быть? Парень, наверное, явился на место встречи и ждет.
Он вернулся к машине. Долго ходил вдоль опушки леса, подняв над головой записку, звал адресата…
Не дождавшись, побрел к лагерю.
Атаман и его гость уже спали. У сторожки сидел Леван и при свете свечи чистил сапоги хозяина.
Здесь Гарсия узнал обо всем.
У него хватило выдержки выслушать горца и ничем себя не выдать.
Он присел под деревом, чтобы выкурить папиросу, успокоиться. Снова нащупал в кармане записку. Адресат не придет за ней. Никогда не придет… Но записка должна быть доставлена. Куда же? В город, советским властям. Пусть знают, как жила и погибла эта удивительная девушка!..
Так было принято решение.
Подошел истопник, собиравший дрова для бандитской кухни. Устроился рядом, попросил табаку.
Закурив, рассказал, что ходил к оврагу поглядеть на убитую. Совсем еще молодая…
Энрико взял его за руку. Мучительно искал нужные слова на чужом языке и не мог найти. Вскочив на ноги, стал показывать, как действуют лопатой.
— Где похоронили? — догадался истопник. — Да нет, пока не зарыли. Утром зароют. Хочешь взглянуть на нее?
— Гарсия закивал.
— Туточки. — Истопник показал направление. — Сотня шагов — и будешь на месте.
Он встал, каблуком раздавил окурок, побрел к своей кухне.
Гарсия направился к оврагу.
Высоко в безоблачном небе светила полная луна, и пилот сразу увидел лежавшую.
Но она была не одна. Кто-то стоял возле нее на коленях!..
Испанец отпрянул. Из-под ноги сорвался камень, с шумом покатился по склону оврага.
Тот, кто был внизу, испуганно оглянулся. Гарсия узнал Степана Гаркушу.
Бандит тоже опознал авиатора, поманил его пальцем.
Гарсия прыгнул в овраг.
— Бьется сердце-то! — зашептал Гаркуша.
Пилот упал на колени, приложил ухо к Сашиной груди. Уловил слабый прерывистый стук.
Они сбросили с себя рубахи, стали рвать их на полосы, обматывать рану на груди девушки.
Перевязка была закончена. Тогда Гаркуша показал Энрико маленький пистолет. Оружие было обезображено глубокой вмятиной возле казенника.
— Здесь был, — Гаркуша показал Саше на грудь. — Пуля в него и шмякнула.
Гарсия снова вспомнил парня, с которым Саша встретилась в лесу.
Гаркуша поднял Сашу на руки:
— Куда понесем?
— Ко мне!
Путь в две версты тянулся бесконечно долго: при малейшей опасности они хоронились в кустах.
И вот наконец аэроплан.
Сашу усадили на сиденье, крепко привязали. Энрико снял чехол с мотора.
Теперь предстояло ждать рассвета.
Они расположились в неглубокой ложбинке, свернули папироски. Здесь можно было курить, не опасаясь, что огонь увидят в лагере. Гаркуша полез в карман, вытащил часы и сережки:
— Ей отдашь. Как придет в себя, сразу и отдай. Скажешь от кого…
Пилот опустил подарки в карман комбинезона, где лежали записка и обезображенный пистолет.
— Жаль мне ее стало, — продолжал Гаркуша. — Сперва позабавиться думал. А потом пожалел… Хотел сделать, как лучше. Не моя вина, что не вышло…
Стало прохладно и сыро. Луна скрылась. Сразу потемнело. Но это продолжалось недолго. Вот далеко на горизонте небо стало розовым, по самому его краю пролегла прозрачная полоса. Налетел ветерок, тронул траву на краю ложбины.
— Пора, — сказал Гаркуша.
Они встали, пошли к машине.
Гарсия пощупал пульс у Саши.
— Ничего, — сказал он. — Будем лететь!
— С Богом, — сказал Гаркуша.
Он влез в кресло авиатора, положил руку на рычажок газа, как учил испанец.
Гарсия рванул лопасть пропеллера. Рванул снова. Мотор застучал.
Гаркуша спрыгнул на землю, поспешил к хвосту машины, где должен был перерезать веревку, удерживающую аэроплан возле дерева.
Энрико уже сидел на своем месте, надевал очки.
Самолет дрогнул, пошел навстречу светлой полоске на горизонте.
Мотор ревел напряженнее, злее.
Машина все убыстряла бег. Вот уже повисла в воздухе, пошла вверх, теряя очертания, будто растворяясь в сумраке начинающегося дня.
КНИГА ВТОРАЯ
ПЕРВАЯ ГЛАВА
Швертбот обогнул скалистый мыс Султан и вошел в бухту. Здесь он взял круче к ветру, направляясь к далекому бую. В ночную пору белый мигающий огонек буя можно разглядеть за несколько миль. Ориентируясь на мигалку, танкеры из Махачкалы и Астрахани легко находят дорогу к причалам нефтяного порта Баку.
У этого буя предстояло повернуть и швертботу: при сегодняшнем береговом ветре такой маневр позволил бы точно выйти к бонам городского яхт-клуба.
Маленьким судном управлял Энрико Гарсия. За последние годы он мало изменился — разве что стал жилистее и суше да резче обозначились надбровные дуги на костистом смуглом лице.
На борту он был не один. Рядом сидела Саша. В кокпите [10] спала на разостланных пробковых поясах девочка лет четырнадцати — дочь.
Сегодня Энрико исполнилось сорок пять лет. Накануне на семейном совете было решено, что в выходной день они совершат морскую прогулку по островам, вернутся под вечер. Ну, а ежели появятся гости, что же, в доме есть бочонок вина.
В море пробыли весь день. Сперва направились к торчащей из волн горбатой скале — острову Вульфу, любовались его причудливыми гротами, в которых металась и пенилась зеленая вода, затем высадились на другом островке — Песчаном, купались на мелководье, прямо руками ловили у берега серо-зеленых больших раков и глупых бычков. Накупавшись, разожгли костер.
День выдался на редкость знойный. У путников не было с собой картошки, которую можно было бы испечь в золе, не имелось чайника или котелка. Словом, костер был ни к чему. Но Энрико сказал, что истинные моряки всегда разводят огонь на необитаемом острове.
— Огонь, — насмешливо протянула Саша. Она погладила дочку по блестящим черным волосам. — Скажи, Лола, ты видишь огонь?
Все рассмеялись. В самом деле, сложенные в кучу щепки и хворост трещали и корчились, но пламени нельзя было разглядеть. Более того, костер отбрасывал тень. Причудливая зубчатая тень металась по белому песку пляжа, повторяя очертания огня, невидимого в ослепительном сиянии летнего солнечного дня.
Теперь путешественники возвращались домой. Швертбот шел с небольшим креном на хорошей скорости. Еще час — и они будут на берегу.
— Саша, — сказал Энрико, пытаясь заглянуть под парус, — пройди на бак. Мне кажется, кто-то плывет навстречу.
Она легко пробежала по борту к носовой части суденышка, поднесла руку к глазам, всматриваясь в море.
— Большая яхта, капитан! Идет встречным курсом, расстояние — пять кабельтовых.
— Доклад принят, — сказал Энрико. И наставительно добавил: — Только не «расстояние», а «дистанция». Дистанция — пять кабельтовых, Саша. Ну, а как мы разойдемся?
— По всем правилам, капитан. Левыми бортами.
— При встрече судов в море полагается и еще что-то. Ты опять забыла?
— При встрече в море суда приветствуют друг друга, приспуская флаг, — отчеканила Саша. — Но что делать, если наш флаг пришит к кромке паруса?.. Будут еще указания, кэп?
Они поженились вскоре после того, как Саша оправилась от ранения. Вот как это произошло.
Дождливым осенним утром 1919 года жители уездного города были разбужены треском, доносившимся откуда-то сверху. Наиболее любопытные вышли из домов и увидели низко кружащийся над улицами аэроплан. У реки аппарат снизился и исчез из виду. Люди побежали туда. Когда они достигли набережной, аппарат уже стоял на земле. От него спешил к горожанам смуглый мужчина, держа на руках окровавленную женщину. «Гошпиталь, — твердил он, заглядывая в глаза людям, — гошпиталь надо быстро!..»
Он был в комбинезоне и кепке, повернутой козырьком к затылку, и на шее у него болтались большие автомобильные очки на ремешке.
Полчаса спустя у аэроплана уже стояли часовые. Еще через два часа аппарат взял двух чекистов в черных кожанках и взмыл в воздух.
Вскоре в местной газете появилось сообщение о разгроме банды атамана Шерстева, последнего крупного отряда контрреволюционного войска атамана Григорьева.
Первое, что увидела Саша, когда к ней вернулось сознание, был белый известковый потолок больничной палаты. Она опустила глаза и обнаружила Энрико Гарсия. Он сидел на стуле у ее ног и спал.
Саша вздохнула. Сами собой сомкнулись веки, отключилось сознание. Но теперь она дышала ровно, глубоко.
Энрико принял все заботы о раненой, проводил возле нее дни и ночи. Отлучался лишь для того, чтобы сбегать на привоз и раздобыть какой-нибудь деликатес. Здесь весьма кстати пришлись золотые десятки, которыми атаман Шерстев расплачивался со своим пилотом.
По возвращении он демонстрировал Саше свои приобретения — выхватывал из кошелки и поднимал над головой курицу, кусок сала или лепешку сливочного масла в зеленом капустном листе. Саша обязательно должна была подтвердить: это действительно лучшее из того, что можно достать на рынке. А Энрико таращил глаза, надувал щеки и отчаянно жестикулировал: копировал спекулянтов, воссоздавая историю покупок.
Поглядеть на эти представления сбегалась вся больница. Люди толпились в дверях и покатывались со смеху. Поведение Энрико объяснялось его экспансивностью, темпераментом: испанец, горячая южная кровь.
На деле же все было иначе. Только Энрико знал, что по ночам Саша плачет: никак не может забыть погибших товарищей. Ему уже было известно, кто был Андрей Шагин и как подло с ним расправились. Ну, а убитых напарников Саши по разведке — Олеся Гроху и второго связника он сам видел в банде… Вот он и лечил по-своему Сашу — старался развеселить.
С ее матерью он познакомился, когда после разведывательного полета с чекистами посадил аэроплан на городской площади и вернулся в больницу. Ему сказали, что Саша у хирурга. Он устроился у двери в операционную и стал ждать. Почти тотчас в дальнем конце коридора появилась женщина. Сопровождал ее руководитель чекистов, которого Энрико уже знал.
Они тоже подошли к операционной. Энрико сразу понял, кто эта женщина: мать и дочь были очень похожи.
— Сеньора, — сказал он, — потеряно много крови, но рана, я думаю, не так опасна, как это кажется. Еще я свидетельствую: она мужественно держалась до самого конца. Любая мать могла бы гордиться такой дочерью. Что до меня, то перед ней я в неоплатном долгу.
Кузьмич заметил, что это он, Энрико Гарсия, спас жизнь Саше, а не наоборот.
— Ну нет! — Энрико покачал головой. — Есть вещи, которые порядочные люди ценят выше собственной жизни. Сеньорита помогла мне остаться честным человеком.
Так они познакомились, вместе провели ночь у Сашиной постели — после операции Саша была в таком состоянии, что в любую минуту могло потребоваться вмешательство врачей.
На рассвете он уговорил пожилую женщину отправиться домой и немного поспать: утром ее ждала работа в госпитале, находящемся на другом конце города.
К исходу дня, когда она снова пришла в больницу, Энрико провел ее в расположенную по соседству каморку. Там стояла раскладная койка с постелью.
— Мои апартаменты, — сказал Энрико. — Как видите, условия вполне приличные. И потом у меня нет другого жилья в этом городе.
— Для вас готова комната в моем доме.
— Как вы думаете, оставила бы она тяжело раненного товарища?
— Думаю, не оставила бы, — сказала мать и улыбнулась.
Энрико тоже улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
Так он добивался права неотлучно находиться возле Саши.
Она вышла из больницы через полтора месяца. К этому времени у них все было решено.
Год спустя в семье появилась маленькая Лола. Еще через два года Энрико Гарсия с отличием завершил учебу на курсах военных пилотов, стал красным командиром, получил назначение в Среднюю Азию — там все еще свирепствовали басмачи, местные власти остро нуждались в таких, как он, храбрых и умелых авиаторах. Саша отправилась с ним, а Лола осталась у бабушки.
Последние несколько лет они служили в Баку — Энрико попросил перевести его ближе к морю, которое любил с детства. Саша работала в ГПУ, Энрико командовал звеном морских ближних разведчиков — МБР. Они звали с собой и Марию Павловну, но она больше всего на свете ценила независимость и не поехала. Она и Лолу не хотела отдавать: девочка хорошо учится, занимается языками, сейчас бабушка ей нужнее, чем родители. Но Саша все же настояла на своем.
…Между тем встречное судно приблизилось. В те годы это была единственная на Каспии настоящая большая яхта — с килем в несколько тонн, уходящим под воду массивным треугольным плавником. Тяжелый киль позволял судну нести большую парусность. И сейчас, подставив боковому ветру белоснежные кливер и грот, яхта грациозно скользила по волнам.
Энрико с горящими от возбуждения глазами следил за изящным судном. Яхта принадлежала военно-морскому ведомству, стояла на якоре неподалеку от базы гидросамолетов. Он хорошо знал ее и все же всякий раз немел от восторга, когда видел судно в плавании… Если авиация была делом жизни Энрнко, то яхты, швертботы, вообще плавание под парусами — самым сильным увлечением.
— Лола! — крикнул он. — Взгляни на это чудо!
И так как дочь продолжала спать, он протянул руку и легонько пощекотал ее за ухом.
Лола проснулась, выставила голову за ограждение кокпита.
— Что это?!
Девочка показывала на берег. Там, за западной оконечностью города, полыхал пожар. Высоко вверх била струя огня, будто кто-то зажег гигантский факел. Пламя то скрывалось в бурлящих клубах черного дыма, то расталкивало дым и тогда было видно целиком.
Саша тоже увидела пожар, перебежала на корму, села рядом с Энрико.
— Нефть? — сказал он.
— Думаю, горит фонтан… — Она взглянула на мужа. — Надо быстрее на берег!
Энрико молча показал на паруса. Широкое полотнище грота, еще минуту назад упруго выгнутое давлением ветра, сейчас обмякло, пошло складками.
У этого буя предстояло повернуть и швертботу: при сегодняшнем береговом ветре такой маневр позволил бы точно выйти к бонам городского яхт-клуба.
Маленьким судном управлял Энрико Гарсия. За последние годы он мало изменился — разве что стал жилистее и суше да резче обозначились надбровные дуги на костистом смуглом лице.
На борту он был не один. Рядом сидела Саша. В кокпите [10] спала на разостланных пробковых поясах девочка лет четырнадцати — дочь.
Сегодня Энрико исполнилось сорок пять лет. Накануне на семейном совете было решено, что в выходной день они совершат морскую прогулку по островам, вернутся под вечер. Ну, а ежели появятся гости, что же, в доме есть бочонок вина.
В море пробыли весь день. Сперва направились к торчащей из волн горбатой скале — острову Вульфу, любовались его причудливыми гротами, в которых металась и пенилась зеленая вода, затем высадились на другом островке — Песчаном, купались на мелководье, прямо руками ловили у берега серо-зеленых больших раков и глупых бычков. Накупавшись, разожгли костер.
День выдался на редкость знойный. У путников не было с собой картошки, которую можно было бы испечь в золе, не имелось чайника или котелка. Словом, костер был ни к чему. Но Энрико сказал, что истинные моряки всегда разводят огонь на необитаемом острове.
— Огонь, — насмешливо протянула Саша. Она погладила дочку по блестящим черным волосам. — Скажи, Лола, ты видишь огонь?
Все рассмеялись. В самом деле, сложенные в кучу щепки и хворост трещали и корчились, но пламени нельзя было разглядеть. Более того, костер отбрасывал тень. Причудливая зубчатая тень металась по белому песку пляжа, повторяя очертания огня, невидимого в ослепительном сиянии летнего солнечного дня.
Теперь путешественники возвращались домой. Швертбот шел с небольшим креном на хорошей скорости. Еще час — и они будут на берегу.
— Саша, — сказал Энрико, пытаясь заглянуть под парус, — пройди на бак. Мне кажется, кто-то плывет навстречу.
Она легко пробежала по борту к носовой части суденышка, поднесла руку к глазам, всматриваясь в море.
— Большая яхта, капитан! Идет встречным курсом, расстояние — пять кабельтовых.
— Доклад принят, — сказал Энрико. И наставительно добавил: — Только не «расстояние», а «дистанция». Дистанция — пять кабельтовых, Саша. Ну, а как мы разойдемся?
— По всем правилам, капитан. Левыми бортами.
— При встрече судов в море полагается и еще что-то. Ты опять забыла?
— При встрече в море суда приветствуют друг друга, приспуская флаг, — отчеканила Саша. — Но что делать, если наш флаг пришит к кромке паруса?.. Будут еще указания, кэп?
Они поженились вскоре после того, как Саша оправилась от ранения. Вот как это произошло.
Дождливым осенним утром 1919 года жители уездного города были разбужены треском, доносившимся откуда-то сверху. Наиболее любопытные вышли из домов и увидели низко кружащийся над улицами аэроплан. У реки аппарат снизился и исчез из виду. Люди побежали туда. Когда они достигли набережной, аппарат уже стоял на земле. От него спешил к горожанам смуглый мужчина, держа на руках окровавленную женщину. «Гошпиталь, — твердил он, заглядывая в глаза людям, — гошпиталь надо быстро!..»
Он был в комбинезоне и кепке, повернутой козырьком к затылку, и на шее у него болтались большие автомобильные очки на ремешке.
Полчаса спустя у аэроплана уже стояли часовые. Еще через два часа аппарат взял двух чекистов в черных кожанках и взмыл в воздух.
Вскоре в местной газете появилось сообщение о разгроме банды атамана Шерстева, последнего крупного отряда контрреволюционного войска атамана Григорьева.
Первое, что увидела Саша, когда к ней вернулось сознание, был белый известковый потолок больничной палаты. Она опустила глаза и обнаружила Энрико Гарсия. Он сидел на стуле у ее ног и спал.
Саша вздохнула. Сами собой сомкнулись веки, отключилось сознание. Но теперь она дышала ровно, глубоко.
Энрико принял все заботы о раненой, проводил возле нее дни и ночи. Отлучался лишь для того, чтобы сбегать на привоз и раздобыть какой-нибудь деликатес. Здесь весьма кстати пришлись золотые десятки, которыми атаман Шерстев расплачивался со своим пилотом.
По возвращении он демонстрировал Саше свои приобретения — выхватывал из кошелки и поднимал над головой курицу, кусок сала или лепешку сливочного масла в зеленом капустном листе. Саша обязательно должна была подтвердить: это действительно лучшее из того, что можно достать на рынке. А Энрико таращил глаза, надувал щеки и отчаянно жестикулировал: копировал спекулянтов, воссоздавая историю покупок.
Поглядеть на эти представления сбегалась вся больница. Люди толпились в дверях и покатывались со смеху. Поведение Энрико объяснялось его экспансивностью, темпераментом: испанец, горячая южная кровь.
На деле же все было иначе. Только Энрико знал, что по ночам Саша плачет: никак не может забыть погибших товарищей. Ему уже было известно, кто был Андрей Шагин и как подло с ним расправились. Ну, а убитых напарников Саши по разведке — Олеся Гроху и второго связника он сам видел в банде… Вот он и лечил по-своему Сашу — старался развеселить.
С ее матерью он познакомился, когда после разведывательного полета с чекистами посадил аэроплан на городской площади и вернулся в больницу. Ему сказали, что Саша у хирурга. Он устроился у двери в операционную и стал ждать. Почти тотчас в дальнем конце коридора появилась женщина. Сопровождал ее руководитель чекистов, которого Энрико уже знал.
Они тоже подошли к операционной. Энрико сразу понял, кто эта женщина: мать и дочь были очень похожи.
— Сеньора, — сказал он, — потеряно много крови, но рана, я думаю, не так опасна, как это кажется. Еще я свидетельствую: она мужественно держалась до самого конца. Любая мать могла бы гордиться такой дочерью. Что до меня, то перед ней я в неоплатном долгу.
Кузьмич заметил, что это он, Энрико Гарсия, спас жизнь Саше, а не наоборот.
— Ну нет! — Энрико покачал головой. — Есть вещи, которые порядочные люди ценят выше собственной жизни. Сеньорита помогла мне остаться честным человеком.
Так они познакомились, вместе провели ночь у Сашиной постели — после операции Саша была в таком состоянии, что в любую минуту могло потребоваться вмешательство врачей.
На рассвете он уговорил пожилую женщину отправиться домой и немного поспать: утром ее ждала работа в госпитале, находящемся на другом конце города.
К исходу дня, когда она снова пришла в больницу, Энрико провел ее в расположенную по соседству каморку. Там стояла раскладная койка с постелью.
— Мои апартаменты, — сказал Энрико. — Как видите, условия вполне приличные. И потом у меня нет другого жилья в этом городе.
— Для вас готова комната в моем доме.
— Как вы думаете, оставила бы она тяжело раненного товарища?
— Думаю, не оставила бы, — сказала мать и улыбнулась.
Энрико тоже улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
Так он добивался права неотлучно находиться возле Саши.
Она вышла из больницы через полтора месяца. К этому времени у них все было решено.
Год спустя в семье появилась маленькая Лола. Еще через два года Энрико Гарсия с отличием завершил учебу на курсах военных пилотов, стал красным командиром, получил назначение в Среднюю Азию — там все еще свирепствовали басмачи, местные власти остро нуждались в таких, как он, храбрых и умелых авиаторах. Саша отправилась с ним, а Лола осталась у бабушки.
Последние несколько лет они служили в Баку — Энрико попросил перевести его ближе к морю, которое любил с детства. Саша работала в ГПУ, Энрико командовал звеном морских ближних разведчиков — МБР. Они звали с собой и Марию Павловну, но она больше всего на свете ценила независимость и не поехала. Она и Лолу не хотела отдавать: девочка хорошо учится, занимается языками, сейчас бабушка ей нужнее, чем родители. Но Саша все же настояла на своем.
…Между тем встречное судно приблизилось. В те годы это была единственная на Каспии настоящая большая яхта — с килем в несколько тонн, уходящим под воду массивным треугольным плавником. Тяжелый киль позволял судну нести большую парусность. И сейчас, подставив боковому ветру белоснежные кливер и грот, яхта грациозно скользила по волнам.
Энрико с горящими от возбуждения глазами следил за изящным судном. Яхта принадлежала военно-морскому ведомству, стояла на якоре неподалеку от базы гидросамолетов. Он хорошо знал ее и все же всякий раз немел от восторга, когда видел судно в плавании… Если авиация была делом жизни Энрнко, то яхты, швертботы, вообще плавание под парусами — самым сильным увлечением.
— Лола! — крикнул он. — Взгляни на это чудо!
И так как дочь продолжала спать, он протянул руку и легонько пощекотал ее за ухом.
Лола проснулась, выставила голову за ограждение кокпита.
— Что это?!
Девочка показывала на берег. Там, за западной оконечностью города, полыхал пожар. Высоко вверх била струя огня, будто кто-то зажег гигантский факел. Пламя то скрывалось в бурлящих клубах черного дыма, то расталкивало дым и тогда было видно целиком.
Саша тоже увидела пожар, перебежала на корму, села рядом с Энрико.
— Нефть? — сказал он.
— Думаю, горит фонтан… — Она взглянула на мужа. — Надо быстрее на берег!
Энрико молча показал на паруса. Широкое полотнище грота, еще минуту назад упруго выгнутое давлением ветра, сейчас обмякло, пошло складками.