– Это он! Тот самый синий разрез! Превосходно! Воистину, это – измененные лампроиты! – Он растер в пальцах кусочек сухой сероватой породы (которая отныне уже окончательно должна была именоваться синей). – Вот – афонитовая структура. Это, без сомнения, внедренная порода.
– К бабке не ходи, – радостно прибавил Виктор Джониевич.
– А откуда в ней галька? – выковырял я из стенки обрыва округлые катыши белых кварцитов. (Галька, замечу, показатель не внедренной, а осадочной породы.)
– Обломки могут быть захвачены из окружающих пород при внедрении.
– Но они же образуют слои…
Ефим Петрович не слушал.
– Вот эти глыбы мраморов… обратите внимание, какие они заглаженные! – восклицал он в запале. – Абразионные поверхности! – тыкал он молотком в изъеденные карстом (как до сих пор считалось) останцы мраморов. – Эти глыбы притащены магмой из глубины. Все это – гигантское магматическое тело! – обвел он широким жестом разноцветные глинистые стенки карьера. – Глыбы мраморов плавают в нем, как рифы.
Ему, похоже, понравился этот образ, и он несколько раз повторил: «плавают, как рифы». Возможно, он имел в виду айсберги…
Да, это еще более крутой самогипнотизер, чем наш Сыроватко, заключил я. При его столь буйном воображении он вполне мог бы сочинять романы (вместо геологии). Один из них назывался бы: «В поисках загадочной глины». Другой, например, – «Тайна синего разреза». Третий – «Рифы в океане синих глин».
Колотушин, слушая речи куратора, выглядел поначалу крайне озадаченным, но под конец дня посветлел лицом и поделился со мной своими соображениями:
– Я придумал, что мы напишем в годовом отчете. Мы напишем так, чтобы и прямо с Ендовкиным не соглашаться, и не опровергать. Напишем, якобы туффизиты предположительнозалегают на глубине.
(То есть, мысленно он уже стряпал отчет.)
– Напиши, что на глубине предположительно залегают предположительные туффизиты, – посоветовал я.
– Виктор Джониевич такое не пропустит, – серьезно воспринял Кириллыч.
На обратном пути я все-таки не выдержал и обратился к главному алмазнику с вопросом:
– Если все это – тело лампроитов, превращенных в глину, то зачем его расковыряли старатели, да еще на такую глубину? Лампроиты, как вам известно, не золотоносны.
– Старатели – такие же люди, как и мы, они тоже могут ошибаться, – нашелся Ефим Петрович.
– То есть, вы все же допускаете, что и мы с вами можем ошибаться? – ехидствуя, поймал я чиновника на слове.
Глава 45. ГУЛЯЕМ!
Глава 46. ТРЕВОЖНЫЕ МЫСЛИ
Глава 47. СВИДАНИЕ У «РАЗРЕЗА»
Глава 48. ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС
Глава 49. ТЕПЛО ЖЕНЩИНЫ
– К бабке не ходи, – радостно прибавил Виктор Джониевич.
– А откуда в ней галька? – выковырял я из стенки обрыва округлые катыши белых кварцитов. (Галька, замечу, показатель не внедренной, а осадочной породы.)
– Обломки могут быть захвачены из окружающих пород при внедрении.
– Но они же образуют слои…
Ефим Петрович не слушал.
– Вот эти глыбы мраморов… обратите внимание, какие они заглаженные! – восклицал он в запале. – Абразионные поверхности! – тыкал он молотком в изъеденные карстом (как до сих пор считалось) останцы мраморов. – Эти глыбы притащены магмой из глубины. Все это – гигантское магматическое тело! – обвел он широким жестом разноцветные глинистые стенки карьера. – Глыбы мраморов плавают в нем, как рифы.
Ему, похоже, понравился этот образ, и он несколько раз повторил: «плавают, как рифы». Возможно, он имел в виду айсберги…
Да, это еще более крутой самогипнотизер, чем наш Сыроватко, заключил я. При его столь буйном воображении он вполне мог бы сочинять романы (вместо геологии). Один из них назывался бы: «В поисках загадочной глины». Другой, например, – «Тайна синего разреза». Третий – «Рифы в океане синих глин».
Колотушин, слушая речи куратора, выглядел поначалу крайне озадаченным, но под конец дня посветлел лицом и поделился со мной своими соображениями:
– Я придумал, что мы напишем в годовом отчете. Мы напишем так, чтобы и прямо с Ендовкиным не соглашаться, и не опровергать. Напишем, якобы туффизиты предположительнозалегают на глубине.
(То есть, мысленно он уже стряпал отчет.)
– Напиши, что на глубине предположительно залегают предположительные туффизиты, – посоветовал я.
– Виктор Джониевич такое не пропустит, – серьезно воспринял Кириллыч.
На обратном пути я все-таки не выдержал и обратился к главному алмазнику с вопросом:
– Если все это – тело лампроитов, превращенных в глину, то зачем его расковыряли старатели, да еще на такую глубину? Лампроиты, как вам известно, не золотоносны.
– Старатели – такие же люди, как и мы, они тоже могут ошибаться, – нашелся Ефим Петрович.
– То есть, вы все же допускаете, что и мы с вами можем ошибаться? – ехидствуя, поймал я чиновника на слове.
Глава 45. ГУЛЯЕМ!
Что же получается? В чем наши подлинные устремления? Сыроватко озабочен сохранением своего «статуса» в институте, изо всех сил старается «не выпасть из обоймы». Ендовкин добивается весомых финансовых вливаний в алмазное направление. Колотушин надеется еще на два-три года спокойной жизни (если алмазная тема не «сдохнет»). У хозяев-башкир и их гостей все помыслы сводятся к самогону. У меня в голове – Гуля и «золотая кружка». Мишке-шлиховщику вообще, похоже, всё «по барабану». А об истинном служении? О своей роли на земле?… О самой нашей земле, о ее сохранении? О том, наконец, как принести максимальную пользу отечеству? Выходит, ни у кого из нас нет настоящей гражданской позиции…
С чего я вдруг ударился в эти высокие материи – «служение», «гражданская позиция»?… Видимо, приезд куратора что-то во мне всколыхнул, точнее – взмутил. И возмутил. Я полагал, что он все расставит на свои места, а он привнес еще больше абсурда…
Вечером перед отъездом куратора Виктор Джониевич организовал ему «отвальную».
В тесной кухоньке пылал огонь в незакрывающейся печке, Бурхан помешивал половником в черном казане крупные куски картошки с кусками утиного мяса. На столе вокруг бутылок с водкой сгрудились чисто вымытые стаканы и кружки.
– Назначим овечкой? – спрашивал у всех Колотушин, нарезая желтоватое сало (из экономии он покупал порой не совсем свежие продукты).
– Как это? – не понял Ефим Петрович (остальные уже привыкли к специфическому юмору начальника и не удивлялись).
– Назначим свинью овечкой, значит, всем можно кушать, даже мусульманам, – весьма довольный собой, пояснил Кириллыч.
– Ну как, будут здесь алмазы? – обратился к главному алмазнику Радик.
– А как же! Мы уже нашли прямые доказательства. Синий разрез нашли!
Я собрался было возмутиться: мол, прямые доказательства – это уже сами алмазы, которых мы пока не видели, все остальное – косвенные признаки. Но остановил себя и даже шутки ради подыгрывал этому фанатику.
– Ефим Петрович нашел гигантское тело лампроитов! – с наигранной восторженностью воскликнул я. – Можно сказать, мы на нем сидим.
– Опять все расковыряют, последние леса сведут, – проворчал Бурхан. – Да и дом не пожалеют…
– Зато Радику работа будет, – вставил Виктор Джониевич.
– Он и так при деле, – неосторожно ляпнул старик.
– Синий разрез – это возле речки Санарки? – отвел разговор от себя Радик.
– Нет, ближе к Каменке, – пояснил Ендовкин.
– А я знаю другой синий разрез, на Санарке, там и вправду стенки из синей глины.
Но куратор сообщение Радика пропустил мимо ушей. Он уже нашел то, что ему было нужно.
– А золото здесь не собираются по-новой добывать? – поинтересовался я у чиновника. – А то я видел какие-то столбики…
– Да, уже столбят участки, – подтвердил Ендовкин. – Деньги большие вкладывают. Привлекают старых специалистов… Схема сейчас такая: знания бывших золотарей плюс деньги братарей. Вот, даже стих получился.
Выходит, бандиты накладывают лапу на здешнее золото. А в масштабах страны – на все недра и леса… Так что мои выпады насчет пользы отечеству и гражданской позиции просто смешны. В конечном счете, мы все работаем на «братков».
– Да, здесь кое-что из желтизны еще осталось, – проговорил Колотушин, издевательски косясь на меня. – Не знаю, как тут с «тараканами» обстоит, но уж муравьев-то хватает…
У меня даже в глазах потемнело от гнева. Я готов уже был схватить этого болтуна за шиворот и хорошенько встряхнуть.
– Слушай ушами! – заорал в эту минуту шеф, и я увидел, что все три бутылки водки уже выпиты. – Слушай меня! Мишка, иди сюда! – Виктор Джониевич притиснул к себе маленького улыбающегося промывальщика. – Вот у нас кто молоток! Он намоет алмазы! Это как выпить дать… Но кое-кто… – шеф уставился на меня холодными оловянными глазами. – Кое-кто у нас в отрыве от коллектива… Вместо работы – личные дела, понимаешь, шуры-муры всякие… Бурхан, ты уж не обессудь, но твоя эта… Гуля… закрутила кое-кому мозги. Ха-ха-ха! А мы – были и останемся мужиками! «Геологи ра-бо-тя-ги, копатели, хо-до-ки!..» – затянул он во все горло. – В поле не о бабах надо думать. Верно я говорю? Настоящий геолог в поле думает о работе и держится коллектива.
– Я не могу за один сезон сменить свою сексуальную ориентацию, – огрызнулся я, после чего выбрался из-за стола и вышел прогуляться в темноте за воротами («в отрыве от коллектива»).
Вот замигала фарами, зафыркала и поехала прочь, ныряя между холмами, «Нива» Ендовкина, донеслись ругательства Бурхана (возможно, грозит проткнуть меня вилами из-за Гули) и выкрики Сыроватко:
– Гуляем, парни! Налейте Бурхану, он у нас главный аксакал!
Еще через какое-то время послышалось потрескивание мотора, и к воротам подъехал Раис. Видимо, он заметил в темноте одиночную фигуру, слез с мопеда и подошел с улыбкой:
– А я тебя издали узнал! – сообщил он радостно. – Как жив-здоров, брат?
– Все нормально.
– Ну-ну… Смотрю я на тебя… – продолжал он задумчиво. – Ты сам по себе, как и я. Я – свободный человек, и мне все побоку! Но вот что я тебе скажу. Послушай бывалого человека, я многое чего на свете перевидал и я тебе скажу: если ты встанешь у Андреича на пути – ты труп. А ты мне по нутру… Ты мне сразу глянулся… Поэтому я тебе это и говорю. Другому бы не стал. А зря трепаться Раис не будет.
Я мрачно молчал.
Значит, уже и Раису известно про мою находку. И теперь через «башкирского шамана» пытаются на меня воздействовать. Все они здесь между собой повязаны…
С чего я вдруг ударился в эти высокие материи – «служение», «гражданская позиция»?… Видимо, приезд куратора что-то во мне всколыхнул, точнее – взмутил. И возмутил. Я полагал, что он все расставит на свои места, а он привнес еще больше абсурда…
Вечером перед отъездом куратора Виктор Джониевич организовал ему «отвальную».
В тесной кухоньке пылал огонь в незакрывающейся печке, Бурхан помешивал половником в черном казане крупные куски картошки с кусками утиного мяса. На столе вокруг бутылок с водкой сгрудились чисто вымытые стаканы и кружки.
– Назначим овечкой? – спрашивал у всех Колотушин, нарезая желтоватое сало (из экономии он покупал порой не совсем свежие продукты).
– Как это? – не понял Ефим Петрович (остальные уже привыкли к специфическому юмору начальника и не удивлялись).
– Назначим свинью овечкой, значит, всем можно кушать, даже мусульманам, – весьма довольный собой, пояснил Кириллыч.
– Ну как, будут здесь алмазы? – обратился к главному алмазнику Радик.
– А как же! Мы уже нашли прямые доказательства. Синий разрез нашли!
Я собрался было возмутиться: мол, прямые доказательства – это уже сами алмазы, которых мы пока не видели, все остальное – косвенные признаки. Но остановил себя и даже шутки ради подыгрывал этому фанатику.
– Ефим Петрович нашел гигантское тело лампроитов! – с наигранной восторженностью воскликнул я. – Можно сказать, мы на нем сидим.
– Опять все расковыряют, последние леса сведут, – проворчал Бурхан. – Да и дом не пожалеют…
– Зато Радику работа будет, – вставил Виктор Джониевич.
– Он и так при деле, – неосторожно ляпнул старик.
– Синий разрез – это возле речки Санарки? – отвел разговор от себя Радик.
– Нет, ближе к Каменке, – пояснил Ендовкин.
– А я знаю другой синий разрез, на Санарке, там и вправду стенки из синей глины.
Но куратор сообщение Радика пропустил мимо ушей. Он уже нашел то, что ему было нужно.
– А золото здесь не собираются по-новой добывать? – поинтересовался я у чиновника. – А то я видел какие-то столбики…
– Да, уже столбят участки, – подтвердил Ендовкин. – Деньги большие вкладывают. Привлекают старых специалистов… Схема сейчас такая: знания бывших золотарей плюс деньги братарей. Вот, даже стих получился.
Выходит, бандиты накладывают лапу на здешнее золото. А в масштабах страны – на все недра и леса… Так что мои выпады насчет пользы отечеству и гражданской позиции просто смешны. В конечном счете, мы все работаем на «братков».
– Да, здесь кое-что из желтизны еще осталось, – проговорил Колотушин, издевательски косясь на меня. – Не знаю, как тут с «тараканами» обстоит, но уж муравьев-то хватает…
У меня даже в глазах потемнело от гнева. Я готов уже был схватить этого болтуна за шиворот и хорошенько встряхнуть.
– Слушай ушами! – заорал в эту минуту шеф, и я увидел, что все три бутылки водки уже выпиты. – Слушай меня! Мишка, иди сюда! – Виктор Джониевич притиснул к себе маленького улыбающегося промывальщика. – Вот у нас кто молоток! Он намоет алмазы! Это как выпить дать… Но кое-кто… – шеф уставился на меня холодными оловянными глазами. – Кое-кто у нас в отрыве от коллектива… Вместо работы – личные дела, понимаешь, шуры-муры всякие… Бурхан, ты уж не обессудь, но твоя эта… Гуля… закрутила кое-кому мозги. Ха-ха-ха! А мы – были и останемся мужиками! «Геологи ра-бо-тя-ги, копатели, хо-до-ки!..» – затянул он во все горло. – В поле не о бабах надо думать. Верно я говорю? Настоящий геолог в поле думает о работе и держится коллектива.
– Я не могу за один сезон сменить свою сексуальную ориентацию, – огрызнулся я, после чего выбрался из-за стола и вышел прогуляться в темноте за воротами («в отрыве от коллектива»).
Вот замигала фарами, зафыркала и поехала прочь, ныряя между холмами, «Нива» Ендовкина, донеслись ругательства Бурхана (возможно, грозит проткнуть меня вилами из-за Гули) и выкрики Сыроватко:
– Гуляем, парни! Налейте Бурхану, он у нас главный аксакал!
Еще через какое-то время послышалось потрескивание мотора, и к воротам подъехал Раис. Видимо, он заметил в темноте одиночную фигуру, слез с мопеда и подошел с улыбкой:
– А я тебя издали узнал! – сообщил он радостно. – Как жив-здоров, брат?
– Все нормально.
– Ну-ну… Смотрю я на тебя… – продолжал он задумчиво. – Ты сам по себе, как и я. Я – свободный человек, и мне все побоку! Но вот что я тебе скажу. Послушай бывалого человека, я многое чего на свете перевидал и я тебе скажу: если ты встанешь у Андреича на пути – ты труп. А ты мне по нутру… Ты мне сразу глянулся… Поэтому я тебе это и говорю. Другому бы не стал. А зря трепаться Раис не будет.
Я мрачно молчал.
Значит, уже и Раису известно про мою находку. И теперь через «башкирского шамана» пытаются на меня воздействовать. Все они здесь между собой повязаны…
Глава 46. ТРЕВОЖНЫЕ МЫСЛИ
Я лежал в сумерках, слушал разнобойный храп коллег и… тосковал. Тосковал по Гуле. Вспоминал ее глаза, ее мягкие светлые волосы на ярко-синем фоне неба, когда она стояла на верхушке тригопункта. И совсем близко, у самого лица как будто ощущал ее губы, такие желанные. Как бы я хотел сейчас увидеть ее. Взять за руку и увести куда-нибудь в степь. Целовать, гладить ее волосы и видеть в свете луны ответное благодарное мерцание любимых глаз. «Гуля, дорогая моя женщина…»
Мне хотелось подняться и прямо сейчас, ночью, идти к ней. А ведь я даже не знаю толком, где она живет. Какая-то деревня с забавным названием – то ли Полянка, то ли Поляновка… Но страстное желание увидеть ее, казалось, непременно приведет меня куда надо, хоть для этого понадобится и не одна ночь. Я заберу ее вместе с ребенком и увезу в Питер – подальше от Маратовских бандитов, от Андреича, от здешней убогой жизни. На то золото, что у нас есть, мы сможем купить квартиру. И там уже никто и ничто не помешает нам любить друг друга…
Нет, все это пустые фантазии. Если подумать трезво: что Гуля будет делать в городе? Скучать одна в квартире, пока он будет на службе? Работать? Где и кем?… Да она не выдержит там и двух месяцев! Ее потянет сюда, на волю, к привычной жизни, к своим родным. Она сама – часть здешней природы.
Но как же тогда люди из разных государств, с разных континентов, полюбив друг друга, живут вместе и не расстаются? Ведь таких случаев сколько угодно.
Ладно, остановил я себя, лучше не заглядывать далеко, а подумать, как мне освободить любимую женщину от ее кредитора, как выпутаться нам обоим из сложившейся ситуации. Кто бы мог нам помочь? На помощь коллег я не рассчитывал. Башкиры? Но еще не известно, на чьей они окажутся стороне…
Я размышлял так полночи. Утром, умывшись, я вышел за ворота, где Радик и Раис, ночевавший в бане, возились с мопедом гостя.
– Радик, разговор есть, – призывно качнул я головой.
Мы отошли вдвоем за дровяной сарайчик. Радик настороженно посматривал на меня. С минуту я колебался (меня беспокоил вопрос: что если Радик с Андреичем заодно), наконец, решившись, выложил ему про кружку и про все, что с ней связано.
– Я знаю, – глядя себе под ноги, бросил он.
– Откуда? – обескураженно спросил я.
Башкир промолчал.
– И ты знал про Андреича?
– Так, кое-что… – уклончиво ответил Радик.
– А про Гулю? Про то, что она должна ему?… Ну да, это ты должен был знать.
– Когда? – коротко осведомился Радик.
– Что – когда?
– Когда у вас с Андреичем встреча?
– Завтра в девять вечера.
– Пойдем вместе.
– Можем все испортить, – усомнился я.
– Я спрячусь где-то поблизости и подключусь, если понадобится…
– Радик, скажи мне вот что. Парня того утопили не только из-за золота? Андреич со Стефаном соперничали из-за Гули?
Радик как-то странно глянул на меня и молча пошел к Раису.
Значит, так и есть, решил я. Ну и фиг с ним. Было – и минуло.
Думая о погибшем старателе, я невольно проникся уважением к покойному: здоровый был, не боялся мороза, сумел намыть столько золота, не подчинился Андреичу, и… его любили обе дочери Бурхана…
На следующий день Сыроватко упросил Радика сводить его и Колотушина на «Настоящий синий разрез», про который тот упоминал на отвальной Ендовкина.
Была суббота, назначенный для встречи на «разрезе» день, и я нервничал: время приближалось к девяти вечера, а они не возвращались.
Мне хотелось подняться и прямо сейчас, ночью, идти к ней. А ведь я даже не знаю толком, где она живет. Какая-то деревня с забавным названием – то ли Полянка, то ли Поляновка… Но страстное желание увидеть ее, казалось, непременно приведет меня куда надо, хоть для этого понадобится и не одна ночь. Я заберу ее вместе с ребенком и увезу в Питер – подальше от Маратовских бандитов, от Андреича, от здешней убогой жизни. На то золото, что у нас есть, мы сможем купить квартиру. И там уже никто и ничто не помешает нам любить друг друга…
Нет, все это пустые фантазии. Если подумать трезво: что Гуля будет делать в городе? Скучать одна в квартире, пока он будет на службе? Работать? Где и кем?… Да она не выдержит там и двух месяцев! Ее потянет сюда, на волю, к привычной жизни, к своим родным. Она сама – часть здешней природы.
Но как же тогда люди из разных государств, с разных континентов, полюбив друг друга, живут вместе и не расстаются? Ведь таких случаев сколько угодно.
Ладно, остановил я себя, лучше не заглядывать далеко, а подумать, как мне освободить любимую женщину от ее кредитора, как выпутаться нам обоим из сложившейся ситуации. Кто бы мог нам помочь? На помощь коллег я не рассчитывал. Башкиры? Но еще не известно, на чьей они окажутся стороне…
Я размышлял так полночи. Утром, умывшись, я вышел за ворота, где Радик и Раис, ночевавший в бане, возились с мопедом гостя.
– Радик, разговор есть, – призывно качнул я головой.
Мы отошли вдвоем за дровяной сарайчик. Радик настороженно посматривал на меня. С минуту я колебался (меня беспокоил вопрос: что если Радик с Андреичем заодно), наконец, решившись, выложил ему про кружку и про все, что с ней связано.
– Я знаю, – глядя себе под ноги, бросил он.
– Откуда? – обескураженно спросил я.
Башкир промолчал.
– И ты знал про Андреича?
– Так, кое-что… – уклончиво ответил Радик.
– А про Гулю? Про то, что она должна ему?… Ну да, это ты должен был знать.
– Когда? – коротко осведомился Радик.
– Что – когда?
– Когда у вас с Андреичем встреча?
– Завтра в девять вечера.
– Пойдем вместе.
– Можем все испортить, – усомнился я.
– Я спрячусь где-то поблизости и подключусь, если понадобится…
– Радик, скажи мне вот что. Парня того утопили не только из-за золота? Андреич со Стефаном соперничали из-за Гули?
Радик как-то странно глянул на меня и молча пошел к Раису.
Значит, так и есть, решил я. Ну и фиг с ним. Было – и минуло.
Думая о погибшем старателе, я невольно проникся уважением к покойному: здоровый был, не боялся мороза, сумел намыть столько золота, не подчинился Андреичу, и… его любили обе дочери Бурхана…
На следующий день Сыроватко упросил Радика сводить его и Колотушина на «Настоящий синий разрез», про который тот упоминал на отвальной Ендовкина.
Была суббота, назначенный для встречи на «разрезе» день, и я нервничал: время приближалось к девяти вечера, а они не возвращались.
Глава 47. СВИДАНИЕ У «РАЗРЕЗА»
Каменный разрез за эти осенние дни не изменился. Он был все так же глубок, холоден, столь же неподвижной была зажатая скальными уступами вода, по-вечернему хмурая. Лишь у самого берега среди тины и раскисших березовых листьев плавало что-то шерстистое – оказалось, вздувшаяся, частично облезлая крыса. Со дна чередой взбегали пузырьки воздуха, как если бы тонущий выпускал из легких последний воздух.
Над самой головой у меня бесшумно пролетела седая, почти белая сова. Я поднялся наверх. Над пологим степным увалом я заметил сперва движущуюся короткую белую полоску, постепенно расширяющуюся, пока не показалась целиком легковая машина, а за ней – темно-серый джип.
Я был готов ко всему. Уходя, я попросил Тагира: мол, если меня долго не будет, скажи нашим, что я на Каменном.
В очередной раз я пожалел, что нет рядом Радика. До последнего часа тот так и не вернулся с «Нового синего разреза».
Когда приехавшие вышли из машин, я понял, что все варианты я не предусмотрел: они привезли с собой Гулю. Я видел, как она попыталась выбраться из джипа, но один из дружков Марата (кажется, Рыжий) дверцей с силой вдавил ее обратно.
– Не ожидал такого расклада? – ухмыльнулся подошедший Андреич (в светло-сером летнем костюме, с ямочками на щеках). – Это чтобы тебя не мучили сомнения, как правильно поступить. Тем более что ты хорошо знаешь: песочек этот мой. А чужое брать нехорошо. Давай решим вопрос полюбовно и без фокусов с твоей стороны.
Улыбаясь, точно старому приятелю, подошел Марат в сопровождении своих бандюганов. Одет он был в серые спортивные штаны с белыми лампасами и футболку. И остальные – примерно так же. Лишь водитель, высокий парень с маленькой удлиненной головой, был в черных брюках со стрелочками, белой рубахе, поверх которой был наброшен черный модный жилет, щегольски расстегнутый.
– Как дела, геолог? – дружески поинтересовался Марат. – Нашел алмазы?
– Какая свинья изрезала мой спальник? – спросил я грубо, ломая игру в любезность.
Марат криво усмехнулся.
– Это Лысый, – кивнул он на загорелого, сутулого парня с красной физиономией, запомнившегося мне еще по первому визиту «братков». – Его это работа, в рот компот.
Лысый, с повисшими руками, наклоненной головой и подогнутыми, как у старика, ногами, казалось, едва волочил эти самые ноги, но взгляд, который он бросил на меня исподлобья, таил скрытую злую энергию.
– Ты почему не вежливый? – вяло подступил он ко мне. – Ты меня оскорбил… – И вдруг, хэкнув, он с оскалом выбросил вперед руки, в одной из которых блеснул нож.
– Тормози! Никаких без меня разборок, – скомандовал Андреич. – Давай, Федя, айда!
Я кинул взгляд на джип. За его темным стеклом из-за плеча привалившегося к дверце задом Рыжего видна была лишь ладонь, делающая, как мне показалось, какие-то знаки. Я стал спускаться по уступам вниз, к воде. Андреич последовал за мной, приседая и хватаясь за выступы камней, стараясь не испачкать костюм.
– Скажи только одно, – обернулся я на секунду, – как пронюхали? Мне просто интересно.
– Благодари своих коллег-болтунов, – майор презрительно скривил губы.
Все ясно. Я вспомнил вечер в летней кухне – реплики Колотушина (про богатенького буратину, Клондайк, кружку) и Андреича, застывшего в углу с газетой.
Внизу я разулся, ступил босиком в воду и, почти ложась на нее животом, протиснулся в пещеру. Здесь, в прохладе и темноте я на минуту замер. Что делать? Действовать, как задумал, несмотря ни на что? Будь Андреич один, мы могли бы побеседовать на равных, и, возможно, после этой беседы Андреичу расхотелось бы и золота, и процентов за Гулин долг. Но их шестеро, и Гуля в заложниках…
Протянув руку вперед и вправо, я отвалил торчащий из воды камень и в боковом отвилке нащупал то, что искал.
Когда я выбрался наружу, мне почудилось, будто вечер посветлел, а лицо Андреича стало совсем розовым.
Думаю, даже со стороны чувствовалось, насколько тяжел этот небольшой предмет в моей руке. Сквозь прозрачный полиэтилен, которым была плотно обтянута кружка, проглядывала ни с чем не сопоставимая, манящая желтизна. Краем глаза я видел, что бандиты наверху присели на корточки, всматриваясь. Андреич, улыбаясь, протянул руку. Я поднес кружку почти к самому лицу противника, затем дальше, еще дальше, и с разворотом, описав дугу, зашвырнул ее в озеро. Она бултыхнула, точно гиря, отозвавшись эхом в уступах.
Несколько мгновений все завороженно смотрели, как разбегаются кругами волны, печально хлюпая в кавернах неровных скал.
А я в это время уже выбирался на четвереньках по краю отлогого борта. Шайка Марата бросилась мне наперерез. Я не успел всего на две-три секунды. Меня сбили с ног, несколько раз ударили ботинком (я успел заметить, что бил Лысый).
– Сейчас он нам ее достанет, – сипло проговорил Андреич, выбравшись наверх. – Пусть ныряет за ней. Будет нырять, пока не достанет.
– Там метров двадцать, – заметил кто-то.
– Да хоть сто!
Меня поволокли к обрыву, два раза уронили на острые камни.
– Может, свяжем? – предложил кто-то.
– А куда он отсюда денется? – Андреич обвел глазами скалы, отвесно уходящие под воду всюду, кроме крупноглыбового откоса, куда по сигналу Марата спустились два его человека.
«Не успел, – пожалел я. – Не успел сказать Гуле, что…» И я полетел с обрыва («Как Пидор-Пэн», – услышал я напоследок напутствие Марата).
В воздухе я ухитрился извернуться так, чтобы не упасть плашмя, но точно рассчитать не получилось, и удар пришелся частично на спину, частично на икры ног.
Оглушенный ударом, в облаке мельчайших пузырьков, я ушел в ледяную глубину.
В голове, стиснутой холодом, блеснула упрямая мысль, что сдаваться рано, что не могу, не должен я, не прожив и полжизни, погибнуть так нелепо в этом проклятом «разрезе»…
Над самой головой у меня бесшумно пролетела седая, почти белая сова. Я поднялся наверх. Над пологим степным увалом я заметил сперва движущуюся короткую белую полоску, постепенно расширяющуюся, пока не показалась целиком легковая машина, а за ней – темно-серый джип.
Я был готов ко всему. Уходя, я попросил Тагира: мол, если меня долго не будет, скажи нашим, что я на Каменном.
В очередной раз я пожалел, что нет рядом Радика. До последнего часа тот так и не вернулся с «Нового синего разреза».
Когда приехавшие вышли из машин, я понял, что все варианты я не предусмотрел: они привезли с собой Гулю. Я видел, как она попыталась выбраться из джипа, но один из дружков Марата (кажется, Рыжий) дверцей с силой вдавил ее обратно.
– Не ожидал такого расклада? – ухмыльнулся подошедший Андреич (в светло-сером летнем костюме, с ямочками на щеках). – Это чтобы тебя не мучили сомнения, как правильно поступить. Тем более что ты хорошо знаешь: песочек этот мой. А чужое брать нехорошо. Давай решим вопрос полюбовно и без фокусов с твоей стороны.
Улыбаясь, точно старому приятелю, подошел Марат в сопровождении своих бандюганов. Одет он был в серые спортивные штаны с белыми лампасами и футболку. И остальные – примерно так же. Лишь водитель, высокий парень с маленькой удлиненной головой, был в черных брюках со стрелочками, белой рубахе, поверх которой был наброшен черный модный жилет, щегольски расстегнутый.
– Как дела, геолог? – дружески поинтересовался Марат. – Нашел алмазы?
– Какая свинья изрезала мой спальник? – спросил я грубо, ломая игру в любезность.
Марат криво усмехнулся.
– Это Лысый, – кивнул он на загорелого, сутулого парня с красной физиономией, запомнившегося мне еще по первому визиту «братков». – Его это работа, в рот компот.
Лысый, с повисшими руками, наклоненной головой и подогнутыми, как у старика, ногами, казалось, едва волочил эти самые ноги, но взгляд, который он бросил на меня исподлобья, таил скрытую злую энергию.
– Ты почему не вежливый? – вяло подступил он ко мне. – Ты меня оскорбил… – И вдруг, хэкнув, он с оскалом выбросил вперед руки, в одной из которых блеснул нож.
– Тормози! Никаких без меня разборок, – скомандовал Андреич. – Давай, Федя, айда!
Я кинул взгляд на джип. За его темным стеклом из-за плеча привалившегося к дверце задом Рыжего видна была лишь ладонь, делающая, как мне показалось, какие-то знаки. Я стал спускаться по уступам вниз, к воде. Андреич последовал за мной, приседая и хватаясь за выступы камней, стараясь не испачкать костюм.
– Скажи только одно, – обернулся я на секунду, – как пронюхали? Мне просто интересно.
– Благодари своих коллег-болтунов, – майор презрительно скривил губы.
Все ясно. Я вспомнил вечер в летней кухне – реплики Колотушина (про богатенького буратину, Клондайк, кружку) и Андреича, застывшего в углу с газетой.
Внизу я разулся, ступил босиком в воду и, почти ложась на нее животом, протиснулся в пещеру. Здесь, в прохладе и темноте я на минуту замер. Что делать? Действовать, как задумал, несмотря ни на что? Будь Андреич один, мы могли бы побеседовать на равных, и, возможно, после этой беседы Андреичу расхотелось бы и золота, и процентов за Гулин долг. Но их шестеро, и Гуля в заложниках…
Протянув руку вперед и вправо, я отвалил торчащий из воды камень и в боковом отвилке нащупал то, что искал.
Когда я выбрался наружу, мне почудилось, будто вечер посветлел, а лицо Андреича стало совсем розовым.
Думаю, даже со стороны чувствовалось, насколько тяжел этот небольшой предмет в моей руке. Сквозь прозрачный полиэтилен, которым была плотно обтянута кружка, проглядывала ни с чем не сопоставимая, манящая желтизна. Краем глаза я видел, что бандиты наверху присели на корточки, всматриваясь. Андреич, улыбаясь, протянул руку. Я поднес кружку почти к самому лицу противника, затем дальше, еще дальше, и с разворотом, описав дугу, зашвырнул ее в озеро. Она бултыхнула, точно гиря, отозвавшись эхом в уступах.
Несколько мгновений все завороженно смотрели, как разбегаются кругами волны, печально хлюпая в кавернах неровных скал.
А я в это время уже выбирался на четвереньках по краю отлогого борта. Шайка Марата бросилась мне наперерез. Я не успел всего на две-три секунды. Меня сбили с ног, несколько раз ударили ботинком (я успел заметить, что бил Лысый).
– Сейчас он нам ее достанет, – сипло проговорил Андреич, выбравшись наверх. – Пусть ныряет за ней. Будет нырять, пока не достанет.
– Там метров двадцать, – заметил кто-то.
– Да хоть сто!
Меня поволокли к обрыву, два раза уронили на острые камни.
– Может, свяжем? – предложил кто-то.
– А куда он отсюда денется? – Андреич обвел глазами скалы, отвесно уходящие под воду всюду, кроме крупноглыбового откоса, куда по сигналу Марата спустились два его человека.
«Не успел, – пожалел я. – Не успел сказать Гуле, что…» И я полетел с обрыва («Как Пидор-Пэн», – услышал я напоследок напутствие Марата).
В воздухе я ухитрился извернуться так, чтобы не упасть плашмя, но точно рассчитать не получилось, и удар пришелся частично на спину, частично на икры ног.
Оглушенный ударом, в облаке мельчайших пузырьков, я ушел в ледяную глубину.
В голове, стиснутой холодом, блеснула упрямая мысль, что сдаваться рано, что не могу, не должен я, не прожив и полжизни, погибнуть так нелепо в этом проклятом «разрезе»…
Глава 48. ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС
Все же не зря я присматривался к полузатопленной арке, отделяющей озеро от смежного водоема. В ней-то и был для меня единственный шанс спасения.
Я прекрасно понимал это, но сейчас, в зеленой расплывчатой гуще воды, невозможно было сориентироваться. Не хватало воздуха, после удара о воду душил кашель, холод сковывал мышцы, а облепившая тело одежда стесняла движения. Я наугад проплыл в глубине сколько смог и рванулся вверх.
– Не нашел? – закричали сверху, и мне показалось, будто с края уступа спорхнула стая темных птиц. Рядом взорвалась фонтанчиком вода. Еще и еще. Это летели в меня камни. И любой из них мог разом положить конец моим мучениям (и моему пребыванию на этом свете вообще). Я снова поспешно нырнул, но сейчас я уже знал, в какую сторону плыть. Только бы дотянуть! И не промахнуться…
Я знал, что бандиты, цепочкой стоящие в эти минуты на кромке обрыва с камнями в руках, ожидают, когда снова покажется над водой моя мокрая голова. Наверное, каждый из них надеялся, что именно он сумеет попасть в цель.
Однако цель не показывалась, поскольку я продолжал плыть в глубине.
Толща воды подо мной выглядела черной, по сторонам эта чернота была чуть освещена и как бы размыта, а сверху сочилось пригашенное серо-голубое свечение. Какая-то рыбешка, блеснув боком, метнулась впереди.
Барабанным перепонкам через слой воды передался хлопок. Видимо, сверху заметили мой силуэт и бросили камень. Несколькими гребками я погрузил себя глубже.
Мне чудилось, что грудь вот-вот разорвется от нехватки кислорода, а череп треснет от давления воды и ледяного холода. Но в следующий миг я ткнулся руками в желтовато-серую стенку со слизистыми черно-зелеными космами тины. Скорее! Где же проход?! Придерживаясь пальцами за щель в стене, чтобы не всплыть, и уже почти теряя сознание, я повернул голову вправо и влево. Справа мне показалось светлее. Еще через несколько секунд я вплыл в пролом, оттолкнулся руками от каменного угла и пошел вверх вместе с пузырями воздуха из легких.
Что в это время происходило наверху, я узнал позже из рассказа Гули.
Из рассказа Гули
Наблюдатели на крае обрыва уже не бегали, выбирая лучшую позицию для того, чтобы наверняка поразить жертву, а присев на корточки, с любопытством созерцали ровную потемневшую поверхность воды. Только Андреич нервно прохаживался взад-вперед.
Зарево заката догорело за Березовскими сопками, и в провале древнего карьера сгустился мрак. Лишь зеленовато-голубой отсвет неба еще лежал на поверхности озера. Марат, стоящий в стороне от всех, заметил в дальнем, едва видимом краешке второго водоема концентрические линии.
– Лысый! – негромко окликнул главарь. – А ну давай туда.
Неказистая сгорбленная фигура бандита ленивыми скачками переместилась по бровке обрыва до перемычки между водоемами. Вглядевшись вниз, Лысый поднял камень величиной с собственную голову и, приложив его к плечу, точно метатель ядра, сделал полуразворот назад. Однако метнуть он не успел: яростный толчок в спину оторвал его ноги от земли, и вместе с камнем он полетел с уступа вниз башкой.
Толчок был такой силы, что Гулю отбросило в обратную сторону, и она упала на поросшие травой камни, опутанная разметавшимися волосами.
…Весьма вероятно, что ее бы тоже бросили с обрыва в наказание. Марат с командой уже спешили к ней, но в эту минуту донесся треск мотора, и к разрезу, газуя, выплевывая белесые облачка дыма, виляя рулем и подпрыгивая на камнях, подкатили на мопеде Раис и Радик. Радик спрыгнул с заднего сиденья и выставил перед собой свою незаконную охотничью одностволку. Раис, притормозив, тоже снял с плеча ружье. Обе группы молча уставились одна на другую.
Бандитов было больше. Они обступили приехавших со всех сторон и, казалось, только ждали сигнала, чтобы навалиться скопом и разоружить противников. Общее безмолвие нарушал время от времени хриплый вопль Лысого из глубины разреза.
Андреич безбоязненно подошел к Радику, заглянул в ствол, дунул.
– Плохо почистил, охотник, а оружие чистоту любит – заметил он; затем повернулся к Раису: – А ты, дура, куда суешься? По зоне соскучился?
– Да вот приехал на тебя поглядеть, как ты в этой компании смотришься. – На щетинистом лице бродяги как всегда поигрывала ухмылка.
– Напрасно ты встаешь на моем пути. Добро не помнишь. Сколько я тебя выручал, забыл?
– Выручал… под процент, – уточнил Раис. – Еще под золото. Все, что Раис добыл – у тебя, Андреич.
В это время откуда-то со стороны послышались отдаленные выкрики. Собравшиеся скосили глаза.
По степи, то пропадая за холмами, то вновь появляясь, враскачку бежал к разрезу, потрясая своим громадным ножом, грозный Сыроватко. Его появление и решило исход противостояния.
– Живите пока, – процедил Андреич и направился (а за ним потянулась и вся бандитская свора) к машинам.
Гуля тем временем, спустившись по отлогому каменному откосу, помогала мне, трясущемуся от холода, полуживому, стягивать мокрую липкую одежду. Она растирала своими горячими ладонями мои мертвецки холодные спину и грудь, затем набросила на меня свою шерстяную кофточку.
Лысый, оставшийся в дальней половине темного карьера, продолжал вопить, плавая вдоль отвесных стенок и не догадываясь, что надо поднырнуть под перемычку.
Я прекрасно понимал это, но сейчас, в зеленой расплывчатой гуще воды, невозможно было сориентироваться. Не хватало воздуха, после удара о воду душил кашель, холод сковывал мышцы, а облепившая тело одежда стесняла движения. Я наугад проплыл в глубине сколько смог и рванулся вверх.
– Не нашел? – закричали сверху, и мне показалось, будто с края уступа спорхнула стая темных птиц. Рядом взорвалась фонтанчиком вода. Еще и еще. Это летели в меня камни. И любой из них мог разом положить конец моим мучениям (и моему пребыванию на этом свете вообще). Я снова поспешно нырнул, но сейчас я уже знал, в какую сторону плыть. Только бы дотянуть! И не промахнуться…
Я знал, что бандиты, цепочкой стоящие в эти минуты на кромке обрыва с камнями в руках, ожидают, когда снова покажется над водой моя мокрая голова. Наверное, каждый из них надеялся, что именно он сумеет попасть в цель.
Однако цель не показывалась, поскольку я продолжал плыть в глубине.
Толща воды подо мной выглядела черной, по сторонам эта чернота была чуть освещена и как бы размыта, а сверху сочилось пригашенное серо-голубое свечение. Какая-то рыбешка, блеснув боком, метнулась впереди.
Барабанным перепонкам через слой воды передался хлопок. Видимо, сверху заметили мой силуэт и бросили камень. Несколькими гребками я погрузил себя глубже.
Мне чудилось, что грудь вот-вот разорвется от нехватки кислорода, а череп треснет от давления воды и ледяного холода. Но в следующий миг я ткнулся руками в желтовато-серую стенку со слизистыми черно-зелеными космами тины. Скорее! Где же проход?! Придерживаясь пальцами за щель в стене, чтобы не всплыть, и уже почти теряя сознание, я повернул голову вправо и влево. Справа мне показалось светлее. Еще через несколько секунд я вплыл в пролом, оттолкнулся руками от каменного угла и пошел вверх вместе с пузырями воздуха из легких.
Что в это время происходило наверху, я узнал позже из рассказа Гули.
Из рассказа Гули
Наблюдатели на крае обрыва уже не бегали, выбирая лучшую позицию для того, чтобы наверняка поразить жертву, а присев на корточки, с любопытством созерцали ровную потемневшую поверхность воды. Только Андреич нервно прохаживался взад-вперед.
Зарево заката догорело за Березовскими сопками, и в провале древнего карьера сгустился мрак. Лишь зеленовато-голубой отсвет неба еще лежал на поверхности озера. Марат, стоящий в стороне от всех, заметил в дальнем, едва видимом краешке второго водоема концентрические линии.
– Лысый! – негромко окликнул главарь. – А ну давай туда.
Неказистая сгорбленная фигура бандита ленивыми скачками переместилась по бровке обрыва до перемычки между водоемами. Вглядевшись вниз, Лысый поднял камень величиной с собственную голову и, приложив его к плечу, точно метатель ядра, сделал полуразворот назад. Однако метнуть он не успел: яростный толчок в спину оторвал его ноги от земли, и вместе с камнем он полетел с уступа вниз башкой.
Толчок был такой силы, что Гулю отбросило в обратную сторону, и она упала на поросшие травой камни, опутанная разметавшимися волосами.
…Весьма вероятно, что ее бы тоже бросили с обрыва в наказание. Марат с командой уже спешили к ней, но в эту минуту донесся треск мотора, и к разрезу, газуя, выплевывая белесые облачка дыма, виляя рулем и подпрыгивая на камнях, подкатили на мопеде Раис и Радик. Радик спрыгнул с заднего сиденья и выставил перед собой свою незаконную охотничью одностволку. Раис, притормозив, тоже снял с плеча ружье. Обе группы молча уставились одна на другую.
Бандитов было больше. Они обступили приехавших со всех сторон и, казалось, только ждали сигнала, чтобы навалиться скопом и разоружить противников. Общее безмолвие нарушал время от времени хриплый вопль Лысого из глубины разреза.
Андреич безбоязненно подошел к Радику, заглянул в ствол, дунул.
– Плохо почистил, охотник, а оружие чистоту любит – заметил он; затем повернулся к Раису: – А ты, дура, куда суешься? По зоне соскучился?
– Да вот приехал на тебя поглядеть, как ты в этой компании смотришься. – На щетинистом лице бродяги как всегда поигрывала ухмылка.
– Напрасно ты встаешь на моем пути. Добро не помнишь. Сколько я тебя выручал, забыл?
– Выручал… под процент, – уточнил Раис. – Еще под золото. Все, что Раис добыл – у тебя, Андреич.
В это время откуда-то со стороны послышались отдаленные выкрики. Собравшиеся скосили глаза.
По степи, то пропадая за холмами, то вновь появляясь, враскачку бежал к разрезу, потрясая своим громадным ножом, грозный Сыроватко. Его появление и решило исход противостояния.
– Живите пока, – процедил Андреич и направился (а за ним потянулась и вся бандитская свора) к машинам.
Гуля тем временем, спустившись по отлогому каменному откосу, помогала мне, трясущемуся от холода, полуживому, стягивать мокрую липкую одежду. Она растирала своими горячими ладонями мои мертвецки холодные спину и грудь, затем набросила на меня свою шерстяную кофточку.
Лысый, оставшийся в дальней половине темного карьера, продолжал вопить, плавая вдоль отвесных стенок и не догадываясь, что надо поднырнуть под перемычку.
Глава 49. ТЕПЛО ЖЕНЩИНЫ
Я сидел в комнате за столом и вспоминал прошедшую ночь – радость согретого тела, согретой души, радость слияния с другим телом и с другой любящей душой. Немного я все же простыл, першило горло, и потому в маршрут не пошел.
Я улыбнулся, вспомнив, как мы с Гулей прокрались в темноте во двор, я – в ее кофте, она – с моей мокрой одеждой в руках.
– По ночам купаются. Дикие люди! – раздался возглас Колотушина.
Мы с Гулей прыснули от смеха и заскочили в баню, надеясь, что она еще теплая со вчерашнего дня. Но баня остыла. Тогда я, не обращая внимания на недоуменные взгляды коллег и пошлые шутки Мишки, схватил в охапку и притащил в баню свой спальный мешок. Я разостлал его прямо на полу, мы с Гулей забрались в него голышом, и всю ночь я впитывал в себя спасительное тепло женского тела, тепло любимой женщины.
Когда меня перестал бить озноб, мы повернулись друг к другу лицом и долго шептались.
– Ты у меня силачка, – улыбался я в темноте. – Как ты этого Лысого швырнула с обрыва! Я снизу видел, как он летел – точно кукла из проволоки и тряпок.
– Просто я распсиховалась… Хорошо, что я успела! Федя, а что теперь с нами будет?
– Все будет нормально.
– А как же Андреич?… Я боюсь за нас, а еще больше – за сына.
– А что – Андреич? Я с тобой, а значит, никакой Андреич или Марат ни тебя, ни твоего ребенка не тронут. Твой должок этому менту? Я его списываю. В счет морального вреда. Ну, а если серьезно, то лучше нам уехать. Они нас в покое не оставят.
– Федя, куда мы можем уехать? В твой Питер?
– Не обязательно. Мир велик, а мы еще достаточно молоды. И немного богаты. А главное – мы вместе, и ты для меня – самое дорогое, что я нашел здесь… Да и вообще в жизни. Гуля… Скажи, а твое имя «Гуля» как-то переводится?
– Да, оно означает – цветок.
– Мой душистый цветок! – потянул я носом волнующий аромат женских волос.
Мы грели друг дружку ласковыми словами, а наши тела все сильнее томились в своей горячей наготе и ожидании и вот, поощренные губами, они потянулись друг к другу – сперва ощупью, вздрагивая от остроты касаний, замирая, и, наконец, мы стиснулись яростно, тесно сплелись, словно терзая друг друга, хрипя, захлебываясь, ликуя, сливаясь в единую, трепещущую, ошалевшую от счастья плоть.
…В комнату заглянул Радик.
– Пойдем… чаю выпьем, – предложил он. – Бурхан лепешек нажарил. Зови, говорит, зови Федьку.
– Радик, – поднялся я ему навстречу. – Нагородил я тебе проблем… Андреич тебе не простит вчерашнее.
Я улыбнулся, вспомнив, как мы с Гулей прокрались в темноте во двор, я – в ее кофте, она – с моей мокрой одеждой в руках.
– По ночам купаются. Дикие люди! – раздался возглас Колотушина.
Мы с Гулей прыснули от смеха и заскочили в баню, надеясь, что она еще теплая со вчерашнего дня. Но баня остыла. Тогда я, не обращая внимания на недоуменные взгляды коллег и пошлые шутки Мишки, схватил в охапку и притащил в баню свой спальный мешок. Я разостлал его прямо на полу, мы с Гулей забрались в него голышом, и всю ночь я впитывал в себя спасительное тепло женского тела, тепло любимой женщины.
Когда меня перестал бить озноб, мы повернулись друг к другу лицом и долго шептались.
– Ты у меня силачка, – улыбался я в темноте. – Как ты этого Лысого швырнула с обрыва! Я снизу видел, как он летел – точно кукла из проволоки и тряпок.
– Просто я распсиховалась… Хорошо, что я успела! Федя, а что теперь с нами будет?
– Все будет нормально.
– А как же Андреич?… Я боюсь за нас, а еще больше – за сына.
– А что – Андреич? Я с тобой, а значит, никакой Андреич или Марат ни тебя, ни твоего ребенка не тронут. Твой должок этому менту? Я его списываю. В счет морального вреда. Ну, а если серьезно, то лучше нам уехать. Они нас в покое не оставят.
– Федя, куда мы можем уехать? В твой Питер?
– Не обязательно. Мир велик, а мы еще достаточно молоды. И немного богаты. А главное – мы вместе, и ты для меня – самое дорогое, что я нашел здесь… Да и вообще в жизни. Гуля… Скажи, а твое имя «Гуля» как-то переводится?
– Да, оно означает – цветок.
– Мой душистый цветок! – потянул я носом волнующий аромат женских волос.
Мы грели друг дружку ласковыми словами, а наши тела все сильнее томились в своей горячей наготе и ожидании и вот, поощренные губами, они потянулись друг к другу – сперва ощупью, вздрагивая от остроты касаний, замирая, и, наконец, мы стиснулись яростно, тесно сплелись, словно терзая друг друга, хрипя, захлебываясь, ликуя, сливаясь в единую, трепещущую, ошалевшую от счастья плоть.
…В комнату заглянул Радик.
– Пойдем… чаю выпьем, – предложил он. – Бурхан лепешек нажарил. Зови, говорит, зови Федьку.
– Радик, – поднялся я ему навстречу. – Нагородил я тебе проблем… Андреич тебе не простит вчерашнее.