Назаров Василий. Силайское яблоко

в стороне нечестно. Обманывать подло.
-- Когда и кому ты дал клятву?
-- Не надо об этом, Шан. Я забыл, что ты человек Земли. Что ты просто
наблюдатель. Что для тебя все наши горести и беды не более как трудный
ребус, ко-торый надо решить, научный казус, который надо объ-яснить. Я
забыл. Прости. Я не оставлю тебя, пока... Словом, забудем этот разговор. Я
ничего не спрашивал.
-- Бин...
-- Я Сип. Прежний Сип. Твой Вергилий.
-- Жарко. Давай выпьем пива...
Они остановились под зеленым навесом против рыб-ного магазина. Пожилой
гвардеец с жезлом дружелюб-но им улыбнулся и подвинул кружку, освобождая
место за столиком. Улыбка в Дроме -- явление редкое, и Шан улыбнулся в
ответ.
-- Дежуришь?
-- Разве это дежурство, септ-капитан? Хочешь -- спи, хочешь -- пиво
дуй. А вот я работал в Олоне, воздушные верфи там -- вот где действительно
держи ухо востро. Известное дело, работяги -- у них свой закон. Дер-жатся
один за одного, косяком -- с ними лучше не свя-зываться...
Пиво было, что называется, на любителя -- цвета спелой малины,
горьковато-сладкое и почти без пены. Шан взял три кружки -- себе, Сипу и
говорливому блю-стителю порядка.
-- Благодарю, септ-капитан. Многовато будет... Ну Да ничего, мне уже
через час меняться.
-- А ты за свою жизнь в разных местах бывал, на-верное?
-- Да, помотался. Я все больше по охране, для стра-ха стою. Так не
стало страха теперь, даже Вечного Дворца не боятся, шалый народ стал.
-- А почему, как ты считаешь?
-- От жиру. Я говорю -- от жиру. Заелись, на пра-вителя обнадежились.
Он, мол, благодетель, всех накор-мит. Я последнее время в глуши, в Трижах
существо-вал -- молодые затерли. Так и там дикари, обезьяны земляные, только
и могут, что свою сатуру крупноплод-ную сажать да выкапывать. Так и эти. Не
хотим по шестнадцать часов работать, хотим по десять. А этого не хотите?
Заметно приободрившись, ветеран грозно потряс жез-лом, как боевой
дубиной.
-- А сюда меня сын перетащил, слава Кормчему. В "топорах" у меня сын...
Здесь благодать. Конечно, тоже как когда...
Что-то стряслось в рыбном магазине напротив. Крик возмущения и боли,
звон разбитого стекла, шум свалки, снова крик -- тот же голос, но
сдавленный, зовущий на помощь, ругань, глухие удары, снова звон стекла...
Гвар-деец поскучнел и прислушался, не спеша, однако, до-пивать свое пиво.
-- Опять что-то не поделили... Вот народ! Всего вы-ше горла, лопай --
не хочу, так нет, каждый в рот со-седу смотрит. Зависть, зависть... Не люблю
драк. Ни-когда не поймешь, кто прав, кто виноват, все хороши... Пакость
одна...
Шанин почувствовал на себе хмурый изучающий взгляд Сипа. Ему стало
неуютно. Никаких действий -- это легко приказать. А если бьют женщину?
Ребенка? Ты чужой, тебе все равно -- утверждало молчание Си-па... Нет,
дорогой. Очень не все равно. Очень.
-- Надо прекратить это. -- Шан одернул ремень. -- Пойдем, дежурный.
Они не успели. Кто-то мелькнул в дверях, пытаясь
выскочить на улицу, его перехватили, ударили спиной о притолоку.
Руководил боем коротышка в кожаном фартуке. Уви-дев гвардейцев, он
бросился к ним, крича:
-- Это проник! Он оскорбил Великого Кормчего! Он сказал про него такое!
Тротуар опустел мгновенно. Ни избиения, ни свиде-телей -- жара, звенят
ситары, недопитое красное пиво на столике -- и неподвижное тело на тротуаре,
лишь от-даленно напоминающее человеческую фигуру.
Шанин предполагал в этот день съездить куда-либо на окраину, например в
рабочий пригород Дромы Сил-ку. Было еще рано, до Силки часа три езды
экспрес-сом, и они вернулись в гостиницу. Возвращались в от-крытом автобусе,
который немилосердно дергало в рит-ме бесконечного автоконвейера. Люди
стояли и сидели, отрешенно жуя, и согласно качались в такт рывкам.
-- Ну как дедуктивный метод, -- спросил Сип, ис-подлобья поглядывая на
Шанина. -- Помогает? Шан потер лоб.
-- Плохо помогает?
-- Поможет. В свое время. А завтра мы с тобой должны разыскать вот
этого человека. Зовут его...
* * *

-- Мос Леро...
Чтобы разобрать витиеватую надпись на почернев-шей медной пластине,
пришлось включить поясной фо-нарик. Шан махнул рукой таксисту, тот, круто
развер-нув машину, дал полный газ, и через полминуты только серая пыль
висела над петлей накатанной дороги.
-- Даже фары не включил. Еще врежется где-нибудь. Внизу уже совсем
темно. Чудак...
-- Кто знает, Шан. Может быть, это мы начудили, отпустив машину раньше
времени...
-- Не думаю. Хотя, если хозяин подстать своему логову, думать о
приятном отдыхе вряд ли придется...
Они звонили у бронированной калитки, врезанной в крепостной кладки
каменную стенку, добрых пять минут, но за калиткой и за стеной царила
нежилая ти-шина.
-- Однако, Мос Леро рано ложится спать. Вилла пряталась на дне горной
впадины, словно в стакане с отбитым верхом -- полупрозрачные острые ребра
кварцевых пиков перекрывали все подходы к ней. Лишь по единственной узкой
расщелине выползала на-верх дорога. Все ее замысловатые петли
просматрива-лись от виллы, как с вертолета.
-- По-моему, этот Мос -- атаман разбойничьей шайки. Иначе зачем ему
такое странное лежбище?
-- Не знаю, Шан. В Дроме у него вполне ординар-ная квартира и, если
верить соседке, приличная репу-тация...
Разыскать Моса Леро по адресу, данному Гороном, не удалось. Его не
оказалось дома, а словоохотливая со-седка не знала, куда он уехал.
Помогла хмурая консьержка. Она проводила гвар-дейцев медленным взглядом
до самых выходных дверей и уже в спину пробубнила негромко:
-- К Мосу, что ли? Давно пора... В Лаане он, где ж ему быть в
субботу... На Синей горе вроде дача у него...
До местечка Лаан было не больше часа езды, но ав-тобусы туда почему-то
не ходили, а разбитные таксисты, готовые мчать хоть в преисподнюю, от слова
"Лаан" сразу скучнели, а стоило упомянуть еще Синюю гору... Словом, только к
концу дня Шану с Сипом удалось уло-мать какого-то бедолагу за пятикратную
цену. Машина долго кружила по каким-то окраинам и выбралась на лаанскую
дорогу далеко за городской чертой, но по шоссе водитель погнал с такой
скоростью, словно от стрелки спидометра зависело спасение его души. Судя по
всему, на Синей горе он бывал не раз. Такси уверен-но выкручивалось из
опасных горных виражей. Но оста-новился он не у самой виллы, а метрах в
двухстах от нее и подъехать ближе отказался.
-- Теперь наш друг уже на шоссе. Зря мы его от-пустили...
Шан снова нажал кнопку.
И тогда калитка ожила.
Нет, она не открылась. Ее шероховатая поверхность не шелохнулась, но на
уровне глаз с тугим щелчком про-резалась треугольная бойница.
-- Кто там?
-- Нам нужен Мос Леро.
-- Его нет, он уехал.
-- А кто с нами говорит?
-- Служитель.
-- Значит, уехал? Жаль. А то вот его старый друг Горон велел передать
ему письмо и долг в тринадцать серебряных.
-- Что вы сказали?
-- Горон велел передать Мосу Леро письмо и долг в тринадцать
серебряных.
Калитка молчала добрых две минуты, прежде чем исторгла новый
неуверенный вопрос:
-- А я... Я буду иметь письмо?
-- Нет. Белено передать его лично твоему хозяину. Снова молчание. И
снова дрожащий голос:
-- Я Мос. Мос Леро. Давайте письмо в щель.
-- Э нет, так не пойдет. Докажи, что ты Мос.
-- Письмо должно быть в красном конверте с буквой "м" в левом верхнем
углу.
-- Это другое дело. Пожалуйста. Шанин свернул конверт трубочкой и сунул
в бой-ницу. Бойница тотчас захлопнулась.
-- На атамана не тянет. Трусоват больно, -- прошептал он Сипу почти
весело. Сип неопределенно пожал плечами.
Солнце давно зашло, но вечные скрещения Стально-го Кокона еще светились
тусклым малиновым накалом. Небо было иссиня-черного цвета, и голубым детским
шариком светилась на нем Зейда, маленькая луна Свиры. Она почти не освещала
окрестность, на пиках полы-хали грозные отсветы стали, но она была, она
светилась, напоминая Шанину о том, что есть Большой мир, где по-другому
живут и поют...
В лицо ударил прожектор, а через десяток секунд щелчок возвестил, что
калитка снова ожила.
-- Я вас вижу впервые. Я вас не знаю.
-- Меня зовут Шан, его Сип. В письме написано, что, кроме долга, мы
передадим тебе предложение при-нять участие в сбыте силайских яблок.
-- Ладно. Входите.
-- Выключи ты этот светильник! Ничего не видно!
-- Идите прямо.
Рука Шана попала во что-то пухлое и влажное, и это пухлое потянуло за
собой прямо, направо, налево -- прожектора уже не было, но перед глазами
плыли раз-ноцветные круги, лишая возможности если не видеть, то хотя бы
ориентироваться в полутемных пространствах.
-- Садитесь. Кресла под вами.
Пелена рассеялась, открыв небольшую скромную комнату с тремя узкими
стрельчатыми окнами, распах-нутыми в сад. Вечерний ветер тормошил
простенькие пестрые шторы. На некрашеном раздвижном столике стоял запотевший
пузатый кувшин с молоком и три ста-кана. Из плетеной корзиночки торчало три
больших ломтя черного хлеба.
Сип сидел по другую сторону стола. А в центре си-дел Мос Леро. Его
кругленькое тельце перепачканно-го детского пупса без конца вздрагивало и
порывалось подскочить на плетеном стуле, предугадывая малейшее
желание гостей. В нем все было чуточку чересчур -- че-ресчур честные
глаза, чересчур жизнерадостный румя-нец, чересчур широкая улыбка, чересчур
искренний голос:
-- Я человек простой, без претензий, родился в глу-хом селении, так
сказать, от земли... Очень устаю в Дроме -- сутолока, гром, чад... Хочется
тишины, одиноче-ства, свежего, так сказать, дыхания... Присмотрел вот себе
ложбинку с конурой... Нет, строил не я, досталась по случаю -- за свои,
конечно, серебряные... Но недоро-го, слава Кормчему -- по государственной
цене распро-дажа конфискованного имущества... И каждую суббо-ту -- сюда, в
конурку свою... А что у калиточки вас за-держал -- не обессудьте. Места
дикие, безлюдные -- не ровен час... Всякие тут шастают...
-- А шастают? -- успел врезаться Шанин.
-- Шастают, шастают, ой, как шастают... В прошлую субботу, соседа там
вон, за той горочкой, подожгли... Вы-скочил, а в него из пистолета...
Хорошо, что в доме друзья были, там целая перестрелка была, еле отби-лись...
А домик сгорел...
-- Кто же стрелял?
-- А ведьма их знает... Ушли все... Может, дружки хозяев бывших, может,
другой преступный народ... А вы ехали -- рисковали: не любят здесь
"пернатых", в мун-дире особенно, -- пуля невесть откуда прилетит...
Рис-ковали, рисковали... И срочность такая была, наверное, да? Убываете куда
-- в Дроме проездом, да?
-- Проездом, Мос. Горон передает тебе твою посто-янную долю.
-- Должок, Шан, должок...
-- Твою постоянную долю, Мос. И с условием. Шан достал из-под стола
маленький красный чемо-данчик, с которым приехал. -- Вот... Вот... Вот... По
мере того как на столе появились ампулы с протовитом, пакеты прессованного
чернука, булькающие банки сикера, золотые и серебряные амулеты, честные
глаза Моса заволакивала сладкая дымка.
-- Ах, Горон, Горой... Нет, старая дружба не ржа-веет... Кажется, что
общего: я, маленький человек, -- и Горон, орел, повелитель "пернатых"... А
не забывает Мо-са верный товарищ, не забывает... Говорят про него вся-кое,
обижаются некоторые, а я думаю -- зря. Большой души человек Горон и честен,
и справедлив, и нежен где-то... А жестким бывает иногда -- профессия такая:
за-щитник, сторож нашего неба. Он и в "топорах" орлом ходил, как же... Я
трусоват, характера не хватает, вот и копаюсь в низине жизненной, а Горон --
храбрец, он весь в небе, всегда на высоте... И все ж не забывает нас,
бескрылых, для земли приспособленных, шлет от широты души...
-- Теперь условие, Мос. Ты должен помочь нам. Нам -- значит, Горону.
Ясно? Мы -- это Горон. Так должно быть сказано в письме. Так?
-- Сказано, сказано... Но я человек маленький, я всей душой, только...
-- Ты должен устроить нам встречу с Тирасом. Глаз в глаз. И как можно
скорее -- завтра или после-завтра.
-- А зачем вам Тирас?
-- Ты чересчур любопытен, Мос.
-- Не знаю, не знаю... Тирас -- министр, второе лицо на Свире, правая
рука Кормчего, а что я? Червяк! Как я могу приказывать Тирасу? Меня даже не
пустят к не-му! Нет, не по силам мне, не по силам... Рад бы услу-жить
старому другу Горону, за подарочек отблагода-рить, но... Не смогу, не смогу,
что другое, а это не смо-гу... Конечно, если попросить, раскошелиться... Да
и то вряд ли... Конечно, если Горон не постоит за расхода-ми... Так это еще
столько же надо...
-- Ты загнул, Мос. Столько же -- чересчур. Не про-глотить. Плохо будет.
Половина -- куда ни шло. Еще половина!
-- Да разве я себе? Я же для людей, мне самому ничего не надо. Тирас
ведь, не пешка какая. И сроч-ность к тому же. А вдруг Тирас заупрямится,
спросит -- зачем я им нужен? Что я скажу?
-- Мос, ты получил хороший подарок от Горона. Тебе показалось мало. Я
добавил еще половину -- от себя...
-- Я не вижу второй половины...
-- Вторую половину ты увидишь после того, как ска-жешь, когда и где мы
встретимся с Тирасом...
-- Тирас не пойдет на пустой крючок. Я должен пе-редать ему
предложение. А что я ему скажу?
У Шанина пересохло горло. Не спрашивая разреше-ния, он налил себе
полный стакан ледяного молока. Мос услужливо пододвинул хлеб, и это
окончательно до-конало Шана. Он отставил стакан. Резиновый пупс был
неуязвим. Он мгновенно вывертывался из любых поло-жений. И радужная улыбка
по-прежнему цвела на его ярко-пунцовых губах. Сип тоже ухмылялся, наблюдал
за поединком. И Шан пошел последним козырем -- су-нул прямо под горбатый
мосовский нос корешок жень-шеня, похожий на голенького гнома.
Мос вздохнул и забыл выдохнуть.
-- Это не тебе. И не Тирасу. У вас не хватит сереб-ряных, чтобы
отколупнуть полкусочка с этого корешка. Это для Великого Кормчего. Ты понял,
какая идет игра?
Мос перестал ухмыляться и отодвинулся от стола, чтобы были видны обе
двери, ведущие в комнату, и как бы невзначай положил руку на пояс с
пистолетом.
-- Но зачем... зачем вам... зачем нам... нам... Тирас?
-- Может, ты сам проведешь нас к правителю? -- со всем возможным
сарказмом отпарировал Шан, беря ре-ванш за час изнурительного словоблудия.
-- Сам -- без Тираса?
Но Мос подскочил, не обратив внимания ни на из-девку Шана, ни на позу
Сипа. Он покатился к внутрен-ним дверям, возбужденно подпрыгивая и одергивая
де-шевенькую клетчатую пижаму, распахнул их настежь и закричал тоненько:
-- Лира! Лирочка! Вставай, детка, мы стали с тобой за счастливых людей
-- мы имеем дорогих гостей! Чудесные воспитанные люди! Вставай, мое
солныш-ко, мы будем праздновать их визит! До самого утра!
И он воздел свои бескостные ручки, приглашая гвар-дейцев внутрь дома.
За толстыми дверями двойной доски открылся иной мир. Огромная
паукообразная театральная люстра, от-свечивая масляным золотом я позванивая
хрустальными подвесками, с варварской щедростью высвечивала каж-дый уголок
антикварного интерьера: инкрустированный перламутром и розовой слюдой
потолок; застывшие волны парчовых портьер, за которыми неярко мерцало
золотое плетенье противомоскитных сеток на окнах; ле-бяжьего пуха кресла на
мешках-копытцах: древние, руч-ной работы ковры, которые сделали бы честь
любому му-зею, старые картины -- подделки под земных художни-ков и местные
шедевры, собранные, правда, не из-за живописных достоинств, а как
иллюстрации к мифологи-ческим сюжетам; несколько огромных фолиантов в
пере-плете из красного сандала с золотыми застежками, разностильные пуфики,
качалки, лежанки, кушетки;
медвежьи шкуры, вокруг низкого, едва в локоть высо-ты, необъятного
круглого стола из черного эбенового де-рева, хрустальные вазы и кубки;
тонкий, как папиросная бумага,фарфор узкогорлыхкувшинов; майолика, резьба по
кости, серебряное тиснение, тонированное чернью...
-- Это тайна моего сердца, высокие, Я имею это не для того, чтобы жить,
а живу, чтобы иметь это. У всех свои слабости, высокие. Тишина, свежий
воздух, краси-вые и ценные вещи... Вдали, так сказать, от грубого гла-за
человеческой зависти... Зачем лишний раз дразнить соседей, напоминать им,
что они неудачники, просто-фили, недотепы? Здесь в каждой вещи -- мой
подвиг, моя борьба, моя месть и победа... Месть и победа, о ко-торых не
знает никто... Ну как?
-- Потрясающе. Даже мороз по коже.
-- Если бы я сказал тебе, сколько это стоит, тебя бы сожгло пламя, Шан.
Но я не хочу твоей смерти. Вы мои гости, и мы будем праздновать. Ты поймешь,
что с Мосом можно делать дела...
...В Дрому возвращались на рассвете. Под обшарпан-ным капотом
неказистой машины Моса оказался новень-кий супермотор двойной тяги, а под
задним сиденьем -- станковый пулемет. Все четверо оживленно болтали о погоде
и летящих мимо пейзажах.
Дрома еще спала. Тишину нарушали только всхлипы дворницких щеток да
урчание мусоросборщиков.
Мос высадил гвардейцев за квартал до гостиницы.
-- Нечего мозолить глаза... Значит, как договори-лись, Шан: встречаемся
сегодня в три на Большом ип-подроме, ты имеешь с собой вторую половину
подарка, а я -- место и время вашей встречи с Тирасом... Я при-ду после
начала скачек и сам найду вас. Я подсяду не-заметно...
И, уже собираясь трогаться, снова поманил Шанина пальцем.
-- Тираса я вам обеспечу -- это точно... Берите его за рога... А если
не выгорит -- не беда... Я человек ма-ленький, но я кое-что могу. Вам без
Моса не обойтись, потому что даже Высшие и Высшие из Высших не быва-ют там,
где бывает Мос... Мос Леро, старший техник Вечного Дворца...

5. ЛЕГЕНДА О ТАЙНЕ

До начала скачек оставалось минут десять. Шанин разглядывал трибуны
Большого ипподрома. Привыкший к пестроте и буйству земных ипподромов, он не
без удивления отметил благопристойную тишину под солнце-защитными тентами и
обходительную неторопливость болельщиков. Присмотревшись, он понял причину:
здесь не было молодежи, трибуны не спеша занимали люди за тридцать и далеко
за тридцать -- чаще все разряжен-ные по воскресному зрелые семейные пары с
выводками разновозрастных малышей. Они проходили на свои мес-та, груженные
пакетами, основательно устраивались и начинали немедленно что-либо жевать,
озираясь и с чув-ством собственного достоинстваприветствуязна-комых.
-- Это место свободно?
-- Свободно, -- опередил Шанина Сип. Шанин толк-нул его под бок: разве
Сип забыл, что место для Моса? Сип успокаивающе кивнул -- знаю, мол.
Болельщик, ищущий места, повел себя странно. Вме-сто радости на его
лице появилась тревога. Он подозри-тельно оглядел гвардейцев и задом стал
выбираться из ряда.
-- Что с ним?
-- Все правильно. Психологический этюд. Если бы я сказал "занято", этот
тип немедленно бы уселся, до-казывая, что надо приходить вовремя и
неизвестно еще, придет сюда вообще кто-нибудь. А если говорят "сво-бодно",
свирянин задумывается: почему все места за-няты, а это свободно? Значит, или
гвоздь в сиденье, или ножка скамьи сломана, или еще какой подвох. И
пред-почитает разыскивать другое место. Так что не беспокойся -- теперь,
кроме Моса, к нам никто не по-дойдет.
Ипподром заволновался, зааплодировал. Многие повскакали с мест. На
травяную дорожку выходили опоя-санные лентами и увешанные медалями
участники, та-ща за собой на серебряных уздечках упирающихся дву-горбых
козлов. Эти косматые монстры пустыни, кроткие в покое и смертельно опасные в
ярости, часто потряхи-вали рогами, способными одним ударом переломать кос-ти
песчаному тигру. Они привыкли к своим хозяевам, присутствие посторонних
одновременно пугало и беси-ло их.
Ожили тарелки медных радиодинамиков:
-- Внимание! Внимание! Через несколько минут вы станете свидетелями
исторического события -- вы уви-дите финальный этап пятьдесят первого
первенства пла-неты по скачкам козлов. Это древнее, истинно свирянское
мужественное состязание, как известно, проводится раз в три года. Вспомним с
уважением имена "Караба" и "Ярис" -- они создали теорию этой игры, вспо-мним
их последователей -- они среди всеобщего непонимания претворяли теорию в
практику, вспомним с бла-годарностью высокое Слово Кормчего -- оно сделало
скачки козлов неотъемлемой частью нашего отдыха! Скольких людей прославило
это достойное занятие в прошлом и настоящем, скольких прославит оно в
бу-дущем! Еще живы ученики и последователи великих основателей любимейшего
бессмертным народом Свиры зрелища, а уже возникли новые школы, и изустная
молва создает легенды вокруг новых любимцев...
Удивление Шанина возрастало. Необычно вели себя не только зрители, но и
участники скачек. Они собра-лись на стартовой площадке тесной кучкой и
вступили в оживленную беседу. Искренние улыбки, дружеские рукопожатия, даже
объятия и поцелуи... Каждый по очереди рассказывал что-то смешное, и
рассказчика на-граждал дружный хохот. Все участники были одеты в цветные
комбинезоны из "чертовой" кожи с мно-жеством витых стальных колец по всему
телу. У всех были палки неодинаковой длины, которые Шанин при-нял сначала за
плетки.
-- Это не плетки, это цины, -- коротко и непонятно объяснил Сип. -- На
конце каждого цина -- крючок. Надо взять противника на крючок, то есть
зацепиться цином за какое-либо кольцо на комбинезоне. А когда противник на
крючке, его легко сбить на землю.
-- А почему цины разной длины?
-- Таковы правила. Цины разыгрываются по жребию. На поле выбежал еще
один участник. Весь стадион, как один человек, вскочил на ноги и разразился
овацией. Коллеги с воплями радости бросились к товарищу и за-душили бы его в
объятиях, если бы не вмешательство бокового судьи.
-- А вот и Хид Одюй, супернаездник, баловень судь-бы, три раза подряд
выигравший Всепланетное первен-ство. Одюй -- идеальный свирянин. Тщательное
меди-цинское обследование Хида не обнаружило в обоих по-лушариях его
головного мозга ни одной лишней извили-ны. Такие прямодушные достойны венца!
В руках Хида вы видите самый длинный цин -- по правилам он дос-тается
победителю прошлого первенства без жеребьев-ки... Внимание! Сейчас прозвучит
сигнал старта.
Трибуны замерли, а на поле ничего не изменилось. Сгрудившись и
обнявшись за плечи, спортсмены отпуска-ли шуточки и без устали хохотали.
Козлы с личными но-мерами участников на лохматых боках разбрелись по
до-рожке и лениво щипали травку.
Грохнул орудийный залп -- сигнал к борьбе. И тотчас без всякого
перехода среди участников на-чалась потасовка. Претенденты на победу били
друг дру-га как попало и чем попало -- кулаками, ногами, цинами, головой, --
падали и поднимались, били каждого, кто пытался вырваться из узкого круга, и
каждого, кто оставался в кругу, били сообща и порознь. Наконец Хиду, у
которого был номер девять, и кому-то с шестна-дцатым номером удалось
вырваться. Шанин ожидал, что эти двое тоже схватятся, но снова не угадал --
Одюй даже помог подняться шестнадцатому, когда тот споткнулся. Оба плечом к
плечу бросились ловить чу-жих козлов.
Драка в общей группе тоже немедленно прекрати-лась. Толпа ринулась в
погоню за сбежавшей парой.
-- Началось, -- констатировал Сип.
Одюй и его союзник замешкались -- козлы, храня верность, приняли новых
хозяев рогами и копытами. По-ка ловцы пытались оседлать непокорных, основная
груп-па настигла их. Снова началась свалка, на этот раз при активном участии
рассвирепевших животных.
Исход новой схватки решила находчивость Хида. Он оседлал своего
собственного козла и, воспользовавшись секундой недоумения, бросил его на
толпу. Ему удалось отрезать от толпы человек семь. Доведя козла до
бешен-ства, он прикрывал группку новых союзников, пока все семеро не
оседлали приглянувшихся горбачей. И потом семерка встала на охрану Хида --
на этот раз ему по-везло, и он оседлал чужого козла с первого раза.
-- Правильный ход, -- комментировал Сип, -- Опыт показал, что группа из
двоих не способна противостоять большинству. Одюй увеличил группу лидеров до
вось-ми -- восьмерка вполне боеспособна. Сейчас их задача -- оторваться от
главной группы и закрепить успех. А еще говорят, что у Хида нет лишних
извилин... Действительно, восьмерка в отчаянной круговой обо-роне прорвала
пешее кольцо, пытавшееся взять их на крючок поодиночке. Хида дважды чуть не
стащили с козла, но союзники выбивали цины у нападавших и подминали их
копытами козлов. Одюй, в свою очередь, своим длинным цином выбивал всякого,
кто пытался по их примеру воспользоваться незанятой скотиной.
Лидеры выбрались на дорожку и пустили своих рогатых "иноходцев" во весь
опор. Главная группа была деморализована. Человек семь, в том числе и
шестна-дцатый, лежали на земле без движения, и к ним, увер-тываясь от
обалдевших "спортсменов" и козлов, проби-вались санитары с носилками.
Кое-кому удалось все-таки заполучить чужого козла, и они трусили поодиночке
за лидерами, вырвавшимися далеко вперед. Кто еще мог драться, дрался, уже не
за обладание козлом, а по инерции. Драчунов растаскивали боковые судьи и
уво-дили под циркулярный душ.
-- Восьмерка вне конкуренции. Скоро они начнут выяснять отношения между
собой.
-- Кстати, Сип, Моса-то все нет.
-- Придет. Мос не упустит чужого козла.
Шанин оглядел трибуны. От былой благопристойно-сти осталось весьма
немного: красные, потные отцы семейств срывали галстуки, визжали и вопили,
разнока-либерные матроны сладострастно ахали при каждом точном ударе или
явном промахе, дети с родительского благословения седлали и кусали друг
друга, подражая бойцам на поле. Их возили сюда в воспитательных це-лях,
учиться -- и они учились.
А события на дорожке развивались.
Лидеры мчались монолитной шеренгой, но постепенно вперед стал
выдвигаться пятый номер. Его высокий крутогрудый горбач был явно резвее