Норман Джон. Рабыня Гора

   Толкая тележку со шкурами морских слинов, прошли двое. Остро пахло специями от каких-то тюков.
   Мужчина пронес шест, с которого свисали десятки косских угрей.
   Перевалило за полдень, а я до сих пор не привела в «Чатку и курлу» клиента. Скоро возвращаться.
   Пусть руки мои цепями не скованы, но цепи рабства я ощущала каждую секунду. Еще бы! Я одета как рабыня, на мне увешанный колокольчиками ошейник с именем хозяина, такие же колокольчики звенят на ножном браслете. И клеймо. Посылая девушек на верфь, хозяева почти ничем не рискуют. Здесь, на верфи, как и за запертыми воротами, они — рабыни. И если я вовремя не вернусь, плетей не миновать. Я — рабыня.
   Полдень давно миновал. Плохи мои дела! До сих пор не привела гостя к столам Аурелиона. Полуголых рабынь в ошейниках посылают на верфь не воздухом дышать, а платежеспособных клиентов подыскивать.
   Чуть распахнув шелковое платье, я встала на колени перед каким-то матросом, глядя на него снизу вверх и зазывая:
   — Возьми меня в «Чатке и курле», хозяин.
   Он пнул меня, да так, что я полетела на горячие доски.
   — Я — Йата, — помчалась я к другому. — Пожалуйста, хозяин, возьми меня в «Чатке и курле».
   Ударив тыльной стороной ладони, он отбросил меня с дороги. Я почувствовала вкус крови. Я поднялась на колени на шероховатых досках. Ушел! А бить-то зачем?
   Встала. Огляделась. Огромный желтый щит на установленном в гавани высоченном столбе успел подняться доверху и упасть. У столба вился белесый дымок — разожгли костер. Щит поднимается и падает ровно в десять анов — полдень по-гори-ански. Одновременно у столба разводят костер с белесым дымом. В двадцать часов — в горианскую полночь — зажигают сигнальный огонь. По этим сигналам весь порт сверяет хронометры, устанавливает, с учетом таблиц приливов, графики движения судов.
   Я готова была впасть в отчаяние.
   Приближалась парочка: бородатый матрос и рыжеволосая рабыня. Я рассмотрела платье. Так, из «Тарны и шнурка». Таверна, с которой конкурирует «Чатка и курла».
   Смело бросившись им наперерез, я встала на колени и подняла глаза на бородача.
   — Йата усладит тебя лучше!
   — Он мой! — держа матроса за руку, заголосила рыжеволосая.
   — Захочет меня — я буду с ним, — не отставала я. — Пожалуйста, хозяин! — улыбнулась я мужчине.
   Он переводил глаза с меня на нее. Видно, обе нравятся.
   — Деритесь! — решил он наконец.
   Рыжая с визгом бросилась на меня, опрокинула на доски кусалась, царапалась. Явно крупнее и сильнее.
   За волосы меня не схватить — слишком короткие. Зато я, катаясь по доскам с ней в обнимку, дергала ее за волосы' запустив в шевелюру пятерню. Орудуя кулаками, она осыпала меня ударами по голове. Вот-вот выцарапает глаза! Впилась зубами в руку. Испуганно вскрикнув, я принялась защищаться, она же, ползая вокруг меня, лупила что есть мочи. Я откатилась, закрывая руками голову. Она снова бросилась на меня. Я отвернулась. Она пустила в ход ноги. Лягнула прямо в живот! Перехватило дыхание. Я судорожно хватала ртом воздух. Она навалилась сверху, оседлала меня — рукой не шевельнуть, правой рукой прижала голову, а левой высоко, как могла, оттянула ошейник. О ужас! Полетели в стороны колокольчики, ее зубы вот-вот доберутся до горла! Вдруг голова ее откинулась — выгибая ей спину, матрос оттянул стоящую на коленях фурию за волосы. А она не отпускала, все силилась взглянуть на меня.
   — Ла кейджера, госпожа! — хрипела я. — Я рабыня!
   Спору нет — она выиграла. Куда мне до нее. Скорчившись я судорожно переводила дух.
   — Он мой! — зашипела она. Поверженная, я опустила голову.
   А она вдруг вскрикнула от боли. Дернув за волосы, матрос швырнул ее к своим ногам.
   — Ты моя!
   — Твоя, — испуганно прошептала она.
   Держа за волосы, он поволок ее за собой. Она, согнувшись в три погибели, ковыляла рядом. На мой взгляд — потрясающая девушка. А для него — просто еще одна бабенка для забавы.
   Дрожа, я поднялась на ноги. Оправила платье. Нигде не порвано.
   Постояла, глядя вслед матросу и ковыляющей рядом рыжеволосой. Уж он задаст ей жару, это точно! Вот и хорошо.
   Мимо меня, толкая тележку, брел раб в соединенных довольно длинной — дюймов восемнадцать — цепью наручниках. Взглянул на меня. Взбесившись, я подлетела к нему и отвесила оплеуху.
   — Не смотри на меня! Я не для таких, как ты! Ты раб! Раб! Он злобно откинул голову.
   — Раб! — кричала я. — Раб!
   Резко обернулась. А, вот, кажется, его хозяин, торговец. Раскрасневшись от гнева, я подбежала к нему и упала на колени.
   — Он на меня посмотрел! — указывая на раба, захлебывалась криком я. — Посмотрел на меня!
   — Тебе разрешали говорить? — осведомился тот.
   — Можно девушке говорить? — испуганно спросила я.
   — Да, — разрешил он. Ободренная, я ткнула пальцем в раба.
   — Он посмел на меня посмотреть.
   С рабов — я знаю — глаз не спускают. Один взгляд на рабыню — и несчастному не поздоровится. А взгляни он на свободную женщину — может жизнью поплатиться.
   — Он смотрел на меня.
   За такую наглость по меньшей мере высекут. Красавицы рабыни — для свободных мужчин, не для таких, как он, не для рабов.
   — А ты что, для него слишком хороша? — процедил торговец.
   — Да. — Не надо было этого говорить. И все же я сказала.
   — Оба вы животные.
   — Да, хозяин, — проронила я.
   — Но ты самка.
   — Да, хозяин.
   — А он пусть раб, но самец.
   — Да, хозяин.
   — А разве самец животного не выше самки?
   — Выше, хозяин.
   Да, самцы занимают доминирующее положение у многих видов млекопитающих. А среди приматов — у всех видов без исключения. И изменить здесь что-то можно, лишь разработав направленную на извращение законов природы обширную и сложную программу долговременного психологического воздействия.
   — Тебе эта рабыня нравится? — спросил хозяин раба.
   — Маленькая, — вздрогнув, пробормотал тот. Я не сводила с него испуганных глаз.
   — А в общем — ничего себе, — все же признал он.
   — Как думаешь, можешь ее поймать?
   — Конечно, — оживился раб.
   Я вскочила и в страхе попятилась.
   — Она твоя.
   Я бросилась бежать. Он настиг меня у огромного ящика, прижал к нему, а когда я отпрянула, обмотал свисающей с наручников цепью. Я в ловушке.
   — Давненько у меня не было бабы, — осклабился он и потащил меня за собой. Обмотанная вокруг талии цепь нещадно впивалась в кожу над левым бедром.
   — Пощади рабыню, хозяин, — взмолилась я.
   Он рассмеялся.
   Хозяин не торопил его — видно, занялся другими делами Тележка все равно была пустая.
   Когда он оставил меня, я готова была от стыда сквозь землю провалиться. Кончила! Как со свободным мужчиной!
   Лежа за ящиками, я горестно смотрела в небо. Меня употребил раб! Постепенно отчаяние вытеснил страх. Наверняка опоздала в «Чатку и курлу». Высекут!
   Медленно, преодолевая боль, распрямила я затекшие ноги и встала. Снова попыталась привести в порядок платье. Вышла из-за ящиков. Надо спешить в «Чатку и курлу».
   И застыла. Бросилась обратно за ящики. Довольно далеко, но я уверена — не ошиблась. Перехватило дыхание. Отчаянно заколотилось сердце.
   Не может быть! И все же это так.
   Что делать? В первое мгновение душу захлестнула пронзительная, неодолимая, всепоглощающая любовь. Любовь, немыслимая радость, восторг, лишь рабыне доступный.
   Одетый моряком, неся на плече мешок, он шел со стороны причала.
   Броситься бы к нему, закричать на весь порт, упасть к его ногам, рыдая, покрыть поцелуями.
   Да нет, я ошиблась! Не может быть!
   Смотреть, смотреть, не сводя глаз! Уверенность росла. Вот остановился купить у разносчика пирог. Он!
   Мой хозяин! Клитус Вителлиус из Ара!
   Хотелось кричать: «Хозяин! Я люблю тебя! Люблю!»
   И тут он повернулся к кабацкой рабыне, что вертелась перед ним и пыталась заговорить.
   Ненавижу! И его ненавижу, и ее.
   Рабыню он отослал, но я видела этот взгляд! Взгляд воина, взгляд хозяина!
   Ненавижу обоих!
   Это он, Клитус Вителлиус из Ара, сделал меня рабыней. Жег каленым железом, поставил клеймо рабыни. Заставил служить ему! Заставил полюбить себя, а потом, позабавившись, отбросил прочь, отдал какой-то деревенщине!
   В голове созрел отчаянно смелый, страшный, жестокий план. Глубоко вздохнув, объятая холодной яростью, я решилась.
   Он еще узнает: месть рабыни — не шутка.
   Я выпрямилась. Бесстыдно распахнула платье. Звякнув колокольчиками, вскинула голову.
   Идет прямо ко мне, жуя на ходу пирог.
   Оружия нет. Это кстати.
   Мелко семеня, я выскочила из-за ящиков, упала перед ним на колени, коснулась губами его ног. Любовь затопила сердце. Тело охватила беспомощная слабость — слабость рабыни, преклонившей колени у ног хозяина. Но тут же взяв себя в руки, я превратилась в холодное, расчетливое, здравомыслящее существо. Обхватив ладонями его икры, я ловила его взгляд.
   — Дина, — проговорил он.
   — Мой хозяин зовет меня Йата.
   — Значит, ты Йата, — улыбнулся он.
   — Да, я Йата. — Я с улыбкой смотрела ему в глаза.
   — И все такая же невинная и нескладная?
   — Нет, хозяин. — Опустив голову, я самозабвенно припала губами к его ногам, присасываясь, втягивая в рот грубые волоски.
   — Вижу, что нет, — рассмеялся он.
   Я подняла глаза.
   — Меня научили ублажать мужчин.
   — Конечно, — ответил он, — ты же рабыня.
   — Да, хозяин.
   — И хорошая?
   — У некоторых хозяев отвращения не вызываю.
   — Думаешь, сможешь доставить мне наслаждение?
   Сердце мое подпрыгнуло. Нежно, ласково поглаживая его ногу, я медленно, целуя, покусывая, подбиралась к колену.
   — Нет, хозяин, — прошептала я. — Йате ни за что не ублажить такого славного воина.
   Он оглянулся:
   — Говори: моряка. Здесь я не предводитель воинов из Ара Клитус Вителлиус. Я мореход, простой гребец из Тироса по имени Тий Рейар.
   — Как угодно хозяину, — взглянув на него, ответила я и снова припала к его ногам. — Хозяин не отшвырнет меня? — просительно пролепетала я.
   — Умная шлюшка. — Подняв мою голову, он сдвинул мне на затылок платок.
   — Всего несколько недель назад, — залившись краской, объяснила я, — меня везли на рабском корабле, трюмным грузом.
   — Довольно симпатичный груз, — обронил он.
   — Я так довольна, что хозяин доволен. — Не отводя ладоней от его ног, я прижалась головой к его бедру. Люблю… Стоп! Не раскисать! Не забываться! Я опустилась перед ним на колени лишь затем, чтобы втоптать в грязь его самого. И сделать это будет нетрудно — стоит только привести его в «Чатку и курлу».
   Он заплатит! За все заплатит!
   — Когда-то я была твоей, хозяин, — промурлыкала я, с улыбкой глядя на него.
   — Может, и зря я тебя подарил, — почти нежно улыбнулся он. Снова перехватило дыхание. Нет, я тверда! Прочь жалость!
   Прочь угрызения совести!
   Как, казалось бы, уязвима я в этом шелковом платьице, в ошейнике у его ног. И как могущественна.
   — Странно, — протянула я, — когда-то я принадлежала тебе А теперь, в далеком Косе, стою перед тобой на коленях на верфи в ошейнике кабацкой рабыни.
   — Красивый ошейник, — похвалил он.
   — Спасибо, хозяин.
   — Судя по платью, ты работаешь в «Чатке и курле»?
   — Да, хозяин.
   — И что ты там делаешь?
   — Угождаю клиентам моего хозяина.
   — Как давно я не держал в руках твое маленькое горячее тело…
   Я зарделась. А еще рабыня!
   — Знаешь, ты сладкая, горячая рабыня, — сказал он.
   — В твоих руках — и это чистая правда — любая взовьется, как рабыня, будь она хоть дочь убара.
   Эти руки! Как бешено билась я, сама того не желая, в их кольце, не в силах с собой совладать, не в силах устоять, сдаваясь, отдаваясь сладостному рабству! Меня, землянку, он низвел до состояния корчащейся в экстазе рабыни.
   — Я бы выпил паги, — проговорил он.
   — Я знаю, куда идти, — подхватила я.
   — В «Чатку и курлу»?
   — Да, хозяин.
   — А девушки там есть?
   — Да, хозяин.
   — И ты?
   — Да, хозяин.
   — Как давно я не обладал тобою…
   — Обладай мною снова в «Чатке и курле», — смело взглянув ему в глаза, прошептала я.
   — А ты соблазнительная шлюшка, Йата.
   — Смеет ли Йата предположить, — осторожно начала я, — что когда-то хозяин был к ней чуть-чуть неравнодушен?
   — Рабыня хочет плетки? — бросил он в ответ.
   — Нет, хозяин. — Я опустила голову.
   — У меня других дел полно.
   — Пожалуйста, хозяин, — испуганно ловя его взгляд, взмолилась я, — пойдем с Йатой в «Чатку и курлу».
   — Я занят.
   — Но хозяину хочется паги, — вкрадчиво напомнила я. Он усмехнулся.
   — А Йата, — ластилась я, — задержалась на верфи. — Вспомнился раб, которого в наказание натравил на меня торговец. Я свое получила сполна. Заставил ответить его ласкам, точно рабыню раба. Мне бы давно пора вернуться в таверну, вымыться, привести себя к вечеру в порядок. — Опоздала. Если Йата вернется так поздно без клиента — хозяин будет недоволен.
   — А мне-то что за дело, — он пожал плечами, — если девчонку привяжут и высекут?
   — Конечно, хозяин, — кивнула я. — Но Йате так хочется подать хозяину паги! — Стоя на коленях на дощатом настиле, умоляюще глядя на него, я не отнимала от него ладоней. — Возьми меня вместе с чашей, хозяин! Прошу тебя, хозяин!
   Он смотрел сверху вниз.
   — Пожалей рабыню, хозяин! Возьми меня с чашей паги, хозяин! Прошу тебя!
   — Веди меня в твою таверну, рабыня, — улыбнулся он.
   — Спасибо, хозяин! — выдохнула я и опустила голову: не хватало еще, чтобы увидел улыбку, прочел в глазах радость победы, переполнявший меня триумф! Звеня колокольчиками, я робко поднялась на ноги и едва дыша отправилась в «Чатку и курлу».
   Позади слышались его шаги.
 
   За моей спиной опустилась щеколда — закрылись двойные железные ворота.
   И тогда, внезапно повернувшись, я закричала, указывая на него: «Он из Ара! Он враг! Хватайте его!»
   Клитус Вителлиус ошеломленно уставился на меня.
   — Хватайте его! — кричала я. Рука его потянулась к левому бедру. Но меча-то нет!
   Страбо, помощник Аурелиона из Коса, бросился на него, но тут же мощным ударом был отброшен прочь. Клитус Вителлиус свирепо озирался.
   — Хватайте! — надрывалась я.
   Двое работников поспешили к воротам. Из-за столов повскакали мужчины.
   Рванувшись к воротам, Клитус Вителлиус попытался вырвать щеколду. Не тут-то было! Затворы уже встали в пазы.
   Еще кто-то бросился на него и тоже полетел на пол. Он наклонился к Страбо — сорвать с ремня ключи. На поясе у того болталась целая связка. Держа ее за кольцо, он полоснул ключами по лицу второму работнику. Тот, истекая кровью, с криком покатился по полу. Пытаясь не подпустить к себе врагов, Клитус Вителлиус размахивал тяжелой связкой висящих на огромном — дюймов десять — кольце. Кто-то из мужчин схватил его за ноги. Двое других навалились сверху. Завязалась борьба. Подключились еще двое. И вот у самой его груди, там, где порвалась морская туника, застыло лезвие меча. Прижав к перекладине ворот, его держали четверо. Примчался Аурелион. — Что здесь происходит? — взревел он.
   — Это Клитус Вителлиус из Ара! — закричала я, указывая на могучего окровавленного пленника. — Предводитель воинов Ара!
   — Шпион! — крикнул кто-то.
   — Убить шпиона! — зашумели вокруг
   — Он называет себя Тием Рейаром, гребцом из Тироса, но он из Ара! Клитус Вителлиус! Из Ара! Предводитель!
   — Тебе не поздоровится, рабыня, — пристально глядя на меня, процедил Аурелион, — если ошиблась.
   — Я не ошиблась, хозяин!
   — Кто ты? — обратился Аурелион к пленнику.
   И тут мне стало страшно. Сможет убедить их, что он действительно гребец из Тироса — плохи мои дела. Живьем сварят в жире тарлариона. Меня прошиб пот.
   — Скрывать свое имя от презренных ничтожеств из Коса? И не подумаю, — заявил он. — Я Клитус Вителлиус, предводитель воинов Ара.
   — Вот видите! — Я залилась смехом.
   — Принесите цепи, — велел Аурелион.
   Глаза Клитуса Вителлиуса остановились на мне. Я съежилась под его взглядом. А на него уже надевали оковы.
   — Крепко скрутили, — проговорил Страбо. Лицо его распухло от удара.
   На воина Великого Ара надели ножные кандалы, с запястий к лодыжкам тоже свешивалась цепь.
   На шее застегнули ошейник с двумя цепями-поводьями.
   — Убить шпиона, — твердил кто-то.
   — Нет, — отрубил Аурелион. — Отведем в магистрат.
   Подобрав связку ключей, Страбо отворил ворота. Четверо приготовились вести Клитуса Вителлиуса из таверны.
   — Шпионов на тяжелые галеры отправляют, — злорадствовал какой-то мужчина.
   — Лучше сразу убить, — вступил другой.
   — Нет. — Аурелион был непреклонен. — Ведите в магистрат. Там с лим как следует разберутся, прежде чем на весла посадить.
   Тяжелые галеры — это огромные, обычно груженные навалом торговые суда. Перевозят на них лес, строительный камень. Свободных гребцов на таких судах не встретишь.
   И еще раз взглянул на меня Клитус Вителлиус. Скованный кандалами по рукам и ногам.
   — Хо, Клитус Вителлиус! — Я подошла ближе. — Кажется, ты в цепях, как раб?
   Ответить он не соизволил.
   — Скоро станешь рабом на тяжелых галерах, — продолжала я, распахивая платье и по-рабски вертясь перед ним. А вокруг хохотали мужчины. — Смотри получше, хозяин. Там, в трюмах гребцов, девушек не так уж много. — Я покрутилась на месте, снова повернулась к нему. — Не забудь Йату, хозяин. Помни, кто посадил тебя на цепь, кто отправил на галеры!
   Он молча ел меня глазами.
   Подойдя еще ближе, я, собравшись с силами, влепила ему затрещину. Он едва шевельнулся.
   — Месть рабыни, — отчеканила я, — не шутка.
   — Месть воина, — не спуская с меня глаз, проронил он, — тоже.
   Я испуганно отпрянула.
   — Уведите, — скомандовал Аурелион.
   И Клитуса Вителлиуса повели из таверны.
   — Хорошее дело сделала, рабыня, — похвалил меня Аурелион.
   — Спасибо, хозяин. — Я упала перед ним на колени. Такую службу сослужила государству Кос! — Освободи меня, хозяин, — попросила я.
   — Принеси плеть, — приказал Аурелион Страбо.
   — Не надо, хозяин! — запричитала я.
   — В наручники ее, — распорядился Аурелион, — десять плетей и пирожное. Она хорошее дело сделала.
   — Будет сделано, Аурелион, — ответил Страбо.
   Тут же, перекрестив запястья, меня привязали за руки к кольцу, -до икр сдернули платье, десять раз хлестнули плетью и отпустили. Передо мной на пол бросили пирожное.
   — Хорошее дело сделала, рабыня, — пробурчал Страбо.
   — Спасибо, хозяин, — прошептала я и потянулась к пирожному. Но руку мою остановила плеть.
   — Прости, хозяин. — Я подобрала пирожное губами.
   — Приковать ее в каморке, — бросил Аурелион.
   Держа в зубах пирожное, на четвереньках, как наказанная рабыня, я поползла за Страбо к каморке. Там улеглась на попону у бетонной стены. Надев мне на шею ошейник с цепью, Страбо ушел. Я взяла пирожное в руки и принялась есть. Вот глупость выкинула — просить свободы! Да стоит только в зеркало взглянуть, сразу ясно: на Горе мне свободы не видать. Прикованная цепью за шею, я лежала на попоне в темной длинной узкой каморке. Я — горианская рабыня. Вдруг, отбросив остатки пирожного, я вскрикнула от горя, зарыдала, застучала по прикрытому попоной бетону. Я предала Клитуса Вителлиуса, своего хозяина!
   Подошли Страбо с Нарлой. Он ткнул меня рукояткой плетки.
   — Тихо!
   Она несла лампу. Подобрала брошенное мною пирожное, откусила. Страбо расстегнул мой ошейник.
   — Там какой-то подвыпивший моряк пришел из «Тарны и шнурка», тебя спрашивает.
   — Да, хозяин.
   А, тот самый, что ушел с рыжеволосой, которая побила меня на верфи. Я тогда еще сказала ему, что сумею доставить больше наслаждения. Значит, пришел за мной в «Чатку и курлу».
   — Пожалуйста, не заставляй меня служить гостям, — заныла я.
   — Нарла, — сказал он, — поможет тебе привести себя в порядок. Давай быстрее.
   — Пирожное хочешь? — Нарла все еще держала в руке кусочек.
   — Нет. — Я смотрела на Страбо. — Я предала Клитуса Вителлиуса из Ара!
   — И правильно сделала, — отрезал он. — Быстрее.
   — Прошу тебя, хозяин! — простонала я и вскрикнула от боли: он хлестнул меня плеткой. — Иду! — вскочила я. — Иду!
   Вслед за Нарлой я помчалась приводить себя в порядок. В зале мужской голос выкрикивал мое имя.

Глава 21. МЕНЯ ОТПРАВЛЯЮТ ИЗ ТЕЛНУСА

   Я и оглянуться не успела, как на запястьях за спиной защелкнулись наручники. На мне — короткая желтая рабская туника из плотной грубой ткани. Я стою у ворот «Чатки и курлы».
   — Пошли, Йата, — позвал Страбо и зашагал к верфи. Опустив голову, я поплелась за ним — босая, со скованными за спиной руками.
   Теперь я знаю: я люблю Клитуса Вителлиуса из Ара. По-настоящему люблю. И все же, на свое несчастье, предала его. Вот бы вернуть все назад! Навалиться бы, собрав свои слабые силенки, вместе с ним на тяжелое весло! Поменяться бы с ним местами. Пусть бы меня, заковав в цепи, отправили вместо него на галеры. Я, ничтожная рабыня, в низости и суетности своей втоптала в грязь не просто воина — но своего любимого! Ну и что, что ему дела нет до меня, что в его могучих руках я — лишь тварь бессловесная? Какая разница? Я люблю его. Даже не думала, Что можно так любить. Сколько чувств породил он во мне! Сколько гнева, сколько ненависти! Я и не знала, что такое бывает. Я жила мечтой о мести, бредила ею, и вот, когда месть свершилась, оказалось, что принесла она мне только боль, только горе, неизбывную беду, что поплатилась я за нее им самим, тем, которого любила, Клитусом Вителлиусом из Ара.
   Все в таверне — и мужчины и девушки — не скрывали радости. Как счастливы, как довольны были они, что я выдала Клитуса Вителлиуса! «Хорошее дело сделала», — тут и там слышала я. Даже пирожное дали. Но наедине с собой я обливалась слезами.
   Вот не знала, что могу так любить! Что угодно отдала бы, лишь бы повернуть все вспять.
   Конечно, обходился он со мной — хуже некуда. Но какая разница? Я люблю его. Все остальное не важно.
   И все-таки я предала его.
   Ну, подумаешь, позабавился со мной, а потом — вот простодушная жестокость! — отдал крестьянам. Не знала я разве, что я рабыня? Так чего же еще ждала? Что станут обращаться как со свободной женщиной? И как несоизмеримо страшен был мой ответный удар! За такую ничтожную провинность — если это вообще провинность — я, простая рабыня, обрекла его на вечную каторгу на галерах.
   Хорошее дело сделала! Я выла от горя. Люблю его. Люблю!
   Надо было служить ему в таверне, поцеловать на прощание, признавая поражение, отпуская навстречу славе и свободе, и остаться — пусть забудет о девушке, которой обладал когда-то и которую бросил. Тогда я знала бы: он на свободе.
   Разве этого мало?
   Но я предала его, своего любимого.
   Страбо удивленно обернулся — до его уха донесся стон отчаяния.
   — Прости, хозяин, — пролепетала я. Мы пошли дальше, к верфи.
   В ту ночь, когда я выдала Клитуса Вителлиуса, меня избили. Не сумела ублажить пьяного матроса.
   Дважды досталось мне и в следующие ночи.
   — Что-то ты больше никуда не годишься, — проворчал Аурелион, мой хозяин.
   — Прости, хозяин, — только и сказала я в ответ.
   — Наверно, пора вернуть тебя в Ар.
   Потянуло рыбой и солью — порт уже недалеко. В просветах между строениями виднелись пришвартованные у причалов галеры. Мы спустились к верфи.
   Нет на мне больше ни увешанного колокольчиками черного эмалевого ошейника, ни ножного браслета «Чатки и курлы».
   У причала — какой-то шум, показались бегущие мужчины. Там, внизу, что-то случилось.
   Теперь на моей шее защелкнут серый стальной корабельный ошейник с ярлычком. Надпись на нем гласит: «Пошлите меня леди Элайзе из Ара, из Шести Башен».
   Я выдала Клитуса Вителлиуса из Ара. Не люби я его так безмерно — не могла бы так ненавидеть.
   Выдала того, кого любила!
   Страбо взял меня за руку. Вот странно! Я же в наручниках. Потащил через толпу. По пристани метались люди. У столба со щитом запалили костер с белесым дымком — а ведь до полудня еще далеко. Зазвонили тревогу. На вершине столба взвился алый диск.
   — Пошли, — не отпуская руку, прокладывая путь сквозь толпу, торопил Страбо.
   — Сбежали! — услышала я.
   — Сбежали!
   — Сбежали!
   Мимо промчались вооруженные копьями стражники со щитами. На крышах стояли люди.
   — Кто сбежал? — прокричала я.
   Не переставая звонили тревогу. Протащив через толпу, Страбо торопливо вел меня к пристани.
   — Кто сбежал? — приставала к нему я.
   — На колени! — приказал он.
   Я встала на колени у сходней, ведущих к палубе таранного судна под названием «Сокровище Джеда». Торговцы иногда пользуются такими судами. Узкие, скоростные, хорошо ходят по мелководью, хоть вместимостью обычным грузовым кораблям и уступают.
   Не мешкая, Страбо указал на меня корабельному надсмотрщику, составляющему перечень грузов. Тот кивнул.
   — Встань, — приказал Страбо.
   Я встала.
   Он толкнул меня на сходни. Мы взошли на палубу шириной футов двадцать.
   Страбо отдал надсмотрщику ключ от моего ошейника, тот сунул его в сумку, подозвал матроса и кивком указал на меня. Матрос сбегал за легкими корабельными кандалами, защелкнул на щиколотках соединенные двенадцатидюймовой цепью железные кольца. К поперечной цепи крепилась еще одна — около трех футов длиной, с миниатюрными наручниками на конце. Страбо освободил мне руки, бросил в сумку хозяйские наручники и ключ. На их место приладил корабельные, соединенные цепью с ножными кандалами. Вот я и снова скована по рукам и ногам.