слюнявчики... Ну и Кормчий... Ну и мо-лодчина... По носу зазнайкам, по
носу...
Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
-- Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кош-марная тайна нового
века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного -- как? Вы ведь
тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал перед карточ-ным фокусом!
Это зам тоже наука, тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину.
Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все
века, прошлые и будущие, требует верности и кро-ви. Да, и крови, если
потребуется! Помните это, зем-ляне...
Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу
по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и
ее мора-ли, Шанин был непримирим.
-- Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае
ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на
су-пермена-разведчика из фантастических книг и ориенти-руюсь в обстановке
хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой
лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее
секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет
время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а
только справедливое отсутствие жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не
только словом, но и делом.
-- Я не хотел тебя обидеть...
-- Не меня, Бин, Землю!
-- Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство...
Мы полтораста лет стояли на ко-ленях перед тремя простейшими маятниками!
Полтора-ста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоив-шая и обжившая
галактические просторы, ломала го-лову над самоделкой физика-недоучки! Как
это на-звать?
-- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид...
-- ...и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри
сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего... Одно из решений в
длинном ежедневном списке...
На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то
проект или предложение -- мо-жет, приказ заменить дуговые уличные фонари
воско-выми свечами, а может, план обводнения экваториаль-ных пустынь --
двигался скачками под каретки ма-шинок.
-- Что выпадет -- "да", "нет" или "отложить"? Шан прикинул на глаз
расстояние от листка до ма-шинок.
-- Пожалуй, "да".
Бин долго присматривался к маятникам.
-- Я ставлю на "отложить".
Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет".
-- Ты проиграл, Шан.
-- Но и ты еще не выиграл.
-- Вряд ли "нет" выпадет второй раз...
Шары выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал куда положено,
решение начало путь по кан-целярским дорогам.
-- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то.
-- Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устрой-ство разное. У
рулетки двоичный код: угадал -- не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат
был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят
процентов -- половина его решений была бы правильной, а половина
неправильной. И график работы можно было бы представить вот так... прямой
ли-нией...
-- И что за прок от такого аппарата?
-- Совершенно верно: проку от такого аппарата ма-ло. Но если сделать
еще третий маятник -- слово "отло-жить", то есть, говоря на языке
математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти
во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая пре-вратится в мудреную
экспоненту...
-- Бин, я учил математику лет двадцать назад.
-- Ну... Как бы объяснить попроще... Словом, вред от неправильного
решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?
-- Пожалуй, так.
-- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так?
-- Допустим.
-- Так вот,есливвестипонятие "отложить" в график... получается
этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как она
из-гибается?
-- Вижу.
-- Здесь по вертикали у нас правильные решения... по горизонтали --
неправильные... И что ты теперь видишь?
-- Что я вижу? Как будто... сначала аппарат вообще будет нести
ахинею... потом... потом...
-- Что потом?
-- Кривая будет с каждым днем все ближе к верти-кали, то есть процент
правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности...
-- Или наоборот.
-- В зависимости оттого, что считать правильным ре-шением, а что
неправильным. Ты об этом, Бин?
-- Разумеется! Теперь тебе ясно?
-- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики...
-- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой...
-- Последнее ему, пожалуй, удалось... А вот с обма-ном истории...
Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель... Время
всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из
пластика с гравилоном... Пора остано-вить часы Оксигена Аша. Останови их,
Бин. Это твое право.
Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппара-та. Оси маятников,
поблескивая, плавно разрезали про-странство у самого его лица. Достаточно
было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание,
их непредсказуемые встречи и расхож-дения.
-- Несколько лет назад я бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы разнес в
пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и
ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: "Ли-куйте! Великого
Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!"
-- А сейчас?
-- А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как
заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире
вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого
террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас... Ты сам
все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому:
пользуясь беспредельной властью правителя и непрере-каемостью Слова,
постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти.
-- Послушай, Бин... Извини, но... а что, если плащ хозяина... если
однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ?
Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он
не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты
появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий
силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок.
-- Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность.
Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала.
Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты,
Шан.
Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных
захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял
один эк-земпляр.
Через полминуты он неопределенно хмыкнул.
-- Гм... Очень интересно... Ай да техник. Читаю до-словно: "Сегодня в
своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми
проницатель-ными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия
Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием..." Сам понимаешь,
каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же...
Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный... А мне нужен друг. Такой,
как ты, Шан...
Бин все еще не поднимал глаз. Он не видел, как вне-запно побледневший
Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь.
-- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле,
что правителя больше не суще-ствует. Тебя ждут друзья, твоя работа, твои
проказли-вые фантазеры-художники... Ты отлично выполнил при-каз. Я... я
благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан?
-- Голова... кружится...
Вряд ли Бин услышал эти слова -- они утонули в хриплом вдохе -- так
всхрапывает подстреленный на скаку олень. И шары маятников гулко сошлись в
одной точке, где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло
-- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня, Вечный Дворец, Дрома,
вся Свира -- ру-шилось все, превращаясь в груду нестерпимо колючих и
нестерпимо блестящих осколков, пока не осталось ниче-го, кроме этих
осколков...
Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее душную камеру
от наружного мира, и Шанин смог вздохнуть полной грудью до приятного
покалыва-ния в освобожденных легких. Он жадно дышал, уже со-знавая и ощущая
себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота
в голове заполнялась скользящими образами и мыслями без слов. Он еще не
знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать
глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы еще
подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал,
что это про-шедший сон и что на самом деле существует только
действительность, которая сейчас вне его спящего тела. И стоит открыть
глаза...
Шанин открыл глаза и от удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый
потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович Шанин, инженер-психолог по
спе-циальности, Инспектор Службы Безопасности 8-го Га-лактического района,
находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной
гонки за контейнерами с активированным лютением... Все остальное -- сон,
сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не менее не что иное,
как сложная игра перенапряженных центров вообра-жения. Ему не жаль было
расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем
забавен. Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый и наивный Бин
только выдумка и с ним нельзя встре-титься снова, узнать о его судьбе.
Верный, несговорчи-вый Бин... Логичность и зримость сонного наваждения,
вообще-то, объяснить легко. Писатели порой пользуются активированным
лютением для материализации своих идей и героев. Возможно, нуль-защита на
контейнерах не так уж абсолютна, как об этом пишут. Возможно, какие-то
неизмеримо малые мощности психогенного излучения все же проникают сквозь
нуль-заслон. И какая-то не-уловленная приборами доза заставила отдыхающий
мозг жить в более активном режиме, чем при обычном сне. Эксперты отвергают
такую возможность. Но кто знает...
Главный будет доволен. Сразу после утреннего душа надо позвонить ему и
доложить по форме. Главный, ко-нечно, в курсе событий без всяких докладов,
но ему ужасно нравится выслушивать официальные доклады. Надо побаловать
старика. Он заслужил... А вот Арнольд Тесман... Да, Арнольд Тесман -- это
уже из сновидения. Вряд ли он существует в действи-тельности... Ого, какая
щетина! Вот что значит три недели брить-ся походной электрической
вибробритвой. На подбород-ке, на щеках -- непролазная енисейская тайга.
Бриться! Немедленно бриться! Шанин легко вскочил и попробовал делать
зарядку. Не получилось -- упал в кресло с перехваченным дыха-нием. И
несказанно удивился: неужели за три недели он так устал и потерял форму? Не
может быть... Придется попотеть в кабине автодиагностики: в организме что-то
нарушилось. В ванной он хотел сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но
потом решил оставить сладкое на десерт, а сначала заняться более
существенным -- бритьем. Ша-нин не торопясь раскрыл бутон объемного зеркала
и сглотнул неведомо откуда взявшуюся слюну. На лбу от виска до виска резко
выделялся затверде-лый старый шрам. И щетина на подбородке была седой. И
лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зер-калом,
было то же число и тот же год -- нет, той же самой была только последняя
цифра. Количество десят-ков было больше на единицу. Десять лет...
И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после раны, в которую попала
инфекция; и весть о том, что Мож улетел на Зейду в очередной вояж, не
дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы;
и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота Башни; и провозглашение новой
республики в Вечном Дворце...
Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет.
В боях с бандами, окопавшимися в сйлайской тайге, Шанина тяжело
контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы дала
о себе знать много позднее, после полной победы. Его парализовало. Бин
потребовал срочной отправки Шанина на Землю или на Зейду. Шанин
сопротивлялся - он наде-ялся, что все пройдет. А потом... Потом, видимо,
стало совсем плохо...
Шанин всматривался в свое лицо, привычное и но-вое одновременно. Его не
оставляла затаенная уверен-ность, что рано или поздно это лицо можно будет
снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно.
Конец
носу...
Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
-- Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кош-марная тайна нового
века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного -- как? Вы ведь
тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал перед карточ-ным фокусом!
Это зам тоже наука, тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину.
Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все
века, прошлые и будущие, требует верности и кро-ви. Да, и крови, если
потребуется! Помните это, зем-ляне...
Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу
по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и
ее мора-ли, Шанин был непримирим.
-- Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае
ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на
су-пермена-разведчика из фантастических книг и ориенти-руюсь в обстановке
хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой
лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее
секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет
время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а
только справедливое отсутствие жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не
только словом, но и делом.
-- Я не хотел тебя обидеть...
-- Не меня, Бин, Землю!
-- Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство...
Мы полтораста лет стояли на ко-ленях перед тремя простейшими маятниками!
Полтора-ста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоив-шая и обжившая
галактические просторы, ломала го-лову над самоделкой физика-недоучки! Как
это на-звать?
-- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид...
-- ...и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри
сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего... Одно из решений в
длинном ежедневном списке...
На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то
проект или предложение -- мо-жет, приказ заменить дуговые уличные фонари
воско-выми свечами, а может, план обводнения экваториаль-ных пустынь --
двигался скачками под каретки ма-шинок.
-- Что выпадет -- "да", "нет" или "отложить"? Шан прикинул на глаз
расстояние от листка до ма-шинок.
-- Пожалуй, "да".
Бин долго присматривался к маятникам.
-- Я ставлю на "отложить".
Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет".
-- Ты проиграл, Шан.
-- Но и ты еще не выиграл.
-- Вряд ли "нет" выпадет второй раз...
Шары выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал куда положено,
решение начало путь по кан-целярским дорогам.
-- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то.
-- Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устрой-ство разное. У
рулетки двоичный код: угадал -- не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат
был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят
процентов -- половина его решений была бы правильной, а половина
неправильной. И график работы можно было бы представить вот так... прямой
ли-нией...
-- И что за прок от такого аппарата?
-- Совершенно верно: проку от такого аппарата ма-ло. Но если сделать
еще третий маятник -- слово "отло-жить", то есть, говоря на языке
математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти
во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая пре-вратится в мудреную
экспоненту...
-- Бин, я учил математику лет двадцать назад.
-- Ну... Как бы объяснить попроще... Словом, вред от неправильного
решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?
-- Пожалуй, так.
-- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так?
-- Допустим.
-- Так вот,есливвестипонятие "отложить" в график... получается
этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как она
из-гибается?
-- Вижу.
-- Здесь по вертикали у нас правильные решения... по горизонтали --
неправильные... И что ты теперь видишь?
-- Что я вижу? Как будто... сначала аппарат вообще будет нести
ахинею... потом... потом...
-- Что потом?
-- Кривая будет с каждым днем все ближе к верти-кали, то есть процент
правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности...
-- Или наоборот.
-- В зависимости оттого, что считать правильным ре-шением, а что
неправильным. Ты об этом, Бин?
-- Разумеется! Теперь тебе ясно?
-- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики...
-- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой...
-- Последнее ему, пожалуй, удалось... А вот с обма-ном истории...
Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель... Время
всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из
пластика с гравилоном... Пора остано-вить часы Оксигена Аша. Останови их,
Бин. Это твое право.
Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппара-та. Оси маятников,
поблескивая, плавно разрезали про-странство у самого его лица. Достаточно
было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание,
их непредсказуемые встречи и расхож-дения.
-- Несколько лет назад я бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы разнес в
пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и
ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: "Ли-куйте! Великого
Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!"
-- А сейчас?
-- А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как
заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире
вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого
террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас... Ты сам
все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому:
пользуясь беспредельной властью правителя и непрере-каемостью Слова,
постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти.
-- Послушай, Бин... Извини, но... а что, если плащ хозяина... если
однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ?
Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он
не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты
появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий
силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок.
-- Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность.
Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала.
Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты,
Шан.
Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных
захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял
один эк-земпляр.
Через полминуты он неопределенно хмыкнул.
-- Гм... Очень интересно... Ай да техник. Читаю до-словно: "Сегодня в
своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми
проницатель-ными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия
Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием..." Сам понимаешь,
каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же...
Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный... А мне нужен друг. Такой,
как ты, Шан...
Бин все еще не поднимал глаз. Он не видел, как вне-запно побледневший
Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь.
-- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле,
что правителя больше не суще-ствует. Тебя ждут друзья, твоя работа, твои
проказли-вые фантазеры-художники... Ты отлично выполнил при-каз. Я... я
благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан?
-- Голова... кружится...
Вряд ли Бин услышал эти слова -- они утонули в хриплом вдохе -- так
всхрапывает подстреленный на скаку олень. И шары маятников гулко сошлись в
одной точке, где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло
-- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня, Вечный Дворец, Дрома,
вся Свира -- ру-шилось все, превращаясь в груду нестерпимо колючих и
нестерпимо блестящих осколков, пока не осталось ниче-го, кроме этих
осколков...
Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее душную камеру
от наружного мира, и Шанин смог вздохнуть полной грудью до приятного
покалыва-ния в освобожденных легких. Он жадно дышал, уже со-знавая и ощущая
себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота
в голове заполнялась скользящими образами и мыслями без слов. Он еще не
знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать
глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы еще
подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал,
что это про-шедший сон и что на самом деле существует только
действительность, которая сейчас вне его спящего тела. И стоит открыть
глаза...
Шанин открыл глаза и от удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый
потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович Шанин, инженер-психолог по
спе-циальности, Инспектор Службы Безопасности 8-го Га-лактического района,
находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной
гонки за контейнерами с активированным лютением... Все остальное -- сон,
сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не менее не что иное,
как сложная игра перенапряженных центров вообра-жения. Ему не жаль было
расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем
забавен. Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый и наивный Бин
только выдумка и с ним нельзя встре-титься снова, узнать о его судьбе.
Верный, несговорчи-вый Бин... Логичность и зримость сонного наваждения,
вообще-то, объяснить легко. Писатели порой пользуются активированным
лютением для материализации своих идей и героев. Возможно, нуль-защита на
контейнерах не так уж абсолютна, как об этом пишут. Возможно, какие-то
неизмеримо малые мощности психогенного излучения все же проникают сквозь
нуль-заслон. И какая-то не-уловленная приборами доза заставила отдыхающий
мозг жить в более активном режиме, чем при обычном сне. Эксперты отвергают
такую возможность. Но кто знает...
Главный будет доволен. Сразу после утреннего душа надо позвонить ему и
доложить по форме. Главный, ко-нечно, в курсе событий без всяких докладов,
но ему ужасно нравится выслушивать официальные доклады. Надо побаловать
старика. Он заслужил... А вот Арнольд Тесман... Да, Арнольд Тесман -- это
уже из сновидения. Вряд ли он существует в действи-тельности... Ого, какая
щетина! Вот что значит три недели брить-ся походной электрической
вибробритвой. На подбород-ке, на щеках -- непролазная енисейская тайга.
Бриться! Немедленно бриться! Шанин легко вскочил и попробовал делать
зарядку. Не получилось -- упал в кресло с перехваченным дыха-нием. И
несказанно удивился: неужели за три недели он так устал и потерял форму? Не
может быть... Придется попотеть в кабине автодиагностики: в организме что-то
нарушилось. В ванной он хотел сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но
потом решил оставить сладкое на десерт, а сначала заняться более
существенным -- бритьем. Ша-нин не торопясь раскрыл бутон объемного зеркала
и сглотнул неведомо откуда взявшуюся слюну. На лбу от виска до виска резко
выделялся затверде-лый старый шрам. И щетина на подбородке была седой. И
лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зер-калом,
было то же число и тот же год -- нет, той же самой была только последняя
цифра. Количество десят-ков было больше на единицу. Десять лет...
И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после раны, в которую попала
инфекция; и весть о том, что Мож улетел на Зейду в очередной вояж, не
дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы;
и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота Башни; и провозглашение новой
республики в Вечном Дворце...
Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет.
В боях с бандами, окопавшимися в сйлайской тайге, Шанина тяжело
контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы дала
о себе знать много позднее, после полной победы. Его парализовало. Бин
потребовал срочной отправки Шанина на Землю или на Зейду. Шанин
сопротивлялся - он наде-ялся, что все пройдет. А потом... Потом, видимо,
стало совсем плохо...
Шанин всматривался в свое лицо, привычное и но-вое одновременно. Его не
оставляла затаенная уверен-ность, что рано или поздно это лицо можно будет
снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно.
Конец