Страница:
События апреля-мая 1185 г. в междуречье Днепра и Дона, ставшие сюжетной основой «Слова о полку Игореве», в русском летописании отражены двумя, весьма отличающимися друг от друга источниками: рассказом Лаврентьевского списка летописи, получившем отражение в подавляющем большинстве последующих летописных сводов, и рассказом Ипатьевской летописи, значительно более подробном, но содержащемся лишь в группе связанных с ее протографом списков (Хлебниковском, Погодинском, Ермолаевском и Яроцкого). Эти версии отличаются друг от друга объемом фактических сведений и отношением их авторов к «ольговичам». В Лаврентьевской летописи и зависимых от ее протографа списках оно доходит до прямой издевки над незадачливыми князьями в похвальбе после первой победы («а ноне поидемъ по них за Донъ и до конца изобьемъ ихъ; оже ны будет ту победа, идем по них и [в] луку моря, где же не ходили ни деди наши, а возмем до конца свою славу и честь» [Л., 397-398]); и плачевном финале («а о наших не бысть кто и весть принеса за наше согрешение; где бо бяше в нас радость - ноне же въздыханье и плачь распространися» [Л., 398]), тогда как в Ипатьевской группе списков рассказ полон внимания и симпатии к новгород-северскому князю.
Такое неоднозначное отражение событий обычно объясняется, во-первых, исхождением архетипа рассказа Лаврентьевского списка из кругов «мономашичей», враждебных к «ольговичам», тогда как в Ипатьевском изводе использован текст черниговских летописцев, симпатизировавших Игорю Святославичу и уделявших ему достаточно большое внимание, а, во-вторых, отнесением написания Лаврентьевского рассказа к более позднему времени, чем Ипатьевский, когда уже стала забываться реальная картина происходившего. Последнее обстоятельство в какой-то мере находит свое подтверждение в тексте Новгородской IV летописи, где помещен сильно сокращен-
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
457
ный рассказ Лаврентьевского списка, заканчивающийся после слов «похвальбы» словами, уже не имеющими ничего общего с действительностью: «И поиде Игорь Святославличь съ двема сынома и съ братаници за Донъ, а не ведоуще Божиа строение; и тамо победиша ихъ безъ вести: некыи гость принесе весть в роусь»1.
Примечательно и другое: в отличие от Лаврентьевского, текст рассказа Ипатьевского списка содержит большое количество лексем и фразеологических оборотов, перекликающихся с текстом «Слова…». А поскольку их последовательность в летописном рассказе соответствует их последовательности в тексте древнерусской поэмы, это дало основание одним исследователям указывать на зависимость летописи от поэмы, а другим, как, например, А.Мазону и А.А.Зимину, - на обратную зависимость поэмы от летописного повествования, ставя под сомнение аутентичность «Слова…»2, тем более, что ряд историков находят в поэме отражение исторических фактов, имевших место после 1185 г. и даже прямо принадлежащих началу XIII в.3 К сожалению, все эти наблюдения, заслуживающие безусловного внимания для выяснения принципиальных вопросов взаимозависимости списков летописей и древнерусской поэмы, как и данные о фразеологических «репликах» «Слова…» в текстах вне-летописного характера4, стали в советское время не только предметом изучения и обсуждения, но и предметами ожесточенного (и бесплодного) спора о «подлинности» древнерусской поэмы, когда спорящие стороны одинаково закрывали глаза на всплывавшие в пылу полемики факты5.
1 ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. 1. Новгородская четвертая летопись. Пг., 1915, с.173.
2 Зимин А.А. Когда было написано «Слово»? // ВЛ, 1967, № 3, с. 142-144. 3 Котляр М.Ф. Чи мiг- Роман Мстиславич ходити на половцiв ранiше 1187 р.? //УIЖ, 1965, № 1, с. 117-120.
4 Напр., известная приписка к псковскому Апостолу начала XIV в., который оказался «забыт» «Энциклопедией Слова о полку Игореве». См. о нем: Щепкина М.В., Протасьева Т.Н., Костюхина Л.М., Голышенко В.С. Описание пергаментных рукописей Государственного Исторического музея. // АЕ за 1964 г. М., 1965, с. 165-166; Зимин А.А. Приписка к псковскому Апостолу 1307 года и «Слово о полку Игореве». // РЛ, 1966, № 2, с. 60-74; Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси. М., 1984, с. 137-138.
5 Отрадным свидетельством перемен в этой области явилась работа Л.В.Столяровой, затронувшая и знаменитую приписку к Апостолу 1307 г.: Столярова Л.В. Записи исторического содержания ХI-ХIV веков на древнерусских пергаменных кодексах. //ДГВЕ 1995. М., 1997, с. 36-37.
458____________________
Между тем, вопрос о времени появления каждого из указанных текстов (Лаврентьевского, Ипатьевского, известного нам текста «Слова…») в дошедшей до нас редакции, как и возможные между ними связи и взаимовлияния, не только принципиально важен, но и в определенной степени может быть решен путем сопоставления и анализа этих текстов и зафиксированных ими реалий, что существенно сужает рамки исследования и позволяет решать именно эти, конкретные вопросы, не уклоняясь в бесплодные дискуссии о вероятности того или иного события. Широкая известность всех трех названных текстов позволяет в дальнейшем ограничиваться самыми необходимыми на них ссылками без привлечения полного их объема, отметив только, что цитирование приводится по их изданию в корпусе «Полного собрания русских летописей» (т.е. для Лаврентьевского списка 1377 г. - т. 1, вып. 2. Л., 1927, стб. 397-400; для Ипатьевского, датируемого временем «около 1425г.»6 - т. 2, СПб., 1908, стб. 637-651), а «Слово о полку Игореве» - по изданию 1800 г.
Рассказ Лаврентьевской летописи представляет в данном случае безусловный интерес по причине старшинства его списка (1377 г.), хотя начинается с ошибочной даты 6694/1186 г., под которой помещено описание солнечного затмения, происшедшего 1 мая 1185 г., никак не связанного здесь с походом. За ним следует сообщение о рождении «в то же лето, того же месяца мая в 18 день» сына у Всеволода Юрьевича. Далее говорится, что Игорь с двумя сыновьями из Новгорода Северского, Всеволод из Трубеча, Святослав Ольгович из Рыльска и «черниговская помощь» собрались у Переяславля и «вошли в землю» половцев. Последние послали весть по всей земле своей, но не дождались помощи, были побеждены в первом бою «и биша и до вежь, множество полона взяша, жены и дети, и стояша на вежах 3 дни веселяся» [Л., 397]. Далее следует похвальба князей «пойти
6 «Филиграни: 1) собака с ошейником и бубенцем, знак соответствует №533 (1424 г.) у Лихачева, Палеогр[афическое] знач[ение бумажных водяных знаков]; 2) рыба, соответствует №240 у Лихачева, Бумаж[ные] мельн[ицы Московского государства], 3) дракон, знак близок к № 531 (1424 г.) у Лихачева, Палеогр[афическое] значение…]; 4) леопард, знак близок к №569 (1410-1411 гг.) у Лихачева, Палеогр[афическое] знач[ение..]., 5) маленькая геральдическая лилия; 6) двойной полукруг со звездой» (Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии Наук СССР, т. 3, вып. 1. М.-Л., 1959, с. 303.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
459
за Дон» и «в луку моря», после чего сами они были окружены половецкими «стрелками», которые в ожидании остальных войск «З дня» не давали русским отрядам подойти к воде, так что те «изнемогли бо ся бяху безводьемь, и кони, и сами в знои и в тузе», а когда те всё же прорвались, «ратные» бросились на них и «притиснули их к воде». В результате «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина избита, а другая изъимана и та язвена», поэтому «где бо бяше в нас радость, ноне же въздыханье и плачь распространися» [Л., 398].
На Русь весть о пленении Игоря принес «гость, шедший мимо». Святослав выступил к Каневу, но половцы бежали «за Дон», и тогда он возвратился к Киеву. Услышав об этом, половцы тайно пришли к Переяславлю и «взяша все городы по Суле и у Переяславля бились весь день». Увидев, что острог у Переяславля уже захвачен нападающими, из города выехал князь Владимир Глебович «в мале дружине», в результате чего был ранен «треми копьи». Половцы же вернулись с полоном. «И по малых днехъ оускочи Игорь князь оу половець», так как «не оставить бо Господь праведнаго в руку грешничю: очи бо Господни на боящаяся его, а уши его в молитву их», поэтому половцы «гониша бо по нем и не обретоша его» [Л., 399].
Считать рассказ Лаврентьевского списка восходящим ко времени описываемых событий нет никаких оснований. Этому предположению противоречит наличие таких безусловных ошибок, как выступление Игоря от Переяславля, традиционного места сбора войск киевских князей против половцев (что в данном случае не могло быть как по причине усобицы между Игорем и Владимиром Глебовичем, так и по направлению похода), сообщение о трехдневном веселии «на вежах» и последующем трехдневном же (!) «удержании от воды» войска Игоря половецкими «стрелками», что является чисто эпическим преувеличением, позволяющим полагать здесь прямое воздействие «Слова о полку Игореве» с его «трехдневной битвой». Столь же существенным свидетельством об известной зависимости летописного текста от текста поэмы может быть истолковано желание князей «пойти за Дон» (в «Слове…» - «Игорь къ Дону вои ведетъ»), упоминание «луки моря» («а поганаго Кобяка изъ луку моря»), «безводье» и «туга» («въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче»), указание на захваченные половцами в Посулье грады («по Сули грады поделиша»). Менее вероятны параллели с ранами Владимира Глебовича переяславльского, упоминаемые в «Слове…» («а Во-
460____________________
лодимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»), бегство Игоря («Игорь князь поскочи горнастаемъ») и напрасная погоня за ним половцев.
Вместе с тем, в рассказе Лаврентьевского списка присутствуют реалии, которых нет в известном тексте «Слова…», как, например, упоминание «черниговской помочи», наличия в захваченных вежах «жен и детей», упоминание, наряду с князьями и дружиной, «боляр и велмож», плененных половцами (откуда они?), причем в Лаврентьевском списке представлены как бы две версии происшедшего - «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина - избита, а другая (? - А.Н.) изъимана и та язвена», неведомый «гость», принесший весть о пленении черниговских князей «на Русь». Все они могли попасть в текст как в момент создания архетипа, так и при последующей литературной обработке сюжета.
В этом плане особенно интересно сравнение Лаврентьевского списка с текстом Ипатьевской летописи. Однако прежде, чем к нему приступить, следует напомнить о зависимости протографа рассказа о походе 1185 г. Ипатьевского списка от текста «Слова о полку Игореве», причем значительно большем, чем полагали А.И.Лященко7 и А.А.Зимин8, считавшие, что «Слово…» написано на основе рассказа Ипатьевской летописи.
Рассказ Ипатьевской летописи начинается с того, что «Святославичь Игорь, вноук Олговъ поеха из Новагорода (Северского. - А.Н.)», взяв с собой Всеволода из Трубецка, Святослава Ольговича и сына Владимира, испросив у Ярослава (черниговского) в «помочь Ольстина Олексича, Прохорова вноука, с коуи черниговьскими». Произошло это 23 апреля 1185 г., «и тако идяхоуть тихо». Возле Донца их встретило солнечное затмение, происходившее «в год (т.е. час) вечернии» (т.е. «во время службы вечерней», что в православном богослужении определяется от 2 до 5 часов пополудни9 и хорошо согласуется со временем действительного за-
7 Лященко А.И. Этюды о «Слове о полку Игореве». // ИОРЯС, XXXI. Л., 1926,с.147-158.
8 Зимин А.А. Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве». // ВИ,' 1968,№ 6, с.43-64.
9 Никольский К. Пособие к изучению устава богослужения православной Церкви. СПб., 1900, с. 152-153. При пользовании данньм пособием следует делать поправку на «декретное время», введенное советской властью, которым мы пользуемся до сих пор.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
461
тмения 1.5.1185 г.10), после чего путешественники, перейдя Донец, пришли к Осколу, где два дня ждали Всеволода из Курска, а оттуда вместе перешли к Сальнице. Здесь их встретили «сторожа» (т.е. разведка), посланные «ловить языка», которые сообщили, что они «виделись с ратными, ратници наши (вар. «ваши») со доспехомъ ездять» [Ип., 638-639], и предложили вернуться домой. На совете решено было продолжать поездку, и на следующий день «во обеднее время» они встретили «полки половецкие», стоявшие перед вежами на противоположной стороне реки Сюурлия.
Приехавшие «изрядиша полковъ 6»: в середине полк Игоря, справа - Всеволода, слева - Святослава Ольговича, впереди «дроугыи полкъ Ярославль, иже бяхоу с Ольстиномъ кооуеве, а третии полк на переди же - стрелци, иже бяхоуть от всихъ князии выведени», и начали спускаться к реке. Не успели они перейти реку, как половецкие стрельцы «пустиша по стреле на роусь и тако поскочиша», после чего ударились в бегство и все остальные силы половцев, бросив на произвол судьбы свои вежи. За ними помчались все, кроме Игоря и Всеволода, о которых сказано, что «роусь дошедше вежь и ополонишася», остальные вернулись «с полоном» ночью. На совете было предложено тотчас же уходить, воспользовавшись победой, поскольку «видихомъ полки половецькии, оже мнози соуть», но оказалось, что кони Святослава Ольговича «не могоуть». На следующее утро половецкие полки окружили русскую ставку, «аки борове», и оставшиеся увидели вокруг себя «землю всю - Кончака и Козоу Боурновича, и Токсобича, Колобича и Етебича, и Терьтробича». Окруженные, желая «бо быощеся доити рекы Донця», спешились, объясняя это тем, что «оже побегнемь оутечемь сами, а черныя люди оставим, то от Бога ны боудеть грехъ» [Ип., 641]. Так бились до вечера, затем настала ночь субботняя, и продолжали биться, а на рассвете воскресенья «возмятошася ковуеве в полкоу побегоша». Игорь поехал вслед за ними, желая вернуть, но был схвачен половцами, причем сказано, что с «ковуями» никого «добрых» не ушло, разве кто «от простыхъ или кто от отрокъ боярскихъ». Что же касается «добрых» людей, то они бились пешими, идя «вокруг озера», пока не были перебиты или схвачены. «И тако во день святого воскресения наведе на ня Господь гнев
10 Святский Д. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915, с. 22-27
462____________________
свои, в радости место наведе на ны плачь и во веселье место желю на реце Каялы» [Ип., 642-643], заключает автор.
За описанием битвы следует покаянный «плач» Игоря, в котором он корит себя, что «взяхъ на щить городъ Глебовъ: оу Переяславля тогда бо не мало зла подъяша безвиньнии христьани», спрашивает, где теперь его брат, племянник, сын, «где бояре доумающеи, где моужи храборьствоующеи… где кони и ороужыя многоценьная», и молит: «Господи, Боже мои, не отригни мене до конца». Рассказ заканчивается «разводом» пленных с указанием, кто кого взял: Игоря - «Тарголове моужь именемь Чилбоук, а Всеволода, брата его, ял Роман Кзичь, а Святослава Олговича - Елдечюкъ въ Вобурцевичахъ, а Володимера - Копти в Оулашевичихъ"; тогда же Кончак поручился "по свата Игоря, зане бяшеть ранен» [Ип., 643-644]. Что касается остальных, то, по сведениям летописца, «роусь съ 15 моужь оутекши, а ковоуемь мнее, а прочии в море истопоша».
По изложении действий Святослава киевского, который после встречи с Беловолодом Просовичем, прибежавшим с поля битвы, отправил своих сыновей в Посемье, а Давыда смоленского - к Треполью, рассказ Ипатьевской летописи возвращается к Кончаку, пришедшему к Переяславлю, где Владимир Глебович в схватке был «язьвен… треми копьи» [Ип., 647]11.
Услышав о приближении сил русских князей, половцы ушли от Переяславля и на обратном пути осадили Римов, взяв в полон всех, кто не успел уйти из города.
Игорь же «тотъ годъ (т.е. «тогда». - А.Н.) бяшеть в половцехъ», которые «слоушахоуть его и чьстяхоуть его… бесъ пря творяхоуть повеленое им». Самым замечательным оказывается, что он «попа же бяшеть привел из Роуси к себе», что можно считать безусловной правкой редактора, понявшего выражение «тот год» как год календарный, а не как 'тот час' или 'в то время'. В рассказе о пребывании Игоря в плену и обстоятельствах его побега, представляющем самостоятельный сюжет, особого
11 Много позже они будут названы «язвами смертьными», дав основание таким исследователям, как Б.А. Рыбаков, обвинять Игоря (!) в его смерти (Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. И., 1971, с 182), забывая слова Владимира Мономаха: «дивно ли, оже мужь оумерлъ в полку?» [Л, 254]. Между тем, как выясняется далее, Владимир Глебович еще два года спустя после этих событий был здоров и бодр, ездя «налереди» в полку, и умер, разболевшись во время похода «болезнию тяжкою», от которой скончался в пути, а вовсе не от старых ран [Ип., 652].
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
463
внимания заслуживает фраза, что «избави и Господь за молитву христьяньску», предваряющая последующее повествование, в котором сообщается, как «доумци» Игоря убедили его бежать с «половчином именемь Лавор»: Игорь дождался, когда «половци напилися бяхоуть коумыза… пришед ко реце и перебредъ, и вседе на конь, и тако поидоста сквозе вежа, и иде пешь 11 денъ до города Донца, и оттоле иде во свои Новъгородь», после чего «еха ко Киевоу к великомоу князю Святославоу, и рад бысь емоу Святослав, также и Рюрикъ, сватъ его» [Ип., 651].
Из этого видно, что у рассказа Ипатьевской летописи со «Словом…» не просто больше общих мест, чем у Лаврентьевского списка, но сам рассказ если не написан, то кардинально переработан под воздействием древнерусской поэмы. В последнем убеждают не только смысловые, но и текстуальные совпадения: затмение, встреченное на пути («солнце ему тьмою путь заступаше», «тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты»); ожидание Всеволода у Оскола («Игорь ждетъ мила брата Всеволода»), идущего из Курска («а мои ти готови, оседлани у Курьска»); поездка через ночь («нощь стонущи ему грозою»); указание на пятницу, как на день первой встречи с половцами («въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя»); погоня Святослава Ольговича и прочих за половцами («и рассушясь стрелами по полю помчаша»); выступление половецких полков («половци идуть отъ Дона, и от моря, и отъ всехъ странъ»); битва с утра субботы до вечера, затем через ночь и в воскресенье («съ зарания до вечера, съ вечера до света летят стрелы», «бишася день, бишася другый: третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы»); поворот полков («Игорь плъкы заворочаетъ»); о мужестве Всеволода («яр туре Всеволоде, стоиши на борони»); Каяла («с тоя же Каялы», «ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы»); гибель в «море» остатков войска («Олегъ» и Святъславъ… в море погрузиста»); упоминание Римова («се у Римъ кричать подъ саблями половецкыми»); раны Владимира Глебовича («а Владимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»); Лавор («Овлуръ свисну за рекою»); описание бегства и указание на «город Донец» («въверъжеся на бръзъ комонь, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца»); приезд в Киев и радость князей («Игорь едетъ по Боричеву… Страны ради, града весели»).
Одновременно в рассказе Ипатьевской летописи обнаруживаются реалии и сюжеты, не находящие себе соответствия в тексте «Слова…». К ним относятся: точная дата поездки; указание
464____________________
на мирный характер поездки («не спеша»); «помочь Ольстина Олексича, Прохорова внука»; «ковуи»; точное время затмения-маршрут с Донца на Оскол, Сальницу и Сюурлию; эпизод со «сторожами» и решение Игоря; установление полков; описание первого боя; обстоятельства задержки на ночь; перечень ханов и родов «земли Половецкой»; наличие в войске Игоря «черных людей», «добрых людей» и «отроков боярских»; бегство «ковуев» и пленение Игоря; битва в пеших порядках вокруг озера; перечень кто кого взял в плен; покаяние Игоря и его молитвы об освобождении; указание на Беловолода Просовича, как вестника о поражении и пр. Так перед нами постепенно проясняется структура летописного повествования, изначально со «Словом…» не связанная уже потому, что обладает собственной информационной ценностью и художественной цельностью даже в случае изъятия из текста реалий, обусловленных влиянием поэмы.
Попробуем теперь сопоставить фактологическую канву рассказа Ипатьевской летописи о походе и бое с канвой рассказа Лаврентьевского списка. Общих мест у того и другого оказывается крайне мало - «черниговская помочь» и поражение «у воды», поскольку сообщение о первой победной стычке, присутствующее во всех трех текстах (Лаврентьевском списке, Ипатьевской летописи и «Слове…») следует исключить как историческую основу самого сюжета. В таком случае сообщение о «черниговской помочи», как и странный пассаж Лаврентьевского рассказа (после сообщения о том, что «изнемогли бо ся быху безводьемь… в знои и в тузе… по 3 дни бо не пустили бяху их к воде») «устремишася на нь и притиснуша их к воде» [Л., 398], можно объяснить только влиянием «Слова о полку Игореве», где «безводье» сопряжено с известием о «потоплении».
Что же касается более серьезных совпадений - сообщения о действиях киевских князей, рассказа об осаде Переяславля и ранах Владимира Глебовича, наконец, сообщения о судьбе Игоря, переданное в форме, указывающей на зависимость данного места Лаврентьевского списка от рассказа Ипатьевской летописи («и по малых днехъ ускочи Игорь князь у половець, не оставить бо Господь праведного в руку грешничю: очи бо Господни на боящагося его, а уши его в молитву ихъ» [Л., 399] и «но избави и Господь за молитву христьяньску, им же мнози печаловахугься и проливахуть же слезы своя за него» [Ип., 649]), то все они находятся не в самом рассказе о походе, а в его «конвое», восходящем к какому-то общему источнику этих сведений, представленному в южно-русском летописании XII в.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
465
Теперь, сравнивая между собою все три памятника - «Слово о полку Игореве», рассказ Лаврентьевской и рассказ Ипатьевской летописей, - можно заметить, что зависимость летописных текстов от «Слова…» в каждом случае особая. Так, рассказ Лаврентьевской летописи отразил в своем тексте такие моменты древнерусской поэмы, как эпическую «трехдневность», распространенную не только на битву, но на «пир победителей» и на «жажду и тугу», использовал упоминание «Дона» и «луки моря» для усиления издевки, а загадочную фразу «по Рси и по Сули гради поделиша» (что никак не может относиться к половцам и, скорее всего, пришло в поэму из наследия Бояна или явилось следствием каких-то иных обстоятельств), преобразовал в утверждение, что половцы захватили «все города по Суле». Если учесть, что все перечисленные моменты оказались органически связаны с текстом, являя его сюжетную структуру, то в данном случае приходится говорить не о влиянии текста «Слова о полку Игореве» на протограф рассказа Лаврентьевского списка, а о памфлетной реплике на текст древнерусской поэмы, какой является этот рассказ о самом походе, заместившей в одном из протографов Лаврентьевского списка первоначальный его вариант, судя по сохранившемуся продолжению (выступления князей, осада Переяславля, сообщение о побеге Игоря), выдержанный в лояльных по отношению к новгород-северскому князю тонах12.
Когда произошла такая замена? Тот факт, что древнейшему новгородскому летописанию рассказ о походе 1185 г. оставался неизвестен до XV в., следует из его отсутствия во всех списках НПЛ и подтверждается находящимся там описанием солнечно-
12 Речь идет только о тексте от «того ж лета здумаша Олговы внуци» до «ноне же въздыханье и плачь распространися». Действительно, рассказ Лаврентьевского списка о походе 1185 г. столь искажает реальность (бахвальство и беспечность князей в ожидании половцев, «выдерживание» их в продолжении трех (!) дней вдали от воды «половецкими стрелками», пока не подоспеют основные силы половцев и пр.) и противоречит собственному окружению, что объяснить его содержание можно только допустив, что написан он был много времени спустя после событий, заместив по каким-то причинам первоначальный текст при сохранении остального «конвоя». Не будь рассказ зафиксирован Лаврентьевским списком, обладающем абсолютной датой своего завершения - 20 марта 1377 г., этот текст можно было бы посчитать памфлетной репликой на поражение московских воевод 2 августа 1377г.на р.Пьяне.
466____________________
го затмения 1.5.1185 г., которое в НПЛ13 резко отлично от того что представлено в Лаврентьевском списке14. Более того, в НIVЛ рассказ о походе 1185 г.15 представлен предельно сокращенным текстом рассказа Лаврентьевского списка, который в своем полном виде читается практически во всех более поздних общерусских летописных сводах (в списках Радзивиловском, Летописца Переславля Суздальского, летописях Симеоновской, Ермолинской, Воскресенской и др.). Поскольку известны крайне сжатые сроки, в которые Лаврентий с двумя писцами16 осуществил переписку текста - с 14 января по 20 марта 1377 г., не имея времени на литературную редактуру, можно считать, что, за вычетом сокращений, в Лаврентьевском списке представлен его протограф 1305 г. Тем самым текст рассказа Лаврентьевского списка оказывается архетипным для всех последующих списков данного извода, а время создания его собственного архетипа вряд ли может быть старше второй четверти XIII в.
Такое неоднозначное отражение событий обычно объясняется, во-первых, исхождением архетипа рассказа Лаврентьевского списка из кругов «мономашичей», враждебных к «ольговичам», тогда как в Ипатьевском изводе использован текст черниговских летописцев, симпатизировавших Игорю Святославичу и уделявших ему достаточно большое внимание, а, во-вторых, отнесением написания Лаврентьевского рассказа к более позднему времени, чем Ипатьевский, когда уже стала забываться реальная картина происходившего. Последнее обстоятельство в какой-то мере находит свое подтверждение в тексте Новгородской IV летописи, где помещен сильно сокращен-
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
457
ный рассказ Лаврентьевского списка, заканчивающийся после слов «похвальбы» словами, уже не имеющими ничего общего с действительностью: «И поиде Игорь Святославличь съ двема сынома и съ братаници за Донъ, а не ведоуще Божиа строение; и тамо победиша ихъ безъ вести: некыи гость принесе весть в роусь»1.
Примечательно и другое: в отличие от Лаврентьевского, текст рассказа Ипатьевского списка содержит большое количество лексем и фразеологических оборотов, перекликающихся с текстом «Слова…». А поскольку их последовательность в летописном рассказе соответствует их последовательности в тексте древнерусской поэмы, это дало основание одним исследователям указывать на зависимость летописи от поэмы, а другим, как, например, А.Мазону и А.А.Зимину, - на обратную зависимость поэмы от летописного повествования, ставя под сомнение аутентичность «Слова…»2, тем более, что ряд историков находят в поэме отражение исторических фактов, имевших место после 1185 г. и даже прямо принадлежащих началу XIII в.3 К сожалению, все эти наблюдения, заслуживающие безусловного внимания для выяснения принципиальных вопросов взаимозависимости списков летописей и древнерусской поэмы, как и данные о фразеологических «репликах» «Слова…» в текстах вне-летописного характера4, стали в советское время не только предметом изучения и обсуждения, но и предметами ожесточенного (и бесплодного) спора о «подлинности» древнерусской поэмы, когда спорящие стороны одинаково закрывали глаза на всплывавшие в пылу полемики факты5.
____________________
1 ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. 1. Новгородская четвертая летопись. Пг., 1915, с.173.
2 Зимин А.А. Когда было написано «Слово»? // ВЛ, 1967, № 3, с. 142-144. 3 Котляр М.Ф. Чи мiг- Роман Мстиславич ходити на половцiв ранiше 1187 р.? //УIЖ, 1965, № 1, с. 117-120.
4 Напр., известная приписка к псковскому Апостолу начала XIV в., который оказался «забыт» «Энциклопедией Слова о полку Игореве». См. о нем: Щепкина М.В., Протасьева Т.Н., Костюхина Л.М., Голышенко В.С. Описание пергаментных рукописей Государственного Исторического музея. // АЕ за 1964 г. М., 1965, с. 165-166; Зимин А.А. Приписка к псковскому Апостолу 1307 года и «Слово о полку Игореве». // РЛ, 1966, № 2, с. 60-74; Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси. М., 1984, с. 137-138.
5 Отрадным свидетельством перемен в этой области явилась работа Л.В.Столяровой, затронувшая и знаменитую приписку к Апостолу 1307 г.: Столярова Л.В. Записи исторического содержания ХI-ХIV веков на древнерусских пергаменных кодексах. //ДГВЕ 1995. М., 1997, с. 36-37.
458____________________
ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ
Между тем, вопрос о времени появления каждого из указанных текстов (Лаврентьевского, Ипатьевского, известного нам текста «Слова…») в дошедшей до нас редакции, как и возможные между ними связи и взаимовлияния, не только принципиально важен, но и в определенной степени может быть решен путем сопоставления и анализа этих текстов и зафиксированных ими реалий, что существенно сужает рамки исследования и позволяет решать именно эти, конкретные вопросы, не уклоняясь в бесплодные дискуссии о вероятности того или иного события. Широкая известность всех трех названных текстов позволяет в дальнейшем ограничиваться самыми необходимыми на них ссылками без привлечения полного их объема, отметив только, что цитирование приводится по их изданию в корпусе «Полного собрания русских летописей» (т.е. для Лаврентьевского списка 1377 г. - т. 1, вып. 2. Л., 1927, стб. 397-400; для Ипатьевского, датируемого временем «около 1425г.»6 - т. 2, СПб., 1908, стб. 637-651), а «Слово о полку Игореве» - по изданию 1800 г.
Рассказ Лаврентьевской летописи представляет в данном случае безусловный интерес по причине старшинства его списка (1377 г.), хотя начинается с ошибочной даты 6694/1186 г., под которой помещено описание солнечного затмения, происшедшего 1 мая 1185 г., никак не связанного здесь с походом. За ним следует сообщение о рождении «в то же лето, того же месяца мая в 18 день» сына у Всеволода Юрьевича. Далее говорится, что Игорь с двумя сыновьями из Новгорода Северского, Всеволод из Трубеча, Святослав Ольгович из Рыльска и «черниговская помощь» собрались у Переяславля и «вошли в землю» половцев. Последние послали весть по всей земле своей, но не дождались помощи, были побеждены в первом бою «и биша и до вежь, множество полона взяша, жены и дети, и стояша на вежах 3 дни веселяся» [Л., 397]. Далее следует похвальба князей «пойти
____________________
6 «Филиграни: 1) собака с ошейником и бубенцем, знак соответствует №533 (1424 г.) у Лихачева, Палеогр[афическое] знач[ение бумажных водяных знаков]; 2) рыба, соответствует №240 у Лихачева, Бумаж[ные] мельн[ицы Московского государства], 3) дракон, знак близок к № 531 (1424 г.) у Лихачева, Палеогр[афическое] значение…]; 4) леопард, знак близок к №569 (1410-1411 гг.) у Лихачева, Палеогр[афическое] знач[ение..]., 5) маленькая геральдическая лилия; 6) двойной полукруг со звездой» (Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии Наук СССР, т. 3, вып. 1. М.-Л., 1959, с. 303.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
459
за Дон» и «в луку моря», после чего сами они были окружены половецкими «стрелками», которые в ожидании остальных войск «З дня» не давали русским отрядам подойти к воде, так что те «изнемогли бо ся бяху безводьемь, и кони, и сами в знои и в тузе», а когда те всё же прорвались, «ратные» бросились на них и «притиснули их к воде». В результате «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина избита, а другая изъимана и та язвена», поэтому «где бо бяше в нас радость, ноне же въздыханье и плачь распространися» [Л., 398].
На Русь весть о пленении Игоря принес «гость, шедший мимо». Святослав выступил к Каневу, но половцы бежали «за Дон», и тогда он возвратился к Киеву. Услышав об этом, половцы тайно пришли к Переяславлю и «взяша все городы по Суле и у Переяславля бились весь день». Увидев, что острог у Переяславля уже захвачен нападающими, из города выехал князь Владимир Глебович «в мале дружине», в результате чего был ранен «треми копьи». Половцы же вернулись с полоном. «И по малых днехъ оускочи Игорь князь оу половець», так как «не оставить бо Господь праведнаго в руку грешничю: очи бо Господни на боящаяся его, а уши его в молитву их», поэтому половцы «гониша бо по нем и не обретоша его» [Л., 399].
Считать рассказ Лаврентьевского списка восходящим ко времени описываемых событий нет никаких оснований. Этому предположению противоречит наличие таких безусловных ошибок, как выступление Игоря от Переяславля, традиционного места сбора войск киевских князей против половцев (что в данном случае не могло быть как по причине усобицы между Игорем и Владимиром Глебовичем, так и по направлению похода), сообщение о трехдневном веселии «на вежах» и последующем трехдневном же (!) «удержании от воды» войска Игоря половецкими «стрелками», что является чисто эпическим преувеличением, позволяющим полагать здесь прямое воздействие «Слова о полку Игореве» с его «трехдневной битвой». Столь же существенным свидетельством об известной зависимости летописного текста от текста поэмы может быть истолковано желание князей «пойти за Дон» (в «Слове…» - «Игорь къ Дону вои ведетъ»), упоминание «луки моря» («а поганаго Кобяка изъ луку моря»), «безводье» и «туга» («въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче»), указание на захваченные половцами в Посулье грады («по Сули грады поделиша»). Менее вероятны параллели с ранами Владимира Глебовича переяславльского, упоминаемые в «Слове…» («а Во-
460____________________
ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ
лодимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»), бегство Игоря («Игорь князь поскочи горнастаемъ») и напрасная погоня за ним половцев.
Вместе с тем, в рассказе Лаврентьевского списка присутствуют реалии, которых нет в известном тексте «Слова…», как, например, упоминание «черниговской помочи», наличия в захваченных вежах «жен и детей», упоминание, наряду с князьями и дружиной, «боляр и велмож», плененных половцами (откуда они?), причем в Лаврентьевском списке представлены как бы две версии происшедшего - «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина - избита, а другая (? - А.Н.) изъимана и та язвена», неведомый «гость», принесший весть о пленении черниговских князей «на Русь». Все они могли попасть в текст как в момент создания архетипа, так и при последующей литературной обработке сюжета.
В этом плане особенно интересно сравнение Лаврентьевского списка с текстом Ипатьевской летописи. Однако прежде, чем к нему приступить, следует напомнить о зависимости протографа рассказа о походе 1185 г. Ипатьевского списка от текста «Слова о полку Игореве», причем значительно большем, чем полагали А.И.Лященко7 и А.А.Зимин8, считавшие, что «Слово…» написано на основе рассказа Ипатьевской летописи.
Рассказ Ипатьевской летописи начинается с того, что «Святославичь Игорь, вноук Олговъ поеха из Новагорода (Северского. - А.Н.)», взяв с собой Всеволода из Трубецка, Святослава Ольговича и сына Владимира, испросив у Ярослава (черниговского) в «помочь Ольстина Олексича, Прохорова вноука, с коуи черниговьскими». Произошло это 23 апреля 1185 г., «и тако идяхоуть тихо». Возле Донца их встретило солнечное затмение, происходившее «в год (т.е. час) вечернии» (т.е. «во время службы вечерней», что в православном богослужении определяется от 2 до 5 часов пополудни9 и хорошо согласуется со временем действительного за-
____________________
7 Лященко А.И. Этюды о «Слове о полку Игореве». // ИОРЯС, XXXI. Л., 1926,с.147-158.
8 Зимин А.А. Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве». // ВИ,' 1968,№ 6, с.43-64.
9 Никольский К. Пособие к изучению устава богослужения православной Церкви. СПб., 1900, с. 152-153. При пользовании данньм пособием следует делать поправку на «декретное время», введенное советской властью, которым мы пользуемся до сих пор.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
461
тмения 1.5.1185 г.10), после чего путешественники, перейдя Донец, пришли к Осколу, где два дня ждали Всеволода из Курска, а оттуда вместе перешли к Сальнице. Здесь их встретили «сторожа» (т.е. разведка), посланные «ловить языка», которые сообщили, что они «виделись с ратными, ратници наши (вар. «ваши») со доспехомъ ездять» [Ип., 638-639], и предложили вернуться домой. На совете решено было продолжать поездку, и на следующий день «во обеднее время» они встретили «полки половецкие», стоявшие перед вежами на противоположной стороне реки Сюурлия.
Приехавшие «изрядиша полковъ 6»: в середине полк Игоря, справа - Всеволода, слева - Святослава Ольговича, впереди «дроугыи полкъ Ярославль, иже бяхоу с Ольстиномъ кооуеве, а третии полк на переди же - стрелци, иже бяхоуть от всихъ князии выведени», и начали спускаться к реке. Не успели они перейти реку, как половецкие стрельцы «пустиша по стреле на роусь и тако поскочиша», после чего ударились в бегство и все остальные силы половцев, бросив на произвол судьбы свои вежи. За ними помчались все, кроме Игоря и Всеволода, о которых сказано, что «роусь дошедше вежь и ополонишася», остальные вернулись «с полоном» ночью. На совете было предложено тотчас же уходить, воспользовавшись победой, поскольку «видихомъ полки половецькии, оже мнози соуть», но оказалось, что кони Святослава Ольговича «не могоуть». На следующее утро половецкие полки окружили русскую ставку, «аки борове», и оставшиеся увидели вокруг себя «землю всю - Кончака и Козоу Боурновича, и Токсобича, Колобича и Етебича, и Терьтробича». Окруженные, желая «бо быощеся доити рекы Донця», спешились, объясняя это тем, что «оже побегнемь оутечемь сами, а черныя люди оставим, то от Бога ны боудеть грехъ» [Ип., 641]. Так бились до вечера, затем настала ночь субботняя, и продолжали биться, а на рассвете воскресенья «возмятошася ковуеве в полкоу побегоша». Игорь поехал вслед за ними, желая вернуть, но был схвачен половцами, причем сказано, что с «ковуями» никого «добрых» не ушло, разве кто «от простыхъ или кто от отрокъ боярскихъ». Что же касается «добрых» людей, то они бились пешими, идя «вокруг озера», пока не были перебиты или схвачены. «И тако во день святого воскресения наведе на ня Господь гнев
____________________
10 Святский Д. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915, с. 22-27
462____________________
ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ
свои, в радости место наведе на ны плачь и во веселье место желю на реце Каялы» [Ип., 642-643], заключает автор.
За описанием битвы следует покаянный «плач» Игоря, в котором он корит себя, что «взяхъ на щить городъ Глебовъ: оу Переяславля тогда бо не мало зла подъяша безвиньнии христьани», спрашивает, где теперь его брат, племянник, сын, «где бояре доумающеи, где моужи храборьствоующеи… где кони и ороужыя многоценьная», и молит: «Господи, Боже мои, не отригни мене до конца». Рассказ заканчивается «разводом» пленных с указанием, кто кого взял: Игоря - «Тарголове моужь именемь Чилбоук, а Всеволода, брата его, ял Роман Кзичь, а Святослава Олговича - Елдечюкъ въ Вобурцевичахъ, а Володимера - Копти в Оулашевичихъ"; тогда же Кончак поручился "по свата Игоря, зане бяшеть ранен» [Ип., 643-644]. Что касается остальных, то, по сведениям летописца, «роусь съ 15 моужь оутекши, а ковоуемь мнее, а прочии в море истопоша».
По изложении действий Святослава киевского, который после встречи с Беловолодом Просовичем, прибежавшим с поля битвы, отправил своих сыновей в Посемье, а Давыда смоленского - к Треполью, рассказ Ипатьевской летописи возвращается к Кончаку, пришедшему к Переяславлю, где Владимир Глебович в схватке был «язьвен… треми копьи» [Ип., 647]11.
Услышав о приближении сил русских князей, половцы ушли от Переяславля и на обратном пути осадили Римов, взяв в полон всех, кто не успел уйти из города.
Игорь же «тотъ годъ (т.е. «тогда». - А.Н.) бяшеть в половцехъ», которые «слоушахоуть его и чьстяхоуть его… бесъ пря творяхоуть повеленое им». Самым замечательным оказывается, что он «попа же бяшеть привел из Роуси к себе», что можно считать безусловной правкой редактора, понявшего выражение «тот год» как год календарный, а не как 'тот час' или 'в то время'. В рассказе о пребывании Игоря в плену и обстоятельствах его побега, представляющем самостоятельный сюжет, особого
____________________
11 Много позже они будут названы «язвами смертьными», дав основание таким исследователям, как Б.А. Рыбаков, обвинять Игоря (!) в его смерти (Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. И., 1971, с 182), забывая слова Владимира Мономаха: «дивно ли, оже мужь оумерлъ в полку?» [Л, 254]. Между тем, как выясняется далее, Владимир Глебович еще два года спустя после этих событий был здоров и бодр, ездя «налереди» в полку, и умер, разболевшись во время похода «болезнию тяжкою», от которой скончался в пути, а вовсе не от старых ран [Ип., 652].
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
463
внимания заслуживает фраза, что «избави и Господь за молитву христьяньску», предваряющая последующее повествование, в котором сообщается, как «доумци» Игоря убедили его бежать с «половчином именемь Лавор»: Игорь дождался, когда «половци напилися бяхоуть коумыза… пришед ко реце и перебредъ, и вседе на конь, и тако поидоста сквозе вежа, и иде пешь 11 денъ до города Донца, и оттоле иде во свои Новъгородь», после чего «еха ко Киевоу к великомоу князю Святославоу, и рад бысь емоу Святослав, также и Рюрикъ, сватъ его» [Ип., 651].
Из этого видно, что у рассказа Ипатьевской летописи со «Словом…» не просто больше общих мест, чем у Лаврентьевского списка, но сам рассказ если не написан, то кардинально переработан под воздействием древнерусской поэмы. В последнем убеждают не только смысловые, но и текстуальные совпадения: затмение, встреченное на пути («солнце ему тьмою путь заступаше», «тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты»); ожидание Всеволода у Оскола («Игорь ждетъ мила брата Всеволода»), идущего из Курска («а мои ти готови, оседлани у Курьска»); поездка через ночь («нощь стонущи ему грозою»); указание на пятницу, как на день первой встречи с половцами («въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя»); погоня Святослава Ольговича и прочих за половцами («и рассушясь стрелами по полю помчаша»); выступление половецких полков («половци идуть отъ Дона, и от моря, и отъ всехъ странъ»); битва с утра субботы до вечера, затем через ночь и в воскресенье («съ зарания до вечера, съ вечера до света летят стрелы», «бишася день, бишася другый: третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы»); поворот полков («Игорь плъкы заворочаетъ»); о мужестве Всеволода («яр туре Всеволоде, стоиши на борони»); Каяла («с тоя же Каялы», «ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы»); гибель в «море» остатков войска («Олегъ» и Святъславъ… в море погрузиста»); упоминание Римова («се у Римъ кричать подъ саблями половецкыми»); раны Владимира Глебовича («а Владимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»); Лавор («Овлуръ свисну за рекою»); описание бегства и указание на «город Донец» («въверъжеся на бръзъ комонь, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца»); приезд в Киев и радость князей («Игорь едетъ по Боричеву… Страны ради, града весели»).
Одновременно в рассказе Ипатьевской летописи обнаруживаются реалии и сюжеты, не находящие себе соответствия в тексте «Слова…». К ним относятся: точная дата поездки; указание
464____________________
ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ
на мирный характер поездки («не спеша»); «помочь Ольстина Олексича, Прохорова внука»; «ковуи»; точное время затмения-маршрут с Донца на Оскол, Сальницу и Сюурлию; эпизод со «сторожами» и решение Игоря; установление полков; описание первого боя; обстоятельства задержки на ночь; перечень ханов и родов «земли Половецкой»; наличие в войске Игоря «черных людей», «добрых людей» и «отроков боярских»; бегство «ковуев» и пленение Игоря; битва в пеших порядках вокруг озера; перечень кто кого взял в плен; покаяние Игоря и его молитвы об освобождении; указание на Беловолода Просовича, как вестника о поражении и пр. Так перед нами постепенно проясняется структура летописного повествования, изначально со «Словом…» не связанная уже потому, что обладает собственной информационной ценностью и художественной цельностью даже в случае изъятия из текста реалий, обусловленных влиянием поэмы.
Попробуем теперь сопоставить фактологическую канву рассказа Ипатьевской летописи о походе и бое с канвой рассказа Лаврентьевского списка. Общих мест у того и другого оказывается крайне мало - «черниговская помочь» и поражение «у воды», поскольку сообщение о первой победной стычке, присутствующее во всех трех текстах (Лаврентьевском списке, Ипатьевской летописи и «Слове…») следует исключить как историческую основу самого сюжета. В таком случае сообщение о «черниговской помочи», как и странный пассаж Лаврентьевского рассказа (после сообщения о том, что «изнемогли бо ся быху безводьемь… в знои и в тузе… по 3 дни бо не пустили бяху их к воде») «устремишася на нь и притиснуша их к воде» [Л., 398], можно объяснить только влиянием «Слова о полку Игореве», где «безводье» сопряжено с известием о «потоплении».
Что же касается более серьезных совпадений - сообщения о действиях киевских князей, рассказа об осаде Переяславля и ранах Владимира Глебовича, наконец, сообщения о судьбе Игоря, переданное в форме, указывающей на зависимость данного места Лаврентьевского списка от рассказа Ипатьевской летописи («и по малых днехъ ускочи Игорь князь у половець, не оставить бо Господь праведного в руку грешничю: очи бо Господни на боящагося его, а уши его в молитву ихъ» [Л., 399] и «но избави и Господь за молитву христьяньску, им же мнози печаловахугься и проливахуть же слезы своя за него» [Ип., 649]), то все они находятся не в самом рассказе о походе, а в его «конвое», восходящем к какому-то общему источнику этих сведений, представленному в южно-русском летописании XII в.
ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
465
Теперь, сравнивая между собою все три памятника - «Слово о полку Игореве», рассказ Лаврентьевской и рассказ Ипатьевской летописей, - можно заметить, что зависимость летописных текстов от «Слова…» в каждом случае особая. Так, рассказ Лаврентьевской летописи отразил в своем тексте такие моменты древнерусской поэмы, как эпическую «трехдневность», распространенную не только на битву, но на «пир победителей» и на «жажду и тугу», использовал упоминание «Дона» и «луки моря» для усиления издевки, а загадочную фразу «по Рси и по Сули гради поделиша» (что никак не может относиться к половцам и, скорее всего, пришло в поэму из наследия Бояна или явилось следствием каких-то иных обстоятельств), преобразовал в утверждение, что половцы захватили «все города по Суле». Если учесть, что все перечисленные моменты оказались органически связаны с текстом, являя его сюжетную структуру, то в данном случае приходится говорить не о влиянии текста «Слова о полку Игореве» на протограф рассказа Лаврентьевского списка, а о памфлетной реплике на текст древнерусской поэмы, какой является этот рассказ о самом походе, заместившей в одном из протографов Лаврентьевского списка первоначальный его вариант, судя по сохранившемуся продолжению (выступления князей, осада Переяславля, сообщение о побеге Игоря), выдержанный в лояльных по отношению к новгород-северскому князю тонах12.
Когда произошла такая замена? Тот факт, что древнейшему новгородскому летописанию рассказ о походе 1185 г. оставался неизвестен до XV в., следует из его отсутствия во всех списках НПЛ и подтверждается находящимся там описанием солнечно-
____________________
12 Речь идет только о тексте от «того ж лета здумаша Олговы внуци» до «ноне же въздыханье и плачь распространися». Действительно, рассказ Лаврентьевского списка о походе 1185 г. столь искажает реальность (бахвальство и беспечность князей в ожидании половцев, «выдерживание» их в продолжении трех (!) дней вдали от воды «половецкими стрелками», пока не подоспеют основные силы половцев и пр.) и противоречит собственному окружению, что объяснить его содержание можно только допустив, что написан он был много времени спустя после событий, заместив по каким-то причинам первоначальный текст при сохранении остального «конвоя». Не будь рассказ зафиксирован Лаврентьевским списком, обладающем абсолютной датой своего завершения - 20 марта 1377 г., этот текст можно было бы посчитать памфлетной репликой на поражение московских воевод 2 августа 1377г.на р.Пьяне.
466____________________
ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ
го затмения 1.5.1185 г., которое в НПЛ13 резко отлично от того что представлено в Лаврентьевском списке14. Более того, в НIVЛ рассказ о походе 1185 г.15 представлен предельно сокращенным текстом рассказа Лаврентьевского списка, который в своем полном виде читается практически во всех более поздних общерусских летописных сводах (в списках Радзивиловском, Летописца Переславля Суздальского, летописях Симеоновской, Ермолинской, Воскресенской и др.). Поскольку известны крайне сжатые сроки, в которые Лаврентий с двумя писцами16 осуществил переписку текста - с 14 января по 20 марта 1377 г., не имея времени на литературную редактуру, можно считать, что, за вычетом сокращений, в Лаврентьевском списке представлен его протограф 1305 г. Тем самым текст рассказа Лаврентьевского списка оказывается архетипным для всех последующих списков данного извода, а время создания его собственного архетипа вряд ли может быть старше второй четверти XIII в.