Неизвестен Автор. Особое задание (сборник)

   Был разработан детальный план операции, создана специальная оперативная группа. В нее вошли сотрудники цубернского отдела ГПУ Нестеренко, Беньковский и я.
   Кроме чекистов в отряд были включены бывшие участники антоновского движения, перешедшие на сторону Советской власти, - Ярцев, Куренков, Зайцев, Сапфиров. Выбор на них пал не случайно: они отлично знали своего атамана, его повадки.
   14 июня 1922 года наш небольшой отряд, соблюдая большую осторожность, с наступлением сумерек покинул Тамбов. Расстояние от Тамбова до района, в котором укрывались братья Антоновы (около 100 км), проехали на лошадях. Остановились в селе Перевоз - последнем населенном пункте на пути к селу Нижний Шибряй. Лес и река Ворона разделяли эти села. Кроме того, они относились к разным уездам, поэтому непосредственной связи между ними не было.
   Это обстоятельство в некоторой степени .маскировало нашу оперативную группу от возможных сообщников Антонова.
   Из Перевоза в Нижний Шибряй нами была послана разведка, которая представила подробные сведения о расположении дома Катасоновой.
   24 июня мы выступили из села Перевоз и направились в Нижний Шибряй. Стараясь не спугнуть притаившегося в логове зверя, мы замаскировались под плотников: карабины завернули в мешок, револьверы спрятали под рубахи, в руках топоры и пилы.
   Время клонилось к вечеру, когда мы подошли к дому Катасоновой.
   Дом Катасоновой ничем не выделялся. Как и другие дворы, его окружали густые кусты сирени, сквозь которые проглядывали белые оштукатуренные стены. Надворных построек не было, кроме стоявшего вдали небольшого сарайчика. Это облегчало нам оцепление дома. Рядом большой дом Иванова под железной крышей, крепкие ворота, обширный двор с надежным забором.
   "Не дом, а крепость! - подумал я. - Наше счастье, что Антоновы засели не в этом доме. Взять их оттуда было бы труднее".
   - Ну, а теперь пора! - решил я. Надо действовать быстрее, пока не стало совсем темно. Ночь - спасение для бандитов. По моему сигналу товарищи быстро оцепили домик Катасоновой.
   Приготовив пистолет, я осторожно направился к двери.
   Прислушался. В доме - тишина.
   Постучал в дверь. Ответа нет. Только собрался еще раз постучать, вижу от сарайчика ко мне идет женщина.
   Жду. А сам думаю: "Вот растяпы! В сарай не догадались заглянуть. Хорошо, что там была только эта женщина, а если бы Антоновы?.."
   - Вам кого? - спросила женщина.
   - Мне нужна хозяйка дома.
   - Я хозяйка. Что угодно?
   - Очень приятно. В таком случае зайдемте в дом, - предложил я.
   - Но кто вы такой? Что вам нужно? - настойчиво доппашивала меня женщина.
   - Я из ГПУ.
   Катасонова вздрогнула.
   - Кто у вас в доме?
   Чуть помедлив, ответила:
   - Никого.
   - Так ли это? Если никого, то почему дверь заперта изнутри?
   Катасонова растерялась. Наконец сказала:
   - Не знаю. Какие-то двое неизвестных.
   - Вооруженные?
   - Кажется, да.
   Стало ясно: Антоновы здесь!
   - Вам придется оказать нам помощь, - сказал я. - Предложите своим постояльцам по-хорошему открыть дверь. Иначе мы вынуждены будем применить силу. Это будет хуже для них, да и для вас.
   - Я боюсь. Они убьют меня, - наотрез отказалась хозяйка.
   По-своему она была права: Антоновы могли посчитать ее предательницей и убить на месте.
   Тогда я предложил Катасоновой отойти в сторону и снова сильно постучал.
   Вдруг дверь приоткрылась, и через щель раздались два выстрела. Затем дверь захлопнулась, и загремел засов.
   - Яша! - громко сказал я стоявшему рядому Санфирову. - Бери гранату и глуши гадов.
   Брошенная граната не попала в цель. Ударившись об оконный переплет, она отскочила и разорвалась возле дома.
   Нам пришлось укрыться за углом, чтобы не получить добрую порцию осколков от своей же гранаты.
   Едва рассеялся дым, мы крикнули бандитам: "Сдавайтесь! Вы окружены!" В ответ они открыли огонь из револьверов. Стреляли через окна. В свою очередь мы стали обстреливать дом. Мы учитывали, что бандитам терять нечего и от них можно ожидать чего угодно. Перебегая от одного поста к другому, я предупреждал чекистов, чтобы смотрели в оба.
   Во время перестрелки один из наших товарищей, перезаряжая оружие, прекратил стрельбу. Я поспешил к нему.
   Приближаясь к посту, увидел Антоновых уже на улице.
   Они стояли рядом и с упора рук стреляли по другому нашему посту, пробивая себе путь к бегству. Я открыл по ним огонь. Наши прекратили стрельбу, боясь попасть в меня (бандиты оказались между мной и другими постами). Воспользовавшись этим, Антоновы устремились на меня, но тут на помощь мне подоспели Ярцев и Санфиров. Тогда Антонов, а за ним и его брат перемахнули через забор и бросились бежать огородами в сторону густого конопляника, к лесу. Момент был очень опасный. Мы пересекли путь бандитам, и между нами усилилась перестрелка. Наши пули нашли цель. Словно сговорившись, братья одновременно рухнули на землю. Мне показалось даже, что это маневр с их стороны, рассчитанный на то, чтобы подпустить нас ближе и бить в упор.
   Мы выждали несколько минут. Мои опасения оказались напрасными...
   Братья-бандиты были одеты в гимнастерки и брюки защитного цвета, какие носили офицеры старой царской армии. Два десятизарядных маузера с деревянными колодками, два браунинга, один наган и патроны в сумках - вот вооружение, с которым они вступили с нами в бой...
   Так закончил свой кровавый путь авантюрист, чьи черные дела отмечены дымом пожарищ, трупами расстрелянных и замученных советских людей.
   К. Гринберг
   ДЕЛО НИКИТИНА
   В мае 1922 года сотрудники Петроградского уголовного розыска обнаружили самогонный аппарат в одной из квартир дома 37/2 по Малоохтинскому проспекту и арестовали самогонщиков - управдома Чукардина и некоего Алексеева. По дороге в отделение милиции Алексеев ударил конвоира и, воспользовавшись его непродолжительным замешательством, скрылся.
   Сообщение об этом побеге и обнаруженные в печке у самогонщиков бумаги привлекли внимание чекистов полномочного представительства ГПУ в Петрограде. Казалось бы, что могло заинтересовать органы безопасности в истории с самогонщиками? Чтобы понять это, необходимо обратиться к событиям более раннего периода.
   В процессе следствия по делу участников кронштадтского мятежа в 1921 году Петроградская губчека раскрыла шпионско-террористическое формирование под названием "Петроградская боевая организация". Были арестованы участники боевых и террористических групп, обнаружены штабные квартиры, найдены динамит и оружие, отобрана уличающая переписка.
   Одним из главарей организации и руководителем ее террористической секции был опытный собиратель антисоветских сил, яро ненавидевший Советскую власть, В. И. Орловский.
   На допросах, уличенный вещественными доказательствами, Орловский вынужден был рассказать, как готовились взрывы предприятий, складов, культурных учреждений и покушения на советских руководителей.
   Рассказывая о готовящемся вооруженном налете на поезд, который должен был доставить из Петрограда в столицу запас золота для расплаты по внешнеторговым закупкам, Орловский назвал в числе лиц, назначенных для участия в налете (помимо арестованных заговорщиков), и некоего Никитина. Это имя фигурировало и в показаниях других арестованных. Может быть, торопясь обезглавить политическую верхушку организации, следственные органы по уделили должного внимания этой фигуре. Но не исключалось и другое: руководители террористической секции могли умышленно принижать роль Никитина, рассчитывая сделать на него свою последнюю ставку.
   К этой версии склонялся опытный чекист Салынь, присланный из Москвы во главе группы сотрудников ВЧК для участия в операциях по ликвидации "боевой организации". Сразу же после разгрома белогвардейского гнезда он приступил к розыску Никитина.
   Розыски продолжались не один месяц, материалы не раз складывались на полку с резолюцией: "Подлежит дорасследованию" - и вновь извлекались на свет. Этим делом непосредственно занимался один из руководителей петроградских чекистов того времени, Александр Иосифович Кауль; кроме Кауля в группу розыска входили начальник отделения Александр Солоницын, ранее служивший на границе, - толковый, сметливый и настойчивый в своих действиях Сотрудник; автор этих строк, следователь отдела, и сотрудник для поручений Сергеев, в прошлом молотобоец патронного завода, редкая физическая сила которого не раз выручала нас. Розыск постоянно контролировали соратники Ф. Э. Дзержинского по ВЧК - ОГПУ Артур Христианович Артузов и Роман Александрович Пилляр. Именно они первыми высказали предположение, что Никитин, загнанный в глубокое подполье, будет ждать удобного момента, чтобы сколотить вначале крупную бандитскую шайку и с ее помощью возобновить террористические акты, а затем связаться с агентами иностранных разведок.
   О Никитине мы знали немного. Неясно, во-первых, было - кличка это его или фамилия. По сведениям дела "Петроградской боевой организации", человек, называвший себя Никитиным, был уроженцем Псковской губернии, рано потерял отца и хвастал, что его приемный отец - владелец мастерской и торговец - научил приемного сына добывать деньги. Как позднее выяснилось, он не брезговал даже мелкими кражами.
   Товарищи, занимавшиеся поисками Никитина до мая 1922 года, знали от Орловского, что касса террористической секции к моменту его ареста опустела, а оружие в основном конфисковано. Оставшийся без связей с зарубежными финансистами заговора и без средств, Никитин будет вынужден искать и то и другое. Кто-то из чекистов полушутя-полусерьезно сказал, что Никитин может нажиться на спекуляции самогоном, и об этой возможности мы предупредили угрозыск. Вот почему работники милиции произвели тщательный обыск в квартире самогонщиков по Малоохтинскому проспекту.
   Найденные в печке бумаги оказались дневниковыми записями скрывшегося Алексеева. Внимательно прочитав дневник, мы пришли к выводу, что его автор - участник "Петроградской боевой организации", совершивший не один налет и не одно убийство. Автор дневника описывал, что им заинтересовался сосед по дому, некто О., и как долго длился "испытательный период".
   После опубликования сообщения ВЧК о ликвидации заговора "боевой организации" Алексеев записал: "Теперь мыслю такую вещь: буду бить, стрелять мерзавцев, не дающих мне жизни, взрывать, жечь их склады, заводы, пусть народ остервенится наконец, если на него нельзя было подействовать агитацией, пропагандой, если он не хочет открыть глаза на истинное положение вещей, то пусть он пеняет на себя. Его заставят другим путем выйти на улицу и сбросить проклятых большевиков".
   Эти и другие записи в дневнике дали возможность уверенно предположить, что автор его и разыскиваемый нами Никитин - одно и то же лицо.
   Разработанный план розыска Никитина (будем называть его этим именем) был признан не самым оперативным, но зато достаточно надежным. Предполагалось вести розыски в трех направлениях. Прежде всего, установить наблюдение за хозяйкой квартиры, где нашли приют самогонщики, и изучить ее связи и знакомства. Одновременно попытаться определить по записям дневника "географию"
   действий Никитина, чтобы разыскать его бывших сообщников. Наконец, связаться с наиболее сознательными матросами минноподрывного дивизиона, часть командного состава которого снабжала террористическую секцию Орловского фальшивыми документами, и попытаться через матросов выяснить возможное местопребывание террориста.
   Начали с хозяйки квартиры. Предстояло выяснить степень ее участия в деле, но так, чтобы не спугнуть ее: Никитин не должен был знать, что его ищут. Нашелся и благовидный предлог для посещения хозяйки. Печка, в которой обнаружили дневник и ручную гранату, оказалась развороченной, и один из нас стал печником, другой - подносчиком кирпича и глины.
   Хозяйка держалась настороженно, на наши вопросы не отвечала, и, только когда мы между собой с возмущением заговорили о рабочих людях, предоставляющих убежище самогонщикам, она в замешательстве выпалила: "А ежели человек без крыши?.." Но тут же замолчала и больше не проронила ни слова.
   Милиции она сообщила, что раньше Алексеева (Никитина) не знала, он попросился "угловым жильцом", ночевал несколько раз, платил хорошо, а деньги для нее никогда не лишние (она работала сторожем трамвайного парка). Дальше расспрашивать ее было рискованно.
   В трамвайном парке нас встретили дружелюбно, но о стороже Пелагее Ивановой многого сказать не могли: "Она ни с кем знакомства не водит, в гости не частит и к себе не зовет, все больше о детях печется".
   Дочь Ивановой, Елизавета Федоровна, проживавшая тоже на Малой Охте, на бывшей Мариинской улице, вызывала еще меньше подозрений. У нее был внебрачный ребенок, которому она посвящала все свое время. По отзывам соседей, обладала ровным и веселым характером.
   У Пелагеи Ивановой была и вторая дочь, работавшая на ниточной фабрике. Наши товарищи побывали там и навели справки. Комсомольцы отозвались об Ивановой как о работнице добросовестной, но скрытной. Она не избегает клубных вечеров, но держится больше у стеночки. Однажды похвалилась, что сестра у нее красивая, когда придет - "все мальчишки попадают". Ребята по нашей просьбе намекнули ей о том, что хотели бы познакомиться с ее сестрой. Она скривилась: "Нужны вы ей очень! Поклонники ее в "Мариинку" водят!" Сказанная невзначай фраза почему-то запомнилась. Мы не стали донимать девушку расспросами о кавалерах ее сестры, потому что хорошо помнили полученный от начальника отдела нагоняй за чересчур назойливый обмен мнениями между "печником и подносчиком". Ребят попросили сообщить нам, если Иванова появится в клубе с незнакомыми людьми или приведет сестру. За квартирами, где жили сестры, установили наблюдение.
   Но ничего существенно нового не узнали. Нужно было торопиться: кто знает, может быть, Никитин уже сколотил новую террористическую группу?!
   Мы выжимали из дневника террориста все, что могло навести на след. Алексеев-Никитин хладнокровно фиксировал каждый свой подлый поступок. Сколько раз пришлось анализировать двухстрочную запись об одном из первых налетов! Некий Петр Левшин "пригласил" Никитина грабить богатого спекулянта на Канонерской улице, в этом деле участвовали еще двое - Жорж и безымянный парикмахер. Перевернули сотни уголовных дел, и вдруг:
   какой-то Петр Левшин посажен в "Кресты". К сожалению, мы опоздали: Левшин умер. Жоржей в уголовном мире было столько, сколько соломинок в скирде. Безымянный парикмахер? Но где его искать?
   Бросалась в глаза еще одна подробность налета: грабители проникли в квартиру под видом санитарной комиссии.
   Судя по дневнику, следующий налет был совершен на Офицерской улице. Мы расспросили жильцов нескольких домов, не помнят ли они какое-либо ограбление, которому предшествовал бы визит санкомиссии. Никто не помнил.
   К нам обратился паренек - чистильщик сапог с поэтическим именем Вагиф, работавший на Офицерской, неподалеку от театра. Он услышал от соседа, что нас интересуют жулики из санкомиссии. Одного из них он знал. Тот всегда выходил из магазина в белом халате и подставлял Вагифу свои ботинки из желтого шевро. "Через раз обманывал, не платил". Но какое отношение он имел к санкомиссии? Вагиф сверкнул белозубой улыбкой:
   - Прошу: "Плати!" А тот: "Получишь у санитарной комиссии".
   Посмеявшись над Вагифом, мы на всякий случай попросили его показать магазин. Человека, описанного чистильщиком, в магазине не оказалось, но зато щеголя в шевровых туфлях и с удлиненным плоским лицом вспомнили: работал за углом в... парикмахерской. А ведь в налете на Канонерской участвовал парикмахер! "Они ищут, наверное, Севку, - сказал один мастер другому. - Бабы к нему красивые заявлялись. Гульнуть любил. Только он с год как исчез. Тут все одна приходит - плачется за ним.
   Из двенадцатой квартиры".
   Не веря еще неожиданной удаче, мы разыскали Севкину знакомую. Наш товарищ, представившийся его дальним родственником, сказал, что приехал из провинции, но не застал Севу на работе. Девушка весьма немного знала о своем сбежавшем возлюбленном: он ей приглянулся с первой встречи, а второй уже не было. Знает ли она когонибудь из его друзей? Одного - Гришей звали. Рослый такой, насупленный. Сева сказал, что он из санитарной комиссии, приходил обследовать "бывших" из нижней квартиры. Звали ее гулять на Охту, но мамаша не отпустила.
   Из "бывших" в нижней квартире оставался только бывший действительный статский советник, переквалифицировавшийся ныне в банковского счетовода. Он упорно отрицал, что "принимал как гостей налетчиков" Санкомиссия? Да, это было как раз 9 апреля, он хорошо, запомнил дату, потому что именно в этот день его отдел ревизовали. Приходила какая-то комиссия, хотела вселить в одну из комнат жильцов. Когда советнику показали запись Никитина: "9/IV. Ходил с 11, на Офицерскую. Дело было", он побагровел и залепетал что-то невнятное. Убедившись, что нас не интересует, какой суммой он откупился или обещал откупиться от налетчиков, советник сдался. Приходили двое: тот, что в торчавшем из-под пальто белом халате, с виду приветливый, черноволосый, второй - светлее, но с густыми бровями, широкоплечий, крепкий, выражение остроносого лица жестокое, голос глухой, говорит с налетом театральности: "По поручению народовластия, ваше превосходительство, гоните капитал, и никаких поблажек эксплуататорскому классу!"
   Именно второй нас и интересовал. Итак, кое-чем мы уже располагали: внешние приметы, примитивная тактика налета, гульба на Охте.
   Охта... Связались с товарищем, наблюдавшим за Елизаветой Федоровной, ничего нового: гуляет с ребенком, весела, улыбается.
   Пришлось снова вернуться к записям. Вчетвером налетчики отправились грабить сапожную мастерскую по Почтамтской улице, набили уже обувь в мешки, но тут ктото поднял тревогу - вынуждены были уносить ноги от погони. Уже знакомый по дневнику Жорж притаился в подъезде, где жил Н. Завидев подбежавшего к парадной двери милиционера, выстрелил в него и скрылся.
   Не сразу удалось найти милиционера, участвовавшего в погоне. Наконец выяснилось, что он, раненный в голову, около полугода пролежал в больнице и теперь долечивается у родных под Воронежем. На наш запрос он ответил путано (писал не сам - диктовал племяннику): грабителей лично не видел, догонял по указаниям прохожих, выстрелили в него неожиданно из какого-то подъезда, гдето в районе Садовой. Странно! Мастерская на Почтамтской, его подобрали на Екатерингофском (ныне проспект Римского-Корсакова), а он называет Садовую...
   Мастерская сохранилась. Удалось выяснить, что тревогу поднял молоденький подмастерье, живший в этом жо дворе: теперь он работает на Морской. Нашли его без труда. Налетчиков он в сумерках не разглядел, но готов поручиться, что одного из них встречал. Узнал по фигуре, крепко сколоченной, массивной, и по голосу: когда тот убегал, глухо крикнул напарникам, чтобы мешки побросали. Так вот, три месяца назад заявился этот человек к ним в мастерскую на Морской: сапожки своей даме заказывал.
   Нам повезло: приметы Никитина совпадали. Подмастерье не запомнил в лицо спутницу Никитина, только знал, что у нее тридцать пятый размер обуви и высокий подъем ноги. Впрочем, сапожник вспомнил еще одну деталь: когда он помогал женщине натягивать сапожки, она положила свою сумку на его табурет. Вот сумку он запомнил - "богатая, перламутром выложенная".
   Обходя на выбор лиц, которые подали в угрозыск жалобы на ограбление или шантаж, мы пытались найти возможные нити, связывающие их с дневниковыми записями, не забывая и о перламутровой сумке. Проследив "географию" налетов, совершаемых группой Никитина в основном вокруг Театральной площади, выбрали наудачу ещо двух нэпманов, к которым могла относиться по времени последняя запись: "14/V. Скоро пойду брать несгораемый шкаф. Дает П. С. Если возьму, то, наверное, миллионов 20 - 30 будет".
   В одной из квартир, подвергшихся налету, нас встретили холодно: как видно, хозяева опасались мести налетчиков. Да и "почерк" здесь был не никитинский. Зато в другой квартире люди не лишены были чувства юмора:
   владелец парфюмерного магазина живописно изобразил, как наставительно разговаривал вожак, держа правую руку в пиджачном кармане и расхаживая по комнате плотными, но бесшумными шагами. Не обнаружив в комнатах кассы, четверо молодчиков принялись за коробки с флаконами. Дочь хозяина с нервным смехом вспомнила, что глава налетчиков снял с трельяжа ее чудесный ридикюль со словами: "Мадам, экспроприирую в фонд революционного народа!" Мы переглянулись - так это походило на Никитина. "Нет, какой подлец! разволновалась дочь хозяина. - Такой дорогой ридикюль подарил своей подружке, и та таскает его по фойе Мариинского театра...
   Впрочем, я могла ошибиться".
   Нэпманша сказала, что в коробке было шесть таких сумок, и она знает наперечет всех владелиц. Мы роздали нашим товарищам описание пресловутой перламутровой сумки и попросили их побывать на нескольких спектаклях Мариинского театра.
   Что греха таить, мы мечтали, как это бывает в романах, встретить в фойе красивую женщину в сапожках тридцать пятого размера, с перламутровой сумочкой в руках, а рядом с нею - рослого насупленного мужчину.
   Но жизнь есть жизнь. Увы, в тот момент женщина с сумочкой нам не встретилась.
   А пока исследовались другие террористические акты Никитина. Дневник в этом смысле был цинично откровенным, особенно после того, как Никитин вошел в доверие к Орловскому. Мы уже знали, что "испытательный кросс"
   для Никитина состоял из двух дистанций: перепечатка на машинке и распространение приказа руководителей заговора и убийство старого большевика, руководившего Губсовпрофом. Никитин приобрел пишущую машинку средних размеров марки "континенталь" со сбитой буквой "ш" в комиссионном магазине (этой машинкой он впоследствии ударил по голове находящегося в засаде чекиста).
   Машинки в ту пору были редкостью, и не составляло большого труда установить, где приобретен "континенталь": по копии квитанции машинка была продана некоему Алексееву. Один из продавцов вспомнил, что покупателя особенно интересовало, можно ли закладывать в каретку большое число экземпляров, - для размножения, по его словам, приказов в минном дивизионе.
   Минноподрывной дивизион, где орудовал недавно арестованный адъютант Роонц?
   Конечно, никакого Алексеева в третьем дивизионе не оказалось. Но один из матросов, служивший раньше с Роонцем, вспомнил, что человек, приметы которого мы описали, приходил однажды к адъютанту за пакетом для Василия Ивановича (Василий Иванович - имя и отчество Орловского), только называл его Роонц не Алексеевым, а Акимовым. Что за человек? Смотрел зло, а ступал, как зверь: плотно и неслышно. Не появлялся ли он снова? Раз был, спросил писаря, а писарь после ареста Роонца скрылся. Ребята в шутку говорят Акимову: "Писарь на вахту заступил. Чего передать?" Ответил: "С Рождественской привет. Пусть не забывает". Так мы получили еще одну кличку Никитина (если это был он) и еще один, вероятно вымышленный, адрес.
   Нет, не одни неудачи преследовали нас. После двухмесячных посещений балетов и опер (мы даже шутили, что товарищам впору ложу покупать) на стол легло шесть докладных записок о шести перламутровых сумочках.
   Прилагались адреса владелиц. Пятерых из них знала дочь парфюмера. Шестой оказалась неизвестная ей Иванова, проживающая в доме No 12 по Мариинской улице.
   "Иванова? С Охты? Та самая? Елизавета Федоровна?
   Не может быть!" - не верили мы в такое совпадение.
   И сразу же захотелось получить у начальства ордер на обыск в ее комнате. "Не вспугните Никитина, товарищи! - охладил наш пыл Солоницын. И вообще, смотрите чуть дальше сумочки".
   Теперь я с улыбкой вспоминаю о наших примитивных способах завязать знакомство с Елизаветой Федоровной.
   Она охотно беседовала с "монтером", проверявшим в квартире электропроводку, но и не думала приглашать его на чашку чая. Кокетничала с соседом по скамейке в садике, где гуляла с сыном, но от приглашения в кино мило отказалась. Единственное, что удалось узнать из этой серии "легких флиртов": ее сестра, живущая где-то в районе Рождественских улиц, достала для нее билет в Драматический театр. Вот как? Мы и не знали, что у Ивановой есть еще одна сестра. И как раз на Рождественской (а ведь именно эту улицу помянул в своей реплике Никитин)!
   Один из наших товарищей пустился на поиски третьей сестры Ивановой, а другой продолжал идти по следам бандита.
   Послали еще один запрос под Воронеж: не вспомнит ли товарищ милиционер маршрут погони? По имеющимся данным, в него стреляли на Екатерингофском, а не на Садовой.
   Покуда разрабатывали одни варианты, возникали новые.
   А что, если отыскать место бывшей службы человека с тройной фамилией? Ведь он сам об этом писал, Что еще дадут записи в дневнике?
   В ночь на 1 Мая Никитин поджег праздничную трибуну на Дворцовой площади. Как значилось в "деле Орловского", после пожара осталась куча пропитанных керосином тряпок, привезенных Никитиным. В ответ на вылазку врага трибуна была отстроена за ночь с помощью жителей ближних кварталов. Очевидцы вспомнили, что вместе с ними трудились и мальчишки. Изредка они отвлекались, чтобы похвастаться принесенной доской или найденными в пепле блестящими металлическими пуговицами.
   Пуговицы? Откуда они взялись? Подсмеиваясь над своими версиями, мы обходили дворы вдоль Мойки и расспрашивали подросших мальчишек, не помнят ли они о найденных в золе пуговицах. Сопровождавший нас мальчик по имени Дима - "краском проходного двора", как он себя назвал, - сумел разыскать нужных нам "пуговичников".