Никитин Николай. Это было в Коканде

   Полчаса тому назад красноармейцы, стоявшие за версту от кишлака, привели перебежчика. Пропавший басмач явился с эскадронной лошадью, с двумя женщинами (женой и матерью) и с двумя детьми. Это был именно тот самый басмач, которого пять месяцев тому назад отпустил Александр.
   Александр послал всю семью на бригадную кухню греться. Он не знал, будет ли ему от этого перебежчика какая-нибудь польза, но уж одно то, что перебежчик не подвел его и вернулся, приводило Лихолетова в полный восторг. Ему не много было нужно для того, чтобы стать веселым.
   Никто из сидевших в столовой не обратил внимания на Сашкин смех. Лицо Юсупа всем показалось страшным, багровым, как будто его вывернули наизнанку. Все смотрели на Юсупа с изумлением и непонятным страхом. Все молчали.
   - Хвостик-то мой вернулся? А вы говорили: "купаться"! - заорал Лихолетов, входя в столовую и скидывая с плеч мокрую шинель. - А вы всё говорите: "Сашка"... Вот вам и Сашка! - с хохотом прибавил он. Но, увидев Юсупа, тоже замолчал.
   Юсуп бросил телеграмму на стол и, вставая, прошептал:
   - Ленин умер.
   Александр схватился за голову и прислонился к стене. Капля крикнул:
   - Что? Нет... Не верю, не могу поверить!
   Из командиров кто вскочил, кто остался сидеть, растерянно оглядывая соседей. Врач Федосеев побледнел. Жарковский подошел к Юсупу, взял телеграмму и, просмотрев ее, громко сказал:
   - Вчера еще!
   Он начал читать ее кусками, проглатывая отдельные слова, запинаясь и тоже волнуясь:
   - "Можно было ожидать... однако... разразилась катастрофа: почти в течение часа продолжался остро развившийся и бурно протекающий припадок, выразившийся в полной утрате сознания и в резком общем напряжении мускулатуры. В 6 часов 50 минут последовал смертельный исход, вследствие паралича дыхания".
   Юсуп зарыдал.
   Ординарцы испуганно глядели в глаза друг другу.
   - Да... в шесть пятьдесят! - подтвердил нарочный и, встряхнув свою шапку, опустил голову.
   Комната потемнела, но никто не замечал темноты. В стекла бил порывами, нахлестывая, зимний, злой дождь.
   6
   Три дня шли траурные собрания. В тот час, когда Москва хоронила Ленина, в кишлаке был назначен общий митинг. Огромная толпа народа стояла на площади. Возле мечети разместились батальон стрелков и батарея. После речей батарея дала прощальный салют. Женщины закричали в толпе: "Горе нам!" Старики послали муллу на минарет. Затем вышли из толпы и опустились перед мечетью на колени. Над кишлаком пролетел жалобный крик муллы: "А-иль-ла-а-а..."
   Юсуп провел все эти дни точно во сне. Лишь на четвертый день, опомнившись от горя, он спросил Сашку о перебежчике.
   Сашка с удивлением посмотрел на него и подумал: "Запомнил все-таки!"
   Разговаривали они в саманном домишке, который Сашка называл своим кабинетом. Тут был маленький столик, пузырек заменял Сашке чернильницу. На полке лежали в самодельных папках "дела" бригады. На голую глиняную стену была приклеена вырезанная из газеты фотография Фрунзе. Ящики полевого телефона стояли у окна.
   Когда какой-то басмач появился в этом кабинете, Юсуп вытаращил глаза.
   - Алимат! - с ужасом сказал он.
   Басмач прикрыл ладонью глаза.
   - Ты его знаешь? - спросил Лихолетов.
   - Как же! Он был джигитом у Хамдама.
   Сашка хлопнул себя по лбу.
   - Батюшки! - проговорил он.
   Басмач опустил голову. Александр увидел его испуганные глаза, прокушенную до крови губу и тощее, зеленое, как чай, лицо.
   - Я изменник, - прошептал басмач. - Я помирать пришел. Семью привел. Бабы, дети... Возьми их, Сашка! Спаси! А меня застрели! - Считая Сашку главным начальником, он упал перед ним на колени.
   Лихолетов вскочил:
   - Ну, ну... Нечего! Я тебе не курбаши.
   Алимат встал и оправил на себе халат.
   Сашка не сводил глаз с Алимата. Юсуп, наоборот, ни разу не поглядел на него. Он расхаживал по комнате. Тяжелые походные сапоги, приобретенные в Москве, совсем меняли его походку.
   Алимат взглянул на Юсупа. В углу, в чугунном котле, пламенели уголья, согревавшие воздух. Пахло дымом, махоркой и сапожной кожей. Алимат протянул руки, грея их над котлом.
   Остановившись около басмача, Юсуп спросил его:
   - Ты убежал от Хамдама? Из полка?
   - Нет, - ответил Алимат. - Полка не было. В прошлом году распустили полк. Я в милицию поступил. Хамдам стал начальником милиции.
   - Так ты, значит, милиционер?
   - Милиционер был... - со вздохом подтвердил басмач и снова заморгал глазами.
   - Ты расскажи все подробно! Все, что случилось с тобой. Ничего не скрывая, - сказал Юсуп.
   - Что говорить? - ответил Алимат. - Хорошо служили. Бараны были, мука была. Очень хорошо. Сапоги имели, как у тебя. Форму. Хорошо... Однажды вышел нехороший случай на базаре. Это Насыров виноват. Насыров каждый базар по сто баранов продавал. Плохих, худых баранов, а продавал их торговцам за хорошую цену, будто эти бараны сытые, жирные. Торговцы боялись, брали. А кто отказывался, Насыров говорил одно слово: "Хамдам", и все слушались. В народе был разговор: "Хамдам торгует, его бараны".
   - А ты тоже торговал? - перебил его Юсуп.
   - Нет.
   - А баранов получал?
   - Получал. По барану в месяц.
   - За что?
   - Чтобы молчал. Сам знаешь! Длинный язык - беда. Хамдам не любит. Жалобы были, народ жаловался. А Хамдам ругался. Хамдам говорил людям: "Вы, торговцы, позорите советскую власть. Вам конец будет. Хотите жить - живите тихо, без скандала! Все будет хорошо". А скандал вышел. Артыкматов начал. Исполком. Председатель.
   - Председатель? - крикнул Юсуп. - Да что же это у вас происходит в Беш-Арыке? Абит - хороший человек, но ведь он неграмотный!
   - Имя пишет. - Алимат покачал головой. - Плохой человек! Был нищий, теперь нищий. Кто такого будет уважать? Артыкматов говорит: "Не позволю. Надо уволить Насырова". Хамдам к нему пришел и говорит: "У меня ордена. А у тебя что? Кто здесь больше?" Артыкматов говорит: "У меня Совет". Хамдам говорит: "Мои люди, я начальник". Артыкматов говорит: "Начальники - мы". Хамдам говорит: "Нет, я. Я тебе дал исполком. Ты без меня - ничто!"
   Алимат вздохнул.
   - Артыкматов сказал: "Я - закон!" Тогда Хамдам стукнул кулаком: "Ты за частников". Артыкматов говорит: "Нет, за закон!" Тогда Хамдам: "Нет закона защищать частников". Тогда Артыкматов тоже стукнул кулаком: "Молчи! Я сам знаю, когда надо защищать, когда не надо! Дело в баранах". - "Это не мои бараны". - "Пусть им конец будет!" - "Им будет конец, - сказал Хамдам и опять стукнул кулаком. - И тебе конец!" - "Хорошо, - сказал Артыкматов. - Насырова ты уволь и Алимата уволь!" Мы были старшие на базаре. Хамдам вертелся-вертелся, уволил... Позвал нас: "Поезжайте, говорит, в Бухару! Там мои люди. Вас устроят". Я спросил про семью. "И семью бери", - сказал Хамдам. Взял я семью, и мы поехали в Бухару. Очень хорошо ехали. Приехали. Вечером Насыров приходит в караван-сарай и говорит мне: "Есть работа, Алимат". - "Где?" - "В Карши. Я сейчас был на базаре, встретил человека, мы получим от него деньги и поедем в Карши". Я испугался немного, стал спрашивать: "Почему в Карши? Почему все ехать?" Насыров говорит: "Ты хочешь уморить свою семью? Или у тебя деньги есть? И бараны? И хлеб?" - "Нет". - "А если нет, что спрашивать? Не хочешь ехать попробуй устройся здесь!" Я стал думать: "Куда поступить? Работы нет в Бухаре, да еще русских там стало много, работу знают... А я ничего не знаю, не умею. Что делать с семьей? Пять человек!" Пришлось поехать... Здесь я ошибся. Теперь я понимаю, не надо было слушать. Но я боялся. Из Карши мы поехали на границу. В одном кишлаке я оставил семью. Ей дали дом, корову, пять баранов, а меня взяли в басмачи к Иргашу. У Иргаша много отрядов. Один из них собрал Насыров. Насыров взял меня. Тогда я стал басмачом...
   Алимат спокойно и неторопливо рассказал, как он срывал проволоку с телефонных и телеграфных столбов, как рубил столбы, отводил воду из арыков, питающих поля, как устраивал засады на больших дорогах, грабил караваны с продовольствием, как в налетах убивал и резал людей.
   Вдруг он внезапно замолчал и опустил голову. Так, в молчании, прошло минут пять. Ни Лихолетов, ни Юсуп не понукали его вопросами. Помолчав, басмач тяжело вздохнул и вновь начал свой прерванный рассказ:
   - Моя мать, моя жена не могли выйти из дому. Стоило появиться на улице, - даже дети проклинали их. Тогда я говорю Насырову: "Ты говоришь, мы за ислам? Против русских?" - "Да". - "А почему наши сородичи плюют нам вслед?" Тогда по приказу Иргаша самого... Сам Иргаш повелел так, чтобы мне дали баранов и пять коров... И Насыров дал мне это. Я был рад, разбогател, тайком пригнал стадо домой. Как вор, взял у жены то, что мне принадлежало по праву мужа, и потом уехал, Без меня соседи отобрали у семьи весь скот. Тогда я взял семью с собой. Мы скитались. Я прятал семью в горах, в пещерах, в степи. Часто мы должны были убегать. Убегали ночью, потеряли ребенка. - Алимат плюнул. - Потом мать заболела. Я решил зажить честно. Вернулся в кишлак. А мне жители говорят: "Уйди, ты басмач! Нам плохо будет". Я ушел. Опять меня подобрал Насыров.
   - Почему же ты не пришел к нам добровольно? - спросил Юсуп.
   - Я пришел.
   - Ты сдался в бою.
   - Сейчас я пришел добровольно, - сказал Алимат.
   - Ты видел Иргаша?
   - Нет. Что мы видим? В его ставку нас не пускают. Там только его охрана и офицер-начальник. Русский. Одна рука.
   - Как его зовут?
   - Не знаю.
   - Он с Иргашом?
   - Да.
   - Уж не Зайченко ли это? - сказал Сашка. Он обратился к Алимату: - А ты не помнишь, какой руки у него нет?
   - Я не видел его, - сказал Алимат.
   - А Насырова ты видел?
   - Видал. Говорил ему: "Сашка тебя вызывает!" Он рассмеялся.
   Наступило молчание. Юсуп постучал в стену. Явился дежурный. Юсуп приказал ему увести перебежчика.
   7
   Алимат сидел в соседней комнате на полу и думал о своей судьбе. Он слыхал, что простых басмачей, аскеров, отпускают. "Но я так наговорил о себе, что вряд ли это сделают со мной, - подумал он. - Что же, я поступил правильно, - убеждал он самого себя. - Если бы я не говорил правду, я бы запутался".
   Алимат, опустив голову, привалился к подоконнику.
   Три красноармейца сидели за столом и составляли списки на денежное довольствие. Работая, они курили и разговаривали.
   Алимат слыхал за стеной громкий спор Юсупа и Сашки. Алимат старался разобрать, о чем они спорят, и не мог. Он устал, им овладело безразличие, почти тупость. Ему стало жарко, он не привык долго находиться под крышей и задремал. Совсем неожиданно, как будто из бочки, он услыхал за своей спиной грубый голос дежурного:
   - Заснул! Тебя зовут.
   Алимат поднялся. Войдя в комнату, он встал неподалеку от дверей. Взглянув на Юсупа, Алимат невольно вспомнил Беш-Арык, ночные беседы о счастье; тогда Юсуп казался мальчиком. Сегодня на его лице ссохлась кожа. Юсуп казался ему угрюмым, орден блестел на его груди. "Да, это уже не тот человек! Трудно мне ожидать милости", - подумал Алимат.
   - Ты свободен, - сказал ему Юсуп. - Мы не расстреливаем сдавшихся.
   Алимат посмотрел на Юсупа с недоумением: "Может быть, я не расслышал или не понял?" Он наклонился вперед, как бы подставляя ухо, и спросил:
   - Вы пощадили меня?
   - Да, - ответил Юсуп. - Ведь ты был откровенен!
   Алимат бросился к ногам Юсупа.
   - Юсуп! - вскрикнул он. - Я клянусь... я кровью заслужу прощение. Недалеко отсюда, в горах, стоит моя сотня. Я приведу ее сюда, до одного человека. Они такие же, как я. Пусть, как верный залог, останется у вас моя семья!
   Тело его с головы до ног сразу покрылось испариной. Когда Юсуп поднял Алимата, басмач едва держался на ногах.
   8
   Зима выпала жестокая. Над горами пронеслись бураны, птицы мерзли на лету, и ни один человек не осмеливался подняться на занесенный снегом горный перевал.
   По словам Алимата, Иргаш стал невероятно осторожен. Ставка охранялась очень тщательно. Чтобы попасть в это затерянное логовище, нужно было иметь искусных и опытных проводников. На протяжении многих километров в горах стояли пешие часовые с винтовками. Кроме них, в горных кишлачках прятались конные караулы басмачей с лошадьми и коноводами. Над дорогами от долины до ставки велось постоянное наблюдение. Не то что чужой отряд, - ни один посторонний человек не смог бы проникнуть в ставку, если бы вздумал отправиться туда без проводников, принадлежащих к службе охраны Иргаша.
   Юсуп понял, что за спиной вымуштрованных конников и стрелков, окруженный своей гвардией, Иргаш чувствует себя спокойно. Поэтому весь план окружения ставки надо было построить на том, чтобы не вспугнуть Иргаша раньше времени.
   Юсуп вздумал сам пробраться в ставку. План был чересчур смелый и рискованный. Сашка долго не соглашался, но в конце концов Юсуп его уговорил.
   ...Стоял март. Долина потеплела. На гребнях гор еще держался снег. Однажды вечером из штаба вышли два узбека: Алимат и переодетый басмачом Юсуп. Их провожал Лихолетов.
   Юсуп был в рваном халате, подпоясан перекрученным платком, на уши у него была натянута лисья шапка. Трудно было заподозрить в этом басмаче комиссара лихолетовской бригады. Все московское сразу соскочило с него. Это мгновенное превращение поразило Сашку. Ему показалось, что Юсуп, будто рыба в воду, нырнул в свое новое обличье. Одни глаза вспыхивали как прежде, то потухая, то загораясь.
   - Возможно, что меня убьют, - сказал Юсуп и засмеялся. - Но это случится уже после того, как я сниму голову с Иргаша. Довольно, пожил! Во всяком случае, никто, кроме меня, туда не проберется. Я здесь свой. Русского обязательно поймают, а кого пошлешь другого?.. Некого. - И молодой рваный и грязный басмач (так теперь выглядел Юсуп) весело подмигнул Лихолетову.
   Ординарец Жилкин, по распоряжению Лихолетова, принес две английские винтовки. Юсуп презрительно отказался от них.
   - Ты что? Да ведь это соблазн для любого басмача. Хочешь, чтобы нас ухлопали на первой версте? Да за такое оружие я сам убью человека! пошутил Юсуп.
   Лихолетов простился с Юсупом, но Юсуп как будто бы уже не замечал его. Он был возбужден предстоящей поездкой и что-то говорил Алимату. Спрятав под халаты маузеры, они вскочили на коней. Лихолетов стоял возле дома до тех пор, пока слышно было цоканье подков, стучавших о подмерзшую землю. Наконец все стихло...
   Во дворе негромко переговаривались между собой ординарцы. Сашке стало грустно. "Черт бы побрал басмачей! Лишь бы Юсуп как-нибудь выскочил из этого грязного дела!" - пробормотал он.
   План, представленный командованию, был одобрен только условно. Никто не верил, что Юсупу удастся сговориться с басмачами.
   Всю ночь Лихолетов ходил по комнате, под утро лег спать и никак не мог уснуть. Ему казалось, что Юсуп лежит где-нибудь, сброшенный в пропасть, умирает, и он ничем не может ему помочь. Лихолетов условился ждать от Юсупа известий в течение недели. "Неделя? Да за эту неделю я сойду с ума!" - подумал он.
   9
   Юсуп и Алимат ехали сперва по главной, колесной дороге, вьющейся вдоль берега реки, потом, миновав ряд мелких селений, добрались до гор. Горы сжимали реку и, повышаясь к северо-востоку, превращали широкую долину ее в узкое ущелье. Бока его были совершенно отвесны, оно казалось мрачной трещиной. Внизу бурлил поток. Этот дикий путь имел дурную славу.
   Ехали они медленно, делая в день не больше пятнадцати верст. Наконец сквозь десятки кордонов, благодаря Алимату, Юсуп достиг становища одного из передовых постов Иргаша, охранявших подступы к ставке. Алимат сказал, что хотя Иргаш довольно часто меняет свое местопребывание, но все равно искать его надо в этом районе.
   Всадники въехали в горный кишлачок, чудом державшийся на скалах. В полосу дождей такие селения нередко смывались потоками воды; тогда погибало все: и сакли, и скот, и люди. Несмотря на эти бедствия, горцы все-таки не покидали своих любимых, насиженных гнезд. Они жили как деды и прадеды, спускаясь в долину только ради грабежей, и каждое поколение, ссылаясь на своих отцов, не мечтало о лучшей жизни.
   Десяток домов приткнулся к скале. Голые горы поднимались к востоку все выше и выше.
   Было раннее утро. Внизу дымилось нагорье. Редкие встречные, увидав Алимата, спрашивали его о здоровье семьи. Они думали, что он уезжал навещать своих и сейчас вернулся с каким-то новым джигитом.
   - Кто этот приезжий? - спрашивали его.
   Алимат отвечал:
   - Знакомый кокандец.
   Юсуп прижимал руку к сердцу и бормотал приветствие.
   Рядом с мечетью, в маленькой сакле, под деревянным навесом, чайханщик кипятил воду. Всадники здесь остановились и, спрыгнув с коней, привязали их к колышкам.
   Алимат, узнав, что Насыров уехал в ставку, пошел по саклям, сзывая джигитов на собрание.
   - Приходите к мечети! - кричал он на пороге каждой сакли.
   - Зачем? Что случилось? - спрашивали его.
   Алимат отвечал:
   - Приходите! Всё узнаете.
   Через полчаса джигиты насыровского отряда собрались во дворе мечети. Люди недоумевали. Одни принимали приезжего за какого-то посланца эмира. Другие говорили, что он прислан от басмачей Ферганы.
   Юсуп встал на ступеньки мечети возле самого входа и оглядел разношерстную толпу, обвешанную оружием. Винтовки, револьверы и шашки, видимо, сняты были с убитых красноармейцев.
   Юсуп улыбнулся и произнес обычное приветствие. Ему ответили.
   - Давно не видели красных? - спросил он басмачей.
   - Порядочно. Давно, - послышались голоса. Басмачи принялись ругаться.
   - А Сашку знаете? Про его бригаду слыхали?
   - Слыхали.
   - Так вот я приехал к вам от нее. Я комиссар бригады Юсуп. Хамдама знаете? Я был комиссаром у него в полку. Бухару брал. Эмира ловил. Не слыхали про такого?
   - Верно! Мы слыхали про Юсупа. Правильно! - ответили джигиты, бывшие когда-то на бухарском фронте.
   Но другие их перебили.
   - Разве комиссар приедет один? Врет! Врет он! - закричали они, окружив Юсупа и наблюдая за каждым его движением.
   - Я делегат, - сказал Юсуп.
   - Какой там делегат? Еще что выдумал! - засмеялись в толпе.
   Другие закричали:
   - Заковать его! Он не один. Он не может прийти один. Он врет! Сюда сейчас войдут кзыл-аскеры.
   Многие из джигитов испугались. Они так верили в неприступность своего гнезда, что одно заявление Юсупа испугало их. Его бесстрашие показалось им неестественным.
   - Ты что, в ловушку нас заманить хочешь? Окружить думаешь? Все равно ты не спасешься! - кричали они, потрясая оружием и наскакивая на Юсупа.
   - Успокойтесь! - сказал Юсуп джигитам. - Послушайте меня! А потом делайте что хотите!
   - Все равно надо его зарезать! - закричали из толпы наиболее трусливые.
   - Убивайте! - заявил Юсуп, улыбаясь. - Я открыто называю себя. А вы трусите! Я свой человек и пришел как свой.
   - Обратно не выйдешь! - загалдели басмачи.
   - Сумел прийти, сумею и выбраться, - ответил Юсуп. - Дайте же мне сказать, зачем я пришел!
   - Ну, говори! Послушаем, что ты наврешь, - раздались голоса.
   Басмачи стали смеяться. Разговор им показался развлечением, они любили поговорить.
   Юсуп понимал, что убедить этих людей можно только одним: надо, чтобы они почувствовали пользу в его предложении. Он сказал:
   - Если вы сдадитесь, советская власть наделит вас землей, скотом и всем, что вам нужно в хозяйстве. Думайте!
   - Степные басмачи сдаются, а не горцы... Обман - твоя сдача и твоя власть! - вопили ему в ответ джигиты.
   - А кого мы обманули? Назови!
   Джигиты молчали.
   - Это верно, при сдаче обмана не было, - послышался в толпе робкий голос.
   - Слушай его больше! Сперва у них сладко на языке, а потом будет горько, - крикнул молодой басмач, обернувшись в ту сторону, откуда поддержали Юсупа.
   Этот юноша, красивый и стройный, стоял почти рядом с Юсупом. Чуть заметные усики придавали ему какой-то капризный, избалованный вид. Вся повадка его, манера держаться говорили о том, что он не кишлачник, что он привык к сытой городской жизни.
   - Ты откуда? - спросил его Юсуп.
   Басмач гордо повел плечом и отвернулся от Юсупа. За него ответили товарищи:
   - Камаль из Ташкента. Его отец торговцем был. С Осиповым в восстании участвовал, - послышались голоса.
   - Из богатых? - опять спросил его Юсуп.
   - Да. Не из нищих, - гордо ответил Камаль.
   - Почему же ты убежал сюда?
   Камаль молчал. Снова другие ответили за него:
   - Он мать свою зарезал.
   - Мать? За что?
   - В женотдел ходила, - ответил Камаль с такой усмешкой, что многие из басмачей нахмурились.
   Юсуп покачал головой.
   - Счастливая мать, - сказал он Камалю. - Хорошо, что она не видит тебя.
   Все невольно примолкли, а Камаль, скривив рот, вышел из толпы.
   Басмачи стояли около Юсупа, переминаясь с ноги на ногу.
   "Здесь старики держат в страхе всех остальных", - подумал Юсуп. Он сказал:
   - Ну, кончим дело! Я вас прошу. Я обещаю. Но без конца просить не буду. Басмачи издыхают. Старикам - все равно, а молодежи из-за чего умирать? То, что я вам даю, вы никогда не награбите. Без конца же нельзя разбойничать, в конце концов поймают, а уж тогда... не пеняйте на советскую власть! Карать она тоже умеет.
   К Юсупу вдруг подошли три молодых басмача с веревкой.
   - Мы тебя сейчас свяжем, - простодушно, как дети, заявили они. Давай руки!
   - Зачем? Я один. Чего вы боитесь?
   - Мы не боимся. А связать надо!
   - Нет. Резать хотите - режьте! - сказал Юсуп. - А рук вязать не дам.
   Он вытащил маузер из кобуры. Джигиты переглянулись, не зная, что же им делать. Но некоторым из толпы ответ Юсупа понравился. Юсуп как будто угадал их вкус.
   Они одобрительно зашумели. Нашлись и такие, что похлопали его по плечу. Посоветовавшись между собой, басмачи решили, что к ним пришел человек смелый и гордый.
   - Оставьте его! - заявили старики. - А мы пока подумаем... Такое дело сразу не делается.
   - Думайте! Понятно. Да только скорее! - сказал Юсуп.
   Старики ушли в мечеть совещаться. Молодежь осталась на дворе.
   Хитрый чайханщик вынес из своего заведения блюдо с едой и так умильно посмотрел на Юсупа, что басмачи рассмеялись.
   - Он в Красной Армии служил, - сказал Алимат, подталкивая чайханщика локтем. - Ну, сознавайся, Исмаил!
   - Служил. Полтора года. - Исмаил еще раз поклонился Юсупу. - Коканд хороший город. А здесь плохо, - сказал он, приглашая Юсупа отведать баранины.
   Юсуп сел. Возле него уселись на корточках молодые джигиты.
   - Ты к нам из Коканда? - спросил Юсупа Исмаил.
   - Нет, из Москвы, - сказал Юсуп.
   Он показал на Алимата, и Алимат поклялся, что месяц тому назад э т о т ч е л о в е к приехал из Москвы.
   Джигиты были поражены такой честью. Двое из них быстро вскочили и убежали, чтобы поделиться со стариками важной новостью.
   Горячее солнце выкатилось из-за гор и принялось немилосердно жечь землю. На крышах кишлака появились жены басмачей, раскладывая и развешивая тряпье для просушки. Полуголые ребята бегали с крыши на крышу и швырялись камнями. От земли пошел пар. К ручью гуськом потянулись женщины за водой. Мужья ругали их, когда они останавливались. Жены тоже отвечали им бранью.
   - Ты, наверно, из джадидов? - презрительно обратился к Юсупу один басмач.
   - Я проданный. Конюхом работал у Мамедова, - сказал Юсуп, рассмеявшись.
   - Да у джадида духу не хватило бы сюда прийти! Они ученые, городские, - засмеялись басмачи. - А ты джигит!
   - А кого мне бояться? Вас? А что я вам сделал плохого? Ничего. Наоборот, я вам лучше хочу сделать.
   - А как же ты попал в Москву?
   - Ну, как... Поехал. Конечно, из такой трущобы, куда вы засели, никуда не попадешь и ничего в жизни не увидишь.
   - Это верно.
   - Ведь здесь сгниешь! А жизнь у нас одна. Чего ради вы так живете? Не понимаю.
   - Живем - и все, - ответили ему басмачи.
   Незаметно молодые джигиты втянулись в беседу с Юсупом. Он им пришелся по душе своей простотой. Начали они говорить о боях, случившихся за эти годы, а потом перешли на другое. Многие из них жаловались, что им действительно надоело уже драться. Они же рассказали Юсупу о том, что Насыров уехал пировать в ставку.
   Алимат забыл все утренние неприятности. Он важно сидел в чайхане, ел баранину и пил чай.
   - Только я мог провести тебя в эту берлогу, - похвастался он. Смотри, я тебе говорил! Какие люди!
   На подносе лежали ядрышки урюка. Алимат грыз их и чувствовал себя героем. Возле него толкались товарищи, шепотом рассказывая друг другу о приключениях тощего Алимата. Впрочем, сейчас Алимат даже не выглядел тощим. Ни страха, ни скорби, ни отчаяния не чувствовалось в нем. Он принадлежал к числу людей, легко и быстро все забывающих. Сейчас он храбрился, задирал голову, надувал щеки и весело кричал чайханщику:
   - Исмаил, позови сюда муллу! Пусть он заберется на минарет и прокричит мне сверху: "А-а-иль-лаа... Ре-сюль-ла-а..."
   Алимат очень верно передразнил муллу.
   Услыхав голос Алимата, из мечети вышел широкоплечий и круглый мулла. Запахнув халат, он издали внимательно поглядел на Юсупа.
   - Повесить надо тебя! - крикнул он Юсупу.
   - Ах, какой ты нерасчетливый! - сказал Юсуп. - Ведь живой-то я дороже, чем мертвый.
   Джигиты захохотали.
   Вслед за муллой вышли старики. Они объявили Юсупу, что так как начальства нет, они не знают, как им поступить.
   - Вот приедет Насыров... тогда решим. Ты останешься или уедешь? спросили они его.
   - Останусь, конечно, - весело сказал Юсуп. - Ведь Насыров - мой приятель. Я вместе с ним воевал. Мы кокандцы!
   Ответ удовлетворил стариков. Вопрос был задан ими неспроста: они хотели испытать Юсупа. Если бы Юсуп заявил им, что он уезжает, его бы схватили, связали и бросили в яму. Сейчас же они ходили возле Юсупа, как барышники около дорогой лошади.