Страница:
— Хотел бы я знать, не выглядело ли оно так и тогда… Вы знаете, что я имею в виду.
Макдональд пожал плечами. Уже почти совсем стемнело.
— Платон ни о чем подобном не упоминал. Но в мифах упоминается о каменном боге, рожденном морем и бросившем вызов небу. Может быть, таким образом древним увиделось облако. Или взять некоторые отрывки из Библии. Кое-что можно расценивать как свидетельства очевидцев — только находились они вдали от центра событий. Да, не хотелось бы быть поблизости во время извержения Феры.
Виллис не ответил, он в удивлении смотрел на небо. Через все небо протянулась гигантская полоса зеленоватого света. Полоса расширялась, росла. Видение продолжалось несколько секунд, а потом полоса разом вспыхнула и погасла. Виллис внезапно понял, что он смотрит в восточном направлении. Его губы беззвучно зашевелились. А затем:
— Мак! Обернитесь!
Макдональд обернулся.
Небо сворачивалось в клубок, поднималось вверх, словно занавес. Можно было заглянуть под нижний край этого занавеса. Край был безупречно ровный, прямой — в нескольких градусах над горизонтом. Вверху зеленым и оранжевым светом сияла оболочка кометы. А ниже — тьма, в которой горели звезды.
— Тень Земли, — сказал Макдональд. — Тень, отбрасываемая на оболочку. Хотел бы я, чтобы моя жена дожила до сегодняшнего дня, чтобы увидеть это. Всего лишь один лишний год…
За их спинами взорвалась ярчайшая вспышка. Виллис оглянулся. Вспышка медленно шла вниз — такая яркая, что на нее невозможно было смотреть, ослепительная — все тонуло в ее пламени… Виллис уставился на нее. Господи, что это такое? Оно опускается… гаснет.
— Надеюсь, вы поберегли свои глаза, — сказал Макдональд.
Виллис ничего не видел — лишь ощущал сильнейшую боль. Он замигал — это не помогало.
— Кажется, я ослеп, — сказал он. Он протянул ладонь, ощупывая камень, он надеялся, что ему станет легче, когда он почувствует руку другого человека.
— Не думаю, чтобы сейчас это имело значение, — негромко сказал Макдональд.
Быстро вспыхнула ярость — и тут же угасла. Виллис понял, что имел в виду его товарищ. Руки Макдональда взяли его за запястья и завели их вокруг камня:
— Держитесь как можно крепче. Я расскажу о том, что видел.
— Ладно.
Макдональд торопливо заговорил:
— Когда свет погас, я открыл глаза. На мгновение мне показалось, что я вижу что-то вроде фиолетового прожектора, его луч был направлен в небо. Затем луч погас. Но шел он из-за горизонта. У нас еще есть некоторое время.
— Не везет этому острову, — сказал Виллис. Он ничего не видел, даже тьмы.
— Вас никогда не удивляло, почему люди упорно строились здесь? Некоторые из домов насчитывают не одну сотню лет. Через каждые несколько столетий — извержение. Но люди постоянно сюда возвращались. А что касается того, что нам следует делать… да, нам… Алекс, я уже вижу цунами. Волна становится выше с каждой секундой. Не знаю, поднимется или нет она на ту высоту, где мы сейчас находимся. Хотя… приготовьтесь сперва выдержать воздушную волну. Соберитесь с силами.
— Сперва будет другая волна: землетрясение. Наверное, сейчас наступает конец Греции.
— Видимо, так. И появится новая легенда об Атлантиде… Если кто-нибудь выживет, чтобы поведать о катастрофе. Занавес по-прежнему поднимается. На западе — потоки света, исходящие от ядра. На востоке — черная тень Земли. Повсюду — метеоры… — Голос Макдональда оборвался.
— Что там?
— Я закрыл глаза. Но в северо-восточной части неба — оно! Ядро… Огромное!
— Грег, кто придумал это имя:» Гора пророка Ильи «? Похоже, он попал в самую точку.
Землетрясение вдоль и поперек разорвало Феру. Вскрыло скрытый морским дном канал, по которому три тысячи пятьсот лет назад вырывалась на поверхность магма. Виллис почувствовал, что камень вырывается из его рук. Фера взорвалась извержением. Страшная волна перегретого пара, выброшенного вместе с лавой, отбросила его в сторону и мгновенно прикончила. Несколькими секундами позже на рваную, пылающую оранжевым сиянием рану в теле гранита накатилась волна цунами.
И никого не осталось в живых, чтобы рассказать о втором извержении Феры.
Мэйбл Хоукер раздала карты и исподтишка улыбнулась. Двадцать очков, ей сегодня везет. А ее партнерам — нет. Все время Би Андерсон повышала ставки, когда самолет приземлится в аэропорту имени Кеннеди, партнеры проиграют Мэйбл с сотню долларов.
Готовясь к посадке в Нью-Йорке,» семьсот сорок седьмой» плыл высоко над Нью-Джерси, Мэйбл, Чет и Андерсоны, пассажиры первого класса, сидели вокруг стола. Стол находился далеко от иллюминаторов, что творится за бортом, не видно. Мэйбл почувствовала сожаление, что сейчас занята бриджем. Она никогда не видела Нью-Йорк с воздуха. С другой стороны, не хотелось, чтобы Андерсоны знали об этом пробеле в образовании.
За иллюминаторами полыхнуло.
— Твоя очередь торговаться, Мэй, — напомнил Чет. Люди, сидевшие у иллюминаторов, отшатнулись. Салон первого класса загудел, заполнился шумом голосов. Мэйбл услышала в этих голосах страх — в мозгу каждого авиапассажира таится глубоко запрятанный страх.
— Извините, — сказала Мэйбл. — Две бубны.
— Четыре черви, — сказала Би Андерсон, и Мэйбл уступила.
Раздался негромкий звуковой сигнал. Зажглась надпись «Застегните привязные ремни».
— Говорит командир самолета Феррар, — сказал сочащийся дружелюбием голос. — Мы не знаем, что это была за вспышка, но на всякий случай просим вас пристегнуть ремни. Еще одно: какая бы это ни была вспышка, она произошла далеко от нас. — Голос летчика успокаивал, вселял уверенность.
А не заторговалась ли Би? О господи, понимает ли она, что означает объявление «двух бубей»? После такого объявления повышать?..
Раздался странный звук: будто медленно разорвали пополам что-то огромное. «Семьсот сорок седьмой» внезапно взревел, резко ускорил полет.
Мэйбл читала, что опытные путешественники вообще не расстегивают свои привязные ремни, но, не затягивая, оставляют их так, чтобы они свободно провисали. С самого начала Мэйбл распорядилась своим ремнем именно таким образом. А теперь Мэйбл неторопливо расстегнула ремень, положила карты рубашкой вверх и, нетвердо ступая, удерживая равновесие, направилась к свободным креслам возле иллюминатора.
— Мать, ты куда это? — спросил Чет.
Мэйбл содрогнулась — настолько ненавистным ей было это обращение «мать». «Мать»— это ведь так по-деревенски. Облокотившись на сиденье, она выглянула в иллюминатор.
Громадный нос самолета опущен вниз, он опускается еще ниже. Впечатление такое, будто экипаж самолета пытается справиться с внезапным ветром. И скорость ветра приблизительно равна скорости самого самолета. Крылья потеряли свою подъемную силу. «Семьсот сорок седьмой» падал, словно опавший лист, дергался, кренился из стороны в сторону — словно экипаж старался удержать его в полете.
Мэйбл увидела лежащий впереди по курсу Нью-Йорк. Вон Эмпайр Стэйт Билдинг, вон Статуя Свободы, вон Всемирный торговый центр. Все выглядело именно так, как и представляла заранее Мэйбл, но почему-то под наклоном в сорок пять градусов. Где-то там, внизу, ее дочь, должно быть, уже едет в аэропорт имени Кеннеди — чтобы встретить своих родителей и познакомить их с парнем, за которого она собирается выйти замуж.
С крыльев самолета сорвало заклепки. «Семьсот сорок седьмой» задрожал, завибрировал. Словно испуганные бабочки, слетели со стола карты Мэйбл. Она ощутила, как самолет подбросило вверх. Ударом — вверх, выбивая его из снижения.
Высоко в небе мчались черные тучи. Они походили на громадную завесу. Они мчались быстрее, чем самолет. Мчались и рассыпали вспышки. Повсюду молнии. Гигантская огненная стрела ударила в Статую Свободы и заплясала вокруг ее поднятого вверх факела. А следующая молния ударила в самолет.
За Океанским бульваром — крутой откос. По дну его, вдоль берега, шло шоссе тихоокеанского побережья. А далее — океан. Бородатый человек стоял на берегу и рассматривал горизонт. Глаза его искрились неподдельной радостью.
Лишь секунду-две длилась вспышка, но она была ослепительной. А когда она погасла, на сетчатке глаз бородатого еще горел образ пылающего голубым шара. Красная вспышка… Необычная молния прочертила в небе вертикальную линию… Бородатый обернулся со счастливой улыбкой.
— Молитесь! — крикнул он. — Судный день настал!
Несколько прохожих остановились, уставившись на него. А в основном прохожие не обращали на него внимания, хотя он и производил в высшей степени внушительное впечатление: глаза горят от радости, густая черная борода с двумя снежно-белыми прядями, спускающимися от подбородка. Но один прохожий обернулся и сказал:
— Если вы не отойдете от края, для вас действительно настанет сегодня Судный день. Будет землетрясение.
Бородатый отвернулся от прохожего.
Другой — чернокожий, в дорогом деловом костюме, — попытался более настойчиво воззвать к его разуму:
— Если во время падения кометы вы окажетесь на самом краю, то остаток Судного дня пройдет мимо вас. Не упрямьтесь!
Бородатый кивнул — как бы про себя. Повернулся и направился к тротуару, где толпились люди.
— Спасибо, брат.
Земля содрогнулась и застонала.
Бородатому удалось удержаться на ногах. Он увидел человека в коричневом костюме, стоявшего на коленях, и тоже опустился на колени. Земля затряслась, часть круто уходящего вниз берега отвалилась. И если бы бородатый не убрался оттуда, оползень унес бы его с собой.
— Ибо Он придет, — закричал бородатый. — Ибо Он придет, чтобы судить Землю…
Бизнесмен подхватил псалом:
— И будет судить справедливо мир и людей по правде своей…
Окружающие присоединились к пению. Обретая подвижность, земля гнулась под ногами, дергалась.
— Восславим отца и…
Внезапный сильный толчок сбил людей наземь. Упавшие поднимались, вновь становились на колени. Тряска вдруг прекратилась, и многие заспешили прочь: найти машину, убраться подальше в глубь страны…
— О Небеса, благословенные Господом, — выкрикивал бородатый. Оставшиеся подхватили. Бородатый знал весь псалом наизусть, а подпевать нетрудно.
Море взбурлило. Стремительные волны покрылись пузырями. И все скрыла слепящая завеса соленого на вкус дождя. Многие из тех, кто окружил бородатого, помчались прочь — в заполненную дождем тьму. Но бородатый продолжал молиться, и люди из дома на противоположной стороне улицы начали молиться вместе с ним.
— О моря и потоки, благословенные Господом! Восхвалите Его и возвеличьте на веки вечные!
Дождь усилился, но как раз перед бородатым и его паствой вследствие странной игры порывов ветра образовался просвет. Можно было видеть весь берег вплоть до опустевшего пляжа. Уровень воды заметно понизился, вода отхлынула, оставив на песке бьющихся под дождем рыб.
— О киты и все, кто плавает в водах, благословенны вы Господом…
Молитва кончилась. Люди стояли на коленях, вокруг — хлещущий дождь и вспышки молний. Бородатому показалось, что он видит сквозь дождь, как в дальней дали, за отхлынувшими водами, за горизонтом, океан вздымается чудовищным горбом, отвесной стеной, которая прокатится через весь мир.
— О Господи, спаси нас, ибо наступают воды, которые захлестнут даже душу мою! — закричал бородатый. Прочие не знали этого псалома, но слушали, затаив дыхание. Со стороны океана донесся зловещий гул. — Я увяз в глубокой трясине, бездонной трясине. Я погружаюсь в глубокие воды, и потоки захлестывают меня.
Нет, подумал бородатый. Оставшаяся часть этого псалома в данном случае не подходит. И начал снова:
— Господь — мой пастырь. У меня не будет недостатка ни в чем.
Стремительно надвигался водяной вал. Люди перестали петь псалом. Одна из женщин поднялась с колен.
— Молитесь, — сказал бородатый.
Грохот, издаваемый океаном, заглушил остальные слова. Завеса дождя окутала людей. Завеса дождя — теплого, скрывшего из вида океан и волну. Она мчалась к берегу — вздымающаяся все выше стена воды. Она была выше самого высокого небоскреба. Всесокрушающая колесница Джаггернаута — вода, вскипающая грязно-белой пеной. Зеленая стена воды. Бородатый увидел что-то крошечное, двигающееся поперек ее склона. А потом стена обрушилась на него и его паству.
Джил отдыхал, лежа на доске, вниз лицом. В голове медленно тянулись мысли. Вместе с остальными он ждал, когда накатит большая волна. Под животом шуршала вода. Горячие лучи солнца припекали спину. Сбоку подпрыгивали на волнах, выстроившись в линию, остальные доски для серфинга.
Дженина поймала его взгляд и улыбнулась ленивой улыбкой. В улыбке — обещание и воспоминание об уже бывшем. Ее мужа нет в городе, и он будет отсутствовать еще три дня. Ответная улыбка Джила не выражала ничего. Он ждал волну. Здесь, у пляжа Санта-Моники, хороших волн не бывает. Но Дженина живет неподалеку, а хорошие волны никуда не денутся: будут и другие дни.
По берегу вразброс стояли дома. Вид у них был нарядный и новый, а вот дома на пляже Малиби выглядят совсем иначе: они всегда кажутся более старыми, чем есть на самом деле. Нет, на этих домах тоже заметны признаки старения. Там, где земля граничит с морем, все разрушается быстро. Джил, как и все остальные, кто покачивается сейчас на волнах (а прекрасное сегодня утро), был молод. Джилу семнадцать лет, он дочерна загорелый. Его длинные волосы выгорели почти добела. Выпуклые мышцы, словно пластины, покрывающие шкуру броненосца. Джилу нравилось, что он выглядит старше, чем на самом деле. Отец выкинул его из дома, но Джилу не приходилось платить ни за жилье, ни за еду. Всегда найдутся женщины старше тебя.
Когда он вспоминал о муже Дженины, то думал о нем с дружелюбием. Происходящее казалось Джилу лишь забавным. Муж Дженины не вызывал у Джила враждебных чувств. Джил не стремился к чему-либо стабильному. И ею вправе был бы завладеть любой парень, которому хотелось постоянно качать из нее деньги…
У Джила скосило глаза: так ярко что-то сверкнуло. «Оно» пылало, Джил зажмурился. Зажмурился рефлекторно. Плюс опыт: достаточно часто колол глаза отраженный волнами свет. Сквозь сомкнутые веки Джил увидел, как угасло пылание, он открыл глаза. Оглядел море. Идет волна?
Он увидел, как из-за горизонта вздымается огненная туча. Джил смотрел на нес, щурился, он не мог поверить, что это все на самом деле…
— Идет большая волна, — встав на колени, крикнул Джил.
— Где она? — крикнул Кори.
— Скоро ее увидишь, — крикнул Джил. Сомнений у него не возникало. Он развернул доску и сильными гребками погнал ее в море. Он согнулся так, что щека его почти касалась доски. Глубоко загребал своими длинными руками. Он был здорово испуган — но никто никогда не узнает об этом.
— Подожди меня, — крикнула Дженина.
Джил продолжал грести. Остальные поплыли следом, но выдержать такой темп мог лишь сильный. Рядом держался только Кори.
— Я видел огненный шар! — крикнул он, задыхаясь. — Это Молот Люцифера!.. Цунами!..
Джил ничего не ответил. Сказанное Кори пугало, лишало сил. Остальные загомонили. Джил увеличил скорость, оставив их позади. Когда происходит подобное, мужчина должен оставаться один. Он начал постигать, что сейчас может наступить смерть.
Начался дождь. Джил продолжал грести. Оглянулся и увидел, как оседают берег и стоящие на его склоне дома и на этом месте возникает новое протяженное взморье — поблескивает мокрым. Среди холмов над Малиби вспыхивали молнии.
Очертания гор менялись. Аккуратные дома Санта-Моники закувыркались, превратились в груды щебня.
Горизонт пошел вверх.
Смерть, неизбежная смерть. Но если смерть неизбежна, то что остается? Соблюдать стиль, только соблюдать стиль. Джил продолжал грести, оседлав уходящую из-под доски волну. Греб, пока волна не укатилась. Отнесло его далеко. Джил развернул доску, стал ждать.
Остальные последовали его примеру, развернулись. Растянулись на залитых дождем волнах на несколько сотен ярдов. Если они что-либо кричали, Джил их не слышал. Сзади накатывался ужасающий грохот. Джил выждал еще мгновение — и начал грести изо всех сил. Он делал глубокие, правильные гребки. Хорошие, как надо, гребки.
Он скользил вниз по склону громадной зеленой волны, волны-стены, вода неуступчиво вздымалась. Джил стоял на четвереньках, кровь прилила к его лицу. Глаза его вылезли из орбит, из носа потекла кровь. Напряжение было чудовищным, непереносимым. Потом сделалось легче. На набранной скорости Джил развернул доску. Балансируя на коленях, скользил наискось вниз по склону почти вертикальной стены…
Он встал. Ему нужно видеть — больше, как можно больше. Если он действительно выдержал, удержался, достиг самого гребня волны, значит, гребень уже прокатился дальше. Значит, он действительно выжил, он справился, смог! Теперь съезжать вниз, и делать это безупречно…
Прочие доски тоже повернули. Джил видел их — они впереди, беспорядочно разбросанные по склону зеленой стены. Кори поворот исполнил неправильно. Он пронесся внизу, мчался с дикой скоростью, смотреть на него было страшно.
Их несло к берегу. Их доски были много выше берега. Санаторий, пирс Санта-Моники и выстроенный на нем ресторан, яхты, стоявшие неподалеку на якоре, — все мгновенно скрылось под водой. А потом они увидели — сверху вниз — улицы и едущие по ним автомобили. Джил увидел на миг бородатого мужчину, стоявшего на коленях. А потом вода скрыла и бородатого, и тех, кто окружал его. Внизу волны-стены бился крутящийся хаос. Белая пена, несущиеся вихрем в водоворотах обломки, изуродованные трупы, пушинкой кувыркающиеся автомобили.
Под Джилом уже был Бульвар Санта-Моники. Волна перекатилась через мол. В грохочущей пене внизу замелькали обломки магазинов, тела продавцов, сломанные деревья, мотоциклы. Волна накатилась на дома — Джил крепился, готовясь к столкновению, пригибался пониже. Доска дергалась под ногами — он едва не потерял ее. Джил увидел, как вода захлестнула Томми Шумахера, Томми исчез, доска его высоко подпрыгнула и беспорядочно закрутилась. Теперь на воде остались лишь две доски.
Пенящийся гребень волны был уже далеко. Далеко и вверху. А крутящийся хаос ее основания оказался слишком близко. Ноги страшно затекли, болели, силы кончались. На поверхности осталась лишь одна доска — много ниже Джила. Кто это? Не имеет значения: того, кто был на доске, накрыл крутящийся хаос, человек исчез. Джил рискнул: быстро оглянулся. Никого. На громадной волне он остался один.
О Господи, если он выживет, какую на этом можно будет построить историю, какой сделать фильм! Фильм посильнее, чем «Бесконечное лето», посильнее, чем «Расширяющийся ад». Фильм о серфинге, и лишь трюковые съемки будут стоить десять миллионов! Если только выдержат ноги! Он уже побил все рекорды, его наверняка уже занесло не меньше, чем на милю в глубь суши, никто никогда не удерживался на волне целую милю! На мили, казалось, возвышался над головой покрытый пеной ревущий гребень. На Джила стремительно мчался тридцатиэтажный «Дом Баррингтона».
От кометы остались лишь жалкие крохи. Несколько крупных обломков, обломков поменьше, осколки смерзшейся в лед грязи. Гравитационное поле Земли разбросало их по небу. Возможно, эти обломки и вернутся когда-нибудь в кометное гало, но никогда уже им не суждено воссоединиться заново.
На поверхности Земли один за другим возникали огненные кратеры. Когда обломок ударял в воду, вспышка была столь же яркой, как и при соударении с сушей. Но рана, нанесенная океану, внешне выглядела менее значительной. Вокруг вырастали волны-стены, окаймляя рану, оглаживая, заливая ее.
Один удар пришелся в Тихий океан. Волна вокруг кратера взметнулась на две мили в высоту. Она кипела. Давление расширяющегося перегретого пара оттолкнуло волну.
Раскаленный пар поднялся колонной — прозрачной как стекло. В этой колонне содержались соль выпаренной воды океана, осадок со дна, частицы врезавшегося в океан обломка. Достигнув края атмосферы, колонна начала расплываться, превратилась во все расширяющийся водоворот.
Мегатонны пара остывали. Вокруг частиц стала конденсироваться вода. Они начали выпадать из тучи — мелкие капли перемешанной с грязью воды. Падая, сливались. Они были еще горячими.
Оказавшись в нижних, более сухих слоях атмосферы, они вновь испарялись.
ПАДЕНИЕ МОЛОТА: ДВА
Настал день.
Магазин, где продавались телевизоры, был закрыт. И будет закрыт еще в течение часа. Тим Хамнер кинулся на поиски — бар, парикмахерская, что угодно, лишь бы там был расположен телевизор. И ничего не нашел.
Мелькнула было мысль о такси, но это глупо. Такси в Лос-Анджелесе не раскатывают по улицам в поисках клиентов. Они приезжают по телефонному вызову, но ждать, может быть, придется долго. Нет. Ему не добраться до ИРД, а ядро кометы Хамнера-Брауна, должно быть, как раз сейчас находится на самом близком расстоянии от Земли и вот-вот начнет удаляться! Астронавты ведут наблюдения и посылают записи на Землю, а Тим Хамнер ничего не увидит!
Полиция оттеснила детей, но на состояние затора сие не повлияло. Слишком много брошенных своими водителями машин. «А что теперь? — подумал Тим. — Может быть, мне удастся…»
Словно яркая лампа вспыхнула где-то за спиной: раз — и погасла. Тим замигал. Что это было на самом деле, то, что он видел? Там, в южном направлении, ничего нет. Лишь зеленовато-коричневые холмы Гриффит-парка, и вон двое едут верхом по тропинке.
Тим нахмурился, потом, полный дум, пошел обратно к своей машине. В кабине установлен телефон, и такси — с не меньшим успехом, чем из будки, — можно будет вызвать оттуда.
Двое одетых в белые балахоны детей (один — с красной вышивкой на балахоне, а балахон-то — не просто так, а сшит у портного) шагнули ему навстречу. Тим увернулся. Дети остановили следующего пешехода:
— Молитесь, люди! Даже сейчас, когда настал час, еще не слишком поздно…
Когда Тим наконец добрался до своей машины, гудки и гневные вопли слились уже в яростное крещендо…
Земля вздрогнула. Внезапный резкий толчок, затем второй, более мягкий. Здания закачались. Стекла в домах поблизости треснули. Множественный звук упавшего наземь стекла. Тим услышал это, потому что автомобильные гудки внезапно смолкли. Все будто окаменели на месте. Из супермаркета выскочило несколько человек. Еще несколько остановились в дверях, готовые выскочить при следующем толчке.
Но ничего не произошло. Снова завыли сирены автомобилей. Люди завопили, завизжали. Тим открыл дверь своей машины и потянулся за трубкой радиотелефона…
Земля вздрогнула снова. Снова звуки падающего стекла. Кто-то истошно кричал. И — опять — тишина. Из рощицы, насаженной рядом со «Студией Диснея», вылетела стая ворон. Вороны каркали на стоявших внизу людей, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Медленно тянулись секунды, и снова уже завопили гудки автомашин — и тут Тима с размаху бросило на асфальт.
На этот раз толчки не прекратились. Земля вздрагивала, крутилась, тряслась, и каждый раз, когда Тим пытался встать, его сбивало с ног снова. И казалось, что это никогда не прекратится.
Кресло лежало, опрокинувшись, погребенное под грудой каталогов. В кресле — Эйлин. Голова ее страшно болела. Юбка задралась до самого пояса.
Эйлин очень медленно и очень осторожно вылезла из кресла. Медленно и осторожно, потому что все вокруг было усеяно осколками стекла. Потом она одернула юбку. Чулки были сплошь в дырах. По левой ляжке тянулся длинный узкий потек крови. Эйлин смотрела на потек, боясь дотронуться. Удостоверившись, что кровь больше не идет, дотронулась.
В приемной царил хаос. Рассыпанные каталоги, сломанный кофейный столик, опрокинувшиеся полки, осколки оконного стекла. Эйлин потрясла головой. Голова кружилась. В ней прыгали всякие идиотские мысли. Почему от одного оконного стекла так много осколков? Потом в голове прояснилось. Эйлин поняла, что тяжеленные полки и стоявшие на них книги, падая, каким-то чудом миновали ее голову. Каждая полка и каждая книга — каким-то чудом. Голова продолжала кружиться, Эйлин тяжело оперлась о секретарский стол.
Она увидела Джо Корригана.
Громадное сплошное стекло окна упало внутрь помещения. А Корриган сидел возле окна. Все вокруг него было усеяно осколками. Пошатываясь, Эйлин подошла к нему, опустилась на колени. Осколки стекла впились в кожу. Кусок стекла размером с добрый кинжал пропорол щеку и глубоко воткнулся в горло Корригана. Под раной обильно натекла кровь, но кровотечение уже прекратилось. Глаза и рот Корригана были широко открыты.
Эйлин вытащила осколок-кинжал из горла Корригана, приложила ладонь к ране. Почувствовала удивление, что кровь больше не идет. Что надо делать, когда перерезано горло? Там, за стенами дома, полиция, с одним из полицейских Эйлин знакома. Она глубоко втянула в себя воздух, готовясь испустить пронзительный крик. Затем — услышала.
Макдональд пожал плечами. Уже почти совсем стемнело.
— Платон ни о чем подобном не упоминал. Но в мифах упоминается о каменном боге, рожденном морем и бросившем вызов небу. Может быть, таким образом древним увиделось облако. Или взять некоторые отрывки из Библии. Кое-что можно расценивать как свидетельства очевидцев — только находились они вдали от центра событий. Да, не хотелось бы быть поблизости во время извержения Феры.
Виллис не ответил, он в удивлении смотрел на небо. Через все небо протянулась гигантская полоса зеленоватого света. Полоса расширялась, росла. Видение продолжалось несколько секунд, а потом полоса разом вспыхнула и погасла. Виллис внезапно понял, что он смотрит в восточном направлении. Его губы беззвучно зашевелились. А затем:
— Мак! Обернитесь!
Макдональд обернулся.
Небо сворачивалось в клубок, поднималось вверх, словно занавес. Можно было заглянуть под нижний край этого занавеса. Край был безупречно ровный, прямой — в нескольких градусах над горизонтом. Вверху зеленым и оранжевым светом сияла оболочка кометы. А ниже — тьма, в которой горели звезды.
— Тень Земли, — сказал Макдональд. — Тень, отбрасываемая на оболочку. Хотел бы я, чтобы моя жена дожила до сегодняшнего дня, чтобы увидеть это. Всего лишь один лишний год…
За их спинами взорвалась ярчайшая вспышка. Виллис оглянулся. Вспышка медленно шла вниз — такая яркая, что на нее невозможно было смотреть, ослепительная — все тонуло в ее пламени… Виллис уставился на нее. Господи, что это такое? Оно опускается… гаснет.
— Надеюсь, вы поберегли свои глаза, — сказал Макдональд.
Виллис ничего не видел — лишь ощущал сильнейшую боль. Он замигал — это не помогало.
— Кажется, я ослеп, — сказал он. Он протянул ладонь, ощупывая камень, он надеялся, что ему станет легче, когда он почувствует руку другого человека.
— Не думаю, чтобы сейчас это имело значение, — негромко сказал Макдональд.
Быстро вспыхнула ярость — и тут же угасла. Виллис понял, что имел в виду его товарищ. Руки Макдональда взяли его за запястья и завели их вокруг камня:
— Держитесь как можно крепче. Я расскажу о том, что видел.
— Ладно.
Макдональд торопливо заговорил:
— Когда свет погас, я открыл глаза. На мгновение мне показалось, что я вижу что-то вроде фиолетового прожектора, его луч был направлен в небо. Затем луч погас. Но шел он из-за горизонта. У нас еще есть некоторое время.
— Не везет этому острову, — сказал Виллис. Он ничего не видел, даже тьмы.
— Вас никогда не удивляло, почему люди упорно строились здесь? Некоторые из домов насчитывают не одну сотню лет. Через каждые несколько столетий — извержение. Но люди постоянно сюда возвращались. А что касается того, что нам следует делать… да, нам… Алекс, я уже вижу цунами. Волна становится выше с каждой секундой. Не знаю, поднимется или нет она на ту высоту, где мы сейчас находимся. Хотя… приготовьтесь сперва выдержать воздушную волну. Соберитесь с силами.
— Сперва будет другая волна: землетрясение. Наверное, сейчас наступает конец Греции.
— Видимо, так. И появится новая легенда об Атлантиде… Если кто-нибудь выживет, чтобы поведать о катастрофе. Занавес по-прежнему поднимается. На западе — потоки света, исходящие от ядра. На востоке — черная тень Земли. Повсюду — метеоры… — Голос Макдональда оборвался.
— Что там?
— Я закрыл глаза. Но в северо-восточной части неба — оно! Ядро… Огромное!
— Грег, кто придумал это имя:» Гора пророка Ильи «? Похоже, он попал в самую точку.
Землетрясение вдоль и поперек разорвало Феру. Вскрыло скрытый морским дном канал, по которому три тысячи пятьсот лет назад вырывалась на поверхность магма. Виллис почувствовал, что камень вырывается из его рук. Фера взорвалась извержением. Страшная волна перегретого пара, выброшенного вместе с лавой, отбросила его в сторону и мгновенно прикончила. Несколькими секундами позже на рваную, пылающую оранжевым сиянием рану в теле гранита накатилась волна цунами.
И никого не осталось в живых, чтобы рассказать о втором извержении Феры.
Мэйбл Хоукер раздала карты и исподтишка улыбнулась. Двадцать очков, ей сегодня везет. А ее партнерам — нет. Все время Би Андерсон повышала ставки, когда самолет приземлится в аэропорту имени Кеннеди, партнеры проиграют Мэйбл с сотню долларов.
Готовясь к посадке в Нью-Йорке,» семьсот сорок седьмой» плыл высоко над Нью-Джерси, Мэйбл, Чет и Андерсоны, пассажиры первого класса, сидели вокруг стола. Стол находился далеко от иллюминаторов, что творится за бортом, не видно. Мэйбл почувствовала сожаление, что сейчас занята бриджем. Она никогда не видела Нью-Йорк с воздуха. С другой стороны, не хотелось, чтобы Андерсоны знали об этом пробеле в образовании.
За иллюминаторами полыхнуло.
— Твоя очередь торговаться, Мэй, — напомнил Чет. Люди, сидевшие у иллюминаторов, отшатнулись. Салон первого класса загудел, заполнился шумом голосов. Мэйбл услышала в этих голосах страх — в мозгу каждого авиапассажира таится глубоко запрятанный страх.
— Извините, — сказала Мэйбл. — Две бубны.
— Четыре черви, — сказала Би Андерсон, и Мэйбл уступила.
Раздался негромкий звуковой сигнал. Зажглась надпись «Застегните привязные ремни».
— Говорит командир самолета Феррар, — сказал сочащийся дружелюбием голос. — Мы не знаем, что это была за вспышка, но на всякий случай просим вас пристегнуть ремни. Еще одно: какая бы это ни была вспышка, она произошла далеко от нас. — Голос летчика успокаивал, вселял уверенность.
А не заторговалась ли Би? О господи, понимает ли она, что означает объявление «двух бубей»? После такого объявления повышать?..
Раздался странный звук: будто медленно разорвали пополам что-то огромное. «Семьсот сорок седьмой» внезапно взревел, резко ускорил полет.
Мэйбл читала, что опытные путешественники вообще не расстегивают свои привязные ремни, но, не затягивая, оставляют их так, чтобы они свободно провисали. С самого начала Мэйбл распорядилась своим ремнем именно таким образом. А теперь Мэйбл неторопливо расстегнула ремень, положила карты рубашкой вверх и, нетвердо ступая, удерживая равновесие, направилась к свободным креслам возле иллюминатора.
— Мать, ты куда это? — спросил Чет.
Мэйбл содрогнулась — настолько ненавистным ей было это обращение «мать». «Мать»— это ведь так по-деревенски. Облокотившись на сиденье, она выглянула в иллюминатор.
Громадный нос самолета опущен вниз, он опускается еще ниже. Впечатление такое, будто экипаж самолета пытается справиться с внезапным ветром. И скорость ветра приблизительно равна скорости самого самолета. Крылья потеряли свою подъемную силу. «Семьсот сорок седьмой» падал, словно опавший лист, дергался, кренился из стороны в сторону — словно экипаж старался удержать его в полете.
Мэйбл увидела лежащий впереди по курсу Нью-Йорк. Вон Эмпайр Стэйт Билдинг, вон Статуя Свободы, вон Всемирный торговый центр. Все выглядело именно так, как и представляла заранее Мэйбл, но почему-то под наклоном в сорок пять градусов. Где-то там, внизу, ее дочь, должно быть, уже едет в аэропорт имени Кеннеди — чтобы встретить своих родителей и познакомить их с парнем, за которого она собирается выйти замуж.
С крыльев самолета сорвало заклепки. «Семьсот сорок седьмой» задрожал, завибрировал. Словно испуганные бабочки, слетели со стола карты Мэйбл. Она ощутила, как самолет подбросило вверх. Ударом — вверх, выбивая его из снижения.
Высоко в небе мчались черные тучи. Они походили на громадную завесу. Они мчались быстрее, чем самолет. Мчались и рассыпали вспышки. Повсюду молнии. Гигантская огненная стрела ударила в Статую Свободы и заплясала вокруг ее поднятого вверх факела. А следующая молния ударила в самолет.
За Океанским бульваром — крутой откос. По дну его, вдоль берега, шло шоссе тихоокеанского побережья. А далее — океан. Бородатый человек стоял на берегу и рассматривал горизонт. Глаза его искрились неподдельной радостью.
Лишь секунду-две длилась вспышка, но она была ослепительной. А когда она погасла, на сетчатке глаз бородатого еще горел образ пылающего голубым шара. Красная вспышка… Необычная молния прочертила в небе вертикальную линию… Бородатый обернулся со счастливой улыбкой.
— Молитесь! — крикнул он. — Судный день настал!
Несколько прохожих остановились, уставившись на него. А в основном прохожие не обращали на него внимания, хотя он и производил в высшей степени внушительное впечатление: глаза горят от радости, густая черная борода с двумя снежно-белыми прядями, спускающимися от подбородка. Но один прохожий обернулся и сказал:
— Если вы не отойдете от края, для вас действительно настанет сегодня Судный день. Будет землетрясение.
Бородатый отвернулся от прохожего.
Другой — чернокожий, в дорогом деловом костюме, — попытался более настойчиво воззвать к его разуму:
— Если во время падения кометы вы окажетесь на самом краю, то остаток Судного дня пройдет мимо вас. Не упрямьтесь!
Бородатый кивнул — как бы про себя. Повернулся и направился к тротуару, где толпились люди.
— Спасибо, брат.
Земля содрогнулась и застонала.
Бородатому удалось удержаться на ногах. Он увидел человека в коричневом костюме, стоявшего на коленях, и тоже опустился на колени. Земля затряслась, часть круто уходящего вниз берега отвалилась. И если бы бородатый не убрался оттуда, оползень унес бы его с собой.
— Ибо Он придет, — закричал бородатый. — Ибо Он придет, чтобы судить Землю…
Бизнесмен подхватил псалом:
— И будет судить справедливо мир и людей по правде своей…
Окружающие присоединились к пению. Обретая подвижность, земля гнулась под ногами, дергалась.
— Восславим отца и…
Внезапный сильный толчок сбил людей наземь. Упавшие поднимались, вновь становились на колени. Тряска вдруг прекратилась, и многие заспешили прочь: найти машину, убраться подальше в глубь страны…
— О Небеса, благословенные Господом, — выкрикивал бородатый. Оставшиеся подхватили. Бородатый знал весь псалом наизусть, а подпевать нетрудно.
Море взбурлило. Стремительные волны покрылись пузырями. И все скрыла слепящая завеса соленого на вкус дождя. Многие из тех, кто окружил бородатого, помчались прочь — в заполненную дождем тьму. Но бородатый продолжал молиться, и люди из дома на противоположной стороне улицы начали молиться вместе с ним.
— О моря и потоки, благословенные Господом! Восхвалите Его и возвеличьте на веки вечные!
Дождь усилился, но как раз перед бородатым и его паствой вследствие странной игры порывов ветра образовался просвет. Можно было видеть весь берег вплоть до опустевшего пляжа. Уровень воды заметно понизился, вода отхлынула, оставив на песке бьющихся под дождем рыб.
— О киты и все, кто плавает в водах, благословенны вы Господом…
Молитва кончилась. Люди стояли на коленях, вокруг — хлещущий дождь и вспышки молний. Бородатому показалось, что он видит сквозь дождь, как в дальней дали, за отхлынувшими водами, за горизонтом, океан вздымается чудовищным горбом, отвесной стеной, которая прокатится через весь мир.
— О Господи, спаси нас, ибо наступают воды, которые захлестнут даже душу мою! — закричал бородатый. Прочие не знали этого псалома, но слушали, затаив дыхание. Со стороны океана донесся зловещий гул. — Я увяз в глубокой трясине, бездонной трясине. Я погружаюсь в глубокие воды, и потоки захлестывают меня.
Нет, подумал бородатый. Оставшаяся часть этого псалома в данном случае не подходит. И начал снова:
— Господь — мой пастырь. У меня не будет недостатка ни в чем.
Стремительно надвигался водяной вал. Люди перестали петь псалом. Одна из женщин поднялась с колен.
— Молитесь, — сказал бородатый.
Грохот, издаваемый океаном, заглушил остальные слова. Завеса дождя окутала людей. Завеса дождя — теплого, скрывшего из вида океан и волну. Она мчалась к берегу — вздымающаяся все выше стена воды. Она была выше самого высокого небоскреба. Всесокрушающая колесница Джаггернаута — вода, вскипающая грязно-белой пеной. Зеленая стена воды. Бородатый увидел что-то крошечное, двигающееся поперек ее склона. А потом стена обрушилась на него и его паству.
Джил отдыхал, лежа на доске, вниз лицом. В голове медленно тянулись мысли. Вместе с остальными он ждал, когда накатит большая волна. Под животом шуршала вода. Горячие лучи солнца припекали спину. Сбоку подпрыгивали на волнах, выстроившись в линию, остальные доски для серфинга.
Дженина поймала его взгляд и улыбнулась ленивой улыбкой. В улыбке — обещание и воспоминание об уже бывшем. Ее мужа нет в городе, и он будет отсутствовать еще три дня. Ответная улыбка Джила не выражала ничего. Он ждал волну. Здесь, у пляжа Санта-Моники, хороших волн не бывает. Но Дженина живет неподалеку, а хорошие волны никуда не денутся: будут и другие дни.
По берегу вразброс стояли дома. Вид у них был нарядный и новый, а вот дома на пляже Малиби выглядят совсем иначе: они всегда кажутся более старыми, чем есть на самом деле. Нет, на этих домах тоже заметны признаки старения. Там, где земля граничит с морем, все разрушается быстро. Джил, как и все остальные, кто покачивается сейчас на волнах (а прекрасное сегодня утро), был молод. Джилу семнадцать лет, он дочерна загорелый. Его длинные волосы выгорели почти добела. Выпуклые мышцы, словно пластины, покрывающие шкуру броненосца. Джилу нравилось, что он выглядит старше, чем на самом деле. Отец выкинул его из дома, но Джилу не приходилось платить ни за жилье, ни за еду. Всегда найдутся женщины старше тебя.
Когда он вспоминал о муже Дженины, то думал о нем с дружелюбием. Происходящее казалось Джилу лишь забавным. Муж Дженины не вызывал у Джила враждебных чувств. Джил не стремился к чему-либо стабильному. И ею вправе был бы завладеть любой парень, которому хотелось постоянно качать из нее деньги…
У Джила скосило глаза: так ярко что-то сверкнуло. «Оно» пылало, Джил зажмурился. Зажмурился рефлекторно. Плюс опыт: достаточно часто колол глаза отраженный волнами свет. Сквозь сомкнутые веки Джил увидел, как угасло пылание, он открыл глаза. Оглядел море. Идет волна?
Он увидел, как из-за горизонта вздымается огненная туча. Джил смотрел на нес, щурился, он не мог поверить, что это все на самом деле…
— Идет большая волна, — встав на колени, крикнул Джил.
— Где она? — крикнул Кори.
— Скоро ее увидишь, — крикнул Джил. Сомнений у него не возникало. Он развернул доску и сильными гребками погнал ее в море. Он согнулся так, что щека его почти касалась доски. Глубоко загребал своими длинными руками. Он был здорово испуган — но никто никогда не узнает об этом.
— Подожди меня, — крикнула Дженина.
Джил продолжал грести. Остальные поплыли следом, но выдержать такой темп мог лишь сильный. Рядом держался только Кори.
— Я видел огненный шар! — крикнул он, задыхаясь. — Это Молот Люцифера!.. Цунами!..
Джил ничего не ответил. Сказанное Кори пугало, лишало сил. Остальные загомонили. Джил увеличил скорость, оставив их позади. Когда происходит подобное, мужчина должен оставаться один. Он начал постигать, что сейчас может наступить смерть.
Начался дождь. Джил продолжал грести. Оглянулся и увидел, как оседают берег и стоящие на его склоне дома и на этом месте возникает новое протяженное взморье — поблескивает мокрым. Среди холмов над Малиби вспыхивали молнии.
Очертания гор менялись. Аккуратные дома Санта-Моники закувыркались, превратились в груды щебня.
Горизонт пошел вверх.
Смерть, неизбежная смерть. Но если смерть неизбежна, то что остается? Соблюдать стиль, только соблюдать стиль. Джил продолжал грести, оседлав уходящую из-под доски волну. Греб, пока волна не укатилась. Отнесло его далеко. Джил развернул доску, стал ждать.
Остальные последовали его примеру, развернулись. Растянулись на залитых дождем волнах на несколько сотен ярдов. Если они что-либо кричали, Джил их не слышал. Сзади накатывался ужасающий грохот. Джил выждал еще мгновение — и начал грести изо всех сил. Он делал глубокие, правильные гребки. Хорошие, как надо, гребки.
Он скользил вниз по склону громадной зеленой волны, волны-стены, вода неуступчиво вздымалась. Джил стоял на четвереньках, кровь прилила к его лицу. Глаза его вылезли из орбит, из носа потекла кровь. Напряжение было чудовищным, непереносимым. Потом сделалось легче. На набранной скорости Джил развернул доску. Балансируя на коленях, скользил наискось вниз по склону почти вертикальной стены…
Он встал. Ему нужно видеть — больше, как можно больше. Если он действительно выдержал, удержался, достиг самого гребня волны, значит, гребень уже прокатился дальше. Значит, он действительно выжил, он справился, смог! Теперь съезжать вниз, и делать это безупречно…
Прочие доски тоже повернули. Джил видел их — они впереди, беспорядочно разбросанные по склону зеленой стены. Кори поворот исполнил неправильно. Он пронесся внизу, мчался с дикой скоростью, смотреть на него было страшно.
Их несло к берегу. Их доски были много выше берега. Санаторий, пирс Санта-Моники и выстроенный на нем ресторан, яхты, стоявшие неподалеку на якоре, — все мгновенно скрылось под водой. А потом они увидели — сверху вниз — улицы и едущие по ним автомобили. Джил увидел на миг бородатого мужчину, стоявшего на коленях. А потом вода скрыла и бородатого, и тех, кто окружал его. Внизу волны-стены бился крутящийся хаос. Белая пена, несущиеся вихрем в водоворотах обломки, изуродованные трупы, пушинкой кувыркающиеся автомобили.
Под Джилом уже был Бульвар Санта-Моники. Волна перекатилась через мол. В грохочущей пене внизу замелькали обломки магазинов, тела продавцов, сломанные деревья, мотоциклы. Волна накатилась на дома — Джил крепился, готовясь к столкновению, пригибался пониже. Доска дергалась под ногами — он едва не потерял ее. Джил увидел, как вода захлестнула Томми Шумахера, Томми исчез, доска его высоко подпрыгнула и беспорядочно закрутилась. Теперь на воде остались лишь две доски.
Пенящийся гребень волны был уже далеко. Далеко и вверху. А крутящийся хаос ее основания оказался слишком близко. Ноги страшно затекли, болели, силы кончались. На поверхности осталась лишь одна доска — много ниже Джила. Кто это? Не имеет значения: того, кто был на доске, накрыл крутящийся хаос, человек исчез. Джил рискнул: быстро оглянулся. Никого. На громадной волне он остался один.
О Господи, если он выживет, какую на этом можно будет построить историю, какой сделать фильм! Фильм посильнее, чем «Бесконечное лето», посильнее, чем «Расширяющийся ад». Фильм о серфинге, и лишь трюковые съемки будут стоить десять миллионов! Если только выдержат ноги! Он уже побил все рекорды, его наверняка уже занесло не меньше, чем на милю в глубь суши, никто никогда не удерживался на волне целую милю! На мили, казалось, возвышался над головой покрытый пеной ревущий гребень. На Джила стремительно мчался тридцатиэтажный «Дом Баррингтона».
От кометы остались лишь жалкие крохи. Несколько крупных обломков, обломков поменьше, осколки смерзшейся в лед грязи. Гравитационное поле Земли разбросало их по небу. Возможно, эти обломки и вернутся когда-нибудь в кометное гало, но никогда уже им не суждено воссоединиться заново.
На поверхности Земли один за другим возникали огненные кратеры. Когда обломок ударял в воду, вспышка была столь же яркой, как и при соударении с сушей. Но рана, нанесенная океану, внешне выглядела менее значительной. Вокруг вырастали волны-стены, окаймляя рану, оглаживая, заливая ее.
Один удар пришелся в Тихий океан. Волна вокруг кратера взметнулась на две мили в высоту. Она кипела. Давление расширяющегося перегретого пара оттолкнуло волну.
Раскаленный пар поднялся колонной — прозрачной как стекло. В этой колонне содержались соль выпаренной воды океана, осадок со дна, частицы врезавшегося в океан обломка. Достигнув края атмосферы, колонна начала расплываться, превратилась во все расширяющийся водоворот.
Мегатонны пара остывали. Вокруг частиц стала конденсироваться вода. Они начали выпадать из тучи — мелкие капли перемешанной с грязью воды. Падая, сливались. Они были еще горячими.
Оказавшись в нижних, более сухих слоях атмосферы, они вновь испарялись.
ПАДЕНИЕ МОЛОТА: ДВА
О, грешник, куда ты собрался бежать?
О, грешник, куда ты собрался бежать?
О, грешник, куда ты собрался бежать?
Настал день.
Магазин, где продавались телевизоры, был закрыт. И будет закрыт еще в течение часа. Тим Хамнер кинулся на поиски — бар, парикмахерская, что угодно, лишь бы там был расположен телевизор. И ничего не нашел.
Мелькнула было мысль о такси, но это глупо. Такси в Лос-Анджелесе не раскатывают по улицам в поисках клиентов. Они приезжают по телефонному вызову, но ждать, может быть, придется долго. Нет. Ему не добраться до ИРД, а ядро кометы Хамнера-Брауна, должно быть, как раз сейчас находится на самом близком расстоянии от Земли и вот-вот начнет удаляться! Астронавты ведут наблюдения и посылают записи на Землю, а Тим Хамнер ничего не увидит!
Полиция оттеснила детей, но на состояние затора сие не повлияло. Слишком много брошенных своими водителями машин. «А что теперь? — подумал Тим. — Может быть, мне удастся…»
Словно яркая лампа вспыхнула где-то за спиной: раз — и погасла. Тим замигал. Что это было на самом деле, то, что он видел? Там, в южном направлении, ничего нет. Лишь зеленовато-коричневые холмы Гриффит-парка, и вон двое едут верхом по тропинке.
Тим нахмурился, потом, полный дум, пошел обратно к своей машине. В кабине установлен телефон, и такси — с не меньшим успехом, чем из будки, — можно будет вызвать оттуда.
Двое одетых в белые балахоны детей (один — с красной вышивкой на балахоне, а балахон-то — не просто так, а сшит у портного) шагнули ему навстречу. Тим увернулся. Дети остановили следующего пешехода:
— Молитесь, люди! Даже сейчас, когда настал час, еще не слишком поздно…
Когда Тим наконец добрался до своей машины, гудки и гневные вопли слились уже в яростное крещендо…
Земля вздрогнула. Внезапный резкий толчок, затем второй, более мягкий. Здания закачались. Стекла в домах поблизости треснули. Множественный звук упавшего наземь стекла. Тим услышал это, потому что автомобильные гудки внезапно смолкли. Все будто окаменели на месте. Из супермаркета выскочило несколько человек. Еще несколько остановились в дверях, готовые выскочить при следующем толчке.
Но ничего не произошло. Снова завыли сирены автомобилей. Люди завопили, завизжали. Тим открыл дверь своей машины и потянулся за трубкой радиотелефона…
Земля вздрогнула снова. Снова звуки падающего стекла. Кто-то истошно кричал. И — опять — тишина. Из рощицы, насаженной рядом со «Студией Диснея», вылетела стая ворон. Вороны каркали на стоявших внизу людей, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Медленно тянулись секунды, и снова уже завопили гудки автомашин — и тут Тима с размаху бросило на асфальт.
На этот раз толчки не прекратились. Земля вздрагивала, крутилась, тряслась, и каждый раз, когда Тим пытался встать, его сбивало с ног снова. И казалось, что это никогда не прекратится.
Кресло лежало, опрокинувшись, погребенное под грудой каталогов. В кресле — Эйлин. Голова ее страшно болела. Юбка задралась до самого пояса.
Эйлин очень медленно и очень осторожно вылезла из кресла. Медленно и осторожно, потому что все вокруг было усеяно осколками стекла. Потом она одернула юбку. Чулки были сплошь в дырах. По левой ляжке тянулся длинный узкий потек крови. Эйлин смотрела на потек, боясь дотронуться. Удостоверившись, что кровь больше не идет, дотронулась.
В приемной царил хаос. Рассыпанные каталоги, сломанный кофейный столик, опрокинувшиеся полки, осколки оконного стекла. Эйлин потрясла головой. Голова кружилась. В ней прыгали всякие идиотские мысли. Почему от одного оконного стекла так много осколков? Потом в голове прояснилось. Эйлин поняла, что тяжеленные полки и стоявшие на них книги, падая, каким-то чудом миновали ее голову. Каждая полка и каждая книга — каким-то чудом. Голова продолжала кружиться, Эйлин тяжело оперлась о секретарский стол.
Она увидела Джо Корригана.
Громадное сплошное стекло окна упало внутрь помещения. А Корриган сидел возле окна. Все вокруг него было усеяно осколками. Пошатываясь, Эйлин подошла к нему, опустилась на колени. Осколки стекла впились в кожу. Кусок стекла размером с добрый кинжал пропорол щеку и глубоко воткнулся в горло Корригана. Под раной обильно натекла кровь, но кровотечение уже прекратилось. Глаза и рот Корригана были широко открыты.
Эйлин вытащила осколок-кинжал из горла Корригана, приложила ладонь к ране. Почувствовала удивление, что кровь больше не идет. Что надо делать, когда перерезано горло? Там, за стенами дома, полиция, с одним из полицейских Эйлин знакома. Она глубоко втянула в себя воздух, готовясь испустить пронзительный крик. Затем — услышала.