Нивен Ларри. Мошка в зенице Господней

   Адмирал нахмурился, и Гораций Бари мысленно улыбнулся. Хорват. Это был ключ – игра Хорвата против адмирала.
   Энтони Хорват чувствовал себя в этот момент довольным и счастливым, несмотря на ускорение в полтора g, Подаренный корабль был просторным, и изучать его бесконечные чудеса было очень удобно. Здесь имелся душ с полудюжиной сменных насадок, устанавливаемых под разными углами, и молекулярное сито для воды. Имелись запасы замороженных завтраков, которые требовалось только сунуть в микроволновую печь, чтобы получить готовый продукт. Даже кулинарные неудачи были… интересными. Здесь был кофе, синтетический, но хороший, и шкаф с большим запасом вин.
   И, в дополнение ко всему, «Ленин» и Кутузов были восхитительно далеко. На борту линкора все было забито подобно грузовому трюму торгового корабля, каюты были переполнены, и в коридорах спали люди, тогда как здесь Хорват мог развалиться в свое удовольствие. Он переставил микрофон поближе и, удовлетворенно вздохнув, начал диктовать.
   – Большинство конструкций мошкитов имеет множественное назначение,
   – сказал он своему компьютеру. – Этот корабль является тестом на интеллигенцию вне зависимости от того, было ли у мошкитов такое намерение или нет. Они многое поняли о наших способностях, наблюдая как долго наши люди учились правильно управлять двигателем. Полагаю, их собственные Коричневые сделали бы эту работу в течение часа, но – будем честными – Коричневым не нужно сутками сосредоточенно следить за индикаторами. Люди, достаточно интеллигентные для такого задания, находят его мучительно скучным, и это наш собственный обычай – оставлять на вахте членов экипажа, тогда как офицеры являются по вызову, чтобы справиться с возникающими проблемами. Таким образом, мы реагируем медленнее и требуем большего персонала для выполнения заданий, которые отдельный мошкит сочтет предельно простыми.
   Кроме того, мошкиты многое рассказывали нам о себе. Например, мы используем людей для дублирования автоматических систем, хотя часто пренебрегаем автоматикой для того, чтобы дать постоянное занятие людям, необходимым в минуту опасности, а в остальное время излишним. Мошкиты же часто показывают недостаток знаний компьютерной технологии и часто автоматики вообще. Вместо этого они используют один или более подвидов, как биологические компьютеры, и, похоже, имеют достаточные их запасы. Едва ли это оставляет людям право выбора, – он сделал паузу и оглядел помещение.
   – Так, теперь об этих статуэтках, – Хорват поднял одну и улыбнулся. Он построил их на столе перед собой подобно игрушечным солдатикам: дюжина статуэток мошкитов из прозрачного пластика. Внутренние органы были показаны яркими цветами во всех подробностях. Он еще раз довольно осмотрел их, затем слегка скривился: их нужно было отправить обратно.
   Вообще-то, в этом не было особой необходимости. Пластик не представляет из себя ничего особенного, и статуэтки были изучены во всех деталях. Любой штамповочный автомат мог производить их тысячами в час и, вероятно, именно так они и были изготовлены мошкитами. Но они были чужими и дареными, и он хотел иметь их на своем столе или в Музее Новой Шотландии. Пусть Спарта довольствуется копиями!
   Хорват мог опознать большинство форм с первого взгляда: огромный Носильщик, сверхмускулистый Инженер с широкими короткопалыми руками и большими плоскими ступнями – вероятно, Фермер. Крошечный Часовщик (проклятые Домовые! и дважды проклятый адмирал, не позволивший мошкитам помочь в их уничтожении). Здесь был и Физик с маленькой головой и длинными пальцами, и веретенообразный Бегун, состоявший, казалось, из одних ног… Хорват снова начал диктовать.
   – Голова Бегуна невелика, но имеет отчетливо выдающийся вперед лоб. По-моему, Бегун не имеет разума, но обладает способностью запомнить и передать на словах послание. Вероятно, он может выполнять простые инструкции. По-видимому, Бегуны были выведены, как специализированные посланцы, еще до того, как цивилизация обзавелась телефонной связью, и сейчас сохраняются скорее по традиции, чем по необходимости. Из структуры мозга совершенно ясно, что Домовые, или Часовщики, не способны запомнить или передать послание. Их теменные доли слишком слабо развиты для этого. – Это для Кутузова.
   – Статуэтки крайне детальны и разбираются, подобно головоломкам, открывая внутренние органы. Хотя мы еще не знаем назначения большинства внутренних органов, можно не сомневаться, что они существенно отличаются от подобных органов у людей, и вполне вероятно, что обычай сдваивать назначения взят мошкитами из своей собственной анатомии. Мы опознали сердце и легкие, последние, состоящие из двух долей равного размера.
   Священник Харди замер в дверях, когда ускорение корабля уменьшилось, а затем возросло. После того, как инженеры выровняли его, он вошел в гостиную и уселся, ничего не говоря. Хорват махнул ему рукой и продолжал диктовать.
   – Единственным местом статуэток, остающимся неясным и недетализированным, являются органы воспроизведения, – Хорват улыбнулся и подмигнул священнику. Он действительно был доволен. – Мошкиты всегда были сдержаны относительно секса. Эти статуэтки могут быть образовательными игрушками для детей и тогда, конечно, производятся большими партиями. Если все дело в этом – а мы должны спросить об этом у мошкитов, если представится случай – это означает, что культура мошкитов имеет некоторое сходство с человеческой, – Хорват нахмурился. Сексуальное воспитание молодежи было у человечества вещью периодической. Иногда оно было вполне определенным и широко распространенным, а в некоторые периоды истории его просто не существовало. В цивилизованных частях Империи все это было описано в книгах, но в то же время имелось множество новооткрытых планет, где вся эта тема была запретной для подростков.
   – Конечно, это может быть вызвано и соображениями рациональности,
   – продолжал Хорват. – Показ различий в половых органах потребует в три раза больше статуэток, чем их есть сейчас: комплект для мужчин, второй для женщин и третий для собственно фазы воспроизведения. Единственное, что я заметил, это развитые молочные железы у всех форм, и, полагаю, можно сказать, что все мошкиты могут кормить детей грудью, – он замолчал и что-то нажал на своем компьютере. По экрану поползли слова.
   – Да. Единственный действующий сосок находится всегда справа, или, по крайней мере, на стороне, противоположной единственной сильной руке. Таким образом, детеныша держит крепкая левая рука, тогда как слабые правые ласкают – и это весьма логично, учитывая плотность нервных окончаний в правых руках, – он прокашлялся и потянулся за бокалом бренди, знаком приглашая Харди последовать его примеру.
   – Единственный сосок у высших форм неопровержимо доказывает, что у высших каст мошкитов рождение нескольких детенышей одновременно исключительно редко. Однако, это явление должно быть обычным для Часовщиков. Можно не сомневаться, что неразвитые соски правого бока малышей в некоторый период их развития превращаются в рабочие органы, иначе невозможно объяснить такое резкое увеличение их числа на борту «Мак-Артура», – он поставил компьютер. – Как дела, Дэвид?
   – Отлично. Эта игрушка мошкитов восхищает меня. Несомненно, это логическая игра, и к тому же одна из лучших. Один игрок, руководствуясь некими правилами, сортирует различные предметы по категориям, а второй пытается вывести эти правила и обосновать их. Очень интересно.
   – Возможно, мистер Бари захочет продавать их.
   Харди пожал плечами.
   – Церкви не мешало бы купить несколько штук… чтобы обучать своих богословов. Сомневаюсь, чтобы это вызвало всеобщий интерес. Слишком сложно, – он взглянул на статуэтки и нахмурился. – Вы заметили, что здесь нет по крайней мере одной формы?
   Хорват кивнул.
   – Не обладающего разумом животного, которого мы видели в зоопарке. Пока мы были там, мошкиты вообще не говорили о нем.
   – Да и после этого тоже, – добавил Харди. – Я спрашивал свою финч'клик', но она тут же меняла тему.
   – Еще одна тайна для будущих исследователей, – сказал Хорват. – Думаю, нужно избегать этого вопроса в присутствии мошкитов. Например, мы не должны расспрашивать их послов, – он выжидательно замолчал.
   Дэвид Харди улыбнулся, но ничего не ответил.
   – Ну, хорошо, – сказал Хорват. – Вы знаете, есть не так уж много вопросов, о которых мошкиты не хотели говорить, и я не пойму, почему они так обходили именно этот. Я совершенно уверен, что эти существа не были предками других форм мошкитов – это не то же, что для нас обезьяны.
   Харди хлебнул бренди. Он был очень хорошим, и священник задумался, где мошкиты достали образец для подражания. Этот, несомненно, был синтетическим, и Харди стало интересно, сумел бы он отличить его от настоящего.
   – Очень разумно было поместить это на борту, – сказал он и сделал еще глоток.
   – Плохо, что мы должны оставить все это, – сказал Хорват. – Впрочем, мы все это засняли, и со всего сделали записи. Голограммы, рентген, изометрия, радоновое излучение. Все, что можно было разобрать, мы разобрали и сделали голограммы составных частей. Нам очень помог командор Синклер… иногда и военные могут оказаться полезными. Хотел бы я, чтобы так было всегда.
   Харди пожал плечами.
   – А вы не пытались взглянуть на проблему с точки зрения Военного Флота? Если ошибетесь вы, то потеряете некую информацию, если же ошибутся они, опасности будет подвергнута вся раса.
   – Глупости. Одна планета, населенная мошкитами? Независимо от того, насколько они развиты, здесь слишком мало мошкитов, чтобы угрожать Империи. И вам это известно, Дэвид.
   – Да, Энтони, я не думаю, что мошкиты угрожают нам. Но с другой стороны, я не верю, что они такие простые и открытые, как мы о них думаем. У меня было больше времени для размышления над этим, чем у вас…
   – Ну и?… – спросил Хорват. Ему нравился священник Харди. У него всегда были интересные рассказы и мысли. Конечно, он умел говорить, ведь этого требовала его профессия, но он не был типичным священником, да и типичным военно-космическим тупицей тоже.
   Харди улыбнулся.
   – Вы знаете, я не могу выполнить ни одной работы. Лингвистическая археология? Так я даже не изучил языка мошкитов. Когда меня вызовет церковная комиссия, сомневаюсь, что найдется достаточно аргументов, чтобы решить что-либо. Должность корабельного священника поглощает не так уж много времени, что еще остается, как не думать о мошкитах? – он снова усмехнулся. – И размышлять над проблемами миссионеров, которые явятся со следующей экспедицией…
   – Вы полагаете, Церковь пошлет сюда миссию?
   – А почему бы и нет? Никаких богословских возражений я придумать не могу. Да, скорее всего, это и бесполезно… – Харди хихикнул. – Я вспомнил историю миссионеров на Небесах. Они обсуждали свою прежнюю работу, один говорил о тысячах, которых обратил, другой хвастался целой планетой павших, которых вернул в лоно Церкви. Наконец, они повернулись к маленькому человечку на конце стола и спросили его, сколько душ он спас. «Одну», ответил тот. Сейчас эту историю считают иллюстрацией морального принципа, но не думаю, чтобы миссионерам на Мошке-1 удалось претворить его в… гмм… реальной жизни.
   – Дэвид, – сказал Хорват, и в голосе его прозвучала нотка крайней необходимости. – Церковь будет оказывать большое влияние на Имперскую политику относительно мошкитов. И я уверен, что Кардинал придаст большое значение вашему докладу, когда вы явитесь в Новый Рим. Понимаете ли вы, что ваш вывод о мошкитах будет иметь такое же влияние, как… Нет, черт побери, он будет более влиятельным, чем научные доклады, а, может быть, даже более, чем военные.
   – Это я понимаю, – серьезно сказал Харди. – Энтони, это влияние меня не интересует, но саму ситуацию я понимаю.
   – Хорошо, – Хорват тоже не был напористым человеком, или, по крайней мере, пытался не быть им, хотя иногда и забывал об этом. Впрочем, с тех пор, как он занялся научным администрированием, он научился бороться за свой бюджет. Он глубоко вздохнул и изменил тактику. – Я хочу, чтобы вы помогли мне кое в чем прямо сейчас. Мне хотелось бы забрать эти статуэтки с собой.
   – А почему не весь корабль? – спросил Харди. – Я бы взял его, – он глотнул бренди и прокашлялся. Гораздо легче было говорить с мошкитами, чем об Имперской политике. – Я заметил, что вы уделяете большое внимание пустым местам на статуэтках, – озорно сказал он.
   Хорват нахмурился.
   – Да? Что ж, возможно. Возможно…
   – Должно быть, вы провели немало времени, думая об этом. Вас не удивляет странность этой второй области сдержанности мошкитов?
   – Пожалуй, нет.
   – А меня – да. Это меня весьма удивляет.
   Хорват пожал плечами, затем наклонился вперед и налил им обоим бренди. Не имело смыла экономить то, что все равно придется оставить.
   – Вероятно, они думают, что их сексуальная жизнь – не наше дело. Много ли подробностей дали им мы?
   – Довольно много. У меня была долгая и счастливая супружеская жизнь, – сказал Харди. – Возможно, я не эксперт в том, что делает ее счастливой, но я знаю достаточно, чтобы научить мошкитов всему, что они захотели узнать. Я не скрывал ничего и приказывал поступать также Сэлли Фаулер. В конце концов они чужаки, и едва ли мы способны вызвать у них похотливые желания, – он усмехнулся.
   Хорват ответил улыбкой, потом задумчиво кивнул.
   – Скажите, Дэвид, почему адмирал требовал сжигать тела после похорон?
   – Что ж, я думал об этом… И ведь никто не протестовал. Мы не хотим, чтобы чужаки вскрывали тела наших товарищей.
   – Именно. Мы ничего не собирались прятать, просто нам противна мысль о чужаках, вскрывающих мертвых людей. Это единственное, в чем я могу согласиться с Царем. А теперь подумайте, Дэвид, может быть, мошкиты думают точно так же о своем способе воспроизведения?
   Харди на мгновение задумался.
   – Вы знаете, это не так уж невозможно. Множество человеческих обществ испытывают те же чувства, скажем, к фотографиям, – он снова глотнул бренди. – И все же, Энтони, я в это не верю. Я не могу предложить ничего лучше, но поверить не могу. Что нам действительно нужно, так это долгий разговор с антропологом.
   – Чертов адмирал не пускает ее на этот корабль, – проворчал Хорват, но гнев его быстро прошел. – Держу пари, что она еще сердится.

МЕШОК БИТОГО СТЕКЛА

   Однако, Сэлли не сердилась – она исчерпала свой словарный запас еще раньше. Пока Харди, Хорват и остальные радостно изучали подаренный корабль, ей приходилось довольствоваться голограммами и устными рапортами.
   Сейчас она никак не могла сосредоточиться. Обнаружив, что читает один и тот же абзац пятый раз, она швырнула доклад через каюту. Проклятый Род Блейн! Он был неправ, осаживая ее таким образом и заставляя думать о нем.
   В дверь каюты постучали, и она торопливо открыла ее.
   – Да… О, здравствуйте, мистер Реннер.
   – Вы ждали кого-то другого? – лукаво спросил Реннер. – Ваше лицо вытянулось, когда вы меня увидели, и это не слишком лестно для меня.
   – Простите. Нет, я не ждала никого другого. Вы что-то сказали?
   – Нет.
   – Мне показалось… Мистер Реннер, мне показалось, что вы сказали «отмирание».
   – Вы над чем-то работаете? – спросил Реннер, окидывая взглядом каюту. Ее стол, обычно отличавшийся порядком, был завален бумагами, диаграммами и компьютерными распечатками. Один из докладов Хорвата лежал на полу возле переборки. Реннер сложил губы в нечто, что должно было означать полуулыбку.
   Сэлли проследила за его взглядом и покраснела.
   – Пожалуй, нет, – признала она. Реннер говорил ей, что собирается навестить Рода, и она ждала, когда он заговорит об этом. Ожидание затягивалось, и, наконец, она сдалась. – Ну, хорошо. Я ничего не делаю, а как он?
   – Он – это мешок с битым стеклом.
   – О!… – это заявление застало ее врасплох.
   – Он потерял свой корабль и, конечно, находится в плохой форме. Послушайте, не позволяйте никому говорить вам, что потеря корабля подобна потере жены. Это не так. Это больше похоже на зрелище сожженной планеты, на которой вы жили.
   – Вы думаете, я могу что-то сделать?
   Реннер уставился на нее.
   – Отмирание, как я и сказал. Конечно, вы можете кое-что сделать. Например, пойти и взять его за руку, или просто сесть с ним рядом. Если сидя рядом с вами он будет продолжать разглядывать переборку, значит, его явно ударило по голове.
   – Ударило? Он ранен?
   – Разумеется, нет. Я имел в виду, что он, должно быть… Давайте лучше сменим тему. Просто пойдите и постучите в его дверь, хорошо? – Кевин вывел ее в коридор и, нисколько не заботясь о ее чувствах, потащил в его конец. Когда она удивленно уставилась на него, он указал ей на дверь. – А я пойду чего-нибудь выпью.
   Ну, вот, подумала она. Торговые капитаны говорят аристократам, как они должны вести себя друг с другом… Однако, не было смысла стоять в коридоре. Она постучала.
   – Войдите.
   Сэлли быстро вошла.
   – Привет, – сказала она. Блейн выглядел ужасно. И этот мешковатый мундир… что-то с ним нужно было делать. – Не заняты?
   – Нет. Я как раз думал о том, что сказал мистер Реннер. Вы знаете, что глубоко в душе Кевин Реннер действительно верит в Империю?
   Она посмотрела вокруг в поисках стула. Ничто не указывало на то, что он предложит ей сесть. Тогда она сделал это сама.
   – Он офицер Военного Флота, разве не так? – Да, конечно, он поддерживает Империю, иначе не прошел бы комиссии… но я имел в виду, что он действительно верит в то, что мы знаем, что делаем. Удивительно.
   – А разве это не так? – неуверенно спросила она. – Если это не так, то все человечество в большой опасности.
   – Об этом я и думал, – сказал Род. Все это выглядело довольно нелепо. Из множества тем, которые можно было обсудить с единственной девушкой на десять парсек, он выбрал политику. – Вы хорошо выглядите. Как вам это удается? Ведь вы должны были все потерять.
   – Нет, у меня остались дорожные вещи. А платье я получила от мошкитов, помните? – не в силах сдержаться, она рассмеялась. – Род, если бы вы знали, как глупо выглядите в мундире капитана Михайлова! Вы в два раза меньше его по любому направлению. Нет уж, довольно! Пора браться за ум, Род Блейн! – и она скорчила строгую мину.
   Это длилось мгновение, но она выиграла. Она поняла это, когда Род посмотрел вниз на огромные складки на тунике, сделанные им, чтобы она не очень походила на палатку. Он усмехнулся.
   – Не думаю, чтобы мою кандидатуру можно было выставить на конкурс самых изысканно одетых мужчин Двора, верно?
   – Конечно, нет.
   Они сидели молча, и она изо всех сил пыталась придумать тему для разговора. Почему ей так трудно говорить с ним? Дядя Бен говорил, что я слишком много говорю, а здесь я не могу придумать, о чем сказать.
   – Так о чем же говорил мистер Реннер?
   – Он напомнил мне о моем долге. Я и забыл, что он у меня еще есть. Полагаю, он был прав, и жизнь продолжается, даже для капитана, потерявшего свой корабль… – последовала очередная пауза, во время которой воздух, казалось, сгустился и стал более тяжелым.
   Что же сказать теперь?
   – Вы… вы были с «Мак-Артуром» долгое время?
   – Три года. Два, как инженер-администратор, и один, как капитан. А теперь он погиб… Впрочем, лучше не начинать об этом. А чем занимаетесь сейчас вы?
   – Вы уже спрашивали меня. Я изучаю данные с Мошки-1 и доклады с подаренного корабля… и думаю о том, что скажу, чтобы убедить адмирала взять послов мошкитов с собой. А мы должны убедить его, Род. Я хочу, чтобы было что-то еще, о чем мы могли бы сказать, и чтобы было много времени после того, как мы покинем систему Мошки. – «И чтобы мы провели его вместе, теперь, когда „Мак-Артур“ погиб. Впрочем, не знаю. Неужели я обрадовалась уничтожению моего соперника? Нет, нельзя позволить, чтобы он хотя бы заподозрил об этих моих мыслях…» – А сейчас, Род, у нас так мало времени, и у меня вообще нет никаких мыслей…
   Блейн коснулся пальцами утолщения на носу. Что касается времени, подумал он, пока уже перестать быть олицетворением печали и начать действовать, как будущий двенадцатый Маркиз.
   – Хорошо, Сэлли. Посмотрим, с чем мы можем подойти к вопросу. Надеюсь, вы позволите Келли сервировать нам завтрак здесь?
   Она широко улыбнулась.
   – Мой лорд, вы можете быть обходительным.

ЖАЛОБА ТОРГОВЦА

   Гораций Бари был несчастным человеком.
   Если команде «Мак-Артура» было тяжело иметь с ним дело, то на «Ленине» все обстояло еще хуже. Экипаж его состоял из екатерининцев, имперских фанатиков, состоящих под началом адмирала и капитана с их родного мира. Даже Спартанское Братство имело меньшее влияние.
   Бари знал об этом заранее, но испытывал постоянную необходимость контролировать свое окружение при любых обстоятельствах и ничего не мог с собой поделать.
   Его статус на борту стал еще более двусмысленным, чем прежде. Капитан Михайлов и адмирал знали, что он был передан под личный контроль Блейну, не обвиненный ни в каком преступлении, но с запретом предоставления ему свободы. Михайлов решил эту проблему, назначив Бари прислугу из числа звездных пехотинцев, и поставив старшим над ними канонира Келли. Таким образом, когда бы Бари не покинул свою каюту, за ним по всему кораблю следовал хвост.
   Он пытался поговорить с членами экипажа «Ленина» – но его выслушали всего несколько человек. Возможно, они слышали слухи о том, что он может предложить, и боялись, что звездные пехотинцы «Мак-Артура» доложат об их интересе, а, может, подозревали его в измене и ненавидели за это.
   Торговцу требовалось терпение, и Бари имел его больше, чем достаточно. И все-таки тяжело контролировать самого себя, когда ты не можешь контролировать ничего больше, когда ничего нельзя сделать, а нужно просто сидеть и ждать. Временами его взрывной характер находил себе разрядку в гневных воплях и крушении мебели, но никогда это не происходило публично. За пределами своей каюты Бари был спокоен, расслаблен и умело вел разговоры, подлаживаясь даже к адмиралу Кутузову.
   Это дало ему доступ к офицерам «Ленина», но они были крайне официальны, и каждый раз, когда он хотел поговорить, вспоминали о каком-нибудь срочном деле. Бари довольно скоро обнаружил, что есть всего три безопасные темы: карточные игры, мошкиты и чай. Если
   «Мак-Артур» заправлялся кофе, то двигатель «Ленина» работал на чае. И поклонники чая знали о предмете гораздо больше, чем поклонники кофе. Корабли Бари торговали чаем точно так же, как и любыми другими товарами, которые покупали люди. Но сам Бари не возил его с собой и не пил.
   Итак, Бари проводил бесконечные часы за столом на мостике, а
   офицеры и с «Ленина» и с «Мак-Артура» предпочитали сидеть с ним в его каюте, заполненной гораздо меньше, чем офицерская кают-кампания. Было довольно легко говорить с офицерами «Ленина» о мошкитах – хоть они и приходили группами, но были любопытны. После десяти месяцев, проведенных в системе Мошки, большинство из них никогда не видели мошкитов. Всем хотелось послушать о чужаках, и Бари был готов рассказывать.
   Промежутки между робберами растягивались, когда Бари принимался оживленно говорить о мире мошкитов, о Посредниках, которые могли читать мысли, хотя и говорили, что это не так, о Зоопарке, о Замке, о поместьях баронов, выглядевших как укрепленные крепости – Бари, конечно же, отметил эту деталь. И каждый раз разговор переходил на опасности. Мошкиты не торговали оружием и даже не показывали его, потому что планировали нападение и старались сохранить свою сущность в тайне. Они заселили «Мак-Артур» Домовыми – это было первое, что сделал первый же мошкит, которого они встретили – и эти коварно полезные и милые зверьки захватили корабль и едва не удрали на нем со всеми военными секретами Империи. Только бдительность адмирала Кутузова предотвратила это несчастье.
   И, кроме того, мошкиты считали себя более разумными, нежели люди. Они смотрели на человечество как на зверей, которых можно приручить – если получится, лаской – превратив в еще одну касту, прислуживающую почти невидимым мастерам.
   Он говорил о мошкитах и ненавидел их. Страшные сцены возникали у него в мозгу, иногда – когда он просто думал о мошкитах, и всегда – когда он пытался уснуть. Его преследовали кошмары о космических скафандрах и боевых доспехах. Они приближались к нему, и три пары крошечных глаз выглядывали через лицевую пластину. Иногда сон кончался тучей паукообразных шестилапых чужаков, умирающих в вакууме и плавающих вокруг человеческой головы – тогда Бари засыпал. Но иногда кошмар кончался тем, что Бари беззвучно кричал охране «Ленина», пока одетая в скафандр фигура приближалась к «Ленину». После этого Бари просыпался в холодном поту. Нужно было предупредить екатерининцев.
   Они выслушали его, но не поверили, Бари чувствовал это. Они слышали его крик до того, как он попал на борт, слышали вопли по ночам и считали, что он сумасшедший.