– Да, в общем, нет.
– Ну вот и хорошо. Кстати, у вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?
– Да, – с некоторой запинкой ответил Сергей.
– Вот и отлично. Иначе бы вам пришлось вернуться домой за паспортом.
– Могли бы предупредить меня заранее.
– Вот этого, увы, из соображений собственной безопасности сделать не могла. Посидите здесь, через пару минут я буду готова.
Когда они покинули квартиру, Валентина предложила парню:
– Если вы стесняетесь идти рядом со мной, можете следовать сзади.
Сергей отверг ее предложение. Пока он не понимал, что задумала судья. Она не взяла деньги в квартире – это понятно: Ширяева опасается, что он мог заявить в милицию, в этом случае деньги в пакете меченые. Что последует вслед за передачей денег – очевидно. Однако она не могла не догадываться, что в любом месте, если действительно он ведет с ней нечестную игру, ее возьмут с поличным, так как в этом случае за ними должны следовать оперативники. Также он отметил, что она ни разу не оглянулась, чтобы визуально определить слежку, вела себя совершенно спокойно и уверенно.
Когда они в ожидании зеленого сигнала светофора остановились у перекрестка, Ширяева осведомилась:
– Да, я забыла спросить: деньги, которые вы принесли, в валюте или рублях?
– Доллары, – коротко ответил Белоногов. По идее, этот вопрос судья должна была задать у себя дома, однако она преднамеренно, как показалось Сергею, разбила свою заинтересованность на несколько этапов. Черт ее знает, что у нее на уме.
– Отлично, – одобрила Валентина. – Нам туда, – перейдя дорогу, она указала рукой на сберегательную кассу.
Оператор в отделе обмена валюты улыбнулась Ширяевой, узнав ее. Эта женщина поступила грамотно, когда вчера сделала заказ на обмен крупной суммы валюты. Обычно клиенты так не делают, приходят, чтобы обменять доллары, а в кассе не оказывается достаточной суммы. Приходится приносить извинения.
– Вы принесли? – спросила она.
– Да, – улыбнулась в ответ Валентина и подозвала к окошку Сергея. – Вот молодой человек, который хочет обменять валюту.
Белоногов понял. Ширяева все рассчитала правильно. Если у него меченые деньги, то это обнаружится во время проверки их на подлинность под кварцем: надпись, сделанная специальным люминесцентным составом, проявится. На этот счет у работников сберегательного банка имелись особые инструкции, а любая задержка выдачи денег должна была послужить для судьи знаком опасности, потому что она загодя договорилась с оператором сберкассы и деньги были готовы к выдаче. В любом случае Ширяева оказывалась в стороне, уличить ее в получении взятки было невозможно.
Кроме пометки денег химическим спецсоставом, существовал и другой способ уличения. С купюр делают ксерокопии, а после дачи взятки сравнивают номера. Однако и в этом случае Ширяева оставалась в стороне, так как после обмена при ней будут совсем другие дензнаки.
– Желаю удачи, – Валентина обворожительно улыбнулась Сергею и вышла из сберкассы. Обернувшись, парень увидел ее, стоящую за окном. Она помахала ему рукой.
– Пожалуйста, документ, удостоверяющий вашу личность, – попросила оператор.
Белоногов протянул ей паспорт.
Да, судья все рассчитала правильно, а вот сам Сергей вел себя крайне неосторожно. Все вроде бы позади, но он должен был подумать о том, что может подвести полковника Рожнова. Скажем, если бы Ширяева с помощью правоохранительных органов захотела уличить его во взяткодательстве. Смысл? Черт ее знает... На судью могли надавить и посоветовали не отказываться от денег. Чтобы все выглядело достаточно естественно, предложили удвоить ставку, и он сразу же клюнул.
И брат ничего не заподозрил, их мысли были заняты только благополучным исходом дела. К тому же Белоногов посоветовался с Олегом Шустовым, и тот разрешил Сергею действовать самостоятельно.
Из раздумья его вывел голос кассирши. Он расписался в квитанции и сложил пачки с деньгами в пакет.
Ширяева снова отвергла попытку Сергея вручить ей деньги, озадачив его в очередной раз.
– Вернемся ко мне домой, – предложила она.
Разложив на кухонном столе деньги, Валентина задумалась, не обращая внимания на гостя. Оставлять двести пятьдесят тысяч рублей в квартире опасно, брать с собой – глупее не придумаешь. Судья, в сумочке которой лежит крупная сумма денег. Допустим, в туалет она может сходить, прихватив с собой сумку, но вот в зал заседаний и в совещательную комнату ее с собой не возьмешь. А когда Ширяева отсутствует, секретарь – чем черт не шутит – может открыть ее сумку.
А почему, собственно, не оставить деньги дома?
Вряд ли кто-то надумает ограбить ее квартиру.
Эти мысли пришли только сейчас, вчера у нее не было денег, и мысли о грабеже в голову не приходили. И секретарь до сегодняшнего утра была милой и услужливой, порядочной девушкой.
Беспокойство. Чем больше денег, тем больше беспокойства.
Она демонстративно положила пачки в сумку и щелкнула замками, выразительно глядя на гостя.
Сергей на ее взгляд мог ответить только полуулыбкой и легким, ничего не значащим кивком головы. И задал наконец вопрос, который тревожил его:
– Скажите, Валентина Петровна, ведь приговор можно опротестовать в течение, точно не помню, семи или десяти дней. В этом случае повторный процесс будет рассматриваться городским судом.
– Я понимаю ваши опасения, – ответила Ширяева, еще раньше подумав о том, что этот вопрос Сергей должен был задать в то время, когда делал ей предложение. В крайнем случае, посоветоваться с юристом, который мог квалифицированно ответить на него. – Если посмотреть мои дела за последние пять лет, – продолжила она, – которые были опротестованы, областной суд – но не городской, как вы сказали, – всегда придерживался решения или приговора, вынесенного мною. Я не хвалюсь, но, пожалуй, я единственная судья в нашей области с такими показателями.
– Но это вовсе не гарантия, – возразил Белоногов.
– Сережа, – неожиданно мягко произнесла судья, – наша с вами сделка держится на честном слове – сегодня я убедилась в этом окончательно. Так вот, если кассационный суд примет иное решение, я верну вам деньги. – Она приложила руку к груди. – Честное слово. К тому же, – сымпровизировала хозяйка, не имевшая права говорить таких слов, – часть из этих денег пойдет именно в вышестоящую инстанцию. Повторяю, в случае подачи кассационной жалобы потерпевшего. Но это строго между нами, договорились?
Сергей снова кивнул: Ширяева обнадежила его заявлением о круговой поруке судей в области.
Пока он размышлял, Ширяева сняла с плиты чайник и приготовила две чашки растворимого кофе.
– Вы пьете с сахаром?
– Нет, спасибо.
Лицо судьи выглядело утомленным, несмотря на толстый слой крем-пудры. От сильно накрашенных губ на чашке с кофе остались следы помады.
Сергей Белоногов знал о несчастье, постигшем Ширяеву. Когда он выходил из квартиры судьи, то невольно бросил взгляд на плотно закрытую дверь спальни и ускорил шаг.
А Валентина, оставшись одна, снова достала деньги и разложила их по всему столу. И много их, и в то же время мало. Где взять еще, если понадобится дополнительная сумма? Десять тысяч долларов ей передадут после суда над Алексеем Белоноговым – теперь она не сомневалась в этом. Она оправдает баскетболиста, так как нашла в деле одну маленькую, но надежную зацепку. Без этого она бы не пошла к Белоноговым, просто не чувствовала бы стопроцентной уверенности в благополучном для спортсмена исходе дела.
Сергей услышал от Ширяевой не всю правду о решениях кассационного суда по ее делам: одно ее решение совсем недавно было отменено. Она читала определение, которое вынесла вышестоящая инстанция по протесту, поданному адвокатом. Там черным по белому было написано, что Ширяева вынесла постановление с нарушением ведения судебного заседания, давлением на защитника и несоблюдением судьей уголовно-процессуального закона. Все это повлекло за собой нарушение гарантированных законом прав восемнадцатилетнего парня на судебную защиту.
Валентина собрала деньги и долго искала для них место. Наконец, в коридоре она засунула объемистый сверток между стеной и тумбочкой. Чтобы не было видно, сверху положила зонтик.
Входную дверь в квартире пришлось менять; покрасить бы ее, но сейчас не до этого.
Прислушавшись к шагам в подъезде, она тихо открыла дверь и проворно закрыла замки. Довольно легко сбежала по ступенькам, подумав, что похудела за последние дни килограммов на восемь. Если так дело пойдет и дальше, через месяц ее совсем будет не узнать.
Как и вчера, на ней была легкая косынка, глаза скрывали солнцезащитные очки. Сегодня она купит очки в более современной оправе и стильный платок, позволит себе пачку хороших сигарет. Но есть будет только раз в сутки. Пусть даже на ночь.
Сейчас у нее были связаны руки, после оправдательного приговора Белоногову она будет свободна от обязательств. Председатель районного суда ждет от нее определенного заявления и сегодня его получит.
Хотя без ее согласия никто не смог бы заставить ее уйти в отставку. Она не совершила ничего такого, чтобы ее могли отстранить от работы или приостановить ее полномочия.
Но сегодня после суда над Белоноговым она подаст в отставку, что для нее будет означать сохранение звания судьи, гарантии неприкосновенности и принадлежность к судейскому сообществу. Однако в один прекрасный день она совершит то, что навсегда закроет ей дорогу в это сообщество.
Итак, она передаст письменное заявление председателю суда. Она напишет, что не способна выполнять свои обязанности в силу болезней, которых у нее было предостаточно.
А пока она – судья.
Валентина бодрым голосом поздоровалась с постовым у здания суда, кивнула водителю служебной «Волги» и прошла прохладным полутемным коридором в свой кабинет.
7
Ширяева еще раз оглядела зал, остановив взгляд на секретаре судебного заседания, которая была закреплена за ней и работала уже четыре года.
– Подсудимый, встаньте, – обратилась она к Алексею Белоногову после определенных процедур. – Суд разъясняет вам ваши права, предусмотренные Уголовно-процессуальным кодексом. Вы не хотите заявить отвод прокурору? Если суд признает ваш отвод обоснованным, он будет принят.
– Нет, – ответил Белоногов, внимательно вглядываясь в лицо судьи: он узнал свою собеседницу из Дворца спорта. Так же, как и она его.
– Хорошо. Начинаем заседание. – Валентина надела очки, поправила мантию и перевернула несколько страниц дела. – Слово предоставляется обвинению.
Неожиданно со скамьи поднялся высокий парень с загипсованной рукой.
– Ваша честь, я хочу сделать заявление. – У него был низкий красивый голос, правильной формы нос, тонкие губы, пострижен коротко, по последней моде.
– Сначала представьтесь, – Ширяева с любопытством посмотрела на пострадавшего.
– Осинцев Николай Андреевич.
Не задумываясь, опережая обвинителя, судья спросила адвоката:
– У защиты есть возражения?
– Нет, ваша честь, – бойко отозвался полноватый адвокат, поправляя очки.
– Я протестую, – с места встал прокурор.
Ширяева ждала продолжения, но обвинитель долго подыскивал слова.
– Я не могу принять ваш протест, не зная причины, – отрезала судья.
– Нарушается ведение судебного заседания, – наконец пояснил прокурор, непрозрачно намекая на недавнее определение, вынесенное Ширяевой областным судом.
– Протест отклонен, – в голосе Валентины прозвучала едва различимая насмешка. Однако обвинитель уловил ее.
– Почему, ваша честь?
– Мне ли объяснять вам, господин прокурор, что пострадавший представляет сторону обвинения.
После этих слов она знаком подозвала прокурора и адвоката и коротко поговорила с обоими. Находящиеся в зале ничего не смогли расслышать; так же мало объяснили им красноречивые жесты прокурора.
Наконец Валентина отпустила их и обратилась к Осинцеву:
– Суд готов выслушать ваше заявление. – Она подождала, пока недовольный собой и своим подопечным прокурор сядет на место, и поторопила Осинцева: – Пожалуйста, начинайте.
– Ваша честь, – начал парень, – драка на площадке произошла по моей вине. Я сам спровоцировал ее и первым хотел ударить Алексея... то есть подсудимого. Он просто защищался. За дачу ложных показаний, не знаю, как правильно, я готов понести наказание.
– Слизняк! – старший тренер баскетбольной команды ожег сына взглядом и, ни на кого не глядя, покинул зал.
Ширяева, пряча грустную улыбку, вздохнула. Потом ее настроение резко изменилось: выходило, что она не отработала денег, которые ей заплатили за процесс. Но как быстро, неожиданно и до некоторой степени трогательно наступил финал.
8
Сергей Белоногов поджидал Ширяеву возле здания суда. В руках он держал все тот же полиэтиленовый пакет с десятью тысячами долларов. Он еще не верил, что все закончено, неприятности остались позади. Колька Осинцев... Кто бы мог подумать, что он может ослушаться своего всемогущего отца. Как ни странно, в поведении Николая Белоногов видел руку судьи Ширяевой. Кто знает, может быть, она поговорила с Осинцевым накануне? После окончания суда Алексей отозвал брата в сторонку и сказал, что накануне видел судью во Дворце спорта.
«Да, – продолжил размышления Сергей, – скорее всего Ширяева сумела убедить Николая выступить в суде с заявлением. Как ей это удалось, непонятно. Тем не менее деньги она заработала честно».
И он ничего не понял, когда судья, выйдя из здания суда, открыто подошла к нему и предложила немного пройтись. Сергей не смог не оглянуться на окна здания. Ширяева поняла его взгляд и посмотрела на часы.
– Не беспокойтесь, Сережа, вот уже семь с половиной минут я больше не судья, а только вхожу в некое тайное сообщество.
Парень не ожидал, что такая серьезная дама, как Ширяева, способна шутить. Он промолчал, продолжая идти с судьей в ногу.
– Не знаю, как мне поступить... – задумчиво проговорила женщина. – Можно ведь сказать, что денег ваших я не отработала. Не по вине Осинцева, а по своей, потому что позволила ему взять слово. Нужно было дать выступить прокурору, потом защите и уже самой поставить в этом деле заключительную точку.
Она остановилась и взяла Белоногова за руку.
– Сережа, сейчас мне очень нужны эти деньги. Если я верну их, мне ни за что не завершить одного дела – дела чести. Один человек потерял свою дочь, ее зверски замучили, он должен узнать всю правду. Я докажу, чего бы мне это ни стоило.
Валентина надела темные очки, скрывая навернувшиеся слезы, и посмотрела на коммерческий киоск, пестревший богатым выбором спиртного.
– Я одна... Мне не с кем поделиться своим горем. Вы славный человек, Сережа, пойдемте ко мне, выпьем, меня всю жжет изнутри.
Вместе с Сергеем Белоноговым посмотреть, чем закончится дело, в суд явился и Олег Шустов. Олег в недоумении посмотрел вслед удаляющейся паре и последовал за ними. Вместе пришли, вместе и уйдем, подумал он.
Двигаясь на некотором отдалении, он дошел до дома судьи, нахмурившись, проводил глазами своего подчиненного, вошедшего вслед за судьей в подъезд.
Потом присел на скамейку и закурил.
9
Ширяева не рассчитывала, что Сергей Белоногов примет предложение составить ей компанию на сегодняшний вечер. Может, удивился ее решению пооткровенничать не с подругой, к примеру, или с родственником, а с почти незнакомым человеком. Молодой еще, не знает, что довериться порой легче незнакомому. А у Валентины просто не было выбора: тоска резанула ее внезапно, не дав опомниться.
По дороге домой она твердо решила «перебрать», хоть раз напиться, дать волю чувствам и словам, а не держать их в груди, постоянно ощущая эфемерное состояние нехватки воздуха. Она боялась, что Сергей вдруг передумает, проводит ее до подъезда и попрощается. И облегченно вздохнула, когда Белоногов перешагнул порог ее квартиры.
В определенный момент Валентина поймала себя на мысли, что начинает суетиться, совсем необязательно предлагая гостю завалявшуюся в кухонном шкафу салфетку, советуя закусить шоколадом, а не карамелью – дескать, букет станет более осязаем.
Сказала, выпив первую рюмку: «Ты меня не слушай».
А сама принуждала гостя внимать, все больше распахивая перед ним душу. В какой-то момент ей захотелось переменить тему, расспросить гостя о том, где он работает и кем. Вместо этого захмелевшая хозяйка потянула парня за собой и встала за спинкой кресла, стоящего посреди комнаты. Склонив голову, красными от слез глазами посмотрела на телевизор.
– Это было любимое место сына. Когда оканчивалась передача «Спокойной ночи, малыши!», отсюда он уходил в спальню. Если б ты знал, Сережа, как я жалела его... Я неверующая – как говорят, только всуе поминаю имя господа, – наверное, оттого посылала в адрес бога столько проклятий, что в конце концов он наказал меня.
Последние слова были сказаны жестко, Валентина надолго замолчала и продолжила уже мягким голосом:
– Илья был добрым мальчиком, ласковым. И – не поверишь – очень тактичным. Когда к нам приходила Света Михайлова, Илья уступал ей свое место, а сам садился рядом, на стул. Он любил порядок. Не знаю, почему ему нравилось протирать полированные поверхности шкафов. Он часто вооружался салфеткой, дышал на полировку и доводил ее до идеального блеска. До таких мелочей у меня не доходили руки, может, потому, что я не очень усердная хозяйка. А может, уставала на работе. Я могла оставить после себя грязную посуду в раковине, порой заметала мусор в угол и оставляла там, если под рукой не было совка.
Мелочь, о которой не стоит говорить, но мне было лень идти за совком. А скорее всего, это от подавленного состояния. Меня изматывала работа, тревога за сына, вина перед ним.
Стоять у плиты для меня – сущее наказание.
Большую часть своей жизни я питалась в столовых или перехватывала что-нибудь в буфете. А дома, словно у меня была большая семья, варила щи в огромной кастрюле. Мы с Ильей съедали по тарелке, две, а на следующее утро щи прокисали – опять же по моей вине: забыла поставить в холодильник либо оставила в кастрюле половник. Один раз Илья наелся прокисших щей, пришлось даже вызывать «Скорую помощь».
Врач сделал ему промывание желудка, заставляя пить воду в огромных количествах. Илья противился, ему казалось, что его хотят убить. Хотя он выразился по-другому: захлебнуть.
В тот вечер я больше не давала ему никаких лекарств, отпаивала горячим молоком, проклиная себя за беспечность и неряшливость. Я не знаю, Сережа, почему рассказываю тебе это. Меня действительно всю жжет изнутри.
– Я понимаю вас, Валентина Петровна, – посочувствовал Белоногов. Ей на миг показалось, что его сострадание неуместно. Он даже едва заметно пожал плечами, отвечая на собственные мысли.
– Да, да, спасибо...
Хозяйка скрылась на кухне, Сергей предположил: для того, чтобы выпить очередную рюмку. Валентина уже была заметно пьяна, слишком часто облизывала ярко-красные губы.
Вернулась она через минуту, хрустя конфетой, и возобновила разговор:
– Я проклинала не только бога, а еще и своего отца-алкоголика. Мне казалось, это он виновен в том, что Илья родился инвалидом. Отец пил по-страшному, бил маму, и мне доставалось, когда я вступалась за нее. Я молчала на вопросы учителей, почему постоянно хожу в школу с синяками – не говорить же, что меня бьет собственный отец. К тому же я рано начала курить – я была самой толстой в классе, думала, курево поможет, – и учителя, воротя нос от моей прокуренной одежды, в конце концов махнули на меня рукой. Хотя, по идее, должны были «бороться» за меня. И, наверное, классе в восьмом или седьмом, сейчас точно не помню, я решила, что стану работать в милиции, защищать и мать, и себя. Мать, конечно, в первую очередь. Это мой любящий папаша подвигнул меня к такому решению. Пока я не получила юридического образования, так и называла его пренебрежительно: папаша. Потом злость и обида на него как-то сами собой прошли, может, оттого, что я стала взрослой, а мой отец – старым. Он уже давно пил меньше, но голова его совсем перестала соображать.
Он умер, когда Илье исполнилось семь лет. К тому времени у меня уже была собственная квартира, мать сошлась с одиноким соседом по даче, которого я почти не знала, он был лет на десять старше ее. Отчим никогда мне не нравился, за глаза я называла его язвенником-трезвенником. Наверное, потому, что привыкла к пьяным оргиям, устоявшемуся перегару в квартире. Одним словом, чего-то недоставало, чего-то жизненно важного. В квартире отчима все было по-другому: чистота и порядок, какой-то стерильный воздух, навевающий мысли о реанимационной палате, три пары домашних тапочек (одна – для меня), которые мы носили время от времени, предпочитая ходить в квартире босиком или в носках. Трезвая физиономия отчима походила на мордочку хорька.
И мой дом в один миг перестал быть родным. Даже мать показалась мне неродной. Она стала разговаривать каким-то противоестественным голосом, в котором слышались заискивающие ноты, она буквально обхаживала мужа, и я поняла, что она долго не выдержит. И точно: через год культурный и обходительный хорек исчез из дома. В нем все еще царила стерильность, и хотелось вызвать на денек-другой отца с того света, чтобы тот привел все в норму. Глупо, конечно, это все, смешно, но такие мысли были, не скрою.
Потом мать вышла замуж в третий раз. Она мне очень помогала, любила внука, заботилась о нем.
А потом мы остались одни.
Илья часто спрашивал, почему больше не приходит бабушка. Вначале я отвечала, что она уехала, потом сказала ему правду. Господи, эта правда стоила мне дорого. Я ответила на столько вопросов мальчика, что сама заблудилась в своих объяснениях. Не знаю, насколько правильно понял меня Илья, но однажды раз и навсегда успокоился и не стал больше задавать вопросов. Я поняла, что для него бабушка действительно умерла. Не знаю, как он усвоил это, но мне больно было думать – в основном за него, а не за себя. Главное заключалось в том, что он справился с этой сложнейшей для него задачей. Он учился жить; порой мне казалось, что он сумеет преодолеть недуг – были такие иллюзии. Однако Илья все чаще заставлял меня задумываться над тем, что однажды болезнь отступит; она оставит его внешность прежней, но мысли его станут ясные.
Илья любил новые вещи. А еще, я не знаю, как сказать, любил обновление, что ли. Радовался новой зубной щетке, подолгу держал на коленях, рассматривая, новые брюки или рубашку, поглаживал непослушными пальцами, словно исполнял одному только ему ведомый ритуал. У нас была рижская стенка, в прошлом году я продала ее и купила новую. Илья целую неделю не выходил из дома, распределяя вещи по шкафам и ящикам. Ему помогала Света. Я помню, она расставляла книги на полках. А когда она ушла, Илья снял их и расставил по-своему, сообразно своему представлению. Если девочка подбирала книги по размеру и корешкам, то Илья мог разделить собрание сочинений какого-нибудь автора, вставив между томами книгу другого писателя. Да, у него был свой порядок, свое представление, и получилось даже красиво, необычно. Я назвала бы это – авангардом...
Валентина подвела Сергея к книжному шкафу.
На верхней полке вперемежку с художественной литературой находились юридические тома: законы, указы, юридические справочники. Двухтомник «Сказки народов России» был разделен Уголовным кодексом Российской Федерации и далеко выступающей вперед книгой о лесных лекарственных растениях.
Действительно, трудно представить, чем руководствовался больной паренек, расставляя книги. Но у него, несомненно, была своя логика, понять которую невозможно. Сергея посетила мысль: а если бы на полку с книгами взглянул человек с болезнью Дауна, смог бы он разобраться в этом?
На средней полке в ряд стояли тонкие книги с толстыми корками. Сергей, взглядом спросив у хозяйки: «Можно?», открыл шкаф и вынул одну книгу.
Текст в ней был набран крупным шрифтом, на каждой странице красочные картинки, в основном персонажи из сказок. Сергей вытянул книгу наугад, но она оказалась именно той, где было нарушено шитье и виднелся каптал из-за вырванной страницы.
Сергей поставил книгу на место. Валентина, наблюдавшая за ним, пояснила:
– Эту страницу вырвал Илья. Как-то Света Михайлова помимо воли обидела Илью, обозвав неуклюжим медведем. По-моему, в то время они играли во дворе, и от неловкого движения Ильи сломалась постройка из песка. У Ильи была прекрасная память, он пришел домой, достал эту книгу и вырвал страницу.
На ней был нарисован медведь, влезающий в теремок, и зверушки, которые в ужасе разбегаются в разные стороны.
– Он плакал? – неожиданно для самого себя спросил Сергей.
Ширяева отрицательно покачала головой, казалось, ничуть не удивившись вопросу. Несмотря на хмель в голове, отметила еще одну странность в лице гостя: анфас не вязался с его профилем. Глядя на его выступающий подбородок и орлиный нос сбоку, невозможно было представить, что лицо у него круглое.
При повороте головы оно словно трансформировалось, вызывая неприятное ощущение, переносица будто проваливалась, а подбородок становился безвольным.
– Нет... – ответила она. – Илья вообще редко плакал. Младшие относились к нему хорошо, но доставалось от сверстников. Те были более чем жестоки. Что удивляет, девушки его возраста ни разу не прошли мимо, чтобы не поддеть его какой-нибудь плоской шуткой.