Андрэ Нортон
Год Крысы
(Знак Кота — 2)
Кэролин Файк, за все ее компьютерные премудрости, и Роуз Вольф, которая удерживала представителя песчаных котов, пока «Крыса» была в игре.
Без их помощи эта книга никогда не появилась бы на свет.
ГЛАВА 1
ХИНККЕЛЬ-ДЖИ, НЕДАВНО КОРОНОВАННЫЙ ИМПЕРАТОР ВНЕШНИХ ЗЕМЕЛЬ.
Я стоял, вглядываясь в огромное зеркало. Никогда прежде я не видел себя в полный рост. Но и ничто в моей жизни, подумал я с внутренним беспокойством, которое пытался держать под контролем, не могло подготовить слугу, почти что изгоя для собственного Дома, к зрелищу себя самого, облаченного в жесткие и тяжелые одеяния императора Хинккель-джи.
К моему отражению в зеркале приблизилось другое, полускрытое моим широким, усыпанным алмазами верхним облачением, тянувшимся за мной шлейфом. На фоне ниспадающих складок песочный мех Мурри казался ярко-рыжим. И если я полагал себя человеком, который оказался на странном для него месте, то и Мурри пребывал в сходном положении — песчаный кот, спокойно себя чувствующий в самом сердце твердыни тех, кто так долго охотился на его род.
У императора, как я успел понять за прошедшие несколько дней, мало возможностей побыть одному. Однако в это краткое время я был свободен от внимания слуг и стражи — хотя они и ждали сразу за занавешенной дверью у меня за спиной. И все время в ушах стоял мелодичный звон алмазных мобилей, больших и малых, которые висели в каждой виденной мною комнате дворца.
Чем дольше я смотрел на незнакомца в зеркале, тем неуютнее мне становилось. Тяжелый меховой воротник на плечах, спадавший вниз как половина моего шлейфа, — да, он обременял как тело, так и мой разум. Сверкание драгоценных камней, усеивающих синеву моего платья, искусной работы корона, скрывающая потерю высокого узла волос, который срезали во время последнего судьбоносного испытания, — все это было мне не по душе.
Ничто не подготовило меня к этому часу. И у меня не было товарища, чтобы поддержать меня, кроме Мурри. Я разжал ладонь, стиснувшую тяжелое, непривычное платье, чтобы положить руку на мягкую мохнатую голову того единственного, кому я мог полностью доверять.
Я никогда не забывал, насколько он мне нужен. Я успешно прошел испытание среди кружащихся, смертоносных лезвий огромного мобиля. Но я был уверен — причиной этого успеха стал лучник на крыше одного из зданий, который выпустил стрелу, сразившую Шанк-джи, тоже участника испытаний. Королевская стража не нашла и следа возможного убийцы, но я был уверен, что это нападение состоялось отнюдь не из приязни ко мне.
Я спрашивал себя в душе, искал ответ. И наконец я уверился, что нашел приемлемый. Кто-то, пока еще не обнаруживший себя, желал, чтобы безвестный уроженец одного из меньших королевств получил корону, которую теперь носил я. Вапаланцы, со своей твердой верой в собственное превосходство, будут считать чужака глупым и наивным, готовым обращаться к другим за советом и позволяющим себя контролировать. Знать Вапалы была знаменита своими постоянными внутренними интригами и борьбой за власть, не раз обрекавшей более слабые Дома на уничтожение.
Было хорошо известно, что Хабан-джи, чья смерть кружным путем привела меня к этому зеркалу, весьма успешно играл в эти опасные игры на протяжении своего царствования. Кто поверит, что простой пастушок из Кахулаве сможет противостоять подобным интригам? А значит, любой, кого я встречал в этом дворце, кто внешне выказывал мне свою преданность, вполне мог оказаться тем, за кем следовало пристально наблюдать.
И поскольку мне ясно, что я — предполагаемая жертва, я не могу держать Мурри при себе. Он должен вернуться к собственным родичам в суровые Внешние земли.
Сейчас же мне предстояла первая публичная обязанность — принять поздравления от пяти королев и высшей знати Вапалы и Внешних королевств.
Отвернувшись от зеркала, я посмотрел на собрание, к которому, возможно — я не мог быть уверен, — когда-нибудь присоединюсь. На длинной полке в дальнем конце комнаты стоял ряд фигурок, высотой с локоть, кажущихся такими знающими и так пристально глядящих на меня, что они казались живыми. Прошлые императоры — около двадцати из них, каждый по-своему заслуживающий почтения.
Мурри прижался ко мне, согревая меня внутренней теплотой. По крайней мере, мой кровный брат, обладавший талантами куда большими, чем любой из людей, будет настороже, если появится какая-нибудь опасность.
Внезапно послышался высокий звон мобилен, перекрывающий все остальные звуки. Это был призыв. Я неохотно двинулся к двери, собрав всю свою волю, чтобы принять уверенный и властный вид, который мне придется сохранять на людях настолько хорошо, насколько я смогу.
К моему отражению в зеркале приблизилось другое, полускрытое моим широким, усыпанным алмазами верхним облачением, тянувшимся за мной шлейфом. На фоне ниспадающих складок песочный мех Мурри казался ярко-рыжим. И если я полагал себя человеком, который оказался на странном для него месте, то и Мурри пребывал в сходном положении — песчаный кот, спокойно себя чувствующий в самом сердце твердыни тех, кто так долго охотился на его род.
У императора, как я успел понять за прошедшие несколько дней, мало возможностей побыть одному. Однако в это краткое время я был свободен от внимания слуг и стражи — хотя они и ждали сразу за занавешенной дверью у меня за спиной. И все время в ушах стоял мелодичный звон алмазных мобилей, больших и малых, которые висели в каждой виденной мною комнате дворца.
Чем дольше я смотрел на незнакомца в зеркале, тем неуютнее мне становилось. Тяжелый меховой воротник на плечах, спадавший вниз как половина моего шлейфа, — да, он обременял как тело, так и мой разум. Сверкание драгоценных камней, усеивающих синеву моего платья, искусной работы корона, скрывающая потерю высокого узла волос, который срезали во время последнего судьбоносного испытания, — все это было мне не по душе.
Ничто не подготовило меня к этому часу. И у меня не было товарища, чтобы поддержать меня, кроме Мурри. Я разжал ладонь, стиснувшую тяжелое, непривычное платье, чтобы положить руку на мягкую мохнатую голову того единственного, кому я мог полностью доверять.
Я никогда не забывал, насколько он мне нужен. Я успешно прошел испытание среди кружащихся, смертоносных лезвий огромного мобиля. Но я был уверен — причиной этого успеха стал лучник на крыше одного из зданий, который выпустил стрелу, сразившую Шанк-джи, тоже участника испытаний. Королевская стража не нашла и следа возможного убийцы, но я был уверен, что это нападение состоялось отнюдь не из приязни ко мне.
Я спрашивал себя в душе, искал ответ. И наконец я уверился, что нашел приемлемый. Кто-то, пока еще не обнаруживший себя, желал, чтобы безвестный уроженец одного из меньших королевств получил корону, которую теперь носил я. Вапаланцы, со своей твердой верой в собственное превосходство, будут считать чужака глупым и наивным, готовым обращаться к другим за советом и позволяющим себя контролировать. Знать Вапалы была знаменита своими постоянными внутренними интригами и борьбой за власть, не раз обрекавшей более слабые Дома на уничтожение.
Было хорошо известно, что Хабан-джи, чья смерть кружным путем привела меня к этому зеркалу, весьма успешно играл в эти опасные игры на протяжении своего царствования. Кто поверит, что простой пастушок из Кахулаве сможет противостоять подобным интригам? А значит, любой, кого я встречал в этом дворце, кто внешне выказывал мне свою преданность, вполне мог оказаться тем, за кем следовало пристально наблюдать.
И поскольку мне ясно, что я — предполагаемая жертва, я не могу держать Мурри при себе. Он должен вернуться к собственным родичам в суровые Внешние земли.
Сейчас же мне предстояла первая публичная обязанность — принять поздравления от пяти королев и высшей знати Вапалы и Внешних королевств.
Отвернувшись от зеркала, я посмотрел на собрание, к которому, возможно — я не мог быть уверен, — когда-нибудь присоединюсь. На длинной полке в дальнем конце комнаты стоял ряд фигурок, высотой с локоть, кажущихся такими знающими и так пристально глядящих на меня, что они казались живыми. Прошлые императоры — около двадцати из них, каждый по-своему заслуживающий почтения.
Мурри прижался ко мне, согревая меня внутренней теплотой. По крайней мере, мой кровный брат, обладавший талантами куда большими, чем любой из людей, будет настороже, если появится какая-нибудь опасность.
Внезапно послышался высокий звон мобилен, перекрывающий все остальные звуки. Это был призыв. Я неохотно двинулся к двери, собрав всю свою волю, чтобы принять уверенный и властный вид, который мне придется сохранять на людях настолько хорошо, насколько я смогу.
АЛИТТА, В ПРОШЛОМ — УЧЕНИЦА КУКОЛЬНИЦЫ РАВИНГИ
Я стояла под яркими светильниками в доме Равинги, неподвижно, как кукла, а моя госпожа медленно обходила вокруг меня. Взгляд ее был столь же внимателен, как тогда, когда она пристально изучала каждую из своих работ, прежде чем кукла уходила из ее рук. После нескольких лет свободы в выборе платья я опять была зашнурована, связана, заперта в тяжелых придворных одеждах — удивительно даже, как вообще при этом можно было передвигаться.
В конце концов Равинга коротко кивнула. Три ее котти, сидевшие и наблюдавшие за нами обеими оценивающим взглядом, свойственным их роду, поднялись и потянулись. Мне и самой хотелось бы иметь возможность подобным образом облегчить свое нынешнее испытание. И я осмелилась наконец задать первый из терзавших меня вопросов.
— Госпожа…— Я чуть помолчала, щадя пересохшую от дурных предчувствий глотку. — Много времени прошло с тех пор, как Дом Вуроп являлся при дворе. Он был исключен из числа Шести Семейств и вычеркнут из списков собственной рукой императора. Как я осмелюсь прийти к этому новому правителю и потребовать признания?
Она нахмурилась — это было выражение упрека, которого я давно научилась опасаться.
— Я не стану повторять тебе это снова, Алитта. Таков изначальный закон — те, кто был лишен прав, чей Дом впал в немилость, могут в первый день царствования нового императора просить о его возрождении. Тебе и в этом повезло — твое восстановление в правах не создаст тебе новых врагов, поскольку достояние Вуроп не было передано другому Дому, а осталось в руках императора, так что оно может быть легко возвращено, когда твой Дом будет им признан. Таким образом, ты потребуешь жребий, по праву принадлежащий тебе.
— А если я не хочу снова попасть в запутанные сети их интриг, не могу ли я остаться по-прежнему твоей ученицей? Ты обучила меня, хотя я не могла даже и надеяться на подобное, госпожа, — и мне этого довольно. И я вдвойне буду рада остаться тем, что я есть.
Складка ее рта, сверкание ее черных глаз дали мне ответ даже раньше, чем она заговорила.
— Дух всегда руководит нами. Существует Сила Внешних земель, наша врожденная Сила. Мы не спрашиваем о причинах, а принимаем то, что должны. Круг Шести был разорван все эти годы. Это твой долг, Алитта, исправить то, что в твоих силах. Тебе хватает и любознательности, и понимания. Ты давно уже догадалась, что при изготовлении этих кукол преследуется и другая цель. Жизнь для всех нас уже не останется прежней. Что-то заканчивается — что-то начинается. И то и другое мы сейчас встречаем во Внешних землях. Ты примешь обязанности, для которых была рождена, и будешь ждать то, что грядет.
Она отвернулась, чтобы взять резную полированную шкатулку с полки у себя за спиной. Я не могла истолковать резьбу — этому меня не учили, — но я знала, что узор имеет смысл, и, возможно, зловещий. Несколько таких коробочек были надежно спрятаны во внутреннем шкафу, и с ними обращались как с бесценным сокровищем.
Равинга вынула из шкатулки двух кукол. Одна из них явно была Алиттой, такой, какая я сейчас, одетая в роскошное платье цвета последнего солнечного отблеска — бледно-розовое, постепенно тускнеющее до серого, усеянное алмазными звездами.
Другая, составившая ей компанию… я не знаю, почему меня внезапно пробрал озноб, я ведь не из тех — или я так думала тогда, — кто пытается заглянуть в будущее. Но сейчас, изучая мужчину, облаченного в великолепие коронационного платья… нет, Этот усыпанный драгоценностями, широкий всплеск синевы каким-то образом оказался им! Когда я впервые встретила Хинккеля, я могла пренебрегать им, как слугой. Всем было хорошо известно, что даже его собственная семья не видела причин им гордиться.
Но все же всем было известно и то, что тот, кто может выдержать пять испытаний, должен обладать силой и мужеством, превосходящими обычные ожидания. К тому же его сопровождал песчаный кот, которого избегает всякий находящийся в здравом уме. И все равно трудно было относиться к нему иначе, как к неиспытанному юнцу, ниже тех, кто ездит с воинами.
— Почему? — Я подняла руку, отягощенную усыпанными драгоценными камнями браслетами, надетыми Равингой, чтобы указать на изображение сначала меня самой, потом — человека, бывшего Хинккель-джи, новым императором.
Равинга положила руки на головы фигурок,
— Послушай, девочка. Я решила сделать эти фигурки втайне. Никто не будет о них знать, кроме нас двоих. Но все подобные творческие порывы посылает нам Дух, созидающий и пронизывающий и нас и нашу землю. Можешь быть уверена, что я говорю правду, когда утверждаю, что вам обоим предстоит новая жизнь — не из-за того, что уже случилось, а из-за того, что грядет.
Мне все равно было не по себе, но я поняла, что настоящих ответов не получу и остается только ожидать того, что мне предстоит, Я давно усвоила, что невозможно предвидеть будущее в точности, и мне следует принять это бремя — хотя я и не могла сделать этого со спокойной душой.
Так что я послушно пошла за Равингой — но не в лавку, в привычную для меня обстановку, а путем, которым мы ходили редко, ведущим во двор позади. Там были люди, поднявшиеся нам навстречу и почтительно поклонившиеся — сначала Равинге, а потом, чуть ниже, мне.
Поскольку я собиралась потребовать верховной власти в Доме, ожидавшие нас люди не были обычным сопровождением. Вместо стражников здесь были женщины, хотя и одетые как воины. Они приблизились к украшенному паланкину, четыре из них заняли свои места, по одной у каждой из угловых жердей. Четыре других окружили его как охрана, а последняя держала в одной руке маленький алмазный мобиль, а в другой — жезл, к которому было прикреплено знамя с эмблемой Дома, вычеркнутого из всех записей более десяти лет назад.
Она возглавила нашу пышную горделивую процессию и направила ее из пыльного двора на улицу, ведущую к дворцу и, возможно, новому будущему, сулящему мне неизвестно что. Передо мной звенел мобиль. Я слышала его, несмотря на звучание других таких же, подвешенных перед каждым зданием. Эмблема Дома реяла высоко, пока знаменосица громко возглашала: «Вуроп!»
Чем ближе мы подходили к дворцу, тем более переполненными становились улицы. Складывалось такое ощущение, что все население королевства собралось здесь. Но дорога освобождалась для нас в ответ на крик нашей предводительницы. Мой паланкин не был единственным, виднеющимся в толпе, и клич не только нашего Дома звучал над ее гулом.
Поскольку мое любопытство было пробуждено этим действом, которое никогда прежде в моей жизни не разыгрывалось, я озиралась по сторонам, думая — заметил ли кто-нибудь, что знамя уничтоженного Дома так дерзко выставлено напоказ. И я медленно начала осознавать, что мое появление действительно замечено несколькими молодыми аристократами, ехавшими верхом, один или двое из них пробились поближе и уставились на меня грубо и плотоядно.
Я еще не входила в пору и не стремилась к этому. Юноши и мужчины, которых я встречала, в моих глазах значили меньше, чем такие женщины, как Равинга и другие, решительно посвятившие жизнь своим талантам.
Много раз в поездках по рынкам дальних королевств я встречалась с людьми, восхищавшими меня своими достижениями. Мне всегда казалось, что женщины, в чью жизнь вмешивается супружество, вместе с изменениями в собственном теле и роде занятий теряют важную часть себя.
Так что теперь меня раздражало внимание этих самоуверенных и бесцеремонных воинов; я была рада, что, по обычаю, мое ближайшее окружение будет одного пола со мной.
Первое собрание императорского двора всегда проходило в огромном амфитеатре в центральной части дворца, со всех четырех сторон окруженном четырехэтажными корпусами.
Широкий лестничный пролет в дальнем его конце служил основанием массивного трона. Двумя ступенями ниже трона стояли меньшие престолы пяти королев. И много ниже — табуреты придворных чиновников и высшей знати, в основном представителей пяти ныне существующих Семейств.
Они были уже заняты людьми в одеждах ярчайших цветов, со множеством драгоценностей, что свидетельствовало об их положении, а нижний уровень был заполнен паланкинами и спешившимися воинами, оставившими своих па-ориксенов за пределами дворца. Увидев эту толпу, я начала сомневаться, что мне удастся пробиться к ступеням и взойти на них, когда придет время изложить мою просьбу. Однако предводительница моего маленького отряда оказалась достаточно ловкой, чтобы справиться с этой задачей, и меня доставили очень близко к лестнице, ведущей к трону.
Едва мы заняли там место, поднялся такой звон алмазных мобилей, что в нем потонули все прочие звуки.
В конце концов Равинга коротко кивнула. Три ее котти, сидевшие и наблюдавшие за нами обеими оценивающим взглядом, свойственным их роду, поднялись и потянулись. Мне и самой хотелось бы иметь возможность подобным образом облегчить свое нынешнее испытание. И я осмелилась наконец задать первый из терзавших меня вопросов.
— Госпожа…— Я чуть помолчала, щадя пересохшую от дурных предчувствий глотку. — Много времени прошло с тех пор, как Дом Вуроп являлся при дворе. Он был исключен из числа Шести Семейств и вычеркнут из списков собственной рукой императора. Как я осмелюсь прийти к этому новому правителю и потребовать признания?
Она нахмурилась — это было выражение упрека, которого я давно научилась опасаться.
— Я не стану повторять тебе это снова, Алитта. Таков изначальный закон — те, кто был лишен прав, чей Дом впал в немилость, могут в первый день царствования нового императора просить о его возрождении. Тебе и в этом повезло — твое восстановление в правах не создаст тебе новых врагов, поскольку достояние Вуроп не было передано другому Дому, а осталось в руках императора, так что оно может быть легко возвращено, когда твой Дом будет им признан. Таким образом, ты потребуешь жребий, по праву принадлежащий тебе.
— А если я не хочу снова попасть в запутанные сети их интриг, не могу ли я остаться по-прежнему твоей ученицей? Ты обучила меня, хотя я не могла даже и надеяться на подобное, госпожа, — и мне этого довольно. И я вдвойне буду рада остаться тем, что я есть.
Складка ее рта, сверкание ее черных глаз дали мне ответ даже раньше, чем она заговорила.
— Дух всегда руководит нами. Существует Сила Внешних земель, наша врожденная Сила. Мы не спрашиваем о причинах, а принимаем то, что должны. Круг Шести был разорван все эти годы. Это твой долг, Алитта, исправить то, что в твоих силах. Тебе хватает и любознательности, и понимания. Ты давно уже догадалась, что при изготовлении этих кукол преследуется и другая цель. Жизнь для всех нас уже не останется прежней. Что-то заканчивается — что-то начинается. И то и другое мы сейчас встречаем во Внешних землях. Ты примешь обязанности, для которых была рождена, и будешь ждать то, что грядет.
Она отвернулась, чтобы взять резную полированную шкатулку с полки у себя за спиной. Я не могла истолковать резьбу — этому меня не учили, — но я знала, что узор имеет смысл, и, возможно, зловещий. Несколько таких коробочек были надежно спрятаны во внутреннем шкафу, и с ними обращались как с бесценным сокровищем.
Равинга вынула из шкатулки двух кукол. Одна из них явно была Алиттой, такой, какая я сейчас, одетая в роскошное платье цвета последнего солнечного отблеска — бледно-розовое, постепенно тускнеющее до серого, усеянное алмазными звездами.
Другая, составившая ей компанию… я не знаю, почему меня внезапно пробрал озноб, я ведь не из тех — или я так думала тогда, — кто пытается заглянуть в будущее. Но сейчас, изучая мужчину, облаченного в великолепие коронационного платья… нет, Этот усыпанный драгоценностями, широкий всплеск синевы каким-то образом оказался им! Когда я впервые встретила Хинккеля, я могла пренебрегать им, как слугой. Всем было хорошо известно, что даже его собственная семья не видела причин им гордиться.
Но все же всем было известно и то, что тот, кто может выдержать пять испытаний, должен обладать силой и мужеством, превосходящими обычные ожидания. К тому же его сопровождал песчаный кот, которого избегает всякий находящийся в здравом уме. И все равно трудно было относиться к нему иначе, как к неиспытанному юнцу, ниже тех, кто ездит с воинами.
— Почему? — Я подняла руку, отягощенную усыпанными драгоценными камнями браслетами, надетыми Равингой, чтобы указать на изображение сначала меня самой, потом — человека, бывшего Хинккель-джи, новым императором.
Равинга положила руки на головы фигурок,
— Послушай, девочка. Я решила сделать эти фигурки втайне. Никто не будет о них знать, кроме нас двоих. Но все подобные творческие порывы посылает нам Дух, созидающий и пронизывающий и нас и нашу землю. Можешь быть уверена, что я говорю правду, когда утверждаю, что вам обоим предстоит новая жизнь — не из-за того, что уже случилось, а из-за того, что грядет.
Мне все равно было не по себе, но я поняла, что настоящих ответов не получу и остается только ожидать того, что мне предстоит, Я давно усвоила, что невозможно предвидеть будущее в точности, и мне следует принять это бремя — хотя я и не могла сделать этого со спокойной душой.
Так что я послушно пошла за Равингой — но не в лавку, в привычную для меня обстановку, а путем, которым мы ходили редко, ведущим во двор позади. Там были люди, поднявшиеся нам навстречу и почтительно поклонившиеся — сначала Равинге, а потом, чуть ниже, мне.
Поскольку я собиралась потребовать верховной власти в Доме, ожидавшие нас люди не были обычным сопровождением. Вместо стражников здесь были женщины, хотя и одетые как воины. Они приблизились к украшенному паланкину, четыре из них заняли свои места, по одной у каждой из угловых жердей. Четыре других окружили его как охрана, а последняя держала в одной руке маленький алмазный мобиль, а в другой — жезл, к которому было прикреплено знамя с эмблемой Дома, вычеркнутого из всех записей более десяти лет назад.
Она возглавила нашу пышную горделивую процессию и направила ее из пыльного двора на улицу, ведущую к дворцу и, возможно, новому будущему, сулящему мне неизвестно что. Передо мной звенел мобиль. Я слышала его, несмотря на звучание других таких же, подвешенных перед каждым зданием. Эмблема Дома реяла высоко, пока знаменосица громко возглашала: «Вуроп!»
Чем ближе мы подходили к дворцу, тем более переполненными становились улицы. Складывалось такое ощущение, что все население королевства собралось здесь. Но дорога освобождалась для нас в ответ на крик нашей предводительницы. Мой паланкин не был единственным, виднеющимся в толпе, и клич не только нашего Дома звучал над ее гулом.
Поскольку мое любопытство было пробуждено этим действом, которое никогда прежде в моей жизни не разыгрывалось, я озиралась по сторонам, думая — заметил ли кто-нибудь, что знамя уничтоженного Дома так дерзко выставлено напоказ. И я медленно начала осознавать, что мое появление действительно замечено несколькими молодыми аристократами, ехавшими верхом, один или двое из них пробились поближе и уставились на меня грубо и плотоядно.
Я еще не входила в пору и не стремилась к этому. Юноши и мужчины, которых я встречала, в моих глазах значили меньше, чем такие женщины, как Равинга и другие, решительно посвятившие жизнь своим талантам.
Много раз в поездках по рынкам дальних королевств я встречалась с людьми, восхищавшими меня своими достижениями. Мне всегда казалось, что женщины, в чью жизнь вмешивается супружество, вместе с изменениями в собственном теле и роде занятий теряют важную часть себя.
Так что теперь меня раздражало внимание этих самоуверенных и бесцеремонных воинов; я была рада, что, по обычаю, мое ближайшее окружение будет одного пола со мной.
Первое собрание императорского двора всегда проходило в огромном амфитеатре в центральной части дворца, со всех четырех сторон окруженном четырехэтажными корпусами.
Широкий лестничный пролет в дальнем его конце служил основанием массивного трона. Двумя ступенями ниже трона стояли меньшие престолы пяти королев. И много ниже — табуреты придворных чиновников и высшей знати, в основном представителей пяти ныне существующих Семейств.
Они были уже заняты людьми в одеждах ярчайших цветов, со множеством драгоценностей, что свидетельствовало об их положении, а нижний уровень был заполнен паланкинами и спешившимися воинами, оставившими своих па-ориксенов за пределами дворца. Увидев эту толпу, я начала сомневаться, что мне удастся пробиться к ступеням и взойти на них, когда придет время изложить мою просьбу. Однако предводительница моего маленького отряда оказалась достаточно ловкой, чтобы справиться с этой задачей, и меня доставили очень близко к лестнице, ведущей к трону.
Едва мы заняли там место, поднялся такой звон алмазных мобилей, что в нем потонули все прочие звуки.
ХИНККЕЛЬ-ДЖИ
Мурри стоял рядом, деля свое внимание между мной и вторым моим спутником, Голубым Леопардом, бывшим во времена других царствований ближайшим слугой императора. Леопард то и дело вздергивал теперь верхнюю губу, демонстрируя Мурри свои клыки. Это тоже было проблемой, и ее следовало решить. Но я не намеревался просить своего побратима-кота удалиться.
Передо мной разошлись занавеси, тяжелые от драгоценных камней и вышивки металлической нитью, и я обнаружил, что стою, полускрытый высокой спинкой трона, и канцлер поднимает руку, знаком заставляя умолкнуть мобили. Воцарилась тишина, Верховный канцлер Внешних земель трижды воздела свой жезл, опустив его на ступень трона, Затем, возвысив голос так, что он достиг краев заполненной толпой площади, она произнесла фразу, которая формально открывала мое царствование:
— Волей Высшего Духа да взойдет ныне Хинккель-джи из Дома Клаверель королевства Кахулаве на престол Внешних земель! Да будет так!
Она еще раз опустила жезл на каменные ступени.
Будучи провозглашенным таким образом, я обошел трон и сел, Мурри держался справа от меня, Голубой Леопард — слева. В отличие от прежних правителей, я держал два скипетра — против желания большинства придворных. Но никто не осмелился подвергнуть сомнению выбор императора. В правой моей руке был жезл, сделанный для меня Равингой, — с изображением песчаного кота. Странным образом он казался мне легче и много ближе, чем императорский, увенчанный подобием Голубого Леопарда.
Настал мой черед говорить, и я надеялся, что мою речь все услышат так же четко, как и слова Гьяррибари.
— Волей Духа сижу я здесь. И лишь Его милостью буду я править, к Нему буду я всегда прислушиваться, и я клянусь, что Он будет всегда направлять меня. Итак, я объявляю, что в этот день и час я приму все просьбы и буду содействовать тому, что окажется благом для нашего народа и наших земель.
Мой голос прозвучал достаточно громко, как и клятвы остальных королев, владык, глав великих семейств и придворных чиновников. Слова эти были старинными и формальными. Но когда настало время тем, кто собрался в амфитеатре, присоединить к ним свои, стал слышен рокот, подобный реву огромной кошки.
Передо мной разошлись занавеси, тяжелые от драгоценных камней и вышивки металлической нитью, и я обнаружил, что стою, полускрытый высокой спинкой трона, и канцлер поднимает руку, знаком заставляя умолкнуть мобили. Воцарилась тишина, Верховный канцлер Внешних земель трижды воздела свой жезл, опустив его на ступень трона, Затем, возвысив голос так, что он достиг краев заполненной толпой площади, она произнесла фразу, которая формально открывала мое царствование:
— Волей Высшего Духа да взойдет ныне Хинккель-джи из Дома Клаверель королевства Кахулаве на престол Внешних земель! Да будет так!
Она еще раз опустила жезл на каменные ступени.
Будучи провозглашенным таким образом, я обошел трон и сел, Мурри держался справа от меня, Голубой Леопард — слева. В отличие от прежних правителей, я держал два скипетра — против желания большинства придворных. Но никто не осмелился подвергнуть сомнению выбор императора. В правой моей руке был жезл, сделанный для меня Равингой, — с изображением песчаного кота. Странным образом он казался мне легче и много ближе, чем императорский, увенчанный подобием Голубого Леопарда.
Настал мой черед говорить, и я надеялся, что мою речь все услышат так же четко, как и слова Гьяррибари.
— Волей Духа сижу я здесь. И лишь Его милостью буду я править, к Нему буду я всегда прислушиваться, и я клянусь, что Он будет всегда направлять меня. Итак, я объявляю, что в этот день и час я приму все просьбы и буду содействовать тому, что окажется благом для нашего народа и наших земель.
Мой голос прозвучал достаточно громко, как и клятвы остальных королев, владык, глав великих семейств и придворных чиновников. Слова эти были старинными и формальными. Но когда настало время тем, кто собрался в амфитеатре, присоединить к ним свои, стал слышен рокот, подобный реву огромной кошки.
АЛИТТА
Выступление Хинккель-джи производило впечатление, и действительно, глядя на него, нельзя было увидеть в нем прежнего скитальца, знакомого мне. Когда ритуал был завершен, он встал и опустил оба скипетра, которые держал в руках.
— С нынешнего дня да пребудет во мне Высший Дух, — сказал он. — Сейчас же я предоставляю слово любому, кто взывает к справедливости по закону.
Я уже выскользнула из паланкина и теперь двинулась вперед. Когда те, кто стоял рядом со мной, поняли, что я собираюсь делать, они стали передо мной расступаться, открыв проход, ведущий к подножию лестницы.
Он тоже вышел вперед, и королевы встали, собравшись группой за его спиной, когда он миновал их меньшие троны, и огромные кошки соразмеряли с ним свой шаг.
— Кто взывает к справедливости? — Я заметила, как расширились его глаза, поскольку в этот момент он должен был узнать меня.
— Я взываю — во имя Высшего Духа — о возвращении Дома Вуроп из королевства Вапала. Я ,Вуроп-ва-Алитта, глава этого Дома по праву рождения. И я прошу, чтобы Дом был полностью восстановлен в списках и получил признание.
На его лице все еще лежала тень удивления. Но он поднял оба жезла, ответив:
— Да услышит нас Высший Дух. Вуроп-ва-Алитта, твой Дом возрожден.
Своими скипетрами он указал в мою сторону. Сопровождавшие его коты заструились со ступеней и встали от меня слева и справа. Равинга хорошо меня подготовила. Я протянула руки и положила на их гордо поднятые головы: правую — на голову Мурри, левую — на голову Голубого Леопарда. Затем, склонив собственную, сказала:
— Во имя Высшего Духа, я, Вуроп-ва-Алитта, клянусь в верности Хинккель-джи. Мой Дом благодаря царственному вновь примет ношу своих обязанностей, снова воспрянув к жизни.
Так я скрепила союз с будущим, которому по-прежнему не доверяла.
— С нынешнего дня да пребудет во мне Высший Дух, — сказал он. — Сейчас же я предоставляю слово любому, кто взывает к справедливости по закону.
Я уже выскользнула из паланкина и теперь двинулась вперед. Когда те, кто стоял рядом со мной, поняли, что я собираюсь делать, они стали передо мной расступаться, открыв проход, ведущий к подножию лестницы.
Он тоже вышел вперед, и королевы встали, собравшись группой за его спиной, когда он миновал их меньшие троны, и огромные кошки соразмеряли с ним свой шаг.
— Кто взывает к справедливости? — Я заметила, как расширились его глаза, поскольку в этот момент он должен был узнать меня.
— Я взываю — во имя Высшего Духа — о возвращении Дома Вуроп из королевства Вапала. Я ,Вуроп-ва-Алитта, глава этого Дома по праву рождения. И я прошу, чтобы Дом был полностью восстановлен в списках и получил признание.
На его лице все еще лежала тень удивления. Но он поднял оба жезла, ответив:
— Да услышит нас Высший Дух. Вуроп-ва-Алитта, твой Дом возрожден.
Своими скипетрами он указал в мою сторону. Сопровождавшие его коты заструились со ступеней и встали от меня слева и справа. Равинга хорошо меня подготовила. Я протянула руки и положила на их гордо поднятые головы: правую — на голову Мурри, левую — на голову Голубого Леопарда. Затем, склонив собственную, сказала:
— Во имя Высшего Духа, я, Вуроп-ва-Алитта, клянусь в верности Хинккель-джи. Мой Дом благодаря царственному вновь примет ношу своих обязанностей, снова воспрянув к жизни.
Так я скрепила союз с будущим, которому по-прежнему не доверяла.
ГЛАВА 2
ХИНККЕЛЬ-ДЖИ
Хотя закат уже затянул мое окно темной занавесью, обязанности мои не были исчерпаны. Ожидался пир. Королевы, высшая знать всех земель, представшая передо мной в этот день, — все они будут почетными гостями.
«Почетные гости» — по некоторым причинам это выражение имело для меня горький привкус вянущих водорослей. В этот день я после долгой разлуки увидел своего отца. Конечно, он был вынужден принести мне присягу на верность. Он был одет в свое старое облачение командующего армией — давно уже распущенной армии, — возможно, с целью показать мне, что я не гожусь для того, чтобы встречать его так. Сын, бывший, по его меркам, слабаком, а вовсе не воином, — я по-прежнему оставался недостойным его.
Судя по его ко мне отношению, по холодной сдержанности, с которой он смотрел на меня, со стороны могло показаться, что мы прежде никогда не встречались. Я лишь смел надеяться, что за время нашей краткой встречи не выказал ни единого проявления своих истинных чувств.
Мой брат не явился или решил не приносить мне клятвы верности. Но я повидался с Мелорой-Курой, моей сестрой, и условился, что она придет на этот пир вместе с моим отцом.
Круглые дутые светильники, похожие на драгоценные камни, по мере того как угасал свет дня, разгорались все сильнее. Где-то начали исполнять на кифонгге тихую мелодию из тех, что способны усыпить усталого.
Я был уверен, что отныне все мое время неизменно будет занято. Однако я был намерен следовать собственным путем, при любых обстоятельствах. Я подумал о том, что мне еще нужно сделать. То, это и это, и все — прямо сейчас. Я собирался проведать Равингу и, возможно, Алитту. Впрочем, Алитта, похоже, хорошо обеспечена. Ее появление меня ошеломило, поскольку она казалась такой далекой, как если бы роскошные одежды на ней стеной отгородили ее от той Алитты, которая была мне знакома, — ученицы кукольницы.
Надо будет каким-нибудь образом познакомить мою сестру с Алиттой и с ее бывшей наставницей. Мелора-Кура. Мои пальцы коснулись правой руки. Когда рано утром я облачался в это императорское великолепие, мне принесли мягкий кожаный мешочек со знаком нашего Дома. В нем лежал широкий наплечный браслет с замысловатым узором, в котором использовались все камни, символизировавшие королевства, — изумруды Твайихика, сапфиры Кахулаве, алмазы Вапалы, топазы Азенгира и рубины Фноссиса. Когда я надел его, мне показалось, что прикосновение браслета дарит тепло, с каким относилась ко мне лишь моя сестра. И это была лучшая ее работа. Он был моим собственным — ни один правитель не носил его до меня, и я намеревался показать Мелоре, как много ее подарок для меня значит.
Звон мобилей стал громче. Я подвигал плечами, чтобы равномерно распределить тяжесть одеяния, и попытался справиться со шлейфом. Мурри встал, сощурившись. С другой стороны комнаты ко мне уже приближался Акиэа, леопард. Вот еще одна проблема, которую надо решить. Между Мурри и гордым императорским телохранителем надо наладить хоть какое-то взаимопонимание. Как только смогу, я должен встретиться с песчаным котом и всеми леопардами-стражами.
«Почетные гости» — по некоторым причинам это выражение имело для меня горький привкус вянущих водорослей. В этот день я после долгой разлуки увидел своего отца. Конечно, он был вынужден принести мне присягу на верность. Он был одет в свое старое облачение командующего армией — давно уже распущенной армии, — возможно, с целью показать мне, что я не гожусь для того, чтобы встречать его так. Сын, бывший, по его меркам, слабаком, а вовсе не воином, — я по-прежнему оставался недостойным его.
Судя по его ко мне отношению, по холодной сдержанности, с которой он смотрел на меня, со стороны могло показаться, что мы прежде никогда не встречались. Я лишь смел надеяться, что за время нашей краткой встречи не выказал ни единого проявления своих истинных чувств.
Мой брат не явился или решил не приносить мне клятвы верности. Но я повидался с Мелорой-Курой, моей сестрой, и условился, что она придет на этот пир вместе с моим отцом.
Круглые дутые светильники, похожие на драгоценные камни, по мере того как угасал свет дня, разгорались все сильнее. Где-то начали исполнять на кифонгге тихую мелодию из тех, что способны усыпить усталого.
Я был уверен, что отныне все мое время неизменно будет занято. Однако я был намерен следовать собственным путем, при любых обстоятельствах. Я подумал о том, что мне еще нужно сделать. То, это и это, и все — прямо сейчас. Я собирался проведать Равингу и, возможно, Алитту. Впрочем, Алитта, похоже, хорошо обеспечена. Ее появление меня ошеломило, поскольку она казалась такой далекой, как если бы роскошные одежды на ней стеной отгородили ее от той Алитты, которая была мне знакома, — ученицы кукольницы.
Надо будет каким-нибудь образом познакомить мою сестру с Алиттой и с ее бывшей наставницей. Мелора-Кура. Мои пальцы коснулись правой руки. Когда рано утром я облачался в это императорское великолепие, мне принесли мягкий кожаный мешочек со знаком нашего Дома. В нем лежал широкий наплечный браслет с замысловатым узором, в котором использовались все камни, символизировавшие королевства, — изумруды Твайихика, сапфиры Кахулаве, алмазы Вапалы, топазы Азенгира и рубины Фноссиса. Когда я надел его, мне показалось, что прикосновение браслета дарит тепло, с каким относилась ко мне лишь моя сестра. И это была лучшая ее работа. Он был моим собственным — ни один правитель не носил его до меня, и я намеревался показать Мелоре, как много ее подарок для меня значит.
Звон мобилей стал громче. Я подвигал плечами, чтобы равномерно распределить тяжесть одеяния, и попытался справиться со шлейфом. Мурри встал, сощурившись. С другой стороны комнаты ко мне уже приближался Акиэа, леопард. Вот еще одна проблема, которую надо решить. Между Мурри и гордым императорским телохранителем надо наладить хоть какое-то взаимопонимание. Как только смогу, я должен встретиться с песчаным котом и всеми леопардами-стражами.
АЛИТТА
Мы во Внешних землях всегда больше любим прохладу ночи, чем дневную жару. Как и у кошек, наши глаза хорошо приспособлены к темноте. Но все дома были залиты светом колеблющихся ламп, некоторые из них плавали сами по себе, наверное сопровождая кого-нибудь из жильцов. Часто они напоминали огромные кошачьи глаза. Я прошла под скоплением светильников, направляясь выполнить долг, от которого я бы с радостью отказалась, если бы могла. Но с возвращением Дома Вуроп в число Шести Семейств мне следует спокойно занять свое место в обществе, которое мне не нравилось и которого я даже побаивалась. Теперь я должна была есть и пить и быть готовой к осложнениям, каковые, конечно, будут вызваны первым же неосторожным словом. Под этой крышей сейчас не было никого, у кого я могла бы искать поддержки. Я моргнула, когда мимо меня бесшумно проплыл глаз-светильник. Он мог быть извлечен из черепа гигантского песчаного кота. Мурри! У Хинккель-джи есть, по крайней мере, его мохнатый побратим, и он не совсем одинок.
Дверь пиршественного зала была открыта, проем увенчивали светильники, сверкавшие всеми цветами радуги. Гости уже собирались. Я замедлила шаг — мне не хотелось привлекать внимание слишком ранним появлением. Женщина впереди меня тоже шла одна, без сопровождения. Она шагала не мелкими шажками придворной дамы, а скорее размашистой уверенной походкой человека, привычного к дорогам и свободе внешнего мира. Она была богато одета, но ее платье казалось не столь облегающим, как мое, в котором я мучилась от удушья. Синева сапфира — Кахулаве. Она чуть повернула голову, несомненно восхищаясь высокой кошачьей фигуркой из золотистого камня, в алмазном, сверкающем на свету ошейнике. Она!.. Я знала ее, и конечно же ей следовало быть здесь нынешним вечером! Сестра Хинккеля, прославленный ювелир и резчик. Ее творения были широко известны, и счастливые владельцы дорожили ими, как сокровищем. Я хотела было с ней заговорить, но подавила это желание, хотя у меня и сложилось впечатление, что ее общество показалось бы мне приятным и легким. Внутри залы нас встретил длинный стол. Искусно выполненная скатерть из особой нити, спряденной из шерсти молодых яксов, наимягчайшей из возможных, украшенная россыпью алмазных звезд, была почти что скрыта от взгляда под блюдами, мисками, кубками из полированного серебра. По обе стороны стола стояли кресла. Кроме того, у середины стола, обращенное к двери, в которую я вошла, стояло сиденье с высокой спинкой, чуть приподнятое над соседними, предназначенное для хозяина пира. Многие кресла были заняты, но одна из уже сидевших женщин, к моему удивлению, подняла руку и поманила меня — Юикала, Алмазная королева, к малому двору которой я буду принадлежать. Я не могла понять причину ее интереса ко мне — разве что это было каким-то образом связано с восстановлением Дома Вуроп, и она хотела выяснить, что за женщина возглавит некогда впавший в немилость клан. Делать было нечего, кроме как повиноваться.
Дверь пиршественного зала была открыта, проем увенчивали светильники, сверкавшие всеми цветами радуги. Гости уже собирались. Я замедлила шаг — мне не хотелось привлекать внимание слишком ранним появлением. Женщина впереди меня тоже шла одна, без сопровождения. Она шагала не мелкими шажками придворной дамы, а скорее размашистой уверенной походкой человека, привычного к дорогам и свободе внешнего мира. Она была богато одета, но ее платье казалось не столь облегающим, как мое, в котором я мучилась от удушья. Синева сапфира — Кахулаве. Она чуть повернула голову, несомненно восхищаясь высокой кошачьей фигуркой из золотистого камня, в алмазном, сверкающем на свету ошейнике. Она!.. Я знала ее, и конечно же ей следовало быть здесь нынешним вечером! Сестра Хинккеля, прославленный ювелир и резчик. Ее творения были широко известны, и счастливые владельцы дорожили ими, как сокровищем. Я хотела было с ней заговорить, но подавила это желание, хотя у меня и сложилось впечатление, что ее общество показалось бы мне приятным и легким. Внутри залы нас встретил длинный стол. Искусно выполненная скатерть из особой нити, спряденной из шерсти молодых яксов, наимягчайшей из возможных, украшенная россыпью алмазных звезд, была почти что скрыта от взгляда под блюдами, мисками, кубками из полированного серебра. По обе стороны стола стояли кресла. Кроме того, у середины стола, обращенное к двери, в которую я вошла, стояло сиденье с высокой спинкой, чуть приподнятое над соседними, предназначенное для хозяина пира. Многие кресла были заняты, но одна из уже сидевших женщин, к моему удивлению, подняла руку и поманила меня — Юикала, Алмазная королева, к малому двору которой я буду принадлежать. Я не могла понять причину ее интереса ко мне — разве что это было каким-то образом связано с восстановлением Дома Вуроп, и она хотела выяснить, что за женщина возглавит некогда впавший в немилость клан. Делать было нечего, кроме как повиноваться.
ДОМ КУКОЛЬНИЦЫ РАВИНГИ
Равинга поставила второй светильник, а между ним и его двойником осторожно установила две куклы. Затем села и в задумчивости рассматривала их несколько долгих мгновений, прежде чем принести вторую защищенную шкатулку. Из нее она достала третью тщательно выполненную фигурку, одну из особенных, — Юикалу, Алмазную королеву.
Снова села, погрузившись в глубокие размышления, затем наклонилась и легонько постучала каждой из выбранных фигурок — Хинккель-джи, Алитте и королеве — пальцем по лбу, словно требовала их полного внимания.
Снова села, погрузившись в глубокие размышления, затем наклонилась и легонько постучала каждой из выбранных фигурок — Хинккель-джи, Алитте и королеве — пальцем по лбу, словно требовала их полного внимания.
В ИМПЕРАТОРСКОМ ДВОРЦЕ НА ПИРУ
А на пиру во дворце, за полгорода от дома Равинги, королева изобразила тщательно отработанную очаровательную улыбку и протянула Алитте руку. Девушка присела в реверансе и склонила голову, чтобы поцеловать массивное алмазное кольцо на руке женщины.
— Воистину, добр тот день, — сказала королева, — когда несправедливость исправлена. Возможность приветствовать возвращение Дома Вуроп добавляет радости сегодняшнему событию. Сядь рядом, дитя…
Не было возможности избежать этого, хотя Алитта прекрасно знала, что — по слухам — в прошлом Дом Вуроп был уничтожен именно стараниями Юикалы. Девушка покорно пробормотала слова благодарности и села на предложенное место.
Она сосредоточилась на ничего не значащем разговоре, затеянном соседкой, стараясь не упустить ни детали. Она ведь снова была там, где нельзя полностью верить ни единому слову, особенно если не разбираешься досконально во всех тонкостях интриги, и шаткость своего положения она прекрасно осознавала.
— Воистину, добр тот день, — сказала королева, — когда несправедливость исправлена. Возможность приветствовать возвращение Дома Вуроп добавляет радости сегодняшнему событию. Сядь рядом, дитя…
Не было возможности избежать этого, хотя Алитта прекрасно знала, что — по слухам — в прошлом Дом Вуроп был уничтожен именно стараниями Юикалы. Девушка покорно пробормотала слова благодарности и села на предложенное место.
Она сосредоточилась на ничего не значащем разговоре, затеянном соседкой, стараясь не упустить ни детали. Она ведь снова была там, где нельзя полностью верить ни единому слову, особенно если не разбираешься досконально во всех тонкостях интриги, и шаткость своего положения она прекрасно осознавала.