Незнанский Фридрих Евсеевич. Прокурор по вызову

   - Ну что ж, большое спасибо. - Турецкий, поднялся и стал прощаться. Вы люди опытные, но все-таки я должен напомнить: о нашем разговоре и вообще о моем визите никому ни слова. Если понадобится, я приглашу вас в Генпрокуратуру.
   Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.
   - Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять - начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.
   - Кто ее видел? - спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.
   - Одна наша пенсионерка.
   - Опознать сможет?
   - Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.
   - Номер, марка машины?
   Участковый махнул рукой:
   - Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.
   - Еще раз спасибо!
   Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал - это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.
   Ну и наконец - самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме "Данко", где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А "Данко" наверняка связана с Минтопэнерго - нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы - Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть - очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.
   Хмуренко. 7 апреля. 20.30
   - Александр Сергеевич! Очень рад, что вы согласились! Вы просто от виселицы меня спасли, от гильотины, можно сказать. - Петр Витальевич был еще любезнее, чем обычно, долго тряс руку своими потными маленькими ладошками, только что целоваться не лез.
   - На что я согласился? - спросил Хмуренко, отстраняясь.
   - Ну вы же приехали прямо к прямому эфиру. - Петр Витальевич возбужденно засмеялся. - Бросьте, Александр Сергеевич! Вы все понимаете. Если вам приятно это слушать, пожалуйста! Я скажу, все что вы хотите, разве мне жалко для вас?!
   - Вы что, хотите, чтобы я вышел сейчас в эфир с аналитической программой?!! - Хмуренко от удивления растерялся и несколько секунд не мог сказать ни слова, беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба в аквариуме. - Да вы в своем уме, Петр Витальевич?! Что угодно ожидал от вас услышать, только не это! Программа же не смонтирована. Я представляю, как страшно далеки вы от всего этого, но вы же не первый день на телевидении!
   - Да нет же! - Петр Витальевич замахал руками. - При чем здесь аналитическая программа? Ежедневный выпуск новостей.
   - А я здесь при чем?! - еще больше удивился Хмуренко. - У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?
   - Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.
   Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:
   - Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? - Он усмехнулся. - Тут возможны варианты.
   - Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.
   - А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.
   - Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, - они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед - один ответ. Или вы все-таки боитесь?
   - Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.
   - Чего тут...
   Хмуренко поднял руку вверх:
   - Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.
   - Три недели! - быстро сказал Петр Витальевич.
   - Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.
   - Включая нынешнюю!
   - Да, черт с вами.
   Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.
   - Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? - спросил он уже другим голосом.
   - Коммунисты приложились.
   - Правда?!
   - Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! - Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. - Я пошел гримироваться.
   Турецкий. 7 апреля. 20.50
   - Как служба? - иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.
   - Костя, что ли, звонил? - заволновался он. - Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.
   - Спроси лучше, сколько раз!
   - Ну и сколько?
   - А ты как думаешь?
   - Не томи, говори давай! - разозлился Турецкий. - Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, - значит, что-то важное.
   - Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут. Ты делом Замятина занимаешься?
   Турецкий на секунду опешил:
   - С чего ты взяла?
   - Дедукция. Ты с Грязновым в муровских подвалах коньяк употреблял, или поддерживал ведомственную традицию: весь вечер был игрушкой темных сил? Ирина Генриховна принюхалась. - Понятно. Коньяком не пахнет.
   - Что тебе понятно?! - Турецкий разозлился в этот раз не на шутку. Говори сейчас же, чего Меркулов хотел! Замятин... Дедукция у нее!
   - Меркулов хотел, чтобы ты ознакомился с последними событиями, например телевизор посмотрел и сразу ему перезвонил.
   - Погоди, Ир, объясни, пожалуйста, что стряслось? - попросил он примирительным тоном. - Война с Австралией?
   - И ты еще говоришь, что на работе не в бирюльки играешь! - Ирина Генриховна всплеснула руками. - А после работы?! Точнее - вместо! Иди включай телевизор, новости начинаются. - Она ушла на кухню, хлопнув за собой дверью.
   Новости вел Хмуренко. Лоб у него был заклеен пластырем. Горит на работе, усмехнулся про себя Турецкий. Хмуренко потрогал пластырь и стал зачитывать краткую сводку событий дня.
   "...Генеральный прокурор Замятин, временно отстраненный от своих обязанностей два дня назад, подает в отставку.
   Президент отставку принимает. Теперь, согласно Конституции, ее должен утвердить Совет Федерации.
   Совет Федерации создает комиссию для расследования обстоятельств дела Замятина и договаривается о взаимодействии с созданной вчера аналогичной комиссией при Президенте России.
   Государственная дума тоже создает комиссию по Замятину и объявляет о недоверии президентской комиссии.
   Информационные агентства со ссылкой на источники в МВД сообщают, что охранное агентство "Вулкан" занималось тотальной слежкой за генпрокурором Замятиным по заказу Сосновского. Сосновский опровергает эти заявления.
   Коммунистические молодчики в центре Москвы совершают нападение на тележурналиста. Тележурналист не боится угроз коммунистических молодчиков и заявляет об этом в эфире..."
   Турецкий схватил телефон и набрал Меркулова.
   - Я говорил с Ильиным и Позняком, - сказал Меркулов, пока Турецкий формулировал первую фразу. - Если тебе известно еще что-то, немедленно приезжай.
   - Ничего мне пока неизвестно. Я их видел последний раз около часа дня.
   - Я понял, что ты им не вполне доверяешь, раз отправился сам в неизвестном направлении. Это из-за твоей дурацкой ссоры с Грязновым?
   - Да все нормально! У меня к ним нет никаких претензий. Пока по крайней мере.
   - Прости, конечно, за мелочную опеку, ты можешь в таком случае объяснить, где был вечером?
   - Нет. Нужно провести трафталогическую экспертизу.
   - А-а-а, Ирина Генриховна рядом! - понимающе сказал Меркулов, услышав эту абракадабру.
   - Да, - вдохновенно соврал Турецкий.
   - Поэтому не можешь объяснить, где был?
   - Да.
   - Новости смотришь?
   - Да.
   - Зайдешь ко мне завтра прямо с утра.
   - Зайду. Кстати, Костя, выплыли новые факты по Минтопэнерго. Нужно кое-что перепроверить.
   - Лично?
   - Там слишком много всего увязано. Дольше объяснять, чем сделать самому. И потом, Замятин на меня давил в связи с этим делом. Возможно, это как-то связано с нашей видеозаписью. Мне понадобится твое официальное указание.
   - По-моему, ты стремишься обнаружить влияние лунного света на плотность рельсов. Ладно, зайди с утра. И приготовь свою бумагу, я подпишу.
   Турецкий. 8 апреля. 8.00
   С утра Меркулова на месте не оказалось, он был на совещании у нового и. о. генерального. Секретарша сказала Турецкому, что Константин Дмитриевич желал ему дальнейших успехов и просил никуда не уходить, не дождавшись его звонка.
   Турецкий оказался в дурацком положении: раз Меркулов просил, значит, придется сидеть сложа руки, ждать его звонка, вместо того чтобы встретиться со следователем Соколовым из городской прокуратуры. А потом среди дня можно и не вырваться.
   У Замятина всегда все не слава богу и не вовремя, сколько его знаю, с раздражением подумал Турецкий. Нашел момент в отставку подавать! Костя просидит на совещании до белых мух, это как пить дать, с учетом двух вчерашних парламентских комиссий.
   Зазвонил телефон. Турецкий снял трубку.
   - Меркулов. Специально сбежал на две минуты, чтобы тебе позвонить. Найди, пожалуйста, время и составь до конца дня план следственно-розыскных мероприятий по делу. Чем масштабнее, тем лучше. Абсолютная реалистичность от тебя не требуется. И выполнять его тебя никто не заставит, но бумага наверняка понадобится.
   - А-а, Константин Дмитриевич! - произнес Турецкий с издевкой. - В Кремль поедешь с моей бумагой! Будешь руководству страны очки втирать. Кстати, мой документ у тебя на столе.
   - Не паясничай. И потом, если руководство страны дает указание втереть себе очки, я обязан его выполнить. А по... Шестову, да? Я подписываю. Правда, не знаю зачем.
   Соколов Турецкому не понравился с первого взгляда. Хотя явных поводов для этого он не дал, наоборот - демонстрировал максимальную готовность к сотрудничеству. Может, именно поэтому не понравился: слишком суетился.
   - Дело решено было передать для расследования мне. Нужно было проверить, имел ли место умышленный поджог... Я подчеркиваю: все это подлежало проверке. Так вот, если он имел место, то совершил его человек, знавший Шестова. Вы согласны с этим, Александр Борисович?
   - С чем согласен? - уточнил Турецкий. - С тем, что веледниковские жители не совершали поджога, или с тем, что это может служить основанием для передачи дела?
   - А в Веледникове Шестов никого не знал, кроме соседей, возможно, но никого из них в тот день на даче не было, - продолжил Соколов, пропустив слова Турецкого мимо ушей. - Значит, корни преступления, еще раз подчеркиваю, если это было преступление, уходят в Москву.
   - Логично, - кивнул Турецкий, - но мы прекрасно знаем, как работает наша система. Она не руководствуется логическими доводами и соображениями целесообразности. Следствие ведет тот орган, на территории которого совершено преступление. Дело передается другому органу, если есть основания для объединения его с другим делом.
   Соколов пожал плечами:
   - Вы мне лекцию хотите прочесть?
   - Нет. Я хочу, чтобы вы мне помогли разобраться, почему дело Шестова, вопреки существующим нормам, решено было передать в Прокуратуру Москвы. Само собой, такое решение состояться не могло, несмотря на его осмысленность с практической точки зрения, в чем вы меня только что пытались убедить.
   Соколов еще раз пожал плечами:
   - Решение о передаче дела принимал не я, как вы понимаете. Меня вызвал начальник следственного управления Мосгорпрокуратуры и сказал: "Примешь дело по факту гибели гражданина Шестова". Я, конечно, поинтересовался, почему оно передано нам.
   - И он сказал вам примерно то же, что вы мне только что изложили?
   - Да.
   - А о подоплеке вы не догадываетесь? Вы же говорили с районным следователем.
   - У районного следователя мания преследования. У них там два тяжких преступления в год, наверное, на весь район. Убийство, тем более не бытовуха, - явление редкое. Он в это дело зубами вцепился. Вот вам и подоплека.
   - Не понял! - удивился Турецкий. - Не вижу связи.
   - Что тут непонятного, Александр Борисович?! - Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. - Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?
   - Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, - сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. - А сейчас - спасибо за помощь.
   Из машины Турецкий позвонил Лидочке:
   - Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.
   - Что-то случилось? - заволновалась Лидочка.
   - Нет, не случилось, - поспешил он ее успокоить.
   - Тогда почему такая срочность?
   - Через двадцать минут, - Турецкий не стал вдаваться в подробности, жду.
   Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел - Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.
   Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.
   - Конспирация? - поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.
   Она кивнула.
   - Вообще-то я не курю. Специально купила. - Она повертела в руках пачку "Парламента".
   - Тогда угости. - Турецкий затянулся. - Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.
   - За мной следят? - ужаснулась она.
   - Не знаю, - признался Турецкий, - это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.
   - Кого "их"?
   - Пока точно не знаю.
   - Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! - Лидочка заметно нервничала. - Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?
   - Извини. Твои "темные личности" приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.
   Лидочка молча закрыла лицо руками.
   - Спокойствие! - Турецкий взял ее за руку. - Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?
   - Нет.
   - Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее - и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.
   - Аркадий?!
   - Не обязательно лично. - Турецкий усмехнулся. - Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?
   - Нет! - Лидочка покачала головой. - Он точно знал, что я там была.
   - Допустим. В таком случае его осведомленность - штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?
   - Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.
   - Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?
   - Нет. Простая кожаная папка.
   - И в ней хранились важные документы?! - удивился Турецкий. - Ты ее случайно уронишь, бумаги рассыплются, - он взмахнул руками, изображая разлетающиеся листы бумаги, - и контракт на миллион баксов сквозняком унесет в окно?!
   - Не унесет! - Лидочка улыбнулась. - Папка была с застежкой.
   - С металлической?
   - С пластиковой. Вы считаете... - Лидочка запнулась.
   - Погоди делать выводы. Сперва я хочу уяснить все детали. Вы смотрели документы в столовой или на веранде?
   - В столовой. Мы, собственно, ничего не смотрели. Леонид Макарович собирался работать утром в субботу. Выпили чаю, поболтали, и я уехала. Во время разговора он держал папку на коленях и периодически машинально перелистывал страницы. А когда пошел меня провожать - оставил ее на веранде.
   - Но он бы не бросил ее на веранде на ночь, как ты считаешь? А спал он, похоже, крепко, если не проснулся, когда начался пожар.
   Лидочка пожала плечами:
   - Вы имеете в виду, не опасался ли он, что их похитят? Нет, не опасался, это я могу сказать точно. Не знаю, как чутко спал Леонид Макарович, но Джек бы вора не проспал.
   - Джек?! Джек - это собака?!
   - Да, овчарка, очень умная. То есть умный. Шестов его любил страшно.
   - Интересно, что он делал во время пожара?
   - Убежал, наверное, со двора. Через забор перепрыгнуть он не мог, значит, под проволочную сетку подрылся. Хотя нет. Шестов говорил, что специально сетку на полметра в землю углубил, причем не в землю даже, а в специальный шлак. Во-первых, он колючий, во-вторых, сетка не так ржавеет. Тогда через забор.
   - Секундочку, секундочку! Почему ты мне раньше про собаку ничего не рассказала? - спросил Турецкий укоризненно.
   - Ну откуда же я могла знать, Александр Борисович, что это важно?
   - Ладно, - сказал Турецкий с досадой, - не будем препираться. Значит, Шестов выпускал на ночь собаку во двор?
   - Не совсем так. Он во входной двери сделал для Джека дверцу. Джек сам, когда хотел, выходил во двор, когда хотел, заходил в дом.
   - На веранду?
   - Да, вход в дом через веранду.
   - И Джек до того ни разу со двора не убегал?
   - Не знаю, Александр Борисович, вроде не убегал... - Лидочка посмотрела на Турецкого с нескрываемым страхом. - Вы считаете, что это было убийство?!
   - Ничего я пока не считаю, успокойся, пожалуйста. Еще - Шестов топил камин?
   - Да, топил.
   - А окна все были закрыты?
   - Он же грипповал - конечно, были закрыты.
   - Надо обязательно узнать, что случилось с Джеком. Я сегодня постараюсь поговорить с сестрой Шестова, если она еще в Москве.
   - А я поговорю со Скрыпником, - сказала Лидочка.
   - Кто такой Скрыпник?
   - Он у нас в "Данко" эксперт по всем вопросам. Кроме того, он старый знакомый Шестова, они живут в одном дворе, вдобавок он еще и собачник.
   - Лучше я с ним поговорю, не надо тебе лишний раз акцентировать свою причастность к пропаже документов. - Турецкий замолчал, стараясь сообразить, как лучше распорядиться временем. Теперь еще этот Скрыпник! Времени не хватает катастрофически. Нужно обязательно съездить осмотреть место пожара. Когда, спрашивается?!
   - Простите, пожалуйста, Александр Борисович, - Лидочка поднялась и озабоченно посмотрела на часы, - мне нужно возвращаться на работу.
   - Да, - кивнул Турецкий рассеянно, - вечером я обязательно позвоню или зайду.
   Времени не хватает! Ни на что не хватает, думал он, глядя, как удаляется Лидочка.
   Когда она отошла метров на пятьдесят, с одной из лавочек поднялся молодой человек и зашагал вслед за ней... Турецкому его лицо показалось знакомым...
   Точно! Водитель бежевой "пятерки"!!!
   Который чуть не врезался в него на повороте с Рижского шоссе в сторону Веледникова.
   Турецкий поднялся и не спеша направился к машине. До офиса "Данко" примерно пять минут ходу, нагнать Лидочку и ее соглядатая ничего не стоит, так что пусть немного оторвутся. Однако, сделав несколько шагов, он передумал. Скорей всего, парень следит за ним, а не за Лидочкой. Раз он увязался за ней, значит, не знает, что она работает поблизости, возможно, вообще ничего про нее не знает.
   Кретин, обругал себя Турецкий. Старый маразматик! Притащил за собой хвост. И кого, главное?! Олуха, юнца желторотого. Надо его спугнуть. Турецкий развернулся и, не скрываясь больше, чуть не бегом кинулся следом за Лидочкой. Парень его заметил, задергался, видимо соображая: разоблачил его Турецкий или просто забыл что-то сказать своей знакомой. В итоге он струхнул: свернул с аллеи и припустил, не оглядываясь, в сторону перекрестка Красноказарменной улицы и Краснокурсантского проезда.
   Турецкий подождал, пока он скроется из виду, и нагнал Лидочку:
   - За тобой только что следил один тип. Высокий, худой, лет двадцати двадцати трех, светлый, кучерявый, лицо круглое, растительности еще мало, бреется, наверное, два раза в неделю...
   - Тот, что на скамейке сидел, когда я проходила мимо? - спросила Лидочка.
   - Ты его заметила?! Запомнила?
   - Да. Узнаю, если увижу.
   - Молодец, замечательно! - обрадовался Турецкий. - Он непрофессионал. Сейчас он дал деру и, судя по всему, потерял нас из виду. Но на всякий случай не иди прямо в офис, зайди в пару магазинов, посмотри через витрину, не объявился ли опять. Он, скорее всего, на машине, у него бежевая "пятерка".
   - А про машину вы откуда знаете? Он уже следил за мной?
   - Не бери в голову, - ответил Турецкий, еще раз мысленно обложив себя последними словами. - Все, до вечера, я тоже опаздываю на работу.
   Турецкий. 8 апреля. 10.30
   Возвратившись после встречи с Лидочкой, Турецкий застал под своей дверью Эдика Позняка, весело болтающего с маленьким сухоньким мужичком пенсионного возраста.
   - Вот это и есть самый главный следователь, - махнул он в сторону подошедшего Турецкого. - Он вас непременно выслушает.
   Мужичок поднялся и, расправив шикарные буденновские усищи, клацнул каблуками:
   - Косых Федор Федорович, старший лейтенант артиллерии в отставке.
   На поношенном сером пиджаке посетителя дружно звякнули две медали "За отвагу".
   - Вы по какому вопросу? - поинтересовался Турецкий, пропуская гостя в кабинет.
   - Я свидетель, - многозначительным шепотом сообщил тот, - желаю поделиться конфиденциальной информацией со следствием.
   - Помочь? - справился Позняк.
   - Иди работай, - захлопнул дверь у него перед носом Турецкий.
   - Так, свидетель чего, простите?
   - Свидетель той самой омерзительной оргии.
   Наконец-то!
   - Хотите кофе? - Боясь спугнуть удачу, Турецкий не спешил набрасываться на долгожданного очевидца так осточертевших уже событий.
   - Кофе я не пью, простите, как вас по имени-отчеству?
   - Александр Борисович, извините, что не представился...
   - Так вот, Александр Борисович, кофе я не пью, но вот чай уважаю и, честно признаться, волнуюсь, а потому если у вас есть чай, то я бы выпил.
   - Конечно, есть. - Турецкий заглянул в стол и убедился, что пакетики "седого графа Дилмаха" - покупал год назад, не меньше, а на работе чай почему-то не пьется, только кофе - все еще валяются среди бумаг. Курите, - подвинул к свидетелю пепельницу.
   Косых достал кисет и трубку и взялся ее набивать.
   - Я что хочу сказать, - как-то нерешительно начал он, - я сразу признаюсь, что смотрел на них в бинокль полчаса, не меньше. А они были голые, и вы можете подумать, что я какой-то маньяк или больной.
   - Я ничего такого не подумаю, - пообещал Турецкий, подвигая посетителю стакан с чаем. - Разве вы могли бы назвать себя свидетелем, если бы не рассмотрели все во всех подробностях?
   - Это точно, - обрадовался Косых. - Это вы правильно сказали. По правде говоря, я вначале больше на фейерверк смотрел. В 1953-м я в Китае служил, адъютантом у генерала Куликова. Китайцы его очень уважали, специалист был, таких теперь, наверное, нет. А на фейерверки китайцы мастера. Генерала однажды на карнавал пригласили, Новый год был и как бы конкурс: от каждой провинции мастер со своим фейерверком. Я тогда просто заболел. Учиться ходил к одному специалисту, Чан Лю его звали, он мне вначале даже порох красить не позволял, а когда мы до слоев дошли, там, знаете, каждая цветная фигура выкладывается в слой и отделяется специальной папиросной бумагой, генерала моего перевели во Владивосток. Так я и не овладел мастерством. Много потом пробовал сам и так и сяк. Но или у нас порох не такой, или еще что, а ничего у меня не получалось. - Он пососал погасшую трубку и вдруг спохватился: - Скажете, приперся старый хрен и болтает неизвестно о чем. Увлекся воспоминаниями, понимаете. Нам, старикам, простительно, но вы меня одергивайте, не стесняйтесь, договорились?