Страница:
— Вероника Сергеевна, вы приезжали в этот дом на своей машине?
— Нет, меня привозили.
— То есть за вами заезжали и везли туда. В дороге вам завязывали глаза или что-то подобное?
— Глаза не завязывали, потому что машина была с какими-то особенными тонированными стеклами, в них ничего не видно.
— Понятно. То есть люди не хотели, чтобы вы знали, куда едете. Значит, их адрес вам неизвестен.
Горелкина попросила разрешения закурить, сильно затянулась, выпустила дым, после чего торжествующе сказала:
— А вот адрес их я знаю!
— Вольфганг сказал?
— Нет, сама случайно выяснила, он-то его вряд ли знает. Первый раз я заметила адрес на заборе. Обычно машина подъезжала вплотную к дому, к крыльцу. Но один раз что-то произошло с автоматическими воротами — сломались или заклинило. Тогда меня высадили из машины и быстро провели через калитку, буквально тащили за руку. Тогда мне на секунду бросилась в глаза табличка: «Тюльпановая улица, 4». И потом это подтвердилось — я увидела в коридоре, на столике возле зеркала, квитанцию оплаты междугородных телефонных разговоров, и там был написан тот же адрес. Как-то я заезжала в гости к подруге, которая живет в том районе. Мы ходили гулять на Тюльпановую улицу, и я посмотрела — тот самый дом.
В кабинет зашли два сотрудника Мамаева и спросили, пойдет ли он с ними в бар пить кофе. Николай Николаевич замахал на них руками, словно отгонял настырных птиц:
— Идите без меня, сейчас не могу.
Когда за ними закрылась дверь, он предложил Горелкиной:
— Давайте попьем кофе, не отходя от кассы. Говорят, сей чудный напиток прочищает мозги. Нам же есть над чем поломать голову.
Мамаев медленно, будто отодвигая неприятную минуту, приготовил две чашки растворимого кофе. Сделав глоток, закурил сигарету и сказал:
— Не хочу вас пугать, Вероника Сергеевна, однако мой скромный опыт подсказывает, что вы находитесь в большой опасности. Вы поневоле стали обладателем важной информации, и людям, которые пуще огня боятся разоблачения, захочется сделать так, чтобы вы молчали. Когда покидали дом на Тюльпановой улице, вас предупреждали, что нужно помалкивать?
— Нет, там все время вертелись какие-то «шестерки», простые охранники, никто из заправил никогда не присутствовал.
— А жаль. Возможно, главари предложили бы вам деньги за молчание или сразу сказали о последствиях излишней разговорчивости. Теперь же, говоря без затей, они захотят убить вас. — Заметив, что Горелкина близка к обмороку, Николай Николаевич торопливо добавил: — Да подождите пугаться, как-нибудь выкрутимся. Существует масса способов выхода из такой ситуации. Сейчас главная проблема заключается в том, что вам нельзя возвращаться домой. Они же приезжали за вами, — значит, знают, где вы живете. Телохранители у вас есть?
— Нет.
— Значит, ехать домой нельзя. Это опасно.
— Куда же мне деваться? — растерянно пролепетала Горелкина.
— Речь идет о сравнительно коротком промежутке времени. Узнав все то, о чем вы мне сейчас рассказали, «силовики» быстро должны разобраться с этим криминальным гнездом. У вас есть подруги или знакомые, у которых можно пожить несколько дней?
Вероника Сергеевна отрицательно покачала головой:
— Близких подруг мало, и почти все они замужем. А одна живет с родителями в такой тесноте, что туда проситься неудобно. Я даже не могу спрятаться в так называемой своей пекарне, поскольку фактически она принадлежит этим людям.
— Наша квартира тоже не настолько просторная, чтобы я мог предоставить убежище, — хмыкнул Мамаев. — Но все-таки попробую вам помочь. У моего товарища, он работает этажом выше, недавно скончалась мать. Теперь ее квартира пустует. Надеюсь, Кувшинов не откажется временно приютить вас, раз уж сложились такие форсмажорные обстоятельства.
Мамаев позвонил некоему Леше и попросил того зайти к нему. Вскоре в кабинете появился очкастый, взлохмаченный мужчина. Горелкина сразу вспомнила, что это ответственный секретарь «Бюллетеня знакомств» Алексей Яковлевич.
— Леша, ситуация сложилась таким образом, что Веронике Сергеевне для ее безопасности требуется скрыться от возможных преследователей. Причины она тебе потом расскажет. Ты можешь поселить ее на несколько дней в маминой квартире?
— Если это настолько серьезно, то что за вопрос.
— Ну вот и славненько.
— Все настолько неожиданно. Я могу заехать домой, взять необходимые вещи? — спросила Горелкина.
Мамаев показал рукой на груду бумаг:
— Вот тут лежат разные материалы на криминальную тему. И почти везде написано, как кто-нибудь кого-нибудь где-нибудь подстерегал. Поэтому я не советовал бы заезжать домой. Хотя прекрасно понимаю, как трудно жить без привычных вещей.
— У меня при себе нет даже зубной щетки.
— Без сопровождения вам лучше все-таки дома не появляться.
— Мы можем сделать так, — обратился к Горелкиной Алексей Яковлевич. — Я через час с небольшим освобождаюсь, сначала мы вместе заедем к вам, а потом — на мамину квартиру.
Вероника Сергеевна согласилась. Мамаев же, подмигнув ей, поддел Алексея Яковлевича:
— Только телохранитель из тебя, Леша, ненадежный. Как ты защитишь женщину от нападения, если даже карате не занимался?
— Карате я не занимался, это ты верно заметил. Зато у меня луженая глотка. И в случае чего я такой крик подниму, что вся округа сбежится.
Шутка была встречена благосклонной улыбкой Горелкиной.
Когда они ушли, Николай Николаевич задумался: кому сообщить про мастерскую фальшивомонетчика — милиции или прокуратуре? У него есть знакомые следователи и там, и там. Вероятность того, что женщина обманула, предельно мала. Стало быть, его наводка будет полезна для каждого, в том отношении, что улучшит их отчетные показатели. Милицию чаще критикуют за всякие промахи, поэтому пусть им повезет.
У Мамаева в каждом отделении милиции имелись свои, как репортер называл, поставщики — люди, которые сообщали для газеты всякую интересную информацию. Разумеется, все делалось с разрешения начальства, никаких секретов не выдавалось. В отделении, на чьем участке находилась Тюльпановая улица, у него был поставщик из оперативно-розыскного отдела. Николай Николаевич позвонил ему и пересказал разговор с Горелкиной. Тот пообещал узнать, чей это дом, и понаблюдать за ним.
Глава 2 Наружное наблюдение
Глава 3 Марьяжная любовь
Глава 4 У царя Траяна ослиные уши
— Нет, меня привозили.
— То есть за вами заезжали и везли туда. В дороге вам завязывали глаза или что-то подобное?
— Глаза не завязывали, потому что машина была с какими-то особенными тонированными стеклами, в них ничего не видно.
— Понятно. То есть люди не хотели, чтобы вы знали, куда едете. Значит, их адрес вам неизвестен.
Горелкина попросила разрешения закурить, сильно затянулась, выпустила дым, после чего торжествующе сказала:
— А вот адрес их я знаю!
— Вольфганг сказал?
— Нет, сама случайно выяснила, он-то его вряд ли знает. Первый раз я заметила адрес на заборе. Обычно машина подъезжала вплотную к дому, к крыльцу. Но один раз что-то произошло с автоматическими воротами — сломались или заклинило. Тогда меня высадили из машины и быстро провели через калитку, буквально тащили за руку. Тогда мне на секунду бросилась в глаза табличка: «Тюльпановая улица, 4». И потом это подтвердилось — я увидела в коридоре, на столике возле зеркала, квитанцию оплаты междугородных телефонных разговоров, и там был написан тот же адрес. Как-то я заезжала в гости к подруге, которая живет в том районе. Мы ходили гулять на Тюльпановую улицу, и я посмотрела — тот самый дом.
В кабинет зашли два сотрудника Мамаева и спросили, пойдет ли он с ними в бар пить кофе. Николай Николаевич замахал на них руками, словно отгонял настырных птиц:
— Идите без меня, сейчас не могу.
Когда за ними закрылась дверь, он предложил Горелкиной:
— Давайте попьем кофе, не отходя от кассы. Говорят, сей чудный напиток прочищает мозги. Нам же есть над чем поломать голову.
Мамаев медленно, будто отодвигая неприятную минуту, приготовил две чашки растворимого кофе. Сделав глоток, закурил сигарету и сказал:
— Не хочу вас пугать, Вероника Сергеевна, однако мой скромный опыт подсказывает, что вы находитесь в большой опасности. Вы поневоле стали обладателем важной информации, и людям, которые пуще огня боятся разоблачения, захочется сделать так, чтобы вы молчали. Когда покидали дом на Тюльпановой улице, вас предупреждали, что нужно помалкивать?
— Нет, там все время вертелись какие-то «шестерки», простые охранники, никто из заправил никогда не присутствовал.
— А жаль. Возможно, главари предложили бы вам деньги за молчание или сразу сказали о последствиях излишней разговорчивости. Теперь же, говоря без затей, они захотят убить вас. — Заметив, что Горелкина близка к обмороку, Николай Николаевич торопливо добавил: — Да подождите пугаться, как-нибудь выкрутимся. Существует масса способов выхода из такой ситуации. Сейчас главная проблема заключается в том, что вам нельзя возвращаться домой. Они же приезжали за вами, — значит, знают, где вы живете. Телохранители у вас есть?
— Нет.
— Значит, ехать домой нельзя. Это опасно.
— Куда же мне деваться? — растерянно пролепетала Горелкина.
— Речь идет о сравнительно коротком промежутке времени. Узнав все то, о чем вы мне сейчас рассказали, «силовики» быстро должны разобраться с этим криминальным гнездом. У вас есть подруги или знакомые, у которых можно пожить несколько дней?
Вероника Сергеевна отрицательно покачала головой:
— Близких подруг мало, и почти все они замужем. А одна живет с родителями в такой тесноте, что туда проситься неудобно. Я даже не могу спрятаться в так называемой своей пекарне, поскольку фактически она принадлежит этим людям.
— Наша квартира тоже не настолько просторная, чтобы я мог предоставить убежище, — хмыкнул Мамаев. — Но все-таки попробую вам помочь. У моего товарища, он работает этажом выше, недавно скончалась мать. Теперь ее квартира пустует. Надеюсь, Кувшинов не откажется временно приютить вас, раз уж сложились такие форсмажорные обстоятельства.
Мамаев позвонил некоему Леше и попросил того зайти к нему. Вскоре в кабинете появился очкастый, взлохмаченный мужчина. Горелкина сразу вспомнила, что это ответственный секретарь «Бюллетеня знакомств» Алексей Яковлевич.
— Леша, ситуация сложилась таким образом, что Веронике Сергеевне для ее безопасности требуется скрыться от возможных преследователей. Причины она тебе потом расскажет. Ты можешь поселить ее на несколько дней в маминой квартире?
— Если это настолько серьезно, то что за вопрос.
— Ну вот и славненько.
— Все настолько неожиданно. Я могу заехать домой, взять необходимые вещи? — спросила Горелкина.
Мамаев показал рукой на груду бумаг:
— Вот тут лежат разные материалы на криминальную тему. И почти везде написано, как кто-нибудь кого-нибудь где-нибудь подстерегал. Поэтому я не советовал бы заезжать домой. Хотя прекрасно понимаю, как трудно жить без привычных вещей.
— У меня при себе нет даже зубной щетки.
— Без сопровождения вам лучше все-таки дома не появляться.
— Мы можем сделать так, — обратился к Горелкиной Алексей Яковлевич. — Я через час с небольшим освобождаюсь, сначала мы вместе заедем к вам, а потом — на мамину квартиру.
Вероника Сергеевна согласилась. Мамаев же, подмигнув ей, поддел Алексея Яковлевича:
— Только телохранитель из тебя, Леша, ненадежный. Как ты защитишь женщину от нападения, если даже карате не занимался?
— Карате я не занимался, это ты верно заметил. Зато у меня луженая глотка. И в случае чего я такой крик подниму, что вся округа сбежится.
Шутка была встречена благосклонной улыбкой Горелкиной.
Когда они ушли, Николай Николаевич задумался: кому сообщить про мастерскую фальшивомонетчика — милиции или прокуратуре? У него есть знакомые следователи и там, и там. Вероятность того, что женщина обманула, предельно мала. Стало быть, его наводка будет полезна для каждого, в том отношении, что улучшит их отчетные показатели. Милицию чаще критикуют за всякие промахи, поэтому пусть им повезет.
У Мамаева в каждом отделении милиции имелись свои, как репортер называл, поставщики — люди, которые сообщали для газеты всякую интересную информацию. Разумеется, все делалось с разрешения начальства, никаких секретов не выдавалось. В отделении, на чьем участке находилась Тюльпановая улица, у него был поставщик из оперативно-розыскного отдела. Николай Николаевич позвонил ему и пересказал разговор с Горелкиной. Тот пообещал узнать, чей это дом, и понаблюдать за ним.
Глава 2 Наружное наблюдение
По прокуратуре разнеслась интересная для профессионалов новость — в Страсбургском суде завершился процесс, который условно можно назвать «Федоренко против России».
Петрозаводец Федоренко носил негласный титул «бумажного короля» — владел крупными целлюлозно-бумажными предприятиями. На него было заведено сомнительное уголовное дело. Он обратился через своего адвоката в Европейский суд по правам человека с жалобой на российское правосудие. Предметом иска стало долгое предварительное заключение и сверх всякой меры затянутое расследование. В конце концов страна процесс проиграла, бизнесмен выиграл — Европейский суд обратил внимание на чудовищно длительный срок содержания подозреваемого под стражей.
С точки зрения страсбургских юристов, в деле Федоренко была нарушена конвенция по правам человека, а именно тот параграф, в котором говорится о праве содержащихся под стражей быть судимыми в разумные сроки. В тексте постановления подчеркивалось, что предварительное заключение является «исключительной мерой».
В принципе все решения Страсбургского суда носят рекомендательный характер. Однако до сих пор не было ни одного случая, чтобы какое-нибудь правительство не выполнило эти «рекомендации». Конкретное решение по поводу петрозаводского промышленника для России означает только одно: существующая в стране практика содержания подозреваемых под стражей де-юре признана незаконной. А уж раз появился прецедент, то с содержанием под стражей без достаточных оснований следует быть поосторожней. Можно представить, какой поток жалоб от россиян обрушится сейчас на благополучный Страсбург.
— Вывод таков: не следует нам раньше времени арестовывать прокурора и начальника УВД, — сказал на оперативке Александр Борисович, имея в виду Селихова и Гордиенко, — пусть пока погуляют на свободе. Сейчас нужно сосредоточить внимание на младшем Гордиенко, загадочном Ростиславе Григорьевиче и совершающем сегодня путешествие из Люксембурга в Москву господине Балясникове. За этим субчиком будет вестись непрерывное наблюдение, чтобы выявить его здешние контакты.
Светлана Перова доложила, что у Балясникова на руках имеется открытый обратный билет, то есть без конкретной даты. Поэтому неизвестно, сколько времени он собирается пробыть в России. Надо полагать, в любом случае номинальный гендиректор зеленодольского металлургического постарается использовать свое пребывание здесь на полную катушку, с наибольшим коэффициентом полезного действия. Бизнесмены не привыкли тратить деньги впустую.
Фотографии Балясникова в личном деле на заводе не было. Ее нашли в одном из институтов, где он работал прежде. У него характерное лицо с острым, выпирающим подбородком. Наблюдатели в Шереметьево-2 безошибочно узнали его. Встречал Балясникова моложавый, статный мужчина с офицерской выправкой. Оперативникам удалось сделать их фотографии. Встреча друзей выглядела достаточно сдержанной. Обменявшись рукопожатиями, они прошли на автомобильную стоянку, где сели в поджидавший их «ауди» с номером Московской области. У машины были тонированные стекла. Водитель в аэропорт не ходил, до появления гостя он сидел все время за рулем.
Как и следовало ожидать, машина приехала в Зеленодольск, остановилась на улице Гагарина, у дома номер 15. Оба пассажира вышли и скрылись в подъезде. «Ауди» уехал, а ближе к вечеру вернулся, доставив Анатолия Гордиенко. Через два часа он вышел с мужчиной, который встречал Балясникова. Оба были в хорошем настроении, о чем-то весело разговаривали, перебивая друг друга. Они уехали на том же «ауди». Балясников до утра из дома не выходил.
К вечеру Турецкий уже знал, что двухкомнатная квартира в этом доме является собственностью Григория Балясникова, а автомобиль зарегистрирован на имя жителя Ярославля Ростислава Григорьевича Ладошкина.
Назавтра, без четверти одиннадцать, за Балясниковым приехала машина, и он отправился на свой завод. Когда «ауди» остановился возле проходной, наблюдатели увидели, что вместе с Балясниковым из него вышли двое вчерашних приятелей — Анатолий Гордиенко и, можно было предполагать с большой долей уверенности, Ладошкин. Наблюдателям уже сообщили, что Ладошкин, как и Гордиенко, бывший морской офицер, они вместе служили в Северограде, одновременно демобилизовались.
На заводе Балясников и его компаньоны три часа обсуждали положение дел с главным бухгалтером. С другими сотрудниками они в этот день не общались. Покинув завод без десяти три, вся троица отправилась обедать в ресторан «Золотая роза», где пробыла почти полтора часа.
Когда они покинули ресторан, то поехали на машине к северной окраине города. Выехав из Зеленодольска, «ауди» с большой для зимней дороги скоростью, примерно сто двадцать километров, продолжал двигаться в северном направлении. Муровский «форд» с наблюдателями долгое время не отставал от них. Однако вмешался досадный случай — кончался бензин, и наблюдателям пришлось остановиться на колонке, чтобы заправиться. После этого говорить о дальнейшем преследовании было нелепо.
Петрозаводец Федоренко носил негласный титул «бумажного короля» — владел крупными целлюлозно-бумажными предприятиями. На него было заведено сомнительное уголовное дело. Он обратился через своего адвоката в Европейский суд по правам человека с жалобой на российское правосудие. Предметом иска стало долгое предварительное заключение и сверх всякой меры затянутое расследование. В конце концов страна процесс проиграла, бизнесмен выиграл — Европейский суд обратил внимание на чудовищно длительный срок содержания подозреваемого под стражей.
С точки зрения страсбургских юристов, в деле Федоренко была нарушена конвенция по правам человека, а именно тот параграф, в котором говорится о праве содержащихся под стражей быть судимыми в разумные сроки. В тексте постановления подчеркивалось, что предварительное заключение является «исключительной мерой».
В принципе все решения Страсбургского суда носят рекомендательный характер. Однако до сих пор не было ни одного случая, чтобы какое-нибудь правительство не выполнило эти «рекомендации». Конкретное решение по поводу петрозаводского промышленника для России означает только одно: существующая в стране практика содержания подозреваемых под стражей де-юре признана незаконной. А уж раз появился прецедент, то с содержанием под стражей без достаточных оснований следует быть поосторожней. Можно представить, какой поток жалоб от россиян обрушится сейчас на благополучный Страсбург.
— Вывод таков: не следует нам раньше времени арестовывать прокурора и начальника УВД, — сказал на оперативке Александр Борисович, имея в виду Селихова и Гордиенко, — пусть пока погуляют на свободе. Сейчас нужно сосредоточить внимание на младшем Гордиенко, загадочном Ростиславе Григорьевиче и совершающем сегодня путешествие из Люксембурга в Москву господине Балясникове. За этим субчиком будет вестись непрерывное наблюдение, чтобы выявить его здешние контакты.
Светлана Перова доложила, что у Балясникова на руках имеется открытый обратный билет, то есть без конкретной даты. Поэтому неизвестно, сколько времени он собирается пробыть в России. Надо полагать, в любом случае номинальный гендиректор зеленодольского металлургического постарается использовать свое пребывание здесь на полную катушку, с наибольшим коэффициентом полезного действия. Бизнесмены не привыкли тратить деньги впустую.
Фотографии Балясникова в личном деле на заводе не было. Ее нашли в одном из институтов, где он работал прежде. У него характерное лицо с острым, выпирающим подбородком. Наблюдатели в Шереметьево-2 безошибочно узнали его. Встречал Балясникова моложавый, статный мужчина с офицерской выправкой. Оперативникам удалось сделать их фотографии. Встреча друзей выглядела достаточно сдержанной. Обменявшись рукопожатиями, они прошли на автомобильную стоянку, где сели в поджидавший их «ауди» с номером Московской области. У машины были тонированные стекла. Водитель в аэропорт не ходил, до появления гостя он сидел все время за рулем.
Как и следовало ожидать, машина приехала в Зеленодольск, остановилась на улице Гагарина, у дома номер 15. Оба пассажира вышли и скрылись в подъезде. «Ауди» уехал, а ближе к вечеру вернулся, доставив Анатолия Гордиенко. Через два часа он вышел с мужчиной, который встречал Балясникова. Оба были в хорошем настроении, о чем-то весело разговаривали, перебивая друг друга. Они уехали на том же «ауди». Балясников до утра из дома не выходил.
К вечеру Турецкий уже знал, что двухкомнатная квартира в этом доме является собственностью Григория Балясникова, а автомобиль зарегистрирован на имя жителя Ярославля Ростислава Григорьевича Ладошкина.
Назавтра, без четверти одиннадцать, за Балясниковым приехала машина, и он отправился на свой завод. Когда «ауди» остановился возле проходной, наблюдатели увидели, что вместе с Балясниковым из него вышли двое вчерашних приятелей — Анатолий Гордиенко и, можно было предполагать с большой долей уверенности, Ладошкин. Наблюдателям уже сообщили, что Ладошкин, как и Гордиенко, бывший морской офицер, они вместе служили в Северограде, одновременно демобилизовались.
На заводе Балясников и его компаньоны три часа обсуждали положение дел с главным бухгалтером. С другими сотрудниками они в этот день не общались. Покинув завод без десяти три, вся троица отправилась обедать в ресторан «Золотая роза», где пробыла почти полтора часа.
Когда они покинули ресторан, то поехали на машине к северной окраине города. Выехав из Зеленодольска, «ауди» с большой для зимней дороги скоростью, примерно сто двадцать километров, продолжал двигаться в северном направлении. Муровский «форд» с наблюдателями долгое время не отставал от них. Однако вмешался досадный случай — кончался бензин, и наблюдателям пришлось остановиться на колонке, чтобы заправиться. После этого говорить о дальнейшем преследовании было нелепо.
Глава 3 Марьяжная любовь
Сто раз взвесив все «за» и «против», Александр Борисович решил допросить прокурора Селихова. Основной довод против заключался в том, что, узнав о внимании к Селихову, связанные с прокурором преступники могут затаиться. Однако поскольку их паническое движение к потайным норам тоже могло стать облегчающим наблюдение фактором, Турецкий, обсудив положение с коллегами, склонился в пользу допроса.
Селихова допрашивал Александр Борисович, а Светлана Перова вела протокол.
У появившегося в кабинете Селихова была написана на лице вселенская скорбь. Мысленно Виктор Николаевич уже распрощался со своей должностью и теперь страстно молил Всевышнего об одном — чтобы его оставили на свободе. В глубине души он решил вести себя со следователями искренне, правда, если подвернется возможность безболезненно утаить какие-либо мелочи, помалкивать, лишнего на себя не взваливать. Существуют же вещи, о которых человек может забыть, это объективная реальность. Сами напомнят — отрицать не станет, но торопливо выворачивать душу наизнанку нецелесообразно. В конце концов, у него есть компаньоны с большими связями во властных структурах, может, они сами отмажутся и его выручат.
Турецкий примерно догадывался о прокурорской позиции, подобные законники уже попадались в его практике. Поэтому он старался задавать вопросы, не допускающие двусмысленных толкований.
Первый вопрос немножко огорошил Селихова. Если такое начало, значит, следователи знают свое дело. С радужными иллюзиями насчет того, что можно скрыть некоторые факты, придется расстаться.
— Скажите, пожалуйста, какие обстоятельства натолкнули вас на мысль предложить Татьяне Земцовой работу в московском банке?
После такого вопроса говорить об обыкновенной симпатии к этой эффектной женщине было нелепо. Наверняка следователи побывали в том банке и узнали, сколько усилий ему пришлось потратить, умоляя малознакомых людей подыскать для Земцовой приемлемую вакансию. Пришлось признаться:
— Меня попросил об этом наш начальник УВД.
— То есть по каким-то причинам Татьяна как сотрудница пункта обмена валюты была неугодна Гордиенко. Хотя должность у нее достаточно скромная. Вы спрашивали Альберта Васильевича об этих причинах?
— Нет, не нашел нужным. По тону я понял, что мое любопытство было бы нежелательно.
— Однако вы же могли отказаться. Сказать, что у вас нет такой возможности. Земцова — бухгалтер, специалист в далекой от вас сфере. Может быть, начальник УВД шантажировал вас нешуточным компроматом, например съемками разухабистой оргии?
Селихов подавленно молчал.
— Да вы не стесняйтесь, Виктор Николаевич, выкладывайте все как на духу. — Турецкий встал и походил по кабинету, три шага в одну сторону, три — в другую. — Сами прекрасно понимаете, тот же Гордиенко выгораживать вас не станет. Будет несоответствие в ваших показаниях — устроим очную ставку. Есть такая неприятная процедура. Да в той же злополучной сауне были и другие свидетели. Ведь камера не робот, она не снимает сама по себе, ею управляют живые люди. Я уж не говорю о таком важном свидетеле, как сама Земцова. Ей-то совсем скрывать нечего.
— Это произошло через два месяца после моего вступления в должность, — выдавил Селихов. — К тому времени я слегка освоился в городе, и мне казалось, что меня окружает нормальный коллектив людей, с которыми можно не только работать, но и приятно проводить свободное время. У меня в жизни не так уж много праздников. Это еще с юности. Как праздник, обязательно провожу его в одиночестве. Вокруг собираются компании, веселятся. И у меня есть знакомые ровесники, но почему-то меня крайне редко куда-нибудь приглашали. А мне хотелось бывать в обществе. И если на Новый год я мог обмануть себя, сказать, что это семейный праздник и его нужно проводить дома, то Восьмое марта, Первое мая, Седьмое ноября я просто до слез переживал из-за своего одиночества. Даже в студенческие, казалось бы, лучшие годы, веселья мне не хватало. Потом я женился. Жена по натуре замкнутый человек, опять же в компаниях мы с ней оказывались редко. Короче говоря, когда мэр и начальник УВД по-свойски пригласили меня расслабиться на даче в Акуловке, я, ничего не подозревая, согласился с ребяческой радостью. Там собралось много народу, все шутили, от души веселились. На меня это произвело большое впечатление, было что вспомнить. Хотелось побывать там еще. Я понял, что Владимирцев и Гордиенко в Акуловке свои люди, приезжают туда регулярно. Мне же напрашиваться было неудобно, все-таки я солидное должностное лицо. Думал, если же пригласят, то ломаться не стану. А они словно испытывали мое терпение — пригласили в Акуловку второй раз только через месяц.
— Кто пригласил? — поинтересовался Турецкий.
— Мэр позвонил, Евгений Афанасьевич. Там снова было прекрасное застолье, непринужденное веселье, красивые женщины, причем не те, которых я видел в прошлый раз. Одна из них, Татьяна, мне особенно понравилась, и она отнеслась ко мне благосклонно. Я, рисуясь перед ней своей удалью, выпил лишнего, вдобавок меня опьянила ее доступность, поэтому я забыл обо всем на свете. Как говорится, потерял контроль над собой… остальное вы, наверное, знаете.
— Нет, только догадываемся. Поэтому лучше расскажите.
— Начальник УВД прислал мне с курьером кассету. По телефону сказал с усмешкой: «Это тебе сувенир, чтобы не задирал нос. Помни, мы тут все одной крови».
— Теперь следовало ожидать, что рано или поздно они попросят вас о какой-нибудь услуге. Какая была первая просьба?
— Вот про Земцову и была, — вздохнул прокурор.
— Гордиенко звонил?
— Да, Альберт Васильевич. Честно говоря, Татьяна мне очень понравилась, я даже надеялся на продолжение романа. Но, увы, все мои поползновения она встречала в штыки. Так что наша связь ограничилась одним разом.
Александр Борисович закурил, опять походил по кабинету. Сейчас он напоминал льва, готовящегося наброситься на свою жертву.
— Просьбу о трудоустройстве знакомой женщины, да еще на хорошее место, нельзя назвать противозаконной, не правда ли? — сказал Турецкий. — Для такого пустяка не имеет смысла пускать в ход эротическую съемку. Значит, для них это почему-то было важно. Почему?
— Я не стал спрашивать. Во-первых, боялся нарваться на скандал. Во-вторых, мне это было безразлично. Ну просят убрать Земцову. Может, она сама их шантажирует? Может, хотят помочь какому-то своему человеку. Не знаю.
— Ладно, к этому мы еще вернемся. А вот о чем-то явно противозаконном, о таком, что претило вашим принципам, они просили?
Лоб Селихова покрылся испариной.
— Просили, чтобы я отобрал у Поливанова два дела, которые он вел. Про убийство троих предпринимателей и про фальшивые доллары.
— Прямо-таки с этого начали? — недоверчиво посмотрел на допрашиваемого Александр Борисович и, не дождавшись ответа, сказал: — Хорошо, положим, что так. Попросили — значит чего-то боялись. А откуда они узнали, что Юрий Поливанов почти довел дело до конца?
— Ну я им рассказывал, — произнес после паузы прокурор и добавил: — Немножко.
— На этот раз вы знали, какие причины заставляли Гордиенко просить об отстранении успешно работающего следователя?
— В общих чертах. Он сказал, что там случайно оказались замешаны его знакомые, достойные люди, которые могут невинно пострадать.
— И вы поверили?! — вырвалось у Светланы.
— А что мне еще оставалось делать!
— Да есть много вариантов, как себя вести в подобной ситуации. Вы выбрали такой — не идти на обострение отношений с шантажистами. Выполнять их приказания, лишь бы оставили в покое. И все же есть основания полагать, что это была не первая их просьба.
Прокурор насторожился, а Турецкий иезуитски медленно достал и стал закуривать сигарету.
— Если вы помните, Виктор Николаевич, в свое время я спрашивал вас про отсутствующие в отобранных у Поливанова делах документы, — в частности, меня интересовал договор купли-продажи контрольного пакета акций зеленодольского металлургического, который якобы приобрел некий Балясников. Тогда вы сослались на неряшливость Поливанова, его неумение содержать бумаги в порядке. Теперь, Виктор Николаевич, я могу совершенно официально заявить вам, что этот договор, за который якобы проголосовало общее собрание акционеров, Юрий Павлович вам передавал. — Заметив, что прокурор хочет что-то сказать, Турецкий попросил жестом не перебивать его. — Договор был передан вам, есть совершенно точные подтверждения. Так что если кто и мог потерять его, то только вы, а уж никак не Поливанов. Благо Юрий Павлович понял, с кем имеет дело. Поэтому сохранились нотариально заверенные копии с этого и других документов… Вы желаете что-то спросить. Наверное, хотите узнать, откуда у нас появились эти материалы? Узнаете на суде.
— Меня сейчас арестуют?
— Нет! — жестко отрезал Турецкий. — Дадите подписку о невыезде. И боже вас упаси пересказывать кому-либо содержание нашего разговора.
Селихова допрашивал Александр Борисович, а Светлана Перова вела протокол.
У появившегося в кабинете Селихова была написана на лице вселенская скорбь. Мысленно Виктор Николаевич уже распрощался со своей должностью и теперь страстно молил Всевышнего об одном — чтобы его оставили на свободе. В глубине души он решил вести себя со следователями искренне, правда, если подвернется возможность безболезненно утаить какие-либо мелочи, помалкивать, лишнего на себя не взваливать. Существуют же вещи, о которых человек может забыть, это объективная реальность. Сами напомнят — отрицать не станет, но торопливо выворачивать душу наизнанку нецелесообразно. В конце концов, у него есть компаньоны с большими связями во властных структурах, может, они сами отмажутся и его выручат.
Турецкий примерно догадывался о прокурорской позиции, подобные законники уже попадались в его практике. Поэтому он старался задавать вопросы, не допускающие двусмысленных толкований.
Первый вопрос немножко огорошил Селихова. Если такое начало, значит, следователи знают свое дело. С радужными иллюзиями насчет того, что можно скрыть некоторые факты, придется расстаться.
— Скажите, пожалуйста, какие обстоятельства натолкнули вас на мысль предложить Татьяне Земцовой работу в московском банке?
После такого вопроса говорить об обыкновенной симпатии к этой эффектной женщине было нелепо. Наверняка следователи побывали в том банке и узнали, сколько усилий ему пришлось потратить, умоляя малознакомых людей подыскать для Земцовой приемлемую вакансию. Пришлось признаться:
— Меня попросил об этом наш начальник УВД.
— То есть по каким-то причинам Татьяна как сотрудница пункта обмена валюты была неугодна Гордиенко. Хотя должность у нее достаточно скромная. Вы спрашивали Альберта Васильевича об этих причинах?
— Нет, не нашел нужным. По тону я понял, что мое любопытство было бы нежелательно.
— Однако вы же могли отказаться. Сказать, что у вас нет такой возможности. Земцова — бухгалтер, специалист в далекой от вас сфере. Может быть, начальник УВД шантажировал вас нешуточным компроматом, например съемками разухабистой оргии?
Селихов подавленно молчал.
— Да вы не стесняйтесь, Виктор Николаевич, выкладывайте все как на духу. — Турецкий встал и походил по кабинету, три шага в одну сторону, три — в другую. — Сами прекрасно понимаете, тот же Гордиенко выгораживать вас не станет. Будет несоответствие в ваших показаниях — устроим очную ставку. Есть такая неприятная процедура. Да в той же злополучной сауне были и другие свидетели. Ведь камера не робот, она не снимает сама по себе, ею управляют живые люди. Я уж не говорю о таком важном свидетеле, как сама Земцова. Ей-то совсем скрывать нечего.
— Это произошло через два месяца после моего вступления в должность, — выдавил Селихов. — К тому времени я слегка освоился в городе, и мне казалось, что меня окружает нормальный коллектив людей, с которыми можно не только работать, но и приятно проводить свободное время. У меня в жизни не так уж много праздников. Это еще с юности. Как праздник, обязательно провожу его в одиночестве. Вокруг собираются компании, веселятся. И у меня есть знакомые ровесники, но почему-то меня крайне редко куда-нибудь приглашали. А мне хотелось бывать в обществе. И если на Новый год я мог обмануть себя, сказать, что это семейный праздник и его нужно проводить дома, то Восьмое марта, Первое мая, Седьмое ноября я просто до слез переживал из-за своего одиночества. Даже в студенческие, казалось бы, лучшие годы, веселья мне не хватало. Потом я женился. Жена по натуре замкнутый человек, опять же в компаниях мы с ней оказывались редко. Короче говоря, когда мэр и начальник УВД по-свойски пригласили меня расслабиться на даче в Акуловке, я, ничего не подозревая, согласился с ребяческой радостью. Там собралось много народу, все шутили, от души веселились. На меня это произвело большое впечатление, было что вспомнить. Хотелось побывать там еще. Я понял, что Владимирцев и Гордиенко в Акуловке свои люди, приезжают туда регулярно. Мне же напрашиваться было неудобно, все-таки я солидное должностное лицо. Думал, если же пригласят, то ломаться не стану. А они словно испытывали мое терпение — пригласили в Акуловку второй раз только через месяц.
— Кто пригласил? — поинтересовался Турецкий.
— Мэр позвонил, Евгений Афанасьевич. Там снова было прекрасное застолье, непринужденное веселье, красивые женщины, причем не те, которых я видел в прошлый раз. Одна из них, Татьяна, мне особенно понравилась, и она отнеслась ко мне благосклонно. Я, рисуясь перед ней своей удалью, выпил лишнего, вдобавок меня опьянила ее доступность, поэтому я забыл обо всем на свете. Как говорится, потерял контроль над собой… остальное вы, наверное, знаете.
— Нет, только догадываемся. Поэтому лучше расскажите.
— Начальник УВД прислал мне с курьером кассету. По телефону сказал с усмешкой: «Это тебе сувенир, чтобы не задирал нос. Помни, мы тут все одной крови».
— Теперь следовало ожидать, что рано или поздно они попросят вас о какой-нибудь услуге. Какая была первая просьба?
— Вот про Земцову и была, — вздохнул прокурор.
— Гордиенко звонил?
— Да, Альберт Васильевич. Честно говоря, Татьяна мне очень понравилась, я даже надеялся на продолжение романа. Но, увы, все мои поползновения она встречала в штыки. Так что наша связь ограничилась одним разом.
Александр Борисович закурил, опять походил по кабинету. Сейчас он напоминал льва, готовящегося наброситься на свою жертву.
— Просьбу о трудоустройстве знакомой женщины, да еще на хорошее место, нельзя назвать противозаконной, не правда ли? — сказал Турецкий. — Для такого пустяка не имеет смысла пускать в ход эротическую съемку. Значит, для них это почему-то было важно. Почему?
— Я не стал спрашивать. Во-первых, боялся нарваться на скандал. Во-вторых, мне это было безразлично. Ну просят убрать Земцову. Может, она сама их шантажирует? Может, хотят помочь какому-то своему человеку. Не знаю.
— Ладно, к этому мы еще вернемся. А вот о чем-то явно противозаконном, о таком, что претило вашим принципам, они просили?
Лоб Селихова покрылся испариной.
— Просили, чтобы я отобрал у Поливанова два дела, которые он вел. Про убийство троих предпринимателей и про фальшивые доллары.
— Прямо-таки с этого начали? — недоверчиво посмотрел на допрашиваемого Александр Борисович и, не дождавшись ответа, сказал: — Хорошо, положим, что так. Попросили — значит чего-то боялись. А откуда они узнали, что Юрий Поливанов почти довел дело до конца?
— Ну я им рассказывал, — произнес после паузы прокурор и добавил: — Немножко.
— На этот раз вы знали, какие причины заставляли Гордиенко просить об отстранении успешно работающего следователя?
— В общих чертах. Он сказал, что там случайно оказались замешаны его знакомые, достойные люди, которые могут невинно пострадать.
— И вы поверили?! — вырвалось у Светланы.
— А что мне еще оставалось делать!
— Да есть много вариантов, как себя вести в подобной ситуации. Вы выбрали такой — не идти на обострение отношений с шантажистами. Выполнять их приказания, лишь бы оставили в покое. И все же есть основания полагать, что это была не первая их просьба.
Прокурор насторожился, а Турецкий иезуитски медленно достал и стал закуривать сигарету.
— Если вы помните, Виктор Николаевич, в свое время я спрашивал вас про отсутствующие в отобранных у Поливанова делах документы, — в частности, меня интересовал договор купли-продажи контрольного пакета акций зеленодольского металлургического, который якобы приобрел некий Балясников. Тогда вы сослались на неряшливость Поливанова, его неумение содержать бумаги в порядке. Теперь, Виктор Николаевич, я могу совершенно официально заявить вам, что этот договор, за который якобы проголосовало общее собрание акционеров, Юрий Павлович вам передавал. — Заметив, что прокурор хочет что-то сказать, Турецкий попросил жестом не перебивать его. — Договор был передан вам, есть совершенно точные подтверждения. Так что если кто и мог потерять его, то только вы, а уж никак не Поливанов. Благо Юрий Павлович понял, с кем имеет дело. Поэтому сохранились нотариально заверенные копии с этого и других документов… Вы желаете что-то спросить. Наверное, хотите узнать, откуда у нас появились эти материалы? Узнаете на суде.
— Меня сейчас арестуют?
— Нет! — жестко отрезал Турецкий. — Дадите подписку о невыезде. И боже вас упаси пересказывать кому-либо содержание нашего разговора.
Глава 4 У царя Траяна ослиные уши
Старшину милицейского СОБРа Артюхина хоронили с воинскими почестями. Стоял безветренный, морозный день. После салюта оружейные дымки подолгу неподвижно висели в воздухе. На похороны явился весь свободный от дежурства личный состав. На поминки же из коллег остались только капитан Росляков и майор Шаповалов. Не такие уж близкие они были погибшему Вячеславу люди, пошли же, чтобы уважить его родственников. А то все начальство сразу разъехалось, все собровцы сейчас находятся в командировке в Чечне. Неудобно получится — служил человек в милиции, а милиционеров на поминках нет.
Народу в двухкомнатной квартире набилось битком. Тесно, душно. Через час начали расходиться. И Росляков, и Шаповалов, сказав по поминальному тосту, тоже собрались уходить. Вдова Артюхина, Елена, вышла в коридор проводить сослуживцев мужа. Они сказали, чтобы в случае любой надобности обращалась к ним за помощью, оставили свои координаты. Узнав, что Росляков работает в дежурной части, Елена сказала:
— А ведь это я вам тогда звонила и сообщила про убийство следователя. Будто случайно его увидела.
Они не сразу поняли, что речь идет о Юрии Поливанове. Тогда Елена рассказала, в каком угнетенном состоянии Вячеслав вернулся в тот вечер домой и заставил ее пойти позвонить из телефона-автомата в милицию.
На следующее утро у Шаповалова прихватило сердце, хотя раньше никогда не болело. Жена Николая Михайловича хотя и не медик по образованию и ничем никогда не болела, однако очень увлекалась всякими лекарствами и знала, что в каких случаях нужно принимать. Оставила мужа дома и, строго-настрого приказав никуда не выходить, побежала на работу, откуда звонила каждый час и справлялась о самочувствии.
Николай Михайлович лежал и вспоминал Артюхина. Есть все-таки люди — не винтики. Выполнял парень приказы командования как положено, а внутри все бурлило от негодования. Вот и сгорел. Шаповалову ли его не понять. Многое знает из тех непотребств, которые творятся у них в милиции, а молчит. Правда, от этого уже совсем невмоготу, того и жди, сорвешься. Сейчас он самому себе напоминает того сказочного мальчика, который владел монаршим секретом и кричал ночью в яму: «У царя Траяна ослиные уши». Человеку необходимо выговориться, излить душу, иначе она засохнет, погибнет. Если бы Шаповалов мог рассказать все, что ему известно о закулисных махинациях милиции, земля бы перевернулась.
А ведь шел-то он сюда за романтикой. Привлекали его борьба за справедливость — задержание бандитов, погони, стрельба. Конечно, тут без крови не обойдешься, но ведь должен же кто-то бороться со злом. Поначалу так и складывалось: были и погони, и задержания, и наказание порока, и триумфы по этому поводу. В Зеленодольске раньше тоже была нормальная обстановка. Она могла показаться рутинной. Однако, когда с приходом нового начальника УВД, Гордиенко, положение изменилось в худшую сторону, можно оценить прежнюю и считать ее нормальной. С появлением Гордиенко о романтике милицейских будней пришлось забыть. Теперь люди шли сюда работать только для решения своих проблем.
Всем милиционерам было известно любимое изречение Альберта Васильевича: «Если у кого нет судимости, это не его заслуга, а наша недоработка». С его легкой руки недоработки исправлялись очень быстро. В милиции наладили поточный метод производства уголовных дел. За считанные минуты любого человека могли превратить в преступника. Для Гордиенко важно было иметь хорошие показатели раскрываемости, на милицейском жаргоне их называют «палки». Фабрикация уголовных дел была сразу поставлена на поток. Сыщики регулярно хватали пьяниц, бомжей, приезжих и подкидывали им стандартный джентльменский набор: расточенный газовый пистолет, патроны, наркотики — и эти беззащитные, ни в чем неповинные люди шли под суд. Агенты Гордиенко сами сколачивали банды, провоцировали их на грабежи. Те отправлялись «на дело», а на месте преступления, в засаде, их уже поджидали отважные сыщики.
На шаповаловской душе тоже лежит страшный грех, он был послушной марионеткой в руках у начальства и редко проявлял недовольство. Так ведь Гордиенко быстро купил его с потрохами — сразу дал ему квартиру. С тех пор Шаповалов выполнял все его самые бредовые указания. Николаю Михайловичу приходилось самому задерживать подозрительных субъектов, у которых в сумках он находил патроны, пистолеты, пластит, электродетонаторы. Обычно этих людей подпаивал кто-нибудь из милицейских агентов, потом отходил якобы позвонить, оставив тому «на минутку» свою сумку. Правда, большинство уголовных дел, инициированных таким способом, позже прокуратурой было приостановлено. Однако к тому времени сыщики уже успевали с пафосной трескотней отчитаться об одержанных победах.
Народу в двухкомнатной квартире набилось битком. Тесно, душно. Через час начали расходиться. И Росляков, и Шаповалов, сказав по поминальному тосту, тоже собрались уходить. Вдова Артюхина, Елена, вышла в коридор проводить сослуживцев мужа. Они сказали, чтобы в случае любой надобности обращалась к ним за помощью, оставили свои координаты. Узнав, что Росляков работает в дежурной части, Елена сказала:
— А ведь это я вам тогда звонила и сообщила про убийство следователя. Будто случайно его увидела.
Они не сразу поняли, что речь идет о Юрии Поливанове. Тогда Елена рассказала, в каком угнетенном состоянии Вячеслав вернулся в тот вечер домой и заставил ее пойти позвонить из телефона-автомата в милицию.
На следующее утро у Шаповалова прихватило сердце, хотя раньше никогда не болело. Жена Николая Михайловича хотя и не медик по образованию и ничем никогда не болела, однако очень увлекалась всякими лекарствами и знала, что в каких случаях нужно принимать. Оставила мужа дома и, строго-настрого приказав никуда не выходить, побежала на работу, откуда звонила каждый час и справлялась о самочувствии.
Николай Михайлович лежал и вспоминал Артюхина. Есть все-таки люди — не винтики. Выполнял парень приказы командования как положено, а внутри все бурлило от негодования. Вот и сгорел. Шаповалову ли его не понять. Многое знает из тех непотребств, которые творятся у них в милиции, а молчит. Правда, от этого уже совсем невмоготу, того и жди, сорвешься. Сейчас он самому себе напоминает того сказочного мальчика, который владел монаршим секретом и кричал ночью в яму: «У царя Траяна ослиные уши». Человеку необходимо выговориться, излить душу, иначе она засохнет, погибнет. Если бы Шаповалов мог рассказать все, что ему известно о закулисных махинациях милиции, земля бы перевернулась.
А ведь шел-то он сюда за романтикой. Привлекали его борьба за справедливость — задержание бандитов, погони, стрельба. Конечно, тут без крови не обойдешься, но ведь должен же кто-то бороться со злом. Поначалу так и складывалось: были и погони, и задержания, и наказание порока, и триумфы по этому поводу. В Зеленодольске раньше тоже была нормальная обстановка. Она могла показаться рутинной. Однако, когда с приходом нового начальника УВД, Гордиенко, положение изменилось в худшую сторону, можно оценить прежнюю и считать ее нормальной. С появлением Гордиенко о романтике милицейских будней пришлось забыть. Теперь люди шли сюда работать только для решения своих проблем.
Всем милиционерам было известно любимое изречение Альберта Васильевича: «Если у кого нет судимости, это не его заслуга, а наша недоработка». С его легкой руки недоработки исправлялись очень быстро. В милиции наладили поточный метод производства уголовных дел. За считанные минуты любого человека могли превратить в преступника. Для Гордиенко важно было иметь хорошие показатели раскрываемости, на милицейском жаргоне их называют «палки». Фабрикация уголовных дел была сразу поставлена на поток. Сыщики регулярно хватали пьяниц, бомжей, приезжих и подкидывали им стандартный джентльменский набор: расточенный газовый пистолет, патроны, наркотики — и эти беззащитные, ни в чем неповинные люди шли под суд. Агенты Гордиенко сами сколачивали банды, провоцировали их на грабежи. Те отправлялись «на дело», а на месте преступления, в засаде, их уже поджидали отважные сыщики.
На шаповаловской душе тоже лежит страшный грех, он был послушной марионеткой в руках у начальства и редко проявлял недовольство. Так ведь Гордиенко быстро купил его с потрохами — сразу дал ему квартиру. С тех пор Шаповалов выполнял все его самые бредовые указания. Николаю Михайловичу приходилось самому задерживать подозрительных субъектов, у которых в сумках он находил патроны, пистолеты, пластит, электродетонаторы. Обычно этих людей подпаивал кто-нибудь из милицейских агентов, потом отходил якобы позвонить, оставив тому «на минутку» свою сумку. Правда, большинство уголовных дел, инициированных таким способом, позже прокуратурой было приостановлено. Однако к тому времени сыщики уже успевали с пафосной трескотней отчитаться об одержанных победах.