Неизвестен Автор. Особое задание (сборник)

   Вскоре Семен получил особое задание. Во главе группы чекистов он был направлен на ту сторону границы с разведывательным заданием. Прошел месяц. Однажды в сильную метель на оленях прибыл связной Корзина - красноармеец Лихачев.
   Корзин сообщал, что через два дня в районе Сегозера или по реке Суне будет переброшено на советскую территорию шесть вооруженных шпионов. Возможно, на оленьих упряжках.
   Я срочно собрал совещание, на которое пригласил командира и комиссара полка, дислоцировавшегося в Повенецком районе. Разработали оперативный план поимки шпионов. Решили сделать засаду сразу в двух местах предполагаемого движения лазутчиков - у Сегозера и на реке Суне.
   Октябрь 1918 года был лютым. Разместившись на нескольких нартах и укрывшись теплыми кожухами, отряд чекистов и красноармейцев выехал в засаду.
   Перед участниками операции была поставлена задача:
   дать возможность нарушителям углубиться на нашу территорию и приступить к действию только по сигналу ракеты.
   Белые халаты слились со снегом. Лежали неподвижно.
   Стыло тело. Но двигаться опасно - можно выдать свое присутствие.
   Прошел час, другой, третий... Время предполагаемого перехода нарушителей границы истекло. В чем дело? Может быть, они изменили свой маршрут? Тогда где же их встречать? У Сегозера? Но и там тихо.
   Было светло. Далеко за Полярным кругом виднелась полоска северного сияния, украсившая небосвод причудливым орнаментом.
   Истекал пятый час нашего терпеливого ожидания.
   И когда казалось, что можно уже снимать засаду, показались оленьи упряжки.
   - Внимание! - передали по цепи.
   Нарты приближались. Нарушители не ожидали приготовленной им встречи и чувствовали себя уверенно. Когда в небо вдруг взмыла ракета, для "гостей" она была подобна внезапно разорвавшейся бомбе... В бинокль было видно, как нарты сделали поворот и олени со скоростью ветра понеслись обратно к границе. Но и в тылу врагов взлетела ракета.
   Как зайцы, заметались по снежному полю нарушители.
   Грянул залп, ударил пулемет, полетели ручные гранаты.
   В ответ с нарт раздалась пистолетная стрельба - видно, решили без боя не сдаваться.
   Все больше сжимается кольцо чекистов и красноармейцев. Видя безвыходность положения, оставшиеся в живых подняли руки.
   Три живых шпиона вместе с захваченными документами были доставлены в Повенецк.
   В это время у нас находился ответственный работник Смольного - Позерн. Сколько мы ни пытались вместе с ним прочитать содержание зашифрованных документов - все напрасно. Позерн предложил доложить о поимке шпионов Дзержинскому.
   Из Москвы пришел приказ - доставить задержанных в ВЧК.
   Кто из нас, чекистов, не любил председателя ВЧК? Мы восхищались его железной логикой, умением распознавать врагов, разгадывать их коварные замыслы. Многие из нас мечтали походить на него, мечтали о встрече с ним.
   С большим удовлетворением я узнал, что доставка шпионов в ВЧК поручена мне. Трудности пути из Повенецка в Москву не имели для меня значения.
   Сдав арестованных, я с волнением стал ждать вызова к Ф. Э. Дзержинскому. Старался представить, как будет происходить встреча, какие вопросы задаст председатель ВЧК.
   И вот наконец я в кабинете Феликса Эдмундовича.
   - Товарищ Щевьев! Проходите, пожалуйста. Садитесь. Расскажите, как были пойманы шпионы.
   Стараясь не пропустить ни одной подробности, я рассказал о Корзине, о том, как было получено от него сообщение, о самой операции и о тех, кто отличился при поимке шпионов.
   Внимательно выслушав меня, председатель ВЧК спросил:
   - Вы давно работаете в ЧК? Кем были до этого?
   Я коротко рассказал ему о себе. Когда Дзержинский услышал, что я принимал участие в штурме Зимнего, он тепло улыбнулся и сказал:
   - Да, это были потрясающие дни. Они никогда не сгладятся в памяти.
   В конце беседы Дзержинский обратил внимание на мою одежду. А вид у меня был неказистый: потертая куртка, перешитая из старой шинели, видавшая виды шапкаушанка, поношенные солдатские сапоги.
   Феликс Эдмундович вызвал секретаря.
   Протягивая ему записку, сказал:
   - Председателя Повенецкого ЧК товарища Щевьева нужно срочно обмундировать. Выдать ему кожанку, хорошие сапоги и обязательно новый револьвер.
   На прощание он крепко пожал мне руку.
   Вторая встреча с Дзержинским произошла у меня в Петрограде в 1919 году, когда я работал председателем отделения транспортной железнодорожной чрезвычайной комиссии на Николаевском вокзале.
   Тогда войска Юденича рвались к Питеру. Город находился на осадном положении. Пролетариат вооружался.
   Многие чекисты уходили на фронт.
   Тем, кто оставался в городе, пришлось вести напряженную работу: вылавливать белогвардейских агентов, бороться с паникерами и смутьянами, нести охрану важных объектов.
   По нашей инициативе четыре пульмановские платформы были оборудованы под своеобразный бронепоезд, вооружение которого составляли "максимы", а броней были мешки с песком.
   Экипаж бронепоезда набрали из рабочих, командирами пулеметных расчетов назначили чекистов. Вскоре бронепоезд отправили на станцию Колпино...
   Телефонный звонок из Москвы известил меня о приезде в Петроград Ф. Э. Дзержинского. Через несколько часов я встречал его на перроне.
   Открыв дверь вагона, я попросил разрешения войти.
   Дзержинский что-то писал, склонившись над столом. Лицо его было озабоченным.
   - А, товарищ Щевьев! Рад вас видеть. Доложите обстановку на дороге.
   Выслушав сообщение, он спросил:
   - По чьей инициативе были посланы на фронт переоборудованные пульманы?
   - По нашей, товарищ Дзержинский.
   - Это хорошо. В сражениях под Колпином ваш бронепоезд уже отличился и белогвардейцы на собственной шкуре испытали мощь его огня.
   Потом вошли еще какие-то люди, и наша беседа прервалась.
   В 1921 году я работал начальником секретно-оперативного отдела и заместителем начальника дорожно-транспортной ЧК Октябрьской железной дороги.
   Вспыхнул Кронштадтский мятеж. Над Питером вновь нависла серьезная угроза. Длинные жерла морских орудий Кронштадта нацелены на застывший Финский залив.
   Но нет таких крепостей, которые бы не могли взять большевики! Отряды красноармейцев, курсантов, матросы, добровольцы-комсомольцы устремились на штурм мятежной крепости. Снаряды вспарывали лед, люди падали в холодную воду...
   Казалось, взять Кронштадт с моря - бессмысленная затея.
   Но взять было нужно! И как можно скорее! И родилась тогда одна из замечательных идей, которые приходят на ум людям в самые трудные моменты.
   Командир 37-й сводной дивизии Павел Ефимович Дыбенко, с которым я был знаком еще по боевым делам во время разгрома немцев под Нарвой, вызвал меня к себе и сказал:
   - Слушай, Щевьев! Вот если бы сейчас обеспечить бойцов деревянными лестницами! Не для того, чтобы карабкаться на степы, как это делали наши предки, а для того, чтобы преодолевать трещины во льду.
   - По-моему, это здорово! Сделаем все, что можно, - ответил я.
   Новый вид "вооружения" поступил в части, ведущие осаду Кронштадта. Лестницы сослужили хорошую службу.
   Вскоре я вновь встречал председателя ВЧК в Петрограде. Отдав рапорт Дзержинскому, я коротко доложил ему о положении дел на транспорте, в ЧК. Когда рассказал о выполнении задания Дыбенко, Феликс Эдмундович поблагодарил чекистов транспорта за помощь в подавлении кронштадтских мятежников.
   Ф. Григорьев
   ВСЕГДА НА СТРАЖЕ
   В мае - июне 1919 года над красным Петроградом нависла серьезная опасность. Армия Юденича, поддерживаемая интервентами, начала наступление на колыбель пролетарской революции. Воспользовавшись превосходством сил, белогвардейцы 13 мая прорвали оборону советских войск на Нарвском участке фронта и к исходу месяца вышли на подступы к Петрограду.
   Известно, что враг, предпринимая наступление, рассчитывал не только на свои вооруженные силы, но и на поддержку окопавшихся в тылу Красной Армии бывших офицеров и генералов, помещиков и капиталистов. Наглядным примером помощи белогвардейцам со стороны внутренних врагов революции явился контрреволюционный мятеж на фортах Красная Горка и Серая Лошадь.
   Мне пришлось быть свидетелем разыгравшихся здесь трагических событий.
   В апреле 1919 года наша 4-я пограничная чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, шпионажем и контрабандой по указанию Петроградской ЧК перебазировалась из района Пскова на побережье Финского залива.
   Мы занялись обслуживанием частей 7-й армии, оборонявшей Петроград.
   Ознакомившись с обстановкой на побережье, председатель нашей чрезвычайной комиссии С. Н. Розанов предложил мне, своему заместителю, выдвинуться ближе к воинским частям, расположенным за фортом Красная Горка и Ямбургом. С группой оперативных работников и отрядом в 40 человек мы разместились на стекольном заводе в селе Новое Калище. Здесь дислоцировались 1-й и 2-й кронштадтские полки и 187-я бригада.
   31 мая В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский обратились к населению с воззванием "Берегитесь шпионов!". Наступление белогвардейцев на Петроград, говорилось в воззвании, с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций. Все сознательные рабочие и крестьяне призывались грудью встать на защиту Советской власти, на борьбу со шпионами и предателями.
   Это воззвание повысило нашу бдительность и ответственность за порученное дело.
   В Новом Калище нам бросилось в глаза странное поведение командира форта Красная Горка Неклюдова. В начале июня к побережью подошли три вражеских миноносца и стали в упор обстреливать Новое Калище и расположенные там части 7-й армии. Я связался с Неклюдовым и попросил немедленно открыть огонь из береговых орудий форта по врагу. Огонь был открыт, но миноносцы скрылись безнаказанно. В последующие дни повторялось то же самое. Наблюдая за артиллерийской стрельбой с фортов, мы обратили внимание на то, что снаряды дают то перелет, то недолет и вражеские корабли спокойно уходят.
   Я неоднократно разговаривал с Неклюдовым и выражал свое возмущение. Неклюдов обещал принять меры, но результаты были те же. Насторожило нас и то, что сотрудники ЧК стали допускаться на форты только после того, как охрана докладывала командирам.
   Я выехал в Лебяжье к Розанову и поделился своими подозрениями.
   Розанов при мне продиктовал письмо в адрес Петроградского комитета обороны, в котором сообщал о подозрительном поведении командира форта Красная Горка.
   А вскоре Розанов сам поехал в Петроград для доклада Петроградской чрезвычайной комиссии об обстановке в районах форта Красная Горка.
   Результаты поездки Розанова в Петроград оказались неутешительными. На докладной записке Зиновьев, исполнявший тогда обязанности председателя Комитета обороны Петрограда, наложил резолюцию: "Бред чекистского воображения. Неклюдов хороший командир и предан Советской власти".
   Между тем неприятель наглел с каждым днем. На Копорской губе с кораблей противника высадился белогвардейский десант, который с ходу повел наступление на форты Красная Горка и Серая Лошадь. Наши войска оказали десанту упорное сопротивление. Форты удалось отстоять, но Новое Калище мы вынуждены были оставить и отойти непосредственно к фортам.
   12 июня я получил срочное предписание Петроградской ЧК выехать с усиленным отрядом в Петроград, где готовилось выступление контрреволюции. Выезд был назначен на 5 часов утра 13 июня. По прибытии на станцию Лебяжье к отправлению поезда мы узнали, что командир форта распорядился не отправлять очередной поезд на Ораниенбаум.
   Я позвонил Неклюдову и спросил его о причине отмены поезда. Он сослался на какие-то технические неполадки, по в то же время поинтересовался, куда мы уезжаем, на что я ему ничего не ответил.
   Уже позднее выяснилось, что в этот час Неклюдов рассматривал план восстания и распределял силы для захвата Кронштадта и Ораниенбаума, считая, что форты уже в его руках.
   После разговора с Неклюдовым мы решили пойти пешком до Ораниенбаума 29 верст по обочине железной дороги. Около деревни Большая Ижора, на пересечении с шоссе, нас встретил отряд солдат около ста человек, прибывших сюда на четырех грузовиках. У командира отряда на плечах были офицерские погоны царской армии. Вот тут-то мы и поняли, что в форту произошла измена. Неклюдов, видимо, разгадал наши намерения и решил не выпускать нас из района форта.
   - Кто из вас Григорьев? - самоуверенно и нагло спросил офицер.
   Я отозвался. Офицер предложил нам от имени Неклюдова вернуться на Красную Горку. Мы отказались. Но силы были неравные, и мятежникам удалось нас разоружить, при этом один работник ЧК, Ваног, был ранен.
   Под конвоем нас пригнали в форт и заперли в каземате, где уже находилось более ста арестованных коммунистов. Среди них были представитель Петроградского комитета обороны Артемов, председатель Кронштадтского Совета Мартынов и другие товарищи. В это время восставший форт буквально стонал от разрывов снарядов, которыми его осыпали орудия Кронштадта и советские корабли с моря. Из каземата потребовали людей на допрос и назвали 10 - 12 фамилий: Мартынов, Артемов, Григорьев и другие. Я сразу понял, что это за допрос, и решил, что, чем быть расстрелянным врагами, лучше погибнуть от разрыва своего снаряда. Каземат кипел как улей, дверь не закрывалась, два солдата из мятежников, стоявшие у дверей, сами ежились при разрывах снарядов.
   Воспользовавшись суматохой, я вышел из каземата, перелез через проволоку и лесом направился к Ораниенбауму. За мной бежали еще шесть или семь товарищей:
   Мария Дофторг, Борисов, Козлов, Иванов и другие.
   В ночь на 16 июня Красная Горка была взята частями Красной Армии. Было установлено, что империалистическим разведкам удалось создать контрреволюционный заговор в Кронштадте и в фортах Красная Горка и Серая Лошадь. В заговор было вовлечено много бывших офицеров из командного состава. Заговорщики склонили на свою сторону часть гарнизона. Неклюдов, например, распускал слухи, что Советская власть уже свергнута, а к Кронштадту якобы идет английская эскадра в составе 25 кораблей.
   Коммунисты гарнизона, узнав о предательстве Неклюдова, пытались арестовать его, однако заговорщики их опередили.
   Утром 16 июня 1919 года у места, где мы скрывались, появились наши люди. Среди них были товарищи Носов, Блюменталь, Федотов, Криночкин. Уже 17 июня мы обнаружили в яме около деревни Коваши коммунистов, замученных мятежниками. В числе замученных оказались Артемов, Мартынов, Ланской, Шидловская, Ваног, Шипунов, мой брат Иван Григорьев и другие. Их тела были потом перевезены в Кронштадт и похоронены в братской могиле.
   Большая группа борцов за Советскую власть была расстреляна мятежниками около деревни Керново.
   Контрреволюционный мятеж в фортах Красная Горка и Серая Лошадь, а также заговор в Кронштадте свидетельствовали о наличии в Петрограде и за его пределами большой заговорщической организации. Но проникнуть в эту организацию органам ВЧК долгое время не удавалось.
   Существовавший контрреволюционный заговор не мог не иметь связи со штабами белых армий и с разведками буржуазных государств. Выявление этих связей и стало боевой задачей чекистских органов.
   Вскоре нашему сотруднику Васильеву удалось близко познакомиться с бортмехаником авиаотряда Солоницыным. Солоницын сообщил, что он является участником контрреволюционной шпионской организации, которую возглавляет командир отряда Берг, и что он, Солоницын, не хочет быть предателем Советской власти и готов оказать содействие в разоблачении Берга и его организации.
   Далее Солоницын рассказал, что один из летчиков отряда по заданию Берга ухитряется незаметно перелетать в Финляндию и там на аэродроме передавать шпионские материалы.
   Нет необходимости говорить, насколько ценны были эти сведения. Авиаотрядом Берга сразу же занялись Петроградская ЧК и ВЧК.
   Через некоторое время Солоницын явился к нам в Особый отдел и сообщил сведения исключительной важности.
   В связи с начавшимся новым наступлением Юденича на Петроград Берг, с которым Солоницын по нашему заданию продолжал находиться в доверительных отношениях, предложил последнему переправить через линию фронта к Юденичу одно влиятельное лицо из Петрограда.
   При этом Берг намекнул Солоницыну, что развязка близка и цель организации скоро будет достигнута, если только переправляемое через фронт лицо быстро попадет к Юденичу и условится с ним о совместных действиях.
   Создавшуюся обстановку нельзя было не использовать.
   Солоницыну было поручено "выполнить" задание Берга - провести связного через линию фронта и доставить его в условное место ко мне.
   Мне поручили переодеться в форму поручика белой армии, принять от Солоницына сопровождаемое им лицо и под видом доставки его в штаб Юденича привезти в Особый отдел ВЧК. Со мной были чекисты Мельников и Младенцев.
   Встреча с Солоницыным и его спутником должна была произойти в пустующей будке лесника. Чтобы проверить надежность Солоницына, за ним вели наблюдение комиссары ЧК Криночкин и Васильев.
   Вечером Солоницын доставил мужчину средних лет, одетого под лесника. Ничего не подозревавший "лесник"
   вообразил, что его действительно благополучно перевели через линию фронта. Он передал нам ненужные ему наган и гранату. На мой вопрос: "Как вас называть?" - "лесник"
   высокопарно ответил: "Я князь Шереметев".
   Князь оказался нетерпеливым и болтливым. Он потребовал немедленно доставить его в Волосово, к Юденичу. К нашему удивлению, он без каких-либо наводящих с нашей стороны вопросов стал распространяться о том, что в план наступления Юденича на Петроград требуется внести некоторые изменения, а для этого он везет дислокацию частей 7-й армии и план расстановки законспирированных контрреволюционных групп и их предполагаемой диверсионной работы.
   Мы с удовольствием выслушали князя. А потом на машине Ораниенбаумского горсовета, за рулем которой сидел секретарь Совета Федор Васильков, мы повезли князя к "Юденичу".
   Только в здании ЧК, увидев на стене портрет Ленина, князь понял, куда он попал. Под подклейками голенищ у него были найдены предназначавшиеся для передачи Юденичу документы: дислокация частей 7-й армии и план обороны Петрограда.
   Показания князя Шереметева раскрыли сеть белогвардейского шпионажа, планы террора и диверсий в тылу Красной Армии.
   М. Бренер
   ПО ПОВОДУ ОДНОЙ ФАЛЬШИВОЙ ВЕРСИИ
   В субботу, 12 февраля 1921 года, мы - работники одного из подразделений ВЧК - пришли на работу раньше обычного. Что-то беспокоило. Третьего дня специальным поездом в Москву был доставлен из Дмитрова гроб с телом ветерана борьбы против царского самодержавия, теоретика анархизма Петра Алексеевича Кропоткина, скончавшегося в ночь на 8 февраля.
   Гроб с телом покойного был установлен, в соответствии с решением Московского Совета, в Колонном зале Дома союзов. Похороны были назначены на воскресенье, 13 февраля 1921 года.
   Комиссия по организации похорон Кропоткина, состоявшая из анархистов, в день его кончины обратилась с телефонограммой к В. И. Ленину. В ней содержалась просьба распорядиться об освобождении из всех мест заключения анархистов для участия в похоронах Кропоткина. Телефонограмму подписали пять членов похоронной комиссии, в том числе Г. Максимов и Е. Ярчук (Российская конфедерация анархо-синдикалистов).
   Несмотря на то что телефонограмма была принята в 16 часов 10 минут, В. И. Ленин в тот же день поставил ходатайство анархистов на обсуждение заседания Большого Совнаркома. Совнарком решил передать ходатайство комиссии анархистских организаций на рассмотрение Президиума ВЦИК.
   На следующий день, 9 февраля 1921 года, не рассчитывая на успех ходатайства комиссии по организации похорон, в Дмитров из Москвы выехали американская анархистка Эмма Гольдман и русский анархист Г. Сандомирский.
   Там по настоянию и с помощью последних дочь Кропоткина написала и отправила на имя В. И. Ленина письмо следующего содержания:
   "Многоуважаемый Владимир Ильич!
   Позвольте поблагодарить Вас за личное участие, которое Вы приняли во время болезни моего отца [По распоряжению В. И. Ленина 19 января 1921 года к больному Кропоткину в Дмитров выезжал консилиум крупнейших врачей: народный комиссар здравоохранения Н. Семашко, В. Шуровский, Д. Плетнев, М. Кончаловский, Л. Левин, С. Ивановский и А. Капель. На следующий день, тоже по распоряжению В. И. Ленина, семье Кропоткина были доставлены необходимые продукты, керосин, спички и т. д], а также и теперь в деле его похорон.
   Сейчас я не буду говорить о тех последних его желаниях, которые он выразил накануне своей кончины, о них придется говорить более подробно, чем это мне возможно в данный момент. Ограничиваюсь пока личной просьбой освободить, хотя бы на день похорон, для участия в них тех товарищей анархистов, которые находятся в данный момент под арестом...
   А. Кропоткина".
   [ЦПА НМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 23940, л. 2 - 3]
   Это письмо поступило к В. И. Ленину 10 февраля 1921 года, то есть на третий день после того, как Владимир Ильич уже сделал все, что он считал возможным, для рассмотрения ходатайства комиссии анархистов. Поэтому В. И. Ленин тут же направил письмо Кропоткиной не в Президиум ВЦИК (в чем уже не было никакой надобности), а председателю ВЧК Ф. Э. Дзержинскому, сопроводив его следующей запиской:
   Т. Дзержинский! Посылаю Вам, согласно нашему телефонному разговору, письмо дочери Кропоткина. Надеюсь, удастся освободить тех, за кого она просит. Найти ее через Управдел Н. П. Горбунова.
   ВАШ ЛЕНИН.
   В тот же день ходатайство комиссии анархистских организаций рассматривалось на заседании Президиума ВЦИК, который предложил ВЧК по своему усмотрению отпустить арестованных анархистов для участия в похоронах П. А. Кропоткина. Заседание Президиума ВЦИК приняло также решение возложить на могилу Кропоткина венок от Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
   Не все эти факты были известны нам в то субботнее утро, когда мы пришли на работу раньше обычного. Нас тревожили другие вопросы: как пройдет завтра, 13 февраля, траурное шествие за гробом Кропоткина; как будет протекать прощальный митинг у его могилы, на котором председательствовать будет представитель российской конфедерации анархо-синдикалистов; чем закончится дело с предъявленным анархистами "ультиматумом" - бойкотировать похороны П. А. Кропоткина, если их колонну не поставят первой за траурной колесницей с гробом покойного.
   Эти наши размышления прервал неожиданно вошедший в комнату В. Л. Герсон - личный секретарь председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского.
   С озабоченным видом он сказал:
   - Феликса Эдмундовича сейчас в Москве нет; в отъезде находится также начальник отдела Самсонов Тимофей Петрович. Вот записка от Владимира Ильича Ленина - она вас касается.
   В записке на бланке Председателя Совета Народных Комиссаров, написанной Владимиром Ильичом, мы прочитали текст, который выше уже цитировался.
   После того как заместителю председателя ВЧК И. К. Ксенофонтову удалось связаться с отсутствующим в Москве Ф. Э. Дзержинским, мы получили необходимые указания. В соответствии с решением ВЧК арестованные анархисты были освобождены из мест заключения для участия в похоронах Кропоткина на один день под единственную гарантию - под честное слово. К 11 часам 40 минутам утра все они без конвоя прибыли в Колонный зал Дома союзов.
   Вынос гроба с останками П. А. Кропоткина состоялся в 12 часов дня, с опозданием на один час. Первыми за траурной колесницей следовали анархисты под своими черными знаменами. Следом за ними в траурной процессии под красными знаменами шли колонны трудящихся Москвы. Таково было указание Московского комитета РКП (б) и Московского Совета о порядке следования колонн по городу.
   После похорон освобожденные анархисты провели остаток дня в своих легально существовавших тогда клубах и ровно в 12 часов ночи, согласно договоренности, возвратились в места заключения. Впоследствии все они, не согласившись взять на себя обязательство отказаться от контрреволюционной деятельности, предпочли уехать за границу.
   Вышеизложенные факты убедительно свидетельствуют о том, что В. И. Ленин принимал непосредственное участие в организации похорон старейшего борца против царского самодержавия. Известно также, что, когда Владимир Ильич узнал о смерти Кропоткина, он просил В. Д. БончБруевича "принять участие в похоронах Петра Алексеевича и оказать всяческое содействие его семье и друзьям" [Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. М., 1965, с. 421].
   Однако хотя анархистам, высланным за пределы СССР, были хорошо известны многие из этих фактов, они утверждают иное. Так, в Аргентине, в газете "Голос труда", издававшейся в Буэнос-Айресе и задававшей тон всей анархистской печати, 12 июля 1924 года анархист Е. Ярчук клеветнически заявлял, что на обращение об освобождении заключенных анархистов для участия в похоронах Кропоткина Ленин не изволил даже ответить... "Только категорическое заявление, - писал Ярчук, - что все коммунистические венки будут сняты с гроба (Кропоткина. - М. Б.), если анархисты не будут выпущены на похороны, заставило чекистов освободить анархистов". Эта фальшивая версия понадобилась Ярчуку и его единомышленникам для того, чтобы утаить от неосведомленных зарубежных читателей истинное отношение В. И. Ленина и Советского правительства к памяти П. А. Кропоткина как выдающегося революционера и доказать, будто освобождение заключенных анархистов для участия в похоронах было их политической победой над большевиками.