Страница:
Денис осторожно осмотрел карманы старенького шапировского костюма. Деньги на месте, ключи на месте, сигареты, спички, лицензия в бумажнике, проездной на метро, чеки-билетики из Интернет-кафе: 10 минут, 10 минут, 1 час, записная книжка. Просматривать книжку нет времени, а ксерокса у старичка детектива, конечно, нет.
Вернув все на место, Денис взялся за стол. В нижнем ящике картотека. Карточки на Минчева нет, и вообще карточек мало. Возможно, только которые сейчас в работе, а остальные или уничтожал, или переложил в архив. Только где он, этот архив? В столе еще фотоаппарат. Полный ящик проявленных пленок с бирочками-номерками, и опять же нет каталога: какой номер какому делу соответствует. Так… диктофон, черные очки десяти, пожалуй, видов незатейливо дедок маскировался, затрепанный Уголовный кодекс, две книжки Стаута, и все. Никаких тайников, ни одного двойного дна, ничего не приклеено скотчем под ящиками.
Сейф. Ключ торчит прямо в замочной скважине. Архива нет, зато есть каталог фотопленок. И в нем опять ни одной фамилии — какие-то сплошные шпионские словечки: Касабланка, Крейцер, Блицкриг…
Шкаф. Наверху ничего, снизу тоже, дверцы закрыты, но отпираются в два счета булавкой. Внутри вместо костюмов — ящики. Вот он, архив. Ящики не по фамилиям. По годам, всего начиная с 92-го.
Денис вытащил ящик за нынешний год. Дел-то всего штук пять. А вот наконец и Минчев — тоненький конверт, фотографии, записи, копия отчета: «…за период наблюдения объект в интимные связи с посторонними женщинами не вступал, других проявлений его неверности также не обнаружено…», аудиокассета. Где-то в столе, кажется, был диктофон…
Под окнами взвизгнули тормозами машины опергруппы. Две минуты им на «разгрузиться-подняться»… Денис уже вставил пленку. Перематывать некогда, слушаем с середины.
Женский голос, капризно:
— …да, ладно, малыш, не фонтан…
Мужской с придыханием:
— …ну давай еще раз попробуем, я опять хочу тебя…
Женщина смеется:
— …попробуем, только так, как я хочу…
Когда дежурный следователь прокуратуры в сопровождении оперуполномоченного и двух экспертов: криминалиста и медика — вошел в комнату, Денис уже как ни в чем не бывало курил у окна. Пленку он, естественно, вернул на место. Того, что он услышал, было достаточно, чтобы понять: Ольга опять ему соврала.
На объяснение со следователем ушло не меньше часа. В основном от него домогались, зачем он отпустил Ольгу, почему не задержал до приезда милиции главную свидетельницу, а может быть, и главную подозреваемую? Но он твердо стоял на своем: она плохо себя чувствовала, и он позволил ей поехать домой.
Хоть бы только она не ударилась в бега. Как тогда оправдываться?
В конце концов, подписав следователю протокол допроса и позволив эксперту снять свои отпечатки пальцев, которых они все равно нигде в этой комнате не найдут, Денис поехал в «Глорию».
Сева вернулся примерно через час и доложил, что Ольга от Шапиро поехала прямо домой, где ее и задержал наряд милиции. Рискуя быть узнанным Ольгиным соседом-гэбэшником, Головач ошивался в толпе зевак, собравшихся поглазеть на редкое зрелище. Там же в толпе он слышал две «народные» версии:
1) Ольга застрелила кого-то, и у нее в сумочке нашли дымящийся пистолет и окровавленный носовой платок…
2) Ольга кого-то зарезала и пыталась выстирать платок и платье, как раз когда приехала милиция.
Очевидно, кого-то из соседей пригласили понятыми, вот слухи и расползлись по двору мгновенно и, конечно же, обросли чудовищными и нелепыми подробностями. Но исходя из того, что окровавленный платок фигурировал в обеих версиях, он, скорее всего, существовал. И, возможно, Ольга так хотела уйти из конторы Шапиро до прихода милиции еще и поэтому.
Денис подводил итоги. На пленке, кусочек которой ему удалось прослушать, определенно голос Арбатовой. Мужской голос — очевидно, Минчева. А Арбатова утверждала, что спала с Минчевым лишь однажды, и врать Арбатовой никакого смысла не было. Когда Минчев ездил к Арбатовой второй раз, Ольга поехала за ним, слежка у нее не получилась, и только после этого она наняла Шапиро. Откуда же, спрашивается, у Шапиро аудиозапись первого свидания Минчева и Арбатовой?
Значит, возможны варианты. Например, Ольга врет и наняла Шапиро не после своей неудачной слежки, а задолго до того. Шапиро добыл доказательства неверности Минчева, но по каким-то причинам ничего не сказал о них Ольге, а, наоборот, попытался ее уверить, что Минчев идеальный муж. Она, возможно, усомнилась и, когда Минчев поехал к Арбатовой, помчалась следом… И что? Убедилась, что Шапиро ее обманул, и теперь, спустя месяц с лишним, пошла его убивать? Как-то нелогично.
А почему Шапиро сделал для Ольги липовый отчет? Минчев заплатил ему больше, чем Ольга? Ольга только теперь об этом как-то узнала и отомстила?
Или в поисках интимных подробностей Шапиро вдруг наткнулся на крутую коммерческую информацию, которую продал «жукам», а Ольгу успокоил, чтобы семейным скандалом не спугнуть Минчева-бизнесмена. Но как он вышел на «жуков»?
А ведь возможен и такой вариант: Минчев уже был под колпаком, когда Ольга начала вдруг подозревать его в неверности. И тогда Шапиро ей банально подставили? Или сразу его предупредили, чтобы ничего не искал? А он все-таки нашел, и за это его убили? Но почему только сейчас и как вписывается в эту версию липовый отчет?
Вопросов, конечно, намного больше, чем ответов. Но на вопрос: кто убил Шапиро, пусть ищет ответ официальное следствие. Тягаться с прокуратурой и милицией Денис не собирался. Ольга, скорее всего, будет стоять на своем: детектива не убивала, платок испачкала случайно, и если не будет найдено других улик против нее, то больше трех дней в камере она не задержится. А посидеть ей даже полезно. В конце концов, сама виновата, сама нагородила гору лжи, теперь сама же за это и расплачивается.
И, кроме того, возможно, убийство Шапиро было как-то связано с убийствами Мухи и Ратникова. Если кто-то убирает всех так или иначе связанных с «тотальной» слежкой, то следующей, возможно, могла стать Ольга. И в камере она целее будет. Не станут же они взрывать СИЗО еще раз ради нее?
Ясно одно: разобраться и в смерти Минчева, и в убийстве Шапиро можно, только вычислив того, кто руководил «жуками», кто торговал коммерческими секретами, кто все это придумал и организовал. Надо найти главного.
В. А. Штур. 30 июня
Денис Грязнов. 1 июля
Вернув все на место, Денис взялся за стол. В нижнем ящике картотека. Карточки на Минчева нет, и вообще карточек мало. Возможно, только которые сейчас в работе, а остальные или уничтожал, или переложил в архив. Только где он, этот архив? В столе еще фотоаппарат. Полный ящик проявленных пленок с бирочками-номерками, и опять же нет каталога: какой номер какому делу соответствует. Так… диктофон, черные очки десяти, пожалуй, видов незатейливо дедок маскировался, затрепанный Уголовный кодекс, две книжки Стаута, и все. Никаких тайников, ни одного двойного дна, ничего не приклеено скотчем под ящиками.
Сейф. Ключ торчит прямо в замочной скважине. Архива нет, зато есть каталог фотопленок. И в нем опять ни одной фамилии — какие-то сплошные шпионские словечки: Касабланка, Крейцер, Блицкриг…
Шкаф. Наверху ничего, снизу тоже, дверцы закрыты, но отпираются в два счета булавкой. Внутри вместо костюмов — ящики. Вот он, архив. Ящики не по фамилиям. По годам, всего начиная с 92-го.
Денис вытащил ящик за нынешний год. Дел-то всего штук пять. А вот наконец и Минчев — тоненький конверт, фотографии, записи, копия отчета: «…за период наблюдения объект в интимные связи с посторонними женщинами не вступал, других проявлений его неверности также не обнаружено…», аудиокассета. Где-то в столе, кажется, был диктофон…
Под окнами взвизгнули тормозами машины опергруппы. Две минуты им на «разгрузиться-подняться»… Денис уже вставил пленку. Перематывать некогда, слушаем с середины.
Женский голос, капризно:
— …да, ладно, малыш, не фонтан…
Мужской с придыханием:
— …ну давай еще раз попробуем, я опять хочу тебя…
Женщина смеется:
— …попробуем, только так, как я хочу…
Когда дежурный следователь прокуратуры в сопровождении оперуполномоченного и двух экспертов: криминалиста и медика — вошел в комнату, Денис уже как ни в чем не бывало курил у окна. Пленку он, естественно, вернул на место. Того, что он услышал, было достаточно, чтобы понять: Ольга опять ему соврала.
На объяснение со следователем ушло не меньше часа. В основном от него домогались, зачем он отпустил Ольгу, почему не задержал до приезда милиции главную свидетельницу, а может быть, и главную подозреваемую? Но он твердо стоял на своем: она плохо себя чувствовала, и он позволил ей поехать домой.
Хоть бы только она не ударилась в бега. Как тогда оправдываться?
В конце концов, подписав следователю протокол допроса и позволив эксперту снять свои отпечатки пальцев, которых они все равно нигде в этой комнате не найдут, Денис поехал в «Глорию».
Сева вернулся примерно через час и доложил, что Ольга от Шапиро поехала прямо домой, где ее и задержал наряд милиции. Рискуя быть узнанным Ольгиным соседом-гэбэшником, Головач ошивался в толпе зевак, собравшихся поглазеть на редкое зрелище. Там же в толпе он слышал две «народные» версии:
1) Ольга застрелила кого-то, и у нее в сумочке нашли дымящийся пистолет и окровавленный носовой платок…
2) Ольга кого-то зарезала и пыталась выстирать платок и платье, как раз когда приехала милиция.
Очевидно, кого-то из соседей пригласили понятыми, вот слухи и расползлись по двору мгновенно и, конечно же, обросли чудовищными и нелепыми подробностями. Но исходя из того, что окровавленный платок фигурировал в обеих версиях, он, скорее всего, существовал. И, возможно, Ольга так хотела уйти из конторы Шапиро до прихода милиции еще и поэтому.
Денис подводил итоги. На пленке, кусочек которой ему удалось прослушать, определенно голос Арбатовой. Мужской голос — очевидно, Минчева. А Арбатова утверждала, что спала с Минчевым лишь однажды, и врать Арбатовой никакого смысла не было. Когда Минчев ездил к Арбатовой второй раз, Ольга поехала за ним, слежка у нее не получилась, и только после этого она наняла Шапиро. Откуда же, спрашивается, у Шапиро аудиозапись первого свидания Минчева и Арбатовой?
Значит, возможны варианты. Например, Ольга врет и наняла Шапиро не после своей неудачной слежки, а задолго до того. Шапиро добыл доказательства неверности Минчева, но по каким-то причинам ничего не сказал о них Ольге, а, наоборот, попытался ее уверить, что Минчев идеальный муж. Она, возможно, усомнилась и, когда Минчев поехал к Арбатовой, помчалась следом… И что? Убедилась, что Шапиро ее обманул, и теперь, спустя месяц с лишним, пошла его убивать? Как-то нелогично.
А почему Шапиро сделал для Ольги липовый отчет? Минчев заплатил ему больше, чем Ольга? Ольга только теперь об этом как-то узнала и отомстила?
Или в поисках интимных подробностей Шапиро вдруг наткнулся на крутую коммерческую информацию, которую продал «жукам», а Ольгу успокоил, чтобы семейным скандалом не спугнуть Минчева-бизнесмена. Но как он вышел на «жуков»?
А ведь возможен и такой вариант: Минчев уже был под колпаком, когда Ольга начала вдруг подозревать его в неверности. И тогда Шапиро ей банально подставили? Или сразу его предупредили, чтобы ничего не искал? А он все-таки нашел, и за это его убили? Но почему только сейчас и как вписывается в эту версию липовый отчет?
Вопросов, конечно, намного больше, чем ответов. Но на вопрос: кто убил Шапиро, пусть ищет ответ официальное следствие. Тягаться с прокуратурой и милицией Денис не собирался. Ольга, скорее всего, будет стоять на своем: детектива не убивала, платок испачкала случайно, и если не будет найдено других улик против нее, то больше трех дней в камере она не задержится. А посидеть ей даже полезно. В конце концов, сама виновата, сама нагородила гору лжи, теперь сама же за это и расплачивается.
И, кроме того, возможно, убийство Шапиро было как-то связано с убийствами Мухи и Ратникова. Если кто-то убирает всех так или иначе связанных с «тотальной» слежкой, то следующей, возможно, могла стать Ольга. И в камере она целее будет. Не станут же они взрывать СИЗО еще раз ради нее?
Ясно одно: разобраться и в смерти Минчева, и в убийстве Шапиро можно, только вычислив того, кто руководил «жуками», кто торговал коммерческими секретами, кто все это придумал и организовал. Надо найти главного.
В. А. Штур. 30 июня
Штур допил чай и рассеянно вытащил из кармана пачку «Беломора».
— Веня… — укоризненно начала Клавдия Степановна, и Вениамин Аркадьевич мгновенно устыдился:
— Прости, родная, перепутал, на работе все время курю за столом… Он встал и двинулся по направлению к балкону.
Клавдия Степановна решительно заступила ему дорогу.
— Веня, ты не случайно перепутал. Прости, что вмешиваюсь, но мне все это очень не нравится. Ты же только о работе и думаешь. Трудоголизм — это, конечно, лучше, чем лентяйство, но тоже не очень хорошо. Надо же когда-то и отдыхать! Давай посидим сегодня спокойненько, кино хорошее посмотрим, вот я сегодня в программке прочитала… — Она потянулась к газете с телепрограммой.
Вениамин Аркадьевич виновато помялся на месте.
— Хорошо, Клава, только пусть это кино начнется… ну… через часик, а? А я посижу чуток после ужина, над делом поразмышляю…
Клавдия Степановна вздохнула и отошла от балконной двери. «Чуток» своего мужа она знала: сочинит какую-нибудь версию, начнет ее опровергать, заспорит сам с собой, заскачет с горящими глазами, да разве ж хорошая жена станет отрывать его в эту минуту от дела… Смотреть ей, видно, кино в одиночестве. Впрочем, что там в программе? Ничего на самом деле хорошего. Уж лучше прилечь и книжку почитать.
Летом у Штура на балконе было одно из рабочих мест — он его еще несколько лет назад обустроил, чтобы и от папирос не отказываться, и здоровью жены не вредить. Там стоял старый письменный столик, оставшийся еще с тех времен, когда сын был школьником, драное кресло, вернувшееся из дачной ссылки, и висела китайская лампа-прищепка. В ящиках стола лежало самое необходимое: огромный запас «Беломора», купленного чуть не год назад на Оптовом (да-да, Оптовом, а не оптОвом) рынке за копейки, да Штуров дневник, помогавший следователю систематизировать беспорядочные версии.
Днем все это хозяйство, укутанное от дождя полиэтиленовой пленкой, выглядело довольно жалко, зато по вечерам, когда Штур работал, глядеть на него с улицы было одно удовольствие. Сидит человек в кругу света, царапает что-то старательно в тетрадке — ни дать ни взять творец с большой буквы «Т»! Прохожие небось думают, что писатель…
Вениамин Аркадьевич содрал с рабочего места полиэтилен, аккуратно свернул, уложил рулон близ стола и протянул жене через форточку шнур от лампы. Клавдия Степановна привычно воткнула штепсель в гнездо удлинителя и вернулась к мытью посуды, а Штур с удовольствием закурил.
Он почти никогда не брал домой материалы дел, которые вел: бумаги тормозили свободный ход мысли, заставляли цепляться за мелочи, частенько мешали заметить главное. Версии же, которые складывались в голове без участия посторонних документов, были весьма стройными, обдумывать их было одно удовольствие, а уже по приходе на работу можно было заняться бумагами, которые, как правило, подтверждали его соображения. Ну, иногда, конечно, и опровергали — но нет же правил без исключений.
Вениамин Аркадьевич достал из кармана дорогую ручку, подаренную сыном, вытащил из ящика порядком потрепанный дневник и поставил на чистом листе цифирьку «один» со скобочкой — пункт, стало быть, первый.
Итак, пункт первый. «Визит в теннисную федерацию».
Вениамин Аркадьевич убил сегодня целый день на бесполезные разговоры с чиновниками от тенниса — и каков результат?
Соратники «невинно убиенного» Тарасенкова старательно изображают траур. Первый заместитель, а ныне — исполняющий обязанности председателя изо всех сил выдавливал из себя фразы типа «чистейшей души был человек», «скорбь никогда не покинет наши сердца» и прочее.
По обстановочке видно, что федерация не бедствует. Тарасенков явно не за спиной у них мухлевал, раз к нему тут такая искренняя любовь, иначе бы они тут же валить его начали, уж сплясали бы на могиле так сплясали. «Скорбят» — значит, не хотят, чтобы следствие в их дела влезало, они ведь конечно же собираются закончить задуманное шефом.
Документов, конечно, никаких не показали — само собой, Вениамин Аркадьевич и не надеялся. Это плохо, документы нужны обязательно. Но пока нет веских улик в пользу того, что причиной убийства была именно финансовая деятельность ассоциации, санкции на изъятие документов не получить.
Пункт второй: «Марков».
Будем считать, установлено, что Марков был спонсором Кубка Кремля. Раз под расстрел они с Тарасенковым попали вместе и оба же погибли, значит, есть большая вероятность, что это было не обычное спонсорство, имеющее целью исключительно рекламу марковских пивных заводов.
Вопрос: зачем Маркову был нужен Тарасенков?
Ответ: Тарасенков был нужен всем, кто желал укрыться от налогов всем, у кого не было других подобных знакомств. Кагэбэшник-эфэсбэшник Тарасенков, конечно, опальный, тем не менее связи у него сохранились в самых полезных сферах. Положим, захотел один такой Марков, владелец множества пивных заводов, чтобы налоговая инспекция не очень сильно к нему цеплялась — так, просмотрела бы невнимательно документы и отпустила с Богом. Надо с кем-то договариваться. Но не пойдешь же в налоговку, размахивая пачкой долларов и крича: «А вот кому тут взятку дать?» Нужен человек, который с налоговой полицией на короткой ноге. Тарасенков, например.
Марков приходит с этой самой пачкой долларов к председателю теннисной федерации Тарасенкову и говорит: вот вам деньги на проведение Кубка Кремля. И попутно заводит разговор: налоговая инспекция, мол, достала, не знаю, как быть… А Тарасенков и спрашивает: «Вам, дорогой, нужны отчетные документы — сколько из ваших денег да на что мы потратили? Или без них обойдемся?» «Конечно обойдемся, что вы, зачем нам эта отчетность…» отвечает Марков. Вот и все. Прямо ничего не сказано, но все ясно: пивной барон избавлен от тщательных инспекторских проверок, а Тарасенков из марковских денег потратит три рубля на два транспаранта, стадион оформить, и остальное в карман положит.
Ох, все-таки обязательно нужны бумаги теннисной федерации.
Вывод: Тарасенков на пару с Марковым — Великие Комбинаторы.
Ну и что?
И в самом деле, ну и что с того? Какая разница, бандиты Марков с Тарасенковым или нет? То, что они бандиты, было ясно Вениамину Аркадьевичу и безо всяких доказательств. Теперь надо выяснить, кто мог заказать этих самых бандитов, а с этим было уже хуже. Не налоговая же инспекция, которой не достался Марков, и не те, у кого воровал Тарасенков… Кстати, у кого воровал Тарасенков — это вопрос философский. Пак вовсе не отрицал того факта, что Тарасенков воровал у государства. Правда, и не подтверждал тоже, но тут его Штур еще дожмет. У государства — значит, у тех же пенсионеров в конечном счете… Не факт, правда, что, не будь эти деньги украдены Тарасенковым, их не украл бы кто-нибудь другой, но это уже детали. А по большому счету именно пенсионеров-то Тарасенков и обворовывал. Так что участь свою заслужил — сделал вывод Вениамин Аркадьевич и перешел к следующему пункту.
Теперь оставалось приплести к этим двум мафиози пострадавшую вместе с ними Арбатову — из этого сочетания конечно же что-нибудь да получится.
Пункт третий: «Арбатова».
«В ходе расследования выяснилось, что Арбатова и Марков состояли в интимной связи. О Господи, я же не отчет пишу. Ну, состояли, и что? Их же не из ревности порешили, это ж был бы детский сад какой-то. А Тарасенков случайно под пулю попал — ага, мимо проходил. Может, попробовать любовный роман написать? А то потянуло на ерунду всякую».
— Кла-ав, а Кла-а-ав! — крикнул Штур в темноту кухни.
Клавдия Степановна услышала его из комнаты и быстро вбежала в кухню.
— Что-то случилось?
— Я тебя от чего-то важного оторвал? — виновато спросил Вениамин Аркадьевич.
Клавдия Степановна улыбнулась и вышла к нему на балкон. Он немедленно уступил жене кресло, но она покачала головой и оперлась о перила. Штур встал рядом.
— Как ты думаешь, я смогу написать любовный роман?
— Что-о? — Клавдия Степановна поперхнулась и подозрительно взглянула на мужа: — Ты у меня не влюбился, часом?
— Да ты что, Клава, с ума сошла… Кому я, старый дурень, кроме тебя, нужен? У меня тут просто версии выстраиваются — одна другой краше. Просто хоть роман пиши.
— Нет, Венечка, не надо тебе любовный роман писать. Он ведь у тебя все равно с милицейским уклоном получится, правильно?
— А то!
— Ну вот и будет у тебя не любовный роман, а так называемый «женский детектив». Это знаешь как ужасно?
— Не знаю, но тебе верю… Вообще, Клавочка, жуткая девица эта Арбатова, правда?
— Какая Арбатова?
— Ну, которая певичка.
— А что она поет?
— Ох… Ну, вот так: ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля… — Штур попытался изобразить мелодию одной из арбатовских песен, но получилось нечто ужасное.
Клавдия Степановна расхохоталась, но моментально напела мелодию сама, исправив ошибки: за много лет совместной жизни она изучила Штура вдоль и поперек и могла с точностью угадать, какие ноты и в какую сторону он способен переврать.
— Вот так?
— Точно, Клавочка, так она и поет.
— Нет, такой песни не слышала.
— Ну и слава Богу, потому что ничего хорошего там нет.
— А что, у тебя эта певица по делу проходит?
— Да покушались на нее… Или не на нее, а ее заодно задели… Может, конечно, быть, что как раз заодно задели остальных, желая именно ее убить, но это очень вряд ли, потому что те, которых там убили, были настоящие бандиты, а она — просто… ну, нехорошее такое есть слово, Клава, я его при тебе не буду говорить.
— Ты бы ложился, Веня, а? Тебе вставать завтра рано, на работе все равно тем же самым будешь заниматься, отдохни уж сейчас…
— Сейчас я уже приду, не беспокойся. Мне одну мысль только додумать и все.
Клавдия Петровна ушла спать, а Штур уселся за стол и понял, что версию, основанную на любовной связи Арбатовой с Марковым, просто не может рассматривать — до того ему противно. Вообще все, что связано с шоу-бизнесом, расследовать тошно — такая там везде грязь. Одна Арбатова чего стоит: двое детей у бабы, а она все путается с кем попало!
Ладно, тогда — пункт четвертый. Ростовская версия — самая лакомая, самая стройная, ее Штур оставил «на закуску». Вулих все еще работал в Ростове, и Вениамин Аркадьевич был очень доволен его рапортами.
«У оперативников из Ростова-на-Дону есть информация на некоего Пронина (кличка — Атаман). Пронин — крупный авторитет, которого Марков, оказывается, лишил щедрой кормушки, перекупив сеть ростовских пивзаводов, исправно плативших Атаману дань. Так что Пронин со товарищи — реальные люди, которые Маркова очень не жаловали. До того не жаловали, что вполне могли заказать.
Хотя, конечно, кроме домыслов, у нас, по сути, ничего нет. У ростовских оперов связаны руки, они не могут заниматься делом, которое не возбуждено. А возбудить дело можно, только отталкиваясь от реальных фактов. Вот поймаем мы исполнителей, докажем, что они связаны с Ростовом, — тогда начнут они Атамана раскручивать, а иначе — на каких основаниях?»
С улицы раздались пьяные голоса, шум драки. Штур встал с кресла, перегнулся через перила, но ничего не увидел: фонари у его дома, все как один, были разбиты.
Да что же это делается-то, подумал Штур. Атамана мы зацепить не можем из-за дешевого крючкотворства. Ишь, дело не возбуждено! Основания нужны! Исполнители! Когда мы исполнителей поймаем — все и без того узнаем. И понятно, что не ребята виноваты, а их начальство, которое не разрешает отвлекаться «на всякую ерунду».
Временами Вениамин Аркадьевич начинал идеализировать прошлое. Сейчас он целиком и полностью был уверен в том, что еще каких-нибудь пятнадцать лет назад в подобной ситуации вся ростовская милиция бросилась бы на помощь московским сыщикам. Было же время, когда все органы работали слаженно, работали не за «звездочки», а ради общего дела…
Ладно, остался последний пункт.
«Тот же Атаман — Пронин, — написал Штур, — является любовником певицы Маши Расторгуевой. Расторгуева родом из Ростова. Нас интересует главным образом то, что она — основная конкурентка Кристины Арбатовой. Расторгуева с Арбатовой на ножах, кажется, с колыбели. (Фу, опять этот шоу-бизнес…)
Получается, что у этого самого Пронина есть мотив для убийства как Маркова, так и Арбатовой. А это уже серьезно.
Как с этим стыкуется Тарасенков?
Нет, надо, надо копать под Атамана, там увидим, откуда тарасенковские уши торчат.
Вывод? Доложить Гигантову и потребовать официального включения ростовских коллег в следственную группу».
Штур захлопнул дневник, убрал в стол. Аккуратно развернул полиэтилен, заботливо укутал рабочее место. Потом вышел на кухню, выдернул из розетки лампу, забросил штепсель на балкон и, вернувшись, спрятал под полиэтилен и его.
Подумал чуть-чуть — и не отказал себе в удовольствии выкурить последнюю папироску. Так, без дела, ради удовольствия. Ночь-то какая хорошая! Пьяная возня у подъезда давно прекратилась, теперь там вопили кошки. Воздух пахнул просто чудно — Вениамин Аркадьевич умудрялся чувствовать это между затяжками. «А не обиделась ли Клава? Я же, получается, с фильмом ее обманул, не посмотрели мы ничего… Да нет, она, конечно, не обиделась, просто расстроилась. Надо что-то хорошее для нее сделать. В кино, может, как в юности, сводить? Эх, да ведь и кинотеатров-то теперь не осталось, в них автосалоны сплошные. Ну да ладно, найду».
— Веня… — укоризненно начала Клавдия Степановна, и Вениамин Аркадьевич мгновенно устыдился:
— Прости, родная, перепутал, на работе все время курю за столом… Он встал и двинулся по направлению к балкону.
Клавдия Степановна решительно заступила ему дорогу.
— Веня, ты не случайно перепутал. Прости, что вмешиваюсь, но мне все это очень не нравится. Ты же только о работе и думаешь. Трудоголизм — это, конечно, лучше, чем лентяйство, но тоже не очень хорошо. Надо же когда-то и отдыхать! Давай посидим сегодня спокойненько, кино хорошее посмотрим, вот я сегодня в программке прочитала… — Она потянулась к газете с телепрограммой.
Вениамин Аркадьевич виновато помялся на месте.
— Хорошо, Клава, только пусть это кино начнется… ну… через часик, а? А я посижу чуток после ужина, над делом поразмышляю…
Клавдия Степановна вздохнула и отошла от балконной двери. «Чуток» своего мужа она знала: сочинит какую-нибудь версию, начнет ее опровергать, заспорит сам с собой, заскачет с горящими глазами, да разве ж хорошая жена станет отрывать его в эту минуту от дела… Смотреть ей, видно, кино в одиночестве. Впрочем, что там в программе? Ничего на самом деле хорошего. Уж лучше прилечь и книжку почитать.
Летом у Штура на балконе было одно из рабочих мест — он его еще несколько лет назад обустроил, чтобы и от папирос не отказываться, и здоровью жены не вредить. Там стоял старый письменный столик, оставшийся еще с тех времен, когда сын был школьником, драное кресло, вернувшееся из дачной ссылки, и висела китайская лампа-прищепка. В ящиках стола лежало самое необходимое: огромный запас «Беломора», купленного чуть не год назад на Оптовом (да-да, Оптовом, а не оптОвом) рынке за копейки, да Штуров дневник, помогавший следователю систематизировать беспорядочные версии.
Днем все это хозяйство, укутанное от дождя полиэтиленовой пленкой, выглядело довольно жалко, зато по вечерам, когда Штур работал, глядеть на него с улицы было одно удовольствие. Сидит человек в кругу света, царапает что-то старательно в тетрадке — ни дать ни взять творец с большой буквы «Т»! Прохожие небось думают, что писатель…
Вениамин Аркадьевич содрал с рабочего места полиэтилен, аккуратно свернул, уложил рулон близ стола и протянул жене через форточку шнур от лампы. Клавдия Степановна привычно воткнула штепсель в гнездо удлинителя и вернулась к мытью посуды, а Штур с удовольствием закурил.
Он почти никогда не брал домой материалы дел, которые вел: бумаги тормозили свободный ход мысли, заставляли цепляться за мелочи, частенько мешали заметить главное. Версии же, которые складывались в голове без участия посторонних документов, были весьма стройными, обдумывать их было одно удовольствие, а уже по приходе на работу можно было заняться бумагами, которые, как правило, подтверждали его соображения. Ну, иногда, конечно, и опровергали — но нет же правил без исключений.
Вениамин Аркадьевич достал из кармана дорогую ручку, подаренную сыном, вытащил из ящика порядком потрепанный дневник и поставил на чистом листе цифирьку «один» со скобочкой — пункт, стало быть, первый.
Итак, пункт первый. «Визит в теннисную федерацию».
Вениамин Аркадьевич убил сегодня целый день на бесполезные разговоры с чиновниками от тенниса — и каков результат?
Соратники «невинно убиенного» Тарасенкова старательно изображают траур. Первый заместитель, а ныне — исполняющий обязанности председателя изо всех сил выдавливал из себя фразы типа «чистейшей души был человек», «скорбь никогда не покинет наши сердца» и прочее.
По обстановочке видно, что федерация не бедствует. Тарасенков явно не за спиной у них мухлевал, раз к нему тут такая искренняя любовь, иначе бы они тут же валить его начали, уж сплясали бы на могиле так сплясали. «Скорбят» — значит, не хотят, чтобы следствие в их дела влезало, они ведь конечно же собираются закончить задуманное шефом.
Документов, конечно, никаких не показали — само собой, Вениамин Аркадьевич и не надеялся. Это плохо, документы нужны обязательно. Но пока нет веских улик в пользу того, что причиной убийства была именно финансовая деятельность ассоциации, санкции на изъятие документов не получить.
Пункт второй: «Марков».
Будем считать, установлено, что Марков был спонсором Кубка Кремля. Раз под расстрел они с Тарасенковым попали вместе и оба же погибли, значит, есть большая вероятность, что это было не обычное спонсорство, имеющее целью исключительно рекламу марковских пивных заводов.
Вопрос: зачем Маркову был нужен Тарасенков?
Ответ: Тарасенков был нужен всем, кто желал укрыться от налогов всем, у кого не было других подобных знакомств. Кагэбэшник-эфэсбэшник Тарасенков, конечно, опальный, тем не менее связи у него сохранились в самых полезных сферах. Положим, захотел один такой Марков, владелец множества пивных заводов, чтобы налоговая инспекция не очень сильно к нему цеплялась — так, просмотрела бы невнимательно документы и отпустила с Богом. Надо с кем-то договариваться. Но не пойдешь же в налоговку, размахивая пачкой долларов и крича: «А вот кому тут взятку дать?» Нужен человек, который с налоговой полицией на короткой ноге. Тарасенков, например.
Марков приходит с этой самой пачкой долларов к председателю теннисной федерации Тарасенкову и говорит: вот вам деньги на проведение Кубка Кремля. И попутно заводит разговор: налоговая инспекция, мол, достала, не знаю, как быть… А Тарасенков и спрашивает: «Вам, дорогой, нужны отчетные документы — сколько из ваших денег да на что мы потратили? Или без них обойдемся?» «Конечно обойдемся, что вы, зачем нам эта отчетность…» отвечает Марков. Вот и все. Прямо ничего не сказано, но все ясно: пивной барон избавлен от тщательных инспекторских проверок, а Тарасенков из марковских денег потратит три рубля на два транспаранта, стадион оформить, и остальное в карман положит.
Ох, все-таки обязательно нужны бумаги теннисной федерации.
Вывод: Тарасенков на пару с Марковым — Великие Комбинаторы.
Ну и что?
И в самом деле, ну и что с того? Какая разница, бандиты Марков с Тарасенковым или нет? То, что они бандиты, было ясно Вениамину Аркадьевичу и безо всяких доказательств. Теперь надо выяснить, кто мог заказать этих самых бандитов, а с этим было уже хуже. Не налоговая же инспекция, которой не достался Марков, и не те, у кого воровал Тарасенков… Кстати, у кого воровал Тарасенков — это вопрос философский. Пак вовсе не отрицал того факта, что Тарасенков воровал у государства. Правда, и не подтверждал тоже, но тут его Штур еще дожмет. У государства — значит, у тех же пенсионеров в конечном счете… Не факт, правда, что, не будь эти деньги украдены Тарасенковым, их не украл бы кто-нибудь другой, но это уже детали. А по большому счету именно пенсионеров-то Тарасенков и обворовывал. Так что участь свою заслужил — сделал вывод Вениамин Аркадьевич и перешел к следующему пункту.
Теперь оставалось приплести к этим двум мафиози пострадавшую вместе с ними Арбатову — из этого сочетания конечно же что-нибудь да получится.
Пункт третий: «Арбатова».
«В ходе расследования выяснилось, что Арбатова и Марков состояли в интимной связи. О Господи, я же не отчет пишу. Ну, состояли, и что? Их же не из ревности порешили, это ж был бы детский сад какой-то. А Тарасенков случайно под пулю попал — ага, мимо проходил. Может, попробовать любовный роман написать? А то потянуло на ерунду всякую».
— Кла-ав, а Кла-а-ав! — крикнул Штур в темноту кухни.
Клавдия Степановна услышала его из комнаты и быстро вбежала в кухню.
— Что-то случилось?
— Я тебя от чего-то важного оторвал? — виновато спросил Вениамин Аркадьевич.
Клавдия Степановна улыбнулась и вышла к нему на балкон. Он немедленно уступил жене кресло, но она покачала головой и оперлась о перила. Штур встал рядом.
— Как ты думаешь, я смогу написать любовный роман?
— Что-о? — Клавдия Степановна поперхнулась и подозрительно взглянула на мужа: — Ты у меня не влюбился, часом?
— Да ты что, Клава, с ума сошла… Кому я, старый дурень, кроме тебя, нужен? У меня тут просто версии выстраиваются — одна другой краше. Просто хоть роман пиши.
— Нет, Венечка, не надо тебе любовный роман писать. Он ведь у тебя все равно с милицейским уклоном получится, правильно?
— А то!
— Ну вот и будет у тебя не любовный роман, а так называемый «женский детектив». Это знаешь как ужасно?
— Не знаю, но тебе верю… Вообще, Клавочка, жуткая девица эта Арбатова, правда?
— Какая Арбатова?
— Ну, которая певичка.
— А что она поет?
— Ох… Ну, вот так: ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля… — Штур попытался изобразить мелодию одной из арбатовских песен, но получилось нечто ужасное.
Клавдия Степановна расхохоталась, но моментально напела мелодию сама, исправив ошибки: за много лет совместной жизни она изучила Штура вдоль и поперек и могла с точностью угадать, какие ноты и в какую сторону он способен переврать.
— Вот так?
— Точно, Клавочка, так она и поет.
— Нет, такой песни не слышала.
— Ну и слава Богу, потому что ничего хорошего там нет.
— А что, у тебя эта певица по делу проходит?
— Да покушались на нее… Или не на нее, а ее заодно задели… Может, конечно, быть, что как раз заодно задели остальных, желая именно ее убить, но это очень вряд ли, потому что те, которых там убили, были настоящие бандиты, а она — просто… ну, нехорошее такое есть слово, Клава, я его при тебе не буду говорить.
— Ты бы ложился, Веня, а? Тебе вставать завтра рано, на работе все равно тем же самым будешь заниматься, отдохни уж сейчас…
— Сейчас я уже приду, не беспокойся. Мне одну мысль только додумать и все.
Клавдия Петровна ушла спать, а Штур уселся за стол и понял, что версию, основанную на любовной связи Арбатовой с Марковым, просто не может рассматривать — до того ему противно. Вообще все, что связано с шоу-бизнесом, расследовать тошно — такая там везде грязь. Одна Арбатова чего стоит: двое детей у бабы, а она все путается с кем попало!
Ладно, тогда — пункт четвертый. Ростовская версия — самая лакомая, самая стройная, ее Штур оставил «на закуску». Вулих все еще работал в Ростове, и Вениамин Аркадьевич был очень доволен его рапортами.
«У оперативников из Ростова-на-Дону есть информация на некоего Пронина (кличка — Атаман). Пронин — крупный авторитет, которого Марков, оказывается, лишил щедрой кормушки, перекупив сеть ростовских пивзаводов, исправно плативших Атаману дань. Так что Пронин со товарищи — реальные люди, которые Маркова очень не жаловали. До того не жаловали, что вполне могли заказать.
Хотя, конечно, кроме домыслов, у нас, по сути, ничего нет. У ростовских оперов связаны руки, они не могут заниматься делом, которое не возбуждено. А возбудить дело можно, только отталкиваясь от реальных фактов. Вот поймаем мы исполнителей, докажем, что они связаны с Ростовом, — тогда начнут они Атамана раскручивать, а иначе — на каких основаниях?»
С улицы раздались пьяные голоса, шум драки. Штур встал с кресла, перегнулся через перила, но ничего не увидел: фонари у его дома, все как один, были разбиты.
Да что же это делается-то, подумал Штур. Атамана мы зацепить не можем из-за дешевого крючкотворства. Ишь, дело не возбуждено! Основания нужны! Исполнители! Когда мы исполнителей поймаем — все и без того узнаем. И понятно, что не ребята виноваты, а их начальство, которое не разрешает отвлекаться «на всякую ерунду».
Временами Вениамин Аркадьевич начинал идеализировать прошлое. Сейчас он целиком и полностью был уверен в том, что еще каких-нибудь пятнадцать лет назад в подобной ситуации вся ростовская милиция бросилась бы на помощь московским сыщикам. Было же время, когда все органы работали слаженно, работали не за «звездочки», а ради общего дела…
Ладно, остался последний пункт.
«Тот же Атаман — Пронин, — написал Штур, — является любовником певицы Маши Расторгуевой. Расторгуева родом из Ростова. Нас интересует главным образом то, что она — основная конкурентка Кристины Арбатовой. Расторгуева с Арбатовой на ножах, кажется, с колыбели. (Фу, опять этот шоу-бизнес…)
Получается, что у этого самого Пронина есть мотив для убийства как Маркова, так и Арбатовой. А это уже серьезно.
Как с этим стыкуется Тарасенков?
Нет, надо, надо копать под Атамана, там увидим, откуда тарасенковские уши торчат.
Вывод? Доложить Гигантову и потребовать официального включения ростовских коллег в следственную группу».
Штур захлопнул дневник, убрал в стол. Аккуратно развернул полиэтилен, заботливо укутал рабочее место. Потом вышел на кухню, выдернул из розетки лампу, забросил штепсель на балкон и, вернувшись, спрятал под полиэтилен и его.
Подумал чуть-чуть — и не отказал себе в удовольствии выкурить последнюю папироску. Так, без дела, ради удовольствия. Ночь-то какая хорошая! Пьяная возня у подъезда давно прекратилась, теперь там вопили кошки. Воздух пахнул просто чудно — Вениамин Аркадьевич умудрялся чувствовать это между затяжками. «А не обиделась ли Клава? Я же, получается, с фильмом ее обманул, не посмотрели мы ничего… Да нет, она, конечно, не обиделась, просто расстроилась. Надо что-то хорошее для нее сделать. В кино, может, как в юности, сводить? Эх, да ведь и кинотеатров-то теперь не осталось, в них автосалоны сплошные. Ну да ладно, найду».
Денис Грязнов. 1 июля
В кабинет к Денису по-хозяйски вошел человек зрелых, судя по походке, лет, одетый в фирменную футболку невероятных размеров с длинным рукавом и надписью «Билайн» — она пришлась бы впору разве что борцу сумо. На голове у него был огромный колпак в виде мобильного телефона, целиком скрывающий лицо, в руке — объемистый дипломат.
— Снимаю шляпу! — Денис, улыбаясь, кивнул на стул. — Вы первый коммивояжер за год, которому удалось проникнуть в «Глорию» дальше порога. Объявление на входе видели? «Представителям канадских оптовых компаний и иже с ними гарантируем бесплатную лоботомию». Обещаю, что на вас эта гарантия не распространится, если расскажете, как вы сумели проскользнуть. Даже прайс у вас возьму.
— Элементарно! — Коммивояжер снял с головы телефон и превратился в эксперта Милявского. — Сказал, что я клиент, а это — маскировка. Ну и жара на улице! — Он с остервенением стащил с себя футболку, вытер платком мокрое лицо, передвинул кресло в угол — поближе к кондиционеру — и принялся этим же платком обмахиваться. — Вот, проходил мимо, — произнес он, слегка отдышавшись, — решил заглянуть на минутку.
— Кофе хотите или чаю? — спросил Денис, делая вид, что ничего необычного не происходит — посетитель как посетитель, просто с телефоном на голове, буднично все.
— Нет, спасибо, потом. Если честно — мороженого хочу. Семейного.
Денис развел руками. «Если кофе потом, значит, не совсем на минутку, так надо понимать».
— Слышал, вы удостоились чести познакомиться с легендарным Вениамином Аркадьевичем Штуром?
Милявский уселся поудобней, подтверждая предположение, что разговор предстоит не минутный. Дипломат он положил на колени, хотя ничего доставать не торопился. «Обозначил, что пожаловал не с пустыми руками. Но сразу к делу перейти не соизволил, решил сначала устроить экспресс-опрос, убедиться, можно ли мне доверять. Ну-ну. Интересно, Штур к делу имеет отношение или так, к слову пришлось?»
— Штур — это да! — сказал Денис с чувством. — Будет что внукам рассказать.
— Да, — хмыкнул Милявский, улыбаясь чему-то своему, — Вениамин Аркадьевич — это вам не просто так… Да!.. А у меня небольшая проблема. Даже как-то неудобно говорить. В общем, на одном компьютере, изъятом у наших с вами «Биттлз», поработал вирус. А я вовремя не заметил. Часть информации пропала, не так чтобы много, но все равно неприятно. Я знаю, вы как раз с этого компьютера кое-что переписывали. Точнее, все подряд.
— На самом деле не все подряд, а все, что поместилось на диск. — Денис тоже устроился в кресле поудобнее, давая понять, что готов слушать дальше и что историю с вирусом воспринял соответствующим образом — как предлог, не более. Не из-за такого же пустяка Милявский устроил маскарад. Поскольку он молчал, Денис на всякий случай добавил: — Ради Бога! Не вопрос, как говорит один мой знакомый. Макс перепишет вам все, что у нас есть по «Биттлз».
— Ну что ж, рад, что вы не отказываетесь от сотрудничества с официальным следствием. Уже, наверное, можно чаю. — Милявский сделал паузу, чтобы Денис вызвал секретаршу, но ввиду отсутствия таковой Денис включил чайник самостоятельно. — А, кстати, официальное следствие тоже с вами сотрудничает? Добросовестно или только когда сочтет нужным?
Денис неопределенно пожал плечами, делая вид, что не понимает сути вопроса. «Знаете что, уважаемый господин эксперт?! Это уже наглость. Если вам есть что сказать — говорите. А вынюхивать неизвестно что с непонятными целями идите, пожалуйста, в другое место».
— На одном из компьютеров — Ратникова — нашлись чертежи робота-киллера из Покровского-Глебова, — пояснил Милявский, — правда, черновики, и тем не менее… Вам Дудинцев ничего не говорил?
«Вот как! Выходит, Тарасенков принял смерть от рук агрегата, изготовленного его же конторой. То есть… Образец-то не серийный экспериментальный, и тренировались не на кошках. Значит, за боевое применение должен был отвечать изготовитель. То есть…»
— Да! — Милявский кивнул, высоко вскинув брови. — Да и еще раз да! Тут есть над чем поразмыслить. Такой проект не мог пройти незамеченным, его должен был курировать глава организации. Тарасенков лично. От начала до конца. Я уже не говорю о премьере! Но тут как раз налицо противоречие, вы не находите?
«Премьера действительно прошла не совсем по его сценарию». Денис разлил чай и отнес чашку Милявскому, примерзшему к месту, — от кондиционера тянуло откровенным холодом.
— Зеленый, лучшее спасение от жары. Итак, — Денис вернулся на место, остается предположить, что Тарасенков слишком доверился некоему неуловимому Молодому Человеку, разгуливающему с паспортом Валерия Павловича Кулакова. Хотя, возможно, организация имеет более разветвленную структуру. А Молодой Человек, в свою очередь, продался тому, кто больше заплатил, или решил, что под Тарасенковым ему стало тесно и пора самому возглавить дело.
Милявский состроил скептическую мину:
— Сам? Да вряд ли. Возглавить такое предприятие может только человек, вращающийся в высоких сферах, во-первых, и регулярно общающийся со множеством самых разных людей, во-вторых. Нужно иметь точки соприкосновения с потенциальными заказчиками и возможность беспрепятственно встречаться, не вызывая подозрений.
— Да, вы правы, — легко согласился Денис, думая совершенно о другом: «Перекупили контору или Молодой Человек подмял все под себя или тот, кто стоял над ним, какая, в конце концов, разница?! Важно, что мы теперь занимаемся не археологическими раскопками. Одно дело — спокойно ковыряться в руинах „Биттлз“, разыскивая следы их работы против Минчева, совсем другое — раскручивать живую, функционирующую структуру, тем более когда обрублены все концы. А контора, похоже, живет и дышит полной грудью…» Что? Прошу прощения, не понял?
— Снимаю шляпу! — Денис, улыбаясь, кивнул на стул. — Вы первый коммивояжер за год, которому удалось проникнуть в «Глорию» дальше порога. Объявление на входе видели? «Представителям канадских оптовых компаний и иже с ними гарантируем бесплатную лоботомию». Обещаю, что на вас эта гарантия не распространится, если расскажете, как вы сумели проскользнуть. Даже прайс у вас возьму.
— Элементарно! — Коммивояжер снял с головы телефон и превратился в эксперта Милявского. — Сказал, что я клиент, а это — маскировка. Ну и жара на улице! — Он с остервенением стащил с себя футболку, вытер платком мокрое лицо, передвинул кресло в угол — поближе к кондиционеру — и принялся этим же платком обмахиваться. — Вот, проходил мимо, — произнес он, слегка отдышавшись, — решил заглянуть на минутку.
— Кофе хотите или чаю? — спросил Денис, делая вид, что ничего необычного не происходит — посетитель как посетитель, просто с телефоном на голове, буднично все.
— Нет, спасибо, потом. Если честно — мороженого хочу. Семейного.
Денис развел руками. «Если кофе потом, значит, не совсем на минутку, так надо понимать».
— Слышал, вы удостоились чести познакомиться с легендарным Вениамином Аркадьевичем Штуром?
Милявский уселся поудобней, подтверждая предположение, что разговор предстоит не минутный. Дипломат он положил на колени, хотя ничего доставать не торопился. «Обозначил, что пожаловал не с пустыми руками. Но сразу к делу перейти не соизволил, решил сначала устроить экспресс-опрос, убедиться, можно ли мне доверять. Ну-ну. Интересно, Штур к делу имеет отношение или так, к слову пришлось?»
— Штур — это да! — сказал Денис с чувством. — Будет что внукам рассказать.
— Да, — хмыкнул Милявский, улыбаясь чему-то своему, — Вениамин Аркадьевич — это вам не просто так… Да!.. А у меня небольшая проблема. Даже как-то неудобно говорить. В общем, на одном компьютере, изъятом у наших с вами «Биттлз», поработал вирус. А я вовремя не заметил. Часть информации пропала, не так чтобы много, но все равно неприятно. Я знаю, вы как раз с этого компьютера кое-что переписывали. Точнее, все подряд.
— На самом деле не все подряд, а все, что поместилось на диск. — Денис тоже устроился в кресле поудобнее, давая понять, что готов слушать дальше и что историю с вирусом воспринял соответствующим образом — как предлог, не более. Не из-за такого же пустяка Милявский устроил маскарад. Поскольку он молчал, Денис на всякий случай добавил: — Ради Бога! Не вопрос, как говорит один мой знакомый. Макс перепишет вам все, что у нас есть по «Биттлз».
— Ну что ж, рад, что вы не отказываетесь от сотрудничества с официальным следствием. Уже, наверное, можно чаю. — Милявский сделал паузу, чтобы Денис вызвал секретаршу, но ввиду отсутствия таковой Денис включил чайник самостоятельно. — А, кстати, официальное следствие тоже с вами сотрудничает? Добросовестно или только когда сочтет нужным?
Денис неопределенно пожал плечами, делая вид, что не понимает сути вопроса. «Знаете что, уважаемый господин эксперт?! Это уже наглость. Если вам есть что сказать — говорите. А вынюхивать неизвестно что с непонятными целями идите, пожалуйста, в другое место».
— На одном из компьютеров — Ратникова — нашлись чертежи робота-киллера из Покровского-Глебова, — пояснил Милявский, — правда, черновики, и тем не менее… Вам Дудинцев ничего не говорил?
«Вот как! Выходит, Тарасенков принял смерть от рук агрегата, изготовленного его же конторой. То есть… Образец-то не серийный экспериментальный, и тренировались не на кошках. Значит, за боевое применение должен был отвечать изготовитель. То есть…»
— Да! — Милявский кивнул, высоко вскинув брови. — Да и еще раз да! Тут есть над чем поразмыслить. Такой проект не мог пройти незамеченным, его должен был курировать глава организации. Тарасенков лично. От начала до конца. Я уже не говорю о премьере! Но тут как раз налицо противоречие, вы не находите?
«Премьера действительно прошла не совсем по его сценарию». Денис разлил чай и отнес чашку Милявскому, примерзшему к месту, — от кондиционера тянуло откровенным холодом.
— Зеленый, лучшее спасение от жары. Итак, — Денис вернулся на место, остается предположить, что Тарасенков слишком доверился некоему неуловимому Молодому Человеку, разгуливающему с паспортом Валерия Павловича Кулакова. Хотя, возможно, организация имеет более разветвленную структуру. А Молодой Человек, в свою очередь, продался тому, кто больше заплатил, или решил, что под Тарасенковым ему стало тесно и пора самому возглавить дело.
Милявский состроил скептическую мину:
— Сам? Да вряд ли. Возглавить такое предприятие может только человек, вращающийся в высоких сферах, во-первых, и регулярно общающийся со множеством самых разных людей, во-вторых. Нужно иметь точки соприкосновения с потенциальными заказчиками и возможность беспрепятственно встречаться, не вызывая подозрений.
— Да, вы правы, — легко согласился Денис, думая совершенно о другом: «Перекупили контору или Молодой Человек подмял все под себя или тот, кто стоял над ним, какая, в конце концов, разница?! Важно, что мы теперь занимаемся не археологическими раскопками. Одно дело — спокойно ковыряться в руинах „Биттлз“, разыскивая следы их работы против Минчева, совсем другое — раскручивать живую, функционирующую структуру, тем более когда обрублены все концы. А контора, похоже, живет и дышит полной грудью…» Что? Прошу прощения, не понял?