"Пусть думают, что городская прокуратура ручная.

Пусть успокоятся". В случае же стопроцентного самоубийства Ширяевой, как выразился Василий, такого эффекта не добиться.

Прокурору нужна была свобода действий, и он ее получал. Взвалив на себя ответственность, он все отчетливее видел перед собой тыквы-гиганты, заполонившие всю дачу. Попрут из прокуратуры, как-то отрешенно подумал Анатолий Сергеевич.

– С моргом договорился? – спросил он.

– Да. Прозектор обещал подготовить труп какой-то неопознанной женщины. Распластает его, как положено...

– Можно без подробностей? – сморщился Водков. – Как себя чувствует Валентина?

– Покойница? Нормально. Долго жить будет. Говорит, правда, с трудом, глотает тяжело. Мало что помнит.

– Не сбежит она из-под опеки?

– Некуда ей бежать, Анатолий Сергеевич. Да и не сможет – слабая очень.

– И тем не менее еще раз проинструктируй охранников.

65

Одно за другим на Станислава Сергеевича обрушились два известия – хорошее и плохое. Прежде чем он узнал о смерти Мигунова, его оповестили о самоубийстве судьи, которое он принял как должное: он и она – каждый получил свое, противостояние закончено. А вот Иван Мигунов...

Когда в начале седьмого утра Станислав Сергеевич прибыл на место происшествия, Ивана грузили в «Скорую». Врач – грузный мужчина лет пятидесяти с бородой-эспаньолкой, вздернув рукав халата, показывал на часы и недовольным голосом выговаривал оперативнику: вместо того чтобы возить трупы, он может помочь людям, которые действительно нуждаются в экстренной помощи. «У меня не труповозка в конце концов!» Затем, то ли успокаиваясь, то ли еще больше распаляясь, врач уселся в машину, и «Скорая» уехала, увозя с собой и широко зевающего судебного медэксперта.

«Выполнил поручение, паскуда!» – недобрым словом помянул Мигунова Курлычкин.

Теперь от бригады наемников его отделяла брешь, которая разверзлась, подобно пропасти, вместе со смертью Ивана. И при всем желании он не мог преодолеть ее.

Односторонняя связь. Что может быть хуже?

Слава богу, Курлычкин лично ничем не насолил этим людям. Они обезопасили себя – это их право. Они сами сделали первый шаг к прекращению отношений – и, пожалуй, стоит успокоиться.

Мигун, этот дуралей, конечно же, рассказал им обо всех выкрутасах судьи, не забыв сообщить о том, что ей помогал следователь прокуратуры. Убирать следователя – себе дороже, но вот предупредить и его, и главного «киевлянина» могли запросто. Что и сделали. Теперь лидеру «киевлян» стоило, как всегда, оставить свою «визитную карточку».

Ведущих следователей города и начальников следственных отделов бандиты знали в лицо. Курлычкину не стоило больших усилий выяснить местожительство Маргелова. К своему удивлению, пробежав глазами данные на следователя, он обнаружил, что является его соседом по «Дойчеаллее». Все-таки он помогал Ширяевой, подумал «киевлянин». Стало быть, помощников у судьи было как минимум двое, просто Максим не знал о втором, светиться которому не было смысла – и по долгу службы, и... по соседству.

Что ж, тем больше у Курлычкина причин показать себя Маргелову из окна своего автомобиля.

Все вспомнилось ему. Сидя в машине возле подъезда Маргелова, Станислав Сергеевич представил себе свое перекошенное злобой лицо, когда бросил Ширяевой: «Ты еще пожалеешь об этом!» И даже перевыполнил план: судья пожалела дважды. В итоге Станислав Сергеевич продемонстрировал свою силу всем: и покойной Валентине, и усопшему Мигунову, и живому и здоровому Максиму.

А сейчас вдруг почувствовал: то ли сам отдалился от сына, то ли Максим сделал это. Чувствовалось в нем что-то неродное, когда ударил он Ширяеву; а ведь вроде бы правильно поступил, по-мужски. А потом обратная реакция: «Это правда, пап?» – слюни до пола. И какую оценку поставить сыну? Что, вывести среднеарифметическое? Но ведь получится что-то совсем обычное, которого в каждом доме, в каждой квартире навалом.

Все перемешалось в мыслях Курлычкина. Что за дерьмо в голове?.. Почему ушло беспокойство за сына? Ведь подумал о нем, поставив в ряд вместе с покойной Ширяевой, усопшим Мигуновым...

Ушло беспокойство, прихватив и ответственность за Максима. Вот в дикой природе все расставлено по местам: высидел птенцов, выкормил и забыл, как только вылетели они из гнезда. А человеку мало этого, нужно не только научить свое потомство ровной походке, но и постараться дать знания о полете – как и что нужно делать, когда ноги оторвутся от земли.

В это время как раз и появился из подъезда следователь Маргелов.

Темное стекло уползло вниз. За ним блеснули предупреждающим блеском глаза Станислава Сергеевича.

– Поехали, – распорядился «киевлянин», поймав взгляд Маргелова.

Водитель мягко тронул «Шевроле» с места, увозя шефа на работу.

66

У Сергея Белоногова на руках было пять пропусков на баскетбольный матч между местным «Динамо» и воронежским «Строителем». Последний матч в составе своей команды должен был сыграть Алексей.

Его отношения с тренером все еще оставались натянутыми, но в одном из ключевых матчей «Динамо» позарез была необходима победа, а без центрового игры не сделаешь. И без того юрьевцы проиграли два недавних матча подряд.

Сергей позвонил Яцкевичу, приглашая его на матч, Андрей согласился. У Оганесяна вечер оказался занят. Белоногов заехал к Костерину. Тимофей сморщился: «Я бы пошел. Серый, если бы ты предупредил хотя бы дня за два. А если честно, то мне просто лень».

Тогда Сергей из квартиры Тимофея созвонился с Шустовым, они договорились встретиться за полчаса до начала матча у центрального входа во Дворец спорта.

* * *

Дворец спорта вмещал пять с половиной тысяч зрителей. Сергей Белоногов с товарищами заняли самые удобные места, слева от них находился сектор для прессы. Парни внимательно наблюдали за поединком. Первые десять минут игра шла в одни ворота, «Строитель» буквально задавил команду Осинцева, отрыв составлял восемнадцать очков. Причем играли гости легко и уверенно, без труда выигрывали борьбу под щитом и умудрялись подбирать едва не каждый мяч.

Сергей бросал частые взгляды на скамейку запасных, но тренер не спешил выпускать Алексея Белоногова. Но вот Осинцев словно проснулся и бросил Алексея в бой. Случилось это после того, как тренер гостей дал своему центровому отдохнуть. Трибуны взорвались при появлении центрового «Динамо», и, наоборот, ликующие возгласы небольшой группы поддержки воронежского клуба стали стихать.

Белоногову не потребовалось много времени, чтобы после длительного перерыва вновь поймать игру. Не чувствовалось у него и волнения, хотя и играл он за родную команду последний матч. Но игра пошла сразу, Алексей забросил мяч из трехсекундной зоны, затем сделал подбор под своим щитом и снова устремился в атаку, добыв еще два очка.

«Строитель» начал прессинговать, на площадке снова появился центровой гостей. Но игроки «Динамо» уже почувствовали уверенность. Команда Осинцева провела несколько красивых атак, и разрыв сократился до шести очков.

Во втором тайме тренеры «Строителя» выпустили на площадку стартовый состав. Чтобы поддерживать высокий темп, они стали делать частые замены. Но пошли дальние броски у нападающего «Динамо», сравнявшего счет, а затем очередным трехочковым броском он впервые в этом напряженном матче вывел свою команду вперед: 41 – 40. Тут же Белоногов получает право на два штрафных броска, и мяч, не задевая кольца, дважды падает в сетку.

Шустов толкнул Сергея локтем:

– Здорово играет Леха!

Сергей улыбнулся, продолжая следить за игрой.

Олег впервые наблюдал за игрой в баскетбол из зала, а по телевизору смотрел только матчи НБА. Тем не менее хорошо разбирался в игре и сумел оценить по достоинству мастерство Белоногова-младшего.

Поединок двух классных команд захватил его, Олег непроизвольно вскакивал с места, вернее, его поднимала волна азарта динамовских болельщиков.

– Какой рост у Алексея? – спросил в конце игры Шустов у Сергея.

– Два ноль шесть.

– В школе, наверное, дразнили.

– Да, как всегда: «Дядь, достань воробушка». А Лешка отвечал: «Нагибаться неохота».

Шустов рассмеялся. И кивнул товарищу, когда тот поспешил к скамейке запасных, чтобы в числе первых поздравить брата с грядущей победой. Только после этого Олег обратил внимание на поведение Яцкевича:

– Ты чего такой кислый, Андрей?

– Убили Валентину Ширяеву, – без предисловий объяснил Яцек, провожая глазами Белоногова. Вообще-то, думал он, нужно было поговорить на эту тему с Бельчонком, ранимым Бельчонком, который тут же распустил бы слюни и сопли. Наверное, поэтому Яцек невольно оттягивал начало разговора. А может, он и вообще не затронул бы этой темы, если бы не вопрос командира группы.

– Так, – протянул Шустов. Его лицо и голос не выражали никаких эмоций. – Откуда ты узнал об этом?

– Из газеты. Маленькая заметка. Наверное, завтра выйдет некролог.

– Убийство судьи – и маленькая заметка? – Олег покачал головой. – Что-то мне не верится. А ну выкладывай, что там у тебя.

– Корреспондент написал, что она покончила жизнь самоубийством, повесилась в ванной своей квартиры.

– Кажется, – недовольным голосом произнес командир, – я начинаю понимать: ты не веришь, что Ширяева повесилась сама, да? Ты что, подхватил вирус от Сергея?

Яцкевич оставил последний вопрос без ответа.

– Конечно, не верю. А ты?

– Я?! – В голосе Шустова прозвучали ноты презрения. – Да мне плевать! Если я начну сочувствовать всем, то стану похож...

Олег выругался. По идее, «скорбеть» положено Белоногову, а тут сокрушается самый беспощадный член отряда. Что происходит на самом деле?..

– То стану похож на тебя! – докончил он.

Тем временем гости получили очередной фол, и на линию штрафных бросков снова встал Белоногов.

Ему аплодировал Николай Осинцев, постукивая здоровой рукой по скамейке, довольно улыбался главный тренер, победно вскинул кулак Сергей, пробравшийся к скамейке запасных.

– Андрей, ты заболел, честное слово, – возобновил разговор Шустов. – Другое просто трудно предположить.

– Может быть...

– Сколько мне лет?

– Что? – не понял Андрей.

– Я спрашиваю, сколько мне лет?

– Мне действительно отвечать?

– Да, – терпеливо подтвердил Шустов.

– По отношению к тебе я могу показаться пессимистом, – ухмыльнулся Яцек.

Олег не отреагировал на его реплику.

– Рядом с тобой я чувствую себя дряхлым стариком. Ну что вы за люди с Сергеем! Без наставлений – как без пряников. У меня скоро все здоровые клетки превратятся в раковые. Ты, случаем, не издеваешься? – Шустов более внимательно всмотрелся в товарища, надеясь, что тот улыбнется, хлопнет по плечу, обратит все в шутку.

Но Яцкевич оставался хмурым.

– Я подозреваю, что вы с Сергеем вытащили меня не на матч, а для того, чтобы в очередной раз поплакаться. Но дальше слез дело не пойдет. Допустим, судью действительно убили, профессионально, так, что следствие определило самоубийство. На этом дело, собственно, и закончится.

– Почему ты говоришь во множественном числе?

Я подозреваю, что Сергей не знает о смерти судьи.

– Когда Ширяева была жива, его еще можно было понять, но вот как быть с тобой... – Олег развел руками, чувствуя себя полным идиотом. В очередной раз ему показалось, что это все-таки розыгрыш.

– Понимаешь, – неуверенно начал Яцкевич, – если следствие и нашло что-то, указывающее на убийство, то постарается скрыть эти факты, потому как для них они напрямую связаны с убийством девочки. А самоубийство ставит в этом деле последнюю точку.

Некоторое время Шустов молчал. Он старался не смотреть на Андрея, ему все время казалось, что рядом с ним Белоногов, удачно имитирующий голос Яцкевича.

– Возможно, ты прав, Андрей. Но единственный человек, к которому я могу обратиться, это Рожнов.

Уверяю, Михаил не станет утруждать себя, это не его работа. Для него важно, как на это посмотрит начальство. А начальники не любят бесполезных инициатив – только по делу.

– Ты тоже не любишь?

– А чем, по-твоему, один начальник отличается от другого? Я недолюбливаю Рожнова, ты – меня.

– Как-то ты сказал, что Рожнов советуется с тобой.

– Советуется – когда ему нужно.

– А если тебе что-то понадобится?

Шустов задал встречный вопрос:

– Как ты думаешь, Андрей, почему вообще существует начальство? К примеру, для тебя.

Яцкевич пожал плечами. Старая песня, сейчас сообщит о свободе, которую...

И не ошибся.

– Для того, – продолжил Олег, – чтобы ты не думал. Если тебе дать слишком много воли, ты начнешь думать. Тут и до бунта недалеко, как считаешь?

Яцкевич до того привык к подобным разговорам, что не счел нужным отвечать. В конце концов ему нет дела до настроения Шустова – подпортил он его или нет. Андрей еще в начале матча отметил, что Олег явился на игру не в лучшем расположении духа, но воодушевился от хорошей игры, которая, несмотря на откровенное равнодушие Яцкевича к баскетболу, произвела и на него впечатление.

Меняя тему разговора, Андрей рискнул спросить:

– Сам-то чего кислый пришел?

Олег махнул рукой – не хотелось открывать причин, которые ввели его в уныние. Он не так часто встречался с дочерью, пришлось преодолеть себя, чтобы однажды появиться на пороге некогда своей квартиры. Казалось, не было долгих месяцев разлуки, а с другой стороны, они давали о себе знать: дочь встретила его радостно, долго плакала у него на плече, и Олегу пришлось выслушать справедливые упреки девочки.

Ему было невероятно сложно объяснить ей причины, по которым они редко виделись. Ей только девять лет, но чувствовалась в ней не просто потребность в объяснениях отца, но его присутствие, что ли.

Лишь когда они оба заново стали привыкать друг к другу, между ними возникла та невидимая, когда-то прерванная связь.

Олегу хотелось, чтобы дочь явственно представила его стоящим под холодным дождем и устремившим тоскливый взгляд на ярко освещенные окна. Но он предвидел вопрос дочери: «А почему ты не зашел?» – и не знал на него ответа.

И вот неожиданный вопрос Яцкевича подтолкнул его к открытому разговору.

– С дочкой вчера встречался, – улыбнулся Олег.

Яцкевич спокойно воспринял это известие.

– Не подумываешь сойтись со своей бывшей? – спросил он.

– Честно? – Поймав необязательный в этом случае кивок собеседника, Олег продолжил:

– Если честно, Андрей, то я бы бегом. Но не из-за жены, нет, хотя и по ней скучаю. – На его лицо набежала грустная улыбка. – Вчера с дочуркой часа полтора гулял.

– Отцом-то тебя она называла?

Олег долго молчал.

– Знаешь, – наконец произнес он, – она, конечно, не взрослая, но в ней определенно есть детская дипломатия, раньше я об этом не догадывался.

Отцом называла, – глаза Олега погрустнели еще больше. – А отчима за глаза предпочла называть Васькой. Олимпийским, – добавил Шустов и пояснил:

– Он работал начальником цеха на фабрике пластмассовых изделий, в свое время наладил производство полиэтиленовых пакетов, с изображением олимпийского Мишки в частности. Натаскал домой столько пакетов, что до сих пор не кончились. В магазин – с «Мишкой», вторую обувь в школу тоже таскает в таких же пакетах. «Не обижается на прозвище?» – спрашиваю. Качает головой: «Ты что, папа, я же про себя его так называю, а то обидится. Я даже маме не говорю, что дала ему прозвище». – «А почему не Мишкой называешь?» – «Так ведь он Василий Геннадьевич». Да, говорю, так даже забавней.

Олег умолк, бросив на товарища смущенный взгляд:

– Ты тоже помалкивай, Андрей. Это личное. Если хочешь – ты поплакался мне, я – тебе.

– Заметано, командир, – улыбнулся Яцкевич.

Андрей в очередной раз убедился, что Олег не может быть причастен к смерти Светы Михайловой и Валентины Ширяевой. Яцкевич искал и не мог найти причины, по которым Олег мог дать согласие на этот зверский акт. Трудно, почти невозможно представить себе Олега, самолично затягивающего удавку на хрупкой шее девочки.

Но кто же второй? Кто? Его вычисление так или иначе наводило на мысль о неразрешимости задачи.

Как в парадоксе: «В деревне жил только один цирюльник, который брил всех, кто не брился сам. Кто брил цирюльника?» Кроме бессмысленных, на этот вопрос ответа нет.

Голову сломать можно.

– Андрей...

– А? – Яцкевич встрепенулся, отгоняя назойливые видения.

– Ты слушаешь?

– Да-да... Ты что-то говорил о Ширяевой?

Шустов недовольно покачал головой и вынужден был повторить:

– К сожалению, я не знаю всех подробностей, но судья вела собственное расследование, подключила к этому следователя прокуратуры. Вполне возможно, нашла что-то. А может, нет...

– Откуда ты знаешь об этом?

– Да так, – словно уходя от ответа, обронил Олег.

С этим делом ему надоел Белоногов, а вчера вечером при встрече у кинотеатра выяснилось, что, в свою очередь, и Рожнов предпринял некоторые шаги, чтобы выяснить истинное положение дел с судьей. Но обсуждать их с Шустовым он не стал.

Не стал, потому что о «шагах» они с Олегом имели разные представления. Полковник имел в виду не добытую им информацию, а акцию по ликвидации Ширяевой, из-за которой он и появился в Юрьеве.

Рожнов провел ее по прежней схеме, которая так полюбилась ему, опять же убив двух зайцев одним ударом: устранил Ширяеву и предупредил таким образом следователя Маргелова. Тот не дурак, поймет, что следующий в списке именно он. Чтобы полнее почувствовать угрозу, достаточно просто оглянуться назад.

Или для наглядности сходить на кладбище.

Конечно, герои существуют и сейчас, но зовутся уже самоубийцами.

Всего этого Олег, конечно, не услышал. Во время вчерашней беседы он ждал, что полковник упомянет истинные причины своего неожиданного появления в Юрьеве. Но так и не дождался, лишь принял от Рожнова полуофициальную похвалу Яцкевичу и Оганесяну, которые отлично справились с заданием.

* * *

Зрители встали, аплодисментами приветствуя победу «Динамо». Шустов первым направился к выходу из сектора. Андрей тронул его за плечо:

– Извини, Олег, я пойду в раздевалку, хочу поздравить Алексея.

– Валяй, – не оборачиваясь, отозвался Шустов. – Только не говори о нашем разговоре Бельчонку, лады? За себя могу поручиться: буду нем как рыба.

В ответ на ироничный тон командира Яцкевич махнул рукой.

Они распрощались у выхода из четвертого сектора. Еще раз всмотревшись в погрустневшие глаза командира, Яцкевич окончательно убедился: нет, Олег не причастен к убийству девочки. И почувствовал возникшее в глубине души легкое беспокойство: он не поведал Шустову о коротком разговоре с Мигуновым, о его признании и собственных подозрениях.

Сказать об этом стоило. Но скрепя сердце решил повременить: что-то тревожило его. Первый кандидат на такой разговор – Белоногов. Если бы Андрей вчера поговорил с Сергеем, может быть, совместными усилиями им удалось спасти Ширяеву. Как? Хотя бы обычной настоятельной просьбой уехать далеко и надолго.

Как бы то ни было, но Белоногов был единственным человеком, кто не мог пойти на такое зверство.

Даже больше: по мнению Андрея, он мог предупредить очередной произвол.

67

Яцек приехал во Дворец спорта на машине Белоногова, сейчас он дожидался задержавшегося товарища, присев на капот. С чего начать разговор, который, несомненно, огорчит Сергея?

– Знаешь о последних событиях?

– Ты о чем? – осведомился Белоногов. После общения с братом, достойно завершившим часть спортивной карьеры в России, с его лица не сходила улыбка. Сергей развернул машину и выехал со стоянки.

– Ширяеву убили. – Андрей невольно поймал себя на мысли, что похож на распространителя сплетен: и часа не прошло, а он уже дважды повторил эту новость. И отметил, как внезапно побледнел его спутник.

– Когда? – Сергей надолго оторвал взгляд от дороги. Улыбки как не бывало.

Снова неудовлетворенность отобразилась на лице Яцкевича, когда он почти дословно передал слова, сказанные им Олегу Шустову. Мог бы и не посвящать приятеля – все уже закончилось, для него во всяком случае. К этому выводу Андрей пришел только что.

Теперь он почти принял решение насчет дальнейшего. Он постарается избежать объяснений перед Рожновым, отмолчится перед товарищами: просто скажет, что уходит из отряда, и все. А там пусть думают что хотят. Нет, он не герой, он не будет копаться в этом деле дальше. Все говорит за то, что бесполезно и даже смертельно опасно продолжать начатую судьей игру. Она проиграла вчистую.

Андрей принял предложение Сергея посидеть за бутылкой вина у него дома. Обдумай все как следует, еще раз предостерег себя Яцкевич, но слова помимо воли соскочили с языка, когда они, закурив, пригубили вино.

Андрей расположился в низком, массивном кресле напротив такого же низкого столика, сервированного шоколадными конфетами и гроздью винограда.

В квартире Белоногова было чисто, Сергей не выносил пыли, немытой посуды, корзинка с грязным бельем никогда не бывала полной. Не случайно его контрастом резанул откровенный беспорядок в квартире Ширяевой.

Не всегда забитые до отказа книжные полки могут поведать о том, что хозяин любит читать, особенно в последнее время. Многочисленные книги библиотеки Белоногова как раз говорили о том, что все свободное время он проводит за чтением. Трогательно смотрелись в книжном шкафу зачитанные тома с белесыми, протертыми корешками. Одна книга лежала на диване, название скрывалось за временной газетной обложкой. Глядя на нее, Андрей и продолжил тему судьи Валентины Ширяевой. Плохую новость он уже сообщил, осталось выяснить, насколько хуже следующая.

– Сергей, хочешь узнать, кто стоит за смертью Ширяевой и той девочки, ее соседки?

Уже во второй раз он отметил побледневшее лицо товарища. Белоногов смотрел на собеседника не мигая, широко открытыми глазами, массивный подбородок, казалось, выдвинулся еще дальше. Такое чувство, что его готовят к трагической новости, причем неумело, с первого же слова бьют, как обухом по голове.

– Ну? – спросил Сергей, сопровождая короткий вопрос кивком головы.

– Рожнов, мать его!.. – выругался Яцкевич. – И еще кто-то из нашей команды. Одного я знаю, осталось выяснить, кто второй. Вернее, третий, считая Учителя. Знаешь, кого я убрал по заданию Рожнова?

Рубль за сто – посредника между Рожновым и заказчиком. Вот такие дела, Серега.

– Черт, – протянул хозяин, качая головой. – Не верится. Просто не верится. А доказательства у тебя есть? Нельзя же строить обвинения только на подозрениях.

– Малыш, – усмехнулся Андрей, – о покойниках не говорят плохо, но ты, пообщавшись с Ширяевой...

Сергей перебил его:

– Откуда ты все это узнал?

– Оттуда... Клиента разговорил.

– И ты молчал!

– Каюсь, облажался. Вдвоем мы смогли бы помочь судье. А теперь спроси меня, кого я знаю в лицо.

– Костерин, – твердо произнес Белоногов и, еще раз повторив эту фамилию, нервно прошелся по комнате, избегая взгляда гостя. Так же не оборачиваясь, спросил от окна:

– Что мы можем сделать, Андрей?

– Не знаю, – честно признался Яцкевич. Ему лишь сейчас пришло в голову, что Рожнов не только пошел прежним путем, единожды ожегшись на своих сотрудниках, когда предложил им убрать олигарха, а зашел еще дальше, подрабатывая «на стороне». Благо положение начальника секретного департамента позволяло развернуться на полную катушку.

Андрей действительно не знал, что ответить товарищу. Все же лучший вариант – постараться забыть обо всем. Он бы так и сделал, будь один. Сейчас выходило наоборот, плохо все же иметь компаньона, даже просто сочувствующего, в последнем случае стараешься казаться лучше, взваливаешь на себя ответственность за решение, которое необходимо принять.

Хорошо бы дождаться ответа от самого Сергея, но разговор завел гость, и его очередь отвечать на поставленный вопрос. Белоногов даже не потребовал доказательств, сразу поверил, выпалил фамилию Костерина. И как не поверить... Если Яцкевича разбудить среди ночи и спросить, верит ли он в то, что Тимоха подрабатывает на стороне, Яцек без запинки ответит утвердительно.

Что делать?..

Яцкевич не опережал события, когда предложил Сергею действовать. Он достаточно дипломатично, может быть, по-детски дипломатично, как дочь Олега, сказал, что он лично это дело так не бросит, и оставил за хозяином право выбора. В какой-то степени он давил на него. Но откажись Сергей, и все встало бы на свои места, стало бы спокойнее обоим. И дальнейших расспросов в этом случае не последует, к чему Сергею проявлять любопытство? Отказался – и будь здоров.

Белоногов действительно не проявил любопытства. Его брови слегка приподнялись, в глазах просквозило удивление, словно он не узнавал своего товарища, самого, пожалуй, агрессивного в отряде. Андрей вдруг представил ход его мыслей. Дело не в судье, даже не в девочке, которую принесли в жертву. Речь шла если не о предательстве со стороны товарищей, то, образно говоря, о вдруг обнаружившейся обширной раковой опухоли в их собственном организме. Она-то и пугала. Однако она же и собрала вместе стоящую, казалось бы, особняком девочку, неповоротливого толстопалого уродца и до некоторой степени обезличенную судью.

Андрей хотел верить в то, что думает, и отказывался это делать одновременно. Он не узнавал себя, не узнавал Белоногова, который сегодня верит в любое слово, произнесенное его гостем, верит сразу, не требуя доказательств. Всегда ли он был таким, ответить сложно, потому что Андрей не так часто контактировал с Бельчонком. И скажи хозяину, пусть даже полушутливо: давай, мол, выйдем и примемся за дело – тот все примет за чистую монету, наверное оттого, что слишком сосредоточен...