Ненацки Збигнев. Великий лес

   – Это для Вероники, – объяснил Хорст.
   – Если бросишь мужика, то хорошо и на коне поскакать, – засмеялся Тархоньски. И добавил:
   – Вы не жалеете о Кулеше?
   – Нет.
   – Но ведь вам не хватает мужчины?
   – Не хватает, – подтвердила Вероника.
   – Понимаю, – согласился Тархоньски. – Кулеша мне никогда не казался настоящим мужчиной. Ему нужны были приятели, чтобы добраться до своей собственной жены.
   Вероника стиснула губы. Не было еще вечера, чтобы она не вспомнила той минуты, когда у Кулеши пили водку Тархоньски, Будрыс, Вздренга и Марын. Тархоньски ее держал, Будрыс раздвинул бедра. Сейчас она стояла возле печи и с расстояния в несколько шагов смотрела на лицо Тархоньского, на его очки и большую шапку волос. Моментами эго лицо словно разрасталось и закрывало от нее весь мир – наверное, от той ненависти, которую он разбудил в ней одним своим появлением в их доме. Она не показала этого, потому что дело шло о кобыле Марына, о его седле, его хлысте. Других вещей Марына не нашли, потому что все фотографии она заранее спрягала в своей комнате. Часто рассматривала их – окровавленные, израненные лица. Но на этих фотографиях ей не хватало физиономии Тархоньского. Сейчас она видела ее перед собой, распухшую от водки, с блестящими глазами, самодовольную.
   – Раз седло, кобылу и хлыст вам велели продать, значит, что охотинспектор никогда сюда не вернется, – осторожно начал Собота.
   – Наверняка. Никогда туг не был нужен никакой охотинспектор. Черти принесли к нам этого человека и черти его забрали.
   – И вы не знаете, где он теперь? – спросил Собота.
   – Меня это не волнует. Самое главное – что он сюда не вернется, потому что люди неизвестно отчего его боялись.
   «Вернется, – подумала Вероника. – Вернется за моим телом. Затем, чтобы взять меня как настоящую женщину».
   «Вернется, – подумал Собота. – Вернется, чтобы довести до конца борьбу с лесом».
   Вероника хотела понравиться Тархоньскому. Она сложила руки под грудью, чтобы ее большие титьки были перед ним, как на подносе. И он видел ее живот, бедра, длинные ноги, вырисовывающиеся под юбкой. Впрочем, он ее, наверное, запомнил голой в доме Кулеши и знал, что она в сто раз лучше его жены, плюгавой дурнушки, которая била его по морде.
   Хорст Собота посмотрел на нее с удивлением, когда она на минуту вышла и из шкафа в их большой столовой принесла графин с настойкой.
   – Выпейте с нами еще, – предложила она Тархоньскому. – Ведь мы не хотим, чтобы вы были нашим врагом, потому что мы дорожим нашим домом и садом.
   – А мной вы хоть немного дорожите? – спросил Тархоньски.
   – Да, – она кивнула головой и отвернулась, словно бы застыдившись, но только для того, чтобы он не увидел ненависти в ее глазах.
   – Каждой женщине нужен подходящий мужчина, – сказала Вероника. – Когда-то Лешнякова мне говорила, что каждой женщине нужен мужчина подходящей тяжести. А для меня Кулеша был слишком легкий.
   Она погладила себя по грудям, похлопала по бедрам. Хорст Собота посмотрел на нее с возмущением. Никогда он не мог подозревать в Веронике такой бесстыдной вульгарности. Ему стало неудобно за нее.
   – Выпьем, пан старший лесничий, – предложил он в конце концов.
   Эта девушка явно кокетничала с Тархоньским, и уж он этим воспользуется.
   – Если мы подружимся, пани Вероника, – заявил он, – ничто уже не будет вашему дому грозить.
   – У меня есть один недостаток. Иногда я люблю ударить мужчину, – сказала Вероника.
   – Это никакой не недостаток, – засмеялся Тархоньски. – Я говорю вам, что вам ничто не грозит, потому что я уж такой есть, что когда огонь разожгу, то сам в этот огонь первым руку суну. Он выпил настойки, и у него закружилась голова.
   – Охотинспектор, пан Марын, – снова начал Хорст Собота, – казался мне человеком из другого мира.
   – Пацан. Сопляк, – ответил Тархоньски. – Ездил на кобыле по лесу и людей пугал. Оборотнем его считали. А вам он нравился, Вероника? Она не ответила. Ему, впрочем, и не нужны были ее слова. Он знал и видел свое.
   – Он тоже был для вас слишком легкий. А кроме того, слишком впечатлительный. Когда мы вас держали, чтобы Кулеша мог с вами управиться, ему стало нехорошо и он ушел. Он не знает, бедняга, что женщины иногда любят, если их берут силой. Свою бабу я тоже сначала должен побить, чтобы она получила удовольствие.
   – И она вас бьет, – ответила Вероника.
   – Да. И это хорошо, – поддакнул Тархоньски. – Вам я бы тоже приложил в этот твердый зад. Вероника громко рассмеялась, и Хорст строго сдвинул брови. Что с ней случилось? Словно бы чужая женщина была в его доме.
   Тархоньски вдруг встал из-за стола. Он вспомнил, что решил дать Стембореку семенную плантацию, но Стемборек сидит в тюрьме по подозрению о поджоге лесопилки. Дома осталась только его молодая жена. Заморыш это, хилое создание, но, наверное, у нее между ногами есть то, что нужно. И лицом вполне недурна. Здесь ему мешает старый Собота. Он пойдет к Стембореку и попросит у этой женщины стакан чая. А потом посмотрит, что из этого получится. Веронику он оставит на потом.
   – Спасибо за угощение. Вы пока поскачите на конской спине, – попрощался он, натягивая на голову форменную фуражку.
   Он вышел на песчаную дорогу и углубился в лес. Он был пьян, хотя водки мог выпить и больше. Но эта настойка, которую под конец подала Вероника, наверное, ему навредила. Он, шатаясь, медленно шел по песчаной дороге, икая и борясь с тошнотой.
   Хорст заметил, что Вероника завязывает платок на голове.
   – Ты что? Куда ты идешь? – спросил он обеспокоено.
   – Это мое дело, – буркнула она. – А что? Не имею права?
   Он ничего не понимал. Неужели она захотела этого фанфарона, пьяницу, лесного человека? Никогда она не получит в дар его дом и сад. «Сука», – подумал он, направляясь в свою комнату.
   Ночь была темная, наполненная шумом лесных деревьев и свистом ветра. Вершины деревьев соприкасались друг с другом с легким стоном, везде что-то шелестело, трещало, постукивало. Лесничий Тархоньски хорошо знал эти звуки и даже любил их. Он петлял по всей ширине дороги, фуражка с него слетела, и он с трудом нашел ее, встав на четвереньки и шаря вокруг себя, как слепой. Но подняться с четверенек уже не мог. Его стало громко рвать.
   Внезапно он почувствовал на своей спине удар волчьих когтей. Услышал бешеный хрип, и острые клыки зверя вонзились ему в затылок. Ему казалось, что кто-то отрывает от него зверя, чтобы тот его не задушил, он упал на землю и закрыл лицо руками. Тогда волк стал рвать ему спину, локоть, выдирал из него живое мясо вместе с лохмотьями мундира. Тархоньски звал на помощь, а зверь грыз его как бешеный. Он запомнил страшную, пронизывающую все тело боль.
   Вдруг хрип утих, он услышал человеческие голоса. Несколько человек шли по дороге от шоссе. Это они вспугнули зверя, который – как он думал – в конце концов перегрыз бы ему горло и прикончил.
   Тракторист Будрыс и лесник Вздренга нашли Тархоньского на песчаной дороге недалеко от шоссе и отвезли в больницу, где врачи установили, что его искусал дикий зверь, скорее всего волк. Впрочем, во всей околице знали, что в великом лесу с некоторых пор разбойничал волк-одиночка. Старший лесничий Маслоха еще весной нашел следы его лап, оставшиеся в засохшей грязи.
   С тех пор лесник Вздренга, когда шел от своего дома на семенную плантацию, всегда носил с собой ружье. Он говорил о волке, как все, но внимательно присматривался к псу по имени Иво в усадьбе и в саду Хорста Соботы. В один прекрасный день он попросил перевести его в другую часть великого леса, где как раз освободилось место лесника. Когда он переезжал и на тракторном прицепе вывозил свои вещи, в его двор пришла Вероника и спросила его, не продаст ли он ей шкаф для одежды, который был когда-то в доме Хорста, а Вздренга забрал его когда-то, когда Собота был в плену.
   – Отчего же нет. Могу продать, – согласился Вздренга. Они сторговались, и на том же самом прицепе Вздренга отвез одежный шкаф в дом Хорста. Когда он уезжал, Вероника спросила его:
   – Вы помните тот вечер у Кулеши, когда вы помогали ему меня держать, чтобы Кулеша мог насладиться?
   – Не помню. Я никогда у вас не был, – твердо ответил Вздренга. Вероника улыбнулась и кивнула головой. Она тоже, кажется, припомнила, что Вздренги там не было.

Глава четырнадцатая


Путь к себе

   Баллоу стоял в воротах дома и через узкую улицу смотрел на освещенные витрины магазина велосипедов. Ближний блошиный рынок уже почти опустел, между закрытыми будками бродили одни собаки. Улица была скупо освещена, прохожих немного. Спрятавшись в тени, он хорошо видел не только что делается в магазине, но и фасад всего дома. Второй этаж, в котором располагалась квартира Баллоу, был темным, шторы на окнах закрыты (так, как он оставил их год назад). Это могла, однако, быть только видимость, что ничего не изменилось.
   Иветт пополнела, ее волосы казались рыжее, чем раньше. В магазине он не видел покупателей, Иветт, склонившись над прилавком и опершись на него локтями, просматривала какие-то счета, потом перешла в ту половину магазина, где на полках лежали запасные части к велосипедам, и что-то там проверила. Открытые двери в заднее помещение говорили о том, что там, видимо, находился ее муж, старый малаец. Баллоу ждал его появления, чтобы после такого долгого отсутствия убедиться в том, что все здесь так, как раньше.
   Весь этот двухэтажный дом-с магазином внизу, с квартирой на втором этаже когда-то принадлежал Бернадетте, а теперь его формальным владельцем числился Баллоу. В квартиру можно было войти через магазин, где находились двери во внутренний вестибюль и коридорчик наверх. Но Баллоу мог попасть в квартиру, открыв ворота возле магазина. В эти ворота он раньше въезжал на машине и оставлял ее в маленьком дворике за домом. Именно из этого вестибюля можно было попасть и в подсобное помещение магазина, и в коридорчик, ведущий наверх. До закрытия оставалось еще слишком много времени, чтобы повернуть ключ в замке ворот, скользнуть в вестибюль, потихоньку войти на второй этаж и оказаться в квартире. Тайник с его старым паспортом был в ванной. Ведь у Баллоу должно было быть безопасное место для хранения некоторых своих бумаг и микрофильмов. Когда он женился на Бернадетте, то сказал ей, что они должны отремонтировать старомодную и сильно обшарпанную ванную. Тогда и переделали маленькое окошко. Вместо трухлявой деревянной форточки вставили готовое окно с алюминиевой рамой. Раму прикрепили к окну двумя шарнирами, каждый из трех частей. Достаточно было отогнуть тот, что посередине, чтобы добраться до маленького тайника в форточке. Полиция могла без конца обыскивать квартиру, простукивать стены, обдирать обои, снимать полы, но сомнительно, чтобы кому-то пришло в голову исследовать алюминиевую форточку в окошке ванной. Впрочем, она не содержала никаких великих тайн: старый паспорт Баллоу, шприц и несколько ампул кетамина. Когда Бернадетта впадала в наркотическое безумие, а Баллоу не хотелось с ней спать или искать зелье, он брал из тайника кетамин и делал ей успокаивающий укол, говоря при этом, что вкалывает ей нечто более сильное. Баллоу проникнет в квартиру, откроет тайник, возьмет паспорт и уйдет, не оставив следов. Иветт и ее муж никогда не узнают, что он возвращался сюда и даже был в своей квартире несколько минут. Ничто не мешало ему начать эту акцию тут же, до закрытия магазина. Но его, однако, учили, что в таких ситуациях торопливость бывает злейшим врагом. «Внимательнее смотри на магазин, на Иветт», – подсказывало ему что-то, а он обычно слушался такого внутреннего шепота.
   Из подсобного помещения вдруг вышел молодой мужчина с детским велосипедом в руке. Велосипедик сверкал никелем, видимо, в подсобке молодой человек вытирал с него пыль, смазывал, потому что в другой руке у него еще была масленка. Он спустил с потолка маленький подъемник, прикрепил к нему велосипед и подтянул под самый потолок. Мужчина был худощав, невысок, с длинными светлыми волосами. Он на минуту зашел за прилавок и погладил выставленный зад Иветт. «Они приняли помощника», – подумал Баллоу и стал ждать, когда же из подсобки появится старый малаец. Но если по правде, то он уже совсем его не ждал, потому что этот магазин никогда не приносил таких доходов, чтобы нужно было нанимать помощников.
   Мышцы рук и плечи Баллоу напряглись под свитером – он почувствовал опасность, и его охватило беспокойство. «Черт возьми, где же малаец?» – спрашивал он сам себя.
   Молодой мужчина снова погладил выпяченный зад Иветт. Что-то сказал ей, а она засмеялась, поднимая голову от разложенных на прилавке бумаг. Они, наверное, не вели бы себя так смело, если бы в любую минуту муж должен был выйти из подсобки.
   Баллоу был почти уверен в том, что так же, как перестал существовать причаленный на канале пароходик, где жила Иветт с мужем, перестал существовать и муж. Может, умер, потому что здоровьем не отличался. Может быть, Иветт сделала то, что когда-то предлагала Баллоу. Кто-то из фирмы вскоре исследует это дело, и кто знает, не станет ли это единственным успехом нынешней экспедиции Баллоу. Но Баллоу получил внутренний сигнал, что многое переменилось, а если так – следовало действовать быстро.
   Он пересек улицу, прижался к воротам, открыл их собственным ключом, проскользнул в вестибюль и закрыл за собой. Потом на цыпочках прокрался мимо дверей подсобки, вошел в коридорчик и в темноте поднялся наверх.
   Его ключи не подходили к замку в дверях квартиры. Следовало ожидать этого, когда он не увидел пароходика на канале. Иветт и тот молодой человек поселились в его квартире. Ясно, они сменили замки, чтобы Баллоу, если вернется, должен был искать контакта с ними. «Наверное, они запланировали, что предложат мне какие-нибудь деньги за эту квартиру», – раздумывал он, копаясь в своем брючном ремне. Замок оказался очень примитивным, уже через минуту он открыл его и вошел в квартиру. Двери за собой не закрыл, потому что это снова отняло бы некоторое время. Сколько минут займет у него пребывание в ванной? Самое большее – пять или десять. Иветт и этот молодой человек еще почти час должны сидеть в магазине и ждать клиентов. Он весело подумал, что это избавит их от неприятного разговора и сэкономит им деньги за пользование квартирой.
   Он сразу прошел в ванную и здесь зажег свет, потому что окошко в алюминиевой раме было маленьким и выходило на закрытый дворик. Острием пружинного ножа отодвинул пластинку шарнира, с облегчением нашел в тайнике свой паспорт и увидел старый конверт. Его он тоже решил забрать – он содержал добытое под пытками признание малайца и Иветт, что они нафаршировали Бернадетту наркотиками, а потом уговорили ее проехаться на машине. В тайнике был и шприц, и ампулы с кетамином, но эти вещи уже не интересовали Баллоу. Он принялся закрывать тайник.
   И тогда он ощутил что-то странное. Баллоу повернулся в сторону двери и увидел в ней молодого человека из магазина. Тот целился из пистолета прямо ему в голову. Когда и как он заметил прокравшегося сюда человека? У него не было времени, чтобы раздумывать над этим – он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, хотя бы то, что он никакой не грабитель, а Кристофер Баллоу, о котором гот должен был знать от Иветт. Парень, однако, нажал на спусковой крючок, Баллоу услышал сухой щелчок. Только выстрел не раздался, пуля не ударила в голову Баллоу, который стоял в двух метрах от отверстия в стволе. Через секунду Баллоу выбил у противника пистолет, а потом, ошалев от страха и бешенства, бил парня в желудок, пока тот, скорчившись, не упал на пол. Тогда Баллоу выбежал в коридор и закрыл на цепочку двери квартиры. Он не хотел, чтобы Иветт вошла внезапно. Может быть, она ждала в магазине, когда ее любовник расправится с Баллоу.
   Он вернулся в ванную, сорвал веревку, связал парню руки за спиной и ноги в щиколотках. Потом перенес в бывшую спальню Бернадетты, положил на кровать и посидел возле него немного, раздумывая, не заклеить ли ему рот пластырем. Он не хотел его стонов или криков о помощи.
   Он ждал так минут десять, Иветт не приходила. Это было понятно. Если этот парень сказал ей, что заметил кого-то, кто открывает ключом их ворота, то она сначала должна была опустить жалюзи на витринах, закрыть магазин. А может, она предпочитала прийти, когда все будет кончено, когда парень окончательно решит проблему Баллоу?
   Он вернулся в ванную и поднял с пола пистолет. «Сопляк», – подумал он о парне. Может быть, когда они с Иветт запланировали убийство Баллоу и она (потому что это она всегда была более хитрой в таких делах) велела ему доказать этим убийством свое мужество, парень пошел на блошиный рынок и купил пистолет. Он не разбирался в оружии, никогда не стрелял, не убивал. Ему всучили старую рухлядь с барабаном, калибра 9 миллиметров. Смазанный, вычищенный, он выглядел неплохо. Но, видимо, у него был тупой боек. Этот сопляк даже не проверил, стреляет ли пистолет вообще. Самое большее – забавлялся стрельбой без зарядов, так себе щелкал, сидя возле Иветт и возбуждая ее россказнями о том, как он расправится с Баллоу.
   Загремела цепочка у дверей. Баллоу пнул пистолет под ванну и на цыпочках пробежал по темному коридору. Он снял цепочку и, когда Иветт вошла, внезапно зажег свет.
   Эта женщина умела владеть собой. Даже не побледнела. Это было бы, впрочем, нелегко. Как у всех рыжих, у нее была очень светлая кожа.
   – Где Гарри? – спросила она, глядя прямо в глаза Баллоу.
   – В спальне Бернадетты. Я его немного побил. Он хотел меня убить. Она направилась прямо в спальню, зажгла свет, увидела на кровати связанного парня, который еще не пришел в сознание. Подошла к лежащему, склонилась над ним и убедилась в том, что он дышит.
   – Зачем? Черт возьми, зачем вы решили меня убить? – с горечью произнес Баллоу. – Я ведь не сделал вам ничего плохого. Со мной можно было бы договориться.
   Она пожала плечами.
   – Никто не собирался тебя убивать. Гарри вышел во дворик с мусорным ведром и увидел свет в ванной. Он вбежал в магазин и сказал мне, что в дом, похоже, забрался вор. Он побежал наверх, а я начала закрывать магазин.
   Баллоу покивал головой.
   – Я люблю тебя, Иветт, за твое вранье. За твое больное воображение. Он просто вынул пистолет и выстрелил мне прямо в голову, даже не спросив, кто я такой и зачем пришел. К счастью, у него было старье, которое не выстрелило.
   Она вдруг резко повернулась к Баллоу, положила руки ему на плечи.
   – Ты любишь меня? В самом деле, хоть немного любишь?
   – Да.
   – И докажешь мне это?
   На ее щеках появился румянец. Две круглые кирпичные лепешки. Как на белом лице циркового арлекина.
   – Сначала мы должны нейтрализовать твоего парня, – сказал он. – Я сделаю ему укол кетамина. Он будет спать. Это даст нам время, чтобы побыть наедине.
   Она кивнула головой, хотя не очень понимала, как это все будет. Он мягко взял ее под руку и повел в ванную. Тайник был все еще открыт, он вытащил оттуда шприц и несколько ампул.
   – А, значит, ты вернулся за этим, – сказала она, глядя на тайник. – У тебя тут были спрятаны деньги.
   – Да. Вы зря запланировали убийство. Вы могли со мной договориться. Я решил забрать деньги и больше сюда не возвращаться.
   – Я тебе не верю. С такими, как ты, нельзя договориться. Я пыталась много раз, и ничего из этого не вышло.
   – Я любил не только тебя. Я любил и твоего мужа. Я не хотел его смерти.
   – Он и так умер. Как только ликвидировали наш пароход, умер.
   – Завтра ты отведешь меня на его могилу. Я любил его. Куплю цветы. Она вздохнула:
   – Это большое кладбище. Я не найду его могилу. Никогда там не была после похорон.
   Это была очень глупая ложь. Баллоу почти жаль стало эту шлюху. Он погладил ее по щеке:
   – Все в порядке, Иветт. Мы не пойдем туда. Он лежит в канале с какой-нибудь железякой на ногах.
   – Нет, нет. Не говори так. Он в самом деле умер. Жаль было денег на Похороны. Ты понятия не имеешь, сколько теперь стоят место на кладбище, гроб, перевозка, похороны.
   – Кто это сделал?
   – Что?
   – Кто его бросил в канал? Ты или он? – Он сделал жест в сторону спальни.
   – Ясно, что он. Я для этого слишком слаба.
   – Я люблю тебя, но в этом деле не верю ни одному твоему слову. Этот сопляк не был бы на это способен. Он купил старое барахло, которому уже стукнуло пятьдесят лет, чтобы меня убить. У него нет таланта на такие штуки.
   Она ничего не сказала. Баллоу снова мягко взял ее под руку и проводил в спальню. Парень пришел в себя, моргал ресницами. Молча, без единого движения, она наблюдала, как Баллоу задирает рукав рубашки на парне, наполняет шприц, делает ему укол. Наверняка ее воображение уже было занято тем, что они с Баллоу будут делать потом.
   – Свиньи, – пробормотал парень.
   Баллоу пожал плечами. Он влил в него большую дозу. Сейчас тот успокоится, закроет глаза, заснет.
   – Вам не нужно было меня убивать, – снова повторил он. – И зачем вы поселились здесь? Это моя квартира. Вы должны были со мной договориться.
   Это, похоже, не возбуждение, а просто злость и горечь накапливались в Иветт. Она аж давилась своими полными гнева словами:
   – Договориться? Разве я не пробовала этого после смерти Бернадетты? Ты напустил на нас бандита, который выжал из нас лживое признание, что это мы были причиной смерти Бернадетты. А ведь она сама наглоталась порошка и поехала на машине. Ни один из нас не имел с этим ничего общего. Но ты вынудил нас дать фальшивое признание, и мы оказались у тебя в руках. Один раз я начала выслеживать тебя. Я дошла до «Дубовой беседки», которая на самом деле – обыкновенный дом свиданий. Ты можешь считать меня глупой, но я смогла разузнать, что этот мотель принадлежит тебе и какому-то Иво Бундеру. Таких мотелей у вас, наверное, полно в разных странах. Вы делаете на этом большие деньги, но ты и не подумал уступить мне магазин и этот дом, который нам принадлежал, потому что Бернадетта занимала у нас много денег. Ты ведь знаешь, что магазин велосипедов почти не приносит доходов. Ты обрек нас на нужду, и тебя это не касалось. И еще плюс ко всему забрали пароход с канала. Где я должна была жить?
   Его несколько обеспокоило то, что она напала на след «Дубовой беседки» и Бундера. Но сейчас это не имело никакого значения. Но свидетельствовало о том, что Баллоу, как и Бундер, не был таким осторожным, как себе воображал. Ему даже в голову не пришло, что эта шлюха может его выслеживать, а он этого не заметит.
   – Это не правда, – ответил Баллоу. – Я приехал, чтобы договориться с тобой. Я решил оставить вам весь дом.
   Ты вернулся за своими деньгами и прокрался в квартиру как вор.
   – Никто не может быть вором в собственной квартире, забирая собственные деньги. У парня глаза были закрыты, он ровно дышал. Этот сон должен продолжаться как минимум десять часов. Баллоу снова взял Иветт под руку и увел ее в бывшую свою комнату, которая, впрочем, и потом оставалась его комнатой. Ничего здесь не переменилось с того момента, когда он отсюда ушел. Магазин в самом деле не приносил больших доходов, и у этой пары, Иветт и Гарри, не было денег, чтобы что-то изменить в квартире.
   – Садись, – подтолкнул он ее на диван.
   Она села и тут же подтянула юбку, показывая свои округлые бедра в светлых колготках.
   – Трахнешь меня? – радостно спросила она.
   – Да. – Он кивнул головой. – Но позже. Сначала мы должны договориться.
   – Как хочешь, – улыбнулась она и, слушая его, начала стягивать через голову свитер. Да, она немного пополнела и стала из-за этого более привлекательной. Ее очень белые руки, густо покрытые веснушками, были округлыми, а узенький бюстгальтер нес две огромные белые булки. На спине, как обычно, у нее были продолговатые кровоподтеки, видимо, она и Гарри заставляла бить себя, перед тем как заняться любовью. Она бросила свитер на пол и выжидающе смотрела на Баллоу.
   – Я уеду еще этой ночью и никогда сюда не вернусь, – не умолкая, говорил ей Баллоу, все еще держа в руке шприц. – У меня есть причины, чтобы так сделать. Я оставляю тебе квартиру и магазин. Будешь тут жить со своим парнем. Я поступаю так, потому что я тебе друг.
   – Я знаю, – промурлыкала она и стянула колготки, а потом плавки. Еще выше задрала юбку.
   – К сожалению, это, однако, мой дом и мой магазин, у меня нет времени, чтобы перевести собственность на твое имя у нотариуса. Вы не сможете продать ни дом, ни магазин. У вас нет денег. Это вынудит вас жить здесь и заниматься магазином. Вы никуда отсюда не сбежите.
   – Зачем бы нам убегать? – забеспокоилась она.
   – Дело выглядит так, Иветт. Через несколько месяцев, а может, через полгода здесь появится человек, который позвонит тебе и спросит: «Это герр Фельдман?» Ты ответишь ему: «Нет. Ошибка». Не посвящай в это Гарри, потому что он сопляк. Сразу после звонка пойдешь в отель, где мы с тобой когда-то спали, и там к тебе подойдет человек. Это будет твой новый друг и опекун. Не бойся, он не потребует от тебя денег, магазин, квартиру. Кто знает, может, это ты получишь от него деньги за то, что наймешь его на работу в магазин, как меня нанимала Бернадетта. Он начнет ездить за товаром, крутиться здесь и там, делать свои дела. Впрочем, может, и тебе он поручит какие-нибудь поездки и дела далеко от дома. В любом случае это наверняка будет друг, и я советую довериться ему. Повтори за мной: «Это герр Фельдман?» – «Нет. Ошибка».
   – Вздор. Ничего такого я не скажу и ни с кем не хочу встречаться. Слушай, ты трахнешь меня наконец, у меня внутри все горит…