Страница:
— Бу джелуд, — приветствовал он Филдса, и тот ласково обнял его в ответ.
Бидж испытала шок, когда Филдс разулся и снял шляпу, но улыбки, которые это вызвало, успокоили ее. Теперь робкие прикосновения стали более настойчивыми, и гостей почти потащили на ближайший склон, где играли музыканты.
Местные жители были очень смуглыми, похожими на берберов, но из тех обрядов, которые они выполняли, Бидж стало ясно, что они отличаются от своих братьев-мусульман.
Музыка была прихотливой и завораживающей, звучали ударные и деревянные духовые инструменты. Мелодия, которую они выводили, оказалась слишком сложной, чтобы Бидж смогла ее запомнить. Она подумала, что скорее всего мелодия такая же древняя, как и те развалины, мимо которых они проходили.
Барабаны и странная двойная свирель (Филдс назвал ее райта) особенно привлекли внимание Бидж: казалось, они играют не столько для слушателей, сколько друг для друга. Стоило одному музыканту начать новую тему, как остальные подхватывали ее, иногда украшая вариациями, иногда заставляя ее перетечь в другую тональность. Бидж встряхнула головой: оказалось, что она уже довольно давно сидит неподвижно, захваченная музыкой.
— Эти музыканты — величайшие музыканты твоего мира, — сказал Филдс. — Они играют всю свою жизнь. Никто не занимается этим дольше, и ни у кого нет при этом столько времени для размышлений.
Гибкий юноша спрыгнул со скалы и остановился, глядя на собравшихся. Он был темноглаз и жилист, в нем чувствовалась кипящая энергия. Ноги юноши до коленей были обернуты овечьей шкурой мехом наружу, на голове виднелись козлиные рожки, кожа была разрисована тушью причудливыми узорами, в которых ощущалось влияние эллинистических традиций. Он был еще слишком молод, чтобы иметь бороду. Юноша бросил на Бидж и Анни взгляд, полный откровенного вожделения, потом снова взбежал на скалу и стал наблюдать за ними сверху; если Филдс обычно смотрел на женщин многозначительно, то на лице этого молодого человека отражалось неприкрытое напряженное желание.
— Вам оказана честь, — прошептал Филдс, глядя на их ошеломленные поднятые вверх лица, — Вы удостоились лицезреть бога Пана. Паренек никогда не снимает с ног овечьей шкуры, он никогда не спит под крышей и не работает в поле. Жители деревни приносят ему в жертву еду, а молодые женщины ему отдаются. Здешний народ — последний в этом мире, кто поклоняется Пану, избирая для этого юношу… Он будет Паном весь этот год. — Филдс ухмыльнулся. — Бог на год!
Барабаны настойчиво просили, ранга ласково звала. Юноша снова спрыгнул со скалы и начал танцевать. Протера и Анни завороженно смотрели на него, а Бидж тихо спросила Филдса:
— А кем был ты, прежде чем стал великим богом Паном?
Филдс неуверенно посмотрел на нее, по-видимому, сомневаясь, что ей сказать, потом оглянулся на остальных и отошел в сторону от танцующих. Бидж последовала за ним.
— Я был молод, — начал он медленно. — Теперь трудно в это поверить, а тебе, может быть, и вообразить такое, но я был молод. Я был пастухом и жил на острове Пропаксос.
Бидж невольно бросила взгляд на его копыта. Филдс улыбнулся и кивнул:
— О да. До этого никому не было дела. Я легко взбирался на скалы, всегда находил своих овец, танцевал вместе с мужчинами и женщинами, так что никто не обращал на копыта внимания. Я бежал с Перекрестка вместе с остальными, спасаясь от milites Августа. Прошло много лет, они нас больше не преследовали. Я пас овец, играл на свирели и кормил морских птиц. Так оно и шло.
— И тогда был другой Пан?
— Я встречал его и раньше. — Глаза Филдса сияли. — Однажды, когда был еще мальчишкой. Я услышал, как он играет на свирели, и увидел его танцующим в холмах в хороводе женщин. Только представь себе, каково это: дважды на протяжении одной жизни встретить бога!
— Мне это довольно трудно себе представить. Филдс махнул рукой:
— Не считай меня богом, маленькая Бидж. Я просто тот, кто имеет дар очень сильно любить.
— Возможно, это и значит быть богом.
— Действовать, как бог, — может быть… Но быть богом? — Филдс пожал плечами. — Ну так вот, я видел его, и это доставило мне огромную радость. Я почувствовал себя больше самим собой, мне кажется. — Сатир задумчиво погладил густую шерсть на своей руке. — На Пропаксосе я стал сильным. Я любил играть на свирели, и я любил своих овец и своих друзей. Я даже заботился о стадах других людей, да и о самих людях тоже. Римляне требовали дани — я ее платил. Повстанцы Сиона, израненные и преследуемые, нуждались в помощи — я помогал им. Дети Перекрестка, существа, отбрасывающие странные тени и являющиеся нам в снах, бежали на эту землю и нуждались в заботе — я заботился о них. Почему нет?
Филдс посмотрел на Бидж, и его темные глаза были полны благоговения.
— Это и побудило его явиться мне: то, что я заботился о них. Когда ко мне пришел фавн со сломанной ногой, который не мог больше танцевать, разве мог я отказать ему в помощи? Когда птица-огнепоклонник, дрожа от холодных морских брызг, влетела в мой костер, разве мог я ее прогнать? И единорог… Когда в первый раз ко мне пришел единорог, невинность которого была оскорблена стрелой в боку, разве мог я сказать «нет» и позволить ему умереть? Анни засмеялась в ответ на что-то, сказанное Протерой; тот улыбнулся и поклонился девушке.
— Я не могу себе представить, чтобы ты позволил ему умереть, — тихо пробормотала Бидж.
— Это так. — Филдс провел по волосам мозолистой рукой, обвив прядью рожки, как опору виноградной лозой. — Жители Перекрестка узнали обо мне, и все больше людей и животных в нужде приходили ко мне. Некоторых я спасал. Некоторых мне спасти не удавалось. Ты знаешь, как это бывает.
Бидж молча кивнула. Любой ветеринар знает это.
— И моим овцам стало недоставать ухода, так что я продал отару. Мой дом пришел в запустение, и я продал и его, а деньги потратил на лекарства. Как мог я отказать страждущим? Как мог я перестать помогать?
Бидж вздрогнула. До сих пор она никогда не задумывалась о последствиях для Перекрестка, если она в один прекрасный день закроет свой кабинет и вернется в Виргинию.
— И однажды два смуглых человека с длинными рогами — как у газели — пришли ко мне, неся сплетенные из ветвей носилки, накрытые куском ткани. Они все время пели, как птицы, и их босые ноги по-птичьи ступали по камням и колючкам, и камни и колючки не причиняли им никакого вреда. Их пение было таким, что от него можно было сойти с ума — или заплакать.
Они опустили носилки на землю и убежали, ни на минуту не умолкая, и их птичье пение затихло вдали. Тогда я подошел к носилкам и откинул покрывало.
Он посмотрел на меня, — голос Филдса был полон скорби, как будто несчастье случилось только что, — посмотрел на меня своим единственным оставшимся глазом, с улыбкой, которую невозможно было убить. Один из его рогов был рассечен до корня и кровоточил. И грудь, где сердце, была рассечена тоже… — Голос Филдса дрогнул. — Он улыбнулся мне и сказал: «Я слышал, что ты хорошо умеешь утешать умирающих».
Ох, Бидж, он был изранен и истекал кровью, этот толстый и уродливый Пан, точно такой, как его описывают легенды; для меня он был невыносимо прекрасен. Я почувствовал, как мое сердце переполняется и готово лопнуть. Я опустился на колени — это нелегко сделать представителю моего вида — и сказал: «Если я смогу тебя спасти, я это сделаю. Если для этого понадобится моя жизнь, я отдам ее».
Глаза Филдса сияли.
— И он коснулся моей руки пальцами мягкими, как мех олененка. И сказал: «Ты не сможешь спасти меня, но можешь отдать свою жизнь». И когда он прикоснулся ко мне, в меня хлынул весь мир. Он сжал мою руку сильно, до боли, и его не стало. На носилках лежало только тело. Тогда-то те существа, что принесли его, и крикнули капитану проплывающего корабля, что великий Пан умер.
— Я слышала об этом, — медленно произнесла Бидж. Кружка однажды сказал эту фразу, с любовью и грустью, в разговоре с Филдсом.
— Ну вот. — Глаза Филдса от воспоминаний наполнились слезами. Он вытер их и по-звериному втянул воздух носом. — Я поднялся и посмотрел на море. Я видел корабль, и землю, которую вы называете Греция, и Италию, и Европу, и Азию, и другие земли, о которых тогда еще никто не знал, — даже те края, где родилась ты, маленькая Бидж. И я увидел планеты и звезды, и я все о них знал, даже о тех, которые не мог видеть. И я знал, как дойти до них до всех.
Бидж ощутила озноб. Она уже свыклась с мыслью о том, что Странные Пути ведут в другие миры, но никогда не думала о возможности попасть на Марс или Сатурн или на еще более отдаленные планеты.
— И ты стал богом? Филдс пожал плечами:
— Я научился лучше заботиться о Перекрестке. И позже, когда его жителям стало безопасно вернуться, я провел их туда.
— Теми Странными Путями, которые ты умеешь создавать. Ты умеешь создавать их, когда пожелаешь. Так почему же ты не делаешь этого гораздо чаще?
— Чтобы сделать этот мир доступным для тех, кому вовсе не следует в него попадать? И смотреть, как они убивают моих детей?
Бидж поразмыслила и согласно кивнула.
— Чем больше открыто дорог, тем теснее контакты. Это может привести к гибели Перекрестка.
Филдс грустно улыбнулся, глядя на оживленно беседующего с Анни Протеру.
— Этот ваш профессор Протера… Он должен быстро тебя обучить. Да, это так: чем больше дорог, тем значительнее потери.
Он оглянулся на вершины Атласских гор.
— А дорог теперь стало больше.
К тому времени, когда путники добрались до «Кружек», уже стемнело. У Бидж возникло множество вопросов, которые она хотела бы задать Филдсу, но задать их ей было слишком страшно.
Глава 14
Бидж испытала шок, когда Филдс разулся и снял шляпу, но улыбки, которые это вызвало, успокоили ее. Теперь робкие прикосновения стали более настойчивыми, и гостей почти потащили на ближайший склон, где играли музыканты.
Местные жители были очень смуглыми, похожими на берберов, но из тех обрядов, которые они выполняли, Бидж стало ясно, что они отличаются от своих братьев-мусульман.
Музыка была прихотливой и завораживающей, звучали ударные и деревянные духовые инструменты. Мелодия, которую они выводили, оказалась слишком сложной, чтобы Бидж смогла ее запомнить. Она подумала, что скорее всего мелодия такая же древняя, как и те развалины, мимо которых они проходили.
Барабаны и странная двойная свирель (Филдс назвал ее райта) особенно привлекли внимание Бидж: казалось, они играют не столько для слушателей, сколько друг для друга. Стоило одному музыканту начать новую тему, как остальные подхватывали ее, иногда украшая вариациями, иногда заставляя ее перетечь в другую тональность. Бидж встряхнула головой: оказалось, что она уже довольно давно сидит неподвижно, захваченная музыкой.
— Эти музыканты — величайшие музыканты твоего мира, — сказал Филдс. — Они играют всю свою жизнь. Никто не занимается этим дольше, и ни у кого нет при этом столько времени для размышлений.
Гибкий юноша спрыгнул со скалы и остановился, глядя на собравшихся. Он был темноглаз и жилист, в нем чувствовалась кипящая энергия. Ноги юноши до коленей были обернуты овечьей шкурой мехом наружу, на голове виднелись козлиные рожки, кожа была разрисована тушью причудливыми узорами, в которых ощущалось влияние эллинистических традиций. Он был еще слишком молод, чтобы иметь бороду. Юноша бросил на Бидж и Анни взгляд, полный откровенного вожделения, потом снова взбежал на скалу и стал наблюдать за ними сверху; если Филдс обычно смотрел на женщин многозначительно, то на лице этого молодого человека отражалось неприкрытое напряженное желание.
— Вам оказана честь, — прошептал Филдс, глядя на их ошеломленные поднятые вверх лица, — Вы удостоились лицезреть бога Пана. Паренек никогда не снимает с ног овечьей шкуры, он никогда не спит под крышей и не работает в поле. Жители деревни приносят ему в жертву еду, а молодые женщины ему отдаются. Здешний народ — последний в этом мире, кто поклоняется Пану, избирая для этого юношу… Он будет Паном весь этот год. — Филдс ухмыльнулся. — Бог на год!
Барабаны настойчиво просили, ранга ласково звала. Юноша снова спрыгнул со скалы и начал танцевать. Протера и Анни завороженно смотрели на него, а Бидж тихо спросила Филдса:
— А кем был ты, прежде чем стал великим богом Паном?
Филдс неуверенно посмотрел на нее, по-видимому, сомневаясь, что ей сказать, потом оглянулся на остальных и отошел в сторону от танцующих. Бидж последовала за ним.
— Я был молод, — начал он медленно. — Теперь трудно в это поверить, а тебе, может быть, и вообразить такое, но я был молод. Я был пастухом и жил на острове Пропаксос.
Бидж невольно бросила взгляд на его копыта. Филдс улыбнулся и кивнул:
— О да. До этого никому не было дела. Я легко взбирался на скалы, всегда находил своих овец, танцевал вместе с мужчинами и женщинами, так что никто не обращал на копыта внимания. Я бежал с Перекрестка вместе с остальными, спасаясь от milites Августа. Прошло много лет, они нас больше не преследовали. Я пас овец, играл на свирели и кормил морских птиц. Так оно и шло.
— И тогда был другой Пан?
— Я встречал его и раньше. — Глаза Филдса сияли. — Однажды, когда был еще мальчишкой. Я услышал, как он играет на свирели, и увидел его танцующим в холмах в хороводе женщин. Только представь себе, каково это: дважды на протяжении одной жизни встретить бога!
— Мне это довольно трудно себе представить. Филдс махнул рукой:
— Не считай меня богом, маленькая Бидж. Я просто тот, кто имеет дар очень сильно любить.
— Возможно, это и значит быть богом.
— Действовать, как бог, — может быть… Но быть богом? — Филдс пожал плечами. — Ну так вот, я видел его, и это доставило мне огромную радость. Я почувствовал себя больше самим собой, мне кажется. — Сатир задумчиво погладил густую шерсть на своей руке. — На Пропаксосе я стал сильным. Я любил играть на свирели, и я любил своих овец и своих друзей. Я даже заботился о стадах других людей, да и о самих людях тоже. Римляне требовали дани — я ее платил. Повстанцы Сиона, израненные и преследуемые, нуждались в помощи — я помогал им. Дети Перекрестка, существа, отбрасывающие странные тени и являющиеся нам в снах, бежали на эту землю и нуждались в заботе — я заботился о них. Почему нет?
Филдс посмотрел на Бидж, и его темные глаза были полны благоговения.
— Это и побудило его явиться мне: то, что я заботился о них. Когда ко мне пришел фавн со сломанной ногой, который не мог больше танцевать, разве мог я отказать ему в помощи? Когда птица-огнепоклонник, дрожа от холодных морских брызг, влетела в мой костер, разве мог я ее прогнать? И единорог… Когда в первый раз ко мне пришел единорог, невинность которого была оскорблена стрелой в боку, разве мог я сказать «нет» и позволить ему умереть? Анни засмеялась в ответ на что-то, сказанное Протерой; тот улыбнулся и поклонился девушке.
— Я не могу себе представить, чтобы ты позволил ему умереть, — тихо пробормотала Бидж.
— Это так. — Филдс провел по волосам мозолистой рукой, обвив прядью рожки, как опору виноградной лозой. — Жители Перекрестка узнали обо мне, и все больше людей и животных в нужде приходили ко мне. Некоторых я спасал. Некоторых мне спасти не удавалось. Ты знаешь, как это бывает.
Бидж молча кивнула. Любой ветеринар знает это.
— И моим овцам стало недоставать ухода, так что я продал отару. Мой дом пришел в запустение, и я продал и его, а деньги потратил на лекарства. Как мог я отказать страждущим? Как мог я перестать помогать?
Бидж вздрогнула. До сих пор она никогда не задумывалась о последствиях для Перекрестка, если она в один прекрасный день закроет свой кабинет и вернется в Виргинию.
— И однажды два смуглых человека с длинными рогами — как у газели — пришли ко мне, неся сплетенные из ветвей носилки, накрытые куском ткани. Они все время пели, как птицы, и их босые ноги по-птичьи ступали по камням и колючкам, и камни и колючки не причиняли им никакого вреда. Их пение было таким, что от него можно было сойти с ума — или заплакать.
Они опустили носилки на землю и убежали, ни на минуту не умолкая, и их птичье пение затихло вдали. Тогда я подошел к носилкам и откинул покрывало.
Он посмотрел на меня, — голос Филдса был полон скорби, как будто несчастье случилось только что, — посмотрел на меня своим единственным оставшимся глазом, с улыбкой, которую невозможно было убить. Один из его рогов был рассечен до корня и кровоточил. И грудь, где сердце, была рассечена тоже… — Голос Филдса дрогнул. — Он улыбнулся мне и сказал: «Я слышал, что ты хорошо умеешь утешать умирающих».
Ох, Бидж, он был изранен и истекал кровью, этот толстый и уродливый Пан, точно такой, как его описывают легенды; для меня он был невыносимо прекрасен. Я почувствовал, как мое сердце переполняется и готово лопнуть. Я опустился на колени — это нелегко сделать представителю моего вида — и сказал: «Если я смогу тебя спасти, я это сделаю. Если для этого понадобится моя жизнь, я отдам ее».
Глаза Филдса сияли.
— И он коснулся моей руки пальцами мягкими, как мех олененка. И сказал: «Ты не сможешь спасти меня, но можешь отдать свою жизнь». И когда он прикоснулся ко мне, в меня хлынул весь мир. Он сжал мою руку сильно, до боли, и его не стало. На носилках лежало только тело. Тогда-то те существа, что принесли его, и крикнули капитану проплывающего корабля, что великий Пан умер.
— Я слышала об этом, — медленно произнесла Бидж. Кружка однажды сказал эту фразу, с любовью и грустью, в разговоре с Филдсом.
— Ну вот. — Глаза Филдса от воспоминаний наполнились слезами. Он вытер их и по-звериному втянул воздух носом. — Я поднялся и посмотрел на море. Я видел корабль, и землю, которую вы называете Греция, и Италию, и Европу, и Азию, и другие земли, о которых тогда еще никто не знал, — даже те края, где родилась ты, маленькая Бидж. И я увидел планеты и звезды, и я все о них знал, даже о тех, которые не мог видеть. И я знал, как дойти до них до всех.
Бидж ощутила озноб. Она уже свыклась с мыслью о том, что Странные Пути ведут в другие миры, но никогда не думала о возможности попасть на Марс или Сатурн или на еще более отдаленные планеты.
— И ты стал богом? Филдс пожал плечами:
— Я научился лучше заботиться о Перекрестке. И позже, когда его жителям стало безопасно вернуться, я провел их туда.
— Теми Странными Путями, которые ты умеешь создавать. Ты умеешь создавать их, когда пожелаешь. Так почему же ты не делаешь этого гораздо чаще?
— Чтобы сделать этот мир доступным для тех, кому вовсе не следует в него попадать? И смотреть, как они убивают моих детей?
Бидж поразмыслила и согласно кивнула.
— Чем больше открыто дорог, тем теснее контакты. Это может привести к гибели Перекрестка.
Филдс грустно улыбнулся, глядя на оживленно беседующего с Анни Протеру.
— Этот ваш профессор Протера… Он должен быстро тебя обучить. Да, это так: чем больше дорог, тем значительнее потери.
Он оглянулся на вершины Атласских гор.
— А дорог теперь стало больше.
К тому времени, когда путники добрались до «Кружек», уже стемнело. У Бидж возникло множество вопросов, которые она хотела бы задать Филдсу, но задать их ей было слишком страшно.
Глава 14
На следующее утро Анни пришла в коттедж. Бидж, чувствуя угрызения совести, все-таки накинула на Знак Исцеления простыню, чтобы иметь возможность всласть наговориться с подругой. В отличие от Дэйва и Ли Энн, Анни сразу влюбилась в жилище Бидж. Она ходила по коттеджу, осторожно касаясь операционного стола, портативного рентгеновского аппарата, баллонов с газом для анестезии, как будто это все были волшебные предметы.
— Не могу поверить, что тебе удалось привезти сюда все это оборудование. У тебя просто замечательная операционная.
В этом-то и заключается разница, поняла Бидж, между работой в университетской клинике или хотя бы в городской лечебнице и ветеринарной практикой в странах третьего мира: Анни сразу после окончания колледжа пришлось работать в примитивных условиях, почти без современного оборудования.
Хорват Анни тоже ужасно понравился.
— Ну иди ко мне! Какой же ты красавец! Иди ко мне! — Хорват попятился, оскалив зубы. Бидж схватила его в охапку, и волчонку пришлось терпеть, хоть и с недовольным видом, ласки и восхищенные восклицания.
Дафни же отнеслась к Анни совсем иначе: она, громко мурлыча, энергично терлась об ее ноги. Бидж вспомнила, как Анни однажды не побоялась войти в круг оборотней, чтобы спасти кошку-цветочницу; может быть, Дафни помнила об этом.
Пока Анни читала те добавления, которыми Бидж снабдила «Справочник Лао», та приготовила завтрак: жареную оленину (подарок мясоедов), яйца, фрукты, свежие сливки. После еды Анни настояла на том, что помоет посуду, пока Бидж будет читать ее дневник.
Сначала Бидж чувствовала себя неловко: дневник содержал не только описания жизни в Чаде, но и религиозные излияния Анни: перечисление событий перемежалось молитвами о собственной безопасности, о здоровье других, выражениями пламенной благодарности Иисусу за вовремя доставленную вакцину или за исправную работу ржавого и потрепанного старенького грузовичка. Бидж, читая, бормотала вежливые комментарии, потом увлеклась и перестала.
Анни подробно и без преувеличений описывала все тяготы жизни в лагере беженцев: появление взрослого мужчины, весящего сорок килограммов и еле способного ползать; шрамы от пулевых ранений — последствий гражданской войны в Судане — на детских телах; постоянную борьбу с мухами — истощенные люди оказывались не в силах отгонять их от собственных глаз.
От чтения Бидж отвлек стук рукоятки насоса.
— Посуда вымыта, — мягко сказала Анни. — Куда ее поставить?
Бидж подняла глаза, не сразу отключившись от содержания дневника. Как способна Анни с такой легкостью перейти от помощи тем людям к заботе о чашках и блюдцах?
— Вон туда, на полку слева.
— Спасибо. — Анни улыбнулась и принялась мыть раковину; Бидж смотрела на нее с любопытством.
Бидж гордилась тем, как ей удается помогать жителям Перекрестка, и тем, что в своей практике она вполне самостоятельна. Она не могла представить себя приносящей те же жертвы, что и Анни, — ни для кого, не говоря уже о совершенно чужих людях.
Когда коттедж был полностью приведен в порядок, Анни снова взялась за записи Бидж, и девушки в течение получаса наслаждались чтением в той дружелюбной атмосфере воскресного утра, которая в жизни встречается так редко. Вдруг Бидж вздрогнула и подняла глаза.
— Это всего лишь грузовик, — рассеянно пробормотала Анни, погруженная в описание птиц-огнепоклонников, но тут же выронила тетрадь и тоже посмотрела в окно.
— Это Ли Энн, — вспомнила Бидж. Девушки выбежали за дверь и увидели белый фургон с размашистой надписью на кузове «Доставка хлеба»; Ли Энн гнала его вверх по холму со вдвое большей скоростью, чем осмелились бы они сами.
Ли Энн поставила свой грузовик рядом с ветеринарным фургоном Бидж, который сразу стал казаться крошкой рядом с этим снабженным стеклянными дверцами и удобными ступеньками чудом техники. Бидж и Анни подошли, чтобы помочь Ли Энн разгрузить машину.
Ли Энн выскочила из кабины и загородила собой задние дверцы.
— Не смотрите! — Она уселась на порожек. Бидж невольно бросила взгляд внутрь сквозь стекло. На нее уставились две испуганно мигающих пары глаз.
— Я же просила тебя не делать этого, — укоризненно пробормотала Ли Энн.
Анни, прижав руку к губам, прошептала: — О Боже… — хотя и не привыкла упоминать имя Божие всуе.
— Можно подумать, что я нарушила разом все десять заповедей, — рявкнула Ли Энн. — Я просто взяла на прогулку представителей исчезающего вида, вот и все.
Бидж всегда испытывала слабость к птицам, но на этот раз ощутила внезапное ужасное подозрение.
— Не белые ли цапли? — спросила она без особой надежды.
Ли Энн ухмыльнулась и открыла дверцу:
— Почти угадала. Американский журавль. Бидж посмотрела на завернутых в мешковину птиц со связанными вместе длинными ногами, лежащих на полу фургона.
— Ты могла их поранить.
Ли Энн похлопала по полу кузова:
— Тут все обито губчатой резиной.
— Как тебе удалось их поймать? Ли Энн показала на висящие на стене сеть и камуфляжный костюм:
— Это было нелегко. Пришлось прибегнуть к помощи браконьера. А еще труднее оказалось поймать не просто журавлей, а молодых самца и самку, — добавила она.
— Птицы-производители? — Анни смотрела на беспомощных птиц. — Ты забрала птиц-производителей из их естественной среды обитания?
Ли Энн поставила ногу на бампер.
— Я забрала их, как вежливо именуешь это ты, а точнее, выкрала из птичьего заповедника. Это прекрасное место, но едва ли останется таким навсегда.
— А Перекресток останется, — пробормотала Бидж. Ли Энн удивленно посмотрела на нее:
— Ну конечно. — Она снова ухмыльнулась. — Кроме того, я имела хорошую возможность безопасно увезти краденое.
— При помощи моей карты, верно. Не делает ли это меня твоей сообщницей?
— Очень на это надеюсь. Ты должна знать, где тут поселить этих ребят.
Даже на Перекрестке они чувствовали себя не в своей тарелке. Те немногие люди, которых они встретили, а также группа кентавров с интересом смотрели им вслед. Ли Энн недовольно пробурчала:
— И почему здесь все так глазеют?
— Может быть, потому, что не все они раньше видели грузовик, — спокойно ответила Анни. Ли Энн бросила на нее свирепый взгляд, та улыбнулась в ответ. — Ты все таскаешь с собой тот маленький пистолет? — В голосе Анни на сей раз прозвучало неодобрение.
Ли Энн с улыбкой похлопала себя по карману.
— Никогда не выхожу из дому без него. Хочешь посмотреть? — Это был тот самый пистолет 22 — го калибра, который девушки видели еще во время практики.
Анни отвернулась к окну.
— Я не люблю оружие.
— И почему это люди, в глаза его не видевшие, всегда считают, что оружие следует запретить?..
Бидж, внимательно изучавшая Книгу Странных Путей, на секунду оторвалась от нее:
— Я читала дневник Анни. Уж она-то видела оружие в избытке. — Ли Энн не нашлась что ответить. — На следующей развилке — налево. — Филдс позаботился о том, чтобы теперь к острову вел один из Странных Путей.
— Но нам же нужно ехать на юг — направо… — начала Ли Энн.
— Туда мы и попадем — свернув налево. — Бидж закрыла Книгу, заложив нужное место пальцем, и осмотрелась.
Левое ответвление дороги вело, казалось, к горам, где живут Великие. Ли Энн, резко поворачивая руль, объезжала камни и рытвины с легкостью, говорившей о большом опыте езды по сельским дорогам.
— А ведь верно, девочки: мы поднимаемся к морскому берегу.
Анни в первый раз проявила озабоченность:
— Возможно ли, что весь Перекресток лежит ниже уровня моря?
— На самом деле, как мне кажется, — задумчиво сказала Бидж, — здесь трудно определить действительную высоту какого-либо места. Относительная высота мало значит на Странных Путях.
Обе девушки изумленно посмотрели на нее, и Ли Энн фыркнула:
— Ты чересчур наслушалась заумных разговоров здешних чудаков. Но вскоре грузовик выехал на вершину холма, откуда открывался вид на полого спускающиеся к морю соляные болота. Ли Энн остановила машину, посмотрела в зеркало заднего вида, а потом высунула голову в окно, с изумлением озираясь.
Все девушки вылезли из кабины и стали смотреть вокруг. Позади грузовика от того места, куда они только что поднялись, вверх уходила холмистая равнина, а за ней высились утесы с гнездовьями Великих. Горный хребет на севере Перекрестка, такой близкий еще полчаса назад, теперь выглядел всего лишь голубым призрачным контуром на горизонте.
Анни и Ли Энн вытаращили глаза на Бидж; та пожала плечами. Девушки молча погрузились в фургон и поехали дальше — через заросли высокой травы к бухте, в которой лежал огромный остров, исследовать который Бидж было поручено.
По мере того как они приближались к берегу. Ли Энн все сбавляла скорость, с сомнением глядя на мокрую дорогу, покрытую лужами. Дважды грузовик чуть не опрокинулся, когда лужи оказались глубже, чем выглядели; в одном месте Ли Энн пришлось несколько раз подать его вперед и назад, чтобы не застрять в грязи. Наконец она выключила двигатель.
— Еще одна такая лужа, и вода попадет в карбюратор. Лучше заблаговременно остановиться, иначе мы проведем очень много времени там, где это случится.
Она открыла заднюю дверцу. Анни и Бидж неохотно помогли ей вытащить все еще ошалелых птиц. Анни проверила реакцию зрачков и спросила Ли Энн:
— Ты уверена, что не переборщила с транквилизаторами?
— Не то чтобы совсем уж уверена. Я, правда, поговорила с ветеринаром зоопарка в Новом Орлеане, прежде чем рискнуть. Ну давай, красавчик, просыпайся! — Она щелкнула пальцами перед одним из журавлей. Наконец тот лениво моргнул, но больше никакой реакции не последовало. — Вот видишь!
— Вижу. — Анни с выражением неодобрения на лице отнесла самку журавля в высокую траву на краю болота.
Девушки осторожно освободили птиц от мешковины. Два журавля стояли бок о бок среди тростника, расправляя крылья и сгибая шеи.
— Поднимайтесь, милые! — Птицы без всякого выражения смотрели на Ли Энн. Она замахала руками и даже начала танцевать, сама став похожей на журавля. — Летите! — Никакого эффекта.
— Они не знают, что им делать, — предположила Бидж.
— Неудивительно, что они почти вымерли! — с отчаянием вскричала Ли Энн. Она еще раз высоко подпрыгнула, захлопала в ладоши и завопила: — Летите!!!
Ответом ей оказалось оглушительное хлопанье крыльев из зарослей позади. От неожиданности Ли Энн неловко повернулась, потеряла равновесие и упала в болото; это еще добавило переполоха птичьему населению: птицы в панике взлетали десятками. Облепленная мокрыми водорослями, Ли Энн, разинув рот, смотрела на сотни американских журавлей, кружащих над болотом.
Те две птицы, которых она привезла, раза два похлопали крыльями, пробуя силы. потом присоединились к собратьям. Анни, смеясь, что-то крикнула Ли Энн, но за шумом крыльев та ее не расслышала.
Постепенно шум пошел на убыль. Ли Энн, все еще сидя в болотной жиже, смотрела вслед облаку белых крыльев, которое становилось все меньше: журавли полетели вдоль берега к мангровым островкам.
— Ну, по крайней мере они не будут страдать от одиночества.
— И зачем вы все это затеяли? — произнес чей-то голос.
Девушки, подпрыгнув на месте, обернулись. Бидж с сожалением кинула взгляд на грузовик, где, завернутая в полотенце, осталась ее ловилка. Ли Энн потянулась к правому карману.
Из воды на них огромными ласковыми карими глазами смотрел молодой человек. Его лицо…
Бидж решила, что все дело в форме подбородка: казалось, с его губ не сходит улыбка. Впечатление усиливалось спокойствием, которое излучали его глаза, и струящейся грацией движений. Все в нем говорило об одном: это существо счастливо и спокойно.
Кожа его была пятнистой, как у гренландского тюленя.
— Вы ведь привезли еще птиц? Мне кажется, их здесь и так более чем достаточно.
Ли Энн первой пришла в себя:
— О'кей, больше мы их привозить не будем. Ты предпочел бы, чтобы мы привезли кого-нибудь другого?
— Кого-нибудь, похожего на вас. Таких красоток не может быть слишком много. — Он улыбнулся еще шире. — А имена у вас имеются? Меня, например, зовут Брендан — в честь того доброго монаха, который показал нам дорогу сюда.
Его единственной одеждой оказался кусок шкуры, прикрывающий гениталии. Бидж подумала, что это дань приличиям, пока Брендан не повернулся: обнаружилось, что шкура держится всего на двух тесемочках.
Бидж поспешно представилась и назвала своих спутниц.
— Не можешь ли ты рассказать мне об острове? Я должна узнать о нем как можно больше. Брендан ухмыльнулся:
— Тогда тебе нужно туда отправиться, дорогая. — Бидж, Анни и Ли Энн переглянулись.
— Мне не добраться туда своими силами, — медленно проговорила Бидж.
— Я могу взять по одной из вас в каждую руку — я достаточно силен, — предложил Брендан. — Но кому-то придется остаться, — добавил он с сожалением.
— Я останусь, — вежливо предложила Анни.
— Ну что ж. — Брендан хлопнул себя по бедрам с таким звуком, словно шлепнул мокрым полотенцем. — Тогда в путь. Только не собираетесь же вы путешествовать по воде во всей своей одежде? — Он показал на джинсы и куртки с выражением максимального неодобрения, какое только могло изобразить его улыбающееся лицо.
Ли Энн потеребила свою насквозь промокшую блузку;
— Пожалуй, нет.
— Жаль, что у меня нет запасных ремешков. Обратите внимание на песок.
Ли Энн пожала плечами и разделась, оставшись в одном белье. Бидж последовала ее примеру. Анни, пристально глядя на Брендана, сняла только джинсы.
— Я пройду часть пути вместе с вами. И я не могу не признаться, — добавила она неловко, поскольку Брендан не сводил с нее глаз, — что вся эта затея мне не нравится.
— Голубушка, тебе следует быть более терпимой, — посоветовала ей Ли Энн, чем весьма насмешила Бидж: Ли Энн еще в колледже входила в организацию молодых республиканцев, особой терпимостью не отличавшихся. Ли Энн вошла в воду. Бидж тоже.
Вода в бухте была теплой, почти как в ванне, и очень мелкой. Они прошли треть расстояния до острова, прежде чем вода дошла Бидж до пояса.
Брендан плыл на спине впереди, периодически наклоняясь и роясь в песке. В результате из воды появлялась одна мидия за другой; Брендан согнул колени и стал складывать раковины на животе. Потом он стал шарить на дне, и Бидж догадалась, что он что-то ищет. Брендан с улыбкой поднял со дна два плоских камня, подбросил раковину в воздух и разбил ее между камнями; отряхнув обломки раковины, он промыл нежное содержимое в морской воде и протянул его в ладони девушкам.
Ли Энн позеленела:
— Я ценю твою любезность, сэр, но я совсем не голодна.
Анни кивнула Брендану.
— Спасибо, — отчетливо и настороженно произнесла она, взяла у него моллюска и проглотила с подчеркнутым удовольствием, бросив на Бидж многозначительный взгляд.
Африка, подумала Бидж, преподала Анни суровые уроки вежливости. Вслух она сказала:
— Можно и мне тоже?
— Зачем спрашивать, когда их такая куча? — Брендан протянул Бидж моллюска.
Вкус оказался великолепным, несмотря на наличие некоторого количества песка — гораздо лучше, чем вкус всех мидий и устриц, которых Бидж случалось пробовать.
— Теперь начинается вторая часть путешествия. — Брендан немного присел в воде и протянул девушкам руки. Анни громко вздохнула. Остальные не обратили на это внимания, и она повернулась и побрела обратно к берегу.
Руки Брендана оказались очень мускулистыми, мягкими и теплыми. Девушки чувствовали себя, как на подушках из шкуры тюленя. Он плыл, работая только ногами, и Бидж и Ли Энн мягко покачивались на легких прогретых солнцем волнах. Бидж подумала, что так недолго и уснуть.
— Не могу поверить, что тебе удалось привезти сюда все это оборудование. У тебя просто замечательная операционная.
В этом-то и заключается разница, поняла Бидж, между работой в университетской клинике или хотя бы в городской лечебнице и ветеринарной практикой в странах третьего мира: Анни сразу после окончания колледжа пришлось работать в примитивных условиях, почти без современного оборудования.
Хорват Анни тоже ужасно понравился.
— Ну иди ко мне! Какой же ты красавец! Иди ко мне! — Хорват попятился, оскалив зубы. Бидж схватила его в охапку, и волчонку пришлось терпеть, хоть и с недовольным видом, ласки и восхищенные восклицания.
Дафни же отнеслась к Анни совсем иначе: она, громко мурлыча, энергично терлась об ее ноги. Бидж вспомнила, как Анни однажды не побоялась войти в круг оборотней, чтобы спасти кошку-цветочницу; может быть, Дафни помнила об этом.
Пока Анни читала те добавления, которыми Бидж снабдила «Справочник Лао», та приготовила завтрак: жареную оленину (подарок мясоедов), яйца, фрукты, свежие сливки. После еды Анни настояла на том, что помоет посуду, пока Бидж будет читать ее дневник.
Сначала Бидж чувствовала себя неловко: дневник содержал не только описания жизни в Чаде, но и религиозные излияния Анни: перечисление событий перемежалось молитвами о собственной безопасности, о здоровье других, выражениями пламенной благодарности Иисусу за вовремя доставленную вакцину или за исправную работу ржавого и потрепанного старенького грузовичка. Бидж, читая, бормотала вежливые комментарии, потом увлеклась и перестала.
Анни подробно и без преувеличений описывала все тяготы жизни в лагере беженцев: появление взрослого мужчины, весящего сорок килограммов и еле способного ползать; шрамы от пулевых ранений — последствий гражданской войны в Судане — на детских телах; постоянную борьбу с мухами — истощенные люди оказывались не в силах отгонять их от собственных глаз.
От чтения Бидж отвлек стук рукоятки насоса.
— Посуда вымыта, — мягко сказала Анни. — Куда ее поставить?
Бидж подняла глаза, не сразу отключившись от содержания дневника. Как способна Анни с такой легкостью перейти от помощи тем людям к заботе о чашках и блюдцах?
— Вон туда, на полку слева.
— Спасибо. — Анни улыбнулась и принялась мыть раковину; Бидж смотрела на нее с любопытством.
Бидж гордилась тем, как ей удается помогать жителям Перекрестка, и тем, что в своей практике она вполне самостоятельна. Она не могла представить себя приносящей те же жертвы, что и Анни, — ни для кого, не говоря уже о совершенно чужих людях.
Когда коттедж был полностью приведен в порядок, Анни снова взялась за записи Бидж, и девушки в течение получаса наслаждались чтением в той дружелюбной атмосфере воскресного утра, которая в жизни встречается так редко. Вдруг Бидж вздрогнула и подняла глаза.
— Это всего лишь грузовик, — рассеянно пробормотала Анни, погруженная в описание птиц-огнепоклонников, но тут же выронила тетрадь и тоже посмотрела в окно.
— Это Ли Энн, — вспомнила Бидж. Девушки выбежали за дверь и увидели белый фургон с размашистой надписью на кузове «Доставка хлеба»; Ли Энн гнала его вверх по холму со вдвое большей скоростью, чем осмелились бы они сами.
Ли Энн поставила свой грузовик рядом с ветеринарным фургоном Бидж, который сразу стал казаться крошкой рядом с этим снабженным стеклянными дверцами и удобными ступеньками чудом техники. Бидж и Анни подошли, чтобы помочь Ли Энн разгрузить машину.
Ли Энн выскочила из кабины и загородила собой задние дверцы.
— Не смотрите! — Она уселась на порожек. Бидж невольно бросила взгляд внутрь сквозь стекло. На нее уставились две испуганно мигающих пары глаз.
— Я же просила тебя не делать этого, — укоризненно пробормотала Ли Энн.
Анни, прижав руку к губам, прошептала: — О Боже… — хотя и не привыкла упоминать имя Божие всуе.
— Можно подумать, что я нарушила разом все десять заповедей, — рявкнула Ли Энн. — Я просто взяла на прогулку представителей исчезающего вида, вот и все.
Бидж всегда испытывала слабость к птицам, но на этот раз ощутила внезапное ужасное подозрение.
— Не белые ли цапли? — спросила она без особой надежды.
Ли Энн ухмыльнулась и открыла дверцу:
— Почти угадала. Американский журавль. Бидж посмотрела на завернутых в мешковину птиц со связанными вместе длинными ногами, лежащих на полу фургона.
— Ты могла их поранить.
Ли Энн похлопала по полу кузова:
— Тут все обито губчатой резиной.
— Как тебе удалось их поймать? Ли Энн показала на висящие на стене сеть и камуфляжный костюм:
— Это было нелегко. Пришлось прибегнуть к помощи браконьера. А еще труднее оказалось поймать не просто журавлей, а молодых самца и самку, — добавила она.
— Птицы-производители? — Анни смотрела на беспомощных птиц. — Ты забрала птиц-производителей из их естественной среды обитания?
Ли Энн поставила ногу на бампер.
— Я забрала их, как вежливо именуешь это ты, а точнее, выкрала из птичьего заповедника. Это прекрасное место, но едва ли останется таким навсегда.
— А Перекресток останется, — пробормотала Бидж. Ли Энн удивленно посмотрела на нее:
— Ну конечно. — Она снова ухмыльнулась. — Кроме того, я имела хорошую возможность безопасно увезти краденое.
— При помощи моей карты, верно. Не делает ли это меня твоей сообщницей?
— Очень на это надеюсь. Ты должна знать, где тут поселить этих ребят.
Даже на Перекрестке они чувствовали себя не в своей тарелке. Те немногие люди, которых они встретили, а также группа кентавров с интересом смотрели им вслед. Ли Энн недовольно пробурчала:
— И почему здесь все так глазеют?
— Может быть, потому, что не все они раньше видели грузовик, — спокойно ответила Анни. Ли Энн бросила на нее свирепый взгляд, та улыбнулась в ответ. — Ты все таскаешь с собой тот маленький пистолет? — В голосе Анни на сей раз прозвучало неодобрение.
Ли Энн с улыбкой похлопала себя по карману.
— Никогда не выхожу из дому без него. Хочешь посмотреть? — Это был тот самый пистолет 22 — го калибра, который девушки видели еще во время практики.
Анни отвернулась к окну.
— Я не люблю оружие.
— И почему это люди, в глаза его не видевшие, всегда считают, что оружие следует запретить?..
Бидж, внимательно изучавшая Книгу Странных Путей, на секунду оторвалась от нее:
— Я читала дневник Анни. Уж она-то видела оружие в избытке. — Ли Энн не нашлась что ответить. — На следующей развилке — налево. — Филдс позаботился о том, чтобы теперь к острову вел один из Странных Путей.
— Но нам же нужно ехать на юг — направо… — начала Ли Энн.
— Туда мы и попадем — свернув налево. — Бидж закрыла Книгу, заложив нужное место пальцем, и осмотрелась.
Левое ответвление дороги вело, казалось, к горам, где живут Великие. Ли Энн, резко поворачивая руль, объезжала камни и рытвины с легкостью, говорившей о большом опыте езды по сельским дорогам.
— А ведь верно, девочки: мы поднимаемся к морскому берегу.
Анни в первый раз проявила озабоченность:
— Возможно ли, что весь Перекресток лежит ниже уровня моря?
— На самом деле, как мне кажется, — задумчиво сказала Бидж, — здесь трудно определить действительную высоту какого-либо места. Относительная высота мало значит на Странных Путях.
Обе девушки изумленно посмотрели на нее, и Ли Энн фыркнула:
— Ты чересчур наслушалась заумных разговоров здешних чудаков. Но вскоре грузовик выехал на вершину холма, откуда открывался вид на полого спускающиеся к морю соляные болота. Ли Энн остановила машину, посмотрела в зеркало заднего вида, а потом высунула голову в окно, с изумлением озираясь.
Все девушки вылезли из кабины и стали смотреть вокруг. Позади грузовика от того места, куда они только что поднялись, вверх уходила холмистая равнина, а за ней высились утесы с гнездовьями Великих. Горный хребет на севере Перекрестка, такой близкий еще полчаса назад, теперь выглядел всего лишь голубым призрачным контуром на горизонте.
Анни и Ли Энн вытаращили глаза на Бидж; та пожала плечами. Девушки молча погрузились в фургон и поехали дальше — через заросли высокой травы к бухте, в которой лежал огромный остров, исследовать который Бидж было поручено.
По мере того как они приближались к берегу. Ли Энн все сбавляла скорость, с сомнением глядя на мокрую дорогу, покрытую лужами. Дважды грузовик чуть не опрокинулся, когда лужи оказались глубже, чем выглядели; в одном месте Ли Энн пришлось несколько раз подать его вперед и назад, чтобы не застрять в грязи. Наконец она выключила двигатель.
— Еще одна такая лужа, и вода попадет в карбюратор. Лучше заблаговременно остановиться, иначе мы проведем очень много времени там, где это случится.
Она открыла заднюю дверцу. Анни и Бидж неохотно помогли ей вытащить все еще ошалелых птиц. Анни проверила реакцию зрачков и спросила Ли Энн:
— Ты уверена, что не переборщила с транквилизаторами?
— Не то чтобы совсем уж уверена. Я, правда, поговорила с ветеринаром зоопарка в Новом Орлеане, прежде чем рискнуть. Ну давай, красавчик, просыпайся! — Она щелкнула пальцами перед одним из журавлей. Наконец тот лениво моргнул, но больше никакой реакции не последовало. — Вот видишь!
— Вижу. — Анни с выражением неодобрения на лице отнесла самку журавля в высокую траву на краю болота.
Девушки осторожно освободили птиц от мешковины. Два журавля стояли бок о бок среди тростника, расправляя крылья и сгибая шеи.
— Поднимайтесь, милые! — Птицы без всякого выражения смотрели на Ли Энн. Она замахала руками и даже начала танцевать, сама став похожей на журавля. — Летите! — Никакого эффекта.
— Они не знают, что им делать, — предположила Бидж.
— Неудивительно, что они почти вымерли! — с отчаянием вскричала Ли Энн. Она еще раз высоко подпрыгнула, захлопала в ладоши и завопила: — Летите!!!
Ответом ей оказалось оглушительное хлопанье крыльев из зарослей позади. От неожиданности Ли Энн неловко повернулась, потеряла равновесие и упала в болото; это еще добавило переполоха птичьему населению: птицы в панике взлетали десятками. Облепленная мокрыми водорослями, Ли Энн, разинув рот, смотрела на сотни американских журавлей, кружащих над болотом.
Те две птицы, которых она привезла, раза два похлопали крыльями, пробуя силы. потом присоединились к собратьям. Анни, смеясь, что-то крикнула Ли Энн, но за шумом крыльев та ее не расслышала.
Постепенно шум пошел на убыль. Ли Энн, все еще сидя в болотной жиже, смотрела вслед облаку белых крыльев, которое становилось все меньше: журавли полетели вдоль берега к мангровым островкам.
— Ну, по крайней мере они не будут страдать от одиночества.
— И зачем вы все это затеяли? — произнес чей-то голос.
Девушки, подпрыгнув на месте, обернулись. Бидж с сожалением кинула взгляд на грузовик, где, завернутая в полотенце, осталась ее ловилка. Ли Энн потянулась к правому карману.
Из воды на них огромными ласковыми карими глазами смотрел молодой человек. Его лицо…
Бидж решила, что все дело в форме подбородка: казалось, с его губ не сходит улыбка. Впечатление усиливалось спокойствием, которое излучали его глаза, и струящейся грацией движений. Все в нем говорило об одном: это существо счастливо и спокойно.
Кожа его была пятнистой, как у гренландского тюленя.
— Вы ведь привезли еще птиц? Мне кажется, их здесь и так более чем достаточно.
Ли Энн первой пришла в себя:
— О'кей, больше мы их привозить не будем. Ты предпочел бы, чтобы мы привезли кого-нибудь другого?
— Кого-нибудь, похожего на вас. Таких красоток не может быть слишком много. — Он улыбнулся еще шире. — А имена у вас имеются? Меня, например, зовут Брендан — в честь того доброго монаха, который показал нам дорогу сюда.
Его единственной одеждой оказался кусок шкуры, прикрывающий гениталии. Бидж подумала, что это дань приличиям, пока Брендан не повернулся: обнаружилось, что шкура держится всего на двух тесемочках.
Бидж поспешно представилась и назвала своих спутниц.
— Не можешь ли ты рассказать мне об острове? Я должна узнать о нем как можно больше. Брендан ухмыльнулся:
— Тогда тебе нужно туда отправиться, дорогая. — Бидж, Анни и Ли Энн переглянулись.
— Мне не добраться туда своими силами, — медленно проговорила Бидж.
— Я могу взять по одной из вас в каждую руку — я достаточно силен, — предложил Брендан. — Но кому-то придется остаться, — добавил он с сожалением.
— Я останусь, — вежливо предложила Анни.
— Ну что ж. — Брендан хлопнул себя по бедрам с таким звуком, словно шлепнул мокрым полотенцем. — Тогда в путь. Только не собираетесь же вы путешествовать по воде во всей своей одежде? — Он показал на джинсы и куртки с выражением максимального неодобрения, какое только могло изобразить его улыбающееся лицо.
Ли Энн потеребила свою насквозь промокшую блузку;
— Пожалуй, нет.
— Жаль, что у меня нет запасных ремешков. Обратите внимание на песок.
Ли Энн пожала плечами и разделась, оставшись в одном белье. Бидж последовала ее примеру. Анни, пристально глядя на Брендана, сняла только джинсы.
— Я пройду часть пути вместе с вами. И я не могу не признаться, — добавила она неловко, поскольку Брендан не сводил с нее глаз, — что вся эта затея мне не нравится.
— Голубушка, тебе следует быть более терпимой, — посоветовала ей Ли Энн, чем весьма насмешила Бидж: Ли Энн еще в колледже входила в организацию молодых республиканцев, особой терпимостью не отличавшихся. Ли Энн вошла в воду. Бидж тоже.
Вода в бухте была теплой, почти как в ванне, и очень мелкой. Они прошли треть расстояния до острова, прежде чем вода дошла Бидж до пояса.
Брендан плыл на спине впереди, периодически наклоняясь и роясь в песке. В результате из воды появлялась одна мидия за другой; Брендан согнул колени и стал складывать раковины на животе. Потом он стал шарить на дне, и Бидж догадалась, что он что-то ищет. Брендан с улыбкой поднял со дна два плоских камня, подбросил раковину в воздух и разбил ее между камнями; отряхнув обломки раковины, он промыл нежное содержимое в морской воде и протянул его в ладони девушкам.
Ли Энн позеленела:
— Я ценю твою любезность, сэр, но я совсем не голодна.
Анни кивнула Брендану.
— Спасибо, — отчетливо и настороженно произнесла она, взяла у него моллюска и проглотила с подчеркнутым удовольствием, бросив на Бидж многозначительный взгляд.
Африка, подумала Бидж, преподала Анни суровые уроки вежливости. Вслух она сказала:
— Можно и мне тоже?
— Зачем спрашивать, когда их такая куча? — Брендан протянул Бидж моллюска.
Вкус оказался великолепным, несмотря на наличие некоторого количества песка — гораздо лучше, чем вкус всех мидий и устриц, которых Бидж случалось пробовать.
— Теперь начинается вторая часть путешествия. — Брендан немного присел в воде и протянул девушкам руки. Анни громко вздохнула. Остальные не обратили на это внимания, и она повернулась и побрела обратно к берегу.
Руки Брендана оказались очень мускулистыми, мягкими и теплыми. Девушки чувствовали себя, как на подушках из шкуры тюленя. Он плыл, работая только ногами, и Бидж и Ли Энн мягко покачивались на легких прогретых солнцем волнах. Бидж подумала, что так недолго и уснуть.