– Просто ждать?
   – Естественно. Что же еще?
   Лакс вежливо улыбнулся
   – Вам, может, расслабиться надо было. Пропустить рюмку-другую. Нервы и все такое.
   – Может, и так. Ну и что?
   – Да ничего. – Шериф заулыбался еще шире. – Почему я спрашиваю. Мистер Расмуссен говорит, вы были слегка под мухой. Позже, ночью уже, в смысле.
   – Ах ты господи.
   – Так он ошибся?
   – Нет, пару рюмок я выпил. – Уэйд почувствовал, как в горле поднимается что-то кислое, отдающее капустой. – Да послушайте, боже мой, что за идиотизм. Кэти неизвестно где, может, ждет помощи на берегу, а мы тут сидим и выясняем, сколько, к чертовой матери, я выпил рюмок.
   – Так сколько все-таки?
   – Вам точное число?
   – Точность не помеха.
   – Штук пять-шесть, – сказал Уэйд. – Меньше нормы.
   Винни Пирсон поднял глаза от ногтей.
   – А про лодку-то, – сказал он. – Спроси, почему это он ни разу не поинтересовался…
   – Вин, заткнись немедленно.
   – Но ведь он ни разу…
   – Да уймись ты. – Лакс с улыбочкой посмотрел на Уэйда. – Не обращайте внимания, уж такой он, наш Винни. Шведская кровь. Он вот на что напирает: почему за все время – за все время, пока вы ждали жену, – вам и в голову не пришло заглянуть в лодочный сарай. Кого ни спроси, любой скажет – это первое, что надо было сделать.
   – Не могу объяснить, – сказал Уэйд. – Как-то не подумал об этом. То есть подумал, но позже.
   – Когда – позже?
   – Совсем поздно было. Около полуночи.
   – И тогда-то вы наконец обратились за помощью. Когда увидели, что лодки нет.
   – Именно так.
   – Через двенадцать часов после того, как узнали, что жены нет дома.
   – Совершенно верно.
   Лакс смотрел в блокнот, улыбка соскользнула с его лица. Казалось, ему не нравится собственный почерк.
   – Тут вот какая закавыка, – сказал он. – Что-то не все складно в этой истории с лодкой. Взять, к примеру, шум. Когда заводят мотор, это попробуй не услышь.
   – Почему? Я же спал.
   Лакс глубокомысленно кивнул.
   – Да, понятно. Но эти старые «эвинруды», они же дико трещат. Туг, как говорится, и мертвый заворочается. – Он помолчал, нахмурился. – Вы уши ничем не затыкали?
   – Нет.
   – Крепко, выходит, спите.
   – Поразительно крепко, – ухмыльнулся Винни Пирсон.
   Воздух в комнате был спертый, густой и безжизненный. Уэйд почувствовал облегчение, когда вошла Рут Расмуссен с кофейником и большим блюдом горячих булочек. Она ободряюще ему улыбнулась, наполнила чашки и вернулась на кухню. На мгновение он словно провалился в какой-то разлом действительности. Дом наполнился запахом Кэти, ароматом ее духов и крема; Уэйд ощутил ее близость, ее телесное присутствие.
   – Мистер Уэйд.
   – Извините, я не…
   – Ничего, ничего. Я вот что хочу узнать у вас, сэр, – терпеть не могу об этом спрашивать. – Шериф запустил еще одну улыбку. – Вы и ваша жена. Проблем не было?
   – Не понимаю.
   – Ну семейных трудностей. Ссор там, обид.
   – Нет.
   – Вообще каких-либо неприятностей?
   – Ну ладно вам, газеты небось читаете. – Уэйд почувствовал, как у него начинает гореть лица – Да, черт возьми, была неприятность.
   – Выборы?
   – Да, выборы.
   – Это непросто пережить, могу себе представить, – кивнул Лакс. – Не сахар – проиграть таким макаром. Плюс вьетнамская эта пакость. Газетчики, телевизионщики, вся журналистская братия – да уж, уделали так уделали. Тут только держись.
   – Мы и держались, – сказал Уэйд.
   – Все равно. Какие там еще джентльменские выборы. – Лакс помолчал. – А вот Винни наш, он тоже из вьетнамцев. Морская пехота.
   Пирсон нахмурился, но глаз не поднял.
   – Детей не убивал.
   – Замечательно, – сказал Уэйд. – Рад за вас.
   – Ага, замечательно.
   – Так или иначе, – продолжал шериф, – какие-то трения у вас могли быть. Напряжение, оно же сказывается.
   – Не понимаю, о чем вы.
   – Да ни о чем конкретно, – сказал Лакс. – Фон хочу выяснить.
   Винни Пирсон насмешливо фыркнул:
   – Какой там фон, давай к делу переходи. Спроси о том, что Майра нам рассказала.
   – Вин, а соблаговоли-ка, на хер, заткнуться.
   – Спроси, спроси.
   Почти незаметно двое мужчин переглянулись; затем взгляд шерифа, описав дугу по полу гостиной, опять перешел на Уэйда.
   – Эта девушка из «мини-марта» – Майра Шоу, – помните ее? Лет восемнадцати, пухленькая такая.
   – Черта с два пухленькая, – вмешался Винни Пирсон. – Это родственница моя, она жирная, как бегемот.
   – Верно, верно. Так вот, эта девушка говорит, что вы с женой позавчера туда заезжали и что у вас вышел спор. Довольно жаркий спор, по ее словам.
   – Ничего подобного, – покачал головой Уэйд.
   – Вы утверждаете, что этого не было?
   – Нет, я просто говорю, что это смешно. Парой слов обменялись, и все, длилось это минуту, не больше.
   Уэйд с усилием встал и подошел к окну гостиной. Ослепительно-яркий осенний день, слишком уж яркий, и трудно ему было совместить это солнце с тем, что делалось у него внутри.
   – Ссоры никакой не было, – сказал он тихо. – Несогласие, только и всего.
   – Я прекрасно понимаю.
   – Вы так это представили…
   Лакс мотнул головой.
   – Я ничего такого не имел в виду. Вы говорите, это несущественно, значит, это несущественно. – Опять в его глазах появилось сочувствие. Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу. – Я только хотел сказать, что все это могло подействовать на вашу жену, напряжение там и прочее. Может, ей захотелось сменить обстановку, побыть без вас какое-то время.
   – Побыть где? – спросил Уэйд.
   – А это вот вопрос. У нее нет тут друзей поблизости?
   – Нет.
   – Родственников тоже нет?
   – Здесь нет. В Миннеаполисе есть сестра.
   Шериф опять заулыбался.
   – А что, чем черт не шутит. Взять и позвонить, может, ваша жена связывалась с… Простите, я не уловил, как ее зовут. Сестру, в смысле
   – Пат. Патриция Гуд.
   – Фамилия по мужу?
   – Да. Правда, они в разводе.
   – Больше родных никого нет?
   – Близких – нет, – покачал головой Уэйд. – Родители умерли.
   – Так я вот что предлагаю, – сказал Лакс. – Обзвоните всех, кого сможете. Знакомых и так далее. Иной раз, знаете, накатит что-то на человека, хлоп – и нету его; неделя, две проходит, и возвращается как миленький. Я сам такое наблюдал. – Он снял очки и поднял глаза на Уэйда. – Раньше когда-нибудь исчезала она?
   – Как сейчас – нет.
   – А как?
   Уэйд вдруг почувствовал бесконечную усталость. Были вещи, которые ему не хотелось обсуждать.
   – Никак. Изредка пропадала из виду совсем ненадолго. На несколько часов максимум.
   – Другой кто-нибудь замешан?
   – Простите, не понял.
   – Ну, другой мужчина.
   – Никоим образом, – ответил Уэйд.
   – Вы так уверены.
   – Да. Уверен. – На секунду перед ним мелькнуло лицо дантиста. – Тут нет вопроса.
   – Понимаю. Ну вот, кажется, и все, – Шериф вздохнул и посмотрел на часы. – Самое последнее. Мистер Расмуссен говорит, что ночью у вас были трудности с телефонным аппаратом. Не сразу вы его нашли как будто.
   – И какой же закон я нарушил?
   – Никакой. Только вот почему он был под кухонной раковиной? Завернутый в полотенце.
   – Во рту сплошная кислая капуста. Словно кто-то другой дышит, а не ты.
   – Да поймите вы, так люди делают иногда. Это для меня был символ. Телефон связывает с внешним миром, со всем дерьмом, какое там осталось, с выборами. Отсоединил, убрал с глаз долой и думать про него забыл. Символ, вот и все.
   – Символ, – повторил Лакс. – Записать надо.
   – Сделайте одолжение.
   – А цветы в горшках? Тоже символы?
   Короткая заминка. Винни Пирсон хохотнул.
   – Да нет, я не… – Уэйд осекся. – Вы слишком все усложняете. Кэти ждет помощи. Остальное – чушь собачья.
   На щеке у Лакса дернулся мускул.
   – Чушь собачья, – пробормотал он.
   Закрыл блокнот, встал, сделал знак Винни Пирсону. Устремил взгляд в сторону окна.
   – Мистер Уэйд, вы важная персона, я понимаю. Политик и все такое, не наш уровень, так что вы уж нас извините. Я простой деревенский легавый. Винни, он и того хуже. Качает свой бензин и подрабатывает у меня помощником. Два дубаря, короче; но я вас заверяю, мы из кожи будем лезть, чтобы найти женщину. Понадобится – озеро до дна вычерпаем. Лес повырубим, землю перекопаем. – Он великодушно улыбнулся. – Это вам не чушь собачья, это гарантия
   на сто процентов.
   Они надели шляпы и двинулись к выходу.
   – Потерпите несколько часов, – сказал Лакс – Я с вами свяжусь, если что. Не забудьте про телефонные звонки.
 
   Когда они ушли, Уэйд постоял минуту-другую у окна гостиной. Отчаянно хотелось спать. В голове, позади глаз, что-то вращалось не переставая – какой-то блестящий черный камешек. Он отчетливо чувствовал его вес. Чтобы собрать кофейные чашки и отнести на кухню, потребовалось нешуточное усилие воли. Клод сидел там за столом на табуретке, Рут разбивала на сковородку яйца.
   – Еще три минутки, – сказала она, – и мы вас заправим как следует. – Она отодвинула назад волосы тыльной стороной ладони. – Ну, как поговорили?
   Уэйд поставил чашки в раковину. Он не знал, что с собой делать. Исчезновение Кэти не укладывалось в его сознании – оно было лишено смысла.
   – Я спрашиваю, поговорили-то как?
   Его глаза уперлись в большой железный чайник.
   – Нормально, по-моему. Правда, меня тут держат за распоследнюю пьянь.
   – Да ну? – засмеялся Клод.
   – И еще всего понавешали.
   – Вот ведь незадача. – Старик, ухмыльнувшись, качнулся на табуретке. – По части такта я, правду сказать, не очень. Но я не говорил «пьянь», я сказал, что ты малость поддал, было ведь куда деваться. Да никто тебя не осуждает за это.
   – Ну и славненько.
   – Что они могут против тебя иметь?
   – Пирсон этот. Он вроде как…
   Рут подняла глаза от сковородки.
   – Да не берите в голову, Винни он Винни и есть. Дайте срок, еще несколько часиков – и прискачет ваша Кэти, прямо в эту кухонную дверь влетит, хороши же мы все будем.
   Она выложила яичницу на тарелку и подала ему с теплой булочкой.
   – Ешьте давайте, а потом – на боковую.
   Яичница пришлась очень кстати. Поев, Уэйд попробовал позвонить в Миннеаполис сестре Кэти. Никто не взял трубку, и, секунду поколебавшись, он кивнул Рут и нетвердой походкой побрел в спальню.
 
   А вот уснуть не получалось. От усталости черный камешек позади его глаз сделался совсем твердым, в суставы коленей и локтей словно насыпали песку. Он лежал на кровати лицом вверх и изучал свое состояние. Что-то нарушилось во внутренней биологии. По потолку пробегали серебристые искорки, макушка головы остро подрагивала, словно к черепу подвели электроды, на которые скачками подавалось напряжение.
   С раскаянием тоже были трудности. Он почти ничего не чувствовал, разве что небольшую неловкость из-за своих поступков или проступков. Ему не нравилось, как прошел допрос. Некоторые важные темы не были затронуты вовсе. Душевное здоровье – раз; память – два. Даже и сейчас ему трудно было выстроить в хронологическом порядке события тех последних часов, когда они еще были вместе. Картинки не складывались в одно целое чайник – темнота – как он скользил туда-сюда, словно сила тяжести больше не действовала. Он помнил, как возились под полом веранды мыши. Помнил сложный, насыщенный запах леса, и туман, и странное движение, которое Кэти иногда делала пальцами, легкий взмах, словно она желала разогнать все зло, скопившееся в их жизни. Но было такое, что вспоминалось ему только смутно. Как он в ту ночь встал с постели. Было поздно, это он помнил; но, плывя в полуночном потоке, он взмыл над обычным ходом времени. Он помнил пар, помнил бежавший под кожей ток. Помнил басовитое, злое жужжание; «Христа прикончить» – вот что он говорил. Ничего не мог с собой поделать. И он обварил кипятком большую цветущую герань у камина, потом карликовый кактус и другие еще растения, названий которых не знал. Он был в одних трусах, это он помнил. Ночь наполнилась запахом гнили. Он помнил, как опять налил в чайник воды, подождал, пока она вскипела, пошел в спальню. «Христа прикончить», – повторял он и повторял, только теперь шепотом, и кисти рук существовали отдельно от всего остального. Каркас сознания был снят, и все мечты были ему подвластны, все блаженные иллюзии и чудеса. Весь мир был наэлектризован. Он помнил, как смотрел на спящую Кэти, любуясь загаром на ее шее и плечах, маленькими морщинками у глаз; помнил, как в неясном свете казалось, что она чему-то слегка улыбается; помнил ее согнутый большой палец на подушке у самого носа. Вдруг его охватила великая нежность. Как радиосигнал из другой галактики – нежность – внутри все размякло, перехватило дыхание – пронзительный призыв, мольба о защите и успокоении. Любовь, подумал он. Он помнил вес чайника. Помнил клубы пара в темноте. Какое-то странное хлопанье, словно бы крыльев, потом басовитое жужжание – а позже он вдруг обнаружил, что стоит по пояс в озере. Теперь уже совсем голый, ощущая ступнями и пальцами ног илистое дно. Он смотрел на звезды, раскаленные белые звезды на черном небе. Это было глубже, чем воспоминание. Образы, живущие по ту сторону яви и по ту сторону сна, там, где бессильна всякая логика. Не воспоминание, нет. Знание. Как равномерно накатывали на грудь волны, как было холодно, как он погрузился с головой – не нырнул, просто ушел под воду, – как ощутил на языке вкус рыбы и водорослей, как по ступням царапнуло что-то острое, как легкие и руки сдавило страшной тяжестью и как, наконец, он вошел в полосу забвения. Потом он, дрожа, сидел на краю причала. Он был голый. Запрокинув голову, смотрел на звезды.
   Сущая нелепость, подумал Уэйд.
   Взбил подушку, лег снова и стал взвешивать возможности.
 
   Когда проснулся, было почти совсем темно; деревья за окном стояли в паутинной фиолетовой дымке. Часы на ночном столике показывали 5.56.
   Уэйд оделся, ополоснул лицо и вошел в гостиную.
   – Спящая красавица, – сказал Клод.
   Старик раскладывал пасьянс на карточном столике у камина. Горел огонь, но все равно в доме было сыро и зябко.
   – Пока ничего, можешь и не спрашивать, – сказал Клод. – Час назад звонил твой приятель Лакс, на завтра он организовал еще лодки. В общем, взялись. – Старик перетасовал колоду и разложил карты заново. – Мы здесь, в другой спальне заночуем, я и Рут. Чтоб ты в собственном соку не варился.
   – Это необязательно.
   – Может, и необязательна. Но все-таки. Уэйд пожал плечами.
   – Так я еще не приговорен?
   – Господи, да за что?
   – Не прикидывайся дурачком. Старик поднял глаза от карт и захохотал.
 
   – Это Винни тебя застращал, точно, он. Ну не может человек иначе. Он и на солнце отыщет пятна.
   – Так ты не думаешь…
   – Да ничего я такого не думаю, черт тебя дери. И Рут не думает. Только вот не пора ли начать себя вести, как полагается мужу? Побольше нормального беспокойства, это всегда хорошо смотрится.
 
   Вечер прошел тихо. После ужина Уэйд погулял немного по берегу, побрился, принял душ, потом сделал пару коктейлей с водкой и вынес их на веранду. Причал и лодочный сарай были уже окутаны туманом. Он потягивал питье почти час, прислонившись к столбу и слушая лесные шорохи; позади глаз все крутился и крутился черный камешек. Давным-давно, мальчиком, он научился превращать свое сознание в подобие школьной доски. Дрянь всю стираешь. Новое, хорошее – пишешь.
   Около девяти опять попробовал позвонить сестре Кэти. Потом еще несколько раз пытался, но дозвонился только около полуночи.
   Разговор был тяжелый. Их отношения имели свою историю; накопилось и отчуждение, и недоверие. Ее голос звучал искаженно, почти неузнаваемо, словно она говорила через платок
   – Двадцать минут назад включаю телевизор… – Треск в трубке. – Что случилось?
   – Пока не знаю. Она отправилась одна на лодке. Больше ничего не известно.
   – О господи.
   Опять помехи, искажение звука. Они поговорили еще минут пять – большей частью вопросы и ответы, – оба стараясь держаться в рамках вежливости. После дня выборов Кэти ни разу ей не звонила; в голову приходит только самое очевидное, то есть несчастный случай. Голос ее прервался, несколько секунд в трубке была тишина.
   – В общем, я уже собрала вещи, – сказала она. – Буду завтра, и, надеюсь, рано.
   – Я не уверен, что это…
   – Завтра, – повторила она.

16
Материалы

   – Что это значит – эвакуировать человека гранатой?
   – Не имею понятия, сэр.
   – Но вы же сами так сказали.
   – Это была фигура речи, сэр.
   – Что вы имели в виду, когда так сказали?
   – Я имел в виду… Я просто имел в виду, что я не мог никого эвакуировать иначе как гранатой. А это не совсем то же самое, что эвакуировать в прямом смысле.
   Уильям Колли, показания на военном трибунале
 
   Община Сонгми находится примерно в 9 километрах к северо-востоку от города Куангнгай поблизости от Южно-Китайского моря. В марте 1968 г. община состояла из четырех селений: Тукунг, Милай, Микхе и Колюи; каждое из них подразделялось на несколько мелких деревень… Вьетнамские названия этих деревень во многих случаях не совпадают с обозначениями на американских картах этого района… Например, деревня, обозначенная на карте как Милай-4, в действительности называется Тхуангиен».[18]
   Комиссия Пирса
 
   – Что вы сделали?
   – Я навел на них автомат.
   – Зачем?
   – Потому что они могли напасть.
   – Это были дети?
   – Да.
   – И они могли на вас напасть? Дети?
   – У них на теле могли быть спрятаны гранаты. Матери могли их бросить прямо в нас
   – Грудных детей?
   – Да.
   – Грудные дети были на руках у матерей?
   – Кажется, да.
   – Дети выказывали агрессивность?
   – Я мог ожидать чего угодно.
   Пол Мидлоу, показания на военном трибунале
 
   Я его воспитывала добрым мальчиком, я все что могла сделала. Потом приходят и берут его в армию. Он сражался за нашу страну, а теперь смотрите, как с ним поступили. Убийцу из него сделали, ни больше ни меньше.[19]
   Миссис Миртл Мидлоу, мать Пола Мидлоу
 
   …есть черта, которую человек не должен переходить есть поступки, которых он не должен совершать, каковы бы ни были приказы и каким бы безнадежным ни было положение, ибо такие поступки уничтожают в нем нечто более ценное, чем сама жизнь.
   Дж.Гленн Грей. «Воины»
 
   У Джона был свой метод, как со всем этим справляться. Вы скажете, последние события его уничтожили. Но, может быть, во многих отношениях он уже был уничтожен.
   Энтони Л. (Тони) Карбо
 
   Меня поражает, как мало из этих фактов я могу припомнить, как мне не хочется их припоминать…
   Полковник Уильям В.Уилсон, военный следователь
 
   Да не помню я. Это три года назад было.
   Рональд Гржезик, показания на военном трибунале
 
   – Вы доложили кому-нибудь из офицеров о том, что видели?
   – Не могу точно вспомнить.
   Рональд Эберле, показания на военном трибунале
 
   – Сколько человек было во рву?
   – Не знаю, сэр.
   – По какой площади во рву они были разбросаны?
   – Не знаю, сэр.
   – Можете ли вы хотя бы примерно сказать» сколько человек было во рву?
   – Нет, сэр.
   Уильям Колли, показания на военном трибунале
 
   – Что потом произошло?
   – Он [лейтенант Колли] начал сталкивать их вниз и расстреливать их в этом овраге.
   – Сколько раз он стрелял?
   – Я не помню.
   Пол Мидлоу, показания на военном трибунале
 
   Теперь только мухи и вспоминаются. Да еще вонь. Ребята делали себе противогазы: мочили майки в жидкости от комаров и порошковом лимонаде. От вони немного спасало, от мух – нет. Они постоянно мне снятся. Думаете, я спятил?
   Ричард Тинбилл
 
   Обычная реакция на зверства, которые ты совершил или видел, – вычеркнуть их из сознания.
   Джудит Герман. «Травма и выздоровление»
 
   Джон по-настоящему страдал во время избирательной кампании. Эти ужасные вещи, которые о нем говорили, это все неправда. Я не верю ни единому слову.
   Элеонора КУэйд
 
   – Вы видели в деревне мертвых вьетнамцев?
   – Да, сэр.
   – Сколько?
   – Почти все были мертвые. Повсюду лежали.
   Джин Оливер, показания на военном трибунале
 
   С людьми, не принимающими активного участия в военных действиях, включая военнослужащих, сложивших оружие или выведенных из строя болезнью, ранением, пленом или иными причинами, следует при любых обстоятельствах обращаться гуманно…
   Женевские конвенции о законах войны, 1949 г., статья 3, раздел 1
 
   – Опишите, пожалуйста, что вы видели.
   – Во рву была большая куча мертвых вьетнамцев.
   – Сколько примерно?
   – Трудно сказать. Наверно, сорок или пятьдесят.
   – Опишите, пожалуйста, этот ров.
   – Глубина футов семь—десять, ширина десять– пятнадцать. Трупы лежали по всей ширине – и в середине, и по краям. Часто один поверх другого.
   Ричард Пендлтон, показания на военном трибунале
 
   – Почему вы решили, что они мертвые?
   – Они не шевелились. Из них очень много крови натекло. Они лежали и группами, и по отдельности.
   – Там были старики, очень молодые люди и матери. Кровь текла отовсюду. Сплошная кровь.
   Чарльз Холл, показания на военном трибунале
 
   – Вы видели трупы?
   – Да, сэр.
   – Женщин и детей?
   – Да, сэр, женщин и детей, примерно двадцать пять трупов в северо-восточной части деревни Милай-4.
   – Где-нибудь еще вы видели трупы?
   – Да, сэр. Десять или около того в одном месте к северу от Милай. Это были одни женщины, и все голые.
   – Был рядом кто-нибудь из вашего взвода?
   – Да, сэр. Там был Рошевиц. У него был гранатомет. Он уничтожил этих женщин картечным зарядом из гранатомета.
   Леонард Гонсалес, показания на военном трибунале
 
   Приобщено к делу под № 8: сундук с фокусами Джона Уэйда. Из описи содержимого.
   Колода карт (из одних бубновых валетов)
   Напальчник, имитирующий ноготь большого пальца
   Фотографии отца (12 шт.)
   Пачка жевательной резинки
   Орден «Бронзовая звезда» со знаком «V»
   Медали «Пурпурное сердце» за ранения (2 шт.)
   Армейская медаль за отвагу
   Значок пехотинца
   Вощеная бечевка
   Накладные усы
   Пустая бутылка из-под водки
   «Мыслительная магия» (книга)
   «Искусство левитации» (книга)
 
   – В кого они стреляли?
   – Во врага, сэр.
   – То есть в людей?
   – Во врага, сэр.
   – Это были не люди?
   – Да, сэр.
   – Это были люди?
   – Да, сэр.
   – Это были мужчины?
   – Не знаю, сэр. Наверно, да, сэр.
   – Вы что, их не видели?
   – Не понял, сэр.
   – Видели вы их?
   – Я не различал.
   – Женщин вы видели?
   – Не знаю, сэр.
   – Как это понимать – вы не различали?
   –Я не различал между собой жителей деревни, сэр. Они все были враги, их всех надо было уничтожить, сэр.
   Уильям Колли, показания на военном трибунале
 
   Критический момент в жизни солдата наступает, когда ему приказывают совершить поступок, который полностью противоречит его понятиям о том, что правильно и хорошо. Может быть, впервые в жизни он попадает в ситуацию, когда действие, которое кто-то считает необходимым, лично для него является преступлением… Внезапно солдат чувствует себя совершенно покинутым, лишенным всякой защиты. Совесть изолирует его, говорит с ним предостерегающим голосом. «Если ты это сделаешь, потом у нас с тобой мира не будет. Ты можешь это сделать, но не должен. Будь мужчиной, не становись орудием в чужих руках».
   Дж.Гленн Грей. «Воины»
 
   Нарушение человеческих связей и, как следствие, риск посттравматического стресса проявляются сильнее всего, если человек был не пассивным свидетелем, а активным участником жестокого убийства или иного зверства.
   Джудит Герман. «Травма и выздоровление»
 
   – Хотя бы раз в этот день по вам открывали огонь?
   – Нет, сэр.
   Фрэнк Бердсли, показания на военном трибунале
 
   – Вы исполняли приказ?
   – Да, сэр.
   – Что вам было приказано?
   – Убивать там все живое.
   – Солдаты слева и справа от вас исполняли этот приказ?
   – Да, сэр. Все стреляли.
   Салъваторе Ламартина, показания на военном трибунале
 
   Джон! Джон! О, Джон![20]
   Джордж Армстронг Кастер [21]
 
   Проклятые мухи!
   Ричард Тинбилл
 
   Я просто отключился. Мой разум просто отключился. И я ведь не один был такой. Другие тоже, многие. Все убивали, и я убивал. Только начал, сразу… сразу все, чему меня в армии обучали, что запрограммировали во мне, просто вышло наружу… Я действовал как заведенный. Без всякого понятия о смысле, о цели. Просто начал убивать кого мог и как мог. Что-то на меня нашло. Я никогда не думал, что на это способен.