Никитин Николай. Это было в Коканде

   - Якши... - раздалось из толпы. - Это верно.
   - Они хотят убить Великую революцию... А ведь она непобедима... Где теперь все эти белые генералы, все эти богачи разных национальностей, которые восстали против рабочих и крестьян России? Где соблазненные ими войска?.. Все разбито. Взято в плен. За короткий срок мы отобрали от них и Самару, и Баку, и Красноводск. Не помогли им ни английские, ни турецкие полки... Да, им ничто не поможет, - продолжал Фрунзе после некоторого молчания, когда он точно прислушивался к дыханию толпы. - Ничего не поможет этим воронам... Они действительно вороны. А вспомните, что бывает, когда вороны вздумают вести народ... Они приводят его на свалку, к собачьей падали. Так говорится у вас, в старой пословице. А мы, русские коммунисты, зовем вас к построению нового мира, где не будет ни цепей, ни рабства, которое и до сих пор процветает в Бухаре... Эмир и сюда хочет протянуть свои щупальцы... Но вы этого не захотите... Не позволите...
   Фрунзе опять помолчал, точно впитывая в себя все происходящее в толпе. Ему даже показалось, что он видит, несмотря на темноту, горящие глаза аскеров. Вдали мерцали огоньки стрелок. На конце станции у вокзала светились окна поезда, оттуда же доносились и свистки паровоза, словно там был уже какой-то другой мир, то будущее, мирное и счастливое, к которому он призывал.
   - Нам очень тяжело сейчас. Не легче, чем вам... - сказал он. - Но мы добьемся свободы. И вы добьетесь вместе с нами. Пускай тяжело. Но настоящий человек добудет хлеб даже из камня... Добудет, друзья! И я верю в это... И вы верите, я чувствую, потому что вы крестьяне...
   В ночной тишине разносился над толпой чуть хриплый голос командующего, и по тому напряженному вниманию, с каким толпа слушала его, по той сосредоточенности, которая точно приковала к нему взгляды всех аскеров, невольно чувствовалось, что пройдут годы и что бы ни случилось в эти годы - все равно никто из стоящих здесь людей никогда не забудет этой жаркой ночи...
   Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
   1
   Лошади, склонившись над стойлом, жевали, позвякивая цепями. Другие уже спали, стоя либо лежа. Иной раз какая-нибудь из лошадей тихонько и нежно, точно жеребенок, ржала во сне. Сквозь верхние спущенные окна денников виднелось быстро темнеющее небо. В конюшне было жарко, приятно пахло лошадиным потом. На обоих ее концах, правом и левом, зажгли по фонарю. Наступал вечер.
   Грошик стоял в станке, в самом конце конюшни, под фонарем, возле лавки, где дежурил конюх Нияз, отличный джигит, до революции работавший в цирке.
   Нияз считал, что жизнь человека складывается из трех страстей: страсть первая - война, вторая - лошади и третья - цирк. Все эти три страсти принесли ему мало удовольствия. Война и лошади здорово его покалечили, для цирка он уже не годился. Это был одинокий, странный и тяжелый человек, ссорившийся со всеми в эскадроне, кроме Юсупа. Нияз любил его преданно и беззаветно...
   Когда хлопнула дверь конюшни, Грошик оглянулся, перебрал застоявшимися ногами, вытянулся, справился с нуждой, нагнулся к яслям, к охапке сухого клевера, и вдруг приподнял голову. Он услыхал шаги Юсупа. Тот, отбросив дощатый барьер станка, подошел к Грошику. Лошадь потянула воздух влажными ноздрями и ткнулась мордой в плечо джигиту. Юсуп вытащил из кармана кусочек сахара и угостил Грошика, потом повернулся к стенке, доставая с гвоздя седло и уздечку.
   Удивленный Нияз нехотя встал с лавки и остановился около станка.
   - Уезжаешь? - спросил он Юсупа. - Что такое?
   - Надо. К утру вернусь, - ответил Юсуп. - Если утром будут спрашивать, брал ли я лошадь, ты никому не говори!
   Нияз кивнул головой. Зачем он будет говорить? Кому какое дело?
   По голосу Юсупа Нияз понял: случилось что-то важное. Он решил помочь другу, сам подкинул под ленчик потник, сам подтянул подпруги, и через несколько минут Грошик застучал копытами по деревянному настилу конюшни. Лошади покосились на него. Час был неурочный...
   Юсуп выехал из Коканда. Глухие дома, темные сады и рощи, темная степь - все чередовалось, точно на картине. Он думал только об одном: как он встретит Сади? Один его приезд может взбудоражить всех в Беш-Арыке.
   "Все равно! Я должен видеть ее", - сказал себе Юсуп.
   Это решение, родившееся как будто внезапно, на самом деле давно созрело в нем.
   За полтора месяца стоянки полка в Коканде Юсуп не имел ни минуты свободного времени. Полк переформировывался, шло непрерывное переобучение джигитов. Но, несмотря на занятость, Юсуп не мог избавиться от мысли о Садихон. Он даже не раздумывал о том, любит ли он ее. Садихон страдает, он должен ей помочь, в этом он был убежден.
   Юсуп надеялся выбрать удобный момент, чтобы тайно увидать Садихон и поговорить с ней. Это было невыполнимо, потому что Хамдам на время переобучения полка вернулся домой и почти не выезжал из Беш-Арыка. Правда, на час или два он появлялся иной раз в Коканде. Приезды эти были всегда неожиданны и случайны, и Юсуп никак не мог угадать, когда Хамдам отлучится из дому. Кроме того, Юсуп, как и все остальные, считал, что положение полка уже определилось и, пройдя переобучение, полк опять вернется на свои старые места, в Беш-Арык и в соседние кишлаки.
   Поэтому никто не ожидал приказа о выступлении полка.
   Вечером 13 августа Хамдам и Юсуп были вызваны в штаб, к Блинову. Блинов сказал им, что завтра полк должен быть готов к погрузке и стоять в два часа дня у станции Коканд.
   - Куда же мы отправимся? - спросил Хамдам.
   - В направлении Ташкента, - глухо ответил Блинов.
   - Очевидно, в Бухару? - спросил Хамдам.
   - Возможно, - ответил Блинов.
   За полк Юсуп не беспокоился. Полк был в порядке. Отдав все необходимые распоряжения и узнав, что Хамдам остается ночевать в Коканде, Юсуп решил съездить в Беш-Арык.
   Беш-Арык спал уже, когда он приехал туда. Только псы бешено лаяли в разных концах кишлака. Юсуп подъехал к усадьбе Хамдама со стороны сада. Возле низкого дувала он остановил Грошика, перелез через дувал и попал в сад. Пышные фруктовые деревья стояли в саду рядами, точно всадники. Мимо них неслась на Юсупа лохматая овчарка. Еще издали Юсуп услыхал ее рычание. Он остановился и подозвал собаку. Она, подскочив к Юсупу, узнала его. Кругом от тихого ночного ветерка едва шелестела листва. Юсуп дошел до женской половины и осторожно сказал в раскрытое окно:
   - Сади!
   Первой, услыхав голос Юсупа, проснулась Рази-Биби. Она переполошилась, вскрикнула, разбудила Садихон.
   Садихон вскочила и растерялась, как будто ей сказали, что пламя охватило дом. Она показалась на галерейке полуодетая, забыв об одежде, не вздувая огня: все тело ее задрожало, будто пронизанное холодом. Вслед за ней на галерейку вышла Рази.
   Юсуп стоял около столбиков. Не глядя на женщин, он рассказал им об отъезде полка. Сади заплакала.
   - Что плакать? - сказал Юсуп. - Я уже давно почувствовал, что тебе плохо здесь. Поедем в Коканд! Я тебя там устрою. Ты поживешь в Коканде у моих друзей.
   - Глупости! - проговорила Рази, не соглашаясь с Юсупом и даже замахав на него руками. - Разве Хамдам не узнает, где она? Он убьет ее. Пускай Сади еще немного потерпит! Тот, кто терпелив, даже из недозрелого винограда получает сладость. Мы в Беш-Арыке проживем спокойно. А когда полк вернется, тогда уходите!
   Рази посмотрела на небо, засмеялась.
   - Простись с Юсупом, Сади... - прибавила она. - Я ведь никому ничего не скажу... Сегодня прекрасная ночь. А вот когда вернется Юсуп с войны, тогда вы и устраивайте жизнь. Вы не дети, а хотите поступить по-детски. Ну, простись... Ну, иди в сад, Сади... - повторила она, дотронувшись нежно до плеча Садихон и как бы подталкивая ее.
   Юсуп взял Сади за руку. Они ушли в глубину сада. Ночь была душная.
   - Ты недоволен?
   - Я хочу увезти тебя. Ни о чем другом я не могу думать. Я вижу, что ты мучаешься.
   - А почему ты не хочешь меня взять в Ташкент?
   - Потому что мы идем в направлении Ташкента, а это еще не значит, что мы идем в Ташкент. Вернее всего, что мы идем на фронт, Сади. В Бухару.
   - Может быть, я не увижу тебя больше?
   - Почему?
   - Ты же сам сказал, что идешь на фронт.
   - Ну так что? Не всех же убивают! Поедем в Коканд! Ты уйди пока от Хамдама, а дальше мы увидим, что будет.
   - Нет. Я могу жить только с тобой. Я пропаду одна. Значит, не судьба. Ты поезжай, а я буду тебя дожидаться, я послушаюсь Рази, она умная и ничего дурного никогда не посоветует... Прощай, Юсуп, - сказала Садихон и крепко обняла Юсупа...
   Сколько времени длилось это, эти объятия и поцелуи?.. Оба они опомнились, когда на дворе опять залаяла собака, потом завизжала; ее, наверно, ударили плетью. Садихон опустила руки и прошептала:
   - Прощай, Юсуп! Скорее... Прощай! Скорее!
   Юсуп перепрыгнул через дувал. Грошик спокойно стоял у стенки. Вскочив в седло, Юсуп помчался обратно в Коканд. "Все случилось иначе, - думал он, - Сади трусит. Может быть, она права. Будь я на ее месте, может быть я тоже побоялся бы... Конечно... Хамдам уходит, значит ей спокойнее остаться пока в Беш-Арыке. Не следует раньше времени посвящать в это дело Хамдама. И правда, не вечно же будет война! Буду цел, вернусь - и тогда все это сделается проще".
   Юсуп ехал со спокойным сердцем. Все эти размышления радовали его. Он чувствовал, что Сади его любит, и это чувство так волновало его, он так им гордился, что даже позабывал спросить самого себя: а любит ли он ее? Все личные мысли чем-то заслонялись. Он видел, как дрожащая и молчаливая Садихон уходила от него, как кругом стояли темные яблони, как сладко, почти зримо пахли яблоки, как сквозь облака горело нежное небо... "Этой минуты, - подумал он, - я никогда не забуду. Что случилось? Я ведь обещал ей. Значит, теперь я должен быть ее мужем. Хорошо это или плохо? Я не знаю. Но минута эта была хороша. Очевидно, так бывает у всех".
   Начинался рассвет. Грошик был мокрый от испарины.
   - Ну уж теперь ты отдохнешь в вагоне! Повезут тебя, - говорил Юсуп, похлопывая Грошика. - Еще поднатужься. А уж овса я тебе задам вдвойне.
   Грошик мотал головой, будто поняв, о чем говорит его всадник. Он часто и прерывисто дышал, будто стараясь этим дыханием возместить утраченные силы, однако шел без понукания, переходя по временам с иноходи на шаг и всхрапывая.
   Появилась роса. По обе стороны мягкой грунтовой дороги потянулись густые и пыльные деревья, потом пошли хлопковые плантации, кусты осыпанные белыми пушистыми коробочками. В селениях, за глухими глиняными стенами, послышались голоса людей. Наступило свежее, прохладное утро. Как ручей, оно разлилось по земле. Кое-где в кишлаках уже запахло дымом. И наконец показалось золотистое прозрачное солнце. Сразу все засверкало, все стало торжественным. Юсуп будто впервые в жизни увидел, каким прекрасным может быть утро...
   2
   К восьми утра Юсуп вернулся к Коканд. Полк готовился к отправке. Лошадей выводили из конюшен. Юсуп насухо вытер Грошика и выскреб его. В конюшне он узнал от Нияза, что Хамдам этой ночью выезжал в Беш-Арык и к двенадцати его ждут обратно.
   Когда лошади и обоз грузились в вагоны, Хамдам вернулся. Он приехал прямо на станцию. Он опоздал. С ним вместе прибыли из Беш-Арыка Сапар и Абдулла. Они да еще Козак Насыров, как три тени, повсюду бродили за Хамдамом.
   Хамдам был весел и шутил с джигитами. Юсуп решил, что Хамдам сейчас спросит его о поездке; возможно, что он как-нибудь узнал о ней. Юсуп приготовился отвечать честно. "Не боюсь, - подумал он. - Здесь, на виду у всего эскадрона, что он посмеет сделать?"
   Юсуп ждал...
   Хамдам, играя темляком своей шашки, направился к вагонам. Он остановился возле Нияза и спросил его о чем-то. Конюх отрицательно покачал головой. Тогда Хамдам толкнул локтем Насырова, и трое джигитов сразу, словно по команде, обернулись в сторону Юсупа. Поняв, что разговор шел о нем, Юсуп выдержал этот взгляд.
   Вдруг Хамдам, продолжая смеяться, поднял руку и поманил. Юсупа пальцем. Юсуп подошел. Хамдам посмотрел на его запыленные сапоги и, улыбаясь, спросил:
   - Ну, как дела?
   - Полк готов к отправке, - ответил Юсуп.
   - Это я вижу, - заметил Хамдам, и левая бровь у него задергалась. - Я спрашиваю о твоих личных делах.
   - Все мои дела в полку, - сказал Юсуп.
   - А почему твой жеребец мокрый? Куда ты его гонял?
   Юсуп посмотрел на Хамдама и по выражению его глаз понял, что тот ничего не знает.
   - Надо было, - ответил Юсуп.
   - Хоп, хоп! - сказал Хамдам, и лицо его перекосилось.
   Юсуп, круто повернувшись, оставил Хамдама. Хамдам посмотрел ему в спину. Юсуп уходил широкими шагами, как русский солдат. Репеек низко спустившейся правой шпоры прочертил в пухлой пыли прямую, ровную линию. Хамдам, увидев ее, закрыл ладонью глаза. Никогда в своей жизни он не мог забыть эту минуту.
   "Вот мой враг на вечные времена! - подумал он. - Терпение! Не торопись, Хамдам!" Своим звериным чутьем он чувствовал, что Юсуп мог быть в Беш-Арыке, но доказательств у него не было, и это приводило его в бешенство.
   Он глядел злыми глазами на коноводов и порученцев. Никто из джигитов не мог понять, почему разозлился Хамдам.
   Он поминутно смотрел на часы, вынимая их из кармашка гимнастерки, дергал головой, морщился. Командиры Сапар и Насыров боялись спросить его, чем он недоволен. Всем казалось, что он только ищет повода, к чему бы придраться. Но погрузка шла правильно.
   Когда к станции на вороной сильной лошади подскакал Блинов, Хамдам мгновенно переменился. Он быстро подошел к Блинову и поздоровался с ним за руку.
   - Ну, едем! - сказал Хамдам, улыбаясь. - А тебя когда ждать?
   - Да не задержимся, - ответил Блинов. - Гимнастерки ты получил?
   - Гимнастерки получены? - спросил Хамдам Сапара.
   - Получены, - оскалив зубы, сказал Сапар. Он вертелся тут же. Он любил быть на виду у начальства и ответил поэтому с большой охотой.
   Засвистел паровоз, и начались крики:
   - Скорей, скорей!
   Блинов, соскочив с лошади, поднялся вместе с Хамдамом на платформу, к поезду. Первый поезд (теплушки, один классный вагон и вагоны для лошадей) стоял у товарной станции Коканд. Второй тоже был погружен и отправлялся через полчаса вслед за первым.
   Блинов нашел Юсупа около вагона третьего класса. Юсуп беседовал с Абитом и еще тремя коммунистами, только что прибывшими в полк. Блинов подошел к ним, а Хамдам, не остановившись, прошел прямо в вагон и вслед за ним его порученец с двумя мешками.
   Блинов переглянулся с Юсупом. Оба они улыбнулись. Улыбнулись и только что прибывшие коммунисты. Но никто ничего не сказал.
   - Ну, желаю тебе счастья, - обратился Блинов к Юсупу и обнял его.
   - А мы разве еще не встретимся? - спросил Юсуп.
   - Да ведь неизвестно! Мы разными эшелонами пойдем.
   По перрону пробежал комендант станции Синьков.
   - Товарищи, отправляю! Садитесь! - закричал он.
   Платформа сразу опустела.
   Юсуп вскочил в тамбур. Абит вместе с остальными пошел в соседний вагон.
   - А почему без митинга нас отправляют? - спросил Блинова Юсуп.
   - Пока не надо. А ты в дороге подготавливай народ! Дело предстоит серьезное. Я думаю, что в Самарканде Фрунзе будет вас встречать.
   Поезд тронулся. Поплыла платформа. Юсуп махнул Блинову рукой.
   "Прощай, Коканд! - подумал Юсуп. - Все, что было хорошего и плохого, все прощай!" Юсуп, держась за поручни, высунувшись с площадки вагона, смотрел на платформу. "Прощай Коканд! - опять подумал он. - Увидимся ли мы, Сади?"
   Блинов становился все меньше и меньше и наконец исчез, когда на закруглении поезд повернул вбок...
   3
   Джемс перебрался в Старую Бухару.
   Старый город лежал на канале Шахруд, на равнине.
   Он был опоясан глинобитными стенами, такими высокими и толстыми, что снаряды полевой артиллерии зарывались в них. Одиннадцать ворот выходили из города, и сто тридцать одна башня указывала людям, что здесь некогда была обитель славы, бога, владычества искусств и наук. В лабиринте кривых, узких и немощеных улиц вечно шмыгал народ. Благородная Бухара, как звали ее в старину, была переполнена. В этом городе всегда жилось тесно.
   Джемсу отвели в предместье большой каменный дом, стоявший в старом саду. Сюда сошлись агенты Джемса, информаторы и курьеры - люди разного рода и пола, различных характеров и национальностей. Джемс называл их просто "мои люди". Правительство эмира прикомандировало к Джемсу двух дворцовых офицеров в качестве почетной охраны.
   Джемс злился. Работа его не клеилась, тормозилась, и он никак не мог раскрутить эти тормоза.
   Сановники эмира наперерыв приглашали его к себе в гости, увеселяли охотой и всевозможными развлечениями. Он жил в Бухаре уже давно и все не мог встретиться с эмиром. Джемсу отказывали в аудиенции под самыми благовидными предлогами.
   Эмир, приняв от него в подарок прекрасное охотничье, но с обоймой, ружье, прислал в ответ благодарственное письмо, но в письме этом даже не упоминалось о встрече.
   События назревали. Всякий внимательный человек мог увидеть, что под внешним покровом обычной жизни, как под скорлупой зерна, кроется росток, который обладает такой силой, что вскоре расщепит пополам свою скорлупу.
   Восстание было близко, и Джемс понимал, что бухарские революционеры скоро позовут на помощь Красную Армию, и тогда эмир умрет.
   Однако жизнь двора протекала по-прежнему. Ничем не нарушался обычный церемониал приемов и заседаний. Эмир, приехав из загородного дворца, из Саттар-Махасы, молился, как молились в старину его предки, в одной из главных мечетей в Меджиди-Каллян, украшенной голубыми и зелеными изразцами. На ее большом дворе, под сводами ее галерей, толкались представители из провинций, беки, чиновники, приехавшие на поклон к эмиру. Здесь же возле мечети толпились разведчики различных европейских и даже заокеанских государств, жившие в Бухаре под самыми разнообразными предлогами, выдавая себя то за инженеров, то за коммерсантов. Здесь же были русские офицеры из белых армий, турки, персы и почетные гости из бухарских купцов.
   Слоны и лошади, разукрашенные цветными и серебряными чепраками, тяжело шествовали в процессии эмира. На площади Регистана, окруженной фронтонами мечетей и духовных семинарий, около открытых восточных магазинов, возле чайных и ресторанов-ашхана стояли толпы народа. Все смотрели на пехоту и артиллерию. Войска выстроились на площади в каре.
   На солнце горело оружие.
   Солдаты и офицеры были одеты в самые разнообразные формы: русские царского времени, английские, афганские, туземные. Все это пестрело, сверкало.
   Эмир принимал парад.
   Воспользовавшись праздником и личным пребыванием эмира в Бухаре, Джемс снова разослал подарки. Снова он добивался свидания. Ковры, драгоценности были отправлены не только министрам, но и многим русским советникам и даже офицерам бухарского штаба; белогвардейцы играли большую роль при дворе и в армии.
   Ничто не помогало. С резидентом опасались говорить о самом главном о связи с Англией.
   Эмир чувствовал, что в задачу Джемса входит предложение прямой помощи против "красных". Такие вести приятно волновали его. Было лестно ощущать за своей спиной сильную державу. Это невероятно возвышало его в собственных глазах. Но все же он медлил прийти к определенному соглашению - политическая обстановка мешала этому.
   Год тому назад, весной, Афганистан восстал. Афганцы были старыми соседями Бухары. Народ, не имевший счастья после мировой войны попасть в число победителей, попробовал объявить себя свободным и независимым от англичан.
   Англичане бросили против нескольких десятков тысяч афганцев огромную армию, подкрепленную не только артиллерией, но и авиацией.
   Совнарком отвечал Афганистану телеграммой:
   "Получив первое послание от имени свободной самостоятельной афганской нации с приветом русскому народу, спешим от имени рабоче-крестьянского правительства и всего русского народа принести ответный привет независимому афганскому народу, героически отстаивающему свободу от иностранных поработителей".
   События развивались с переменным успехом.
   Часть афганских войск потерпела поражение, зато другая, под командованием Мухамед-Надир-хана, успешно выступила и осадила англо-индийский форт Тол. Эти успехи вызвали восстание многих индусских племен. Англичанам изменила туземная пограничная милиция. Волнения перекинулись к вазирам, махсудам и даурам. Английские войска, триста сорок тысяч человек, в результате целого ряда военных операций оказались почти в мешке. Армия Надир-хана, обойдя Пешавер, могла соединиться с восставшими командами. Правда, Надир-хан не использовал своего выгодного положения. Дело ограничилось угрозой.
   Тогда английская авиация принялась громить Кабул. Но воздушные атаки не усмирили афганцев. В тылу английской армии восстали аффридии, напав на хайберские англо-индийские форты, и по всей пограничной полосе северо-западной Индии протянулась линия партизанской войны.
   Повстанческое движение бурно росло, к нему примыкали дезертиры из мусульманских частей англичан. Среди английских войск вспыхнула холера. Индийское правительство, опасаясь затяжной войны, пошло на переговоры с Амануллой; оно боялось за Индию и в августе 1919 года подписало мир, признав независимость Афганистана.
   Слава об этой победе перелетела, как птица, через Пяндж и Аму-Дарью. Не было крестьянина, который не знал бы о ней. Афганские племена проклинали англичан на всех перекрестках. На англичан косились, презирали их, и где-нибудь в глухом углу каждый англичанин мог подвергнуться серьезной опасности.
   Вполне понятно, что такие важные события не могли пройти без следа и для ближайших соседей. Они поколебали в народах Средней Азии прежнее представление о могуществе Англии.
   Джемс не мог считать свое пребывание в Бухаре приятным. Он не сомневался в симпатиях эмира, но эмир опасался народа. Открытая связь с иностранцами в эту минуту обнажила бы игру знати. "Ничем не прикрытый личный интерес! Борьба за власть и богатство! И ради этого, ради земных благ, связь с неверными, измена исламу..." - вот как могли говорить об этом. Ярые афганские вожди не стеснялись в средствах, чтобы разжечь своих зарубежных соседей. Они натравливали эмира против чужеземцев, поставив его между двух огней.
   Эмиру тоже было известно, что афганская дипломатическая почта прошла через руки Джемса. Джемс поймал курьеров, ознакомился с интересующими его афганскими дипломатическими документами, а потом, точно нарочно, переслал их с извинениями эмиру. В этих письмах афганцы умоляли эмира не верить "инглизам". Они писали:
   "Инглизы слишком продувной народ. Попросту говоря, они, конечно, играют на темноте узбеков и турецком происхождении. На самом же деле им хочется овладеть Туркестаном так же, как раньше владели им русские. Но завтра они будут хуже русских, и если они говорят, что они не имеют никаких претензий на вашу территорию и с вами дружны и посему предоставьте им проход через вашу территорию на Самарканд и Ташкент, чтобы они смогли выбить оттуда большевиков, - не верьте им, ваше высочество, не давайте им этого права! Как только инглизы ступят одной ногой на вашу территорию, они лишат вас власти в еще большей степени, чем это в свое время сделали русские".
   Эмир все-таки думал, что встреча с Джемсом необходима. Но придворные стояли стеной около него, эмир не имел смелости разбить эти препятствия. Он понимал, что встрече мешает значительная часть придворной знати. Он не хотел вступать с ней в пререкания, а в среде англофилов не находил надежных людей. Он ворчал и колебался, обвиняя кушбеги, своего канцлера и первого министра, в ошибках.
   К концу лета многие стали замечать, что бухарское правительство скрипит, как арба, что оно малонадежно... Но что это значит? Близко ли оно к падению? Этого нельзя было знать. Можно было только это чувствовать, бояться этого... Но ни у кого уже не хватало ни умения, ни энергии заняться государственными делами.
   4
   Джемс имел приятелей в военной среде. Это были инструктора, ранее служившие в афганской армии. Они тайком провели его в покои кушбеги. Случилось это днем, неожиданно. Джемс решил просто ворваться к министру без всякого приглашения.
   Был яркий, солнечный день. Кушбеги только что вернулся с доклада. Эмир нервничал, и кушбеги чувствовал, что только обстоятельства сдерживают его. В иное время эмир сменил бы всех министров, и в первую очередь опала коснулась бы кушбеги. Министру не хотелось ни о чем думать. Все надоело. Все раздражало. Даже цветущее небо, даже воркованье серебристых голубей, бродивших по карнизам внутренних построек, казалось ему невыносимым. Сарбазы дремали на карауле у ворот дворца.
   В эту минуту появился Джемс в сопровождении своих офицеров. Министр сделал вид, что рад его приходу.
   - Неприлично, что я пришел незваным, - сказал Джемс. - Но я ваш гость.
   - Такой гость - благословение бога, - ответил, улыбаясь, министр и приказал подать угощение. Слуги принесли маленький низкий столик, чай, вазы с вареньем, персидские серебряные тарелки с орехами, фрукты.
   Джемсу надо было во что бы то ни стало выполнить свою основную миссию: не порывать с эмиром связи, держать его в своих руках и сохранить ему жизнь в случае восстания. Обо все этом не скажешь прямо, сразу. Он начал издали. Он принялся рассказывать о своем путешествии по Фергане, о Коканде, о советских порядках. Старик слушал, покачивая головой.