Страница:
— Дудинцев, выходит, ни словом не обмолвился, — повторил Милявский, как бы непроизвольно рассуждая вслух, но от повторения получилось это слишком навязчиво.
— Ну, я, в конце концов, интересуюсь не «Биттлз» вообще и не Тарасенковым вообще, — стал оправдывать Дудинцева Денис, — а только одним конкретным эпизодом: слежкой за Минчевым, проверяю версию убийства либо доведения до самоубийства. Потом, результаты экспертизы, вообще-то говоря, составляют тайну следствия, причем в данном случае это не формальность, которой можно пренебречь ради интересов дела, а принципиальнейший момент.
Милявский иронически покачал головой.
— Штур тоже всем этим не занимается или тайна следствия распространяется и на него?
— Штур, при всем уважении к его сединам, — старый упертый осел! Если факты не укладываются в его версию, они должны быть подтверждены совершенно железобетонно. А вы сами говорили: чертежи сделаны вчерне. Так?
Милявский еще сильнее закачал головой и весь расплылся в иронической усмешке:
— Если факты не укладываются в версию Вениамина Аркадьевича, он их отметает. А если они при этом недостаточно убедительны — он и телегу накатать может. Однако представить ему их необходимо, как того требует Уголовно-процессуальный кодекс. Лучше, конечно, в письменном виде. А насчет железобетонности — так я тоже не вчера родился. Но обосновать специально для Штура важность данной улики меня никто не просил. Есть и еще кое-какие моменты, но о них я, с вашего позволения, промолчу, я вам и так сообщил достаточно, чтобы вы могли сделать соответствующие выводы.
Денис ничего не ответил и вопросительно уставился на дипломат Милявского.
— Я принес вам информацию по Минчеву, которую мне удалось извлечь, сказал Милявский, приняв наконец деловой тон и убрав с лица свою неприятную ухмылку человека, давно раскусившего всемирный заговор, — взамен я хотел бы попросить вашего знаменитого Макса помочь мне взломать кое-какую защиту. Сам я провожусь с ней несколько дней, а их у меня может и не оказаться, вы меня понимаете? — Денис кивнул, но Милявский счел нужным уточнить: Результаты увидит кто-нибудь не тот или подует новый ветер и их вообще сунут на полку.
«Значит, в подразделении „Р“ шныряют по кабинетам не те люди и дуют не те ветры. И все настолько серьезно, что господин Милявский вынужден для выполнения своих служебных обязанностей прибегать к помощи частных лиц и скрываться под маской сотового телефона. Ибо, как человек честный, но скромный, он не может с этим ни примириться, ни бороться в открытую. Страшно интересно!»
Денис сплавил Милявского на попечение Макса, а сам накинулся на zip-диск с материалами по Минчеву. Это были несколько отчетов и файлы с аудиозаписями.
Первой шла краткая справка: адресные данные на Минчева и Шапиро. «…Шапиро Валентин Маркович. 800$ за информацию о муниципальном контракте. Дальнейшее сотрудничество представляется бесперспективным…» — никаких подробностей. «1 июля. Шапиро. Х», — а это коротко и ясно.
Денис заглянул к Максу в подвал. Там работа кипела, и конца-краю ей видно не было. Вернулся к себе, просмотрел еще раз записи, похлебал чаю, убил кое-как целый час, опять заглянул к Максу и решил, что нужно остаться, иначе они не закончат никогда. Макс с Милявским каждые две минуты приговаривали: «Уже все!» — и так тянулось еще два часа с гаком. После очередного подобного заявления Милявский неожиданно встал и облачился в «билайновский» камуфляж.
— В общем, меня здесь не было, вы ничего не видели, о'кей?
— Ну? — поинтересовался Денис, нетерпеливо проводив взглядом эксперта.
— Хайкин скупил на корню предприятие Тарасенкова, — буркнул Макс. — Не стой над душой, сейчас отформатирую по-человечески и принесу!
Денис все-таки остался и принялся читать, что успевал, заглядывая Максу через плечо.
Максу пришлось смириться и сделать по ходу пояснение:
— Короче говоря, здесь поначалу отчеты о наружном наблюдении за Хайкиным, потом наружку за Хайкиным как рукой отрезало, и пошли отчеты уже для него о наблюдении за Тарасенковым. Все, садись читай.
Денис прочел. Куча интересных подробностей, но интересны они кому-то другому, Турецкому, например. Ему, Денису, они без надобности. А суть выразил Макс одной фразой: «Хайкин скупил предприятие Тарасенкова на корню».
«Ну что ж, Милявский как нельзя кстати оказался со своими проблемами. Дело по большому счету сделано. Надо звонить Турецкому, пусть берет Хайкина за жабры, пусть поджаривает ему задницу, а мне пусть отрежет маленький ломтик — незаконное прослушивание и прочие незаконные действия, нанесшие моральный и материальный урон господину Минчеву, царствие ему небесное. Аминь».
Но Турецкий опять улетел в Сибирь на поиски труб и по мобильному не отвечал. Пришлось просить помощи у дяди, хотя Денис этого очень не любил, однако в данном случае не для себя старался, поэтому обратился без зазрения совести. И, как выяснилось, все равно зря — магнитная буря, связь с передвижным поселком строителей отсутствует и не возобновится минимум в течение суток.
В. А. Штур. 1 июля
Денис Грязнов. 1 июля
— Ну, я, в конце концов, интересуюсь не «Биттлз» вообще и не Тарасенковым вообще, — стал оправдывать Дудинцева Денис, — а только одним конкретным эпизодом: слежкой за Минчевым, проверяю версию убийства либо доведения до самоубийства. Потом, результаты экспертизы, вообще-то говоря, составляют тайну следствия, причем в данном случае это не формальность, которой можно пренебречь ради интересов дела, а принципиальнейший момент.
Милявский иронически покачал головой.
— Штур тоже всем этим не занимается или тайна следствия распространяется и на него?
— Штур, при всем уважении к его сединам, — старый упертый осел! Если факты не укладываются в его версию, они должны быть подтверждены совершенно железобетонно. А вы сами говорили: чертежи сделаны вчерне. Так?
Милявский еще сильнее закачал головой и весь расплылся в иронической усмешке:
— Если факты не укладываются в версию Вениамина Аркадьевича, он их отметает. А если они при этом недостаточно убедительны — он и телегу накатать может. Однако представить ему их необходимо, как того требует Уголовно-процессуальный кодекс. Лучше, конечно, в письменном виде. А насчет железобетонности — так я тоже не вчера родился. Но обосновать специально для Штура важность данной улики меня никто не просил. Есть и еще кое-какие моменты, но о них я, с вашего позволения, промолчу, я вам и так сообщил достаточно, чтобы вы могли сделать соответствующие выводы.
Денис ничего не ответил и вопросительно уставился на дипломат Милявского.
— Я принес вам информацию по Минчеву, которую мне удалось извлечь, сказал Милявский, приняв наконец деловой тон и убрав с лица свою неприятную ухмылку человека, давно раскусившего всемирный заговор, — взамен я хотел бы попросить вашего знаменитого Макса помочь мне взломать кое-какую защиту. Сам я провожусь с ней несколько дней, а их у меня может и не оказаться, вы меня понимаете? — Денис кивнул, но Милявский счел нужным уточнить: Результаты увидит кто-нибудь не тот или подует новый ветер и их вообще сунут на полку.
«Значит, в подразделении „Р“ шныряют по кабинетам не те люди и дуют не те ветры. И все настолько серьезно, что господин Милявский вынужден для выполнения своих служебных обязанностей прибегать к помощи частных лиц и скрываться под маской сотового телефона. Ибо, как человек честный, но скромный, он не может с этим ни примириться, ни бороться в открытую. Страшно интересно!»
Денис сплавил Милявского на попечение Макса, а сам накинулся на zip-диск с материалами по Минчеву. Это были несколько отчетов и файлы с аудиозаписями.
Первой шла краткая справка: адресные данные на Минчева и Шапиро. «…Шапиро Валентин Маркович. 800$ за информацию о муниципальном контракте. Дальнейшее сотрудничество представляется бесперспективным…» — никаких подробностей. «1 июля. Шапиро. Х», — а это коротко и ясно.
«…15 мая… 10.37. Объект вошел в здание мэрии. 10.51. Принят заместителем начальника департамента здравоохранения С. Е. Правоглазовым. Запись прилагается…Была еще запись разговора в муниципальном управлении народного образования, только Минчев вел себя значительно наглее. А также не имеющие отношения к делу песни в душе (похоже, Минчев был любитель попсы, в особенности Губина и Алсу, но петь не умел) и скабрезности с девицей, разносящей по офисам пиццу. Самые любопытные сведения относились к 25 мая.
Минчев: Добрый день.
Правоглазов: Господин Минчев! Я согласовал ваш вопрос в департаменте народного образования. Все как договаривались. Есть финансирование для Тимирязевского округа. Тринадцать школ, это примерно тысяча люстр.
Минчев: Хорошо, хотя это не совсем то, о чем мы договаривались. По Тимирязевскому округу разговор шел о девятнадцати школах, это тысяча триста — тысяча четыреста люстр. А что с Бутыркой и Марфино?
Правоглазов: Возникли небольшие финансовые проблемы в муниципальных управлениях. Недофинансирование примерно на пятьсот тысяч. Но даже если вопрос удастся закрыть, положительное решение может быть принято только в середине ноября при благоприятных отзывах специальной совместной комиссии нашего департамента и Тимирязевского ОНО.
Минчев: Я думаю, что вопрос с недофинансированием решится без проблем. Но ноябрь меня не устраивает категорически. Вы же прекрасно понимаете, что во время учебного года в школах нормально работать невозможно. В лучшем случае в выходные или ночью. Я готов рассмотреть вопрос о расширенном финансировании, но при условии, что с Бутыркой и Марфино все будет решено не позже середины июля, чтобы я успел закончить работы к первому сентября. И мы должны выйти на уровень четырех тысяч люстр, это условие, при котором я смогу выполнить все взятые на себя обязательства, как мы и договаривались.
Правоглазов: Хорошо, я постараюсь вам помочь. Думаю, что расширенное финансирование — это где-то восемьсот — девятьсот тысяч. Послезавтра я сам вам перезвоню и назову точную цифру…»
«…14.55. Офис Минчева, стенограмма (в офисе ремонт, поэтому качество записи низкое), собеседника установить не удалось, видимо один из сотрудников.Занимательно, конечно, однако ничего нового.
Минчев:…вчера… Этот… Правоглазов! Даже бабки вернул! Не, ну ты представляешь?! Проверка, видите ли, у него! Какая-то… настучала! А меня…?! А сегодня чисто случайно узнал, что по нашему проекту со школами договор у „Люкса“! Да… кто такой „Люкс“?!
?: Совместное…
Минчев: Да знаю! У них мощностей ни хрена нет, они, что ли, в подвале будут люстры клепать?
?: У них цех на базе подсобного производства НИИ „Газоаппарат“, полторы тысячи в месяц, я выяснил. Планируют расширение и…
Минчев: Ладно, школы, в конце концов, фигня, там не развернешься. Но только что… (Южном) Бутове!
?: Как?! На пять тысяч люстр?! Кто?
Минчев: „Промэнерго“! Если бы опять „Люкс“, значит, точно какая-то… из своих! А так — это уже не знаю, что думать. Просто…!..»
Денис заглянул к Максу в подвал. Там работа кипела, и конца-краю ей видно не было. Вернулся к себе, просмотрел еще раз записи, похлебал чаю, убил кое-как целый час, опять заглянул к Максу и решил, что нужно остаться, иначе они не закончат никогда. Макс с Милявским каждые две минуты приговаривали: «Уже все!» — и так тянулось еще два часа с гаком. После очередного подобного заявления Милявский неожиданно встал и облачился в «билайновский» камуфляж.
— В общем, меня здесь не было, вы ничего не видели, о'кей?
— Ну? — поинтересовался Денис, нетерпеливо проводив взглядом эксперта.
— Хайкин скупил на корню предприятие Тарасенкова, — буркнул Макс. — Не стой над душой, сейчас отформатирую по-человечески и принесу!
Денис все-таки остался и принялся читать, что успевал, заглядывая Максу через плечо.
Максу пришлось смириться и сделать по ходу пояснение:
— Короче говоря, здесь поначалу отчеты о наружном наблюдении за Хайкиным, потом наружку за Хайкиным как рукой отрезало, и пошли отчеты уже для него о наблюдении за Тарасенковым. Все, садись читай.
Денис прочел. Куча интересных подробностей, но интересны они кому-то другому, Турецкому, например. Ему, Денису, они без надобности. А суть выразил Макс одной фразой: «Хайкин скупил предприятие Тарасенкова на корню».
«Ну что ж, Милявский как нельзя кстати оказался со своими проблемами. Дело по большому счету сделано. Надо звонить Турецкому, пусть берет Хайкина за жабры, пусть поджаривает ему задницу, а мне пусть отрежет маленький ломтик — незаконное прослушивание и прочие незаконные действия, нанесшие моральный и материальный урон господину Минчеву, царствие ему небесное. Аминь».
Но Турецкий опять улетел в Сибирь на поиски труб и по мобильному не отвечал. Пришлось просить помощи у дяди, хотя Денис этого очень не любил, однако в данном случае не для себя старался, поэтому обратился без зазрения совести. И, как выяснилось, все равно зря — магнитная буря, связь с передвижным поселком строителей отсутствует и не возобновится минимум в течение суток.
В. А. Штур. 1 июля
Чайник угрожающе накренился, качнулся и наконец опрокинулся. Штур взвыл и схватился за ошпаренную коленку. Шутка ли — крутой кипяток!
— Говорила мне мама — не раскачивайся, Веня, на стуле… — пробормотал он и принялся припоминать народные средства от ожогов, которые можно отыскать прямо здесь, в здании прокуратуры.
Кажется, сок столетника хорошо помогает. У кого тут может быть такое растение? Машинистки наши цветочки разводят, у них не машбюро, а настоящая оранжерея. Вот незадача, все штаны мокрые, в коридор-то выйти неловко, не то что к женщинам в кабинет отправиться. Ну да ладно, стыд глаза не выест.
В канцелярии следственного управления, к счастью, столпотворения не было: с утра работы немного, и девушки разбрелись обсуждать свои молодые дела с подружками-секретаршами. При иных обстоятельствах Штур не преминул бы порассуждать о подрыве дисциплины в рядах правоохранительных органов, но сейчас этот подрыв оказался ему на руку.
На боевом посту осталась одна лишь Елена Вячеславовна — личность замечательная и в своем роде феноменальная. Восьмидесятилетняя машинистка Елена Вячеславовна Прохорова была старейшим работником прокуратуры, на ее памяти сменился, кажется, не один десяток прокуроров столицы, и потому для людей знающих она была большим авторитетом. Немногие в конторе могли похвастаться, что запросто общались со «старушкой Про». Но некоторые, избираемые Еленой Вячеславовной по одному ей известному принципу в доверенные лица, рассказывали, что Прохорова, обычно суровая и немногословная, иногда может и разухабиться: хряпнуть водочки по-взрослому и выдать на-гора неимоверное количество «прокурорских баек» — с юморком да матерком.
Штуру никогда не доводилось выпивать с Еленой Вячеславовной — главным образом потому, что сам он к выпивке был совершенно равнодушен. Но «старушка Про» его отличала, хоть и считала «молодым и зеленым» — впрочем, в силу возраста у нее было неотъемлемое право считать таковыми всех сотрудников вплоть до самого прокурора Москвы.
Со Штуром у нее, во всяком случае, была одна общая любовь: оба они не признавали никакого курева, кроме «Беломора». К тому же их обоих безмерно раздражала всеобщая компьютеризация. Но Штура-то никто не мог заставить сидеть часами за ненавистным компьютером, тогда как Елене Вячеславовне приходилось страдать: пишущие машинки в прокуратуре уже несколько лет как списали и куда-то увезли, а машинисток в обязательном порядке пересадили за электронных монстров. Не хочешь переучиваться — прощайся с работой!
Без прокуратуры «старушка Про» жизни своей не мыслила, поэтому пришлось смириться. Впрочем, ворчать по этому поводу она не переставала, и если прочие сотрудники в ответ на ее ворчание лишь вежливо отмалчивались (перечить Прохоровой не рисковал никто), то Штур Елену Вячеславовну всячески поддерживал. И словом, кстати, и делом: еще тогда, когда только началась эта эпопея с пересаживанием за компьютеры, он ходил в хозчасть и пытался вытребовать, чтобы Прохоровой — персонально и в виде исключения оставили для работы машинку. Конечно, ничего из этой затеи не вышло, но «старушка Про» поступок Штура оценила. Неизвестно, правда, от кого она о нем узнала: Вениамин Аркадьевич, понятно, своим благородством не хвастал.
— Ну ты, сынок, даешь, — покачала головой Елена Вячеславовна, выслушав Штуровы путаные объяснения. — Молодец, что ко мне пришел, и про сок алоэ вспомнил правильно.
Она затушила «беломорину», поднялась и щедрой рукой отломила от стебля столетника два толстых листа.
— Придешь к себе, разрежешь вдоль — есть чем? Хорошо. Потом запрешься, штаны снимешь, намажешь хорошенько ногу прямо мякотью, понял? И прибинтуешь остатки к коленке, вот тебе бинт. Кстати, сейчас я тебе утюг отыщу штаны подсушить. Ходит слушок, что тебя Сам сегодня вызвать собирался. Негоже с мокрыми штанами-то к нему, а? — «Старушка Про» басовито хохотнула и полезла в шкаф.
Штур и спрашивать не стал, откуда Елена Вячеславовна знает про вызов к Самому, — все равно ведь не ответит. Есть у нее такая слабость, любит побыть загадочной. Как всякая женщина. Также он ни капли не удивился, что Прохорова держит на работе утюг: прокуратура для нее — второй дом, если не первый, и у нее не может не быть тут всего необходимого.
Вернувшись к себе и справившись с покалеченной ногой (пока он раздумывал, удобно ли показываться на глаза секретаршам и машинисткам таким мокрым и несчастным, на коленке успели вздуться ужасные волдыри), Штур неловко разложил на столе брюки и принялся их сушить. За много лет семейной жизни он совершенно отвык обращаться с утюгом, на штанах откуда-то стали появляться ненужные складки, к тому же опрокинутый чайник так и валялся на полу в луже уже остывшей воды, и Вениамин Аркадьевич, топчась по комнате, ухитрился замочить еще и носки.
Чертовски захотелось позвонить домой, пожаловаться Клаве на злую судьбу. Эту мысль он не без труда подавил, досушил и надел брюки, чуть не содрав с таким трудом наложенную повязку. Потом отыскал в шкафу тряпку, протер пол и хотел было заново поставить чайник, чтобы наконец выпить чаю, да поостерегся: снаряд дважды в одну воронку, конечно, не попадает, да раз не любит его сегодня судьба — нечего ее и искушать.
Секретарша Гигантова позвонила тотчас же, как только Вениамин Аркадьевич управился с бардаком в комнате. Гигантов, как и предрекала Елена Вячеславовна, ждал старшего следователя с докладом.
От нетерпения у Штура зачесались ладони. Ему было что сказать прокурору Москвы: до несчастного случая с чайником он успел еще раз хорошенько просмотреть все материалы дела и совершенно уверился в том, что его вчерашние идеи практически целиком и полностью подтверждаются процессуальными документами.
Стол Гигантова был засыпан хлебными крошками. Столовую тот никогда не посещал, зато на рабочем месте вечно жевал бутерброды. При подчиненных он, конечно, не ел, но крошки говорили сами за себя — вытирать со стола прокурор, по всей видимости, был не приучен. Клавиатура прокурорского компьютера была, однако, девственно чиста: техника явно стояла в этом кабинете исключительно «для придания весу» и призвана была свидетельствовать о том, что от прогресса Гигантов, в отличие от некоторых несознательных сотрудников, не отстает.
Прокурор города глядел на Вениамина Аркадьевича искоса, и было непонятно, слушает он следователя или бурчание в собственном желудке. Когда докладчик дошел до слов «арестовывать Пронина», Гигантов вскинулся:
— Вот так сразу и арестовывать?
— Только сразу и возможно. Если мы будем ходить вокруг да около, мы только вспугнем Атамана, тогда ищи его свищи.
— Горячий вы, Вениамин Аркадьевич, человек. А что мы, по-вашему, этому Атаману предъявим? Незаконное сожительство с певицей Расторгуевой?
Штуру стало жарко.
— Товарищ прокурор, разрешите форточку открыть?
Гигантов демократично поднялся, подошел к окну и от души его распахнул.
— Что предъявить ему при аресте, мы найдем, — зачастил Вениамин Аркадьевич, предвидя возражения. — Он там у себя в Ростове столько всего наворотил, что ему любую статью предъявляй — не ошибешься. Уж на первые трое суток во всяком случае хватит. А за это время мы и по нашему делу из него все, что надо, вытрясем.
— А что надо? Я так понял, Вениамин Аркадьевич, что вы все, что он нам может рассказать, заранее предвидите?
— Ну, во-первых… Если уж вы сами коснулись вопроса о Расторгуевой, давайте с нее и начнем. То, что она — любовница нашего с вами Пронина, я уже говорил. С Арбатовой (на Арбатову покушались, верно ведь, в рамках нашего дела?) ее связывает не только здоровая конкуренция.
— Но еще и нездоровая?
— Примерно так и есть. О том, что год назад расторгуевские фанаты освистали Арбатову в Ростове так, что та на всю жизнь запомнила, я тоже уже упоминал…
— Сначала освистали, а потом еще и убить пытались вдобавок? — Гигантов иронически хмыкнул.
— Я еще не закончил. Арбатова, естественно, затаила злость. И недавно, как я выяснил, произошла вот какая история. Арбатова предложила Расторгуевой — чисто по-деловому — участие в концерте «Песня года». Без сильных связей туда не пробиться, будь ты хоть кем, а участие — дело очень престижное. Анонсы по всем каналам, потом — трансляция, шум в прессе, то есть, считайте, бесплатная реклама.
— А Арбатова-то при чем? Она там, что ли, распоряжается?
— Да ведь семейка у нее сами знаете какая…
— Ах да.
— Ну и, само собой, все это не даром. Расторгуева ей какую-то неимоверную сумму вручила. А вскоре вышли анонсы, появились плакаты на улицах — а о Расторгуевой ни слуху ни духу. Стала выяснять — нет ее в концерте и не будет! Требует у Арбатовой назад деньги, а Арбатова вроде бы ничего и не знает: «Какие деньги? Разве, Маша, в деньгах дело? Для этого талант нужен, чтобы в таком проекте участвовать…» В общем, поиздевалась всласть да и деньги не отдала. Огласить эту историю у Расторгуевой духу не хватает — ведь позор-то какой! А так, через Атамана, вполне могла поквитаться…
— А денег-то там было сколько?
— Пока не выяснил, муровцы занимаются. Но если вы примете мою версию во внимание, я готов развивать эту тему дальше…
— Безусловно, я приму вашу версию во внимание. Но «принять во внимание» — это же не значит сиюминутно хватать и тащить в каталажку всех и вся! Кроме того, я все-таки всего лишь прокурор Москвы, и санкционировать ваше постановление на арест без достаточных доказательств я не могу. Тем более на каких-то ростовских атаманов.
— Ну что вы со мной как с ребенком, ей-богу! — начал заводиться Штур. «Что изменилось с момента задушевной беседы на даче? Тогда ведь факты были те же, даже меньше их было, а Гигантов их принимал нормально…» — Вы же можете доложить генеральному, он подпишет… Простите, что даю советы, но меня же можно понять — это мое дело, и мне очень, очень хочется, чтобы оно двигалось! И дало результаты!
— Продолжайте докладывать, и без эмоций, пожалуйста, — произнес городской прокурор официально, и Вениамин Аркадьевич осекся.
— У нас есть показания Арбатовой, что по поводу расторгуевских денег на нее «наезжали». Не факт, что ростовчане, но точно не наши, московские. А кто, по правде говоря, кроме ростовчан, будет за Расторгуеву заступаться? В Ростове у нее земляки, любовник, а кому еще она нужна? Принимая во внимание, что этот самый ростовский любовник еще и бандит, то есть «наезжать» на кого-либо — это его основная деятельность…
— А кстати, — вдруг заинтересовался Гигантов, — как Арбатова вам-то объяснила, почему она Расторгуевой эти деньги не вернула?
— Эти девицы объясняют только то, что сами хотят. Я же не могу на нее надавить как следует — кто она в этом деле? Потерпевшая. А с какой стати я с потерпевшей разговариваю, как с подозреваемой? Она права свои знает…
— Ладно. Кроме этого предположения, — последнее слово «предположение» — прокурор сознательно подчеркнул, — против Пронина что-нибудь есть?
— Кроме этого, — Штур то же самое «предположение» как бы случайно опустил, — кроме этого есть Марков. То есть… был Марков. В ответ на наше отдельное требование ростовская милиция подтвердила, что Атаман, лишившись контроля над сетью пивзаводов, которые перекупил Марков…
— И что? Марков заплатил деньги, Атаман получил. Или не так?
— Не в том смысле «перекупил». Завод Атаману никогда не принадлежал. Он к заводу этому давно подбирался. И вот подобрался, совсем было собрался прибрать к рукам — а тут Марков с прежними хозяевами договаривается. Да за немалые деньги. Атаман-то платить вовсе не стал бы — ему было чем прежних хозяев прижать. И у них тоже ситуация оказалась патовая. С одной стороны деньги Маркова, а с другой — Атаман все-таки страшен, не дай бог такого обидеть.
— И что, выбрали деньги?
— Именно. Кстати, если мы будем разрабатывать Пронина дальше…
— Ну-ну, я понимаю, что вы имеете в виду. И что?
— …если мы будем разрабатывать Пронина дальше, то я пошлю запрос в Ростов — не было ли у прежних хозяев завода неприятностей в связи с этой сделкой. Держу пари, что неприятности были! Если и там есть трупы, то связь можно считать доказанной…
— Ну-ну… Допустим, — одобрительно заметил Гигантов, и Штур взбодрился:
— То есть получается, что скосить одной очередью и Маркова, поломавшего Атаману бизнес, и Арбатову, «кинувшую» атамановскую любовницу, очень даже имело смысл…
— Вы так думаете?
— Имело смысл в глазах Пронина, я хочу сказать.
— Ну хорошо. Но теперь, вы же понимаете, Вениамин Аркадьевич, мы дошли с вами до самого слабого места. Тарасенков-то за что пострадал? Или та злополучная очередь скосила председателя теннисной федерации по чистой случайности? Верится, если честно, с трудом… Учитывая его славное прошлое…
— Да вот и я к тому же! Прошлое у него и в самом деле богатое. Да, пока неизвестно, как в это его прошлое вписывается Атаман. Но не все же сразу! Вот это как раз у самого Атамана мы и узнаем. Когда арестуем. А пока что можно считать установленным, что Тарасенков был связан с Марковым различными незаконными махинациями. В частности, что касается Кубка Кремля…
— Вениамин Аркадьевич, дорогой мой. Подумайте сами: вы утверждаете, что Тарасенков связан с Марковым на почве Кубка Кремля. Так почему не предположить — на таких же точно основаниях, на каких вы обвиняете Атамана, — что положили эту парочку как раз в связи с этим самым Кубком, а Арбатова просто мимо проходила? Или так — «возьмем тех, кого подозреваем в покушении на Тарасенкова с Марковым, а заодно и вытрясем у них, зачем им Арбатова». Это же одно и то же! Вы связываете Маркова с Арбатовой, оставляя Тарасенкова с боку припека, а точно так же можно связать Маркова с Тарасенковым — мимо Арбатовой или даже Тарасенкова с Арбатовой — мимо Маркова… Ну, это сложнее, но я не о том.
— И я не о том. В связи с Кубком Кремля у нас нет конкретных подозреваемых, а в связи с Ростовом есть. В связи с Кубком Кремля у нас нет даже предположений, кто и за что там мог так на них обидеться… кто там был заинтересован… Потому что разворовывали эти товарищи исключительно государственные средства. Сейчас я вам об этом подробнее доложу.
— Не надо подробнее… пока. Это материалы совсем другого дела. Которому, по всей видимости, не будет дан ход по причине… э… кончины обвиняемых. Послушайте, — заговорил вдруг Гигантов твердо и даже как-то патетично. — У вас видите как выходит: копаем не там, где дело, а там, где есть подозреваемый.
У Штура холодел нос, по коже бегали мурашки, все его существо вопило: «Это же неправда! Он передергивает!» Но приходилось, конечно, молчать.
— Знаете что… — продолжал Гигантов. — Мотивы, которые вы приписываете этому Атаману, слишком возвышенные. А именно… Люди, Вениамин Аркадьевич, редко совершают громкие убийства не из соображений выгоды, а просто чтобы отомстить. Пронин же не чеченец, в конце концов. Да и у чеченцев в идеале священная месть — это месть за кровь, а не за пивзаводы и сомнительные гонорары.
— То есть моя версия признана несостоятельной?
— Ну почему же? Просто над ней нужно еще поработать. Вы же сами, в конце концов, собирались выяснить что-то насчет арбатовско-расторгуевских денег. И узнать, что случилось с теми, кто продал Маркову ростовский пивной завод. Вот и разберитесь с этим потихонечку. А потом поговорим.
Штур неловко поднялся и пулей вылетел за дверь. Он кипел — кипел, как тот самый чайник, который утром так некстати опрокинулся ему на штаны.
— Говорила мне мама — не раскачивайся, Веня, на стуле… — пробормотал он и принялся припоминать народные средства от ожогов, которые можно отыскать прямо здесь, в здании прокуратуры.
Кажется, сок столетника хорошо помогает. У кого тут может быть такое растение? Машинистки наши цветочки разводят, у них не машбюро, а настоящая оранжерея. Вот незадача, все штаны мокрые, в коридор-то выйти неловко, не то что к женщинам в кабинет отправиться. Ну да ладно, стыд глаза не выест.
В канцелярии следственного управления, к счастью, столпотворения не было: с утра работы немного, и девушки разбрелись обсуждать свои молодые дела с подружками-секретаршами. При иных обстоятельствах Штур не преминул бы порассуждать о подрыве дисциплины в рядах правоохранительных органов, но сейчас этот подрыв оказался ему на руку.
На боевом посту осталась одна лишь Елена Вячеславовна — личность замечательная и в своем роде феноменальная. Восьмидесятилетняя машинистка Елена Вячеславовна Прохорова была старейшим работником прокуратуры, на ее памяти сменился, кажется, не один десяток прокуроров столицы, и потому для людей знающих она была большим авторитетом. Немногие в конторе могли похвастаться, что запросто общались со «старушкой Про». Но некоторые, избираемые Еленой Вячеславовной по одному ей известному принципу в доверенные лица, рассказывали, что Прохорова, обычно суровая и немногословная, иногда может и разухабиться: хряпнуть водочки по-взрослому и выдать на-гора неимоверное количество «прокурорских баек» — с юморком да матерком.
Штуру никогда не доводилось выпивать с Еленой Вячеславовной — главным образом потому, что сам он к выпивке был совершенно равнодушен. Но «старушка Про» его отличала, хоть и считала «молодым и зеленым» — впрочем, в силу возраста у нее было неотъемлемое право считать таковыми всех сотрудников вплоть до самого прокурора Москвы.
Со Штуром у нее, во всяком случае, была одна общая любовь: оба они не признавали никакого курева, кроме «Беломора». К тому же их обоих безмерно раздражала всеобщая компьютеризация. Но Штура-то никто не мог заставить сидеть часами за ненавистным компьютером, тогда как Елене Вячеславовне приходилось страдать: пишущие машинки в прокуратуре уже несколько лет как списали и куда-то увезли, а машинисток в обязательном порядке пересадили за электронных монстров. Не хочешь переучиваться — прощайся с работой!
Без прокуратуры «старушка Про» жизни своей не мыслила, поэтому пришлось смириться. Впрочем, ворчать по этому поводу она не переставала, и если прочие сотрудники в ответ на ее ворчание лишь вежливо отмалчивались (перечить Прохоровой не рисковал никто), то Штур Елену Вячеславовну всячески поддерживал. И словом, кстати, и делом: еще тогда, когда только началась эта эпопея с пересаживанием за компьютеры, он ходил в хозчасть и пытался вытребовать, чтобы Прохоровой — персонально и в виде исключения оставили для работы машинку. Конечно, ничего из этой затеи не вышло, но «старушка Про» поступок Штура оценила. Неизвестно, правда, от кого она о нем узнала: Вениамин Аркадьевич, понятно, своим благородством не хвастал.
— Ну ты, сынок, даешь, — покачала головой Елена Вячеславовна, выслушав Штуровы путаные объяснения. — Молодец, что ко мне пришел, и про сок алоэ вспомнил правильно.
Она затушила «беломорину», поднялась и щедрой рукой отломила от стебля столетника два толстых листа.
— Придешь к себе, разрежешь вдоль — есть чем? Хорошо. Потом запрешься, штаны снимешь, намажешь хорошенько ногу прямо мякотью, понял? И прибинтуешь остатки к коленке, вот тебе бинт. Кстати, сейчас я тебе утюг отыщу штаны подсушить. Ходит слушок, что тебя Сам сегодня вызвать собирался. Негоже с мокрыми штанами-то к нему, а? — «Старушка Про» басовито хохотнула и полезла в шкаф.
Штур и спрашивать не стал, откуда Елена Вячеславовна знает про вызов к Самому, — все равно ведь не ответит. Есть у нее такая слабость, любит побыть загадочной. Как всякая женщина. Также он ни капли не удивился, что Прохорова держит на работе утюг: прокуратура для нее — второй дом, если не первый, и у нее не может не быть тут всего необходимого.
Вернувшись к себе и справившись с покалеченной ногой (пока он раздумывал, удобно ли показываться на глаза секретаршам и машинисткам таким мокрым и несчастным, на коленке успели вздуться ужасные волдыри), Штур неловко разложил на столе брюки и принялся их сушить. За много лет семейной жизни он совершенно отвык обращаться с утюгом, на штанах откуда-то стали появляться ненужные складки, к тому же опрокинутый чайник так и валялся на полу в луже уже остывшей воды, и Вениамин Аркадьевич, топчась по комнате, ухитрился замочить еще и носки.
Чертовски захотелось позвонить домой, пожаловаться Клаве на злую судьбу. Эту мысль он не без труда подавил, досушил и надел брюки, чуть не содрав с таким трудом наложенную повязку. Потом отыскал в шкафу тряпку, протер пол и хотел было заново поставить чайник, чтобы наконец выпить чаю, да поостерегся: снаряд дважды в одну воронку, конечно, не попадает, да раз не любит его сегодня судьба — нечего ее и искушать.
Секретарша Гигантова позвонила тотчас же, как только Вениамин Аркадьевич управился с бардаком в комнате. Гигантов, как и предрекала Елена Вячеславовна, ждал старшего следователя с докладом.
От нетерпения у Штура зачесались ладони. Ему было что сказать прокурору Москвы: до несчастного случая с чайником он успел еще раз хорошенько просмотреть все материалы дела и совершенно уверился в том, что его вчерашние идеи практически целиком и полностью подтверждаются процессуальными документами.
Стол Гигантова был засыпан хлебными крошками. Столовую тот никогда не посещал, зато на рабочем месте вечно жевал бутерброды. При подчиненных он, конечно, не ел, но крошки говорили сами за себя — вытирать со стола прокурор, по всей видимости, был не приучен. Клавиатура прокурорского компьютера была, однако, девственно чиста: техника явно стояла в этом кабинете исключительно «для придания весу» и призвана была свидетельствовать о том, что от прогресса Гигантов, в отличие от некоторых несознательных сотрудников, не отстает.
Прокурор города глядел на Вениамина Аркадьевича искоса, и было непонятно, слушает он следователя или бурчание в собственном желудке. Когда докладчик дошел до слов «арестовывать Пронина», Гигантов вскинулся:
— Вот так сразу и арестовывать?
— Только сразу и возможно. Если мы будем ходить вокруг да около, мы только вспугнем Атамана, тогда ищи его свищи.
— Горячий вы, Вениамин Аркадьевич, человек. А что мы, по-вашему, этому Атаману предъявим? Незаконное сожительство с певицей Расторгуевой?
Штуру стало жарко.
— Товарищ прокурор, разрешите форточку открыть?
Гигантов демократично поднялся, подошел к окну и от души его распахнул.
— Что предъявить ему при аресте, мы найдем, — зачастил Вениамин Аркадьевич, предвидя возражения. — Он там у себя в Ростове столько всего наворотил, что ему любую статью предъявляй — не ошибешься. Уж на первые трое суток во всяком случае хватит. А за это время мы и по нашему делу из него все, что надо, вытрясем.
— А что надо? Я так понял, Вениамин Аркадьевич, что вы все, что он нам может рассказать, заранее предвидите?
— Ну, во-первых… Если уж вы сами коснулись вопроса о Расторгуевой, давайте с нее и начнем. То, что она — любовница нашего с вами Пронина, я уже говорил. С Арбатовой (на Арбатову покушались, верно ведь, в рамках нашего дела?) ее связывает не только здоровая конкуренция.
— Но еще и нездоровая?
— Примерно так и есть. О том, что год назад расторгуевские фанаты освистали Арбатову в Ростове так, что та на всю жизнь запомнила, я тоже уже упоминал…
— Сначала освистали, а потом еще и убить пытались вдобавок? — Гигантов иронически хмыкнул.
— Я еще не закончил. Арбатова, естественно, затаила злость. И недавно, как я выяснил, произошла вот какая история. Арбатова предложила Расторгуевой — чисто по-деловому — участие в концерте «Песня года». Без сильных связей туда не пробиться, будь ты хоть кем, а участие — дело очень престижное. Анонсы по всем каналам, потом — трансляция, шум в прессе, то есть, считайте, бесплатная реклама.
— А Арбатова-то при чем? Она там, что ли, распоряжается?
— Да ведь семейка у нее сами знаете какая…
— Ах да.
— Ну и, само собой, все это не даром. Расторгуева ей какую-то неимоверную сумму вручила. А вскоре вышли анонсы, появились плакаты на улицах — а о Расторгуевой ни слуху ни духу. Стала выяснять — нет ее в концерте и не будет! Требует у Арбатовой назад деньги, а Арбатова вроде бы ничего и не знает: «Какие деньги? Разве, Маша, в деньгах дело? Для этого талант нужен, чтобы в таком проекте участвовать…» В общем, поиздевалась всласть да и деньги не отдала. Огласить эту историю у Расторгуевой духу не хватает — ведь позор-то какой! А так, через Атамана, вполне могла поквитаться…
— А денег-то там было сколько?
— Пока не выяснил, муровцы занимаются. Но если вы примете мою версию во внимание, я готов развивать эту тему дальше…
— Безусловно, я приму вашу версию во внимание. Но «принять во внимание» — это же не значит сиюминутно хватать и тащить в каталажку всех и вся! Кроме того, я все-таки всего лишь прокурор Москвы, и санкционировать ваше постановление на арест без достаточных доказательств я не могу. Тем более на каких-то ростовских атаманов.
— Ну что вы со мной как с ребенком, ей-богу! — начал заводиться Штур. «Что изменилось с момента задушевной беседы на даче? Тогда ведь факты были те же, даже меньше их было, а Гигантов их принимал нормально…» — Вы же можете доложить генеральному, он подпишет… Простите, что даю советы, но меня же можно понять — это мое дело, и мне очень, очень хочется, чтобы оно двигалось! И дало результаты!
— Продолжайте докладывать, и без эмоций, пожалуйста, — произнес городской прокурор официально, и Вениамин Аркадьевич осекся.
— У нас есть показания Арбатовой, что по поводу расторгуевских денег на нее «наезжали». Не факт, что ростовчане, но точно не наши, московские. А кто, по правде говоря, кроме ростовчан, будет за Расторгуеву заступаться? В Ростове у нее земляки, любовник, а кому еще она нужна? Принимая во внимание, что этот самый ростовский любовник еще и бандит, то есть «наезжать» на кого-либо — это его основная деятельность…
— А кстати, — вдруг заинтересовался Гигантов, — как Арбатова вам-то объяснила, почему она Расторгуевой эти деньги не вернула?
— Эти девицы объясняют только то, что сами хотят. Я же не могу на нее надавить как следует — кто она в этом деле? Потерпевшая. А с какой стати я с потерпевшей разговариваю, как с подозреваемой? Она права свои знает…
— Ладно. Кроме этого предположения, — последнее слово «предположение» — прокурор сознательно подчеркнул, — против Пронина что-нибудь есть?
— Кроме этого, — Штур то же самое «предположение» как бы случайно опустил, — кроме этого есть Марков. То есть… был Марков. В ответ на наше отдельное требование ростовская милиция подтвердила, что Атаман, лишившись контроля над сетью пивзаводов, которые перекупил Марков…
— И что? Марков заплатил деньги, Атаман получил. Или не так?
— Не в том смысле «перекупил». Завод Атаману никогда не принадлежал. Он к заводу этому давно подбирался. И вот подобрался, совсем было собрался прибрать к рукам — а тут Марков с прежними хозяевами договаривается. Да за немалые деньги. Атаман-то платить вовсе не стал бы — ему было чем прежних хозяев прижать. И у них тоже ситуация оказалась патовая. С одной стороны деньги Маркова, а с другой — Атаман все-таки страшен, не дай бог такого обидеть.
— И что, выбрали деньги?
— Именно. Кстати, если мы будем разрабатывать Пронина дальше…
— Ну-ну, я понимаю, что вы имеете в виду. И что?
— …если мы будем разрабатывать Пронина дальше, то я пошлю запрос в Ростов — не было ли у прежних хозяев завода неприятностей в связи с этой сделкой. Держу пари, что неприятности были! Если и там есть трупы, то связь можно считать доказанной…
— Ну-ну… Допустим, — одобрительно заметил Гигантов, и Штур взбодрился:
— То есть получается, что скосить одной очередью и Маркова, поломавшего Атаману бизнес, и Арбатову, «кинувшую» атамановскую любовницу, очень даже имело смысл…
— Вы так думаете?
— Имело смысл в глазах Пронина, я хочу сказать.
— Ну хорошо. Но теперь, вы же понимаете, Вениамин Аркадьевич, мы дошли с вами до самого слабого места. Тарасенков-то за что пострадал? Или та злополучная очередь скосила председателя теннисной федерации по чистой случайности? Верится, если честно, с трудом… Учитывая его славное прошлое…
— Да вот и я к тому же! Прошлое у него и в самом деле богатое. Да, пока неизвестно, как в это его прошлое вписывается Атаман. Но не все же сразу! Вот это как раз у самого Атамана мы и узнаем. Когда арестуем. А пока что можно считать установленным, что Тарасенков был связан с Марковым различными незаконными махинациями. В частности, что касается Кубка Кремля…
— Вениамин Аркадьевич, дорогой мой. Подумайте сами: вы утверждаете, что Тарасенков связан с Марковым на почве Кубка Кремля. Так почему не предположить — на таких же точно основаниях, на каких вы обвиняете Атамана, — что положили эту парочку как раз в связи с этим самым Кубком, а Арбатова просто мимо проходила? Или так — «возьмем тех, кого подозреваем в покушении на Тарасенкова с Марковым, а заодно и вытрясем у них, зачем им Арбатова». Это же одно и то же! Вы связываете Маркова с Арбатовой, оставляя Тарасенкова с боку припека, а точно так же можно связать Маркова с Тарасенковым — мимо Арбатовой или даже Тарасенкова с Арбатовой — мимо Маркова… Ну, это сложнее, но я не о том.
— И я не о том. В связи с Кубком Кремля у нас нет конкретных подозреваемых, а в связи с Ростовом есть. В связи с Кубком Кремля у нас нет даже предположений, кто и за что там мог так на них обидеться… кто там был заинтересован… Потому что разворовывали эти товарищи исключительно государственные средства. Сейчас я вам об этом подробнее доложу.
— Не надо подробнее… пока. Это материалы совсем другого дела. Которому, по всей видимости, не будет дан ход по причине… э… кончины обвиняемых. Послушайте, — заговорил вдруг Гигантов твердо и даже как-то патетично. — У вас видите как выходит: копаем не там, где дело, а там, где есть подозреваемый.
У Штура холодел нос, по коже бегали мурашки, все его существо вопило: «Это же неправда! Он передергивает!» Но приходилось, конечно, молчать.
— Знаете что… — продолжал Гигантов. — Мотивы, которые вы приписываете этому Атаману, слишком возвышенные. А именно… Люди, Вениамин Аркадьевич, редко совершают громкие убийства не из соображений выгоды, а просто чтобы отомстить. Пронин же не чеченец, в конце концов. Да и у чеченцев в идеале священная месть — это месть за кровь, а не за пивзаводы и сомнительные гонорары.
— То есть моя версия признана несостоятельной?
— Ну почему же? Просто над ней нужно еще поработать. Вы же сами, в конце концов, собирались выяснить что-то насчет арбатовско-расторгуевских денег. И узнать, что случилось с теми, кто продал Маркову ростовский пивной завод. Вот и разберитесь с этим потихонечку. А потом поговорим.
Штур неловко поднялся и пулей вылетел за дверь. Он кипел — кипел, как тот самый чайник, который утром так некстати опрокинулся ему на штаны.
Денис Грязнов. 1 июля
— Опаньки!
Макс, не отрываясь от монитора, победно вскинул вверх правую руку с устремленным в потолок указательным пальцем. Денис вопросительно покосился в его сторону: что там еще откопал этот компьютерный гений? А Макс уже опять лихорадочно застучал по клавиатуре. Ничего не объяснив. Впрочем, этому не стоило удивляться: процесс поиска, или рабочий процесс (без разницы), у хакеров сопряжен с полным погружением в себя и невосприятием окружающей действительности. Как ему не надоедает-то? Только что три часа с вирусами воевал, нет бы отдохнуть…
Может быть, он и поинтересовался бы у Макса, что, собственно, означает это «опаньки» и в связи с чем. Но отвлекла заливистая трель внезапно ожившего в его кабинете телефона. Денис, помедлив, нехотя дошел до аппарата и нехотя снял трубку:
— Да. Агентство «Глория».
— Добрый день. Извините, с кем имею честь? — культурненько так пропела трубка.
— Грязнов. — Он опустился на стул, почему-то предполагая, что разговор будет долгим.
— Очень даже хорошо, — удовлетворенно протянули на другом конце линии. — Вы-то мне и нужны.
— Я вас слушаю. — Денис почувствовал, что приторный голос невидимого собеседника начинает его раздражать.
— Не кипятитесь раньше времени, господин Грязнов, — как будто улавливая его настроение, поспешил сбить накал незнакомец (звонил определенно мужчина, и еще довольно молодой).
Макс, не отрываясь от монитора, победно вскинул вверх правую руку с устремленным в потолок указательным пальцем. Денис вопросительно покосился в его сторону: что там еще откопал этот компьютерный гений? А Макс уже опять лихорадочно застучал по клавиатуре. Ничего не объяснив. Впрочем, этому не стоило удивляться: процесс поиска, или рабочий процесс (без разницы), у хакеров сопряжен с полным погружением в себя и невосприятием окружающей действительности. Как ему не надоедает-то? Только что три часа с вирусами воевал, нет бы отдохнуть…
Может быть, он и поинтересовался бы у Макса, что, собственно, означает это «опаньки» и в связи с чем. Но отвлекла заливистая трель внезапно ожившего в его кабинете телефона. Денис, помедлив, нехотя дошел до аппарата и нехотя снял трубку:
— Да. Агентство «Глория».
— Добрый день. Извините, с кем имею честь? — культурненько так пропела трубка.
— Грязнов. — Он опустился на стул, почему-то предполагая, что разговор будет долгим.
— Очень даже хорошо, — удовлетворенно протянули на другом конце линии. — Вы-то мне и нужны.
— Я вас слушаю. — Денис почувствовал, что приторный голос невидимого собеседника начинает его раздражать.
— Не кипятитесь раньше времени, господин Грязнов, — как будто улавливая его настроение, поспешил сбить накал незнакомец (звонил определенно мужчина, и еще довольно молодой).