Норман Джон. Рабыня Гора

   — Удачи тебе, рабыня, — кивнул Страбо.
   — Удачи тебе, хозяин, — откликнулась я. Он сошел на берег. Сходни убрали. Отдали швартовы. Трое матросов длинными шестами отталкивали суденышко от причала. На скамьях по бортам — гребцы, свободные матросы. Заняли свои места двое рулевых. Чуть пониже встал старшина гребцов. На высоком мостике — капитан. Плавно, неспешно суденышко двинулось в открытое море. Старшина не начнет задавать гребцам ритм, пока не отойдем от причала. Треугольный парус не расправят, пока не выйдем из гавани.
   А на берегу все ходило ходуном. Стражников собралось еще больше. Звон не умолкал. У столба, над которым парил алый диск, вился белесый дым.
   Я подошла к поручням. Здесь же стоял принимавший груз надсмотрщик. От причала отваливали другие суда. Мы отправлялись караваном.
   — Кто сбежал, хозяин? — спросила я.
   — А ты не знаешь?
   — Нет, хозяин.
   — Двенадцать человек из Ара.
   — Как же они вырвались? — Наверняка те самые, кого я на днях, в тот самый день, когда повстречалась с Клитусом Ви-теллиусом, видела на верфи.
   — Один пленный сбежал и освободил остальных. Дрались как львы.
   — Что за пленный?
   — Какой-то Клитус Вителлиус.
   Меня охватила дрожь. От радости я едва не лишилась чувств.
   — Последний раз их видели на пути к таверне «Чатка и курла», — добавил он.
   Не говоря ни слова, я дрожала всем телом.
   — Видно, какая-то шлюха выдала их вожака, Клитуса Вителлиуса. — Он злорадно хохотнул. — Не хотел бы я оказаться на ее месте.
   «Месть рабыни — не шутка», — сказала я тогда Клитусу Вителлиусу.
   «Месть воина — тоже», — ответил он.
   Я испуганно отпрянула тогда, и по приказу моего хозяина, Аурелиона из Коса, Клитуса Вителлиуса повели из таверны.
   — Он воин из Ара, — рассуждал надсмотрщик. — Не завидую я той девке.
   Берег медленно уплывал вдаль.
   — Ты ее знаешь? — спросил он. — Ты ведь из «Чатки и курлы».
   — Да, хозяин, — ответила я. — Но в «Чатке и курле» он ее не найдет. Ее уже отослали.
   — Повезло предательнице.
   — Да, хозяин.
   «Сокровище Джеда» повернуло к выходу из гавани. На носу корабля выведены краской глаза. Два обведенных черным огромных голубых глаза с черными зрачками. Теперь они смотрят в открытое море.
   — Весла на воду! — скомандовал старшина гребцов. Весла скользнули в уключины.
   — Греби! — В один и тот же миг весла погрузились в воду — по двадцать с каждого борта. Вниз-вверх, вниз-вверх. Поблескивая на солнце, с лопастей падают капли, мерно плещется вода.
   Сердце переполняет тревога. И все же я безмерно счастлива: Клитус Вителлиус на свободе, с ним — его люди!
   Стоя рядом, надсмотрщик разглядывал меня, закованную кандалы.
   — Ты — единственная девушка на борту.
   Я залилась радостным смехом. Его это явно озадачило.
   — Я буду дивно хороша, хозяин, — смеялась я. — Дивно хороша!
   — Ты Дина, — приподняв над левым бедром подол моей короткой желтой рабской туники, проговорил он.
   — Да, хозяин.
   — Говорят, Дины — ничего девочки.
   — Просто потрясающие, хозяин! — хохотала я. — Мы — Цветы Рабынь.
   Каламбур понравился. Он рассмеялся.
   — Немного погодя проверим, малышка Дина.
   Я потянулась к нему. Ну, обними, прижми крепче! Клитус Вителлиус на свободе, с ним его люди! Мир вновь засверкал всеми красками, распахнул объятья мне навстречу. Заново ощутила я мужскую притягательность и рабскую свою покорность, заново, едва ли не крича от радости, осознала, как истово, неумолимо влечет меня к мужчинам. Снова я беспомощна перед ними, снова в их власти, снова люблю, снова не в силах устоять перед малейшим прикосновением или словом.
   Я потянулась к нему губами, но он со смехом отстранил меня.
   — Ну ты, рабыня!
   — Да, хозяин, — потупилась я.
   Вновь неудержимо тянуло меня к мужчинам, настоящим мужчинам, мужчинам Гора. Какую бурю радости рождают достоинство, сила, мужественность и сладострастие гориан в душе землянки, привыкшей к мужскому ханжеству и слабости, к застенчивости, сдержанности и лицемерию земных мужчин. Клитуса Вителлиуса, я знаю, злило то, как, не умея совладать с собой, откликалась я на прикосновение мужских рук. Он презирал меня за это — может, и поделом. Впрочем, я рабыня, шлюха. И мне нет до этого дела. Но, даже превращаясь помимо собственной воли в объятиях любого горианина в задыхающуюся в оргазме рабыню, по-настоящему любила — и люблю я только его, Клитуса Вителлиуса. Ни в чьих руках не чувствовала я себя такой беспомощной. Он — властелин моей любви. Надсмотрщик знаком подозвал матроса, что надевал на меня перед отплытием кандалы. Тот подошел. Надсмотрщик повернулся ко мне.
   — Хоть на борту ты и единственная, поблажек не жди.
   — Да, хозяин.
   — Отведи ее в трюм, — приказал он матросу, — и посади на цепь.
   Матрос перекинул меня через плечо. Там, внизу, меня продержат на цепи, пока вожделение мое не дойдет до предела, пока не заскулю от отчаяния. А уж потом поволокут на палубу.

Глава 22. К ЮГО-ВОСТОКУ ОТ КОСА

   Под палящим солнцем бродила я по раскаленной палубе «Сокровища Джеда». Запустила пальцы в волосы. Отросли — дюйма полтора уже. Откинула волосы назад. Зажмурилась. Потянулась. Открыла глаза. В неправдоподобно синем небе плыли ослепительно белые — глазам больно — облака. Под ровным свежим ветром вздувался на рее треугольный латинский ларус. Слева, справа — корабли, грузовые, таранные, с такими же треугольными парусами. Всего в караване судов двадцать. Мы идем в Шенди.
   Уже два дня как вышли из Телнуса. Десятый час. Хорошо на палубе. Ветер, соленые брызги. Я стою у поручней. До воды — не больше ярда. Осевшее под тяжестью груза мелководное суденышко решительно рассекает сверкающую под лучами солнца гладь моря. А вон еще корабли — у самого горизонта. Мачты, паруса… Красиво. Понятно, почему мужчины — и земляне и гориане — так любят море. Для них оно точно живое существо.
   Кончики пальцев пробежали по опоясавшему горло ошейнику. На нем — ярлычок: «Перешлите меня леди Элайзе из Ара, из Шести Башен». В Шенди меня свяжут и отправят на тарне в Ар, на милость Элайзы Невинс, былой моей соперницы, а ныне — хозяйки. Уж она позаботится, чтоб без дела сидеть мне не пришлось. Вздохнуть не даст. Стальной ошейник холодит пальцы. Тяжкая доля — быть рабыней у женщины. Заставит по струнке ходить. Как же — служанка родовитой благородной дамы! Обязана являть пример скромности, безукоризненной покорности и смирения. Не приведи Бог скомпрометировать хозяйку. Один взгляд в сторону мужчины, будь он хоть раб, — семь шкур с меня спустит своей изящной дамской кожаной плеткой, шитой бисером, той самой, что висит в спальне. Мне уже довелось ее отведать. Принадлежать ей будет для меня пыткой. И дело не только в стыде и унижении. Нет, самое страшное — ее принципы. Придется полностью подчинить себя им. А она горда, независимость и презрение к мужчинам для нее превыше всего. Воля хозяйки — закон для рабыни. Но тело мое помнит сильные, властные руки горианских мужчин. Как смогу я жить без них?
   Прочь, прочь мысли о хозяйке! Буду жить сегодняшним днем. А сегодня мир полон радости, мужчин, моря и солнца.
   Матросы на корме забросили в воду лесу и теперь, взмокшие, напрягая все силы, выбирали ее. Леса не поддавалась.
   Я побежала к корме — посмотреть. Из воды показался огромный пятнистый четырехжаберный грант и, закручивая водовороты, снова ушел в глубину. За лесу ухватился еще один матрос. Не отводя глаз, следила я за ходом схватки. Моряки с пересекающих Тассу судов часто ловят рыбу — ею питаются, остатки идут на наживку.
   Я вскрикнула от страха. Кто-то из мужчин злобно выругался. Откуда ни возьмись из-под гранта вынырнула длинная белая девятижаберная акула, сорвала добычу с лески и была такова. Вслед за ней, рассекая спинными плавниками волны, устремились охочие до объедков акулы помельче. За проходящими судами нередко увязываются акулы и морские ящеры — подбирают выброшенный мусор, срывают с крючков улов. Наш огромный караван, уж конечно, привлек целые стаи таких чудовищ. Накануне у меня на глазах из мерцающих волн Тассы высунул длинную шею морской ящер. Крошечная головка, мелкие зубы в несколько рядов. Вынырнул, точно лопасть весла, и вновь канул в пучину. Столь устрашающий вид обманчив — для человека животные эти опасности не представляют. Подбирают объедки, хватают мелкую рыбешку. Близкие им виды питаются водяными рачками. Есть редкие. Говорят, далеко не каждому из моряков доводилось видеть таких. Гораздо многочисленнее — и опаснее — длинномордые зубастые морские ящеры, формой тела напоминающие рыб. Бесшумные, агрессивные — моряки боятся их не меньше акул. Но самые стремительные из хищников Тассы — свирепые клыкастые морские слины, сородичи слинов наземных. Считаются они и самыми опасными. Встречаются они, однако, чаще всего в северных водах; на юг, к берегам Коса или к бухте Тироса, заплывают лишь изредка.
   Я побрела обратно к носовой части. Подошла к деревянной бадье, выудила оттуда тоспит, принялась высасывать сок. Никто меня не оговорил.
   Хоть в первый день плавания надсмотрщик и предупредил, чтоб на поблажки не рассчитывала, слова своего не сдержал. На судне мне предоставили полную свободу. Даже на ночь на цепь не сажали. Мужчинам я понравилась, обращались со мной хорошо — дружески-грубовато, по-свойски, как часто обходятся с невольницей, принадлежащей всем и всем повинующейся. Ограничивали меня, пожалуй, не больше, чем свободную женщину, не считая, конечно, стоящего между нами барьера. Разве что рабская туника и ошейник напоминали, что, стоит кому-нибудь из мужчин, щелкнув пальцами, указать пятачок на палубе у своих ног или свистнуть мне среди ночи — и я, как ручной слин, помчусь исполнять их прихоти. Умеющие услужить мужчинам рабыни часто пользуются известной свободой. Если мужчины получают от рабыни все, чего только пожелают, если она всецело принадлежит своим полновластным хозяевам, противостояния между ними не возникает. В глазах своих господ невольница непостижимым образом превращается в сокровище, в чудо. Многих ли женщин Земли, хотела бы я знать, их мужчины воспринимают как волшебный дар? Сокровищем может быть лишь то, чем обладаешь. Свободного человека можно уважать, даже любить, но никогда не станет он сокровищем для другого. Для этого женщина должна принадлежать повелителю. Более того. Поскольку в глубине души каждый мужчина желает иметь прекрасную женщину своей рабыней, то, получив ее, он — по крайней мере в этом отношении — удовлетворен. Удовлетворенный же мужчина — счастливый мужчина. А счастливые люди доброжелательны и щедры. Лишь одно охраняет он ревностно — свою власть над рабыней. Конечно, когда одолевает похоть, доброжелательности и щедрости — как не бывало, тут наружу выползают жестокость и грубость, вот тогда рабыня в полной мере познает глубину его владычества над нею — и наслаждается им, вот тогда по-настоящему ощущает себя рабыней. Говорят, и у свободных любовников не редкость, когда объятый сладострастием мужчина, камня на камне не оставляя от дамских иллюзий о свободе, подчиняет себе женщину, властно, как рабыню. Сколь же сладостно, должно быть, для мужчины сознание истинного рабства женщины! И с каким упоением отдается ему порабощенная женщина! Мало того: рабство это простирается не только на краткие часы наслаждения, нет, она просто принадлежит ему, служит ему, угождая во всем. Что может быть восхитительнее обладания таким прелестным творением природы! С самими женщинами — сложнее. В моем сердце, я знаю, живет рабыня. Да, рабыня, страстно желающая хозяина. Мысль об этом, некогда отвергаемая, потом порождавшая затаенный страх, ныне утвердилась в сознании, наполняя душу безграничной радостью. Так ли у других женщин? Не знаю. Пусть каждая заглянет в свое сердце. Вряд ли такое жадное стремление к мужчинам — отклонение в генетической истории биологического вида. Я думаю, тут существует сложная взаимозависимость. Столь свойственная любому нормальному в физиологическом плане мужчине жажда обладания прекрасной женщиной, жажда поработить ее не могла развиться сама по себе. Зубы тигра эволюционировали в процессе охоты; движущей силой эволюции глаза был свет; для возникновения крови организмам необходимо было существовать в среде, где есть соль и вода. Подобно этому и тяга мужчины к обладанию предполагала существование рабынь, жаждущих, чтобы ими обладали. В животном мире инстинкты доминирования и подчиненности нераздельно связаны, эта глубинная, врожденная тяга друг к другу параллельно развивалась у дополняющих друг друга живых существ. И пусть ничто не препятствует женщине, жаждущей преклонить колени перед мужчиной и обнаженной припасть к его ногам. И пусть, издав упоенный крик, он схватит ее в объятия. Только отныне ей должно быть настороже: она — рабыня.
   — Парус! — крикнул мужской голос. — Парус!
   Я подняла глаза. На самой верхушке мачты, над реей и вздымающимся под ветром треугольным парусом, на небольшом дощатом пятачке стоял впередсмотрящий. Босой, руки вцепились в опоясывающее мачту кольцо.
   — Куда идет? — Помощник капитана на верхней палубе выхватил подзорную трубу.
   — На полкорпуса к Шенди!
   Слева по борту на траверзе шел корабль. Моряки Коса обычно обозначают левый борт корабля названием порта назначения, а правый — названием порта приписки. Разумеется, когда корабль следует в порт приписки, обозначения меняются. Тогда левый борт называют «портовым бортом», а правый по-прежнему — по порту приписки. Это порождает сложности при переводе горианского морского жаргона. Скажем, команда, которую следовало бы перевести как «право руля», на нашем корабле дословно прозвучала бы «на Телнус». Выражения «левый» и «правый борт» на Горе не употребляются, хотя, конечно, соответствующие понятия существуют. Для британских кораблей правый борт — это борт, на котором у некоторых, особенно у северных, кораблей находится руль. Большинство же горианских кораблей устроены подобно древним земным судам, у них рулевое управление располагается по обоим бортам. Стоит, однако, отметить, что у быстроходных, оснащенных прямым парусным снаряжением кораблей Торвальдсленда руль обычно один, и располагается он по правому борту.
   На верхнюю палубу «Сокровища Джеда» уже спешил капитан. Помощник передал ему подзорную трубу.
   — Двухмачтовый, двухпарусный, — доложил он. — С каждого борта — по десять весел. Похоже, торговый.
   — Под флагом Порт-Кара, — удовлетворенно отметил капитан.
   — Смотри! — Помощник ткнул пальцем в сторону корабля.
   — Вижу, — буркнул капитан. — Разворачивается.
   На палубу поднялся второй помощник капитана, тоже с трубой.
   — Торговый, — сказал первый.
   — Осадка большая, — заметил второй.
   — Груженый, — добавил первый.
   Опустив трубу, капитан все вглядывался в далекий силуэт, непроизвольно облизывая губы.
   «Сокровище Джеда» — корабль таранный, боевой, хотя на этот раз используется для нужд торговцев.
   — Уходит, — проговорил первый помощник. — Возьмем! Второй все смотрел в море.
   — Длинноват вроде бы для десяти весел, — протянул он.
   — Под флагом Порт-Кара! — не терпелось первому. — Возьмем!
   — Возьмем, — решился капитан. — Передай флагманскому кораблю. Пусть караван ложится в дрейф.
   — Есть, капитан! — Не мешкая, первый помощник отдал матросам команду поднять на мачте сигнальные флажки.
   Капитан неторопливо давал наставления рулевым. Поворот — и «Сокровище Джеда» начало преследование судна из Порт-Кара.
   Гребцы заняли места на скамьях, весла скользнули на воду. На пару ступенек ниже штурвального встал старшина гребцов. Оружие сложено под скамьями. Все точно праздника ждут. Палубу никто не драит. Меня и не замечают, а если и замечают — не гонят. Метательные снаряды не готовят. Песок на палубу не несут. Даже рей не сняли и не опустили мачту, как обычно перед боем. Плевое дело. Каждый получит свою долю.
   Капитан ухмылялся.
   — Греби! — скомандовал старшина гребцов. «Сокровище Джеда», точно живое существо, бросилось в погоню за удирающим судном.
   И только второй помощник с озабоченным видом все рассматривал в подзорную трубу чужака. Но наконец и ему велено было занять свое место.
   Я стояла у поручней, у ведущих к штурвалу ступеней.
   На ветру полоскались сигнальные флажки. Позади лег в дрейф караван.
   Скоро мы к ним вернемся. Как интересно! В жизни не видела морского боя. Когда захватили «Облака Телнуса», мы, рабыни, сидели в трюме. Пока не откинулась крышка люка и в проеме не показался незнакомец, и понятия не имели, в чьих мы руках.
   — Ходу! — приказал капитан.
   — Греби! — командовал старшина гребцов. — Греби! Караван остался позади.
   — Капитан! — раздался крик впередсмотрящего. — Смотри! Мачты убрали! Разворачиваются!
   Даже с палубы я разглядела, как опускается рея, как сворачивается парус, как на чужом корабле убирают мачты. Судно разворачивалось.
   — Этого я и боялся! — закричал второй помощник и помчался на верхнюю палубу. С самого начала он не горел желанием бросаться в погоню за неизвестным кораблем.
   — Стоп! — гаркнул капитан.
   — Стоп! — скомандовал старшина гребцов.
   Мужчины озадаченно уставились на него.
   — Видишь! — кричал второй помощник. — Смотри!
   — А ну на свое место! — взвился капитан.
   — Подчиняюсь, господин, — проговорил тот. — Но лучше бы тебе развернуться.
   Капитан изучал вражеский корабль в подзорную трубу. Не сводил глаз с чужого судна и второй помощник.
   На торговых кораблях обычно две мачты, и закреплены они намертво, не убираются.
   На идущем навстречу корабле — невооруженным глазом видно — теперь не было ни одной.
   — Взгляни на весла, капитан, — настаивал второй помощник. — Теперь по двадцать по каждому борту.
   Действительно: на воду спустились новые весла.
   — Это не торговый корабль, капитан, — убеждал молодой воин.
   Ну конечно. Низкая осадка — не из-за груза. Такова конструкция. Быстроходный, страшный, могучий, как торпеда. Сначала мы видели только половину весел. Мачты убрали. Боевые корабли всегда идут на таран на веслах.
   — Прошу тебя, мой господин, — кричал молодой помощник, — поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
   Корабль несся прямо на нас.
   — Поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
   — А флаг-то! — вскричал первый помощник, тот, кому не терпелось на штурм.
   Теперь рядом с флагом Порт-Кара на флагштоке корабля, с быстротой молнии летящего на веслах нам навстречу, развевался еще один — широкий, белый, с изображением огромной черной рогатой головы боска поверх вертикальных зеленых полос.
   — Боек из Порт-Кара! — ужаснулся первый помощник.
   — Разворот! Разворот! — завопил капитан.
   — Мы погибли! — Кто-то из гребцов в ужасе вскочил со скамьи.
   И тут, словно внезапно взмыв из пучины морской, неизвестный корабль навис над бортом всей своей громадой. Затрещали, разлетаясь в крошево, доски, в проломе забурлила вода, закачался на тросах оторвавшийся от мачты рей, сбился на сторону скособоченный парус, заходила ходуном палуба. Спотыкаясь, едва стоя на ногах, я ухватилась за свисающий с мачты трос. Казалось, корабль на мгновение выровнялся. Дав задний ход, чужак отошел и начал разворачиваться. Палуба «Сокровища Джеда» накренилась, в трюмы хлынула вода.
   Матросы прыгали в воду.
   Снова корабль выровнялся, но тут же начал погружаться. Цепляясь за трос, я в ужасе ползала по палубе. Ноги окатило волной. Палуба уже затоплена. Сверкая, точно тщательно вычищенный слин, чужой корабль уходил прочь.
   На верхней палубе, держась за поручни, один-одинешенек стоял капитан.
   Я огляделась. У штурвалов — никого, скамьи гребцов пусты. Из воды слышались крики.
   Откуда-то издалека донеслись позывные горнов.
   Капитан смотрел вниз, на меня.
   — Там опасно. Бросай трос, прыгай в воду.
   — Нет! — В испуге я затрясла головой. — Нет!
   И тут он бросил на меня взгляд горианина, хозяйский взгляд. И начал спускаться.
   — Да, хозяин! — закричала я, отпустила трос и бросилась в воду. Я — рабыня. Даже море не так страшит меня, как хозяин-горианин.
   Вода холодная, зеленоватая. Сначала погрузившись с головой, я быстро вынырнула на поверхность.
   — Держись подальше от корабля! — посоветовал кто-то из мужчин.
   Я поплыла к нему. Успела отплыть на несколько ярдов от тонущего корабля — и он погрузился в воду. Меня потянуло в воронку, но как-то удалось удержаться.
   Соль ела глаза, обжигала ноздри. Ничего не видно. Я выплюнула воду.
   Чьи-то руки схватили меня и затащили на обломок обшивки борта корабля.
   — Нас быстро подберут, — подбадривал товарищей один из матросов. Всего на обломке их было четверо.
   К нам уже шли несколько кораблей из каравана.
   — Погодите-ка! — встрепенулся один из мужчин. — Разворачиваются!
   — Чужие корабли! — крикнул другой.
   Едва удерживая равновесие, я стояла на досках. Точно! Корабли нашего каравана разворачиваются! А между ними виднеются силуэты чужих. Идут к нам.
   — На караван напали! — выдохнул кто-то.
   Поддерживая капитана «Сокровища Джеда», неподалеку барахтался в воде молодой помощник. Вот они нашли обломок корабля.
   Мимо, прорезая волны, скользнул длинный белый плавник. Совсем рядом, и не подумав остановиться около нас, прошла легкая галера под флагом Порт-Кара. В небо взвился столб дыма — судовая катапульта дала залп. Где-то слева, вдалеке, запылал корабль. Наш, из Коса.
   Отовсюду слышались сигналы горнов.
   Подошли спущенные с одного из судов каравана два баркаса. На один подбирали матросов из воды, подняли на борт капитана с молодым помощником. Другой шел к нам. Четверо моих спутников поднялись на борт.
   Приготовилась прыгнуть на баркас и я, но, отброшенная чьей-то рукой, отлетела в сторону.
   — У нас нет места для рабынь!
   — Пожалуйста, хозяин! — Я встала на колени на дощатом обломке. Грубая желтая туника промокла, облепила тело. Ни бюстгальтеров, ни белья рабыням носить не разрешается.
   — Пожалуйста, хозяин! Меня втащили на баркас.
   Сжавшись в комок, опустив голову, я стояла на коленях среди их ног.
   Вскоре мы поравнялись с кораблем и благополучно поднялись на" борт.
   Меня тут же отправили в трюм.
   — Рабыня! — послышался женский голос. В трюме горела лампа.
   — Прости, госпожа. — Я встала на колени. А она уже поднималась по лестнице.
   — Я не буду сидеть в трюме с рабыней!
   — Молчи, женщина! — раздался с палубы раздраженный мужской голос. Она попыталась откинуть тяжелый люк. Не тут-то было! Крышка задраена. Кипя от злости, женщина спустилась обратно. Я не смела взглянуть на нее.
   — Прости, госпожа!
   В гневе ходила она взад-вперед. Нас обеих запихнули в трюм. Обе мы женщины.
   Прошел вечер, наступила ночь, а мы все сидели в трюме. Заговорить со мной моя соседка — как-никак свободная женщина! — не соблаговолила. Погасла лампа, мы остались в темноте. Бой продолжался несколько часов. Снаружи неслись крики, звуки лопающихся канатов, с палубных катапульт запускали сосуды с горючей смесью. Судно едва не протаранили — снесли несколько весел с левого борта. Затем попытались взять на абордаж, но атаку отбили.
   А потом отворилась крышка люка.
   — Корабль в безопасности, леди! — крикнул капитан. — Сейчас принесут поесть.
   Женщина поднялась по лестнице, вышла на палубу. Вслед за ней, никем не замеченная, выползла и я.
   Еще не рассвело. Палубу освещают тусклые фонари. Временами то с одного, то с другого корабля взмывали в небо пылающие сгустки, ярко вспыхивали, а потом, ровно горя, плавно, как на парашютах, опускались в воду и гасли. На воде плясали отблески горящих кораблей.
   — Я в трюме больше не останусь, — заявила капитану дама.
   — Я вынужден настаивать, — ответил он.
   — Нет.
   — Вы спуститесь по доброй воле, — предупредил он, — или вас придется приковать цепями.
   — Вы не посмеете! — вскричала она.
   — Принесите цепи!
   — Я повинуюсь вашей воле, капитан, — недовольно проговорила она и начала спускаться по лестнице. Я проскользнула перед ней. Крышка люка закрылась. Потом опять открылась ненадолго — принесли еду и питье. Со мной она не поделилась.
   Слышно было, как сменились вахтенные. Значит, наступило утро. Я заснула. Проснулась я от стука. Моя соседка колотила в крышку люка, требуя, чтобы ее выпустили.
   Но нас не выпустили. Значит, опасность еще не миновала.
   Судя по тому что удалось услышать, на судах каравана поддерживается должный порядок, перед врагом лицом в грязь не ударили. Очевидно, по обе стороны от нас стоят свои корабли.
   И вдруг крик: «Парус! Парус!» Усталые мужчины бросились на палубы. Похоже, спустили на воду весла. Корабль тронулся с места. Послышались команды старшины гребцов. — Возвращаются! — гудели голоса. — Возвращаются!
   Корабль разворачивался.
   — А что будет с нами, — впервые обратилась ко мне свободу нал женщина, — если наш корабль возьмут на таран?
   — Может быть, госпожа, — ответила я, — кто-нибудь вспомнит о нас и откроет люк.
   — А если нет?
   — Будем надеяться, что не забудут, госпожа.
   — Ночью нас брали на абордаж.
   — Да, госпожа.