Страница:
– Так это и будет, – тихо сказал Маслоха.
Тогда Марын без единого слова вышел из кабинета старшего лесничего, молча прошел мимо Марыльки, даже не посмотрев на нее. Спустя минуту вышел из своего кабинета и Маслоха.
– Пригласи ко мне Войтчака, – приказал он.
Он указал Войтчаку свое место за столом, подсунул ему бланк заявления и попросил написать заявление о выходе на пенсию. «По собственному желанию», – добавил он грозно.
Пополудни, когда совещание приближалось к концу, Маслоха взял слово и при двух инспекторах из окружного управления с неподдельным огорчением проинформировал лесников об уничтожении старого кладбища в Волчьем Углу, а также о последствиях, которые вытекают из этого факта. За счет лесного управления состоится эксгумация сброшенных в болото человеческих костей и доставка их на деревенское кладбище. «Старший лесничий Войтчак попросил оформить его на пенсию досрочно», – закончил он. Потом – а стояла долгая мертвая тишина – Маслоха обвел взглядом лица собравшихся вокруг стола людей, лжесвидетельства которых лежали у него в ящике стола, и наслаждался их страхом. У него самого страх уже совершенно прошел, но сознание, что эти люди способны на любую пакость по приказу своего начальника, подтверждало его горькое знание природы власти.
Вечером старший лесничий позвонил своему начальнику, с которым когда-то охотился, и спросил, что бы случилось, если бы он переслал в окружное управление письмо, что на территории здешнего леса не заметна деятельность браконьеров, в связи с чем ставка инспектора охотнадзора может пригодиться в другом лесном управлении.
– Не делай этого, – сказал ему тот человек.
– Отчего?
– Не делай этого, – прозвучал тот же самый ответ. Он услышал стук положенной трубки. И тогда до Маслохи дошел еще один фрагмент знания о мире: друзей приобретают не только по сознательному выбору и из симпатии, но и волей случая, и от страха.
Поздним вечером Марын вернулся домой на вспотевшей лошади, пропыленный и заметно уставший. Сразу направился в сарай, где лежал Хорст Собота. Они разговаривали недолго, но Веронике показалось, что очень долго. Она не подслушивала, зная, что и так дойдут до нее хорошие и плохие новости. И старый Хорст Собота встал из гроба, на одеревеневших ногах пришел в кухню, велел подать ему хороший обед. Марын же погнал лошадь на луг и, хотя Вероника предлагала ему поесть, лег у себя в комнате и заснул.
– Нашлись старые карты Волчьего Угла, – рассказывал за обедом Хорст Собота. – На них показано кладбище, и никто уже не может признать меня сумасшедшим. Как положено по закону, лесные люди соберут останки в гробы и перевезут на деревенское кладбище. А Войтчак, который виноват в этом деле, сам попросил себе наказание в виде преждевременной пенсии. Марын снова победил лес, и мы должны как-то выказать ему свою благодарность.
– Но ведь просто нашлись старые карты, – Вероника старалась преуменьшить заслуги Марына.
– Да, Вероника. Но нужно было найти эти карты, – сказал Хорст. – Поэтому ты сегодня пойдешь в Гауды и пригласишь сюда ту, которая у нас уже была.
– Он ее не хочет.
– Почему?
– Он сказал, что ищет любви.
– Любовь тоже можно купить, Вероника, а у меня очень много денег. Похоже, когда я немного отдохну от этой ночи в гробу, мне придется поехать в город и купить для Марына не только красивую женщину, но и ее любовь.
– Ну да, можно ее купить в магазине или на базаре, в цветных коробочках, – насмешливо сказала Вероника.
– Что ты знаешь о мире или о жизни? – пожал плечами Хорст Собота. – Любовь покупают так же, как коня или автомобиль. Если бы я в свое время захотел продать этот дом и сад, купил сыну красивую машину и переехал в другое место, у меня была бы и любовь жены, и любовь сына. Завтра я поеду в город по этому делу. Я должен сделать это, чтобы не потерять Марына.
– Я не потерплю в этом доме никакой другой женщины, – с обидой крикнула она.
– Я понимаю тебя, но ничего не могу поделать. Я люблю тебя как дочь, но когда ты ушла к Кулеше, любовь во мне остыла. Мне неприятно говорить это, но со своего возвращения ты стала в этом доме похожей на очень ценную и нужную вещь. Если бы Марын попросил меня я подарил бы ему даже тебя.
– Я не чья-то собственность. Уйду я отсюда, – заявила Вероника.
– Куда ты пойдешь? – спросил он. – Ты хочешь, чтобы мир снова обидел тебя и опозорил? Только здесь ты в безопасности. Мы оба в безопасности, пока с нами Юзва. Впрочем, будь спокойна, он меня не попросит о тебе.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что он никогда меня ни о чем не просил. А кроме того, ему нужна настоящая женщина.
Она не поняла, отчего ее так сильно рассердили эти слова. Он говорил правду, но в эту минуту она не хотела признавать этого. Она вышла на середину кухни, вызывающе встала, широко расставив ноги, и задрала юбку до самого пупка, показывая розовые трусики.
– А я что? Горбатая? Хромая? Разве не говорили мне многие о моей красоте? Разве не велел Кулеша трогать мои бедра, чтобы каждый мог убедиться в том, какая нежная на них кожа? Разве не предлагал другим, чтобы они щипали меня за зад, потому что он у меня твердый, как из камня? О моих титьках Лешнякова сказала, что они как пограничные холмы.
– Это правда, – кивнул Хорст Собота. – Но ты должна знать, что когда в молодости лес тебя опозорил, он забрал у тебя и душу женщины. Я не такой старый и не впал в детство, чтобы не догадаться, отчего ты не могла жить с Кулешей и отчего ушла от него.
Она застыдилась и опустила юбку, вернулась к кухонной раковине. После долгого молчания смиренно спросила:
– Изменится ли это когда-нибудь, Хорст? Вернет ли мне лес душу женщины?
– Не знаю, – вслух размышлял он. – Этого, наверное, никто не знает. Может, когда Марын победит лес, он отдаст ему все души, которые отобрал у многих людей. Тогда и ты найдешь свою. А сейчас оставь меня в покое, я устал, а это серьезные дела.
Хорста вывел из терпения и еще больше измучил разговор с Вероникой. Он был счастлив, что Юзеф Марын снова победил лес, унизил и наказал лесных людей. Поев, он тут же вышел на дорогу перед домом, чтобы посмотреть на лес взглядом победителя, сказать ему, как он презирает и как ненавидит его, и услышать ответ.
Предвечернее солнце покрыло золотым налетом верхушки сосен, их легкое покачивание напоминало спокойное дыхание человеческой груди. Лес не походил на побежденного, не проявлял беспокойства, и это печалило старого Хорста. Что ж, обыкновенные сосны, может, и понятия не имели о делах великого леса, это были рядовые деревья, что-то вроде обычных солдат огромной армии. Разве простой солдат может что-то знать о поражениях генералов или офицеров?
Внезапно подул северный ветер и стало холодно. Старик пошел в свою комнату и лег в постель. Он засыпал спокойно, потому что знал, что в его доме есть Юзеф Марын.
Понемногу спускался вечер. Вероника вынесла во двор миску с едой и тихим свистом по-, звала из сада лохматого Иво, который охранял фрукты. Она погладила собаку по голове, ласково дернула его за шерсть на загривке, а он завилял хвостом. Потом пошла к себе наверх и открыла дверцы шкафчика, в котором стоял маленький цветной телевизор. Второй телевизор, черно-белый, находился в комнате Хорста, но он почти никогда его не включал. Для старика картинки на экране слишком быстро сменялись, слишком быстро говорили люди, он редко понимал, что с ними происходит. Он привык к спокойным речам озера и леса. Вероника когда-то целыми часами сидела перед телевизором, но это было еще перед замужеством. С возвращения к Хорсту она не включала его ни разу. Она боялась, что включит телевизор именно тогда, когда какая-нибудь женщина на экране будет стонать от блаженной радости в объятиях мужчины. Но именно в эту минуту она хотела увидеть что-то подобное и попробовать проникнуть в тайну любовного наслаждения. Ведь это не могло быть правдой, что лес забрал ее душу. Не могло так быть, раз она чувствовала потребность в любви. Она пододвинула кресло, на экране шел отчет с какого-то торжественного заседания, и она вздремнула, измученная ночным бодрствованием возле сарая, где лежал в гробу Хорст Собота.
Проснулась уже ночью. В доме стояла тишина, за окнами громко шумел лес, словно только сейчас до него дошло сознание поражения. Она выключила телевизор и спустилась в кухню. Какое-то время ждала там, не появятся ли к ужину старый Хорст или Марын. Дремота в кресле не принесла ей облегчения, поэтому в конце концов она приготовила бутерброды с мясом и на большом блюде оставила их на кухонном столе. Потом снова пошла наверх, разделась и легла в постель. Ей казалось, что она тут же заснет, убаюканная шумом лесных деревьев. Но вместо сна появилось беспокойство.
Чего она боялась? Что прогнало от нее сон?
Вероника сомкнула веки, и тогда – вместе с шумом великого леса – в ее воображении появилась картинка (сначала в тумане, а потом все более отчетливая), что на рассвете Хорст садится в автобус и едет в город с карманами, полными денег. Она размышляла, трудно ли будет ему найти женщину, которая – так же, как Марын, – жаждет любви. Нет, это не могло быть трудным. Очень много женщин (об этом писали в книгах, показывали по телевизору) мечтали о любви большой и настоящей. Что значило, что любовь должна была быть большой? Хорст Собота возьмет с собой много денег, их хватит на действительно большую любовь. Будет ли она настоящей? Наверное, никто не знает, как выглядит настоящая любовь, а значит, каждая любовь может казаться настоящей. Только Марын родом из другого мира и наверняка успел познать разные сорта любви. Его будет нелегко обмануть.
Как понять мужчину? Кулеша тоже говорил ей, что ищет любви большой и настоящей, а кончилось все тем, что пришел к ней и причинил боль. Каждую ночь он ложился на нее и часами двигался, потому что, как он это объяснял, любил свою жену. Подруги рассказывали, что некоторые женщины знают разные штучки, которыми другие брезгуют, и этими штучками пробуждают в мужчинах любовь. Девушка из Гауд была слишком молода и, наверное, не настолько опытна, поэтому Марын и не захотел ее во второй раз. С той новой, однако, может быть иначе…
Она помассировала ладонями свои груди, провела пальцами по животу и бедрам. Столько мужчин оглядывались на нее на улице, столько говорили ей, что она красива, в стольких мужских глазах она видела отвратительную похоть. Кулеша заверял, что ему достаточно посмотреть на ее зад или обнаженные бедра, и в нем сразу просыпается жажда любви. Только ей хотелось другой любви. Какой именно? Разве Марын тоже не искал любви большой и настоящей, хотя говорил, что ее не существует, потому что надо любить живое существо, а не картину или скульптуру из мрамора. Лешнякова говорила, что Веронике нужен мужчина большой и тяжелый. Это не правда. Ей было безразлично, был ли Кулеша большой и тяжелый, просто в один прекрасный момент она почувствовала отвращение к его телу, заросшему волосами даже на спине. Марын был гладкий, как змея. Интересно, позволил бы он погладить себя по безволосой коже и походило бы это на поглаживание ребенка? Так или иначе, завтра или послезавтра Хорст привезет из города какую-нибудь женщину, которая будет крутиться по всему дому, лежать в постели с Марыном, прикасаться к его телу. И это была мысль, которая будила в ней наибольшее беспокойство.
А если бы она. Вероника, отдалась Марыну? Так просто сошла бы вниз и легла в его постель. Ей ведь даже не потребовалось бы говорить ему: «Вот я, удовлетвори свою жажду любви, запрети Хорсту привозить чужую женщину». Марын поймет без лишних слов, он не захочет другую, если получит Веронику. Что она потеряет, а что обретет? На миг почувствует боль, как тогда, когда в нее входил Кулеша, а потом будет лежать, чувствуя, как Марын двигается в ней. Может, он не будет делать это так долго? Она переживет это, ведь пережила же она столько страшных ночей с Кулешей. Зато потом она будет спокойно лежать возле Юзвы, прикасаясь к его безволосой коже и, может, заснет, вдыхая кислый запах мужского пота. «Пот Юзвы пахнет, как дубовая кора», – подумала она, и неизвестно почему ей в голову тут же пришла еще одна мысль, что он тоже стал частью леса.
И она уже была готова к тому, чтобы сойти вниз и лечь рядом с Юзвой. Но ее удерживали отвращение и страх перед болью. Этот страх и отвращение были, однако, похожи на чувство, которое появилось, когда она рассматривала фотографии разбитых лиц браконьеров. Ее сердце начало биться быстрее, и внизу живота отозвалось пульсирующее возбуждение. Она на ощупь нашла ночной столик, взяла флакончик с духами, которые ей купил Марын, сбрызнула ими пальцы и этими душистыми пальцами натерла кожу шеи и груди. Наверное, Юзва любил этот запах, раз купил для нее в городе именно эти, а не другие духи. Она хотела стать для него женщиной, похожей на тех, которые окружали его в таинственном мире, откуда прибыла сюда его бывшая жена Эрика. Ее тоже окружал тонкий аромат духов, совершенно не похожих на духи официантки из Гауд. Может, потому Марын больше не хотел этой девушки, что она пахла иначе, чем Эрика? Марын ждал любви великой и настоящей. Вероника тоже жаждала именно такой любви.
Кто знает, не случится ли между ними чудо рождения этой любви, именно здесь, в доме Хорста, этой ночью? Можно ли упустить такой шанс?
Она встала с постели, набросила на голое тело халат, распустила волосы и босиком бесшумно спустилась вниз. Так же тихо открыла дверь в комнату Марына и на миг задержалась возле двери. В комнате было темно. Несмотря на вездесущий шум леса, услышала ровное дыхание спящего на кровати мужчины. Она хотела, чтобы его разбудило тепло ее нагого тела. Только он был как дикий, всегда чуткий зверь или как великий лес, который в самом деле никогда не спал. Внезапно он словно перестал дышать, а потом, когда почувствовал запах ее духов и уже знал, кто к нему пришел, раздался вопрос:
– Чего ты хочешь от меня, Вероника?
В голове у нее был ответ: «Дай мне любовь большую и настоящую». Но она стиснула губы и в темноте подошла к кровати. Сбросила с себя халат. Голой скользнула под одеяло. Он тоже был голый, она почувствовала своим плечом и бедром тепло его обнаженной кожи. Они неподвижно лежали, может быть, оробевшие от присутствия друг друга. Как долго это было? Минуту? Час? Она вдруг осознала, что его тело сделалось холодным. Аж дрожь ее пронзила. Она лежала на спине так, как и он, и не знала, что должна делать дальше. Ждать, пока – так, как это делал Кулеша, – он бросится на нее и придавит своим телом. Она пожалела о том, что пришла сюда, потому что в ней уже корчилось что-то от страха при мысли об ожидающей боли. Но он все лежал возле нее, прикасаясь своим холодным бедром. Может быть, чего-то другого нужно было ожидать от мужчины, к которому женщина пришла сама чем от мужчины, который пришел к женщине, как Кулеша? И она повернулась на правый бок и левой рукой погладила его по лицу.
И снова он не пошевелился и не отозвался. Тогда ее рука осторожно передвинулась с его закрытых век на слегка раскрытые губы. Кончики пальцев находили удивительное наслаждение от прикосновения к его губам, у нее появилось впечатление, что низ ее живота наполняется какой-то чудесной тяжестью. Эта тяжесть словно бы нарастала. Ее поразило собственное возбуждение, она ощутила влагу на губах мужчины. Ее пальцы снова побежали вверх, к коротким жестким волосам на его голове. Она погладила их, потом передвинула руку на лоб и снова на закрытые веки. По шершавым от щетины щекам пальцы сползли на его шею, чтобы наконец успокоиться на безволосой груди. Под рукой оказался сосок мужской груди, желание отозвалось еще более пронзительно, тяжесть внизу живота стала еще большей. Вдруг она представила себе, что Марын лежит так неподвижно и с закрытыми глазами потому, что он наполовину мертв, измучен болью, может, ранен. Тогда ее пальцы стали горячечно искать на его теле царапину или кровоточащую рану, блуждали по животу. Она была переполнена желанием. Но неожиданно ее пальцы наткнулись на горячий, твердый, мощно торчащий член. Она с трудом сдержала громкий крик и в ужасе вскочила с кровати. Обнаженная, путаясь ногами в брошенном на пол халате, выбежала из комнаты и судорожно схватилась за перила лестницы. Наверху бросилась на диван и тихо заплакала, потому что любила этого мужчину, и хотела, чтобы и он ее полюбил. Это оказалось невозможным, потому что словно невидимой стеной ее отгораживал от него страх перед болью и отвращение. Кто же виноват в том, что она никогда не узнает любви большой и настоящей? Не лес ли опозорил ее когда-то и отобрал у нее женскую душу? Она сейчас ненавидела лес так же сильно, как Хорст Собота, и, когда рыдания ее прекратились, она закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шума раскачавшихся на ветру деревьев.
Тогда Марын без единого слова вышел из кабинета старшего лесничего, молча прошел мимо Марыльки, даже не посмотрев на нее. Спустя минуту вышел из своего кабинета и Маслоха.
– Пригласи ко мне Войтчака, – приказал он.
Он указал Войтчаку свое место за столом, подсунул ему бланк заявления и попросил написать заявление о выходе на пенсию. «По собственному желанию», – добавил он грозно.
Пополудни, когда совещание приближалось к концу, Маслоха взял слово и при двух инспекторах из окружного управления с неподдельным огорчением проинформировал лесников об уничтожении старого кладбища в Волчьем Углу, а также о последствиях, которые вытекают из этого факта. За счет лесного управления состоится эксгумация сброшенных в болото человеческих костей и доставка их на деревенское кладбище. «Старший лесничий Войтчак попросил оформить его на пенсию досрочно», – закончил он. Потом – а стояла долгая мертвая тишина – Маслоха обвел взглядом лица собравшихся вокруг стола людей, лжесвидетельства которых лежали у него в ящике стола, и наслаждался их страхом. У него самого страх уже совершенно прошел, но сознание, что эти люди способны на любую пакость по приказу своего начальника, подтверждало его горькое знание природы власти.
Вечером старший лесничий позвонил своему начальнику, с которым когда-то охотился, и спросил, что бы случилось, если бы он переслал в окружное управление письмо, что на территории здешнего леса не заметна деятельность браконьеров, в связи с чем ставка инспектора охотнадзора может пригодиться в другом лесном управлении.
– Не делай этого, – сказал ему тот человек.
– Отчего?
– Не делай этого, – прозвучал тот же самый ответ. Он услышал стук положенной трубки. И тогда до Маслохи дошел еще один фрагмент знания о мире: друзей приобретают не только по сознательному выбору и из симпатии, но и волей случая, и от страха.
Поздним вечером Марын вернулся домой на вспотевшей лошади, пропыленный и заметно уставший. Сразу направился в сарай, где лежал Хорст Собота. Они разговаривали недолго, но Веронике показалось, что очень долго. Она не подслушивала, зная, что и так дойдут до нее хорошие и плохие новости. И старый Хорст Собота встал из гроба, на одеревеневших ногах пришел в кухню, велел подать ему хороший обед. Марын же погнал лошадь на луг и, хотя Вероника предлагала ему поесть, лег у себя в комнате и заснул.
– Нашлись старые карты Волчьего Угла, – рассказывал за обедом Хорст Собота. – На них показано кладбище, и никто уже не может признать меня сумасшедшим. Как положено по закону, лесные люди соберут останки в гробы и перевезут на деревенское кладбище. А Войтчак, который виноват в этом деле, сам попросил себе наказание в виде преждевременной пенсии. Марын снова победил лес, и мы должны как-то выказать ему свою благодарность.
– Но ведь просто нашлись старые карты, – Вероника старалась преуменьшить заслуги Марына.
– Да, Вероника. Но нужно было найти эти карты, – сказал Хорст. – Поэтому ты сегодня пойдешь в Гауды и пригласишь сюда ту, которая у нас уже была.
– Он ее не хочет.
– Почему?
– Он сказал, что ищет любви.
– Любовь тоже можно купить, Вероника, а у меня очень много денег. Похоже, когда я немного отдохну от этой ночи в гробу, мне придется поехать в город и купить для Марына не только красивую женщину, но и ее любовь.
– Ну да, можно ее купить в магазине или на базаре, в цветных коробочках, – насмешливо сказала Вероника.
– Что ты знаешь о мире или о жизни? – пожал плечами Хорст Собота. – Любовь покупают так же, как коня или автомобиль. Если бы я в свое время захотел продать этот дом и сад, купил сыну красивую машину и переехал в другое место, у меня была бы и любовь жены, и любовь сына. Завтра я поеду в город по этому делу. Я должен сделать это, чтобы не потерять Марына.
– Я не потерплю в этом доме никакой другой женщины, – с обидой крикнула она.
– Я понимаю тебя, но ничего не могу поделать. Я люблю тебя как дочь, но когда ты ушла к Кулеше, любовь во мне остыла. Мне неприятно говорить это, но со своего возвращения ты стала в этом доме похожей на очень ценную и нужную вещь. Если бы Марын попросил меня я подарил бы ему даже тебя.
– Я не чья-то собственность. Уйду я отсюда, – заявила Вероника.
– Куда ты пойдешь? – спросил он. – Ты хочешь, чтобы мир снова обидел тебя и опозорил? Только здесь ты в безопасности. Мы оба в безопасности, пока с нами Юзва. Впрочем, будь спокойна, он меня не попросит о тебе.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что он никогда меня ни о чем не просил. А кроме того, ему нужна настоящая женщина.
Она не поняла, отчего ее так сильно рассердили эти слова. Он говорил правду, но в эту минуту она не хотела признавать этого. Она вышла на середину кухни, вызывающе встала, широко расставив ноги, и задрала юбку до самого пупка, показывая розовые трусики.
– А я что? Горбатая? Хромая? Разве не говорили мне многие о моей красоте? Разве не велел Кулеша трогать мои бедра, чтобы каждый мог убедиться в том, какая нежная на них кожа? Разве не предлагал другим, чтобы они щипали меня за зад, потому что он у меня твердый, как из камня? О моих титьках Лешнякова сказала, что они как пограничные холмы.
– Это правда, – кивнул Хорст Собота. – Но ты должна знать, что когда в молодости лес тебя опозорил, он забрал у тебя и душу женщины. Я не такой старый и не впал в детство, чтобы не догадаться, отчего ты не могла жить с Кулешей и отчего ушла от него.
Она застыдилась и опустила юбку, вернулась к кухонной раковине. После долгого молчания смиренно спросила:
– Изменится ли это когда-нибудь, Хорст? Вернет ли мне лес душу женщины?
– Не знаю, – вслух размышлял он. – Этого, наверное, никто не знает. Может, когда Марын победит лес, он отдаст ему все души, которые отобрал у многих людей. Тогда и ты найдешь свою. А сейчас оставь меня в покое, я устал, а это серьезные дела.
Хорста вывел из терпения и еще больше измучил разговор с Вероникой. Он был счастлив, что Юзеф Марын снова победил лес, унизил и наказал лесных людей. Поев, он тут же вышел на дорогу перед домом, чтобы посмотреть на лес взглядом победителя, сказать ему, как он презирает и как ненавидит его, и услышать ответ.
Предвечернее солнце покрыло золотым налетом верхушки сосен, их легкое покачивание напоминало спокойное дыхание человеческой груди. Лес не походил на побежденного, не проявлял беспокойства, и это печалило старого Хорста. Что ж, обыкновенные сосны, может, и понятия не имели о делах великого леса, это были рядовые деревья, что-то вроде обычных солдат огромной армии. Разве простой солдат может что-то знать о поражениях генералов или офицеров?
Внезапно подул северный ветер и стало холодно. Старик пошел в свою комнату и лег в постель. Он засыпал спокойно, потому что знал, что в его доме есть Юзеф Марын.
Понемногу спускался вечер. Вероника вынесла во двор миску с едой и тихим свистом по-, звала из сада лохматого Иво, который охранял фрукты. Она погладила собаку по голове, ласково дернула его за шерсть на загривке, а он завилял хвостом. Потом пошла к себе наверх и открыла дверцы шкафчика, в котором стоял маленький цветной телевизор. Второй телевизор, черно-белый, находился в комнате Хорста, но он почти никогда его не включал. Для старика картинки на экране слишком быстро сменялись, слишком быстро говорили люди, он редко понимал, что с ними происходит. Он привык к спокойным речам озера и леса. Вероника когда-то целыми часами сидела перед телевизором, но это было еще перед замужеством. С возвращения к Хорсту она не включала его ни разу. Она боялась, что включит телевизор именно тогда, когда какая-нибудь женщина на экране будет стонать от блаженной радости в объятиях мужчины. Но именно в эту минуту она хотела увидеть что-то подобное и попробовать проникнуть в тайну любовного наслаждения. Ведь это не могло быть правдой, что лес забрал ее душу. Не могло так быть, раз она чувствовала потребность в любви. Она пододвинула кресло, на экране шел отчет с какого-то торжественного заседания, и она вздремнула, измученная ночным бодрствованием возле сарая, где лежал в гробу Хорст Собота.
Проснулась уже ночью. В доме стояла тишина, за окнами громко шумел лес, словно только сейчас до него дошло сознание поражения. Она выключила телевизор и спустилась в кухню. Какое-то время ждала там, не появятся ли к ужину старый Хорст или Марын. Дремота в кресле не принесла ей облегчения, поэтому в конце концов она приготовила бутерброды с мясом и на большом блюде оставила их на кухонном столе. Потом снова пошла наверх, разделась и легла в постель. Ей казалось, что она тут же заснет, убаюканная шумом лесных деревьев. Но вместо сна появилось беспокойство.
Чего она боялась? Что прогнало от нее сон?
Вероника сомкнула веки, и тогда – вместе с шумом великого леса – в ее воображении появилась картинка (сначала в тумане, а потом все более отчетливая), что на рассвете Хорст садится в автобус и едет в город с карманами, полными денег. Она размышляла, трудно ли будет ему найти женщину, которая – так же, как Марын, – жаждет любви. Нет, это не могло быть трудным. Очень много женщин (об этом писали в книгах, показывали по телевизору) мечтали о любви большой и настоящей. Что значило, что любовь должна была быть большой? Хорст Собота возьмет с собой много денег, их хватит на действительно большую любовь. Будет ли она настоящей? Наверное, никто не знает, как выглядит настоящая любовь, а значит, каждая любовь может казаться настоящей. Только Марын родом из другого мира и наверняка успел познать разные сорта любви. Его будет нелегко обмануть.
Как понять мужчину? Кулеша тоже говорил ей, что ищет любви большой и настоящей, а кончилось все тем, что пришел к ней и причинил боль. Каждую ночь он ложился на нее и часами двигался, потому что, как он это объяснял, любил свою жену. Подруги рассказывали, что некоторые женщины знают разные штучки, которыми другие брезгуют, и этими штучками пробуждают в мужчинах любовь. Девушка из Гауд была слишком молода и, наверное, не настолько опытна, поэтому Марын и не захотел ее во второй раз. С той новой, однако, может быть иначе…
Она помассировала ладонями свои груди, провела пальцами по животу и бедрам. Столько мужчин оглядывались на нее на улице, столько говорили ей, что она красива, в стольких мужских глазах она видела отвратительную похоть. Кулеша заверял, что ему достаточно посмотреть на ее зад или обнаженные бедра, и в нем сразу просыпается жажда любви. Только ей хотелось другой любви. Какой именно? Разве Марын тоже не искал любви большой и настоящей, хотя говорил, что ее не существует, потому что надо любить живое существо, а не картину или скульптуру из мрамора. Лешнякова говорила, что Веронике нужен мужчина большой и тяжелый. Это не правда. Ей было безразлично, был ли Кулеша большой и тяжелый, просто в один прекрасный момент она почувствовала отвращение к его телу, заросшему волосами даже на спине. Марын был гладкий, как змея. Интересно, позволил бы он погладить себя по безволосой коже и походило бы это на поглаживание ребенка? Так или иначе, завтра или послезавтра Хорст привезет из города какую-нибудь женщину, которая будет крутиться по всему дому, лежать в постели с Марыном, прикасаться к его телу. И это была мысль, которая будила в ней наибольшее беспокойство.
А если бы она. Вероника, отдалась Марыну? Так просто сошла бы вниз и легла в его постель. Ей ведь даже не потребовалось бы говорить ему: «Вот я, удовлетвори свою жажду любви, запрети Хорсту привозить чужую женщину». Марын поймет без лишних слов, он не захочет другую, если получит Веронику. Что она потеряет, а что обретет? На миг почувствует боль, как тогда, когда в нее входил Кулеша, а потом будет лежать, чувствуя, как Марын двигается в ней. Может, он не будет делать это так долго? Она переживет это, ведь пережила же она столько страшных ночей с Кулешей. Зато потом она будет спокойно лежать возле Юзвы, прикасаясь к его безволосой коже и, может, заснет, вдыхая кислый запах мужского пота. «Пот Юзвы пахнет, как дубовая кора», – подумала она, и неизвестно почему ей в голову тут же пришла еще одна мысль, что он тоже стал частью леса.
И она уже была готова к тому, чтобы сойти вниз и лечь рядом с Юзвой. Но ее удерживали отвращение и страх перед болью. Этот страх и отвращение были, однако, похожи на чувство, которое появилось, когда она рассматривала фотографии разбитых лиц браконьеров. Ее сердце начало биться быстрее, и внизу живота отозвалось пульсирующее возбуждение. Она на ощупь нашла ночной столик, взяла флакончик с духами, которые ей купил Марын, сбрызнула ими пальцы и этими душистыми пальцами натерла кожу шеи и груди. Наверное, Юзва любил этот запах, раз купил для нее в городе именно эти, а не другие духи. Она хотела стать для него женщиной, похожей на тех, которые окружали его в таинственном мире, откуда прибыла сюда его бывшая жена Эрика. Ее тоже окружал тонкий аромат духов, совершенно не похожих на духи официантки из Гауд. Может, потому Марын больше не хотел этой девушки, что она пахла иначе, чем Эрика? Марын ждал любви великой и настоящей. Вероника тоже жаждала именно такой любви.
Кто знает, не случится ли между ними чудо рождения этой любви, именно здесь, в доме Хорста, этой ночью? Можно ли упустить такой шанс?
Она встала с постели, набросила на голое тело халат, распустила волосы и босиком бесшумно спустилась вниз. Так же тихо открыла дверь в комнату Марына и на миг задержалась возле двери. В комнате было темно. Несмотря на вездесущий шум леса, услышала ровное дыхание спящего на кровати мужчины. Она хотела, чтобы его разбудило тепло ее нагого тела. Только он был как дикий, всегда чуткий зверь или как великий лес, который в самом деле никогда не спал. Внезапно он словно перестал дышать, а потом, когда почувствовал запах ее духов и уже знал, кто к нему пришел, раздался вопрос:
– Чего ты хочешь от меня, Вероника?
В голове у нее был ответ: «Дай мне любовь большую и настоящую». Но она стиснула губы и в темноте подошла к кровати. Сбросила с себя халат. Голой скользнула под одеяло. Он тоже был голый, она почувствовала своим плечом и бедром тепло его обнаженной кожи. Они неподвижно лежали, может быть, оробевшие от присутствия друг друга. Как долго это было? Минуту? Час? Она вдруг осознала, что его тело сделалось холодным. Аж дрожь ее пронзила. Она лежала на спине так, как и он, и не знала, что должна делать дальше. Ждать, пока – так, как это делал Кулеша, – он бросится на нее и придавит своим телом. Она пожалела о том, что пришла сюда, потому что в ней уже корчилось что-то от страха при мысли об ожидающей боли. Но он все лежал возле нее, прикасаясь своим холодным бедром. Может быть, чего-то другого нужно было ожидать от мужчины, к которому женщина пришла сама чем от мужчины, который пришел к женщине, как Кулеша? И она повернулась на правый бок и левой рукой погладила его по лицу.
И снова он не пошевелился и не отозвался. Тогда ее рука осторожно передвинулась с его закрытых век на слегка раскрытые губы. Кончики пальцев находили удивительное наслаждение от прикосновения к его губам, у нее появилось впечатление, что низ ее живота наполняется какой-то чудесной тяжестью. Эта тяжесть словно бы нарастала. Ее поразило собственное возбуждение, она ощутила влагу на губах мужчины. Ее пальцы снова побежали вверх, к коротким жестким волосам на его голове. Она погладила их, потом передвинула руку на лоб и снова на закрытые веки. По шершавым от щетины щекам пальцы сползли на его шею, чтобы наконец успокоиться на безволосой груди. Под рукой оказался сосок мужской груди, желание отозвалось еще более пронзительно, тяжесть внизу живота стала еще большей. Вдруг она представила себе, что Марын лежит так неподвижно и с закрытыми глазами потому, что он наполовину мертв, измучен болью, может, ранен. Тогда ее пальцы стали горячечно искать на его теле царапину или кровоточащую рану, блуждали по животу. Она была переполнена желанием. Но неожиданно ее пальцы наткнулись на горячий, твердый, мощно торчащий член. Она с трудом сдержала громкий крик и в ужасе вскочила с кровати. Обнаженная, путаясь ногами в брошенном на пол халате, выбежала из комнаты и судорожно схватилась за перила лестницы. Наверху бросилась на диван и тихо заплакала, потому что любила этого мужчину, и хотела, чтобы и он ее полюбил. Это оказалось невозможным, потому что словно невидимой стеной ее отгораживал от него страх перед болью и отвращение. Кто же виноват в том, что она никогда не узнает любви большой и настоящей? Не лес ли опозорил ее когда-то и отобрал у нее женскую душу? Она сейчас ненавидела лес так же сильно, как Хорст Собота, и, когда рыдания ее прекратились, она закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шума раскачавшихся на ветру деревьев.
Глава двенадцатая
Сожженные мосты
В то самое время, когда реактивный самолет вознесся на такую высоту, что над дверями пассажирского салона погасло световое табло с надписью, запрещающей курение, и Кристофер Баллоу вытащил из кармана плоский золотой портсигар, лесничий Кароль Стемборек остановил «харлей» на просеке возле делянки. Потом он, вдруг сгорбившись, словно бы у него разболелся желудок, побежал к единственному подвязанному к колышку саженцу. Осторожно коснулся иголок лиственницы и увидел, как они осыпаются на землю. С тихим треском сухого дерева в пальцах Стемборека сломалась и веточка саженца. У него не могло больше оставаться сомнений – единственная уцелевшая на его делянке лиственница тоже уже была мертва. Стемборек упал на колени, закрыл лицо руками и хотел пронзительно закричать, но только застонал. Случилось самое плохое: лес не принял его жертвы – лжесвидетельства против Хорста Соботы. Лес не хотел полюбить Стемборека, хотя он так глубоко признал законы леса, что даже стал плохим человеком: привел Кожушника, чтобы тот построил лесопилку в овраге возле дома Хорста Соботы, а потом выступил со лжесвидетельством против ближнего. Но появился этот странный человек с холодными глазами, человек-волк, как называли его лесные рабочие, и правда вышла наружу. А у Стемборека засохла последняя лиственница. Вчера лесник Вздренга рассказал Стембореку, что охотинспектор вдруг исчез из леса так же таинственно, как появился, оставив в конюшне Соботы свою буланую кобылу, седло и хлыст. Но в Стембореке, однако, не ожила надежда, что снова каким-нибудь нехорошим способом, лжесвидетельством или коварством ему удастся завладеть домом старого Хорста. В эту минуту он склонен был поверить, что охотинспектор в действительности не исчез, а только сменил обличье и ночами в шкуре волка бесшумно носится по тропам великого леса. Рассказывали, что Будрыс и Карась поздней ночью, когда дом Хорста был погружен в глубокий сон, хотели сквозь окно влезть в комнату, где не так давно жил Юзеф Марын, чтобы забрать оставленные, может быть, им какие-то страшные фотографии. Они перепрыгнули через забор, прокрались к окну, и тут из темноты вдруг выскочил дикий волк. В полном молчании, как это обычно делают дикие звери, он бросился на Будрыса, чтобы схватить его за горло. Будрыс остался цел, и в живых остался Карась, но одежда их была изорвана, а руки изранены. «Это был пес Иво», – сказал Вздренге лесничий Стемборек. Вздренга кивнул головой, что он, мол, согласен с такой оценкой события, но оба, однако, про себя подумали, что если даже и был это только пес, то ведь тот, кто его дрессировал, мог передать ему что-то от себя. То есть он таинственно исчез, но одновременно оставался и постоянно заботился о безопасности старого Хорста и его дома. И так стало ясно, что никто не освободится от дружбы с охотинспектором, если уже запутался в сетях этой дружбы. Поэтому никто не принимался снова браконьерствовать, несмотря на то, что не было уже охотинспектора, потому что где-то там существовали какие-то доказательства преступления и кто-то стал их опекуном.
Стемборек поднялся и глубоко вздохнул. Стемборек вдруг почувствовал в своем сердце словно бы страшный холод. А если лес ревнует его к жене? Не принимает от него никаких жертв, потому что вместо любви к лесу он живет любовью к Мальвине. Вместо того, чтобы заботливо ухаживать за лиственницами, он в своем доме ухаживает за женщиной. Но нет, он не позволит самую меньшую часть своей души отобрать у Мальвины и отнести ее в лес. Пусть лучше сохнут делянки, пусть он будет плохим лесничим и покинет проклятый лес, забрав с собой Мальвину. А куда они пойдут? В другой лес?
Да, сейчас Стемборек был уверен, что лес умеет говорить и что он уже понимает его язык. Лес требовал от Стемборека, чтобы свою любовь он поровну поделил между ним и Мальвиной…
Он оставил «харлей» во дворе и вошел в дом. Мальвина была еще в халате, сонная и позевывающая. Она уже накормила ребенка и сообщила мужу, что от этого чувствует себя очень усталой. И раз уж Стемборек приехал, то, может, он займется ребенком, а она снова ляжет спать.
– Нет, – твердо сказал Стемборек. – Я возьму вас с собой в лес, – добавил он твердо, так что Мальвина, которая никогда не слышала такого тона, даже испугалась. – Нам нужно в лес. Тебе, мне и ребенку.
Было что-то такое в голосе мужа, что Мальвина не запротестовала. Потом, когда она одела ребенка в комбинезончик, завернула в одеяльце и взяла на руки, он вывел их во двор. Завел мотор «харлея». Мальвина с ребенком, как всегда, уселась за его спиной. Стемборек медленно выехал и сразу свернул на лесную дорогу, ведущую к его делянке. Он остановил мотоцикл на маленькой полянке где рос старый дуб, сейчас роняющий желуди.
Ребенок заснул во время езды, и Стемборек взял его у Мальвины. Он высмотрел тенистое место далекое от муравьиной тропы, положил туда ребенка. Потом внимательно осмотрелся вокруг и даже затаил дыхание. Он услышал только далекий шепот старых деревьев и решительное требование леса.
– Задери юбку и сними трусы, – сказал он Мальвине, глядя не на нее, а куда-то вбок, в сторону делянки.
– Что ты? Кароль! Здесь? Сейчас? Кто-нибудь нас увидит, – пискнула она, потому что не умела кричать.
– Тут никого нет. Ни человека, ни зверя. Я должен дать семя этой делянке. Такие наши лесные законы, – объяснил он, все так же внимательно оглядываясь.
Боязнь, что кто-то может за ними подсмотреть, сопротивление Мальвины и необычайность ситуации, в которой он должен был увидеть обнаженную жену, возбудили Стемборека. Он почувствовал, что хочет ее сейчас, здесь, на этой поляне.
– Подними юбку и снимай трусы, – рыкнул он, проглатывая слюну, потому что во рту у него стало очень сухо.
Мальвина была так поражена тем, чего от нее ожидал муж, что, кроме писка, ни на какой другой протест не была способна. Подстегиваемая его приказами, она правой рукой задрала юбку, левой стянула с живота трусы. Ее смуглая кожа посерела от страха, в глазах появились слезы.
Кароль Стемборек отвернулся от делянки и посмотрел на жену, чтобы насладиться ее наготой. Он увидел слегка обвисший живот с синими растяжениями кожи после беременности, худые бедра и кривые ноги. Его поразила серость ее лица, искривленный в плаче маленький рот, слезы в глазах. Он почувствовал себя негодяем и даже ощутил отвращение к тому, что хотел сделать со своей женой. С ума он сошел, что ли? Поддался идиотской болтовне лесных людей. Он – человек просвещенный – вывел жену в лес, чтобы возле делянки иметь с ней сношение, как с какой-то деревенской шлюхой?
– Я с ума сошел, – прошептал он, – На минуту сошел с ума, Мальвина. Это из-за этого проклятого леса, глупой болтовни безумных людей. Я хотел поделиться с лесом своей любовью к тебе.
Он взял себя в руки. Помог одеться, положил ей на руки спящего ребенка и завел мотоцикл. И снова он ехал по лесу, но уже быстрее, потому что хотел выбраться на свободное от деревьев пространство, к полям и домам. Ему казалось, что он сохранил в себе гордость и честь.
В пол ночь Кароль у белился в том, что Мальвина и ребенок крепко спят, осторожно встал с постели и вышел во двор. Там он наполнил бензином бутылку и прокрался на лесопилку. Стемборек колебался только минуту. Он чиркнул спичкой и бросил ее на политую бензином доску. Когда красное зарево осветило окно в спальне, он снова лежал в постели, и Мальвина начала его расталкивать, чтобы он проснулся, хотя он и не спал.
– Это лесопилка. Загорелась лесопилка, сказал Стемборек. выскакивая из постели. Мальвина удивилась, что он так сразу угадал, что горит, раз только красное зарево разливалось за окном.
Стемборек надел деревянные сабо, набросил старый плащ и выбежал во двор. Со стояка он снял багор и побежал на пожар.
Он был первым возле пылающей лесопилки. Только несколько минут спустя прибежал бородатый Лукта – в одних кальсонах и майке, а еще позже несколько лесорубов из лесного поселка. Наконец на ободранной машине приехал Кожушник. Сразу после него прибыла пожарная машина, начали разворачивать шланг, но поблизости не было даже лужи с водой, и лесопилку только поливали пеной.
Лесопилка горела медленно. Красно-золотые языки пламени сначала охватили стену с электрооборудованием, потом лизнули крышу над пилорамой. Лукта удивился, что Стемборек, вместо того. чтобы схватить с противопожарного щита огнетушитель или, открыв ящик с песком, бросать лопатой песок на дощатые стены, только что охваченные пламенем, – бегал вокруг огня, размахивая багром, как алебардой. Он бормотал при этом какие-то непонятные слова, кричал что-то себе. Словно какой-то танец начал танцевать с алебардой в руках, то приседал, то вдруг вскакивал, тыча острым концом в горящую стену, то снова отбежал на несколько шагов назад и с выставленным вперед багром скакал на огонь. Потом он начал размахивать багром, бил им по трещащим в огне черепицам. Лесные люди и пожарные видели какие-то странные пируэты Стемборека, когда он то вертелся, как веретено, то колотил багром по тем балкам, где еще не было огня. Казалось, что он чувствует потребность бить эту лесопилку, колотить куда попало. Его оттащили от огня, чтобы не мешал пожарным.
Стемборек поднялся и глубоко вздохнул. Стемборек вдруг почувствовал в своем сердце словно бы страшный холод. А если лес ревнует его к жене? Не принимает от него никаких жертв, потому что вместо любви к лесу он живет любовью к Мальвине. Вместо того, чтобы заботливо ухаживать за лиственницами, он в своем доме ухаживает за женщиной. Но нет, он не позволит самую меньшую часть своей души отобрать у Мальвины и отнести ее в лес. Пусть лучше сохнут делянки, пусть он будет плохим лесничим и покинет проклятый лес, забрав с собой Мальвину. А куда они пойдут? В другой лес?
Да, сейчас Стемборек был уверен, что лес умеет говорить и что он уже понимает его язык. Лес требовал от Стемборека, чтобы свою любовь он поровну поделил между ним и Мальвиной…
Он оставил «харлей» во дворе и вошел в дом. Мальвина была еще в халате, сонная и позевывающая. Она уже накормила ребенка и сообщила мужу, что от этого чувствует себя очень усталой. И раз уж Стемборек приехал, то, может, он займется ребенком, а она снова ляжет спать.
– Нет, – твердо сказал Стемборек. – Я возьму вас с собой в лес, – добавил он твердо, так что Мальвина, которая никогда не слышала такого тона, даже испугалась. – Нам нужно в лес. Тебе, мне и ребенку.
Было что-то такое в голосе мужа, что Мальвина не запротестовала. Потом, когда она одела ребенка в комбинезончик, завернула в одеяльце и взяла на руки, он вывел их во двор. Завел мотор «харлея». Мальвина с ребенком, как всегда, уселась за его спиной. Стемборек медленно выехал и сразу свернул на лесную дорогу, ведущую к его делянке. Он остановил мотоцикл на маленькой полянке где рос старый дуб, сейчас роняющий желуди.
Ребенок заснул во время езды, и Стемборек взял его у Мальвины. Он высмотрел тенистое место далекое от муравьиной тропы, положил туда ребенка. Потом внимательно осмотрелся вокруг и даже затаил дыхание. Он услышал только далекий шепот старых деревьев и решительное требование леса.
– Задери юбку и сними трусы, – сказал он Мальвине, глядя не на нее, а куда-то вбок, в сторону делянки.
– Что ты? Кароль! Здесь? Сейчас? Кто-нибудь нас увидит, – пискнула она, потому что не умела кричать.
– Тут никого нет. Ни человека, ни зверя. Я должен дать семя этой делянке. Такие наши лесные законы, – объяснил он, все так же внимательно оглядываясь.
Боязнь, что кто-то может за ними подсмотреть, сопротивление Мальвины и необычайность ситуации, в которой он должен был увидеть обнаженную жену, возбудили Стемборека. Он почувствовал, что хочет ее сейчас, здесь, на этой поляне.
– Подними юбку и снимай трусы, – рыкнул он, проглатывая слюну, потому что во рту у него стало очень сухо.
Мальвина была так поражена тем, чего от нее ожидал муж, что, кроме писка, ни на какой другой протест не была способна. Подстегиваемая его приказами, она правой рукой задрала юбку, левой стянула с живота трусы. Ее смуглая кожа посерела от страха, в глазах появились слезы.
Кароль Стемборек отвернулся от делянки и посмотрел на жену, чтобы насладиться ее наготой. Он увидел слегка обвисший живот с синими растяжениями кожи после беременности, худые бедра и кривые ноги. Его поразила серость ее лица, искривленный в плаче маленький рот, слезы в глазах. Он почувствовал себя негодяем и даже ощутил отвращение к тому, что хотел сделать со своей женой. С ума он сошел, что ли? Поддался идиотской болтовне лесных людей. Он – человек просвещенный – вывел жену в лес, чтобы возле делянки иметь с ней сношение, как с какой-то деревенской шлюхой?
– Я с ума сошел, – прошептал он, – На минуту сошел с ума, Мальвина. Это из-за этого проклятого леса, глупой болтовни безумных людей. Я хотел поделиться с лесом своей любовью к тебе.
Он взял себя в руки. Помог одеться, положил ей на руки спящего ребенка и завел мотоцикл. И снова он ехал по лесу, но уже быстрее, потому что хотел выбраться на свободное от деревьев пространство, к полям и домам. Ему казалось, что он сохранил в себе гордость и честь.
В пол ночь Кароль у белился в том, что Мальвина и ребенок крепко спят, осторожно встал с постели и вышел во двор. Там он наполнил бензином бутылку и прокрался на лесопилку. Стемборек колебался только минуту. Он чиркнул спичкой и бросил ее на политую бензином доску. Когда красное зарево осветило окно в спальне, он снова лежал в постели, и Мальвина начала его расталкивать, чтобы он проснулся, хотя он и не спал.
– Это лесопилка. Загорелась лесопилка, сказал Стемборек. выскакивая из постели. Мальвина удивилась, что он так сразу угадал, что горит, раз только красное зарево разливалось за окном.
Стемборек надел деревянные сабо, набросил старый плащ и выбежал во двор. Со стояка он снял багор и побежал на пожар.
Он был первым возле пылающей лесопилки. Только несколько минут спустя прибежал бородатый Лукта – в одних кальсонах и майке, а еще позже несколько лесорубов из лесного поселка. Наконец на ободранной машине приехал Кожушник. Сразу после него прибыла пожарная машина, начали разворачивать шланг, но поблизости не было даже лужи с водой, и лесопилку только поливали пеной.
Лесопилка горела медленно. Красно-золотые языки пламени сначала охватили стену с электрооборудованием, потом лизнули крышу над пилорамой. Лукта удивился, что Стемборек, вместо того. чтобы схватить с противопожарного щита огнетушитель или, открыв ящик с песком, бросать лопатой песок на дощатые стены, только что охваченные пламенем, – бегал вокруг огня, размахивая багром, как алебардой. Он бормотал при этом какие-то непонятные слова, кричал что-то себе. Словно какой-то танец начал танцевать с алебардой в руках, то приседал, то вдруг вскакивал, тыча острым концом в горящую стену, то снова отбежал на несколько шагов назад и с выставленным вперед багром скакал на огонь. Потом он начал размахивать багром, бил им по трещащим в огне черепицам. Лесные люди и пожарные видели какие-то странные пируэты Стемборека, когда он то вертелся, как веретено, то колотил багром по тем балкам, где еще не было огня. Казалось, что он чувствует потребность бить эту лесопилку, колотить куда попало. Его оттащили от огня, чтобы не мешал пожарным.