Страница:
Раздались крики: — Да, черт возьми! Мы будем рады им!
Тим Хамнер протянул к толпе руки. Умоляюще протянул, ладонями вперед. Он шатался, ведь он был ранен в бедро. На глазах его вскипали слезы.
— Разве вы не понимаете?! Ядерный центр! Мы не можем оставить его! Но если мы не получим помощи, Новое Братство его уничтожит!
— Нет, черт возьми, — пробормотал Гарви. И почувствовал, как напряглась, стоящая рядом Маурин. — Больше войн не будет, — сказал Гарви. — Хватит с нас. Харди прав. — Он глянул на Маурин, ожидая увидеть в ее глазах одобрение, но Маурин ответила ему ничего не выражающим взглядом.
Джордж Кристофер расхохотался. Голос его, как и голос Эла Харди, разнесся по всему залу. — Они, черт побери, слишком ослаблены, чтобы напасть на кого бы то ни было, — крикнул он. — Сперва мы потрепали их. А потом — вы. Они будут без остановки удирать до самого Лос-Анджелеса. С какой стати нам беспокоиться из-за них? Мы гнались за этими ублюдками добрых пятьдесят миль!
В зале засмеялись. Маурин отодвинулась от Гарви, подошла к своему отцу. Встала сзади него. Она заговорила, голос ее не разносился по залу подобно голосу Харди. Но в этом голосе звучали такие нотки, что в конференц-зале воцарилась тишина. Все молча слушали, что говорит Маурин.
— У них еще есть оружие, — сказала она. — И Тим, вы сказали, что их предводители еще живы…
— По крайней мере, один из них, — ответил Тим. — Сумасшедший проповедник.
— Значит, они снова попытаются уничтожить ядерный центр, — сказала Маурин. — Пока он жив, он будет пытаться добиться этого. — Она обернулась к Харди. — Эл, вы и сами это знаете. Вы слышали, что рассказывал Хьюго Бек. Вы это знаете.
— Да, — сказал Харди. — Мы не сможем защитить ядерный центр. — Но я снова приглашаю всех, кто захочет, переселиться сюда. Жить вместе с нами.
— Это совершенно верно, что Братство больше не представляет угрозы для нас, — заявил Джордж Кристофер. — Они сюда не вернутся.
— Но они… — неизвестно, что хотел сказать Хардли, потому что его прервал взмах руки сенатора Джеллисона. — Слушаю, сэр, — и Харди спросил: — Вы хотите выступить со сцены, сенатор? — Нет, — Джеллисон встал. — Давайте заканчивать побыстрее этот разговор, — сказал он. Его голос звучал глухо. Так говорят либо пьяные, либо смертельно уставшие люди — но все знали, что сенатор пьян не был. — Мы все согласны в одном, не так ли? Братство не имеет достаточно сил, чтобы представлять угрозу для нас, для нашей долины. Но их руководители еще живы, и они обладают достаточной мощью, чтобы уничтожить ядерный центр. Они это могут сделать не потому, что так сильны, а потому, что атомная электростанция слишком уязвима.
Хамнер аж подпрыгнул при этих словах. Он чуть не прервал сенатора — но не посмел. Когда он заговорил, он заговорил осторожно, взвешивая каждое слово, но он слишком устал, осознание спасти, необходимость спасти АЭС было слишком сильным. — Да! Мы уязвимы. Как этот кит, — он ткнул рукой в сторону витрины. — Как последний в мире образец стьюбеновского хрусталя. Если ядерный центр остановится на один день…
— АЭС — как хрусталь, прекрасна и уязвима, — оборвал его фразу Эл Харди. — Сенатор, вы хотите сказать еще что-нибудь?
Джеллисон качнул массивной своей головой:
— Только одно. Обдумайте все как следует. Тщательно. Это, может быть, будет наиболее важным решением, которое мы когда-либо принимали… с Того дня, — он тяжело сел. — Продолжайте пожалуйста.
Харди обеспокоенно поглядел на сенатора, потом жестом подозвал одну из стоявших поблизости женщин. Что-то сказал ей — слишком тихо, чтобы Гарви мог расслышать. Женщина ушла. Затем Эл снова встал у трибуны.
— Прекрасная и уязвимая, — сказал он. — Прекрасная и уязвимая, но вряд ли она она может быть особо полезной для крестьянской общины…
— Не особо полезной?! — взорвался Тим. — Энергия! Чистая одежда! освещение…
— Это все роскошь, — оборвал Эл Харди. — Какую ценность имеет то, о чем вы сейчас упомянули для нашего выживания? Мы представляем собой сельскую общину. Все висит буквально на волоске. Какие-то считанные недели назад мы не знали, удастся ли нам пережить зиму. Теперь знаем: да, удастся. Какие-то считанные дни назад мы не знали, сможем ли мы дать отпор людоедам. Мы смогли дать им отпор. Положение у нас сейчас вполне благополучное, нам предстоит масса работы, и мы не можем приносить людские жизни в жертву ненужной нам войне, — Эл глянул в сторону Джорджа Кристофера. — Вы согласны, Джордж? Когда мы сражались — никто из нас не обратился в бегство. Но зачем добиваться новой войны?
— Я считаю, ни к чему, — ответил Кристофер. — Нашу войну мы уже выиграли.
Послышались невнятные возгласы одобрения. Гарви шагнул вперед, намереваясь тоже поддержать мнение Эла и Харди.
— Хватит войн. Не будет больше этого — когда целишься из арбалета…
Он ощутил, как схватили его за руку. Это стоявшая рядом Маурин. Она с мольбой глядела на Гарви.
— Не дай им сделать эту глупость, — сказала она. — Заставь их понять! — Рука ее упала с руки Гарви, Маурин нагнулась к сенатору: — Папа! Скажи им. Мы обязаны… сражаться. Потому что обязаны спасти атомную электростанцию.
— Зачем? — спросил Джеллисон. — Разве недостаточно с нас было этой войны? Впрочем, все это неважно. Я не могу приказать им. Они не согласятся. Не пойдут воевать.
— Пойдут. Если ты скажешь им, то пойдут.
Джеллисон ничего не ответил. Маурин вновь обернулась к Гарви.
Взгляд Рэнделла не выражал желания понять ее.
— Послушай, — сказал Гарви. — Послушай Эла.
— Просто послать подкрепление — недостаточно, Тим, — говорил Эл Харди. — Шеф Хартман, сенатор, мэр и я сегодня уже обсуждали эту проблему. Мы не забыли о вас! Цена чрезмерно высока. Вы сами сказали, что ядерный центр слишком уязвим. Недостаточно поставить там гарнизон. Недостаточно пополнить количество находящихся там бойцов. Нужно как-то не допустить, чтобы один — всего один! — снаряд, пущенный из мортиры Братства, попал, в так называемую, болевую точку АЭС. Скажите, если б тот работник электростанции не перекрыл паровой клапан, разве это не означало бы уничтожения АЭС?
— Да, означало бы, — прорычал Тим. — Это означало бы, что нам конец. И тогда двадцатилетний парнишка ради спасения станции сознательно пошел на то, чтобы быть обваренным паром. И генерал Бейкер тоже сделал свой выбор.
— Тим, Тим, — умоляюще сказал Харди. — Вы ничего не поняли. Если просто послать подкрепление, никакой пользы от этого не будет. Послушайте, мы пошлем добровольцев. Разрешим отправиться на АЭС каждому, выразившему такое желание. И дадим им достаточное количество пищи и боеприпасов…
Лицо Тима просветлело, но лишь на мгновение.
— …но никакой пользы от этого не будет. Вы сами все понимаете. Чтобы спасти ядерный центр, нам нужно послать туда все наши силы. Всех до единого человека… Ибо, в таком случае надо не защищать электростанцию, а самим атаковать Новое Братство. Преследовать их, драться с ними, стереть их с лица земли. Захватить все имеющееся у них оружие. А затем расставить заставы по берегам озера. Пустить патрули. Не позволять врагу приблизиться к АЭС на расстояние, по крайней мере, мили. Для этого потребуются все имеющиеся в нашем распоряжении силы, Тим. Цена ужасающе высока.
— Но…
— Обдумайте это, — перебил Харди. — Патрули. Шпионы. Оккупационная армия. И все для того, чтобы остановить одного, — всего лишь одного! — фанатика, могущего нанести один — всего лишь один! — удар в какую-либо «болевую точку» АЭС. Не дать ему нанести удар, который остановит электростанцию хотя бы на один — всего лишь на один! — день. Задача состоит именно в этом. Так?
— В настоящее время так, — согласился Тим. Но если обеспечить мир и спокойствие хотя бы на несколько недель, Прайс успеет ввести в действие Номер два. И тогда, пока идет ремонт на одном номере, второй будет продолжать работу.
В большинстве собравшиеся в зале были трезвыми и могли рассуждать здраво. Последние запасы спиртных напитков (равно как и запасы кофе) кончились. Бормотание голосов — люди переговаривались друг с другом, спорили. Гарви видел, что мнения разделились. Но, похоже, большинство не согласны с Тимом. Так и должно было случиться, подумал Гарви. Больше никаких войн не будет.
Но… Он посмотрел на Маурин. Теперь она рыдала, не скрываясь. Из-за Бейкера? Бейкер сделал свой выбор. А будь воля Маурин, она бы не дала ему бесполезно погибнуть — так? Ее глаза встретились с его взглядом.
— Скажи им, — прошептала она. — Заставь их понять.
— Я и сам-то ничего не понимаю, — сказал Гарви.
— Это — о том, какие границы являются для нас допустимыми, — сказала Маурин. — Цивилизация имеет те этические нормы, которые она может себе позволить. Мы себе многого позволить не можем. Мы не можем себе позволить проявлять к врагам милосердие… ты знаешь, что я имею в виду.
Гарви передернуло. Он это хорошо знал.
Вошла Леонилла Малик. Она прошла окружным путем, через кабинет мэра. Нагнулась к сенатору:
— Мне сообщили, что вы нуждаетесь во мне.
— Кто вам это сказал? — спросил Джеллисон.
— Мистер Харди.
— Со мной все в порядке. Возвращайтесь в госпиталь.
— Сейчас на дежурстве доктор Вальдемар. У меня есть несколько свободных минут. — Не обращая внимания на протест сенатора, Леонилла заботливо осмотрела его. Вид у нее был очень профессиональный и внушающий доверие.
— Мы должны подсчитать, чего нам это будет стоить, — продолжал говорить Харди. — Вы требуете, чтобы мы рискнули всем. Сейчас у нас есть гарантия того, что мы выживем. Мы живы. Последняя наша битва позади, мы сражались и победили. Тим, электрическое освещение не стоит того, чтобы отбрасывать все достигнутое.
От усталости и боли Тима Хамнера зашатало.
— Мы не оставим АЭС, — сказал он. — Мы будем драться. Мы все будем драться, — но в голосе Тима не чувствовалось силы. В нем звучала лишь безнадежность.
— Сделай что-нибудь, — сказала Маурин. — Скажи им, — она снова вцепилась в руку Тима.
Лучше скажи ты сама.
— Я — не могу. Но ты теперь герой.
Это твоя группа сдерживала солдат Братства…
— Твое положение здесь достаточно высоко в любом случае, — ответил Гарви.
— Давай скажем им и ты, и я, — попросила Маурин. — Поддерживай меня. Скажем им вместе. Вместе.
«Но для чего это все?»— подумал Гарви. Зачем ей это надо, черт побери? Завелась ли она так именно из-за ядерного центра? Или потому, что ее гложет память о Джонни Бейкере? Или потому что то, что рядом с Джорджем Кристофером оказалась Мария, вызывает у нее ревность? Но каковы бы ни были движущие ею мотивы, она сейчас в сущности предлагает ему, Гарви, руководство Твердыней. И во взгляде Маурин ясно читалось, что другого подобного случая не будет.
— Нам придется выбить их с занятой ими территории, — говорил Эл Харди. — Дик этого сделать не смог…
— А мы сможем! — закричал тим. — Вы уже били их! Сможем! Сможем и захватить, и удержать за собой их землю!
Харди очень серьезно кивнул:
— Да, полагаю, что сможем. Сможем удержать за собой их территорию. Но, действительно, сперва надо занять ее… и при этом нечего надеяться на волшебное оружие. Когда сам атакуешь, от газовых бомб и гранат особого проку не будет. Мы потеряем людей. Много людей. Во сколько жизней вы оцениваете ваше электрическое освещение?
— Оно стоит многих жизней, — голос Леониллы Малик разнесся по всему залу. — Если б у меня в операционной прошлой ночью было такое освещение, если б в операционной было по-настоящему светло, я бы спасла — по меньшей мере — на десять человек больше.
Маурин пошла к сцене. Гарви поколебался, потом двинулся вслед за нею. Что он скажет? Нужно снова вставлять обоймы в винтовку. «Вива ля републик!» «За короля и страну!», «Долг, честь, родина!», «Помни Аламо!», «Либерте! Эталите! Франтерните!» note 4Но никто никогда не шел в бой, крича: «Высокий жизненный уровень!» Или: «Горячие души и электробритвы!»
И как насчет меня? — думал он. Когда я дойду туда, это будет означать, что я за новую битву. И когда Новое Братство нападет на АЭС снова (у них будет другой плот, и на этом плоту будут опять установлены мортиры), а мне придется быть первым среди тех, кто пойдет в бой, и первым среди тех, кому предстоит быть разнесенным снарядом на куски. И что я буду кричать, умирая?
Он вспомнил битву: грохот, чувство полнейшего одиночества, страх. Стыд, охватывающий тебя в момент бегства. Ужас, если ты принудил себя не бежать. В какие-то моменты — да, приходилось спасаться бегством, но не бежать приходилось гораздо чаще. Точнее — почти постоянно. Рационально мыслящая и действующая армия д ол жн а все время спасаться бегством… Шагая вслед за Маурин, Гарви взял ее руку.
Она обернулась, ее взгляд был… полон абсолютного доверия. И любви. Она заговорила — тихо, чтобы никто другой не мог услышать ее.
— Все мы должны делать свое дело, — сказала она. — И это правильно. Ты понимаешь, что это правильно?
Они лишь чуть запоздали — но запоздали. Высказав свое мнение, Эл Харди уже отошел от трибуны. Толпа начала рассасываться, люди переговаривались. Гарви слышал обрывки разговоров.
— «Черт возьми, не знаю. Но абсолютно уверен, что драться мне больше не хочется.»
— «Проклятие, из-за этой АЭС пожертвовал собой Бейкер. Разве это ничего не означает?» «Я устал, Сью. Пошли домой».
Рик Деланти — прежде, чем Харди успел спуститься со сцены — протолкался вперед.
— Сенатор сказал, что решение, которое предстоит нам принять — решение большой важности, — сказал Рик. — Давайте обсудим все, не откладывая. Сейчас, — Гарви с облегчением увидел, что Рик уже не выглядел как человек, готовый совершить убийство. Но настроен он был, похоже, очень решительно. — Эл, вы сказали, что эту зиму мы наверняка переживем. Нельзя ли на эту тему поговорить чуть подробнее?
Харди пожал плечами:
— Как вам угодно. Мне казалось, что все уже сказано.
Улыбка Деланти была явно искусственной.
— А, дьявольщина! Эл, мы как раз собирались здесь, а спиртного больше нет, и завтра опять двигать валуны с места на место. Давайте прямо сейчас поговорим поподробнее. Обсудим. Мы переживем зиму?
— Да.
— Но кофе у нас не будет. Кофе у нас больше нет.
Харди нахмурился:
— Так.
— Как мы будем чинить свою одежду? Нужно ждать наступления ледников. Одежда просто сгниет — прямо на нас. Сможем ли мы добыть что-нибудь из затопленных сейчас водой магазинов?
— Пластиковые предметы одежды — возможно. Но с этим можно подождать, теперь не нужно опасаться, что Новое Братство успеет опередить нас. — Странно, но никто на этот раз не зааплодировал. — Одежду — по большей части — нам придется изготовить самим. Или, так сказать, отстреливать, — Харди улыбнулся.
— Транспорт? Легковые автомобили и грузовики — все это обречено на вымирание. Как род животных, где все производители оказались стерильными. Так, видимо? Меня интересует: не заездим ли мы своих лошадей?
Эл Харди полез рукой в затылок.
— Нет. Мне кажется, что хотя какое-то время — нет… Нет. Лошади размножаются довольно таки медленно. Но грузовики мы сможем использовать еще не один год.
— Чего еще у нас нет? Пенициллина?
— Да…
— Аспирина тоже нет? И спиртных напитков. И никаких обезболивающих медикаментов.
— Спиртное мы сможем изготовлять сами!
— Итак. Мы выживем. Проживем эту зиму, а потом следующую, а потом ту, что за ней, — Рик сделал паузу, но прежде чем Харди успел хоть слово сказать, он загремел: — Будем жить крестьянской жизнью! У нас здесь на сегодня намечено еще одно мероприятие. Детям, поймавшим за текущую неделю наибольшее количество крыс, будут выдаваться награды. Легко видеть, что так нам и предстоит провести остаток нашей жизни. Наши дети вырастут, как вполне квалифицированные крысоловы и свинопасы. Почетная работа. Необходимая работа. Никто не в праве пренебрегать ею. Но… разве не хочется нам надеяться на что-либо получше?!
— А еще мы ввели рабство, — продолжал Деланти. — Не потому, что нам хочется иметь рабов. А потому, что они необходимы нам. Э то н ам— т о, в ла де вш им мо лн ия ми!
Эти слова наотмашь ударили Гарви Рэнделла. Они причинили ему почти физическую боль. Он видел, что и остальные ощутили почти физическую боль. Во всяком случае — большинство. Они застыли, они уже не могли уйти из зала.
— Безусловно, здесь, в этой долине, мы прожить кое-как сможем. Если прозябание можно назвать жизнью! — закричал Деланти. — Мы можем не вылезать отсюда, мы будем в безопасности, и будут подрастать наши дети — гоняя свиней на выпас и собирая дерьмо. Здесь есть многое, чем мы по праву можем гордиться — потому что дела у нас обстоят намного лучше, чем могли бы быть… Но разве этого достаточно? Достаточно ли для нас, подчеркиваю — для нас! — прозябать в безопасности, оставив всех остальных на погибель? Все вы говорили, что вам очень жалко людей, которых вы не пускали к себе. Что вам очень жалко тех, кого вы отсылали обратно во внешний мир. Что ж, теперь у нас появилась другая возможность. Мы можем превратить весь Внешний мир, всю эту проклятую Долину Сан-Иоаквин в столь же безопасное место, как наша Твердыня.
— Или мы можем выбрать другой путь. Мы можем, не высовывая носа, оставаться здесь. Будем в безопасности как… как суслики. Но если мы откажемся от борьбы в этот раз, то тоже самое произойдет и в следующий раз. И еще раз в следующий, и снова в следующий. И через пятьдесят лет ваши потомки, услышав гром, будут прятаться под кроватью. Туда всегда лезли, прячась от грома богов. Крестьяне в древние времена… во все времена верили, что гром — это оружие богов.
— А комета! Мы-то знаем, что такое комета. Случись все это через десять с небольшим лет, мы смогли бы столкнуться и столкнуть эту чертову комету с дороги Земли! Я был в космосе. Мне там уже больше не бывать, но ваши дети смогут снова выйти в космос! Смогут, черт побери! Если у нас будет атомная электростанция, то через двадцать лет мы снова выйдем в космос. Мы обладаем необходимыми знаниями, и все, что нам нужно будет — это энергия, а источник энергии находится там, не далее чем в пятидесяти милях отсюда. Будет там находиться, если у нас хватит мужества спасти его от уничтожения. Подумайте над этим. У вас есть выбор. Продолжать прежнюю жизнь и окончательно стать крестьянами. Крестьянами, как в добрые старые времена. Обладающими личной безопасностью крестьянами. Обычными суеверными крестьянами. Или снова завоевать вселенную. Снова овладеть молниями.
Рик сделал паузу — но не настолько длинную паузу, чтобы кто-нибудь успел высказать свои предложения.
— Я отправляюсь защищать АЭС, — сказал он. — Леонилла?
— Конечно, — Леонилла Малик подошла к сцене.
— Я тоже! — с дальнего конца зала крикнул Товарищ, генерал Яков. — Чтобы мы овладели молниями!
— Пора, — Гарви шлепнул Маурин по заду и быстро пошел к сцене. Очень быстрым шагом: момент упускать нельзя. Решение было единственным и простым. Гарви четко знал, какие слова он выкрикнет через миг.
— Отряд Рэнделла?!
— Конечно! — закричал в ответ кто-то. И уже рядом с Гарви встала Маурин, и проталкивался вперед какой-то фермер; и возле Гарви уже были Тим Хамнер и мэр Зейц. Мария Ванс и Джордж Кристофер яростно спорили. Это хорошо! Мария входила в отряд Рэнделла, а не в группу Кристофера. Значит, Кристофер тоже присоединится.
Эл Харди застыл в смущении. Ему хотелось что-то сказать — но приказ, светившийся в глазах Маурин, заставлял молчать.
Он еще может остановить этот порыв, подумал Гарви Рэнделл. И это потребует от него не таких уж больших усилий. Раз все согласны, дать задний ход, будет, конечно, не легко, однако такое еще возможно. Но когда порыв наберет инерцию, его уже ничем не остановишь. Эл Харди обладает достаточной властью, чтобы все переменить пока не поздно…
Харди отвел взгляд на сенатора. Старик привстал со своего кресла, он задыхался, разевая рот. И рухнул обратно в кресло. Леонилла кинулась к Джеллисону, но он жестом остановил ее, кивком позвал к себе Харди.
— Эл, — просипел он.
С собой Леонилла принесла сюда свою медицинскую сумку скорой помощи. Эта сумка и сейчас находилась в кабинете мэра. Леонилла открыла сумку, выхватила шприц. Преодолев слабое сопротивление сенатора, она расстегнула ему куртку и рубашку. Быстро протерла ему тампоном грудь. И воткнула иглу прямо в грудь, рядом с сердцем. Эл Харди прорывался сквозь толпу, как сумасшедший. Пробился, упал на колени возле задыхающегося сенатора. Джеллисон бился, корчился в кресле. Пытался руками дотянуться до своей груди — но руки держали шеф Хартман и еще кто-то. Глаза сенатора остановились на Эле Харди.
— Эл…
— Слушаю, сэр — Харди отозвался задушенным, почти неслышным голосом. Наклонился ближе к сенатору.
— Эл, не мешайте моим потомкам вновь овладеть молниями, — ясным голосом сказал сенатор. Этот голос разнесся по всему залу. На короткое мгновение глаза Джеллисона ярко вспыхнули. Но тело сенатора обмякло, и окружающие услышали лишь тихий, тут же оборвавшийся шепот:
— Пусть они снова овладеют молниями.
ЭПИЛОГ
На вершине невысокого холма стоял Тим Хамнер. Он перенес тяжесть своего тела с ноги на ногу, и в нагрудном кармане его хрустнула бумага.
Долгий откос внизу кипел активностью. Земля готовилась к севу, бороны тащили лошади и быки. А соседние участки уже вспахивались — с помощью тракторов, работающих на метаноле. На вспаханной земле сверкали мириады белых снежинок. Обогащенная горчичным газом и трупами солдат Нового Братства, эта земля даст обильный урожай.
По дороге с негромким жужжанием ехали три электромобиля. Такой же автомобиль стоял перед Тимом Хамнером — садись и поехали. Пора уже возвращаться, ехать туда, вниз, где ждет работа, но Тим постоял еще несколько лишних мгновений. Он наслаждался ярким солнечным светом и чисто-голубым весенним небом. Прекрасный сегодня выдался день.
Перед ним расстилалось море Сан-Иоаквин. Значительная его часть превратилась теперь в обширное болото. В море — если посмотреть прямо вперед — виднелся невысокий остров. На этом острове располагался лагерь для пленных солдат Братства, для тех из них, кто не захотел посвятить свою жизнь сельскому хозяйству. Лагерь организовал Яков. Все его называют Товарищем… и Товарищ никак не отказался от идеи коммунизма. Но марксистская теория утверждает, что история в своем развитии должна проходить определенные стадии. От рабовладельческого общества к феодализму, от феодализма к капитализму. А Долина к настоящему моменту едва ли миновала рабовладельческую стадию своей истории. На протяжении долгого времени для строительства коммунизма на этой земле никаких предпосылок не будет. Так что Товарищу покамест приходится заниматься перевоспитанием пленных.
Тим пожал плечами. Товарищ и Хукер поддерживают в лагере порядок. Пленные тоже занимаются — для себя — сельским хозяйством. А если кто-нибудь сбежит из них, никого это не беспокоит.
Если посмотреть налево, то далеко к югу увидишь белые плюмажи пара, поднимающиеся над ядерным центром. Если перевести взгляд поближе, увидишь бригады рабочих, тянущих провода электропередачи. Еще две недели, и Твердыня получит электроэнергию. Тим попытался представить, на что будет похожа новая жизнь — но представить это было трудно. Зима была тяжелой. Дьявольски тяжелой. Ребенок, родившийся у Эйлин, чуть не умер, он и сейчас находится в больнице. Детская смертность превышала пятьдесят процентов, но теперь она постепенно уменьшается. А записи Форрестера свидетельствуют, что когда будут найдены книги, оставленные им в Туджунге, обитатели долины будут знать, как изготовляется пенициллин.
Записи Форрестера. Это и составляет работу Тима — записать, перевести на бумагу кассеты и кассеты магнитозаписей, надиктованных перед смертью Даном Форрестером. Может быть, удалось бы успеть изготовить инсулин — если б все силы не ушли на защиту АЭС. И, разумеется, Дан Форрестер хорошо понимал, что лично для него означает решение защищать ядерный центр. Зима стоила жизни волшебнику Твердыни. Помимо Форрестера, умерли и многие другие. А вот узнать, что твой друг остался в живых — это всегда приятно. Тим похлопал себя по карману.
Прошлое иногда накидывается на тебя без предупреждения. ВОТ ЭТО ДА! ТИМ ХАМНЕР ПОХЛОПАЛ СЕБЯ ПО КАРМАНУ, ГДЕ ЛЕЖАЛА ТЕЛЕГРАММА. ПОЛОВИНА КОМЕТЫ! КИТС-ПИК ПОДТВЕРДИЛ ЕГО ОТКРЫТИЕ. Тим яростно затряс головой и рассмеялся про себя. Сейчас это была не телеграмма, а лишь истрепавшийся сморщенный (ему часто приходилось бывать под дождем) обрывок бумаги. Этот клочок вчера доставил Тиму почтальон Гарри: долговая расписка на 250.000 долларов.
Гарри Стиммс жив! Что теперь предложить ему в обмен на эту расписку? Работу на атомной электростанции? Стиммс явно обладает техническими наклонностями (и способностями тоже) а работники АЭС в долгу перед Тимом. А если устроить Стиммса на АЭС не удастся… может быть, тогда имеет смысл подарить ему тельную корову? Такая корова стоит в любом случае больше, чем 250.000 долларов. Тим, сощурясь, уставился в небо, он был очень собой доволен.
Небо пересекала тонкая белая линия. Кончик ее продвигался вперед прямо на глазах. Еще какое-то мгновение Тим все не мог понять, что это такое. ЗАКРИЧАТЬ, ПОДНЯТЬ ТРЕВОГУ! НО КАК ЖЕ ЭТА ШТУКА НАЗЫВАЛАСЬ ПРЕЖДЕ?!
— Ин… инверсионный след! Реактивный самолет!
В Твердыне были получены некоторые сообщения из Колорадо-Спрингз. Так было известно, что часть воздушного флота уцелела. Когда Гарви и Маурин вернутся из своей поездки в Туджунгу, к очистному баку, следующее, что им предстоит, это заключить соглашение с Колорадо-Спрингз. Но хотя радио и донесло сообщение о самолетах, совсем другое дело увидеть взаправдашний самолет своими собственными глазами. Увидеть эту тонкую белую линию, пересекающую небо. Тим давно забыл, какое это прекрасное зрелище.
Тим приветственно махнул рукой самолету.
— Вы можете летать, — сказал он. И с каждым словом голос его усиливался. — Вы можете летать. Зато мы владеем молниями.
АСТЕРОИД БЫЛ ПОРОЖДЕН КРУТИВШИМСЯ В ПУСТОТЕ КОСМОСА ЧУДОВИЩНЫМ ВОДОВОРОТОМ. НЕПРАВИЛЬНОЙ ФОРМЫ ЖЕЛЕЗНО-НИКЕЛЕВАЯ ГЛЫБА С КАМЕННЫМИ ВКРАПЛЕНИЯМИ. ДЛИНА НАИБОЛЬШЕЙ ОСИ АСТЕРОИДА СОСТАВЛЯЛА ТРИ МИЛИ. НЕВИДИМЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ГЛАЗУ, ГРОМАДНЫЙ АСТЕРОИД ОКАЗАЛСЯ ВЫБИТЫМ СО СВОЕЙ ОРБИТЫ МОЩНЫМ ПОЛЕМ ТЯГОТЕНИЯ ЮПИТЕРА И ВЫБРОШЕН В МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО.
Это случилось на втором витке длинной, почти эллиптической орбиты обращения астероида. Его железная поверхность покрылась странными, неизвестными на Земле льдами. Астероид прошел верхнюю точку кривой и начал свое возвращение обратно к солнцу.
На пути его оказалась гигантская черная планета. Кольцо планеты, состоящее из снеговых кометных комьев, сияло в свете звезд. Кольцо было широким, оно сверкало, оно было прекрасным. Инфракрасный свет пронизывал волнующуюся, словно раздергиваемую штормами поверхность кольца, его струи и сгущения. Здесь, в межзвездном пространстве, единственным небесным телом, обладающим значительной массой, была лишь черная планета. Астероид изменил направление движения, с нарастающей скоростью полетел на сближение с ней.
Льды, покрывающие железную поверхность астероида, начали таять. Их разогревало тепло инфракрасного излучения. Украшенная кольцом планета приближалась, росла. Делалась все огромнее.
Со скоростью двадцать миль в секунду астероид пропорол плоскость кольца. Теперь он удалялся от планеты. От соударений его поверхность покрывалась вмятинами. Даже не вмятинами, а светящимися кратерами. Собственное, пусть и небольшое гравитационное поле астероида притянуло к нему осколки ледяного вещества кольца. Эти осколки астероид уносил с собой. Они были словно свита, они летели как впереди астероида, так и вслед ему. Они, эти осколки, выстроились в определенном порядке — нечто вроде изогнутых рукавов спиральной галактики.
АСТЕРОИД В СОПРОВОЖДЕНИИ ОСКОЛКОВ КОМЕТНОГО ВЕЩЕСТВА ВЫРВАЛСЯ ИЗ ПОЛЯ ТЯГОТЕНИЯ ЧЕРНОГО ГИГАНТА. И НАЧАЛОСЬ ЕГО ДОЛГОЕ ПАДЕНИЕ ВГЛУБЬ ВОДОВОРОТА СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ.
Тим Хамнер протянул к толпе руки. Умоляюще протянул, ладонями вперед. Он шатался, ведь он был ранен в бедро. На глазах его вскипали слезы.
— Разве вы не понимаете?! Ядерный центр! Мы не можем оставить его! Но если мы не получим помощи, Новое Братство его уничтожит!
— Нет, черт возьми, — пробормотал Гарви. И почувствовал, как напряглась, стоящая рядом Маурин. — Больше войн не будет, — сказал Гарви. — Хватит с нас. Харди прав. — Он глянул на Маурин, ожидая увидеть в ее глазах одобрение, но Маурин ответила ему ничего не выражающим взглядом.
Джордж Кристофер расхохотался. Голос его, как и голос Эла Харди, разнесся по всему залу. — Они, черт побери, слишком ослаблены, чтобы напасть на кого бы то ни было, — крикнул он. — Сперва мы потрепали их. А потом — вы. Они будут без остановки удирать до самого Лос-Анджелеса. С какой стати нам беспокоиться из-за них? Мы гнались за этими ублюдками добрых пятьдесят миль!
В зале засмеялись. Маурин отодвинулась от Гарви, подошла к своему отцу. Встала сзади него. Она заговорила, голос ее не разносился по залу подобно голосу Харди. Но в этом голосе звучали такие нотки, что в конференц-зале воцарилась тишина. Все молча слушали, что говорит Маурин.
— У них еще есть оружие, — сказала она. — И Тим, вы сказали, что их предводители еще живы…
— По крайней мере, один из них, — ответил Тим. — Сумасшедший проповедник.
— Значит, они снова попытаются уничтожить ядерный центр, — сказала Маурин. — Пока он жив, он будет пытаться добиться этого. — Она обернулась к Харди. — Эл, вы и сами это знаете. Вы слышали, что рассказывал Хьюго Бек. Вы это знаете.
— Да, — сказал Харди. — Мы не сможем защитить ядерный центр. — Но я снова приглашаю всех, кто захочет, переселиться сюда. Жить вместе с нами.
— Это совершенно верно, что Братство больше не представляет угрозы для нас, — заявил Джордж Кристофер. — Они сюда не вернутся.
— Но они… — неизвестно, что хотел сказать Хардли, потому что его прервал взмах руки сенатора Джеллисона. — Слушаю, сэр, — и Харди спросил: — Вы хотите выступить со сцены, сенатор? — Нет, — Джеллисон встал. — Давайте заканчивать побыстрее этот разговор, — сказал он. Его голос звучал глухо. Так говорят либо пьяные, либо смертельно уставшие люди — но все знали, что сенатор пьян не был. — Мы все согласны в одном, не так ли? Братство не имеет достаточно сил, чтобы представлять угрозу для нас, для нашей долины. Но их руководители еще живы, и они обладают достаточной мощью, чтобы уничтожить ядерный центр. Они это могут сделать не потому, что так сильны, а потому, что атомная электростанция слишком уязвима.
Хамнер аж подпрыгнул при этих словах. Он чуть не прервал сенатора — но не посмел. Когда он заговорил, он заговорил осторожно, взвешивая каждое слово, но он слишком устал, осознание спасти, необходимость спасти АЭС было слишком сильным. — Да! Мы уязвимы. Как этот кит, — он ткнул рукой в сторону витрины. — Как последний в мире образец стьюбеновского хрусталя. Если ядерный центр остановится на один день…
— АЭС — как хрусталь, прекрасна и уязвима, — оборвал его фразу Эл Харди. — Сенатор, вы хотите сказать еще что-нибудь?
Джеллисон качнул массивной своей головой:
— Только одно. Обдумайте все как следует. Тщательно. Это, может быть, будет наиболее важным решением, которое мы когда-либо принимали… с Того дня, — он тяжело сел. — Продолжайте пожалуйста.
Харди обеспокоенно поглядел на сенатора, потом жестом подозвал одну из стоявших поблизости женщин. Что-то сказал ей — слишком тихо, чтобы Гарви мог расслышать. Женщина ушла. Затем Эл снова встал у трибуны.
— Прекрасная и уязвимая, — сказал он. — Прекрасная и уязвимая, но вряд ли она она может быть особо полезной для крестьянской общины…
— Не особо полезной?! — взорвался Тим. — Энергия! Чистая одежда! освещение…
— Это все роскошь, — оборвал Эл Харди. — Какую ценность имеет то, о чем вы сейчас упомянули для нашего выживания? Мы представляем собой сельскую общину. Все висит буквально на волоске. Какие-то считанные недели назад мы не знали, удастся ли нам пережить зиму. Теперь знаем: да, удастся. Какие-то считанные дни назад мы не знали, сможем ли мы дать отпор людоедам. Мы смогли дать им отпор. Положение у нас сейчас вполне благополучное, нам предстоит масса работы, и мы не можем приносить людские жизни в жертву ненужной нам войне, — Эл глянул в сторону Джорджа Кристофера. — Вы согласны, Джордж? Когда мы сражались — никто из нас не обратился в бегство. Но зачем добиваться новой войны?
— Я считаю, ни к чему, — ответил Кристофер. — Нашу войну мы уже выиграли.
Послышались невнятные возгласы одобрения. Гарви шагнул вперед, намереваясь тоже поддержать мнение Эла и Харди.
— Хватит войн. Не будет больше этого — когда целишься из арбалета…
Он ощутил, как схватили его за руку. Это стоявшая рядом Маурин. Она с мольбой глядела на Гарви.
— Не дай им сделать эту глупость, — сказала она. — Заставь их понять! — Рука ее упала с руки Гарви, Маурин нагнулась к сенатору: — Папа! Скажи им. Мы обязаны… сражаться. Потому что обязаны спасти атомную электростанцию.
— Зачем? — спросил Джеллисон. — Разве недостаточно с нас было этой войны? Впрочем, все это неважно. Я не могу приказать им. Они не согласятся. Не пойдут воевать.
— Пойдут. Если ты скажешь им, то пойдут.
Джеллисон ничего не ответил. Маурин вновь обернулась к Гарви.
Взгляд Рэнделла не выражал желания понять ее.
— Послушай, — сказал Гарви. — Послушай Эла.
— Просто послать подкрепление — недостаточно, Тим, — говорил Эл Харди. — Шеф Хартман, сенатор, мэр и я сегодня уже обсуждали эту проблему. Мы не забыли о вас! Цена чрезмерно высока. Вы сами сказали, что ядерный центр слишком уязвим. Недостаточно поставить там гарнизон. Недостаточно пополнить количество находящихся там бойцов. Нужно как-то не допустить, чтобы один — всего один! — снаряд, пущенный из мортиры Братства, попал, в так называемую, болевую точку АЭС. Скажите, если б тот работник электростанции не перекрыл паровой клапан, разве это не означало бы уничтожения АЭС?
— Да, означало бы, — прорычал Тим. — Это означало бы, что нам конец. И тогда двадцатилетний парнишка ради спасения станции сознательно пошел на то, чтобы быть обваренным паром. И генерал Бейкер тоже сделал свой выбор.
— Тим, Тим, — умоляюще сказал Харди. — Вы ничего не поняли. Если просто послать подкрепление, никакой пользы от этого не будет. Послушайте, мы пошлем добровольцев. Разрешим отправиться на АЭС каждому, выразившему такое желание. И дадим им достаточное количество пищи и боеприпасов…
Лицо Тима просветлело, но лишь на мгновение.
— …но никакой пользы от этого не будет. Вы сами все понимаете. Чтобы спасти ядерный центр, нам нужно послать туда все наши силы. Всех до единого человека… Ибо, в таком случае надо не защищать электростанцию, а самим атаковать Новое Братство. Преследовать их, драться с ними, стереть их с лица земли. Захватить все имеющееся у них оружие. А затем расставить заставы по берегам озера. Пустить патрули. Не позволять врагу приблизиться к АЭС на расстояние, по крайней мере, мили. Для этого потребуются все имеющиеся в нашем распоряжении силы, Тим. Цена ужасающе высока.
— Но…
— Обдумайте это, — перебил Харди. — Патрули. Шпионы. Оккупационная армия. И все для того, чтобы остановить одного, — всего лишь одного! — фанатика, могущего нанести один — всего лишь один! — удар в какую-либо «болевую точку» АЭС. Не дать ему нанести удар, который остановит электростанцию хотя бы на один — всего лишь на один! — день. Задача состоит именно в этом. Так?
— В настоящее время так, — согласился Тим. Но если обеспечить мир и спокойствие хотя бы на несколько недель, Прайс успеет ввести в действие Номер два. И тогда, пока идет ремонт на одном номере, второй будет продолжать работу.
В большинстве собравшиеся в зале были трезвыми и могли рассуждать здраво. Последние запасы спиртных напитков (равно как и запасы кофе) кончились. Бормотание голосов — люди переговаривались друг с другом, спорили. Гарви видел, что мнения разделились. Но, похоже, большинство не согласны с Тимом. Так и должно было случиться, подумал Гарви. Больше никаких войн не будет.
Но… Он посмотрел на Маурин. Теперь она рыдала, не скрываясь. Из-за Бейкера? Бейкер сделал свой выбор. А будь воля Маурин, она бы не дала ему бесполезно погибнуть — так? Ее глаза встретились с его взглядом.
— Скажи им, — прошептала она. — Заставь их понять.
— Я и сам-то ничего не понимаю, — сказал Гарви.
— Это — о том, какие границы являются для нас допустимыми, — сказала Маурин. — Цивилизация имеет те этические нормы, которые она может себе позволить. Мы себе многого позволить не можем. Мы не можем себе позволить проявлять к врагам милосердие… ты знаешь, что я имею в виду.
Гарви передернуло. Он это хорошо знал.
Вошла Леонилла Малик. Она прошла окружным путем, через кабинет мэра. Нагнулась к сенатору:
— Мне сообщили, что вы нуждаетесь во мне.
— Кто вам это сказал? — спросил Джеллисон.
— Мистер Харди.
— Со мной все в порядке. Возвращайтесь в госпиталь.
— Сейчас на дежурстве доктор Вальдемар. У меня есть несколько свободных минут. — Не обращая внимания на протест сенатора, Леонилла заботливо осмотрела его. Вид у нее был очень профессиональный и внушающий доверие.
— Мы должны подсчитать, чего нам это будет стоить, — продолжал говорить Харди. — Вы требуете, чтобы мы рискнули всем. Сейчас у нас есть гарантия того, что мы выживем. Мы живы. Последняя наша битва позади, мы сражались и победили. Тим, электрическое освещение не стоит того, чтобы отбрасывать все достигнутое.
От усталости и боли Тима Хамнера зашатало.
— Мы не оставим АЭС, — сказал он. — Мы будем драться. Мы все будем драться, — но в голосе Тима не чувствовалось силы. В нем звучала лишь безнадежность.
— Сделай что-нибудь, — сказала Маурин. — Скажи им, — она снова вцепилась в руку Тима.
Лучше скажи ты сама.
— Я — не могу. Но ты теперь герой.
Это твоя группа сдерживала солдат Братства…
— Твое положение здесь достаточно высоко в любом случае, — ответил Гарви.
— Давай скажем им и ты, и я, — попросила Маурин. — Поддерживай меня. Скажем им вместе. Вместе.
«Но для чего это все?»— подумал Гарви. Зачем ей это надо, черт побери? Завелась ли она так именно из-за ядерного центра? Или потому, что ее гложет память о Джонни Бейкере? Или потому что то, что рядом с Джорджем Кристофером оказалась Мария, вызывает у нее ревность? Но каковы бы ни были движущие ею мотивы, она сейчас в сущности предлагает ему, Гарви, руководство Твердыней. И во взгляде Маурин ясно читалось, что другого подобного случая не будет.
— Нам придется выбить их с занятой ими территории, — говорил Эл Харди. — Дик этого сделать не смог…
— А мы сможем! — закричал тим. — Вы уже били их! Сможем! Сможем и захватить, и удержать за собой их землю!
Харди очень серьезно кивнул:
— Да, полагаю, что сможем. Сможем удержать за собой их территорию. Но, действительно, сперва надо занять ее… и при этом нечего надеяться на волшебное оружие. Когда сам атакуешь, от газовых бомб и гранат особого проку не будет. Мы потеряем людей. Много людей. Во сколько жизней вы оцениваете ваше электрическое освещение?
— Оно стоит многих жизней, — голос Леониллы Малик разнесся по всему залу. — Если б у меня в операционной прошлой ночью было такое освещение, если б в операционной было по-настоящему светло, я бы спасла — по меньшей мере — на десять человек больше.
Маурин пошла к сцене. Гарви поколебался, потом двинулся вслед за нею. Что он скажет? Нужно снова вставлять обоймы в винтовку. «Вива ля републик!» «За короля и страну!», «Долг, честь, родина!», «Помни Аламо!», «Либерте! Эталите! Франтерните!» note 4Но никто никогда не шел в бой, крича: «Высокий жизненный уровень!» Или: «Горячие души и электробритвы!»
И как насчет меня? — думал он. Когда я дойду туда, это будет означать, что я за новую битву. И когда Новое Братство нападет на АЭС снова (у них будет другой плот, и на этом плоту будут опять установлены мортиры), а мне придется быть первым среди тех, кто пойдет в бой, и первым среди тех, кому предстоит быть разнесенным снарядом на куски. И что я буду кричать, умирая?
Он вспомнил битву: грохот, чувство полнейшего одиночества, страх. Стыд, охватывающий тебя в момент бегства. Ужас, если ты принудил себя не бежать. В какие-то моменты — да, приходилось спасаться бегством, но не бежать приходилось гораздо чаще. Точнее — почти постоянно. Рационально мыслящая и действующая армия д ол жн а все время спасаться бегством… Шагая вслед за Маурин, Гарви взял ее руку.
Она обернулась, ее взгляд был… полон абсолютного доверия. И любви. Она заговорила — тихо, чтобы никто другой не мог услышать ее.
— Все мы должны делать свое дело, — сказала она. — И это правильно. Ты понимаешь, что это правильно?
Они лишь чуть запоздали — но запоздали. Высказав свое мнение, Эл Харди уже отошел от трибуны. Толпа начала рассасываться, люди переговаривались. Гарви слышал обрывки разговоров.
— «Черт возьми, не знаю. Но абсолютно уверен, что драться мне больше не хочется.»
— «Проклятие, из-за этой АЭС пожертвовал собой Бейкер. Разве это ничего не означает?» «Я устал, Сью. Пошли домой».
Рик Деланти — прежде, чем Харди успел спуститься со сцены — протолкался вперед.
— Сенатор сказал, что решение, которое предстоит нам принять — решение большой важности, — сказал Рик. — Давайте обсудим все, не откладывая. Сейчас, — Гарви с облегчением увидел, что Рик уже не выглядел как человек, готовый совершить убийство. Но настроен он был, похоже, очень решительно. — Эл, вы сказали, что эту зиму мы наверняка переживем. Нельзя ли на эту тему поговорить чуть подробнее?
Харди пожал плечами:
— Как вам угодно. Мне казалось, что все уже сказано.
Улыбка Деланти была явно искусственной.
— А, дьявольщина! Эл, мы как раз собирались здесь, а спиртного больше нет, и завтра опять двигать валуны с места на место. Давайте прямо сейчас поговорим поподробнее. Обсудим. Мы переживем зиму?
— Да.
— Но кофе у нас не будет. Кофе у нас больше нет.
Харди нахмурился:
— Так.
— Как мы будем чинить свою одежду? Нужно ждать наступления ледников. Одежда просто сгниет — прямо на нас. Сможем ли мы добыть что-нибудь из затопленных сейчас водой магазинов?
— Пластиковые предметы одежды — возможно. Но с этим можно подождать, теперь не нужно опасаться, что Новое Братство успеет опередить нас. — Странно, но никто на этот раз не зааплодировал. — Одежду — по большей части — нам придется изготовить самим. Или, так сказать, отстреливать, — Харди улыбнулся.
— Транспорт? Легковые автомобили и грузовики — все это обречено на вымирание. Как род животных, где все производители оказались стерильными. Так, видимо? Меня интересует: не заездим ли мы своих лошадей?
Эл Харди полез рукой в затылок.
— Нет. Мне кажется, что хотя какое-то время — нет… Нет. Лошади размножаются довольно таки медленно. Но грузовики мы сможем использовать еще не один год.
— Чего еще у нас нет? Пенициллина?
— Да…
— Аспирина тоже нет? И спиртных напитков. И никаких обезболивающих медикаментов.
— Спиртное мы сможем изготовлять сами!
— Итак. Мы выживем. Проживем эту зиму, а потом следующую, а потом ту, что за ней, — Рик сделал паузу, но прежде чем Харди успел хоть слово сказать, он загремел: — Будем жить крестьянской жизнью! У нас здесь на сегодня намечено еще одно мероприятие. Детям, поймавшим за текущую неделю наибольшее количество крыс, будут выдаваться награды. Легко видеть, что так нам и предстоит провести остаток нашей жизни. Наши дети вырастут, как вполне квалифицированные крысоловы и свинопасы. Почетная работа. Необходимая работа. Никто не в праве пренебрегать ею. Но… разве не хочется нам надеяться на что-либо получше?!
— А еще мы ввели рабство, — продолжал Деланти. — Не потому, что нам хочется иметь рабов. А потому, что они необходимы нам. Э то н ам— т о, в ла де вш им мо лн ия ми!
Эти слова наотмашь ударили Гарви Рэнделла. Они причинили ему почти физическую боль. Он видел, что и остальные ощутили почти физическую боль. Во всяком случае — большинство. Они застыли, они уже не могли уйти из зала.
— Безусловно, здесь, в этой долине, мы прожить кое-как сможем. Если прозябание можно назвать жизнью! — закричал Деланти. — Мы можем не вылезать отсюда, мы будем в безопасности, и будут подрастать наши дети — гоняя свиней на выпас и собирая дерьмо. Здесь есть многое, чем мы по праву можем гордиться — потому что дела у нас обстоят намного лучше, чем могли бы быть… Но разве этого достаточно? Достаточно ли для нас, подчеркиваю — для нас! — прозябать в безопасности, оставив всех остальных на погибель? Все вы говорили, что вам очень жалко людей, которых вы не пускали к себе. Что вам очень жалко тех, кого вы отсылали обратно во внешний мир. Что ж, теперь у нас появилась другая возможность. Мы можем превратить весь Внешний мир, всю эту проклятую Долину Сан-Иоаквин в столь же безопасное место, как наша Твердыня.
— Или мы можем выбрать другой путь. Мы можем, не высовывая носа, оставаться здесь. Будем в безопасности как… как суслики. Но если мы откажемся от борьбы в этот раз, то тоже самое произойдет и в следующий раз. И еще раз в следующий, и снова в следующий. И через пятьдесят лет ваши потомки, услышав гром, будут прятаться под кроватью. Туда всегда лезли, прячась от грома богов. Крестьяне в древние времена… во все времена верили, что гром — это оружие богов.
— А комета! Мы-то знаем, что такое комета. Случись все это через десять с небольшим лет, мы смогли бы столкнуться и столкнуть эту чертову комету с дороги Земли! Я был в космосе. Мне там уже больше не бывать, но ваши дети смогут снова выйти в космос! Смогут, черт побери! Если у нас будет атомная электростанция, то через двадцать лет мы снова выйдем в космос. Мы обладаем необходимыми знаниями, и все, что нам нужно будет — это энергия, а источник энергии находится там, не далее чем в пятидесяти милях отсюда. Будет там находиться, если у нас хватит мужества спасти его от уничтожения. Подумайте над этим. У вас есть выбор. Продолжать прежнюю жизнь и окончательно стать крестьянами. Крестьянами, как в добрые старые времена. Обладающими личной безопасностью крестьянами. Обычными суеверными крестьянами. Или снова завоевать вселенную. Снова овладеть молниями.
Рик сделал паузу — но не настолько длинную паузу, чтобы кто-нибудь успел высказать свои предложения.
— Я отправляюсь защищать АЭС, — сказал он. — Леонилла?
— Конечно, — Леонилла Малик подошла к сцене.
— Я тоже! — с дальнего конца зала крикнул Товарищ, генерал Яков. — Чтобы мы овладели молниями!
— Пора, — Гарви шлепнул Маурин по заду и быстро пошел к сцене. Очень быстрым шагом: момент упускать нельзя. Решение было единственным и простым. Гарви четко знал, какие слова он выкрикнет через миг.
— Отряд Рэнделла?!
— Конечно! — закричал в ответ кто-то. И уже рядом с Гарви встала Маурин, и проталкивался вперед какой-то фермер; и возле Гарви уже были Тим Хамнер и мэр Зейц. Мария Ванс и Джордж Кристофер яростно спорили. Это хорошо! Мария входила в отряд Рэнделла, а не в группу Кристофера. Значит, Кристофер тоже присоединится.
Эл Харди застыл в смущении. Ему хотелось что-то сказать — но приказ, светившийся в глазах Маурин, заставлял молчать.
Он еще может остановить этот порыв, подумал Гарви Рэнделл. И это потребует от него не таких уж больших усилий. Раз все согласны, дать задний ход, будет, конечно, не легко, однако такое еще возможно. Но когда порыв наберет инерцию, его уже ничем не остановишь. Эл Харди обладает достаточной властью, чтобы все переменить пока не поздно…
Харди отвел взгляд на сенатора. Старик привстал со своего кресла, он задыхался, разевая рот. И рухнул обратно в кресло. Леонилла кинулась к Джеллисону, но он жестом остановил ее, кивком позвал к себе Харди.
— Эл, — просипел он.
С собой Леонилла принесла сюда свою медицинскую сумку скорой помощи. Эта сумка и сейчас находилась в кабинете мэра. Леонилла открыла сумку, выхватила шприц. Преодолев слабое сопротивление сенатора, она расстегнула ему куртку и рубашку. Быстро протерла ему тампоном грудь. И воткнула иглу прямо в грудь, рядом с сердцем. Эл Харди прорывался сквозь толпу, как сумасшедший. Пробился, упал на колени возле задыхающегося сенатора. Джеллисон бился, корчился в кресле. Пытался руками дотянуться до своей груди — но руки держали шеф Хартман и еще кто-то. Глаза сенатора остановились на Эле Харди.
— Эл…
— Слушаю, сэр — Харди отозвался задушенным, почти неслышным голосом. Наклонился ближе к сенатору.
— Эл, не мешайте моим потомкам вновь овладеть молниями, — ясным голосом сказал сенатор. Этот голос разнесся по всему залу. На короткое мгновение глаза Джеллисона ярко вспыхнули. Но тело сенатора обмякло, и окружающие услышали лишь тихий, тут же оборвавшийся шепот:
— Пусть они снова овладеют молниями.
ЭПИЛОГ
Земля слишком маленькая и хрупкая корзина,
чтобы человечество складывало туда все яйца.
Роберт А. Хайнлайн.
На вершине невысокого холма стоял Тим Хамнер. Он перенес тяжесть своего тела с ноги на ногу, и в нагрудном кармане его хрустнула бумага.
Долгий откос внизу кипел активностью. Земля готовилась к севу, бороны тащили лошади и быки. А соседние участки уже вспахивались — с помощью тракторов, работающих на метаноле. На вспаханной земле сверкали мириады белых снежинок. Обогащенная горчичным газом и трупами солдат Нового Братства, эта земля даст обильный урожай.
По дороге с негромким жужжанием ехали три электромобиля. Такой же автомобиль стоял перед Тимом Хамнером — садись и поехали. Пора уже возвращаться, ехать туда, вниз, где ждет работа, но Тим постоял еще несколько лишних мгновений. Он наслаждался ярким солнечным светом и чисто-голубым весенним небом. Прекрасный сегодня выдался день.
Перед ним расстилалось море Сан-Иоаквин. Значительная его часть превратилась теперь в обширное болото. В море — если посмотреть прямо вперед — виднелся невысокий остров. На этом острове располагался лагерь для пленных солдат Братства, для тех из них, кто не захотел посвятить свою жизнь сельскому хозяйству. Лагерь организовал Яков. Все его называют Товарищем… и Товарищ никак не отказался от идеи коммунизма. Но марксистская теория утверждает, что история в своем развитии должна проходить определенные стадии. От рабовладельческого общества к феодализму, от феодализма к капитализму. А Долина к настоящему моменту едва ли миновала рабовладельческую стадию своей истории. На протяжении долгого времени для строительства коммунизма на этой земле никаких предпосылок не будет. Так что Товарищу покамест приходится заниматься перевоспитанием пленных.
Тим пожал плечами. Товарищ и Хукер поддерживают в лагере порядок. Пленные тоже занимаются — для себя — сельским хозяйством. А если кто-нибудь сбежит из них, никого это не беспокоит.
Если посмотреть налево, то далеко к югу увидишь белые плюмажи пара, поднимающиеся над ядерным центром. Если перевести взгляд поближе, увидишь бригады рабочих, тянущих провода электропередачи. Еще две недели, и Твердыня получит электроэнергию. Тим попытался представить, на что будет похожа новая жизнь — но представить это было трудно. Зима была тяжелой. Дьявольски тяжелой. Ребенок, родившийся у Эйлин, чуть не умер, он и сейчас находится в больнице. Детская смертность превышала пятьдесят процентов, но теперь она постепенно уменьшается. А записи Форрестера свидетельствуют, что когда будут найдены книги, оставленные им в Туджунге, обитатели долины будут знать, как изготовляется пенициллин.
Записи Форрестера. Это и составляет работу Тима — записать, перевести на бумагу кассеты и кассеты магнитозаписей, надиктованных перед смертью Даном Форрестером. Может быть, удалось бы успеть изготовить инсулин — если б все силы не ушли на защиту АЭС. И, разумеется, Дан Форрестер хорошо понимал, что лично для него означает решение защищать ядерный центр. Зима стоила жизни волшебнику Твердыни. Помимо Форрестера, умерли и многие другие. А вот узнать, что твой друг остался в живых — это всегда приятно. Тим похлопал себя по карману.
Прошлое иногда накидывается на тебя без предупреждения. ВОТ ЭТО ДА! ТИМ ХАМНЕР ПОХЛОПАЛ СЕБЯ ПО КАРМАНУ, ГДЕ ЛЕЖАЛА ТЕЛЕГРАММА. ПОЛОВИНА КОМЕТЫ! КИТС-ПИК ПОДТВЕРДИЛ ЕГО ОТКРЫТИЕ. Тим яростно затряс головой и рассмеялся про себя. Сейчас это была не телеграмма, а лишь истрепавшийся сморщенный (ему часто приходилось бывать под дождем) обрывок бумаги. Этот клочок вчера доставил Тиму почтальон Гарри: долговая расписка на 250.000 долларов.
Гарри Стиммс жив! Что теперь предложить ему в обмен на эту расписку? Работу на атомной электростанции? Стиммс явно обладает техническими наклонностями (и способностями тоже) а работники АЭС в долгу перед Тимом. А если устроить Стиммса на АЭС не удастся… может быть, тогда имеет смысл подарить ему тельную корову? Такая корова стоит в любом случае больше, чем 250.000 долларов. Тим, сощурясь, уставился в небо, он был очень собой доволен.
Небо пересекала тонкая белая линия. Кончик ее продвигался вперед прямо на глазах. Еще какое-то мгновение Тим все не мог понять, что это такое. ЗАКРИЧАТЬ, ПОДНЯТЬ ТРЕВОГУ! НО КАК ЖЕ ЭТА ШТУКА НАЗЫВАЛАСЬ ПРЕЖДЕ?!
— Ин… инверсионный след! Реактивный самолет!
В Твердыне были получены некоторые сообщения из Колорадо-Спрингз. Так было известно, что часть воздушного флота уцелела. Когда Гарви и Маурин вернутся из своей поездки в Туджунгу, к очистному баку, следующее, что им предстоит, это заключить соглашение с Колорадо-Спрингз. Но хотя радио и донесло сообщение о самолетах, совсем другое дело увидеть взаправдашний самолет своими собственными глазами. Увидеть эту тонкую белую линию, пересекающую небо. Тим давно забыл, какое это прекрасное зрелище.
Тим приветственно махнул рукой самолету.
— Вы можете летать, — сказал он. И с каждым словом голос его усиливался. — Вы можете летать. Зато мы владеем молниями.
АСТЕРОИД БЫЛ ПОРОЖДЕН КРУТИВШИМСЯ В ПУСТОТЕ КОСМОСА ЧУДОВИЩНЫМ ВОДОВОРОТОМ. НЕПРАВИЛЬНОЙ ФОРМЫ ЖЕЛЕЗНО-НИКЕЛЕВАЯ ГЛЫБА С КАМЕННЫМИ ВКРАПЛЕНИЯМИ. ДЛИНА НАИБОЛЬШЕЙ ОСИ АСТЕРОИДА СОСТАВЛЯЛА ТРИ МИЛИ. НЕВИДИМЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ГЛАЗУ, ГРОМАДНЫЙ АСТЕРОИД ОКАЗАЛСЯ ВЫБИТЫМ СО СВОЕЙ ОРБИТЫ МОЩНЫМ ПОЛЕМ ТЯГОТЕНИЯ ЮПИТЕРА И ВЫБРОШЕН В МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО.
Это случилось на втором витке длинной, почти эллиптической орбиты обращения астероида. Его железная поверхность покрылась странными, неизвестными на Земле льдами. Астероид прошел верхнюю точку кривой и начал свое возвращение обратно к солнцу.
На пути его оказалась гигантская черная планета. Кольцо планеты, состоящее из снеговых кометных комьев, сияло в свете звезд. Кольцо было широким, оно сверкало, оно было прекрасным. Инфракрасный свет пронизывал волнующуюся, словно раздергиваемую штормами поверхность кольца, его струи и сгущения. Здесь, в межзвездном пространстве, единственным небесным телом, обладающим значительной массой, была лишь черная планета. Астероид изменил направление движения, с нарастающей скоростью полетел на сближение с ней.
Льды, покрывающие железную поверхность астероида, начали таять. Их разогревало тепло инфракрасного излучения. Украшенная кольцом планета приближалась, росла. Делалась все огромнее.
Со скоростью двадцать миль в секунду астероид пропорол плоскость кольца. Теперь он удалялся от планеты. От соударений его поверхность покрывалась вмятинами. Даже не вмятинами, а светящимися кратерами. Собственное, пусть и небольшое гравитационное поле астероида притянуло к нему осколки ледяного вещества кольца. Эти осколки астероид уносил с собой. Они были словно свита, они летели как впереди астероида, так и вслед ему. Они, эти осколки, выстроились в определенном порядке — нечто вроде изогнутых рукавов спиральной галактики.
АСТЕРОИД В СОПРОВОЖДЕНИИ ОСКОЛКОВ КОМЕТНОГО ВЕЩЕСТВА ВЫРВАЛСЯ ИЗ ПОЛЯ ТЯГОТЕНИЯ ЧЕРНОГО ГИГАНТА. И НАЧАЛОСЬ ЕГО ДОЛГОЕ ПАДЕНИЕ ВГЛУБЬ ВОДОВОРОТА СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ.