Страница:
Над берегом плотно висел туман, сырой и маслянистый, и, шагая вслед за стариком к сараю, Уэйд ощущал в легких неприятную тяжесть. Клод распахнул обе створки двери и посветил фонариком на подставку для лодки. Чисто как, подумал Уэйд. Вся эта пустота. Постояв, Клод сдвинул кепку к затылку, присел на корточки, потрогал рукой земляной пол.
– Ну, ясно, – сказал он. – Была лодка, да сплыла.
– О чем я и говорил.
– Говорил, говорил. – Старик поднялся. Казалось, он к чему-то прислушивается. – Мадам решила чуток покататься. Ей-богу, не шучу.
– И до сих пор не вернулась.
– В самую точку. Вот что меня в тебе восхищает, сенатор. Оптимизма – навалом.
Они вышли из сарая, оглядели причал, потом поднялись по каменистому берегу к дому. Уэйд включил свет на кухне. Мгновенно он почувствовал, как все изменилось, застыло – словно в музее, – вещи сделались какими-то полыми, замороженными. Он ходил вслед за Клодом по комнатам, ощущая неясную надежду, но уже во все, что окружало их с Кэти, вошла великая тишина: и в ее голубой купальный халат, и в ее шлепанцы у изножья постели, и в раскрытую книжку кроссвордов на кухонном столике. Так быстро, подумал Уэйд.
В гостиной Клод задержался, стал недоуменно озираться.
– А где телефон, сынок? Не вижу что-то.
– Тут где-то, – ответил Уэйд. – Я его отсоединил.
– Отсоединил?
– А зачем он нужен? Мы отдыхать приехали. Куда-то я его убрал.
Старик поелозил губами вокруг верхнего протеза. Казалось, он что-то в уме высчитывает.
– Все верно. Отдыхать – это понятно. Одно непонятно: зачем было этот чертов телефон прятать?
– Да не прятал я ею. Говорю, он тут.
– Отсоединенный?
– Да.
Клод пошарил глазами по комнате.
– Получается, что твоя жена дозвониться сюда не могла. Если, скажем, застряла в городе, задержалась, ну и так далее.
– Похоже, нет.
– Похоже?
– Нет. Не могла.
Уэйд пошел искать. Прошло несколько минут, прежде чем он обнаружил телефон под кухонной раковиной. Он принес его в гостиную и подключил, все время чувствуя на себе взгляд старика.
Клод набрал номер, чуть подождал и повесил трубку.
– Занято, – сказал он. – Может, Рут подловила уже на крючок твою ненаглядную.
– Ты думаешь…
– Я думаю, не надо паниковать. Сядем, посидим.
– Я не паникую, – возразил Уэйд. – Беспокоюсь просто.
– Понятно, что беспокоишься. – Старик снял кепку, провел рукой по макушке, приглаживая отсутствующие волосы. – От беспокойства вреда большого нет, но вот что я тебе скажу. Этот коттедж у меня стоит без малого двадцать четыре года. За это время не пропало ни одного жильца. Факт – куда денешься. Ни одного, если не считать двух-трех рыбаков-мудаков, – жаль, что нашлись в конце концов.
– Это не значит, что с ней ничего не могло случиться, – покачал головой Уэйд.
– Верно. Это только значит, что нам надо подождать.
– Просто будем сидеть и ждать?
– Кто сказал просто сидеть? Где этот твой смертоубийственный ром?
Они переместились на кухню. Уэйд смешал пару коктейлей, дал Клоду его стакан и посмотрел на часы, висящие над плитой. Около двух ночи. Пятнадцать часов уже ее нет, а может и больше; в голову полезли отвратительные картины. Лодка вверх дном. Волосы-водоросли.
Голос Клода послышался словно из Канады:
– Я спрашиваю, плавать она умеет?
– Плавать?
– Ну жена, жена твоя.
Уэйд моргнул и кивнул головой.
– Да. Она хорошая пловчиха.
– Вот и отлично, чего ж тогда…
– Но мне кажется… Не знаю… Может, нам начать искать?
– Искать где?
– Да где угодно. Просто искать.
Клод перекатывал во рту кубик льда. Опустил глаза в свой стакан, вздохнул, отпил.
– Ты, может, не заметил, – сказал он, – но там снаружи темень – глаз выколи. Кромешная тьма – это тебе раз. Плюс туман. Плюс пара тысяч квадратных миль сплошной воды, не говоря уже о лесах по берегам, не говоря об островах, которых несчитано, о песчаных отмелях и хрен знает о чем еще. Ну и куда мы с тобой?
– Есть же полиция.
– Какая такая полиция? Винни Пирсон, у которого бензоколонка «тексако», – вот тебе и вся полиция. Восемьдесят монет в месяц по совместительству – будет он расшибаться. Я скажу, что он ответит. Он ответит: «Парни, а шли бы вы спать». И это близко к тому, что я хочу тебе сказать. До утра сделать ничего нельзя – факт. В худшем случае твоя жена сейчас сидит где-нибудь на берегу.
– Нет, не сидит, – сказал Уэйд.
– С чего это ты так уверен?
– Просто чувствую. Знаю.
– Знаешь?
– Да.
Клод опять снял кепку. Помолчал, уставившись Уэйду куда-то в лоб.
– Вот что меня еще интересует. Вы, голубки, не… Ну, не поцапались часом?
– Нет.
– Ссоры, значит, не было?
– Конечно, не было.
Старик нахмурился.
– Да мало ли что бывает. На нас с Рут частенько вот находит. Я ей слово, она мне десять, и вот уже через кухню чуть не ручные гранаты летят. Случается.
– Только не у нас, – сказал Уэйд. – Просто утром сегодня просыпаюсь – а Кэти нет.
– И все?
– Все.
– Ну и прекрасно. Что и требовалось доказать. – Старик откинулся на спинку стула. В его глазах стоял какой-то не оформившийся еще вопрос. Он задумчиво рассматривал пустые цветочные горшки на кухонном столике.
– Нет, так и говорить не о чем, – произнес он наконец. – На твоем месте, сенатор, я бы набрался терпения, подождал, что Рут в зубах принесет.
– Давай раз и навсегда сенатора побоку.
– Да это я так, не обижайся.
– Просто я не сенатор, вот и все.
Клод усмехнулся.
– Да, здорово по тебе проехались. Три к одному – так примерно?
– Около того.
– Беда прямо. Демократам, им поди угоди. Да что далеко ходить – я и сам такой, миннесотская косточка, дээфэровец еще из тех. Хьюберт, Орвилл, Флойд Олсои – эта команда, толстокожие, твердожопые фермеры-кукурузники. От сохи, так сказать. Говори, что думаешь, делай, что говоришь. Политиканства на дух не переношу.
Старик помолчал, опять наполнил свой стакан.
– Так или иначе, – проговорил он, – не скажу, что за тебя голосовал.
– Мало кто это скажет, – пожал плечами Уэйд.
– Личных причин тут нету.
– Само собой. Так всегда и бывает.
Клод с интересом посмотрел на него искоса.
– С другой стороны, я не говорю, что не голосовал. Может, голосовал, может, нет. Но что меня удивляет – никак в толк не возьму, – почему ты ко мне не обратился за помощью? В смысле денег. А ведь мог бы.
– И тогда бы что?
– А не знаю что. Говорят, у меня слабость на безнадежные предприятия. – Поколебавшись, старик продолжал; – Правду сказать, у тебя ни на вот столько не было шансов после этой бочки дерьма в газетах. Но все равно доллар-другой я бы подкинул.
– И на этом спасибо.
– Грязно, грязно сработали. Выставили тебя… Ладно, вижу, ты не слишком расположен про это говорить.
– Да, не слишком.
Старик кивнул. Посмотрел на часы, поднялся.
– Да сиди, сиди, еще раз попробую Рут звякнуть.
В голове Уэйда пульсировала боль. Опять это невесомое, проваливающееся чувство, как при морской болезни; он не мог отогнать наплывавшие отвратительные картины. Вокруг на поверхность выталкивало всякую дрянь. Водоросли, духов, обломки костей.
Он слышал, как Клод набирает номер. Тихо поговорив несколько минут, старик вздохнул и повесил трубку.
– Пока по нулям. Будет пытаться дальше, она много куда еще не звонила.
– В полицию надо, – сказал Уэйд.
– Может быть, и в полицию.
– Почему «может быть»? Пропал человек, надо наконец что-то делать. Прямо сейчас.
Старик засунул руки в задние карманы. Рассеянно, слегка хмурясь, он глядел на цветочные горшки, стоящие один в другом около раковины.
– Я объяснил уже раз: Винни – это тебе не Коджак.[13] Все, что он может сделать, – позвонить шерифу в Бодетт. А тот отправит несколько лодок, один-два самолета.
– Уже кое-что, – сказал Уэйд. – Для начала.
– Конечно.
– Так давай действовать.
Клод все смотрел на пустые горшки. Постоял молча, потом подошел к раковине.
– А вот с цветами этими, сынок Что, к чертям, случилось?
– Ничего, – сказал Уэйд. – Так, одно происшествие.
– Не понял?
– Клод, мы теряем время.
На лбу у старика забилась жилка. Он взял один из горшков, повертел в руках.
– Происшествие, – повторил он. – Какое-то происшествие.
12
13
– Ну, ясно, – сказал он. – Была лодка, да сплыла.
– О чем я и говорил.
– Говорил, говорил. – Старик поднялся. Казалось, он к чему-то прислушивается. – Мадам решила чуток покататься. Ей-богу, не шучу.
– И до сих пор не вернулась.
– В самую точку. Вот что меня в тебе восхищает, сенатор. Оптимизма – навалом.
Они вышли из сарая, оглядели причал, потом поднялись по каменистому берегу к дому. Уэйд включил свет на кухне. Мгновенно он почувствовал, как все изменилось, застыло – словно в музее, – вещи сделались какими-то полыми, замороженными. Он ходил вслед за Клодом по комнатам, ощущая неясную надежду, но уже во все, что окружало их с Кэти, вошла великая тишина: и в ее голубой купальный халат, и в ее шлепанцы у изножья постели, и в раскрытую книжку кроссвордов на кухонном столике. Так быстро, подумал Уэйд.
В гостиной Клод задержался, стал недоуменно озираться.
– А где телефон, сынок? Не вижу что-то.
– Тут где-то, – ответил Уэйд. – Я его отсоединил.
– Отсоединил?
– А зачем он нужен? Мы отдыхать приехали. Куда-то я его убрал.
Старик поелозил губами вокруг верхнего протеза. Казалось, он что-то в уме высчитывает.
– Все верно. Отдыхать – это понятно. Одно непонятно: зачем было этот чертов телефон прятать?
– Да не прятал я ею. Говорю, он тут.
– Отсоединенный?
– Да.
Клод пошарил глазами по комнате.
– Получается, что твоя жена дозвониться сюда не могла. Если, скажем, застряла в городе, задержалась, ну и так далее.
– Похоже, нет.
– Похоже?
– Нет. Не могла.
Уэйд пошел искать. Прошло несколько минут, прежде чем он обнаружил телефон под кухонной раковиной. Он принес его в гостиную и подключил, все время чувствуя на себе взгляд старика.
Клод набрал номер, чуть подождал и повесил трубку.
– Занято, – сказал он. – Может, Рут подловила уже на крючок твою ненаглядную.
– Ты думаешь…
– Я думаю, не надо паниковать. Сядем, посидим.
– Я не паникую, – возразил Уэйд. – Беспокоюсь просто.
– Понятно, что беспокоишься. – Старик снял кепку, провел рукой по макушке, приглаживая отсутствующие волосы. – От беспокойства вреда большого нет, но вот что я тебе скажу. Этот коттедж у меня стоит без малого двадцать четыре года. За это время не пропало ни одного жильца. Факт – куда денешься. Ни одного, если не считать двух-трех рыбаков-мудаков, – жаль, что нашлись в конце концов.
– Это не значит, что с ней ничего не могло случиться, – покачал головой Уэйд.
– Верно. Это только значит, что нам надо подождать.
– Просто будем сидеть и ждать?
– Кто сказал просто сидеть? Где этот твой смертоубийственный ром?
Они переместились на кухню. Уэйд смешал пару коктейлей, дал Клоду его стакан и посмотрел на часы, висящие над плитой. Около двух ночи. Пятнадцать часов уже ее нет, а может и больше; в голову полезли отвратительные картины. Лодка вверх дном. Волосы-водоросли.
Голос Клода послышался словно из Канады:
– Я спрашиваю, плавать она умеет?
– Плавать?
– Ну жена, жена твоя.
Уэйд моргнул и кивнул головой.
– Да. Она хорошая пловчиха.
– Вот и отлично, чего ж тогда…
– Но мне кажется… Не знаю… Может, нам начать искать?
– Искать где?
– Да где угодно. Просто искать.
Клод перекатывал во рту кубик льда. Опустил глаза в свой стакан, вздохнул, отпил.
– Ты, может, не заметил, – сказал он, – но там снаружи темень – глаз выколи. Кромешная тьма – это тебе раз. Плюс туман. Плюс пара тысяч квадратных миль сплошной воды, не говоря уже о лесах по берегам, не говоря об островах, которых несчитано, о песчаных отмелях и хрен знает о чем еще. Ну и куда мы с тобой?
– Есть же полиция.
– Какая такая полиция? Винни Пирсон, у которого бензоколонка «тексако», – вот тебе и вся полиция. Восемьдесят монет в месяц по совместительству – будет он расшибаться. Я скажу, что он ответит. Он ответит: «Парни, а шли бы вы спать». И это близко к тому, что я хочу тебе сказать. До утра сделать ничего нельзя – факт. В худшем случае твоя жена сейчас сидит где-нибудь на берегу.
– Нет, не сидит, – сказал Уэйд.
– С чего это ты так уверен?
– Просто чувствую. Знаю.
– Знаешь?
– Да.
Клод опять снял кепку. Помолчал, уставившись Уэйду куда-то в лоб.
– Вот что меня еще интересует. Вы, голубки, не… Ну, не поцапались часом?
– Нет.
– Ссоры, значит, не было?
– Конечно, не было.
Старик нахмурился.
– Да мало ли что бывает. На нас с Рут частенько вот находит. Я ей слово, она мне десять, и вот уже через кухню чуть не ручные гранаты летят. Случается.
– Только не у нас, – сказал Уэйд. – Просто утром сегодня просыпаюсь – а Кэти нет.
– И все?
– Все.
– Ну и прекрасно. Что и требовалось доказать. – Старик откинулся на спинку стула. В его глазах стоял какой-то не оформившийся еще вопрос. Он задумчиво рассматривал пустые цветочные горшки на кухонном столике.
– Нет, так и говорить не о чем, – произнес он наконец. – На твоем месте, сенатор, я бы набрался терпения, подождал, что Рут в зубах принесет.
– Давай раз и навсегда сенатора побоку.
– Да это я так, не обижайся.
– Просто я не сенатор, вот и все.
Клод усмехнулся.
– Да, здорово по тебе проехались. Три к одному – так примерно?
– Около того.
– Беда прямо. Демократам, им поди угоди. Да что далеко ходить – я и сам такой, миннесотская косточка, дээфэровец еще из тех. Хьюберт, Орвилл, Флойд Олсои – эта команда, толстокожие, твердожопые фермеры-кукурузники. От сохи, так сказать. Говори, что думаешь, делай, что говоришь. Политиканства на дух не переношу.
Старик помолчал, опять наполнил свой стакан.
– Так или иначе, – проговорил он, – не скажу, что за тебя голосовал.
– Мало кто это скажет, – пожал плечами Уэйд.
– Личных причин тут нету.
– Само собой. Так всегда и бывает.
Клод с интересом посмотрел на него искоса.
– С другой стороны, я не говорю, что не голосовал. Может, голосовал, может, нет. Но что меня удивляет – никак в толк не возьму, – почему ты ко мне не обратился за помощью? В смысле денег. А ведь мог бы.
– И тогда бы что?
– А не знаю что. Говорят, у меня слабость на безнадежные предприятия. – Поколебавшись, старик продолжал; – Правду сказать, у тебя ни на вот столько не было шансов после этой бочки дерьма в газетах. Но все равно доллар-другой я бы подкинул.
– И на этом спасибо.
– Грязно, грязно сработали. Выставили тебя… Ладно, вижу, ты не слишком расположен про это говорить.
– Да, не слишком.
Старик кивнул. Посмотрел на часы, поднялся.
– Да сиди, сиди, еще раз попробую Рут звякнуть.
В голове Уэйда пульсировала боль. Опять это невесомое, проваливающееся чувство, как при морской болезни; он не мог отогнать наплывавшие отвратительные картины. Вокруг на поверхность выталкивало всякую дрянь. Водоросли, духов, обломки костей.
Он слышал, как Клод набирает номер. Тихо поговорив несколько минут, старик вздохнул и повесил трубку.
– Пока по нулям. Будет пытаться дальше, она много куда еще не звонила.
– В полицию надо, – сказал Уэйд.
– Может быть, и в полицию.
– Почему «может быть»? Пропал человек, надо наконец что-то делать. Прямо сейчас.
Старик засунул руки в задние карманы. Рассеянно, слегка хмурясь, он глядел на цветочные горшки, стоящие один в другом около раковины.
– Я объяснил уже раз: Винни – это тебе не Коджак.[13] Все, что он может сделать, – позвонить шерифу в Бодетт. А тот отправит несколько лодок, один-два самолета.
– Уже кое-что, – сказал Уэйд. – Для начала.
– Конечно.
– Так давай действовать.
Клод все смотрел на пустые горшки. Постоял молча, потом подошел к раковине.
– А вот с цветами этими, сынок Что, к чертям, случилось?
– Ничего, – сказал Уэйд. – Так, одно происшествие.
– Не понял?
– Клод, мы теряем время.
На лбу у старика забилась жилка. Он взял один из горшков, повертел в руках.
– Происшествие, – повторил он. – Какое-то происшествие.
12
Материалы
Чудо, как было сказано, есть результат действия неизвестных нам причин. Когда эти причины становятся известны, чудо уступает место законам природы. Это относится и к работе иллюзиониста, искусно скрывающего причины явления с тем, чтобы результат приписывали «чуду», а не естеству. Все мы в той или иной степени недолюбливаем законы природы. Мы предпочли бы, чтобы события происходили более непосредственно и по нашему собственному хотению, как это представляли себе первобытные люди.
Роберт Парриш «Руководство для иллюзиониста»
По-моему, он действительно считал себя Кудесником, а из Кэти сделал главную зрительницу. Не понимаю, как она это терпела. Может быть, надеялась, что он и вправду сотворит какое-нибудь чудо – в смысле, с ней, с ее жизнью. Сестра, мне кажется, сама иногда считала его настоящим Кудесником.
Патриция С.Туд
Зритель получает дополнительное наслаждение, покорно подчиняясь всесильной и таинственной стихии, безраздельно отдавая себя вздымающимся волнам восторга, отбрасывая доводы логики и рассудка.
Бернард Мейер Гудини. «Разум в цепях»
Чародей он был. В буквальном смысле. Уж так тебя очарует, на хер, что и двинуться не можешь
ЭнтониЛ. (Тони) Карбо
Очень милый, вежливый человек, если хотите знать мое мнение.
Рут Расмуссен
Кэти знала , что у него есть эти секреты – то, о чем он никогда не рассказывал. Она знала, что он за ней шпионит. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что ей самой нужно было в этом участвовать. В тошнотворном представлении, которое он устроил.
Бетани Ки, помощница секретаря приемной комиссии, университет штата Миннесота
…и ты будешь лить слезы в укромных углах и клясться себе, что хоть его лучшие друзья и погибли во Вьетнаме у него на глазах, хоть начальство и наплевало на его заслуги, но ты – ты никогда его не покинешь Ты нужна ему. Говорит он тебе так или нет, ведет он себя так или нет, ты нужна ему.
Пейшенс Меисон. «Выздоровление от войны»
Мне кажется, Кэти так сильно его любила, что ничего вокруг себя не видела. Читали в сказке про волшебный порошок? Посыплешь на, свою любовь и сама же под конец в дурах останешься.
Патриция С.Руд
Зритель хочет верить тому, что у него на глазах совершает фокусник, но одновременно он настроен скептически и не верит. Тут-то и заключена вся прелесть магии для современного человека. В ней парадокс, загадка, полуосуществление древних чаяний, ребус, пытка, истина и обман.
Роберт Парриш. «Руководство для иллюзиониста»
Приобщено к делу под № 8: сундук с фокусами Джона Уэйда. Из описи содержимого.
«Китайские кольца»
Шарообразный сосуд «лота»
Шарики из губки
Обрезанная колода карт
Воск иллюзиониста
Открытка от отца (датирована 19 июля 1956 года, с фотографией неизвестного гранитного здания, почерк почти невозможно разобрать: «…поскорей бы отсюда… жду не дождусь… Твой папа».)
«Молоко» иллюзиониста (2 банки)
Шелковый мешочек для «груза».
«Телепатия во времени» (книга)
«Тарбелловский курс магии» (книга, т. 1)
Разнообразные каталоги «Магической студии» Карра
В то лето, когда Джону исполнилось одиннадцать, дошло до того, что мне уже выбирать не приходилось. Его отец пил все больше и больше. С середины дня и до ночи сидел в клубе ветеранов. Наконец я собралась с духом и отвезла его в лечебницу штата – туда, на север. Язык не поворачивается сказать, но вот не стало его дома, и я вздохнула с облегчением. Мы души в нем не чаяли, и я, и Джон, но вдруг исчезло это напряжение, когда что ни ужин, сидишь как на иголках– Пару раз мы с Джоном выбирались туда к нему на выходной. Шли все вместе на лужайку, садились, устраивали пикник… Хорошо было. Помню, однажды – мы уже собрались уезжать, – помню, его отец проводил нас до машины, обнял меня, поцеловал, чуть не заплакал, сказал, что он меня любит, что раскаивается и что теперь все наладится. Но не вышло, как он хотел. Так ничего и не наладилось
Элеонора К.Уэйд
В каждом фокусе сочетаются две тщательно продуманные линии – как все выглядит и как все на самом деле происходит. Успех вашего номера зависит от того, насколько хорошо вы поняли соотношение между этими линиями.
Роберт Парриш. «Руководство для иллюзиониста»
Я не психиатр, но мое мнение такое: политики вообще народ уязвимый. Взять хоть меня – толстый как боров. Любовный голод компенсирую. [Хохочет.] Вот мы и идем на публику. Артисты. Лезем на сцену, поем, пляшем, разыгрываем наш маленький спектакль, лишь бы только угодить зрителям, лишь бы похлопали. Прямо дети малые. Лишь бы нас любовью покормили с ложечки.
Энтони Я. (Тони) Карбо
Джон очень часто приходил ко мне в магазин. Ему десять, одиннадцать было. Поначалу пугался, потом освоился, чуть не каждую субботу стал тут время проводить. Милый был мальчуган. Я ему все новые эффекты показывала, для каких получала реквизит, – мы говорим не «фокусы», а «эффекты», – и мы с ним вместе практиковались». Он меня называл не иначе как Морковной дамой, даже когда стал старше. Не уверена, что он знал, как меня по-настоящему зовут.[14]
Сандра Карра («Магическая студия» Карра)
Если ты хочешь помочь твоему ветерану, избегай церквей, приписывающих зло потусторонним силам – например, дьяволу, соблазняющему людей или вселяющемуся в них. Дело, в частности, в том, что, представляя себя жертвой внешнего воздействия («дьявол меня на это толкнул»), человек не может выработать зрелой самооценки, предполагающей развитие и обогащение от жизненного опыта.
Пейшенс Мейсон. «Выздоровление от войны»
Их там миллионы были. Жирная срань такая. Просто мерзопакостные мухи.
Ричард Тинбилп
Тот факт, что данное лицо действовало, исполняя приказ своего правительства или начальства, не освобождает его от ответственности в рамках международного законодательства…
Из Нюрнбергских принципов
С Л О В А Р И К
Груз – секретный мешочек или кассета с предметами, «магически» предъявляемыми зрителям.
Лота – сосуд фокусника, который, в зависимости от его желания, зритель видит то пустым, то наполненным.
Отвлекающий момент – прием фокусника, уводящий внимание публики от какой-либо его тайной манипуляции.
М.Кей. «Учебник магии Стейна и Дея»
Самую большую опасность для человека в кризисной ситуации представляет не время подготовки к сражению и не само сражение, а период непосредственно после него. Именно тогда, изнуренный физически и эмоционально, он должен взвешивать свои поступки особенно тщательно. Опасность ошибки сильно увеличивается, потому что человек лишается той прокладки, того рассудочно-эмоционального резерва, который необходим для выработки верного суждения.
Ричард М.Никсон
[После поражения в 1941 г.] отчаяние и гнев Джонсона обрушились на несчастных помощников… [Он] кричал, и вопил, и бросался на них с кулаками…
Роберт Кейро. «Жизнь Линдона Джонсона: путь к власти»
Мы-то знали, что будет, еще бы не знать, но, сдается мне, фокусник наш думал, что раз – и выдернет из рукава победу. Нет, не вышло. В тот последний вечер, когда начали передавать первые результаты, у него на лице появилось это отсутствующее выражение Не могу подобрать точное слово – пустота какая-то, словно ходячий мертвец. Поражение, оно на человека ох как действует.
Энтони Л. (Тони) Карбо
Ну был он выпивши, не без этого. А вас бы так шарахнуло по башке.[15]
РутРасмуссен
Кандидат, испытавший немыслимое напряжение президентских выборов и проигравший их, по меньшей мере месяц потом находится буквально в шоковом состоянии.
ТомаеДьюи
Джон звонил мне в тот вечер. Голос был полусонный. Думаю, эмоции пришли позже – отложенный шок или как там это называется. Он всегда в себе все вываривал, как его отец.
Элеонора К.Уэйд
Воспоминания о поражении и сопутствовавших ему тяжких обстоятельствах мучили его [Эла Смита[16]] долгое время… Как всякий человек, он хотел, чтобы его любили.
Мэтью и Ханна Джозефсон. «Эл Смит: герой городов»
Приобщено к делу под № 9– результаты первичных выборов. Демократическая фермерская рабочая партия, штат Миннесота, 9 сентября 1986 г.
Дерки – 73%
Уэйд – 21%
Другие – 6%[17]
Роберт Парриш «Руководство для иллюзиониста»
По-моему, он действительно считал себя Кудесником, а из Кэти сделал главную зрительницу. Не понимаю, как она это терпела. Может быть, надеялась, что он и вправду сотворит какое-нибудь чудо – в смысле, с ней, с ее жизнью. Сестра, мне кажется, сама иногда считала его настоящим Кудесником.
Патриция С.Туд
Зритель получает дополнительное наслаждение, покорно подчиняясь всесильной и таинственной стихии, безраздельно отдавая себя вздымающимся волнам восторга, отбрасывая доводы логики и рассудка.
Бернард Мейер Гудини. «Разум в цепях»
Чародей он был. В буквальном смысле. Уж так тебя очарует, на хер, что и двинуться не можешь
ЭнтониЛ. (Тони) Карбо
Очень милый, вежливый человек, если хотите знать мое мнение.
Рут Расмуссен
Кэти знала , что у него есть эти секреты – то, о чем он никогда не рассказывал. Она знала, что он за ней шпионит. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что ей самой нужно было в этом участвовать. В тошнотворном представлении, которое он устроил.
Бетани Ки, помощница секретаря приемной комиссии, университет штата Миннесота
…и ты будешь лить слезы в укромных углах и клясться себе, что хоть его лучшие друзья и погибли во Вьетнаме у него на глазах, хоть начальство и наплевало на его заслуги, но ты – ты никогда его не покинешь Ты нужна ему. Говорит он тебе так или нет, ведет он себя так или нет, ты нужна ему.
Пейшенс Меисон. «Выздоровление от войны»
Мне кажется, Кэти так сильно его любила, что ничего вокруг себя не видела. Читали в сказке про волшебный порошок? Посыплешь на, свою любовь и сама же под конец в дурах останешься.
Патриция С.Руд
Зритель хочет верить тому, что у него на глазах совершает фокусник, но одновременно он настроен скептически и не верит. Тут-то и заключена вся прелесть магии для современного человека. В ней парадокс, загадка, полуосуществление древних чаяний, ребус, пытка, истина и обман.
Роберт Парриш. «Руководство для иллюзиониста»
Приобщено к делу под № 8: сундук с фокусами Джона Уэйда. Из описи содержимого.
«Китайские кольца»
Шарообразный сосуд «лота»
Шарики из губки
Обрезанная колода карт
Воск иллюзиониста
Открытка от отца (датирована 19 июля 1956 года, с фотографией неизвестного гранитного здания, почерк почти невозможно разобрать: «…поскорей бы отсюда… жду не дождусь… Твой папа».)
«Молоко» иллюзиониста (2 банки)
Шелковый мешочек для «груза».
«Телепатия во времени» (книга)
«Тарбелловский курс магии» (книга, т. 1)
Разнообразные каталоги «Магической студии» Карра
В то лето, когда Джону исполнилось одиннадцать, дошло до того, что мне уже выбирать не приходилось. Его отец пил все больше и больше. С середины дня и до ночи сидел в клубе ветеранов. Наконец я собралась с духом и отвезла его в лечебницу штата – туда, на север. Язык не поворачивается сказать, но вот не стало его дома, и я вздохнула с облегчением. Мы души в нем не чаяли, и я, и Джон, но вдруг исчезло это напряжение, когда что ни ужин, сидишь как на иголках– Пару раз мы с Джоном выбирались туда к нему на выходной. Шли все вместе на лужайку, садились, устраивали пикник… Хорошо было. Помню, однажды – мы уже собрались уезжать, – помню, его отец проводил нас до машины, обнял меня, поцеловал, чуть не заплакал, сказал, что он меня любит, что раскаивается и что теперь все наладится. Но не вышло, как он хотел. Так ничего и не наладилось
Элеонора К.Уэйд
В каждом фокусе сочетаются две тщательно продуманные линии – как все выглядит и как все на самом деле происходит. Успех вашего номера зависит от того, насколько хорошо вы поняли соотношение между этими линиями.
Роберт Парриш. «Руководство для иллюзиониста»
Я не психиатр, но мое мнение такое: политики вообще народ уязвимый. Взять хоть меня – толстый как боров. Любовный голод компенсирую. [Хохочет.] Вот мы и идем на публику. Артисты. Лезем на сцену, поем, пляшем, разыгрываем наш маленький спектакль, лишь бы только угодить зрителям, лишь бы похлопали. Прямо дети малые. Лишь бы нас любовью покормили с ложечки.
Энтони Я. (Тони) Карбо
Джон очень часто приходил ко мне в магазин. Ему десять, одиннадцать было. Поначалу пугался, потом освоился, чуть не каждую субботу стал тут время проводить. Милый был мальчуган. Я ему все новые эффекты показывала, для каких получала реквизит, – мы говорим не «фокусы», а «эффекты», – и мы с ним вместе практиковались». Он меня называл не иначе как Морковной дамой, даже когда стал старше. Не уверена, что он знал, как меня по-настоящему зовут.[14]
Сандра Карра («Магическая студия» Карра)
Если ты хочешь помочь твоему ветерану, избегай церквей, приписывающих зло потусторонним силам – например, дьяволу, соблазняющему людей или вселяющемуся в них. Дело, в частности, в том, что, представляя себя жертвой внешнего воздействия («дьявол меня на это толкнул»), человек не может выработать зрелой самооценки, предполагающей развитие и обогащение от жизненного опыта.
Пейшенс Мейсон. «Выздоровление от войны»
Их там миллионы были. Жирная срань такая. Просто мерзопакостные мухи.
Ричард Тинбилп
Тот факт, что данное лицо действовало, исполняя приказ своего правительства или начальства, не освобождает его от ответственности в рамках международного законодательства…
Из Нюрнбергских принципов
С Л О В А Р И К
Груз – секретный мешочек или кассета с предметами, «магически» предъявляемыми зрителям.
Лота – сосуд фокусника, который, в зависимости от его желания, зритель видит то пустым, то наполненным.
Отвлекающий момент – прием фокусника, уводящий внимание публики от какой-либо его тайной манипуляции.
М.Кей. «Учебник магии Стейна и Дея»
Милая моя Кэт!
Письмо будет коротким, потому что мне мало что приходит в голову в эту минуту. Только о том и могу думать, как вскочу на эту самую стальную птицу-свободу, полечу домой, женюсь на тебе и ближайшие десять лет проведу в постели (вот ведь озабоченный тип). В целом обстановка сейчас довольно напряженная. Мы продолжаем нести потери, в основном из-за мин-ловушек и подобной дряни, и никак не можем ущучить вьетконг. Это начинает действовать на нервы, и, похоже, ребята слегка на взводе Трудно передать это ощущение. Будто инфекция какая-то. Как вкус во рту иногда, а иногда как запах, словно что-то произошло с самим воздухом. Но раз уж я так долго продержался, со мной все будет в порядке. Я люблю тебя. Помнишь, я писал про этих двух идиотских змей – один плюс один равняется нулю!
Твой вечно озабоченный
Кудесник.
Джон Уэйд, письмо от 13 января 1968 г.
Самую большую опасность для человека в кризисной ситуации представляет не время подготовки к сражению и не само сражение, а период непосредственно после него. Именно тогда, изнуренный физически и эмоционально, он должен взвешивать свои поступки особенно тщательно. Опасность ошибки сильно увеличивается, потому что человек лишается той прокладки, того рассудочно-эмоционального резерва, который необходим для выработки верного суждения.
Ричард М.Никсон
[После поражения в 1941 г.] отчаяние и гнев Джонсона обрушились на несчастных помощников… [Он] кричал, и вопил, и бросался на них с кулаками…
Роберт Кейро. «Жизнь Линдона Джонсона: путь к власти»
Мы-то знали, что будет, еще бы не знать, но, сдается мне, фокусник наш думал, что раз – и выдернет из рукава победу. Нет, не вышло. В тот последний вечер, когда начали передавать первые результаты, у него на лице появилось это отсутствующее выражение Не могу подобрать точное слово – пустота какая-то, словно ходячий мертвец. Поражение, оно на человека ох как действует.
Энтони Л. (Тони) Карбо
Ну был он выпивши, не без этого. А вас бы так шарахнуло по башке.[15]
РутРасмуссен
Кандидат, испытавший немыслимое напряжение президентских выборов и проигравший их, по меньшей мере месяц потом находится буквально в шоковом состоянии.
ТомаеДьюи
Джон звонил мне в тот вечер. Голос был полусонный. Думаю, эмоции пришли позже – отложенный шок или как там это называется. Он всегда в себе все вываривал, как его отец.
Элеонора К.Уэйд
Воспоминания о поражении и сопутствовавших ему тяжких обстоятельствах мучили его [Эла Смита[16]] долгое время… Как всякий человек, он хотел, чтобы его любили.
Мэтью и Ханна Джозефсон. «Эл Смит: герой городов»
Приобщено к делу под № 9– результаты первичных выборов. Демократическая фермерская рабочая партия, штат Миннесота, 9 сентября 1986 г.
Дерки – 73%
Уэйд – 21%
Другие – 6%[17]
13
О природе зверя
Война не имела цели. Где враг, куда бить? В них стреляли, а отстреливаться было не в кого. Люди выбывали и выбывали из строя – без толку, зазря. В их засады никто не попадался. Патрули обнаруживали только женщин, детей и стариков.
– Как эта мудацкая игра у детей, – сказал однажды вечером рыжий Колли. – Они прячутся, мы ищем, только вот не людей ищем, а блядских потусторонних духов.
В темноте кто-то завыл, изображая привидение. Другой засмеялся. Для Кудесника, который слышал это из своего окопа, война уже стала состоянием души. Еще не дурдом, но, судя по звукам, близко к тому.
– Око за око, – сказал Колли. – Или как там в вашей распрекрасной Библии говорится.
Весь февраль они действовали в районе, который называли Розовым сектором; это было скопление темных, неприглядных деревень, приткнувшихся к берегу Южно-Китайского моря. Люди ненавидели это место и боялись его. На картах сектор был закрашен в праздничный ярко-розовый цвет, что означало застроенный район, – сплошь деревни, оросительные канавы и рисовые поля. Но для третьей роты в Розовом секторе ничего праздничного не было. Это был край духов и призраков. География зла: подземные ходы, бамбуковые заросли, обмазанные глиной хижины и могилы.
Двадцать пятого февраля 1968 года около деревушки Лаксон они угодили на минное поле.
– Убило меня, – сказал один. И не ошибся.
Лил серый бесконечный дождь. С запада от гор шла гроза. Через час приземлились два санитарных вертолета. Подорвавшихся погрузили на борт, и машины улетели в сырую мглу, увозя еще троих убитых, еще двенадцать раненых.
– Не беда, – сказал Колли. Его лицо было детским и растерянным. Он повернулся к одному из санитаров: – Что голову повесил?
Через три недели, четырнадцатого марта, миной-ловушкой сто пятьдесят пятого калибра сержанта Джорджа Кокса разорвало на несколько больших мокрых кусков. Дайсон потерял обе ноги. Хендриксон – руку и ногу.
Двое или трое плакали.
Другие хотели бы, да забыли, как это делается.
– Вьетнам прикончить, – сказал лейтенант Колли. Он направил дуло автомата в землю и дал длинную очередь. – Прикончить, – сказал он. Вставил новый магазин и расстрелял его тоже – в кусты, в пальму, по том опять в землю. – Чтоб юшка текла. Прикончить.
Вечером пятнадцатого марта Джон Уэйд получил короткое письмо от Кэти. Бумага была светло-голубая, с рельефной золотой полоской вдоль верхнего края; почерк был плотный, уверенный.
«Я рассчитываю на то, – писала она ему – что когда-нибудь ты поймешь: мне кое-что нужно самой, для себя. Мне нужно осмысленное будущее – настоящая жизнь. Когда ты вернешься, Джон, ты должен будешь обращаться со мной как с личностью. Я повзрослела. Я уже не такая, как была, и ты тоже не такой, так что нам обоим придется приспосабливаться. Нам надо быть терпимей друг к другу, не такими взвинченными, что ли; и ты, пожалуйста, не дави на меня так сильно – я же не резиновая кукла. И еще, просто чтоб ты знал: я за это время встречалась с парой ребят. Ничего серьезного. Повторяю: ничего серьезного. Я люблю тебя и думаю, что нам замечательно будет вместе».
В тот же вечер Кудесник сел сочинять ответ.
«Как ты думаешь, что получится, если скрестить вьетконговца с крысой?»
Он ухмыльнулся и написал на отдельном листочке:
«Карликовая крыса».
Шестнадцатого марта 1968 года в 7.22 утра передовые подразделения третьей роты погрузились на несколько вертолетов; окунувшись в нежно-алую зарю, машины выстроились в боевой порядок, затем повернули на юг и быстро понеслись на малой высоте над искромсанной, покореженной, изрытой бомбами землей к точке высадки, которая была чуть западнее Розового сектора.
Что-то было нехорошо.
С солнцем, что ли.
В голове у Кудесника было мутно и сонно, он все еще досматривал дикие рассветные сны. Всю ночь его носило по розовым рекам и розовым затопленным рисовым полям, и даже сейчас, сидя на корточках в хвостовой части вертолета, он не мог смыть этот розовый цвет. Вот ведь краски. Нет, нехорошо что-то было. И с воздухом нехорошо. И с запахами, и с нежно-алой зарей, и с тем, как каждый словно ушел в свою раковину. Мидлоу, Митчелл и Тинбилл сидели закрыв глаза. Следж крутил ручку настройки радиоприемника, Конти блаженствовал в воображаемом бардаке. Рядовой Уэзерби все вытирал свой автомат полотенцем – сначала ствол вытрет, потом себе лицо, потом опять ствол. Бойс, Мейплс и лейтенант Колли сидели рядышком у открытой двери вертолета, курили одну сигарету на троих и смотрели вниз на испещренные воронками поля.
Знал Кудесник: ничего хорошего. Он ощущал этот солнечный свет на вкус. Свет отдавал ржавым железом – как гвозди взять в рот.
Кудесник закрыл глаза и спрятался за зеркалами, которые были у него в голове, но даже тогда не перестали набегать ландшафты – яркие, стремительные.
В 7.30 вертолеты выстроились длинной дугой и с юго-запада приблизились к деревне Тхуангиен. Внизу, прямо по курсу, над рисовым полем почти у самых хижин поднялись белые дымки. Артиллерия лупила по западному краю деревни, прошивая кусты, заросли бамбука и банановые рощи; там и сям вспыхивали пожары. Когда вертолеты стали заходить на посадку зона обстрела переместилась к северу. Пулеметчики вели непрерывный огонь из дверных проемов. Они прильнули к тяжелым пулеметам, плечи их тряслись. От грохота Кудесника перестали слушаться собственные веки.
– С приземленьицем! – завопил кто-то, и вертолет сел на большом сухом рисовом поле.
Первым выскочил Митчелл. За ним Бойс, Конти и Мидлоу, дальше Мейплс, Следж, Тинбилл и коротышка лейтенант.
Кудесник спрыгнул последним.
Бросился навстречу солнцу рухнул ничком и словно остался на этом поле один. Остальные исчезли. Вокруг бушевал пулеметный огонь, пулеметный ветер, и этот ветер словно подхватил его и принялся носить с места на место. Он никак не мог встать на ноги. Лежал, прижатый к земле потусторонними силами – ветром, огненным жаром, зловредным солнечным светом. Он не помнил, как поднялся. Прямо перед ним две большие стройные кокосовые пальмы вспыхнули как спички.
– Как эта мудацкая игра у детей, – сказал однажды вечером рыжий Колли. – Они прячутся, мы ищем, только вот не людей ищем, а блядских потусторонних духов.
В темноте кто-то завыл, изображая привидение. Другой засмеялся. Для Кудесника, который слышал это из своего окопа, война уже стала состоянием души. Еще не дурдом, но, судя по звукам, близко к тому.
– Око за око, – сказал Колли. – Или как там в вашей распрекрасной Библии говорится.
Весь февраль они действовали в районе, который называли Розовым сектором; это было скопление темных, неприглядных деревень, приткнувшихся к берегу Южно-Китайского моря. Люди ненавидели это место и боялись его. На картах сектор был закрашен в праздничный ярко-розовый цвет, что означало застроенный район, – сплошь деревни, оросительные канавы и рисовые поля. Но для третьей роты в Розовом секторе ничего праздничного не было. Это был край духов и призраков. География зла: подземные ходы, бамбуковые заросли, обмазанные глиной хижины и могилы.
Двадцать пятого февраля 1968 года около деревушки Лаксон они угодили на минное поле.
– Убило меня, – сказал один. И не ошибся.
Лил серый бесконечный дождь. С запада от гор шла гроза. Через час приземлились два санитарных вертолета. Подорвавшихся погрузили на борт, и машины улетели в сырую мглу, увозя еще троих убитых, еще двенадцать раненых.
– Не беда, – сказал Колли. Его лицо было детским и растерянным. Он повернулся к одному из санитаров: – Что голову повесил?
Через три недели, четырнадцатого марта, миной-ловушкой сто пятьдесят пятого калибра сержанта Джорджа Кокса разорвало на несколько больших мокрых кусков. Дайсон потерял обе ноги. Хендриксон – руку и ногу.
Двое или трое плакали.
Другие хотели бы, да забыли, как это делается.
– Вьетнам прикончить, – сказал лейтенант Колли. Он направил дуло автомата в землю и дал длинную очередь. – Прикончить, – сказал он. Вставил новый магазин и расстрелял его тоже – в кусты, в пальму, по том опять в землю. – Чтоб юшка текла. Прикончить.
Вечером пятнадцатого марта Джон Уэйд получил короткое письмо от Кэти. Бумага была светло-голубая, с рельефной золотой полоской вдоль верхнего края; почерк был плотный, уверенный.
«Я рассчитываю на то, – писала она ему – что когда-нибудь ты поймешь: мне кое-что нужно самой, для себя. Мне нужно осмысленное будущее – настоящая жизнь. Когда ты вернешься, Джон, ты должен будешь обращаться со мной как с личностью. Я повзрослела. Я уже не такая, как была, и ты тоже не такой, так что нам обоим придется приспосабливаться. Нам надо быть терпимей друг к другу, не такими взвинченными, что ли; и ты, пожалуйста, не дави на меня так сильно – я же не резиновая кукла. И еще, просто чтоб ты знал: я за это время встречалась с парой ребят. Ничего серьезного. Повторяю: ничего серьезного. Я люблю тебя и думаю, что нам замечательно будет вместе».
В тот же вечер Кудесник сел сочинять ответ.
«Как ты думаешь, что получится, если скрестить вьетконговца с крысой?»
Он ухмыльнулся и написал на отдельном листочке:
«Карликовая крыса».
Шестнадцатого марта 1968 года в 7.22 утра передовые подразделения третьей роты погрузились на несколько вертолетов; окунувшись в нежно-алую зарю, машины выстроились в боевой порядок, затем повернули на юг и быстро понеслись на малой высоте над искромсанной, покореженной, изрытой бомбами землей к точке высадки, которая была чуть западнее Розового сектора.
Что-то было нехорошо.
С солнцем, что ли.
В голове у Кудесника было мутно и сонно, он все еще досматривал дикие рассветные сны. Всю ночь его носило по розовым рекам и розовым затопленным рисовым полям, и даже сейчас, сидя на корточках в хвостовой части вертолета, он не мог смыть этот розовый цвет. Вот ведь краски. Нет, нехорошо что-то было. И с воздухом нехорошо. И с запахами, и с нежно-алой зарей, и с тем, как каждый словно ушел в свою раковину. Мидлоу, Митчелл и Тинбилл сидели закрыв глаза. Следж крутил ручку настройки радиоприемника, Конти блаженствовал в воображаемом бардаке. Рядовой Уэзерби все вытирал свой автомат полотенцем – сначала ствол вытрет, потом себе лицо, потом опять ствол. Бойс, Мейплс и лейтенант Колли сидели рядышком у открытой двери вертолета, курили одну сигарету на троих и смотрели вниз на испещренные воронками поля.
Знал Кудесник: ничего хорошего. Он ощущал этот солнечный свет на вкус. Свет отдавал ржавым железом – как гвозди взять в рот.
Кудесник закрыл глаза и спрятался за зеркалами, которые были у него в голове, но даже тогда не перестали набегать ландшафты – яркие, стремительные.
В 7.30 вертолеты выстроились длинной дугой и с юго-запада приблизились к деревне Тхуангиен. Внизу, прямо по курсу, над рисовым полем почти у самых хижин поднялись белые дымки. Артиллерия лупила по западному краю деревни, прошивая кусты, заросли бамбука и банановые рощи; там и сям вспыхивали пожары. Когда вертолеты стали заходить на посадку зона обстрела переместилась к северу. Пулеметчики вели непрерывный огонь из дверных проемов. Они прильнули к тяжелым пулеметам, плечи их тряслись. От грохота Кудесника перестали слушаться собственные веки.
– С приземленьицем! – завопил кто-то, и вертолет сел на большом сухом рисовом поле.
Первым выскочил Митчелл. За ним Бойс, Конти и Мидлоу, дальше Мейплс, Следж, Тинбилл и коротышка лейтенант.
Кудесник спрыгнул последним.
Бросился навстречу солнцу рухнул ничком и словно остался на этом поле один. Остальные исчезли. Вокруг бушевал пулеметный огонь, пулеметный ветер, и этот ветер словно подхватил его и принялся носить с места на место. Он никак не мог встать на ноги. Лежал, прижатый к земле потусторонними силами – ветром, огненным жаром, зловредным солнечным светом. Он не помнил, как поднялся. Прямо перед ним две большие стройные кокосовые пальмы вспыхнули как спички.