Страница:
— А вы не ехидничайте, гражданин следователь, — сказал Альберт Васильевич. — И воспитывал. И старался уберечь от дурного влияния. Мой сын огнестрельным оружием не балуется. У него даже в детстве игрушечного пистолета не было. Я считаю, такие игрушки развивают в человеке агрессивность.
— Игрушечного пистолета не было, так, может, был игрушечный кинжал?
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что на теле следователя Поливанова помимо огнестрельных ранений имелись и колотые раны, сделанные офицерским кортиком.
— Вот это уже подстава. — Гордиенко попытался изобразить возмущение. — Вы же прекрасно знаете, что кортик у Анатолия украли.
— Как раз этого мы и не знаем, — сказал Турецкий и, заметив, что задержанный открыл рот, сделал останавливающий жест: — Только не надо сейчас вспоминать про пожар в управлении, про сгоревший жесткий диск. Эти басни мы уже слышали. Настоящих доказательств кражи кортика нет. Вы лучше скажите, где сейчас находятся Анатолий и Ладошкин?
— Про Ладошкина ничего не знаю. Кто он мне такой, чтобы я за ним следил!
— Хорошо. А сын где? Мы хотели встретиться с ним, поговорить. Но не можем найти Анатолия.
Гордиенко покачал головой:
— Я не знаю, где он сейчас находится. Я его вообще редко вижу, мы оба люди занятые. Но, глядя на ваши методы работы, видя, как вы хватаете невиновных, думаю, что сын вправе позаботиться о своей безопасности.
Глава 7 Всюду жизнь
Глава 8 История с географией
Глава 9 Случайное совпадение
— Игрушечного пистолета не было, так, может, был игрушечный кинжал?
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что на теле следователя Поливанова помимо огнестрельных ранений имелись и колотые раны, сделанные офицерским кортиком.
— Вот это уже подстава. — Гордиенко попытался изобразить возмущение. — Вы же прекрасно знаете, что кортик у Анатолия украли.
— Как раз этого мы и не знаем, — сказал Турецкий и, заметив, что задержанный открыл рот, сделал останавливающий жест: — Только не надо сейчас вспоминать про пожар в управлении, про сгоревший жесткий диск. Эти басни мы уже слышали. Настоящих доказательств кражи кортика нет. Вы лучше скажите, где сейчас находятся Анатолий и Ладошкин?
— Про Ладошкина ничего не знаю. Кто он мне такой, чтобы я за ним следил!
— Хорошо. А сын где? Мы хотели встретиться с ним, поговорить. Но не можем найти Анатолия.
Гордиенко покачал головой:
— Я не знаю, где он сейчас находится. Я его вообще редко вижу, мы оба люди занятые. Но, глядя на ваши методы работы, видя, как вы хватаете невиновных, думаю, что сын вправе позаботиться о своей безопасности.
Глава 7 Всюду жизнь
На следующий день, после того как Алексей Яковлевич пристроил Веронику на квартире своей покойной матери, Мамаев подробно пересказал ему историю про фальшивомонетчика и его мастерскую на Тюльпановой улице. Сказал, что «поставщик» из оперативно-розыскного отдела обещал узнать подноготную этого дома.
Как и многие другие журналисты, Николай Николаевич охотно заходил к Кувшинову — у того в кабинете дозволялось курить. Сам-то Мамаев сидит в комнате на четверых. Если там все станут дымить, немного наработаешь. Приходится идти в конец коридора и стоять на неуютной лестнице черного хода. Уж лучше спуститься к Алексею, там хоть сидеть можно. Вот и сегодня, когда выдалась свободная минута, он зашел к ответственному секретарю.
— Как там ведет себя твоя жиличка? — с улыбкой спросил Николай Николаевич, подсаживаясь к столу.
Кувшинов оторвался от чтения верстки и тоже закурил.
— Торчит как в норе. Из дому нос высунуть боится. Здорово ты напугал ее.
— Питается святым духом?
— Ношу ей жратву. Как раньше матери покупал, так теперь ей. А что делать?! Порадовал ты меня.
— Здрасте! Я-то при чем? — с наигранным возмущением воскликнул Мамаев. — Это же она во всем виновата, ее угораздило связаться с криминальным миром. А мы с тобой протягиваем человеку, попавшему в беду, руку помощи.
— Что-то я особенно не заметил, чтобы ты протягивал. Пока она сидит на моей шее. А мне это нужно? — уставился на репортера Кувшинов. — Протеже твоя, а отдуваться приходится мне. Долго ей еще прятаться? Доколе коршуну кружить?
Последние слова показали, что Алексей Яковлевич сердится не по-настоящему.
— Доколе кружить, сие никому не ведомо, — в тон ему ответил репортер. — Мой знакомый из розыскного отдела уже ходил к тому дому, все там вокруг облазил. По его словам, в доме происходят какие-то непонятки. Внешне ничего подозрительного он не увидел. При нем никто туда не входил и не выходил. Однако чувствуется, что жизнь там теплится, то есть дом обитаемый. Внутрь же он не может ворваться ни с того ни с сего. Вдруг это провокация.
— Вряд ли.
— Я тоже почти уверен, что Вероника говорит правду. Зачем ей вредить самой себе. Она же вменяемый человек. Однако теоретически это вполне может быть хитроумная афера, суть которой от нас в настоящий момент скрыта. И потом, пойми — мы с тобой Горелкину видели, знаем, слышали ее искреннюю интонацию. Милиционер же ориентируется только на мой сухой пересказ событий. Вот он для страховки и «закладывается» на допустимый вариант сверхловкого обмана. Ворвется в дом, где ситуация окажется совершенно чистой, а его потом попрут с работы. Но ты, Леша, не падай духом, — подбодрил он приятеля. — Милиция не сидит сложа руки, действует. Мой «поставщик» уже узнал, на чье имя зарегистрирована эта двухэтажная каменная избушка. Тоже весьма подозрительная ситуация. Недвижимость принадлежит некоему Охапкину, который живет за тридевять земель от Ярославля — в Сибири, в райцентре Ананьевске. Ты знаешь такой?
— Первый раз слышу.
— Я тоже. Поэтому наша милиция послала в Ананьевское УВД поручение — пусть свяжутся с Охапкиным и разберутся, что к чему. Скорей всего, это подставное лицо какого-нибудь мафиози, у которого уже есть несколько домов, так новые он на других людей оформляет. Или этот человек занимает какой-нибудь заметный пост. Тогда там может быть и фальшивомонетная мастерская, и ликеро-водочный завод, и вообще что угодно. Сейчас милиция пытается прищучить Охапкина. Значит, дело идет. Я слежу за новостями. Чувствую, пахнет жареным. Понимаю, Леша, тебе несладко приходится, но ты уж потерпи.
— Да нет, меня это не особенно напрягает, — сказал Кувшинов. — Мне до лампочки.
Демонстративно обозначив свое безразличие, Алексей Яковлевич покривил душой. Общение с Горелкиной не только не напрягало его — раз от раза оно становилось ему приятней.
Сначала он думал, что виной всему привычка — у старого холостяка, Кувшинов развелся двенадцать лет назад, был заведенный уклад жизни, которого он придерживался с точностью метронома. В определенные дни Алексей Яковлевич ходил по магазинам. У него уже имелся богатый покупательский опыт: знал, где какие продукты дешевле, что нужно брать на оптовых рынках. На рынке у него была своя постоянная молочница, у которой каждую субботу в девять утра брал творог и сметану.
После смерти матери, когда все это перестало быть нужным, Алексей почувствовал себя выбитым из колеи. Как ни много он был занят на работе, а свободного времени тоже оставалось достаточно, и Кувшинов не знал, чем его занять. Он пытался учить испанский язык, коллекционировать значки или марки, но это его не увлекало. По магазинам ходить стало не нужно, поскольку отпала необходимость в больших закупках. Сам он ел немного и в основном то, что подвернется под руку. Поэтому забота о Горелкиной пришлась весьма кстати, она придала осмысленность существованию одинокого холостяка. Снова у него появился человек, которому нужно посвящать время. Вскоре же Алексей Яковлевич понял, что эта женщина ему очень нравится.
Он прекрасно помнил их знакомство, когда Вероника пришла забирать из «Бюллетеня знакомств» свое объявление. Помнил свою корявую шутку насчет того, не подарит ли она ему океан нежности. Помнил ее ответ мол, поздно уже. Воспитание Кувшинова можно считать в известной степени ханжеским. Во всяком случае, слово «проститутка» являлось в их доме сильным ругательством. Если мать или отец о ком-нибудь так отзывались, для них такого человека больше не существовало. В представлении молодого Алексея проститутка — это что-то грязное, грубое, вызывающее гадливость. Все это никоим образом не вязалось с очаровательной женщиной — ухоженной, красивой, с мелодичным голосом. Алексей Яковлевич даже робел перед ней, сам удивляясь такому состоянию. По логике вещей, Вероника должна была побаиваться хозяина, предоставившего ей убежище. В какой-то мере от этого человека зависела ее судьба. Получилось же наоборот. Однако, не высказывая лишнего подобострастия, она была с ним нежна и приветлива, давала путные советы, касающиеся одежды или стрижки. Последним Кувшинов уже воспользовался: пошел в рекомендованный Вероникой салон красоты, подстригся так, как она сказала, после чего стал выглядеть гораздо привлекательнее.
В тот раз, когда они заезжали к ней домой, Вероника взяла кое-что из одежды, то, что поместилось в одну большую сумку. Теперь она придумывала разные сочетания туалетов, поэтому казалось, будто постоянно ходит в новых нарядах. Сегодня она встретила Кувшинова в пятнистых брючках и белой кофте.
— Если вы не будете брать на покупки мои деньги, я объявлю голодовку, — сказала Горелкина, глядя, как он извлекает из пакета продукты: мороженые овощи, рыбу, сок, апельсины, печенье.
— Я столько зарабатываю, что в состоянии купить еду, не задумываясь об этом. Тем более что мы ужинаем вместе.
— Все равно мне неудобно. Я и так села вам на шею, вдобавок вы взяли меня на довольствие.
Алексей Яковлевич засмеялся:
— Это только сырье. А вы из него делаете еду. Причем такую, какая мне и не снилась. Так что, можно считать, я еще на вас навариваю. Если заказывать такую еду в ресторанах, в два счета вылетишь в трубу.
Вероника действительно хорошо готовила, в пекарне ее предложения по улучшению рецептов встречались на ура. Конечно, курить и читать она любила гораздо больше, но сейчас, находясь в заточении и имея уйму свободного времени, она еще больше разнообразила свой кулинарный арсенал. Хваля ее, Кувшинов был совершенно искренен.
— Я тут провожу время почти как в санатории, — сказала Вероника. — Отличная еда, телевизор, книги, антикварная мебель. Жаль, не умею играть. — Она кивнула на пианино. — Вы умеете?
— Нет. Мама играла.
— Неужели вас в детстве не учили музыке?
— Учили, — с гримасой отвращения признался Кувшинов. — Только мне это не очень нравилось. Поэтому, когда детство кончилось, я больше к пианино не подходил. Чего еще, кроме музыки, вам не хватает?
— Пожалуй, прогулок на свежем воздухе. Алексей, мне бы хотелось спуститься к машине, прогреть ее. Если она будет долго стоять на морозе, аккумулятор разрядится, потом ни за что не заведется.
— В принципе Мамаев запретил выходить. Но, думаю, ненадолго можно. Только вместе.
Они пришли к выводу, что лучше выйти вечером и не зажигать у машины габаритные огни. Зачем привлекать лишнее внимание?
После ужина они вышли во двор. Кувшинов шел к автомобилю, испытывая чувство откровенного беспокойства. Ему казалось, что вот-вот послышатся выстрелы или того хлеще — стоит завести машину, как раздастся взрыв.
За те две недели, что синий «фольксваген» стоял без движения, его припорошило снегом. Вокруг не было никаких следов, — значит, никто не подходил к машине. Замерзший двигатель завелся с третьей попытки. Кувшинов тоже сел в салон рядом с Вероникой.
— Почему мир так несовершенен? — вздохнула она. — Почему мы не можем сейчас куда-нибудь беззаботно поехать, по пути останавливаясь в уютных придорожных харчевнях?
Алексей Яковлевич был настроен менее романтично.
— Сейчас мы не сможем выехать при всем желании, потому что стоим в сугробе, — едва заметно улыбнулся он. — Нужно будет принести из дома лопату, у меня есть, и разбросать снег. Вдруг действительно понадобится выехать отсюда.
Прогрев и закрыв машину, они направились к дому. Когда, поднявшись на свой этаж, остановились перед дверью квартиры, оба почувствовали неловкость. Сегодня уже все сделано, и Кувшинову пора возвращаться домой. Если он опять войдет в квартиру, это будет означать, что намерен остаться. В глубине души Вероника надеялась на такое его решение. Только сама инициативу проявить не могла. Алексей слишком положительный человек, чтобы навязываться ему, он сделал Веронике столько хорошего. Как надумает, пусть так и будет.
Алексей открыл дверь и, пропустив Веронику, следом вошел в квартиру.
Как и многие другие журналисты, Николай Николаевич охотно заходил к Кувшинову — у того в кабинете дозволялось курить. Сам-то Мамаев сидит в комнате на четверых. Если там все станут дымить, немного наработаешь. Приходится идти в конец коридора и стоять на неуютной лестнице черного хода. Уж лучше спуститься к Алексею, там хоть сидеть можно. Вот и сегодня, когда выдалась свободная минута, он зашел к ответственному секретарю.
— Как там ведет себя твоя жиличка? — с улыбкой спросил Николай Николаевич, подсаживаясь к столу.
Кувшинов оторвался от чтения верстки и тоже закурил.
— Торчит как в норе. Из дому нос высунуть боится. Здорово ты напугал ее.
— Питается святым духом?
— Ношу ей жратву. Как раньше матери покупал, так теперь ей. А что делать?! Порадовал ты меня.
— Здрасте! Я-то при чем? — с наигранным возмущением воскликнул Мамаев. — Это же она во всем виновата, ее угораздило связаться с криминальным миром. А мы с тобой протягиваем человеку, попавшему в беду, руку помощи.
— Что-то я особенно не заметил, чтобы ты протягивал. Пока она сидит на моей шее. А мне это нужно? — уставился на репортера Кувшинов. — Протеже твоя, а отдуваться приходится мне. Долго ей еще прятаться? Доколе коршуну кружить?
Последние слова показали, что Алексей Яковлевич сердится не по-настоящему.
— Доколе кружить, сие никому не ведомо, — в тон ему ответил репортер. — Мой знакомый из розыскного отдела уже ходил к тому дому, все там вокруг облазил. По его словам, в доме происходят какие-то непонятки. Внешне ничего подозрительного он не увидел. При нем никто туда не входил и не выходил. Однако чувствуется, что жизнь там теплится, то есть дом обитаемый. Внутрь же он не может ворваться ни с того ни с сего. Вдруг это провокация.
— Вряд ли.
— Я тоже почти уверен, что Вероника говорит правду. Зачем ей вредить самой себе. Она же вменяемый человек. Однако теоретически это вполне может быть хитроумная афера, суть которой от нас в настоящий момент скрыта. И потом, пойми — мы с тобой Горелкину видели, знаем, слышали ее искреннюю интонацию. Милиционер же ориентируется только на мой сухой пересказ событий. Вот он для страховки и «закладывается» на допустимый вариант сверхловкого обмана. Ворвется в дом, где ситуация окажется совершенно чистой, а его потом попрут с работы. Но ты, Леша, не падай духом, — подбодрил он приятеля. — Милиция не сидит сложа руки, действует. Мой «поставщик» уже узнал, на чье имя зарегистрирована эта двухэтажная каменная избушка. Тоже весьма подозрительная ситуация. Недвижимость принадлежит некоему Охапкину, который живет за тридевять земель от Ярославля — в Сибири, в райцентре Ананьевске. Ты знаешь такой?
— Первый раз слышу.
— Я тоже. Поэтому наша милиция послала в Ананьевское УВД поручение — пусть свяжутся с Охапкиным и разберутся, что к чему. Скорей всего, это подставное лицо какого-нибудь мафиози, у которого уже есть несколько домов, так новые он на других людей оформляет. Или этот человек занимает какой-нибудь заметный пост. Тогда там может быть и фальшивомонетная мастерская, и ликеро-водочный завод, и вообще что угодно. Сейчас милиция пытается прищучить Охапкина. Значит, дело идет. Я слежу за новостями. Чувствую, пахнет жареным. Понимаю, Леша, тебе несладко приходится, но ты уж потерпи.
— Да нет, меня это не особенно напрягает, — сказал Кувшинов. — Мне до лампочки.
Демонстративно обозначив свое безразличие, Алексей Яковлевич покривил душой. Общение с Горелкиной не только не напрягало его — раз от раза оно становилось ему приятней.
Сначала он думал, что виной всему привычка — у старого холостяка, Кувшинов развелся двенадцать лет назад, был заведенный уклад жизни, которого он придерживался с точностью метронома. В определенные дни Алексей Яковлевич ходил по магазинам. У него уже имелся богатый покупательский опыт: знал, где какие продукты дешевле, что нужно брать на оптовых рынках. На рынке у него была своя постоянная молочница, у которой каждую субботу в девять утра брал творог и сметану.
После смерти матери, когда все это перестало быть нужным, Алексей почувствовал себя выбитым из колеи. Как ни много он был занят на работе, а свободного времени тоже оставалось достаточно, и Кувшинов не знал, чем его занять. Он пытался учить испанский язык, коллекционировать значки или марки, но это его не увлекало. По магазинам ходить стало не нужно, поскольку отпала необходимость в больших закупках. Сам он ел немного и в основном то, что подвернется под руку. Поэтому забота о Горелкиной пришлась весьма кстати, она придала осмысленность существованию одинокого холостяка. Снова у него появился человек, которому нужно посвящать время. Вскоре же Алексей Яковлевич понял, что эта женщина ему очень нравится.
Он прекрасно помнил их знакомство, когда Вероника пришла забирать из «Бюллетеня знакомств» свое объявление. Помнил свою корявую шутку насчет того, не подарит ли она ему океан нежности. Помнил ее ответ мол, поздно уже. Воспитание Кувшинова можно считать в известной степени ханжеским. Во всяком случае, слово «проститутка» являлось в их доме сильным ругательством. Если мать или отец о ком-нибудь так отзывались, для них такого человека больше не существовало. В представлении молодого Алексея проститутка — это что-то грязное, грубое, вызывающее гадливость. Все это никоим образом не вязалось с очаровательной женщиной — ухоженной, красивой, с мелодичным голосом. Алексей Яковлевич даже робел перед ней, сам удивляясь такому состоянию. По логике вещей, Вероника должна была побаиваться хозяина, предоставившего ей убежище. В какой-то мере от этого человека зависела ее судьба. Получилось же наоборот. Однако, не высказывая лишнего подобострастия, она была с ним нежна и приветлива, давала путные советы, касающиеся одежды или стрижки. Последним Кувшинов уже воспользовался: пошел в рекомендованный Вероникой салон красоты, подстригся так, как она сказала, после чего стал выглядеть гораздо привлекательнее.
В тот раз, когда они заезжали к ней домой, Вероника взяла кое-что из одежды, то, что поместилось в одну большую сумку. Теперь она придумывала разные сочетания туалетов, поэтому казалось, будто постоянно ходит в новых нарядах. Сегодня она встретила Кувшинова в пятнистых брючках и белой кофте.
— Если вы не будете брать на покупки мои деньги, я объявлю голодовку, — сказала Горелкина, глядя, как он извлекает из пакета продукты: мороженые овощи, рыбу, сок, апельсины, печенье.
— Я столько зарабатываю, что в состоянии купить еду, не задумываясь об этом. Тем более что мы ужинаем вместе.
— Все равно мне неудобно. Я и так села вам на шею, вдобавок вы взяли меня на довольствие.
Алексей Яковлевич засмеялся:
— Это только сырье. А вы из него делаете еду. Причем такую, какая мне и не снилась. Так что, можно считать, я еще на вас навариваю. Если заказывать такую еду в ресторанах, в два счета вылетишь в трубу.
Вероника действительно хорошо готовила, в пекарне ее предложения по улучшению рецептов встречались на ура. Конечно, курить и читать она любила гораздо больше, но сейчас, находясь в заточении и имея уйму свободного времени, она еще больше разнообразила свой кулинарный арсенал. Хваля ее, Кувшинов был совершенно искренен.
— Я тут провожу время почти как в санатории, — сказала Вероника. — Отличная еда, телевизор, книги, антикварная мебель. Жаль, не умею играть. — Она кивнула на пианино. — Вы умеете?
— Нет. Мама играла.
— Неужели вас в детстве не учили музыке?
— Учили, — с гримасой отвращения признался Кувшинов. — Только мне это не очень нравилось. Поэтому, когда детство кончилось, я больше к пианино не подходил. Чего еще, кроме музыки, вам не хватает?
— Пожалуй, прогулок на свежем воздухе. Алексей, мне бы хотелось спуститься к машине, прогреть ее. Если она будет долго стоять на морозе, аккумулятор разрядится, потом ни за что не заведется.
— В принципе Мамаев запретил выходить. Но, думаю, ненадолго можно. Только вместе.
Они пришли к выводу, что лучше выйти вечером и не зажигать у машины габаритные огни. Зачем привлекать лишнее внимание?
После ужина они вышли во двор. Кувшинов шел к автомобилю, испытывая чувство откровенного беспокойства. Ему казалось, что вот-вот послышатся выстрелы или того хлеще — стоит завести машину, как раздастся взрыв.
За те две недели, что синий «фольксваген» стоял без движения, его припорошило снегом. Вокруг не было никаких следов, — значит, никто не подходил к машине. Замерзший двигатель завелся с третьей попытки. Кувшинов тоже сел в салон рядом с Вероникой.
— Почему мир так несовершенен? — вздохнула она. — Почему мы не можем сейчас куда-нибудь беззаботно поехать, по пути останавливаясь в уютных придорожных харчевнях?
Алексей Яковлевич был настроен менее романтично.
— Сейчас мы не сможем выехать при всем желании, потому что стоим в сугробе, — едва заметно улыбнулся он. — Нужно будет принести из дома лопату, у меня есть, и разбросать снег. Вдруг действительно понадобится выехать отсюда.
Прогрев и закрыв машину, они направились к дому. Когда, поднявшись на свой этаж, остановились перед дверью квартиры, оба почувствовали неловкость. Сегодня уже все сделано, и Кувшинову пора возвращаться домой. Если он опять войдет в квартиру, это будет означать, что намерен остаться. В глубине души Вероника надеялась на такое его решение. Только сама инициативу проявить не могла. Алексей слишком положительный человек, чтобы навязываться ему, он сделал Веронике столько хорошего. Как надумает, пусть так и будет.
Алексей открыл дверь и, пропустив Веронику, следом вошел в квартиру.
Глава 8 История с географией
Из суммарных показаний зеленодольских собровцев составилась более или менее объемная картина механизма по ликвидации неугодных мэру и начальнику УВД людей. Удивительным в этой иерархии было то, что командовать бойцами помимо Владимирцева и Гордиенко могли два человека, по логике вещей не имеющих к ним отношения по службе: сын Альберта Васильевича Анатолий и его товарищ Ростислав Ладошкин. Оба вели себя донельзя нагло, особенно не таясь, явно надеялись отвлечь от себя любую угрозу руками прокурора или мэра. О начальнике УВД и говорить не приходится — уж за родного-то сына Гордиенко порадеет.
Деньги бойцам после выполнения задания выдавал Ростислав Григорьевич. Собровцам иногда доводилось слышать его разговоры по телефону, и они сказали, что тот представлялся собеседникам под разными именами: Вадим или Игорь, Игорь Олегович. У этого Ростислава был старый пистолет ТК, «Тульский Коровин». Это им он убивал всех. А младший Гордиенко пользовался только кортиком. Им он добивал расстрелянные жертвы, цинично называя это «контрольным уколом».
Из истории криминалистики известно, что обычно преступники старались придумать какую-нибудь хитрость, чтобы отвести от себя подозрения. Тогда их было бы труднее поймать. Зеленодольские гангстеры оказались здесь новаторами: они настолько уверовали в собственную безнаказанность, что почти не пытались закамуфлировать свои действия. Надевали шерстяные маски с прорезями для глаз, этим предосторожности и ограничивались. Надо же так обнаглеть: войти в ресторан, где ужинал человек, причем не один — с товарищем, вывести его, увезти и убить!
Получалось, что Юрий Поливанов вышел на след преступников. Поэтому они его и убили. Эти же люди расправились и с отцом молодого следователя. Сначала московские сыщики полагали, что его убийство связано с профессиональной деятельностью вице-мэра, так как многим жуликам он насыпал соли под хвост. Потом на первое место вышла другая версия.
Турецкий попросил выявить круг лиц, с которыми общался Павел Игнатьевич в последние дни перед гибелью. Одним из первых, с кем встречался после похорон сына, был следователь городской прокуратуры Позолотин.
Дмитрий Андреевич рассказал Романовой, что общался с вице-мэром через неделю после гибели Юрия.
— Мы душевно поговорили. Поливанов сказал, что он бывший военный прокурор, имеет навыки в следовательской работе и поэтому будет проводить самостоятельное расследование. Мы договорились держать друг друга в курсе всех новостей. С тех пор больше мы с ним, увы, не общались.
Когда на оперативке Галина доложила о своем разговоре, Яковлев хмыкнул:
— Видать, этот следователь не внушал Павлу Игнатьевичу доверия. Новости у него были. Я разговаривал с Лагманом. Он был последним, с кем говорил вице-мэр. Так вот Игорь Матвеевич сказал, что Поливанов узнал, как сына заманили в ловушку. Какой-то незнакомец позвонил ему по мобильному телефону, зарегистрированному в Ярославле.
— На Ярославле прямо свет клином сошелся, — вздохнул Турецкий.
— Так это хорошо! — бодро произнес Володя. — География не распылена. Легче сконцентрировать наши усилия.
— Как раз география распылена, — напомнил Грязнов. — Есть же еще некий Охапкин, который получил от Балясникова заказ на установку охранной сигнализации на металлургическом заводе. Нужно послать в Ананьевск запрос, пусть проверят его по своей базе данных.
— Светлана, займись этим, пожалуйста, — попросил Александр Борисович.
Перова находилась не в лучшей форме: бледная, тихая. «Пусть некоторое время посидит в управлении, — решил Турецкий. — Во всяком случае, в Зеленодольск посылать ее не стоит».
— Наверное, суммарные сведения о действиях Павла Игнатьевича можно выяснить у его вдовы. Если ему удалось что-то узнать, он должен был бы поделиться с женой, чтобы ее утешить.
Грязнов возразил Александру Борисовичу:
— Она вряд ли нам поможет. Мы сейчас знаем гораздо больше нее. Известны все убийцы. Один собровец погиб, четверо арестованы, осталось поймать двоих — Гордиенко и этого ярославца. При чем тут вдова?!
— Интересно, как Поливанов установил, где зарегистрирован мобильник. Наверное, были какие-то свидетели.
— Про этот мобильник уже можно забыть! — не унимался Вячеслав Иванович. — У них сто таких мобильников. Старые уничтожают, покупают новые. Галине же давали на заводе какой-то его телефон. Он теперь отвечает?
— Нет, блокирован.
— Ну вот. Так и все остальные. Что мы можем еще выяснить у Валентины Олеговны? Хотя… — Прервав свой поток красноречия, Грязнов задумчиво почесал затылок. — А вдруг она что-то уточнит? Надо хвататься за любую соломинку.
Все знали манеру Вячеслава Ивановича: начать за здравие, кончить за упокой, — поэтому и не вступали с ним в пререкания. Видят, человек спорит сам с собой, в этом споре и рождается истина. Если интуиция подсказывает ему, что все-таки нужно поговорить с вдовой, так и следует поступить.
— Давайте я подскочу в Зеленодольск, — вызвался Яковлев.
— Только не один, — предупредил Александр Борисович и обернулся к Курбатову: — Съезди с ним. Вдруг там еще кого-нибудь придется навестить.
Светлана Перова сказала, что звонила на завод, но от Балясникова ни слуху ни духу.
— Да не появится он теперь, — твердо заявил Грязнов. — Прячется вместе с ними. Хорошо еще, если эти разбойники его не пришьют. Ведь для них любой свидетель страшнее пистолета. Представляю, как он жалеет, что высунул нос из своего великого герцогства.
— Кроме Балясникова исчезли Балахонова, Гордиенко, Ладошкин. Кто печатает фальшивые деньги, неизвестно. В общем, господа, наш детектив все больше превращается в триллер, — подвел итог обсуждения Турецкий.
Чтобы принять московских следователей, Валентина Олеговна отпросилась с работы. Муж действительно кое-что ей рассказывал, только она после гибели сына находилась в таком состоянии, что подробности начисто вылетели из головы. Помнила одно — телефон человека, заманившего Юрия в Ноготково, Поливанову удалось узнать в прокуратуре, там все звонки фиксируются. Нужно будет проверить, совпадает ли номер с тем, который Романовой дали на металлургическом заводе.
Следователи уже собрались уходить, когда раздался звонок и в квартире появилась Кристина Лазаревская, помощник прокурора. Она часто навещала Валентину Олеговну. Узнав, о чем речь, Кристина сказала, что Павел Игнатьевич выяснял какие-то подробности у Юриного коллеги, следователя Костюшина, и сразу позвонила Александру. Тот вспомнил, что в его сообщении Павла Игнатьевича заинтересовало то, что встречу Юре назначил совершенно незнакомый человек.
Теперь оставалось посетить отдел связи прокуратуры, где звонки регистрировались по определителю номеров. Начальник отдела быстро нашел нужный номер: раньше им интересовались и Поливанов, и следователь Позолотин.
Назавтра этот номер сверили с тем, который Романова узнала на заводе и по которому застала Ладошкина, — они разные.
— Я в этом ни секунды не сомневался, — сказал Вячеслав Иванович. — И на оба можно наплевать и забыть.
Общими усилиями скепсис Грязнова попытались развеять. Говорили, раз преступники столь экономны, что не выбрасывают такие опасные улики, как пистолет и кортик, замешанные по крайней мере в двух убийствах, может, они и старые мобильники оставляют и пользуются ими время от времени.
Каждый мобильник имеет свой идентификационный номер, что позволяет пеленговать телефон независимо от используемой в нем сим-карты.
Все, кроме скептика Грязнова, из кабинета Турецкого отправились к связистам. Выслушав задание, начальник отдела связи проинструктировал сыщиков перед звонком:
— Не подчеркивайте явно, что не туда попали. Спросите китайское посольство или что-нибудь в таком роде, они сразу прервут связь, мы и зафиксировать не успеем.
Когда люди надеются на везение, а среди них имеется один везучий человек, все исполненные надежды взоры обращаются к нему. Позвонить поручили Яковлеву. Если уж он толку не добьется, об остальных даже думать нечего.
Александр Борисович сказал ему:
— Нужно спросить Григория. Тогда они с ходу не поймут: не туда попали или Балясников кому-то давал номер. Произойдет заминка, связистам это на руку.
— А если отзовется сам Балясников, о чем с ним говорить? — спросил Владимир.
— Узнай, когда он будет на заводе. Скажи, что это говорят из инициативной группы.
— Он спросит, какая инициатива?
— По смене руководства! — подмигнул Турецкий.
Яковлевское везение не подвело и на этот раз — после двух гудков кто-то отозвался:
— Да.
— Григория можно позвать?
— Какого?
— Балясникова.
— Не туда попали.
На этом разговор окончился. Связист сказал:
— Успели. Можете ехать «в адрес». Это Ярославль.
Деньги бойцам после выполнения задания выдавал Ростислав Григорьевич. Собровцам иногда доводилось слышать его разговоры по телефону, и они сказали, что тот представлялся собеседникам под разными именами: Вадим или Игорь, Игорь Олегович. У этого Ростислава был старый пистолет ТК, «Тульский Коровин». Это им он убивал всех. А младший Гордиенко пользовался только кортиком. Им он добивал расстрелянные жертвы, цинично называя это «контрольным уколом».
Из истории криминалистики известно, что обычно преступники старались придумать какую-нибудь хитрость, чтобы отвести от себя подозрения. Тогда их было бы труднее поймать. Зеленодольские гангстеры оказались здесь новаторами: они настолько уверовали в собственную безнаказанность, что почти не пытались закамуфлировать свои действия. Надевали шерстяные маски с прорезями для глаз, этим предосторожности и ограничивались. Надо же так обнаглеть: войти в ресторан, где ужинал человек, причем не один — с товарищем, вывести его, увезти и убить!
Получалось, что Юрий Поливанов вышел на след преступников. Поэтому они его и убили. Эти же люди расправились и с отцом молодого следователя. Сначала московские сыщики полагали, что его убийство связано с профессиональной деятельностью вице-мэра, так как многим жуликам он насыпал соли под хвост. Потом на первое место вышла другая версия.
Турецкий попросил выявить круг лиц, с которыми общался Павел Игнатьевич в последние дни перед гибелью. Одним из первых, с кем встречался после похорон сына, был следователь городской прокуратуры Позолотин.
Дмитрий Андреевич рассказал Романовой, что общался с вице-мэром через неделю после гибели Юрия.
— Мы душевно поговорили. Поливанов сказал, что он бывший военный прокурор, имеет навыки в следовательской работе и поэтому будет проводить самостоятельное расследование. Мы договорились держать друг друга в курсе всех новостей. С тех пор больше мы с ним, увы, не общались.
Когда на оперативке Галина доложила о своем разговоре, Яковлев хмыкнул:
— Видать, этот следователь не внушал Павлу Игнатьевичу доверия. Новости у него были. Я разговаривал с Лагманом. Он был последним, с кем говорил вице-мэр. Так вот Игорь Матвеевич сказал, что Поливанов узнал, как сына заманили в ловушку. Какой-то незнакомец позвонил ему по мобильному телефону, зарегистрированному в Ярославле.
— На Ярославле прямо свет клином сошелся, — вздохнул Турецкий.
— Так это хорошо! — бодро произнес Володя. — География не распылена. Легче сконцентрировать наши усилия.
— Как раз география распылена, — напомнил Грязнов. — Есть же еще некий Охапкин, который получил от Балясникова заказ на установку охранной сигнализации на металлургическом заводе. Нужно послать в Ананьевск запрос, пусть проверят его по своей базе данных.
— Светлана, займись этим, пожалуйста, — попросил Александр Борисович.
Перова находилась не в лучшей форме: бледная, тихая. «Пусть некоторое время посидит в управлении, — решил Турецкий. — Во всяком случае, в Зеленодольск посылать ее не стоит».
— Наверное, суммарные сведения о действиях Павла Игнатьевича можно выяснить у его вдовы. Если ему удалось что-то узнать, он должен был бы поделиться с женой, чтобы ее утешить.
Грязнов возразил Александру Борисовичу:
— Она вряд ли нам поможет. Мы сейчас знаем гораздо больше нее. Известны все убийцы. Один собровец погиб, четверо арестованы, осталось поймать двоих — Гордиенко и этого ярославца. При чем тут вдова?!
— Интересно, как Поливанов установил, где зарегистрирован мобильник. Наверное, были какие-то свидетели.
— Про этот мобильник уже можно забыть! — не унимался Вячеслав Иванович. — У них сто таких мобильников. Старые уничтожают, покупают новые. Галине же давали на заводе какой-то его телефон. Он теперь отвечает?
— Нет, блокирован.
— Ну вот. Так и все остальные. Что мы можем еще выяснить у Валентины Олеговны? Хотя… — Прервав свой поток красноречия, Грязнов задумчиво почесал затылок. — А вдруг она что-то уточнит? Надо хвататься за любую соломинку.
Все знали манеру Вячеслава Ивановича: начать за здравие, кончить за упокой, — поэтому и не вступали с ним в пререкания. Видят, человек спорит сам с собой, в этом споре и рождается истина. Если интуиция подсказывает ему, что все-таки нужно поговорить с вдовой, так и следует поступить.
— Давайте я подскочу в Зеленодольск, — вызвался Яковлев.
— Только не один, — предупредил Александр Борисович и обернулся к Курбатову: — Съезди с ним. Вдруг там еще кого-нибудь придется навестить.
Светлана Перова сказала, что звонила на завод, но от Балясникова ни слуху ни духу.
— Да не появится он теперь, — твердо заявил Грязнов. — Прячется вместе с ними. Хорошо еще, если эти разбойники его не пришьют. Ведь для них любой свидетель страшнее пистолета. Представляю, как он жалеет, что высунул нос из своего великого герцогства.
— Кроме Балясникова исчезли Балахонова, Гордиенко, Ладошкин. Кто печатает фальшивые деньги, неизвестно. В общем, господа, наш детектив все больше превращается в триллер, — подвел итог обсуждения Турецкий.
Чтобы принять московских следователей, Валентина Олеговна отпросилась с работы. Муж действительно кое-что ей рассказывал, только она после гибели сына находилась в таком состоянии, что подробности начисто вылетели из головы. Помнила одно — телефон человека, заманившего Юрия в Ноготково, Поливанову удалось узнать в прокуратуре, там все звонки фиксируются. Нужно будет проверить, совпадает ли номер с тем, который Романовой дали на металлургическом заводе.
Следователи уже собрались уходить, когда раздался звонок и в квартире появилась Кристина Лазаревская, помощник прокурора. Она часто навещала Валентину Олеговну. Узнав, о чем речь, Кристина сказала, что Павел Игнатьевич выяснял какие-то подробности у Юриного коллеги, следователя Костюшина, и сразу позвонила Александру. Тот вспомнил, что в его сообщении Павла Игнатьевича заинтересовало то, что встречу Юре назначил совершенно незнакомый человек.
Теперь оставалось посетить отдел связи прокуратуры, где звонки регистрировались по определителю номеров. Начальник отдела быстро нашел нужный номер: раньше им интересовались и Поливанов, и следователь Позолотин.
Назавтра этот номер сверили с тем, который Романова узнала на заводе и по которому застала Ладошкина, — они разные.
— Я в этом ни секунды не сомневался, — сказал Вячеслав Иванович. — И на оба можно наплевать и забыть.
Общими усилиями скепсис Грязнова попытались развеять. Говорили, раз преступники столь экономны, что не выбрасывают такие опасные улики, как пистолет и кортик, замешанные по крайней мере в двух убийствах, может, они и старые мобильники оставляют и пользуются ими время от времени.
Каждый мобильник имеет свой идентификационный номер, что позволяет пеленговать телефон независимо от используемой в нем сим-карты.
Все, кроме скептика Грязнова, из кабинета Турецкого отправились к связистам. Выслушав задание, начальник отдела связи проинструктировал сыщиков перед звонком:
— Не подчеркивайте явно, что не туда попали. Спросите китайское посольство или что-нибудь в таком роде, они сразу прервут связь, мы и зафиксировать не успеем.
Когда люди надеются на везение, а среди них имеется один везучий человек, все исполненные надежды взоры обращаются к нему. Позвонить поручили Яковлеву. Если уж он толку не добьется, об остальных даже думать нечего.
Александр Борисович сказал ему:
— Нужно спросить Григория. Тогда они с ходу не поймут: не туда попали или Балясников кому-то давал номер. Произойдет заминка, связистам это на руку.
— А если отзовется сам Балясников, о чем с ним говорить? — спросил Владимир.
— Узнай, когда он будет на заводе. Скажи, что это говорят из инициативной группы.
— Он спросит, какая инициатива?
— По смене руководства! — подмигнул Турецкий.
Яковлевское везение не подвело и на этот раз — после двух гудков кто-то отозвался:
— Да.
— Григория можно позвать?
— Какого?
— Балясникова.
— Не туда попали.
На этом разговор окончился. Связист сказал:
— Успели. Можете ехать «в адрес». Это Ярославль.
Глава 9 Случайное совпадение
В своей работе сыщики разных времен и народов часто добивались и добиваются успеха благодаря всякого рода случайностям, порой выглядящим совершенно неправдоподобно. Если учесть, что преступники стараются замести следы, в этом нет ничего удивительного. Случайным может оказаться свидетель, мающийся от бессонницы и выглянувший в три часа ночи в окно. Тогда он случайно запомнит особые приметы убийцы или номер его автомобиля. На месте преступления убийца может случайно потерять пуговицу от костюма или даже выронить использованный железнодорожный билет, выписанный на его имя. При обыске квартиры оперативники в последний момент могут обнаружить случайно оставленную квитанцию на оплату телефонных разговоров. Гуляющая с хозяином по пустырю овчарка может случайно наткнуться в кустах на детонатор взрывателя…
Турецкий убедился на собственном опыте, что в каждом расследовании попадаются какие-то счастливые случайности. И лишь в нынешнем деле об убийстве сына и отца Поливановых, а также связанных с ним делах о фальшивых деньгах и тройном убийстве совладельцев металлургического завода случайных находок не оказалось. Если и были случайности, то неудачные, как, например, произошло с наружкой на Ярославском шоссе, когда у их машины кончился бензин.
Возможно, участники следственной бригады так и будут считать, что всего добились упорным трудом, сбором неопровержимых фактов, продуманной тактикой действий. Между тем одна невероятная случайность им очень помогла. Заключалась она в том, что милиции сибирского Ананьевска удалось застать в городе своего земляка Константина Макаровича Охапкина.
Веселый и общительный Охапкин много колесил со своей бригадой по стране — он был специалистом по установке сигнализации. О масштабах востребованности подобной работы в наши дни говорить не приходится. Работы невпроворот, деньги текли рекой. Константину было одно обидно — деньги есть, а тратить их некогда. Вкалываешь от и до, в отпуск поехать нет времени. Побродить по магазинам, чтобы выбрать себе новую куртку, он тоже не успевал. Заняться покупкой новой квартиры, желательно поближе к Москве, — опять же некогда. Охапкин по-прежнему был прописан в Ананьевске и приехал сюда из Новосибирска только потому, что их дом пошел на снос и ему предстояло получить ордер на новое жилье.
Хотя двухэтажный деревянный дом давно дышал на ладан, его пальцем никто не тронул бы, не произойди там несчастный случай — в одной из квартир взорвался газовый баллон. Рвануло так, что отлетели две угловые стены второго этажа, открыв живописный вид на просторную, почти без мебели комнату с игривыми обоями. Если бы взрыв произошел на кухне, это мало бы кого удивило, такое случается не только в Ананьевске. А так получалось, что баллон стоял в комнате, и некоторые горячие головы высказали предположение, будто хозяин специально организовал взрыв, чтобы получить новую квартиру. Поскольку все соседи были донельзя довольны таким поворотом дела — всех переселяли в новые дома, то подозрений вслух старались не высказывать, чтобы жильца взорвавшейся квартиры не обвинили в умышленном повреждении. Его баллон — где хочет, там и держит. Поди докажи тут злой умысел. Проще дать людям другие квартиры, да и делу конец.
Когда Охапкин приехал в Ананьевск, дом был уже полностью выселен, стоял тихий, навевая на окружающих грусть окнами с выбитыми стеклами. Осталось лишь Константину вывезти свои вещи. С помощью дружков он в два счета провернул эту операцию. У него вещей мало: львиную часть рухляди пришлось выбросить, вернее, оставить в старом доме. Остальные пожитки друзья временно поместили у себя. Каждый взял понемножку — это необременительно, зато Константину не нужно думать, где все это хозяйство пристроить до получения новой квартиры. Он даже не пошел в горбольницу — там, в одном из корпусов, временно разместили выселенных жильцов. Кое-что из его вещей привезли к его другу Виктору, там он и остался ночевать. Ну, само собой, друзья крепко выпили.
Назавтра, проспавшись, Константин пошел оформлять документы. Начал разбираться с бумажками, выяснять, что к чему. Вдруг один милицейский лейтенант, услышав его фамилию, насторожился:
— Хорошо, что вы появились. Мы уже не знали, где вас искать. Из Ярославля пришел запрос по вашу душу.
— Господи, с чего вдруг! Я и был-то там два с половиной раза.
— Так ведь и за один раз можно много дров наломать.
И прямым ходом оторопевшего Охапкина доставили в отделение милиции, то есть просто перевели на другую сторону улицы — в маленьком Ананьевске все рядом.
Нельзя сказать, чтобы у Константина от страха сердце ушло в пятки. Однако тревожный червячок сомнения грыз душу: что эти дьяволы там накопали? Ведь при желании грешки можно найти у каждого человека. Он в этом смысле тоже не ангел. Так сейчас время такое, не обманешь — не проживешь.
Допрашивал его капитан, ровесник Константина, они знали друг друга в лицо, чуть ли не в одной школе учились. Поэтому обошлось без особых строгостей, по-свойски. Ярославская милиция хотела выяснить подробности приобретения недвижимости по адресу Тюльпановая улица, 4.
Турецкий убедился на собственном опыте, что в каждом расследовании попадаются какие-то счастливые случайности. И лишь в нынешнем деле об убийстве сына и отца Поливановых, а также связанных с ним делах о фальшивых деньгах и тройном убийстве совладельцев металлургического завода случайных находок не оказалось. Если и были случайности, то неудачные, как, например, произошло с наружкой на Ярославском шоссе, когда у их машины кончился бензин.
Возможно, участники следственной бригады так и будут считать, что всего добились упорным трудом, сбором неопровержимых фактов, продуманной тактикой действий. Между тем одна невероятная случайность им очень помогла. Заключалась она в том, что милиции сибирского Ананьевска удалось застать в городе своего земляка Константина Макаровича Охапкина.
Веселый и общительный Охапкин много колесил со своей бригадой по стране — он был специалистом по установке сигнализации. О масштабах востребованности подобной работы в наши дни говорить не приходится. Работы невпроворот, деньги текли рекой. Константину было одно обидно — деньги есть, а тратить их некогда. Вкалываешь от и до, в отпуск поехать нет времени. Побродить по магазинам, чтобы выбрать себе новую куртку, он тоже не успевал. Заняться покупкой новой квартиры, желательно поближе к Москве, — опять же некогда. Охапкин по-прежнему был прописан в Ананьевске и приехал сюда из Новосибирска только потому, что их дом пошел на снос и ему предстояло получить ордер на новое жилье.
Хотя двухэтажный деревянный дом давно дышал на ладан, его пальцем никто не тронул бы, не произойди там несчастный случай — в одной из квартир взорвался газовый баллон. Рвануло так, что отлетели две угловые стены второго этажа, открыв живописный вид на просторную, почти без мебели комнату с игривыми обоями. Если бы взрыв произошел на кухне, это мало бы кого удивило, такое случается не только в Ананьевске. А так получалось, что баллон стоял в комнате, и некоторые горячие головы высказали предположение, будто хозяин специально организовал взрыв, чтобы получить новую квартиру. Поскольку все соседи были донельзя довольны таким поворотом дела — всех переселяли в новые дома, то подозрений вслух старались не высказывать, чтобы жильца взорвавшейся квартиры не обвинили в умышленном повреждении. Его баллон — где хочет, там и держит. Поди докажи тут злой умысел. Проще дать людям другие квартиры, да и делу конец.
Когда Охапкин приехал в Ананьевск, дом был уже полностью выселен, стоял тихий, навевая на окружающих грусть окнами с выбитыми стеклами. Осталось лишь Константину вывезти свои вещи. С помощью дружков он в два счета провернул эту операцию. У него вещей мало: львиную часть рухляди пришлось выбросить, вернее, оставить в старом доме. Остальные пожитки друзья временно поместили у себя. Каждый взял понемножку — это необременительно, зато Константину не нужно думать, где все это хозяйство пристроить до получения новой квартиры. Он даже не пошел в горбольницу — там, в одном из корпусов, временно разместили выселенных жильцов. Кое-что из его вещей привезли к его другу Виктору, там он и остался ночевать. Ну, само собой, друзья крепко выпили.
Назавтра, проспавшись, Константин пошел оформлять документы. Начал разбираться с бумажками, выяснять, что к чему. Вдруг один милицейский лейтенант, услышав его фамилию, насторожился:
— Хорошо, что вы появились. Мы уже не знали, где вас искать. Из Ярославля пришел запрос по вашу душу.
— Господи, с чего вдруг! Я и был-то там два с половиной раза.
— Так ведь и за один раз можно много дров наломать.
И прямым ходом оторопевшего Охапкина доставили в отделение милиции, то есть просто перевели на другую сторону улицы — в маленьком Ананьевске все рядом.
Нельзя сказать, чтобы у Константина от страха сердце ушло в пятки. Однако тревожный червячок сомнения грыз душу: что эти дьяволы там накопали? Ведь при желании грешки можно найти у каждого человека. Он в этом смысле тоже не ангел. Так сейчас время такое, не обманешь — не проживешь.
Допрашивал его капитан, ровесник Константина, они знали друг друга в лицо, чуть ли не в одной школе учились. Поэтому обошлось без особых строгостей, по-свойски. Ярославская милиция хотела выяснить подробности приобретения недвижимости по адресу Тюльпановая улица, 4.