Назаров Василий. Силайское яблоко

защиты. А не-истребимое племя проницательных, видимо, решило под-вести черту
и взыскать плату по векселям.
В Башне снова закипела работа. Казармы опустели. На место солдат пришли
специалисты по электронике и автоматике.
Шаг за шагом, метр за метром, уровень за уровнем они превращали обитель
правителя в удивительный, за-мкнутый механизм, в компактную квази-Вселенную
на одного человека, где Великий Кормчий мог не зависеть от людской ненависти
или любви.
Специалисты делали свое дело и куда-то исчезали. Только Оксиген Аш знал
куда. Но он молчал. Главная Шахта регенерации тоже не выдавала секрета.
Пришел день, и правитель остался один. Казалось, теперь он мог быть
вполне уверен, что роковой выстрел не прозвучит никогда.
Но теперь он все чаще и чаще думал о Кокиле Уране.
Башня была неприступна. Ничто живое не могло проникнуть внутрь. Но если
бы случилось невероятной и злоумышленник сумел просочиться сквозь запретные
стены, он неизбежно заблудился бы в безвыходных ла-биринтах переходов или
сгорел в мгновенном плазмен-ном разряде коварных электроловушек.
И все-таки каждый раз, уходя из рабочего кабинета на самом верху Башни,
на двадцать четвертом уровне, где телеокна рисовали круговую панораму Дромы
с вы-соты орлиного полета, Оксиген Аш останавливался в не-решительности.
За двумя одинаковыми дверями было два одинако-вых лифта.
Внизу, на первом уровне, у правителя было два ло-гова, повторяющих друг
друга, как зеркальные отраже-ния, -- каждым углом, каждой линией, каждой
кар-тиной на стене, каждой пылинкой. В близнецах-жили-щах стояли
близнецы-столы, близнецы-стулья, близ-нецы-кровати. В близнецах-прихожих
висели близне-цы-плащи.
Оксиген Аш постоянно менял жилье. Он старался ме-нять его как можно
беспорядочнее, чтобы шансы угадать место его ночлега были возможно ближе к
нулю.
Он сам не понимал, чего боялся. Для страха не было никаких причин. Из
газет, которые каждое утро подавались ему автоматами с первым завтраком, из
официальных докладов в министерствах, из секретных рапортов и сводок,
подсмотренных и подслушанных у своих приближенных, он узнавал, что
каждодневные труды не пропадают даром, а обманные зерна дают буйные всходы.
Однако растоптанная и поруганная тень Кокиля Ура-на жила в Башне,
росла, заполняла потайные ходы и темные закоулки и, стоило только выключить
свет, на-висала над правителем. Оксиген Аш заблокировал все коридоры и
тоннели высоким напряжением и перестал бродить по Башне. Он ограничил свое
пространство рабочим кабинетом и двумя жилыми комнатами. Но каждый раз,
выходя из кабинета, он замирал в нерешительности перед двумя лифтами. Он был
почти уверен, что в одной из комнат кто-то есть. Но в какой? Какую кнопку
нажать, чтобы избе-жать засады? Его кабинет превращался в мастерскую.
Уходили в утиль непрочитанные газеты, неделями и месяцами не загорались
экраны следящих камер, молчали аппа-раты подслушивания. И впустую на весь
свет восхваля-ли наперебой поэты всезнающий и всемогущий гений Великого
Кормчего, ведущего Свиру по тропе невидан-ного счастья и благополучия.
Оксиген Аш воевал с Кокилем Ураном.
Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Сдав бесплотному врагу
жизненное пространство Башни, пра-витель встал грудью за свойпоследний
оплот. Он мастерил сигнализацию, которая реагировала на звук, на свет, на
давление, на микроколебание темпе-ратуры, на запах, на радиацию, на вибрацию
и даже на дыхание. Но его враг не имел ни цвета, ни запаха, он не дышал и не
касался пола, его нельзя было засечь по излучению или по звуку. Он был, он
все время был где-то очень близко -- Оксиген Аш чувствовал его всем
существом, как ревма-тик грозу. Входя в комнату, Оксиген Аш твердо знал, что
Кокиль Уран только что вышел из нее. А сигнализа-ция молчала. Другой бы
сдался. Правитель продолжал борьбу. Он срывал только что проложенные линии и
реле, топтал сверхчувствительные измерители и улавливате-ли, превращал в
груду хлама собранные по жилке мно-гополюсные анализаторы. И начинал все
сначала -- новая схема, новый принцип, кропотливый многодневный труд --
засечь врага, поймать его след, загнать в угол, схватиться клыки на клыки...
Оксиген долго не мог уснуть, ворочаясь на роскош-ном ложе. Его знобило.
Свет настольной лампы, черес-чур яркой для ночника, проникал сквозь плотно
сомкну-тые веки, и оттого Ашу мерещились ледяные равнины силайских болот,
прокаленные морозом до звона. Надо бы-ло бы накрыться плащом сверху одеяла,
но вставать за плащом не хотелось. Вообще ничего не хотелось.
Наверное, он все-таки дремал, когда услышал над собой негромкие внятные
слова: "Он здесь. Он сегодня здесь". Приоткрыв глаза, он увидел, как
задра-лась и завернулась тяжелая серебристая штора на двери.
В комнате царили пронзительный холод, запах раз-рытой земли и горелого
мяса. И странные эти запахи не удивили Аша, он только подумал: "Землей
пахнет от могилы, а горелым мясом -- от чего?" И вспомнил от чего.
Он встал и вышел в прихожую за плащом. Плаща на вешалке не было. И он
снова не удивился.
Все вокруг было прежним и в то же время неузна-ваемо другим: чуть ярче
желтели стены, веселей поблес-кивали анодированные затворы лифта.
Оксиген Аш вошел в лифт и нажал панель с цифрой 6. Через несколько
минут он остановился перед дверью, которая давно уже не существовала. Он сам
за-ложил проем плитами иберского гранита и сравнял напыленным пластиком
сплоскостью коридорной стены.
Но сейчас дверь была. И снова не удивился этому Оксиген Аш.
Не удивился он, войдя в комнату и увидев там ши-рокоплечего человека,
уронившего на руки тяжелую се-дую голову. Рядом на столе лежал
плащправи-теля.
-- Так вот ты где, Кокиль Уран... Ты долго прятал-ся, но я тебя
нашел!..
-- Ошибаешься. Я не прятался. Я ждал.
-- Чего ты ждал?
-- Суда.
-- Ха-ха! Ты еще ждешь суда? Неужели ты не по-умнел? Я застрелил тебя в
упор вот за этим столом, а труп сжег вон в том углу, на трансформаторной
ши-не, -- от тебя не осталось горсточки пепла! Если ты действительно сделал
тайную дверь, через которую мож-но проникнуть в Башню, то о ней никто не
узнал! И еще я замуровал твой бывший кабинет -- ведь ты здесь сделал дверь,
не так ли? Ты хотел бежать -- иначе зачем она тебе...
-- Ошибаешься. Я не хотел бежать.
-- А зачем ты брал мой плащ -- и тогда и сей-час?
-- Тогда я брал твой плащ, чтобы беспрепятственно проходить мимо
охраны. Я делал дверь по ночам. И она совсем в другом месте.
-- Ты лжешь!
-- Мертвые не лгут.
-- Но мертвые и не мстят. Что можешь сделать ты, мертвец, мне, живому?
Ты -- прошлое, тебя нет, ты ис-чез, а я существую.
-- Мертвые не мстят. Но мертвые будят живых. Жи-вые приходят судить
прошлое и воздают по заслугам виновным и невиновным. Они судят прошлое,
чтобы бу-дущее не родилось мертвым...
-- Ты "проницательный", хотя всю жизнь скрывал это! Это они подослали
тебя, ты служишь им!
-- Нет, Оксиген Аш, я не "проницательный". Я про-сто зрячий. Ты и
"проницательные" -- карты из одной колоды. У вас один крап и одна игра --
продавать и пре-давать. Вы пытаетесь убедить себя и других в том, что
властны над путями человеческими и счастьем человеческим. Но пути
прокладывают ноги идущих, а счастье создают руки творящих. И только добро
по-настоящему властвует над жизнью, ибо только добро способно сде-лать
Человека. А вы питаетесь смертью и потому никуда не уйдете от смерти...
-- Опять высокопарный бред! Ни одно живое суще-ство не может проникнуть
в Башню!
-- Судьи уже пришли.
-- Это ты провел их?
-- Да. Я ждал их.
-- Зачем ты взял мой плащ?
-- Это не твой плащ. Это плащ Великого Кормчего.
-- Но Великий Кормчий я!
-- Нет. Ты уже мертвец...
Холодея от ненависти и ужаса, Оксиген Аш бросился на зодчего, пытаясь
вырвать у него свое законное одея-ние, но пальцы прошли сквозь мех и золотое
шитье и, судорожно сжавшись, ухватили пустоту...
Оксиген Аш проснулся на спине с руками, протя-нутыми к безжалостно
ровному шлейфу света из-под колпака настольной лампы, и в ту ночь уже не мог
уснуть.
Утром он встал и, хотя лихорадка не прошла, сделал обычную физзарядку,
принял душ и побрился. Потом, подумав, надел парадный хитон.
За первым завтраком он позволил себе основатель-но приложиться к
бутылке шипучего билу и несколько захмелел, что бывало с ним нечасто. Не
поднимаясь из-за стола, он пересмотрел все газеты, что бывало с ним еще
реже.
В кабинет Оксиген поднялся только затем, чтобы взять инструменты.
Все время до второго завтрака он провел в спальне:
что-то вымерял, высчитывал, размечал. Несколько раз ложился на пол,
очертив квадрат по своему росту. По-том вскрыл по очерченной линии настил
пола слой за слоем, пока не добрался до утрамбованной земли. И только тогда
сделал передышку.
Обед он съел в один присест и снова воздал должное шипучему билу и
красному пиву. Показалось мало. Аш вызвал из автокухни дополнительный поднос
с двумя бутылками контрабандного муската и корзиной силайских яблок. Одну
бутылку выпил сразу.
Набив яблоками карманы парадного хитона, пра-витель взялся за лопату.
То ли отвык он копать, то ли плотно затрамбовалась земля, то ли хмель мешал
работе, но яма росла медленно. Все чаще Верховный делал перерывы, садился на
край углубления и грыз яблоки.
-- Мы еще посмотрим, дорогой Кокиль... Мы еще по-смотрим, кто
покойник... Судьи!.. Скоты паршивые... Умники...
К ужину яма была по пояс Оксигену Ашу. За ужином он снова изрядно выпил
и запасся це-лой батареей бутылок на ночь. Вино вернуло иллю-зию бодрости,
спать не хотелось, и Оксиген, постоянно прикладываясь, проработал без отдыха
еще часов десять. Скоро из ямы стало трудно вылезать, и он опустил туда
позолоченную стремянку. Когда над безмятежно спящей Дромой занялся рас-свет
и Башня Кормчего в первых лучах солнца встала над городом сверкающим золотым
обелиском, яма в спальне правителя достигла трехметровой глубины. Оксиген Аш
попробовал вылезти из ямы без помощи лестницы, не смог и удовлетворенно
вытер залитые по-том глаза.
-- Готово, Кокиль! Добро пожаловать вместе с судь-ями! Коммунальная
могила системы Оксигена Аша к вашим услугам! В любое время дня и ночи!
С большим трудом он вылез наружу и вытащил из ямы лестницу. Его
пошатывало и подташнивало. Яблоки на время снимали тошноту, и он грыз их
одно за другим, разбрасывая ошметки по полу. Работы еще было много, а силы
на исходе. Перезвон челесты сообщил, что первый завтрак при-был. Оксиген Аш
подумал, не принять ли душ, но просто умылся холодной водой и выпил подряд
два полных ста-кана билу. Голова приятно закружилась, мышцы рассла-бились, а
кривая настроения резко метнулась вверх.
-- А все-таки ты хитрый парень, Оксиген... Парень что надо... С таким
приятно жить и работать.. И выпить приятно...
Налив себе еще стакан, он нетвердой походкой на-правился в спальню
взглянуть на дело рук своих. Вино расплескивалось ему под ноги, красными
пятнами рас-плывалось по голубому френчу, но он не обращал на это внимания.
-- Я буду жить, а вы сгниете...
Оксигена качнуло, вино плеснуло на ботинок, чавк-нул под каблуком
предательский яблочный огрызок, ногу подсекло и... Он упал в яму лицом вниз
и, хотя не потерял созна-ния, с минуту ничего не мог сообразить от острой
боли. А когда сообразил -- понял, что всякие попытки спас-тись бесполезны.
Самостоятельно из ямы выбраться было невозможно. Звать было некого. Ждать
было нечего. И тревога, много лет глодавшая Великого Кормчего, прошла.
Отступил и рассеялся беспричинный страх. Оксигену Ашу стало легко и покойно.
Он лег на спину, вытянулся и сложил руки на груди. Над ним близко и
недоступно светлел квадрат, похожий на экран неизвестной телесистемы. Он ни
о чем не жалел, никому не завидовал, ни в чем не раскаивался. Ему некого
было проклинать и не с кем прощаться. Великий Кормчий закрыл глаза. Суд
свершился.
-- Ну, с ним, кажется, все ясно. Он кончил, как и начинал. Не лучше и
не хуже. Кончил, когда пришел его срок...
Шанин подвинул ногой пластиковую плиту, присло-ненную к стене. Ее не
суждено было установить на место -- западня сработала раньше. Плита,
простоявшая полтора века в ожидании, скользнула вниз и закрыла яму. Вошла
она в квадрат точно, сровняв с землей и скрыв могилу хозяина Башни.
-- Обидно, -- сказал Бин. -- Обидно за легенду. В легенде этот
отъявленный негодяй выглядит значи-тельнее и... красивее, что ли. А вот мои
родители всю свою жизнь отдали борьбе с властью правителя. Они предпочли
смерть предательству. Таких, как они, много... Но они представляли своего
врага иначе... Одно дело -- жертвовать собою в бою с могучим чудовищем,
другое -- погибнуть по воле бесталанного ничтожества...
-- Они боролись не с правителем. Хотя, быть может, и не всегда
сознавали это. Правитель был для них всего лишь символом, центром мишени. А
сама мишень значи-тельнее и больше правителя. Она тысячелика и многоименна
-- Мос, Горон, Тирас, рыбник с улицы Благода-ти, наездники на двугорбых
козлах, "топоры", "пер-натые".
-- Может быть. Но я лично боролся с правителем. Я хотел отомстить, и
только. И не смог -- опоздал...
-- Да, с местью ты опоздал. Но разве тебе все равно, что будет со
Свирой завтра? Ведь мы не знаем главно-го: как мог Аш приказывать, будучи
мертвым. И даже предсказывать -- если принять на веру убеждение, что Слово
Кормчего рождается в этой Башне... Что с то-бой, Бин? Зачем тебе понадобился
его плащ?
-- Примерить... Ну как?
-- Хорош! Словно на тебя шили!
-- Да, мы с Оксигеном Ашем были, оказывается,
одного роста... Шан, ты очень рассердишься, если я пока похожу в этом
плаще? Ну не напрасно же я, в самом деле, шел сюда по лезвию ножа -- через
Зейду и Зем-лю! Должен что-то сделать такое -- поставить точку на этой куче
костей?
-- Ты мальчишка, Бин. Честное слово, мальчишка. Носи, если хочешь. Хоть
всю жизнь носи -- плащ бес-хозный...
-- Всю жизнь?
-- Да. Только, откровенно говоря, лично мне ты больше нравишься без
плаща.
-- В полицейском мундире?
-- Нет.
-- В балахоне контрабандиста?
-- Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо най-ти кабинет правителя.
-- Слушаюсь, высший. Я готов вас сопровождать на двадцать четвертый
уровень, ибо именно там находится творческая лаборатория моего
предшественника. По слу-хам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее
Слово.
-- А ты повеселел, Бин, увидев тигра дохлым... Вдвоем в лифт они
втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую.
-- Хочу посмотреть кабинет деда.
Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных полос в
центре большого полутемного холла. Изнутри цилиндр запирался на массивный
сдвоен-ный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась.
-- Никто не имел права покидать уровень. Комфор-табельный застенок для
"умников".
В холле стояло около полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с
эпидиаскопическими приставка-ми и десяток демонстрационных столов. Когда-то
здесь кипели жаркие ученые споры, а Кормчий с презритель-ным удивлением
рассматривал своих экзотических плен-ников, которых даже неволя и реальная
угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить.
Радиальные коридоры вели к большим бронирован-ным дверям, за которыми
угадывались вместительные залы. На всех дверях была одна и та же надпись:
"Ла-боратория. Не входить -- защита включается без предуп-реждения!" И
дважды перечеркнутый черным человече-ский череп... Короткие радиальные
коридоры обрывались, влив-шись в длинную спираль широкого, как улица, общего
коридора. На эту пустынную сейчас "улицу", крытую ве-селым бело-розовым
пластиком, выходили двери помень-ше, раскрашенные в разные цвета. На них
стояли только цифры -- порядковый номер и окошечко автосчетчика. Здесь
пленники жили. Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери,
всматриваясь в цифры счетчиков. Двери были закрыты, а в окошечках везде
стоял "О" -- в .ком-натах не было ни одной живой души. Они дошли до самого
конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер
один была гладкая розовая стена.
-- Комнаты деда действительно замурованы... Леген-да говорила правду...
-- Что ты хотел здесь найти?
-- Ничего. Я должен был увидеть это своими гла-зами. Я дал клятву отцу
и матери... Вернее, их па-мяти...
Они постояли еще немного у розовой стены и пошли назад, к лифту. Бин
снова хмурился. Настроение его ме-нялось как цвет моря перед штормом.
-- И еще, откровенно говоря, я надеялся найти раз-гадку потусторонней
деятельности правителя здесь, на этом уровне. На уровне науки. Не знаю
как... Впрочем... Нет. Этот уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я
смотрел. Значит, адрес чуда -- двадцать четвер-тый уровень... Двадцать
четвертый...
-- Двадцать четвертый, -- повторил он кондуктор-ским голосом, пуская
лифт вверх.
Виной тому, что произошло после, была элементар-ная неосторожность. До
сих пор Башня обращалась с ними отменно вежливо, и цепочка счастливых
совпаде-ний помогала довольно легко решать ее хитроумные за-гадки. Но кроме
везения, их берегла собственная бди-тельность. Они ждали подвоха и коварства
от всего окружающего и потому вовремя замечали тайные пру-жины и контакты
смертоносных систем.
Убедившись в гибели тирана, они позволили себе рас-слабиться. Они
забыли, что зло, как и добро, пережи-вает своих создателей и способно
сохранять веками убийственную силу. В Башне продолжала жить злая воля
Великого Кормчего, Башня только притворялась мертвой, она ждала удобного
случая, чтобы нанести удар.
Лифт остановился на двадцать четвертом уровне, но дверь не открылась,
как на остальных уровнях. Шанин попробовал открыть ее силой, но она не
поддавалась. Бин начал шарить на пульте.
-- Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю... -- Ви-димо, Бин все-таки
нажал кнопку, потому что дверь при-открылась.
Шанин повернул голову на голос Бина.
Дверь приоткрылась только затем, чтобы в прорези показалось какое-то
приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом.
И почти тотчас в кабине грохнул выстрел.
Шанин схватился за голову.
Бин бросился к товарищу.
Землянину повезло: он стоял в профиль к двери, и пуля, направленная
прямо в лоб, прошла по касатель-ной, оставив полосу рассеченной кожи от
виска до вис-ка. На какую-то секунду Шанин потерял сознание, но не упал,
осев на руку Бина.
Бин оказался хорошим санитаром. Перебинтовав ра-ну полосой ткани,
оторванной от сорочки, он усадил Ша-нина на откидное сиденье лицом вверх,
осторожно и сильно массируя шейные артерии.
Шанин быстро приходил в себя. Голова еще звенела после удара, а перед
глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила,
и воз-вращалась ясность мысли.
-- А ведь мы влипли в ловушку, Бин.
-- Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет.
-- А если этот объектив дает команду на все уров-ни? Внизу теперь нас
могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже...
-- Но надо сделать настоящую повязку, дезинфици-ровать рану. Я видел
внизу аптечку.
-- По идее, здесь должно быть нечто посерьезнее аптечки. Вроде
автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без
медицинской помощи. Наверняка...
-- Но я не знаю, где может находиться такая лечеб-ница... И вряд ли
где-нибудь есть план Башни. Хозяин держал его в голове. А я почерпнул
кое-что, анали-зируя "Солнце для мертвых". В строчках запрещенной
поэмы-легенды зашифрованы реальные, хотя и приблизи-тельные, данные о
Башне... Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь
фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете.
-- Значит, в кабинет...
-- Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное -- твоя рана,
-- Знаешь, Бин, у моих предков в Сибири было древ-нее правило: если
сбился, заплутал в тайге, никогда не поворачивай назад. Иди только вперед,
иначе закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные
топи и погубит тебя тайга. Мы с тобой в этой Башне как в тайге -- не знаем,
что, куда, как и зачем. II леса за деревьями не видно. Так что надо и
действо-вать по таежному закону: хочешь кругом -- иди прямо. Отступать не
годится... Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть...
-- Объектива я, к сожалению, не видел... Как он вы-глядит? Как те,
которые осматривали стол?
-- Нет. Этот короче. И линза не голубая, а почти черная... И
по-моему... Да, пожалуй, линза плоская...
-- Да... Больше похоже на окуляр фотоэлемента, чем на объектив... И
плащ... Зачем Правителю плащ в поме-щении с идеально кондиционированным
воздухом, а? А плащ этот висит в двух прихожих, и, кажется, Аш на-девал его
каждый день... Стоит попробовать?
-- Не понимаю.
-- Минуту...
И прежде чем Шанин среагировал, Бин запахнул плащ на груди и снова
нажал кнопку. Все повторилось --дверь приоткрылась, показался обрез с
оптическим при-целом и...
Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь.
Кабинет Правителя оказался отлично оборудованной мастерской
умельца-фанатика. И внутреннее содержание ее было типичным: бестолковое и
беспорядочное нагро-мождение приборов и отходов, разобранных ценных
кон-струкций и аляповатых самодельных монстров.
Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо
ориентируясь в этом механиче-ском бедламе (кто знает, может, и у Бина был
когда-то подобный "голубой приют"), разыскал аптечку. Он обра-батывал рану
тщательно, с профессиональной безжа-лостностью -- до тех пор, пока Шанин не
потерял тер-пение.
-- Если больно, надо сказать, -- обиделся Бин. -- Я действую по всем
правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент....
Это заметно, -- проворчал землянин.
Перевязка подходила к концу, когда Бин заметил что-то в правом углу
мастерской. Это "что-то" неудержи-мо тянуло его -- он постоянно оглядывался,
бинтуя го-лову Шану. И когда закончил, устремился в угол, стро-го-настрого
приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил
приказ не без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он
не чув-ствовал, время от времени мозг обволакивала баюкаю-щая волна апатии и
равнодушия к происходящему. Вре-менами он словно раздваивался, чувствуя и
сознавая себя на Свире, в Дроме, в Башне Кормчего, он совер-шенно реально
слышал тихий пересвист ангарских сосен, колючий запах саянского горного
мака, горький пихто-вый дымок невидимого костра и вкус чая, заваренного
молодым багульником.
-- Только сотрясения мозга еще не хватало, -- бур-чал Шанин, ощупывая
повязку, но глаз все же не от-крывал. Не хотелось. Хотелось вытянуться на
спине, на-крывшись чем-либо теплым и очутиться дома -- подаль-ше от всей
этой бессмысленной зауми, нелепой жестоко-сти, извращенного мастерства,
взаимоистребительного соревнования талантов.
-- Не годится, чалдон, не годится. Когда замерзаешь, главное -- не
спать.
Шанин стряхнул оцепенение и открыл глаза. Бин во-зился около
сооружения, напоминающего атомные часы службы точного времени. У этих часов
тоже было три вразнобой качающихся маятника, но почему-то не было ни одного
циферблата. Да и размер внушительный -- прозрачный корпус метра на три,
почти под потолок. Против часов стоял письменный стол и несколько
стел-лажей-самоходов, заваленных газетами и 'бумагами вперемешку с
пробниками, кусачками, отвертками, кусками разноцветного провода и прочим
нехитрым электромон-тажным хламом.
Бин уселся за стол и начал набрасывать какие-то гра-фики, комкая лист
за листом. Вид у него был обиженный и ошарашенный. От Шанина он попросту
отмахнулся: часы его гипнотизировали.
-- Может быть, Оксиген изобрел-таки машину вре-мени?
Бин не ответил, отшвырнул очередную скомканную бумагу. Вблизи
непонятная машина уже не напоминала часы. Несговорчивые маятники чертили
свои кривые совер-шенно свободно, движимые импульсами крошечных
радиоактивных ампул, спрятанных в стержне.
Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над
ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта. Реле срабатывало,
включая одну из трех пишущих электромашинок -- в зависимости от того, какой
из маятников прошел над точкой. Литеры в машинках были убраны, кроме
нескольких букв, сплавленных в слово. Каждая машинка печатала свое слово.
Каждый маятник имел слово. И после каждого слова конвейер пневмопочты
про-двигался на расстояние одного листа. Ровно одного листа. Сейчас на
конвейере не было бумаг, но маятники качались, верша вечный перебор
неисчислимых вариантов, и на вечную ленту конвейера падали приказы,
обращен-ные к пустоте. ..."Да". "Нет". "Отложить". Занятная игрушка. Нелепая
машина. В школьном кабинете она могла наглядно продемонстрировать тео-рию
вероятностей самым маленьким ученикам. Но зачем она здесь, в кабинете
Великого Кормчего.
Бин расхохотался.
Он смеялся, уронив голову на руки, смеялся над гра-фиком, где из точки
пересечения координат задорно вы-гибалась вверх упругая экспонента, --
смеялся, всхли-пывая, страшноватым недобрым и горьким смехом, не вытирая
мокрого лица.
-- Болваны... Все мы болваны с гипертрофирован-ным самомнением... И
только... Всех нас, молодых и ста-рых, надо собрать, снять все регалии и
смокинги... и фи-зиков, и философов, и экономистов... в короткие
шта-нишки... в первый класс... в младшую группу детсада... в песочники... в